Слепень (сборник) Любенко Иван
– В этом кресле, – показала она рукой. – Сидела читала книгу. Потом хлопок… Я сразу поняла, что это был браунинг. Муж учил меня стрелять. Мы как-то тренировались в Архиерейском лесу… Я тотчас забежала к нему. – Голос вдовы задрожал, и по щеке покатилась жемчужная слезинка. Она тут же спохватилась, смахнула её рукой, перевела дыхание и продолжила: – Он сидел в кресле с повёрнутой влево головой. Руки свисали, и пистолет лежал на ковре.
– Что ж, давайте зайдём.
Клим Пантелеевич открыл дверь. Прямо перед ним стоял письменный стол из красного дерева. На полке книжного шкафа мирно дремал большой рыжий кот.
– А где кресло? – поинтересовался адвокат.
– Велела выбросить, как и ковёр. Всё было залито кровью.
Ардашев кивнул и, разглядывая стол, осведомился:
– Тут всё так, как было в тот день? Или тоже навели порядок?
– Я ничего не трогала, кроме портсигара. С ним удивительные вещи происходят: помню, лежал здесь на столе, а потом вдруг исчез и очутился в шкафу среди белья. Я только подумала, что надобно его рассмотреть получше, как он вновь пропал. Часа через два обнаружила его под кроватью. Но доставать не стала. Пусть, думаю, там и лежит.
– Позвольте на него взглянуть?
– Сейчас принесу.
Госпожа Тяглова вернулась быстро. В руках она держала золотой портсигар, напоминающий книжицу с обложкой, щедро усыпанной драгоценными камнями: изумрудами, рубинами и бриллиантами.
– Представляете, захожу в спальню, а он – на моей тумбочке. Словно сам в руки просится, – выговорила изумлённая женщина и передала портсигар.
– Какая филигранная работа!
Клим Пантелеевич надавил на едва заметную кнопку, и две половинки открылись. Его взору предстала удивительная картина: чёрная эмаль, покрывавшая гильошированную поверхность, образовывала бесконечное количество мелких чешуек. Ближе к середине их цвет постепенно приобретал красный оттенок. Но стоило на внутреннюю часть крышки попасть солнечному лучу, как прямо по центру начал проявляться кроваво-красный круг, в котором можно было различить перевёрнутую звезду. Рассмотреть, что же было изображено внутри, мешала последняя папироса, делившая нижнюю часть портсигара пополам. Адвокат уже дотронулся до неё пальцами, чтобы вынуть, как вдруг почувствовал, что у него из-под ног уходит земля и перед глазами поплыли круги. Внезапно раздалось шипение, и ещё недавно спокойно спящий кот прыгнул прямо ему на грудь. От неожиданности присяжный поверенный выронил портсигар на ковёр. Его крышка захлопнулась, и рыжая бестия, довольно проурчав, тут же исчезла за дверью.
– Вам плохо? – испуганным голосом вопросила вдова.
– Простите, что-то голова закружилась.
– Нет, это вы уж меня простите за Шамана. Сама не знаю, что с ним приключилось. Спал себе спокойно, а потом вдруг, точно ужаленный, на вас бросился. С ним никогда такого не было. Вообще-то он смирный у нас, вернее, у меня… я-то теперь одна, – и вдова зарыдала. Тотчас же по дому пронёсся гул, и печная заслонка упала на пол.
Елена Ивановна быстро вытерла кружевным платочком слёзы и примолкла. А потом тихо вымолвила:
– Слышали? Стоит мне заплакать, и сразу в доме что-то случается: то посуда бьётся, то в печных трубах гудит, а теперь вот сами видели…
Клим Пантелеевич поднял портсигар и положил на стол. Задумавшись на несколько секунд, он сказал:
– Я кое-что забыл в пальто.
Когда адвокат появился, он надел тёмные очки и вновь открыл портсигар. Достав единственную папиросу, Ардашев принялся разглядывать внутренний рисунок. Потом защёлкнул крышку и передал дорогую вещицу хозяйке.
– Уберите его от греха подальше. Не дай Бог пропадёт ещё.
– Я замкну его в ящике стола. Так будет надёжней… Могу я задать вам один вопрос?
– Извольте.
– Скажите, появились ли у вас какие-нибудь соображения в отношении самоубийства и пропавших денег? Мне кажется, что эти события связаны.
– Действительно, в смерти вашего мужа много странного и, на первый взгляд, необъяснимого. Чтобы всё понять, мне нужно время. Я никогда не высказываю гипотезы. Это удел гадалок. Не обессудьте. Надеюсь, моё расследование не продлится долго. О его результатах вас известит доктор Нижегородцев, – убирая очки, проговорил Ардашев.
– Я вам бесконечно благодарна за то, что вы всё-таки взялись за расследование. Вот возьмите деньги, – проговорила вдова и протянула толстую пачку ассигнаций.
– Денег я не возьму, поскольку помочь вам меня просил мой друг доктор Нижегородцев. Да и благодарить меня пока не за что. Честь имею. Ещё раз примите мои искренние соболезнования.
Слегка поклонившись, присяжный поверенный проследовал в переднюю, а затем и на улицу. Свободный извозчик стоял рядом с домом.
Уже в санях адвокат решил навестить здешнего мастера по изготовлению экслибрисов. Его контора располагалась на Хопёрской улице.
Присяжный поверенный достал коробочку любимого монпансье «Георг Ландрин» и отправил в рот зелёную конфетку.
А снег всё падал, и посыпанные песком тротуары снова обретали зимний вид. Перед глазами мелькали одноэтажные дома Александровской улицы. На крыше особняка гласного думы Черкасова сидел ворон и грозно каркал. «Плохая примета. Значит, в доме скоро будет гроб», – пронеслась шальная мысль, извлечённая памятью из далёкого детства. «Нет, так не пойдёт. Что-то я совсем раскис. Нужно выкинуть из головы всякие вздорные небылицы. Мир материален, и, стало быть, всё поддаётся логическому объяснению. Что же касается самого дела, то, надо признать, я запутался в его лабиринтах», – подумал он как раз в тот момент, когда извозчик остановил лошадь у конторы изготовителя экслибрисов.
III
Арсений Самсонович Сорокодумов уже перешагнул пятый десяток и был отмечен как полнотой, так и сединами. Будучи художником, он славился не только мастерством изготовления книжных знаков. Талант сего мужа простирался шире. Не имея исторического образования, мастер экслибрисов собирал всевозможные легенды и небылицы ставропольской истории, которые потом приправлял собственной фантазией и выдавал за достоверные факты. Проверять его сведения не удосуживались, и потому многие горожане, пожимая плечами, с ним соглашались. Но одного молчаливого согласия обывателей «краеведу», имеющему, кстати, весьма интеллигентный вид (бородка клинышком, усики пирамидкой), было мало. И вот тогда, чтобы потешить своё тщеславие, Арсений Самсонович отправлялся в редакции газет. Заголовки статей, отпечатанные на стародавнем «Ремингтоне» первого выпуска, всегда заканчивались восклицательным знаком. К тому же они не только звучали сенсационно, но и буквы шли волнами из-за расшатанных рычажков и дребезжащей каретки. Звучали они примерно так: «Ставрополь основали масоны!», «Александр Македонский дошёл до Александровского уезда!», «Под Ставрополем находятся истинные Столбы Птолемея!», «Ставрополь – родина ископаемого целакантуса!» и проч. и проч.
В кабинет редактора он не заходил, а влетал, точно ракета, и, достав из потрёпанного портфеля стопку новых «открытий», тряс ими перед глазами газетчика и выкрикивал заголовки один за другим. Его быстро усаживали, давали выпить стакан воды и обязывались «непременно посмотреть материал». Довольный полученным обещанием, он покидал одну газету и на всякий случай заходил в другую, потом в третью, где всё повторялось сначала, благо недостатка в копиях не было.
Газетная илиада Сорокодумова кончилась, когда все три ставропольских ежедневных издания почти одновременно напечатали его статью «Анархист-бомбист целый год работал шашлычником в “Калужском подворье!”». Тут уже «камень» был брошен не в огород, а прямо в форточку жандармского ротмистра Фаворского, надзирающего за политическим спокойствием губернии. В тот же день Сорокодумов вместе с трясущимися от страха редакторами был доставлен угрюмым городовым на допрос в жандармское отделение и допрошен.
Дело, конечно, вскоре уладили. Арсений Самсонович чистосердечно признался в художественном вымысле статьи, а газеты опубликовали опровержение. Но редакторы с тех пор его больше не печатали и при встрече не раскланивались. Неудивительно, что интерес к истории Ставропольской губернии у «краеведа» тотчас же пропал.
Однако художник не был бы художником, если бы не нашёл новое увлечение. Теперь он принялся постигать тайны халдейской астрологии, персидской магии, древнеегипетской алхимии, что в сочетании с древнегреческой философией привело к овладению герметизмом, хотя и весьма поверхностным. Всего через месяц усиленного чтения старинных трактатов, дополненных книгами мадам Блаватской, он уже бойко предсказывал молодым купчихам день смерти их старых и опостылевших мужей. А к концу года с умным видом советовал им, какие акции «лучше-с покупать на бирже», чтобы иметь «наивысший профит-с» к тому дню, когда по покойному мужу будут служить панихиду. Поскольку обе даты он отодвигал на несколько лет вперёд, то его прогнозами были довольны все. Жёны негоциантов скупали ценные бумаги и крутили романы с молодыми семинаристами, а мужья продолжали здравствовать и наживать семейный капитал. Все были довольны, но больше других, конечно, радовался Сорокодумов. Изготовление экслибрисов превратилось в прикрытие основного занятия колдуна и оракула. Только вот незадача: тайная жизнь художника, краеведа и мага открылась присяжному поверенному ещё в прошлом году, когда Ардашев расследовал дело «Бубнового короля», и Арсений Самсонович об этом знал. А потому относился к адвокату с таким же почтительно-подобострастным уважением, как и к суровому жандармскому ротмистру.
– Клим Пантелеевич! Милости, как говорится, прошу к нашему шалашу! – расплылся в сахарной улыбке Сорокодумов. – Вы одежду-то снимайте и на вешалочку… Ага, вот так… Давайте я вам помогу. Ну вот… Присаживайтесь. Чайку-с?
– Пожалуй.
– Вот и ладненько-с. Сейчас распоряжусь. Самовар, как всегда, на подогреве.
Художник вышел на несколько минут и вернулся. Позади с подносом шествовал приказчик. На столике оказалось два стакана чая в массивных бронзовых подстаканниках, вазочка с конфетами фабрики «Эйнем» и бутылка хорошего кубинского рому.
– Вижу, дела у вас всё лучше и лучше, – кивая на алкоголь, с лёгкой улыбкой заметил Ардашев.
– Работаем-с, как рабы на галерах. Вам рому добавить?
– Совсем чуть-чуть… Благодарю. Тут вот какое дело, Арсений Самсонович, – начал адвокат, – столкнулся я с одним непонятным явлением: оказался у меня в руках золотой портсигар, снаружи украшенный драгоценными камнями. С виду напоминал миниатюрную книгу. Когда я открыл его, то на гильошированной поверхности увидел удивительный рисунок. Чёрная эмаль состояла из бесконечного количества мелких чешуек, которые ближе к центру становились почти красными. И вот тут, в свете солнечного луча, проявился красный круг, а в нём некое подобие пятиконечной перевёрнутой звезды. Но рассмотреть всё изображение я не мог из-за папиросы, которая его закрывала. Стоило мне попытаться её вынуть, как я почувствовал, что у меня кружится голова. В этот момент хозяйский кот, спавший до того на полке книжного шкафа, прыгнул мне на грудь, и портсигар выпал. Мне сразу полегчало. Потом я надел тёмные очки и уже спокойно рассмотрел тот узор. В кругу была изображена козья голова с четырьмя рогами. Это знак Сатаны. Как бы вы с точки зрения магии объяснили внезапное расстройство моего здоровья?
Сорокодумов молчал. Он застыл, будто его приморозили к стулу. Затем покрутил головой, словно проверяя, надёжно ли закреплена шея, часто заморгал и дрожащим голосом вопросил:
– Где находится этот портсигар? Умоляю вас, скажите! Я отдам за него любые деньги.
– Эта вещь моего клиента. Стало быть, её нахождение – адвокатская тайна. Уж не обессудьте. И всё-таки я хотел бы услышать ваш рассказ, – Ардашев сделал несколько глотков чая и поставил стакан.
– Извольте, – Сорокодумов достал платок, вытер со лба капли выступившего пота и принялся рассказывать: – Во-первых, сегодня вас спасло чудо и этот день можете отмечать как свой второй день рождения; во-вторых, гильоширование, то есть нанесение резцом канавок на металлическую часть изделия, образующих кольца, появилось лет сто пятьдесят назад. Надо сказать, что это чисто европейское изобретение, и потому давным-давно придумали различные станки, обеспечивающие весь процесс. Почти сразу научились заливать гильошированный узор эмалью, которая может иметь совершенно разные оттенки. В одной магической книге я нашёл упоминание о ювелире, который в конце XVIII века задумал создать рисунок, обладающий магическим действием из-за определённого сочетания цветов эмали, положенной на гильош. Он понимал, что выполнить это без помощи из потустороннего мира не удастся. И вызвал Сатану. Нечистый явился к нему в виде своего же изображения на изделии. С тех пор мастер и князь тьмы стали неразлучны. Любой другой человек, который хотя бы на три секунды задерживал взгляд на цветном изображении искусителя, становился рабом мастера. Его воля полностью подавлялась благодаря тому, что в его душу проникал Сатана. И через Сатану мастер мог приказывать бедолаге всё, что заблагорассудится. Единственное исключение составляли дальтоники и те, кто, как и вы, пользовались тёмными очками. Только они и оставались неподвластными Люциферу. Это была единственная вещица, созданная тем ювелиром. Дьявол вечен, а человек нет. Мастер умер, и с тех пор портсигар передаётся по наследству среди членов одной семьи, в которой всегда родятся дальтоники. – Художник помолчал немного и грустно заключил: – Получается, что ваш клиент либо слуга повелителя бесов, либо его жертва. Вам же, Клим Пантелеевич, просто повезло, что кот выбил из ваших рук эту драгоценную и такую опасную штуковину. А потом вы, будучи умным человеком, поступили очень правильно, что воспользовались тёмными очками.
– Да, в такое трудно поверить.
– А вас никто и не заставляет в это верить, – безразлично вымолвил художник и, налив в чайный стакан приличную порцию рома не торопясь выпил всё содержимое. Потом поставил стакан на стол и, глядя в глаза присяжному поверенному, спросил: – Если кто-то верит в Господа и обращается к нему в своих молитвах, моля об исцелении, помощи и хорошем урожае, то почему другой человек не может просить Сатану о чём-то греховном? О прелюбодеянии, богатстве, о чьей-то смерти? Ведь в мире всё должно уравновешиваться: белое с чёрным, хорошее с плохим. Разве я не прав?
Но Ардашев уже не слушал собеседника, а думал о чём-то своём, но вдруг спросил:
– Простите, Арсений Самсонович, у вас есть телефон?
– На столике.
– Позвольте, я им воспользуюсь? Мне нужно сделать важный звонок.
– Безусловно, – кивнул художник и без большой охоты покинул комнату.
Присяжный поверенный поднял трубку:
– Будьте любезны соединить меня с домом купца Тяглова. Номер, к сожалению, я не знаю.
Через несколько секунд на проводе уже была вдова.
– Елена Ивановна, это Ардашев. До окончания моего расследования я бы хотел попросить вас ни в коем случае не открывать портсигар.
– Но я его уже продала.
– Как? Кому?
– Не успели вы уехать, как ко мне наведался один господин. Он сказал, что мой покойный муж выиграл портсигар в карты в Купеческом клубе. А это был подарок его жены на двадцатипятилетие их венчания. Он предложил выкупить за десять тысяч рублей, и я не могла отказать. Правда, насилу его нашла. Представляете, он исчез из замкнутого ящика стола и оказался совсем в другом месте, будто кто-то невидимый его спрятал.
– А как выглядел этот человек?
– Солидный, с роскошными усами, без бороды. Очень любезный. Лет сорок – сорок пять. Слегка полноват.
– Деньги отдал сразу?
– Да.
– Благодарю вас. До свидания.
Не успел Ардашев положить трубку на рычаг, как в дверях возник Сорокодумов. Покусывая от волнения губы, он спросил:
– Ну что? Уплыла вещица? Дождались?!
– Никак подслушивали? – одеваясь, осведомился адвокат.
– Виноват, но удержаться было невозможно-с.
– Как вам не совестно, Сорокодумов? А я считал, что у вас ещё остались хоть какие-то черты, присущие честному человеку.
– И куда же вы теперь? – с ехидной улыбкой спросил мастер экслибриса.
– Сначала заеду в сыскную полицию и расскажу Ефиму Андреевичу Поляничко о ваших мошеннических проделках с купеческими жёнами. Они, насколько мне известно, с вами-то и расплачиваются высоколиквидными акциями, кои вы им советуете покупать, так ведь? После полицейского управления загляну в Коммерческий клуб, – запахивая шарф в полы пальто, продолжал Ардашев. – И в тот момент, когда вы уже будете томиться в холодной камере со славными представителями уголовного мира (конокрадами, насильниками и полусумасшедшими убийцами), закажу себе рюмку водки и расстегай с визигой и налимьей печёнкой. А чтобы совсем забыть о вашем существовании, сыграю партию на бильярде. Как вам мой план?
– Вы ни-икогда этого не сделае-ете, – начал заикаться художник, и на заплывшей жиром шее проявился кадык. – Вы же порядочный челове-ек!
– Именно это меня и погубит, – открывая входную дверь, со вздохом вымолвил Клим Пантелеевич. – Счастливо оставаться. Бог вам судья.
IV
Прошло уже два дня, а план поимки злодея так пока и не сработал. Ардашев сидел в кресле и рассматривал корешки книг. Ни писать, ни читать не хотелось. И хоть внешне он был спокоен, но его одолевали мрачные мысли: «Вот же связался я с этой дьявольщиной! Попробуй примени тут законы логики… Ну хорошо, Сатана Сатаной, но действует обычный злоумышленник. Его-то я должен обставить? К тому же у меня есть три преимущества: во-первых, преступник уверен в своей безнаказанности и абсолютной неуязвимости, а значит, его легче застать врасплох; во-вторых, я осведомлён о его секрете и в-третьих, капкан расставлен и приманка готова. Осталось лишь дождаться, когда в сторону хищника подует ветер, и он учует запах добычи».
Из раздумий вывела трель телефонного звонка из соседней комнаты. В дверь постучали.
– Войдите.
– Господин Поляничко звонят. Просят вас, – как всегда, ангельским голоском пролепетала горничная.
Ардашев прошёл в гостиную и взял трубку.
– День добрый, Ефим Андреевич… Слушаю… Значит, в Ростове… понятно… Екатеринодаре… и даже Пятигорске? Так-так… Благодарю вас… Взаимно. До свидания.
«Стало быть, мои подозрения подтвердились», – подумал адвокат и, достав коробочку монпансье, выбрал красную конфетку. – Ждать осталось недолго».
А вечером, когда большие напольные часы пробили восемь, раздался второй телефонный звонок, теперь уже из Коммерческого клуба. Звонил знакомый лакей.
Утром следующего дня присяжный поверенный вновь заехал в полицейское управление и уже оттуда – в Волжско-Камский коммерческий банк.
V
– Простите, что вам надобно, сударь? Вы хотите стать нашим вкладчиком? Я смотрю, вы с саквояжем…
– Не совсем так, господин управляющий, – проговорил солидный мужчина с бритым подбородком и роскошными усами. – Если помните, мы вчера с вами играли в карты в Коммерческом клубе. К сожалению, я проигрался. И даже самая дорогая вещь, доставшаяся мне в наследство от любимого деда, – портсигар – теперь не моя, а ваша.
– Ах да, припоминаю. Однако вас никто не неволил. Действительно, вещица интересная, старинная – настоящее произведение искусства. Увы, теперь такие уже не делают.
– Он при вас?
– А в чём, собственно, дело?
– Да так, сущий пустяк. Вы его уже рассматривали?
– Не особенно. Не успел даже вложить папиросы.
– А вы посмотрите. Там внутри есть очень интересное изображение.
– Одну минуту. Так… достал, и что я должен здесь узреть?
– В центре круг, видите?
– Да.
– А что внутри него?
– Непонятно. Какой-то козёл четырёхрогий. А почему вы меня об этом спрашиваете?.. Погодите, что-то мне плохо… голова закружилась, ох… Подождите…
– А ждать больше и не надо. Выполняйте мои команды.
– Слушаюсь.
– Выпишите мне вексель вашего банка на сто тысяч рублей.
– Хорошо… Извольте.
– Теперь принесите.
– Сей момент.
– А что в сейфе?
– Деньги, ценные бумаги…
– Положите их в этот саквояж.
– Да-да.
– Отдайте мне.
– Вот получите, сударь.
– А вечером, когда придёте домой, разбавьте в кружке цианистый калий и выпейте. Ясно?
– Но у меня нет цианистого калия.
– Так купите в аптеке.
– Не смею ослушаться.
– И не забудьте передать привет архангелу Гавриилу.
– Так точно-с, передам. А от кого-с?
– Неважно. Да… и портсигар верните.
Неожиданно распахнулась боковая дверь, и появился начальник сыскного отделения Ефим Андреевич Поляничко. В руке у полицейского был наган. Следом вышел Ардашев. Управляющий застыл на месте, как приклеенный.
– Не торопись, любезный, – спокойно выговорил сыщик.
– Кто вы такой? И по какому праву вы смеете так со мной разговаривать?
– Перестаньте разыгрывать комедию, сударь, – вмешался в разговор Ардашев. – Вы только что пытались воздействовать на психику господина управляющего банком посредством этого самого портсигара, точнее, изображения знака дьявола, которое находится на внутренней части правой крышки. Кому, как не вам, известно, что стоит поймать зрением эти разноцветные, покрытые эмалью гильошированные узоры секунды на три, как человек полностью теряет волю и становится рабом ваших желаний. Именно так вы расправились со своими жертвами в Екатеринодаре, Ростове, Пятигорске и Ставрополе, предварительно получив с потерпевших векселя, наличность и драгоценности. Смерть купца Тяглова – на вашей совести. Вы намеренно проигрывали жертвам портсигар, а потом, выждав день-два, являлись к ним. Если несчастный сам до этого не рассматривал свой карточный трофей и не разглядывал знак дьявола, то тогда вы, как мы только что видели, добивались этого. Чаще всего вы сразу же забирали эту вещицу назад, но иногда приходилось навещать скорбящих родственников и выкупать орудие преступления уже после смерти жертв.
– Что за бред вы несёте? Какой знак? Какого дьявола? Какие три секунды? – расхохотался незнакомец. – Если верить вашим словам, то тогда и я должен превратиться в послужное орудие Сатаны, так? Вы сказали «три секунды»? Что ж, давайте проверим. – С этими словами он раскрыл портсигар, уставился на внутреннее изображение и стал громко считать: – Раз, два, три, четыре… – Только не успел злоумышленник произнести следующую цифру, как резко открылась и ударилась о стену не заклеенная на зиму форточка.
– Я вижу… вижу цвета: красный, чёрный, синий… – незнакомец выронил портсигар, опустился на колени и, ползая по персидскому ковру, приговаривал: – Какая красота! Цветочки, ромбики, кружочки…
Управляющий Малороссов подошёл к столу, налил полный стакан воды и, выпив жадными глотками, сел в своё кресло.
– Что с ним? – спросил Ардашев.
– Похоже, сошёл с ума, – предположил управляющий.
– Так вы же не сошли, хотя тоже цвета не различаете, – засомневался Поляничко.
– Позволю предположить, что к нему внезапно вернулось полное зрение, и он стал жертвой собственного преступления, – высказался адвокат.
– Странно как-то получается – «вернулось полное зрение», – глядя на ползающего по ковру господина, проронил начальник сыскного отделения. – Но ведь кто-то должен был этому поспешествовать? И кто же?
– Нам не дано знать, – глубокомысленно изрёк банкир.
– Ладно, – Поляничко спрятал оружие и подобрал портсигар. Затем, склонившись над преступником велел:
– Поднимайтесь, сударь, поедем в Александровскую больницу для безумцев.
Незнакомец смиренно поднялся, и на его руках тут же захлопнулись малые ручные цепочки.
– Господа, покорно благодарю за помощь, – поднявшись из-за стола, проговорил Малороссов.
– А с ролью вы справились отменно. Можно в театре играть, – усмехнулся старый полициант. – Только заждались мы в той комнате. Я уже думал, что он к вам и не явится. Хитрый, бестия! Записался на одно время, а пришёл двумя часами позже. Видать, осторожничал.
– Но позвольте спросить: нельзя ли мне вернуть вещицу?
– Какую? – не понял Поляничко.
– Мой портсигар. Я его выиграл в честной игре.
– На настоящий момент это орудие преступления, а стало быть, вещественное доказательство. И потому подлежит изъятию.
– Тогда я с полицмейстером поговорю…
– А это уж как душе угодно. Мы люди маленькие, начальству подчинённые.
– Ещё раз спасибо, господа. Всего доброго!
Покинув кабинет и уже спускаясь по отделанной мрамором лестнице вслед за задержанным, который то и дело вертел головой, называя разные цвета, Ардашев спросил:
– А может, выбросить чёртово изделие в Архиерейский пруд, да и дело с концом? Как думаете, Ефим Андреевич? А то ведь, кто знает, что банкиру на ум придёт? Сам-то он дальтоник. Да и знает теперь, как портсигар использовать. Глядишь, и начнёт промышлять. Денег-то много не бывает.
– Ох, Клим Пантелеевич, вы прямо мои мысли читаете… Только не поверит мне начальство. Скажут, мол, присвоил. Вещь драгоценная, как шапка Мономаха. Ещё под суд отдадут. Нет, так поступить я не могу. Пусть сами решают.
– Да, ситуация, – согласился Ардашев.
Полицейская пролётка стояла неподалёку, но присяжный поверенный отказался ехать и пошёл пешком.
Мороз усилился ещё ночью, и выпавший второго дня снег искрился, как мелкий бриллиант на солнце. Сани с возницами, торопящиеся куда-то люди, застывшие под снегом деревья, яркое, но холодное солнце – словом, настоящая русская зима проносилась мимо Ардашева и не прибавляла ему радости. Клим Пантелеевич пытался объяснить самому себе природу явлений, свидетелем которых он только что был, но ничего не получалось. Не помогала ни привычная дедукция, ни знание криминалистики. И от этого бессилия портилось настроение. Подобного в его практике ещё не случалось.
Вдруг впереди он увидел того самого старика с седой бородой, которому недавно у Успенской церкви пожаловал целковый. Нищий сидел у двери почтамта с той же самой медной кружкой, а на глазах виднелась чёрная повязка.
Присяжный поверенный вынул очки, достал из бумажника «красненькую» и сказал:
– Спасибо тебе, старик. Вот, возвращаю очки. А это на помин той самой убиенной души.
– Упокоилась она небесах, – тихо вымолвил христарадник, склонил в благодарности голову и перекрестился.
Адвокат зашагал дальше. Уже на углу Почтовой и Александровской он оглянулся – старика нигде не было.
VI
В пятницу к Ардашеву наведался доктор Нижегородцев. Он рассказал, что к вдове Тягловой вернулось долгожданное спокойствие и жизнь снова вошла в привычное русло. Воротилась и горничная. Посуда биться перестала, печной гул пропал, и прочие непонятные явления навсегда покинули дом. Она просила передать, что чувствует себя обязанной присяжному поверенному и шлёт поклоны.
Арестованный злодей так и не обрёл здравый рассудок. Находясь в психиатрической лечебнице, он целыми днями разглядывает разнообразные предметы и, указывая на них, то и дело восклицает: «Это красный цвет, это зелёный, а это жёлтый…»
Управляющий Ставропольским отделением Волжско-Камского коммерческого банка Малороссов, получив от полицмейстера свой портсигар, на следующий день неожиданно уехал из города. Бросил банк и жену. Где он теперь, никто не знает…
Убийство на Васильев вечер
Выражаю искреннюю благодарность старому другу – д. м. н. Долгалеву А. А.
Ядовитым и жгучим назову я жало ахреба,
Ядовитее его лишь жгучий язык клеветника.
Арабская поговорка
I
30 декабря 1908 года
Ставрополь уже отметил Рождество и теперь ждал прихода нового, 1909 года. Горожане ещё не устали от праздника. Днями они посещали рождественскую ярмарку, лавки и магазины Николаевского проспекта, где скупали всевозможные продукты, в особенности не забывая молочных поросят, без которых вечер 31 декабря, именуемый Васильевым (в честь святителя Василия Кесарийского), был не вечер. Казалось, что и достаток в новом году не появится в том доме, где хозяин не накроет богатый стол и не угостит всех родственников и друзей, зашедших в гости. Недаром в народе говорили: «Свинку да боровка припасай для Васильева вечерка». Другой весьма приметной особенностью Васильева дня было гадание. Народ говаривал, что всё нагаданное на вечер 31 декабря – сбудется. И погоду примечали. Не зря местные старики учили: «Если на Василия ветер дует с юга – год будет богатый; с востока – повезёт с урожаем фруктов, овощей да ягод; с запада – рыбы будут полные сети, а молока – полные крынки». «Вьюга будет – орехов полные корзины», «если тепло и без снега – к неурожаю и хворям, да и северный ветер – к беде, разрухе и голоду». А старая ворожея Кулешиха, помнившая ещё времена, когда казаки бились с горцами у стен крепости, а сам город состоял из казачьей станицы да десятка улиц, вещала детворе, что «на Василия ведьмы крадут месяц, чтобы он не освещал их ночных прогулок с нечистыми духами». Её слушали, крестились истово и уходили, не оглядываясь, подозревая, что и сама она по ночам летает на метле.
Едва только город погружался во власть фотогеновых, газовых, а кое-где и дуговых фонарей, наступала вторая часть уходящего дня – застолье и развлечения. Кто беднее – оставался дома или навещал родственников, а кто побогаче – хаживал по трактирам, ресторанам, кафешантанам и театрам. Правда, надо признаться, что синематограф любили все: крестьяне, приехавшие в город продать свой товар, мещанское сословие, интеллигенция, военные, чиновники. И даже сам… хозяин губернии не раз был замечен публикой в «Солее». Синематограф покорил всех, благо и цена на билеты была на любую толщину кошелька: от трёх рублей за ложу на четверых в «Биоскопе» до гривенника за место на лавке в «Синематографе Парфиняно».
Не стала исключением из общего правила и семья Клима Пантелеевича Ардашева – присяжного поверенного Ставропольского окружного суда, вернувшегося в город своего детства полгода назад.
Этот день адвокат вознамерился целиком посвятить супруге – Веронике Альбертовне, и потому с самого утра чета отправилась за покупками. К пяти часам пополудни горничная Варвара уже дважды нанимала извозчика, и сани, доверху гружённые коробками и свёртками, отсылались домой – на Николаевский проспект, 38, в большой одноэтажный особняк с причудливой стеклянной дверью в виде огромной замочной скважины.
Чего греха таить, денег для своей половины Клим Пантелеевич не жалел. И не только потому, что доходы позволяли, а главным образом оттого, что супружница, сменившая ещё в июне привычный Санкт-Петербург на провинциальный Ставрополь, с трудом привыкала к тихой и спокойной жизни южного патриархального городка, который хоть и был губернской столицей, но на самом деле больше походил на уездный город. Нет, тут, как и положено, присутствовали все атрибуты губернии, начиная от дворянского собрания и заканчивая театром, но сам городишко можно было проехать на извозчике из конца в конец за каких-нибудь полчаса, а при хорошей паре гнедых или чалых – всего за четверть часа.
Ещё недавно Ардашев – коллежский советник, чиновник по особым поручениям МИД России, а потом и начальник Азиатского департамента – проводил в тайных заграничных командировках немало времени, но всегда возвращался живым и здоровым. На счету сорокалетнего рыцаря плаща и кинжала было достаточно успехов: создание агентурной сети в Британской Ост-Индии (на Цейлоне, в Карачи, Бомбее и Хайдарабаде), вербовка высокопоставленного чиновника английской колониальной администрации в Дели и получение турецко-английского плана блокирования проливов Босфор и Дарданеллы.
Жизнь бросала Ардашева, как девятый вал, и в 1905 году, вернувшись в Одессу из заграничной командировки на борту греческого судна с документами на имя австро-венгерского подданного, тайный посланник Российской империи привёз с собой не только тяжёлую форму тропической лихорадки, но и сквозное ранение обеих ног. Это был результат очень опасной операции по перехвату личного послания премьер-министра Великобритании Артура Бальфура представителю Соединённого Королевства на ожидаемых российско-английских консультациях по разграничению сфер влияния в Персии.
Пули задели и мышцы, и суставы. После трёх перенесённых операций диагноз врачей был неутешителен: передвигаться начальник Азиатского департамента МИД России сможет только с помощью пары костылей. К глубочайшему сожалению, о выполнении деликатных поручений за границей не могло быть и речи.
По особому соизволению государя коллежский советник Ардашев получил из рук Николая Александровича золотой перстень с вензельным изображением «Высочайшего имени Его Императорского Величества», орден Владимира IV степени с бантом, а также единовременную денежную выплату в сто тысяч рублей. От любезно предложенной ему преподавательской работы на кафедре восточных языков при учебном отделении Министерства иностранных дел он отказался и вышел в отставку.
Рассудив здраво, Клим Пантелеевич пришёл к глубокомысленному заключению, что на тот момент закончилась только первая фаза его жизни, а новая может стать не менее интересной и захватывающей. Надо только принять правильные решения.
Прежде всего, следовало самостоятельно разработать методику лечения повреждённых суставов и начать их тренировку.
Не стоило также забывать, что оставались так и не оконченные два курса Петербургского университета, где юный и полный энергии студент постигал основы юридических наук, пока не увлёкся персидским и турецким языками. Внезапный интерес к Востоку и заставил бросить юридическое поприще, перейдя на факультет востоковедения, который он успешно окончил. Вот тогда-то и пригласили молодого выпускника на неведомую ему работу в недавно организованный специальный отдел при внешнеполитическом ведомстве Российской империи. Но всё это было в прошлом. Теперь следовало экстерном окончить факультет правоведения и потом, минуя обязательный пятилетний срок работы помощником присяжного поверенного, стать адвокатом. Если выполнение первого условия зависело всецело от Клима Пантелеевича, то второе казалось нереальным. Это правило никогда не нарушалось. Никогда до Ардашева. Потребовалось личное вмешательство его бывшего начальника, принца Ольденбургского, чтобы министр юстиции Щегловитов издал особое распоряжение, по которому Ардашев мог заняться адвокатской практикой уже в 1907 году.
Между тем предстояло решить, где пройдёт эта вторая часть его жизни. Ответ напрашивался сам собой: в тихом, сытом и солнечном, раскинувшемся на возвышенности в окружении лесов и бескрайних степей городе. Там, где прошло его детство и юность, в Ставрополе.
Для Вероники Альбертовны переезд в Ставрополь был не просто переменой места жительства, а трагедией. Здесь не устраивало буквально всё. И даже новый особняк в самом центре, с молодым садом и родниками, не радовал душу.
Отбоя от клиентов у столичного адвоката не было. Он занялся практикой по уголовным делам. Особенностью его работы было то, что Ардашев соглашался представлять интересы только тех подсудимых, в чьей невиновности был абсолютно уверен. Отсюда и метод защиты – отыскивание настоящего преступника. Только за полтора года ему удалось раскрыть более десятка злодеяний, оправдав тем самым своих подзащитных. Полицмейстер, начальник сыскного отделения, судебные следователи города и товарищ прокурора, участвовавший в судебных заседаниях, чувствовали себя посрамлёнными после каждого вердикта присяжных заседателей о полной невиновности клиентов Ардашева.
После блестящего раскрытия таинственного убийства директора московского отделения Торгового дома Бушерон господина Жоржа Делавинь и его двадцатилетнего сына Людовика «Московский листок» поместил фотографический снимок Клима Пантелеевича с подробным описанием истории расследования этого запутанного дела. Через неделю ту же статью перепечатала парижская Le Figaro, и слава адвоката Ардашева перешагнула границы империи. Гонорары выросли. Достаток, искренняя любовь и уважение – это всё, что мог дать Клим Пантелеевич супруге. Но ей хотелось большего. Веронику тянуло в столицу – к дворцам, балам и приёмам. Видя это, Клим Пантелеевич от досады грустнел, уходил в себя, замыкался в кабинете и просиживал до утра за керосиновой лампой, работая над рассказом, пьесой или повестью. Это новое увлечение пришло неожиданно, и теперь он печатался под псевдонимом Побединцев. Любил он и шахматы, и карты, и бильярд. Это были игры, в которых Клим Пантелеевич почти никогда не проигрывал, если, конечно, перед ним не сидел гроссмейстер, признанный мастер бильярда или заядлый картёжник.
Нельзя сказать, что в Ставрополе не было общества, в котором Вероника Альбертовна могла бы чувствовать себя так же, как в столице, общаясь с дамами своего круга. Нет, дело совсем не в этом. Журфиксы у Высоцких и приглашения в другие дома состоятельных горожан, конечно же, случались, но всё это было похоже на пародию их недавней петербургской жизни. Там – в столице – всё было иначе. Казалось, даже воздух в Петербурге был другой. Что уж говорить о магазинах! Была и иная причина не любить Ставрополь: в столице она почти не изводила себя мыслями о том, что Господь не дал ей ребёнка. А здесь, увидев на улице мальчика или девочку, она едва сдерживала слёзы, чувствуя некую вину перед супругом, хотя Клим ни разу за всю совместную жизнь не упрекнул её за это.
Выйдя из очередного модного магазина-салона, Ардашев сказал жене:
– Итак, дорогая, приглашаю тебя в «Гранд-Отель». Ещё утром я абонировал столик на двоих у эстрады. Хозяин отеля Троятов мне хвастался, что сегодня у него будет необычный вечер. Ожидается выступление французских танцовщиц. В Ставрополе они проездом.
– Это же чудо! Не может быть!
– Вот и я думаю, что не может быть, – улыбнулся присяжный поверенный. – С точки зрения железнодорожного сообщения Ставрополь – тупик. Некий транспортный аппендицит. И никого «проезда» тут быть не может. Сдаётся мне, что сии актрисы к Парижу имеют такое же отношение, как Нижний рынок к Елисейским Полям. Но, думаю, лучше посмотреть, а потом уж давать оценку… А вот и извозчик. – Адвокат сделал едва заметный знак, и сани остановились.
– На Александровскую, любезный. К «Гранд-Отелю», – помогая усесться Веронике Альбертовне, велел Ардашев.
II
Ресторан в гостинице «Гранд-Отель» в Ставрополе считался лучшим. Сюда и в обычные дни было трудно попасть, а в рождественские праздники – и подавно. Метрдотель почётных гостей знал в лицо и потому, едва завидев присяжного поверенного, устремился навстречу.
– Милости прошу, дорогие Клим Пантелеевич и Вероника Альбертовна. Столик ждёт вас.
– Вы очень любезны, дорогой Павел Петрович. Скоро ли начнётся танцевальная феерия?
– С минуту на минуту…
– Клим Пантелеевич! Вероника Альбертовна! Добрый вечер! – раздался чей-то голос. – Давненько я вас не видел.
Ардашев обернулся.
– Здравствуйте-здравствуйте, Василий Фёдорович! Тоже решили посмотреть на француженок?
– А что ещё прикажете делать в нашей провинциальной дыре, в особенности если вдовец так и не нашёл своего счастья? Это вот вам хорошо с Вероникой Альбертовной. А мне – скукота… Только и осталось, что пальмы в зале в кадки сажать да попугаев разводить… Кстати, позвольте поинтересоваться, какие планы у четы Ардашевых на Васильев вечер? – сверкнув глазами, задал вопрос невысокий, щуплый человечек лет сорока с аккуратными усиками-щёткой и клиновидной бородкой.
– Собственно, никаких. Родственников у нас в Ставрополе нет. Собирались остаться дома, – пожав плечами, ответил Ардашев.
– Тогда приглашаю вас ко мне, – проговорил Иванов. – В восемь пополудни. Обещаю очень интересную программу. Во-первых, новейшая игра от Императорской карточной фабрики «Флирт цветов», во-вторых, необычный праздничный стол магрибской кухни, в которой вы, дорогой Клим Пантелеевич, прекрасно разбираетесь, в-третьих, среди приглашённых ваш постоянный соперник за шахматной доской – доктор Нижегородцев и несколько моих друзей со своими нежными и любящими половинами. Чрезвычайно буду рад видеть вас в моём скромном театральном салоне, тем более что 31 декабря – день ангела у Василия.
Ардашев посмотрел на супругу, но она отвела взгляд, предоставив ему право самому принимать решение.
Читать бесплатно другие книги:
