Оранжерея Стросс Чарльз
– Я доктор-майор Фиоре, – начинает речь тип на трибуне. – Вместе с профессором-полковником Юрдоном я разработал протокол нашего эксперимента и нахожусь здесь, чтобы объяснить вам, чего мы пытаемся достичь, хотя не ждите от меня разъяснений по вопросам, которые могут повлиять на ваше поведение в экспериментальной среде. Рассчитываю на понимание. – Он улыбается, будто только что пошутил. – Итак, первые темные века. – Когда он собирается изречь что-то, кажущееся ему важным, выпячивает грудь и делает глубокий вдох. – Первые темные века длились около трех гигасекунд, по сравнению с семью гигасекундами, ушедшими на Войну Правок. Но в перспективе они заняли почти половину эры Техноускорения, так называемый конец двадцатого – начало двадцать первого века по исторической хроношкале. Если мы проследим исторические записи от дотехнологической эры до первого темного века, то обнаружим, что наблюдаем за людьми, которые жили как обезьяны с технологической поддержкой. Этакие нетипично умные приматы со сложными механическими инструментами, но в основном не изменившиеся с момента появления вида. Затем, когда мы смотрим на тех, кто вышел из первого темного века, обнаруживаем, что наблюдаем за людьми, похожими на нас, поскольку мы живем в современную эпоху – эру эмоциональных машин, как назвал ее один шаман темного века. В исторических записях есть пробел, который переходит прямо от угольных чернил на спрессованных из древесины листах к алмазным процессорам, и где-то в этом промежутке затерялся генезис постчеловеческого состояния.
Большой Парень что-то бормочет себе под нос. Мне требуется мгновение, чтобы прочесть по губам: экий напыщенный болван. Я подавляю смешок – все-таки болван, может, и напыщенный, но следующую десятую долю гигасекунды мое будущее окажется в его руках. Стоит послушать, что он там говорит.
– Мы знаем, почему наступил темный век, – продолжает Фиоре. – Наши предки позволили своим архитектурам хранения и обработки данных бесконтрольно распространяться, а они, как правило, выбрасывали старые технологии вместо того, чтобы их виртуализировать. По соображениям коммерческой выгоды некоторые из крупнейших компаний намеренно создали несовместимые информационные форматы и заперли в них огромное количество полезного материала, так что, когда новые архитектуры заменили старые, данные стали недоступны. Это особенно сильно сказалось на нашей осведомленности о домашнем укладе второй половины темного века. На ранних стадиях у нас в достатке видеоинформации, заснятой любителями и энтузиастами. Они использовали штуку, называемую кинокамерой, которая снимала изображения на фотохимической среде и делала их доступными невооруженному глазу. Но потом появился новый носитель – магнитная лента, подверженная легкой порче, а далее они перешли на цифровое хранение, что не сыграло нам на руку, ибо по в высшей степени неясной причине все эти данные наглухо зашифрованы. То же – с аудиозаписями и текстовыми сообщениями. По иронии судьбы, мы знаем гораздо больше об их культуре в начале темного века, примерно в 1950 году по старому стилю, чем о конце темного века, который пришелся ориентировочно на 2040 год.
Фиоре делает паузу. Несколько человек позади меня тихо бормочут. Он выглядит немного раздраженным из-за того, что люди не ловят жадно каждое его слово. Что до меня, я им очарована, но ведь я когда-то была историком, хотя и изучала совсем другое.
– Вы дадите мне закончить? – резко спрашивает Фиоре, таращась на женщину в ряду позади меня.
– Только если ты скажешь, какое это имеет к нам отношение, – нагло отвечает она.
– О, я скажу. – Фиоре снова набирает полную грудь воздуха и расправляет плечи. – Вам предстоит жить в темные века – смоделированной американо-европейской культуре, подобной той, что существовала в период с 1950 по 2040 год, – выплевывает он. – Я пытаюсь донести до вас, что вы все будете погружены в нашу лучшую реконструкцию среды по доступным источникам. Эксперимент имеет социологическую и психологическую направленность – то есть мы будем наблюдать за тем, как вы друг с другом уживаетесь и взаимодействуете. Вы получаете очки за жизнь в роли, что означает подчинение основным правилам общества, и теряете их за выход из роли. Ваш индивидуальный результат влияет на успех всей группы – круговая порука в чистом виде. Ваша группа числом в десять человек – одна из двадцати, которые интегрируются в среду в ближайшее время, – будет встречаться на собраниях раз в интервал – по так называемым воскресеньям, в районном центре, называемом Церковью Назарета, – и обсуждать то, что выучили. Чтобы симуляция работала лучше, в ней много неписей [6] – просто устроенных зомби, контролируемых свыше. Вы будете чаще контактировать с ними, чем с другими реальными участниками эксперимента. Вся окружающая среда размещена в серии жилых сегментов, соединенных воротами, и создает иллюзию географической непрерывности, как на поверхности традиционной планеты. – Он немного успокаивается. – Есть вопросы?
– Каковы основные правила сообщества? – спрашивает темнокожий мужчина в светлом костюме из задних рядов. Похоже, он озадачен.
– Вы их сразу узнаете. Они в значительной степени обусловлены экологическими ограничениями. Если потребуются разъяснения, мы все сообщим вам через сетевой канал или одного из зомби. – Теперь голос Фиоре звучит еще более самодовольно.
– И что мы там будем делать? – спрашивает рыжеволосая штучка, сидящая в одном ряду со мной. Голос у нее слегка настороженный – или мне так кажется. – Не только же правила соблюдать, верно? Вы нас туда надолго отправляете, как ни крути.
– Нет, соблюдения правил вполне достаточно. – Фиоре натянуто улыбается. – Среда, в которой вы вот-вот заживете, – формальное, подчиненное строгим ритуалам общество, с большим вниманием к личным отношениям и социальному статусу, где определяющим фактором зачастую может выступать чистейшая генетическая лотерея. Ключевой ячейкой в этом обществе является так называемая нуклеарная семья. Это гетероморфная структура, основанная на мужчине и женщине, живущих в тесном помещении. Обычно один из них занимается полуритуальным трудом, чтобы добыть деньги, а другой выполняет социальные и домашние дела, воспитывает детей. Ожидается, что вы будете вписываться в данный тип общества, хотя воспитание детей, очевидно, не является принудительным. Мы заинтересованы в изучении стабильности таких отношений. В ваших планшетах вы найдете копии нескольких книг, переживших темные века.
– Хорошо. Итак, мы формируем эти, э-э-э, нуклеарные семьи, – обращается к Фиоре дама с заднего ряда. – И что дальше?
Фиоре пожимает плечами.
– Ничего особенного. – Его вдруг явно посещает какое-то прозрение. – Вообще-то вру – особенность есть. Вы будете учиться жить с медицинскими ограничениями темных веков! Зарубите это на носу! Вы можете погибнуть в ходе несчастного случая. Или, что еще хуже, получить травму, делающую вас недееспособным. Вы не сможете получить доступ к ассемблерам во время эксперимента, поэтому не стоит пытаться модифицировать свое тело, так как существовавшие в то время медицинские технологии – лютый примитив. С этого момента вы также не сможете получить доступ к своим модемам.
Я пытаюсь проверить его слова на вшивость. Модем не отвечает, и я нервно задаюсь вопросом, не оглохла ли, а потом понимаю, что Фиоре ни словом не лжет! Здесь нет сети.
– Теперь они нужны только для сообщения вам социального рейтинга и ни для каких других целей. Здесь есть в наличии примитивная диалоговая сеть между проводными терминалами, но от вас не ждут, что вы будете ее использовать. – Фиоре довольно разводит руками. – А теперь – обещанный фуршет. Предлагаю вам познакомиться, затем каждый выберет себе партнера и войдет в эту дверь, – он указывает на дверь по другую сторону белой стены, – которая приведет вас в ваше основное место жительства. Не забудьте взять свои планшеты и прочесть краткое руководство по обществу темных веков. – Он быстро оглядывает комнату. – Если больше нет вопросов, я пойду.
Сзади поднимается пара рук, но, прежде чем кто-нибудь успевает окликнуть его, он поворачивается и ныряет в дверь, из которой вначале вышел. Я смотрю на рыжую в одном ряду со мной.
– Быстренько отбарабанил, – говорит она. – Что теперь?
Я бросаю взгляд на Большого Парня.
– Что думаешь по этому поводу?
Он встает.
– Я думаю, мы должны сделать так, как он сказал, и поесть, – медленно говорит он. – И поговорить. Я Сэм. Как тебя зовут?
– Я Р-Рив, – говорю я, запинаясь на имени, которое, если верить планшету, должна использовать. – А ты, – добавляю я, глядя на рыжую, – ты у нас?..
– Ты можешь звать меня Алисой. – Она встает. – Пошли. Давайте посмотрим, кто еще здесь есть, и познакомимся с ними поближе.
Во второй комнате есть два длинных стола, заваленных тарелками с холодными закусками, фруктами, сыром – сильно пахнущей застывшей субстанцией, сделанной из чего-то сброженного, что я не узнаю, – и уставленных бокалами вина. Нас десять человек, пять мужчин и пять женщин. Мы разбились на группы по обе стороны комнаты. Помимо рыжеволосой Алисы, есть Энджи (темная кожа, вьющиеся волосы), Джен (пухлое розовое лицо и светлые волосы, даже более пышные, чем у меня) и Касс (прямые черные волосы, бледная донельзя кожа, мрачное выражение глаз). Все мы чувствуем себя слегка неуютно, наши движения нервные и прерывистые; все ерзам в своих новых телах в некрасивой одежде. На мужской половине – Сэм (его я уже встречала), Крис (черный с задних рядов), Эл, Фэр и Майк. Я пытаюсь отличить их по цвету костюмов и галстуков, но это трудно сделать – короткие волосы придают им вид однотипных дронов. Должно быть, Фиоре изучает предельно конформистскую эпоху, подумала я.
– Итак. – Алиса оглядывает нашу маленькую группу и улыбается, затем берет кусок сыра с тарелки из целлюлозы и задумчиво его грызет. – Что мы делаем?
Энджи достает планшет из небольшой сумки, висящей на плече. Если нечто похожее и было в моей комнате, я не заметила. Так, нужно быть внимательнее.
– Вот список для чтения, – говорит она, осторожно постукивая пальцем по экрану. Я смотрю через ее плечо на скользящие изображения страниц древних документов. – О, и еще тут странное словечко «жена». Что такое «жена»?
– Думаю, я знаю, – говорит Касс. – Это что-то связанное с этой, как ее, семьей. Когда партнеров всего двое и они связаны морфологически, женщина является женой, а мужчина – мужем. Половая традиция как у ледяных упырей.
– Нельзя говорить о внешнем мире, – обеспокоенно замечает Джен.
– Но тогда у нас не будет эталонной меры для всего, что мы попытаемся понять о мире эксперимента, верно? – говорю я, не глядя на Касс.
Кей, ты ли это? Возможно, просто совпадение – то, что она знает о ледяных упырях. Около двух гигасекунд назад, когда только-только открылся факт их существования, они произвели нехилый фурор. Но возможен и другой расклад: враги узнали про Кей и послали за мной охотника за головами, в качестве наживок вооруженного всеми знаниями, какие можно было достать из ее головы…
– Интересно, откуда у них эти книги, – говорю я. – Здесь есть только даты выпуска и примерный тираж. Можно заключить, что они были более-менее популярными. Но точно ли в них описана социальная система – другой вопрос.
– Какая разница? – небрежно бросает Джен. Подхватывая бокал, она плещет в него вином соломенного цвета из стеклянного графина. – Дайте мне мужа, а уж в детальках я сама разберусь. – Усмехнувшись, она залпом выпивает вино.
– Смотрите-ка, – Касс хмурится, – у них за один день считается двадцать четыре часа, а не двадцать семь. Вот лентяи. И еще у дней есть названия – сегодня, получается, у нас четверг – четвертый по счету. О, недели оговорены! Неделя – это семь дней, мы должны встретиться в первый из них, то есть через 250 килосеку… гм, дней от сегодняшней даты.
– И что? – Джен наливает себе вина.
Касс задумывается.
– Если мы будем играть семьями, то, наверное, нужно разбиться на пары и разойтись по квартирам, которые нам дали. Немного узнать друг друга и выяснить, что мы на самом деле должны здесь делать. Кроме того, надо посмотреть, есть ли толк от наших мужчин, а то ведь всякое бывает…
– Никто тебя за язык не тянул. – Ухмыльнувшись, Джен уходит с бокалом в руке к группе представителей противоположного пола, собравшейся в другом конце комнаты. Энджи крутит-вертит планшет и выглядит самой неуверенной. Алиса уплетает сыр. А меня тошнит от одного взгляда на эту фигню – вкус у нее отвратный.
– Я… не привык…ла с кем-то жить, – медленно выговариваю я.
– В этом нет ничего плохого. – Касс кивает. – Я тоже думаю, что способ объединения в пары очень уж форсированный и отдает произволом.
Алиса кладет руку ей на плечо, успокаивая.
– У отношений полов в правилах нет четких рамок, – говорит она. – Если ты выбрала мужа и не поладила с ним, можешь махнуться на другого на этом церковном собрании.
– Наверное, это хорошо. – Касс отступает в сторонку и нервно разглядывает толпу мужчин и Джен, громко смеющуюся, когда сразу двое пытаются налить ей в бокал еще вина. – Наверное.
Алиса выглядит недовольной.
– Хочу узнать, что у них там за сговор. – Она идет за Джен, а я остаюсь с Касс и с Энджи. Последняя, погрузившись в себя, поспешно пролистывает какой-то текст на своем планшете. Первая чем-то явно встревожена.
– Расслабься. Думаю, у них все должно быть сносно, – машинально говорю я.
Чуть вздрагивая, Касс обнимает себя за плечи.
– А что, может быть иначе? – спрашивает она с опаской.
– Да не, не думаю. – Я тщательно выбираю слова. – Эксперимент-то контролируемый, если прочтешь согласие, узнаешь, что в основных правах нам никто не отказывает. Если что-то пойдет по наклонной, дирекция обязана вмешаться.
– Фу, ну и хорошо, – выдыхает Касс.
Я внимательно смотрю на нее.
– Слушайте, нам каждой надо выбрать мужа, – указывает Энджи. – У последней не останется выбора – придется забирать всеми отвергнутого… по какой бы то ни было причине. – Она настороженно переводит взгляд с меня на Касс. – Я пошла.
Я отворачиваюсь от нее и смотрю на Касс.
– Ты говорила про ледяных упырей…
– Забудь. – Она прерывает меня резким жестом. – Может, Джен и права. – Ее голос отчего-то звучит подавленно.
– Знаешь еще кого-нибудь из участников? – наугад спрашиваю я, а потом жалею, что у меня сорвалось это с языка.
Касс хмуро смотрит на меня.
– Очевидно, что нет, иначе они не допустили бы меня к участию. – Затем она отводит взгляд, медленно и многозначительно. Я прослеживаю за его направлением. В одном углу из потолка проступает незаметная черная полусфера. Она расправляет плечи. – Так что всем нам придется знакомиться с нуля.
– Если ты беспокоишься о последствиях парных отношений, я не понимаю, почему бы мы не могли пожить в одной квартире пару дней, – предлагаю я. Сердце колотится, а ладони становятся липкими. Ты действительно Кей, Касс? Я почти уверена, что так и есть, но она скупа на слова, осторожничает. Если я начну задавать слишком наводящие вопросы, рискую засветить свою личность врагу, охотнику – если таковой здесь взаправду есть.
– Не думаю, что это дозволено правилами, – осторожно говорит она, кротко кивает в мою сторону, затем – на остальных, к этому моменту весьма оживленно болтающих. – Может, пойдем и посмотрим, с кем они нас свели?
На другом конце комнаты выясняется, что Джен худо-бедно растопила лед, устроив всем мужчинам минисоревнование в демонстрации своих достоинств: они поочередно наливали вино в бокал и как можно более элегантно подавали ей. Излишне говорить, что она – вонючая пьяница, но хотя бы веселая. Похоже, ее выбор – Крис-с-заднего-ряда; жертва немного смущена ее выходками, но Алиса и Энджи отрезали пути к отступлению, плотно занявшись остальными. Большой Парень Сэм напряженно стоит, прислонившись спиной к стене, и выглядит почти таким же встревоженным, как и Касс. Оглядываю его, мысленно пожимаю плечами и подхожу, минуя самоорганизовавшуюся свиту Джен.
– Она – тусовщица, – сообщаю я.
– Э-э-э… да – так и есть. – Он держит пустой бокал и чуть покачивается. Может, ноги болят. Трудно прочесть, что написано на его лице: черная грива вокруг рта прячет от взгляда важную часть мимических мышц. Но счастливым этот здоровяк точно не выглядит. Готова спорить, если пол разверзнется под ногами и поглотит его, Сэм напоследок улыбнется с облегчением.
– Послушай. – Я касаюсь его руки. Как и ожидалось, он напрягается. – Пошли. Давай сюда, в сторонку. Ненадолго. Ну, пожалуйста.
Он позволяет мне увести себя от роя ортогуманоидов, силящихся прорваться через социальный пояс астероидов.
– Что думаешь про эксперимент? – тихо спрашиваю я.
– Он меня в дрожь вгоняет – вот что. – Сэм смотрит сначала на дверь, потом на меня. Ну, тут все ясно.
– Мне, если что, не лучше. Да и на Касс – взгляни на нее. Думаю, и Джен просто… рисуется. – Я киваю на группу в другом конце комнаты.
– Я прочел часть наших вводных. – Он качает головой. – Совсем не то, чего я ждал.
– Что ж. – У меня пересохли губы. Я делаю глоток и смотрю на Сэма, прикидывая. Он больше меня. Я физически слаба (но погодите – вот доберусь до приколиста, который прописал мне такие параметры…), зато он, насколько я понимаю, хорошо воспитан. – Мы можем подстроить правила под себя по максимуму. Ожидается, что мы поселимся в одном жилье с кем-то другого пола. Обустроимся, почитаем инструктажи, выполним предписания – и в воскресенье пойдем в церковь, чтобы посмотреть, как дела у остальных. Думаешь, справимся, если будем относиться ко всему как к профессиональной проформе?
Сэм с педантичной аккуратностью ставит пустой бокал на стол, достает планшет.
– Звучит славно, но здесь отмечено, что «нуклеарная семья» – не только соглашение экономического характера, но и сексуальная связь. – Он на мгновение замолкает. – А я вот, если хочешь знать, не силен в вопросах интима. Особенно с абсолютно незнакомыми мне людьми.
Так вот почему он так напряжен?
– Это что, проблема? Слушай. – Я стреляю глазами на полусферу-соглядатая – Касс, спасибо, что заметила и показала. – Уверена, все это – формальности. Они официально оставляют нам шанс исправить все ошибки на церковных собраниях. По… воскресеньям, так ведь? А пока, – поднимаю на него глаза, – я не возражаю против твоих предпочтений. Нам необязательно заниматься сексом, если мы оба этого не хотим. Тебя расклад устраивает?
Какое-то время он смотрит на меня сверху вниз.
– Может сработать, – тихо говорит он.
Я понимаю, что только что выбрала мужа. Надеюсь, он – не подсадной охотник.
То, что происходит дальше, вызывает разочарование. Кто-то, вероятно, наблюдал за групповой динамикой через ту потолочную полусферу, потому что еще через пару килосекунд наши планшеты звенят, привлекая внимание. Нам приказано пройти через дверной проем в задней части лекционного зала парами, с интервалом не менее двух секунд. Мы уже в реальности эксперимента, в административной подсети, за воротами дальнего следования, соединяющими нас с Невидимой Республикой, и за этой дверью есть некая система Т-ворот ближнего действия, готовая доставить нас, куда надо. Я беру Сэма за руку – она огромная, но держится за мою вяло, нехотя; кожа немного липкая – и веду к двери
– Готов? – уточняю на всякий случай.
Он кивает с несчастным видом.
– Да, пошли уже. Покончим со всем этим.
Мы делаем шаг.
– А ты не слишком торопишься покончить, красавчик?
Еще шаг.
– Пройдет почти три года, прежде чем все закончится!
Шаг – еще один, последний…
…и вот мы уже стоим в крохотной комнатульке напротив другой двери, окруженные невообразимым хламом. Сэм отпускает мою руку, поворачивается ко мне.
– Что, уже? – спрашиваю я, и голос мой срывается на недостойный писк.
4. Покупки
Рив и Сэм Брауны – такие у нас теперь имена, – пара из среднего класса, живущая где-то в промежутке с 1990 по 2010 год, то есть в самый разгар темных веков. Они – так называемые супруги, что означает: эти двое живут вместе и состоят в моногамных отношениях, официально одобренных правительством, идеологией и религией; уважаемая ячейка общества.
В интересах эксперимента Брауны в настоящее время безработные, но неплохая финансовая подушка позволяет им с комфортом жить около месяца – за этот отрезок времени они должны попытаться найти себе оплачиваемые места. Недавно они переехали в пригород, в коттедж с мансардой и собственным садом, со всех сторон окруженный живой изгородью из рослых деревьев и таким образом отделенный от других, очень похожих друг на друга домов. Жилище стоит вблизи от дороги – транспортного коридора без стен, по которому ездят легковые автомобили (знакомое понятие, где-то уже попадалось) и некие грузовики (это еще что за хрень). На этом симуляция заканчивается – вся окружающая среда хоть и должна имитировать поверхность целой планеты, небо – все равно растяжка, висящая в десяти метрах над нашими головами, а дорога через двести метров в каждую сторону исчезает в тоннелях, скрывающих входы в Т-ворота. Повсюду – искусственные барьеры из тернистой с виду растительности, не позволяющие нам натыкаться на стены. Это довольно хорошая симуляция, учитывая, что, согласно данным планшета, она на самом деле заключена в рое обитаемых цилиндров (каковые, в свою очередь, тихо-мирно вращаются в поясах обломков трех-четырех коричневых карликов, разделенных сотней триллионов километров вакуума). И все ж ничего настоящего тут нет.
Наш дом…
Я выхожу из шкафа, в котором материализовались мы с Сэмом, и оглядываюсь. Шкаф стоит в каком-то сарае, с грубым полом, выложенным керамической плиткой, и тонкими прозрачными стеновыми панелями (по словам Сэма, называемыми «окнами»). Здесь повсюду всякая всячина – горшки с мелкими пестрыми растениями, расположенные на прибитых к стенам полочках; дверь из деревянных планок и листа стекла… – всего не перечислишь. Перед дверью лежит какой-то мат, похожий на плетеный коврик, чье назначение неясно. Я толкаю дверь, и то, что за ней, сбивает с толку еще больше.
– Я-то думала, у нас будет квартира, – замечаю я.
– Спецами по уединению эти люди не были. – Сэм оглядывается, словно пытаясь определить, какие здешние артефакты эпохи ему хоть что-то говорят. – Им не была дана анонимность в публичных пространствах, поэтому зона комфорта стянута в одном месте. Это называется «здание», в нем много комнат. А мы сейчас просто в тамбур запёрлись.
– Ну, как скажешь. – Чувствую себя идиоткой. Внутри дома я оказываюсь в коридоре. Есть двери с трех сторон. Я брожу из комнаты в комнату не веря своим глазам.
У древних были ковры. Предоставленный нам – достаточно толстый, чтобы заглушить раздражающий тук-тук-тук обуви. Стены покрыты каким-то тканевым принтом, абсолютно статичным, но не неприятным на вид. Окна передней комнаты выходят на горб земли, засаженный яркими цветами, а сзади – на простор стриженой травы. Все комнаты заставлены мебелью – массивной и тяжелой, сделанной из резных кусков дерева и металла, то есть из абсолютно глупой и не располагающей к полиморфным модификациям материи. Сплошь прямые линии, все кривое – либо миниатюрное, либо механическое. В задней части дома имеется комнатка с множеством металлических поверхностей и чем-то вроде резервуара для воды с открытым верхом, а над верхушками шкафов разбросаны странные машины. Под лестницей – еще одно помещеньице, где стоит узнаваемый, но, как и всё вокруг, примитивно-неинтеллектуальный унитаз.
Я пускаюсь в обход по коридору наверху, распахивая двери одну за другой и ломая голову над назначением то одной, то другой комнаты. Все они разделены по функциям, но не строго, а с совмещениями, насколько я понимаю. Меня порядком озадачивает шкаф с продольной перекладиной от стенки к стенке, на которую рядком навешаны загогулины неприятного вида – вроде пыточных инструментов. Да, есть чему поучиться. Я сажусь на кровать, вытаскиваю планшет. Невольно спрашиваю себя – что теперь, в какую сторону двинуться дальше.
На планшете, будто в ответ на мысль, появились кнопка, стрелка и надпись:
ДЛЯ ВЫЗОВА СПРАВКИ
ПОДНЕСИТЕ К ВЫЗЫВАЮЩЕМУ
КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС ОБЪЕКТУ
«Ага, справочная система!» – думаю я облегченно, поднося гаджет к загадочному шкафу и нажимая на стрелку.
Это ГАРДЕРОБ: шкаф для хранения чистой одежды. Примечание: грязную одежду можно привести в кондицию в ПРАЧЕЧНОЙ на цокольном этаже посредством обработки в СТИРАЛЬНОЙ МАШИНЕ. У новичков в эксперименте имеется только один комплект одежды. Предлагаемое задание на завтра – купить новую одежду в городе.
У меня чешутся ноги. Я импульсивно сбрасываю туфли, радуясь, что избавилась от надоевших каблуков. Стягиваю с плеч черную куртку без карманов, вешаю ее на одну из тех неприятных загогулин и убираю в шкаф. Накатывает внезапное чувство покинутости – очень странное, просто донельзя, как и всё здесь. Как там Сэм, интересно? Я удивляюсь своему беспокойству за него – он ведь и на вводной лекции мандражировал, а если для него вся эта новая обстановка такая же стрессовая, как для меня…
Я жду, пока у меня перестанет кружиться голова, прежде чем вернуться вниз. По пути меня посещает мысль: должна ли я носить в своем доме ту же одежду, что и на публике? У этих людей ярко выраженная дихотомия персонального/общественного – у них, вероятно, разные костюмы для формальных и неформальных мероприятий. В итоге куртку я оставляю в шкафу, а туфли, к большому сожалению, снова надеваю.
Я нахожу Сэма сгорбившимся в углу огромного дивана в гостиной, перед массивной черной коробкой с изогнутой линзой, показывающей красочные, но плоские изображения и производящей много невнятного шума.
– Ты что делаешь? – спрашиваю я, и он чуть из кожи вон не выпрыгивает.
– Смотрю игру ноги и мяча – футбол, – поясняет он. – Это называется телевидение.
– Вот как. – Я обхожу диван и сажусь на него примерно посередине, на расстоянии протянутой руки от Сэма, и вместе с тем – на почтительной дистанции, каковая, вероятно, нужна ему при общении со мной. Всматриваюсь в картинки. Поначалу кажется, что на экране – механоиды, но потом я понимаю, что это ортогуманоиды из плоти и крови, просто в однообразной одежде двух разных расцветок, красной и белой. Вот один из «красных» размашистым ударом ноги отправляет в столпотворение «белых» что-то напоминающее круглую штурмовую мину. «Белые» начинают пасовать ее друг другу. Действо – или ритуал, или игра – напоминает ожесточенную классовую борьбу. Зрители, соответственно, орут, жестикулируют и запрыгивают на выстроенные рядами сиденья.
– Почему ты это смотришь? – спрашиваю я удивленно.
– Похоже, это популярное развлечение. – Сэм качает головой. – Я подумал, если посмотрю, лучше пойму их общество…
– А что самое важное нам сейчас нужно понять? – спрашиваю я, наклоняясь к нему. – Суть эксперимента или жилищные условия?
Он вздыхает, берет черный узловатый прямоугольник, наводит его на коробку и ждет, пока изображение станет черным.
– Планшет посоветовал мне этот вид досуга, – признается он.
– А мой сказал, что завтра надо купить себе одежду. У нас есть лишь то, что в данный момент надето, и, видимо, оно быстро становится грязным и вонючим. Данный вид тканей неэкономно утилизировать, так что нужно иметь смену, которую придется найти в городе. – Тут мне приходит в голову мысль: – А как быть, когда мы проголодаемся?
– Есть кухня. – Он кивает на дверь в комнату, уставленную техникой, которая меня озадачила. – Но, если не знаешь, как всем тамошним пользоваться, можно заказать еду по телефону. Телефон – это сетевой терминал исключительно для голосовой связи.
– В каком смысле если не знаешь? – уточняю я, приподняв бровь.
– Я просто повторяю то, что выдал мне планшет, – открещивается Сэм.
– Дай-ка его мне.
Он слушается, и я быстро прочитываю все, что ему насоветовали. Параграф про домашние обязанности сообщал, что в темные века люди делили работу по принадлежности к тому или иному полу. У мужчин обязанность – добывать деньги, у женщин – убираться на вверенной жилплощади и вести домашнее хозяйство: покупать и готовить еду, стирать одежду, управляться с домашней техникой, пока мужчина на работе.
– Что за дерьмо, – выдыхаю я.
– Думаешь, плохой расклад? – Сэм странно смотрит на меня.
– Ужасный, примитивнее некуда. Ни одно развитое общество не ожидает, что половина его рабочей силы остается дома, разделяя таким образом труд. Не знаю, кто им так в головы нагадил, но подход смехотворен. Такое впечатление, будто кто-то перепутал радикальную предписывающую документацию с описательной. – Постукиваю пальцем по его планшету. – Хотела бы я ознакомиться с серьезными исследованиями местных социальных условий, прежде чем принимать подобную чепуху на веру. В любом случае мы не должны жить так, даже если директива распространяется на большинство здешних зомби. Это ведь просто наставления рекомендательного характера. А так – любой уклад содержит исключения.
Сэм о чем-то задумывается:
– То есть ты думаешь, что они ошиблись.
– Ну, я не собираюсь утверждать наверняка, пока не изучу их первоисточники и не попытаюсь выявить какую-либо предвзятость, но в любом случае не жди, что я тут буду все в одиночку драить. – Я расплываюсь в ухмылке, желая слегка смягчить посыл. – Что ты там говорил про еду, которую можно заказать по телефону?
…На ужин у нас – круглая, запеченная, похожая на хлеб вещь, называемая здесь пиццей. В блюде наличествуют сыр, томатная паста и другие вещи, усиливающие вкус. Она горячая и жирная, приходит к нам через ворота короткой дальности в тамбуре – ее не доставляют на грузовике, что меня несколько разочаровывает. Ладно, значит, знакомство с примитивными технологиями откладывается до завтрашнего дня.
Сэм впадает в дрему после ужина. Я снимаю туфли и чулки и убеждаю его, что он будет чувствовать себя лучше без пиджака и галстука. Долго уговаривать не пришлось.
– Не знаю, почему они это носили, – жалуется он.
– Я изучу вопрос позже. – Мы все еще сидим на диване с открытыми коробками из-под пиццы, балансирующими на коленях, и жирными пальцами отправляем горячие куски блюда в рот. – Сэм, почему ты вызвался участвовать в эксперименте Юрдона?
– Почему? – Он впадает в мимолетную панику.
– Ты застенчивый, не умеешь общаться. В правилах же четко прописано – придется жить в темные века и взаимодействовать со средой десятую долю гигасекунды, без всяких отвлечений. Тебе не кажется, что ты малость сглупил?
– Это очень личное дело. – Он скрещивает руки на груди.
– Твоя правда. – Я замолкаю и смотрю на него. На мгновение он кажется мне таким грустным и подавленным – жаль, не могу взять свои слова обратно.
– Мне понадобилось сбежать, – бурчит он себе под нос.
– От чего? – Я откладываю коробку и по ковру ползу к большому деревянному ларю с ящиками и отделениями, полными бутылок со спиртным. Беру пару стакашек, открываю бутылку, нюхаю содержимое – никогда не узнаешь, пока не попробуешь, – и наливаю. Несу их назад к дивану и передаю ему один стакан.
– Когда я вышел из реабилитационного центра… – Он таращится на телевизор, что странно – аппарат выключен. Под ботинками у него короткие, из толстой ткани чулки. Его пальцы беспокойно дергаются. – …Слишком много людей узнали меня. И это меня испугало. Это, конечно, и моя вина, но, если бы я задержался там – боюсь, кто-нибудь причинил бы мне боль.
– Боль?.. – Сэм – далеко не тщедушный малый, у него почти львиная грива, но он часто кажется неуклюжим и каким-то… уязвимым, что ли. Может, это и хорошо – в нуклеарных отношениях велик потенциал для злоупотреблений разного рода, но этот малый такой застенчивый и замкнутый, что едва ли у меня с ним будут проблемы.
– Я немного слетел с катушек, – признается он. – Знаешь же диссоциативную фазу психоза, через какую проходят некоторые пациенты после глубокого редактирования их памяти? Да, «немного» – мягко сказано. Я плевать хотел на резервное копирование, дрался все время, и людям часто приходилось убивать меня просто из самообороны. Честно сказать, я выставил себя настоящим дураком. Когда фаза отступила… – Он качает головой. – Честное слово, иногда лучший выход – найти укромный уголок и спрятаться. Вот я и нашел убежище. Вероятно, даже слишком укромное.
Что-то он темнит, думаю я, разглядывая его. Нет, братец, не верю.
– Все мы время от времени выставляем себя дураками, – говорю я, пытаясь подшить к наблюдению некий утешительный посыл. – Вот, попробуй. – Я поднимаю свой стакан. – Там написано, что это водка.
– За амнезию. – Сэм поднял стакан. – И за завтрашний день.
Я просыпаюсь одна в чужой комнате, лежа на платформе для сна, под тканевым мешком, набитым какими-то волокнами. В течение нескольких панических мгновений я не помню, где нахожусь. У меня болит голова и будто кто-то насыпал мне песку в глаза. Если такой будет моя жизнь в темные века, я прогадала. По крайней мере, сейчас никто не хочет меня убить, говорю я себе, пытаясь найти светлые стороны. Встаю с кровати, потягиваюсь и иду в ванную.
По пути я по рассеянности сталкиваюсь с Сэмом. Он голый, его глаза опухшие, выглядит сонным, и я натурально расплющиваюсь лицом по его груди.
– Ой, – вырывается у меня.
– Ты в порядке? – спрашивает он сразу.
– Думаю, да. – Отталкиваю его на несколько сантиметров, поднимаю голову, смотрю ему в лицо. – Прости. А ты?
У него встревоженный вид.
– Мы должны сейчас быть в городе, покупать себе одежду и всякое прочее.
– Что, правда?
Я с внезапной нервозностью понимаю, что мы оба голые, что он больше меня и весь волосатый. Да и он сам глядит на меня так, будто никогда не видел раньше. Момент очень щекотливый, но в итоге Сэм снимает напряжение первым, устало мотая головой.
– Правда. – Он зевает. – Можно я первый в ванную?
– Конечно. – Я отступаю в сторонку, и он проходит мимо меня. Я провожаю его зад взглядом. Не знаю, как относиться к этому – жизни в одном доме с незнакомцем, который сильнее и крупнее меня. У которого, по собственному признанию, совсем недавно срывало крышу от вмешательства в память. Но… мне ли чего-то бояться? Не успел я толком сознаться с Кей, как мы уже поучаствовали в оргии и натрахались до одурения – если это не импульсивное поведение, то что еще? И потом, Сэм последователен в своем воздержании – и, скорее всего, прав. Секс в этом мире является неприятным осложнением, особенно до того, как мы узнаем, каковы правила. Если они еще есть – эти правила. Смутные воспоминания пытаются всплыть на поверхность: у меня такое чувство, что я заводила отношения как с мужчинами, так и с женщинами – до того, как память отредактировали. Я бисексуальна и полиаморфна, или это другое? Точно уже не вспомнишь. Разочарованно трясу головой и возвращаюсь к себе в комнату, переодеться.
Планшет, попавшийся по пути в руки, велит мне заглянуть в шкаф в тамбуре. Сбегаю вниз, ныряю в склепный холод – тут что, неравномерное отопление? В шкафу, где вчера находились миниатюрные Т-ворота, теперь – пара продольных полок. На одной из них – две сумочки; как стоило ожидать, из неинтеллектуальной ткани. У них много карманов, и, когда я открываю один, обнаруживаю, что тот полон пластиковых прямоугольников с именами и номерами. Мой планшет сообщает, что это кредитные карты и мы можем использовать их для получения наличных или оплаты товаров и услуг. Сам способ кажется грубым и топорным, но я все равно прибираю к рукам кошельки; отворачиваюсь от полок. И тут мой забитый отсутствием связи модем реагирует.
– А?.. – Я оглядываюсь. Опускаю взгляд на кошельки в руке – над ними загорается ярко-синий курсор, и модем сообщает: ПЛЮС ДВА ПУНКТА.
– Что за… – Я замираю как вкопанная. Планшет тихо тренькает.
Обучающее руководство
Очки СОЦИАЛЬНОГО РЕЙТИНГА прибавляются и вычитаются за поведение, либо соответствующее принятым в эксперименте общественным нормам, либо нарушающее данные нормы. Также на показатель влияет общая успеваемость вашей тест-группы. По итогам эксперимента при выведении из симуляции все участники получат платеж-бонус, пропорциональный количеству заработанных в эксперименте очков социального рейтинга. Группа, набравшая наибольшее их количество, сможет полноценно удвоить финансовое вознаграждение.
– Принято! – Я спешу назад в дом, вручить Сэму его кошель. А он как раз идет вниз по лестнице, навстречу мне.
– Вот, – говорю я, протягивая ему одну из сумочек. – Твой кошелек. Можешь убрать в карман. А мне пока некуда убрать. Надеюсь разжиться сумкой, какая была у Энджи.
– Давай. – Он забирает у меня кошелек. – Ты читала учебник?
– Начала. Отличное средство от бессонницы. Так как нам попасть в город?
– Я вызвал такси, оно скоро приедет.
– Класс. – Я смотрю на него сверху вниз. Он снова в костюме. И все равно неловко выглядит. От нетерпения я начинаю еле заметно переминаться с ноги на ногу. – Начнем с одежды. Для нас двоих. Куда пойдем? Ты разобрался, как продаются эти вещи?
– В городе есть что-то называемое «универмагом» – учебник советует перво-наперво идти туда. Там можно много всего найти.
– Хм. – Я раздумываю над кое-чем. – Я голодная. Ты решил, где будем есть?
– Думаю… да.
Снаружи, у самых дверей, появляется что-то большое и желтое.
– Это за нами? – уточняю я.
– Кто знает? – Сэм выглядит встревоженно. – Пойдем посмотрим.
Да, перед нами такси – вид транспортного малогабаритного средства. Его можно как бы зафрахтовать, взять напрокат вместе с пилотом, чтобы тебя переместили в пространстве. Пилот размещается в салоне впереди, а сзади – мягкое двух- или трехместное сиденье. Сэм и я усаживаемся и просим отвезти нас в ближайший универмаг; наш «таксист» кивает.
– Ближе всех «Мейси», в самом центре города. С вас пять долларов. – Он протягивает руку, и я замечаю, что его кожа совершенно гладкая, на пальцах нет ногтей. Непись, что ли – один из зомби? Сэм передает свою кредитную карту, и таксист проводит ею между пальцами, затем возвращает обратно. Мы трогаемся с места.
Такси издает разные звуки такой громкости, что я боюсь, не приключится ли вот-вот у него сбой в работе систем. Что-то довольно громко рокочет под нами, настойчиво воет впереди, но мы без эксцессов катим по дороге, ныряем в черное приближающееся жерло дорожного тоннеля и через краткий период темноты попадаем в какое-то другое место, где много выстроенных парными короткими рядами домов с серыми фасадами. Такси встает у одного выделяющегося видом здания, и дверь около Сэма с щелчком открывается.
– Ваша остановочка, – говорит пилот, – центр города.
Сэм хмуро сверяется со своим планшетом, затем выпрямляет спину.
– Сюда, – указывает он. Прежде чем я успеваю спросить, почему туда, он уверенным шагом направляется к одному из ближайших зданий, в котором есть ряд дверей. Я следую за ним.
В магазине я, увы, быстро теряюсь. Повсюду валяются вещи, сваленные в кучи и сложенные в ящики для хранения, и вокруг бродит множество людей. Те, что в странной униформе, – продавцы магазинов, которые должны помогать вам находить вещи и забирать деньги. Нет ни фабрикаторов, ни каталогов, и я заключаю, что они могут продавать лишь то, что выставлено на обозрение, – вот почему оно повсюду. Спрашиваю у одной из сотрудниц, где мне найти одежду, а она говорит: «На третьем этаже, мэм». В центральной комнате с высоким потолком есть движущиеся лестницы, по одной из них я направляюсь на третий уровень здания и осматриваюсь.
Одежда. Много одежды. Больше одежды, чем я когда-либо могла себе представить в одном месте – вся она сделана из дурацкой неинтеллектуальной ткани, и нет никакого очевидного способа найти то, что хочешь, и подогнать под нужный размер! Как они вообще понимают, что им нужно? Какая-то сумасшедшая система, просто размещающая все товары в одном большом доме и треплющая отечески по щеке – давай как-нибудь сам. Еще есть люди, которые ходят и перебирают товар, но, когда я подхожу к ним, они оказываются зомби, играющими роль реальных людей. Никого из прочих участников эксперимента здесь нет. Похоже, мы явились слишком рано.
Брожу по лесу стеллажей, увешанных куртками, пока не натыкаюсь на продавщицу.
– Ты, – указываю я на нее пальцем. – Что я могу надеть?
Она выглядит как человеческая ортосамка: в синей юбке, жакетике и туфлях на неудобном каблуке. Одаряет меня бездумной улыбкой.
– Что бы вы хотели приобрести? – спрашивает она.
– Мне нужно… – Тут я тушуюсь. – Мне нужно нижнее белье, – говорю я. Так, вещи здесь не очищаются сами, значит… – Недельный запас. Еще несколько пар чулок. – Свои я порвала на левой ноге. – И еще один наряд – такой, как на мне сейчас. И еще один комплект обуви. – Тут мне в голову кое-что приходит. – А можно мне еще нормальные брюки?
– Пожалуйста, подождите. – Продавщица замирает, словно обрабатывающий запрос бот – по сути, она им и является. – Так, давайте сперва пройдем сюда. – Она подводит меня к постаменту, где выстроились в ряд полимерные статуи в тонких длинных мантиях, и вскоре другая сотрудница появляется из двери в стене со стопкой пакетов. – Пожалуйста, всё, что вы просили. А вот брюк в нашем отделе нет. Но если дадите мерки, мы сошьем для вас одежду нужного размера.
– Ого. – Я оглядываюсь. – А во-о-он там я могу что-нибудь выбрать?
– Да, конечно.
Пару килосекунд я провожу, выискивая себе нормальный низ. Как ни странно, здесь продают преступно мало штанов, и все они выглядят поврежденными – из тяжелой синей ткани, истрепавшейся и порванной в районе колен. В конце концов, я оказываюсь в другом отделе магазина, где вижу брюки на вешалках. Они были бы в самый раз – прямые, черные, без дырок.
– Одни моего размера, пожалуйста, – говорю я ближайшему продавцу-мужчине.
– Но ведь это – мужские, мэм. – Он ошарашенно смотрит на меня.
– Я понимаю. Здорово. – Я чешу в затылке. – Перекроить их сможешь?
– Увы, мэм, мы таким не занимаемся. – Тут снова оживает мой модем с урезанным функционалом: над вешалкой с брюками появляется красная надпись НАРУШЕНИЕ СОЦ. НОРМЫ.
– Гм. – Значит, есть ограничения на то, что мне можно продать? Раздражает уже! – Хорошо… Давайте так. Мне нужны брюки для мужчины такого же роста, как у меня.
– Хорошо, мэм. – Лицо продавца-неписи прямо-таки озаряется. – Минутку.
Я жду, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. В конце концов из неприметной двери в стене магазина появляется еще один мужчина, неся сверток.
– Ваш товар, мэм.
– Ага. – Я беру штаны, подавляю ухмылку и думаю о том, как будет славно и от раздражающих туфель избавиться. – Так, покажите мне обувной отдел. Нужны ботинки для мужчины с моим размером стопы.
Когда я расплачиваюсь за все с помощью «кредитной карты», получаю еще пару очков социального рейтинга. Пока у меня их набрано пять.
Я встречаюсь с Сэмом в мебельном отделе через долю килосекунды. Мы оба сильно перегружены сумками, но Сэм купил переносной контейнер под названием «чемодан», и мы запихиваем туда большую часть наших покупок. Я разжилась сумкой через плечо и парой ботильонов на мягкой подошве, которые не гремят при ходьбе, – теперь ходить куда удобнее. Впрочем, от старой обувки я решила не избавляться и убрала ее в сумку. Вдруг понадобится.
Читать бесплатно другие книги:
