Час скитаний Доронин Алексей

Глава 3

Специальная доставка

Молчун шёл, не скрываясь, и напевал себе под нос песню про Город, которого нет.

Рассвело. Солнце выглянуло разом, демонстрируя себя, как неопытная стриптизёрша в клубе, но тут же, будто застеснявшись, скрылось за облаками. Летом тут светало очень рано. Забавно было осознавать, что это место куда ближе к Северному полюсу, чем Прокопа. И при этом зимы настолько мягче. Хотя все жаловались, что раньше было теплее.

Давно остались позади порт, рыбная и сельскохозяйственная зоны – на западную оконечность острова было вынесено самое грязное производство.

Там господствовали неприятные запахи. И не только рыбы и мазута. В одном месте в нос ударил слабый дух навоза. Фермы. Корявые, недавно построенные из кирпича от разобранных зданий, жести и шифера. Фураж для живности привозили из деревень. Хотя в основном хрюшки жрали отходы с рыбных заводов. Вот последние воняли ещё сильнее и находились вдали от штаб-квартир и райончика элиты. На острове было мало распаханной земли, потому что места тут было немного, да и сама земля не очень. Вроде бы едой остров себя не обеспечивал. Но он продавал… то есть экспортировал многие товары, которые никто во всей Вселенной больше не делал. Нефтепродукты, патроны, лекарства… некоторые, говорят, лечили за счёт того, что покупатели в них верили. А ещё активнее Остров торговал воздухом, то есть собирал подати за пользование дорогами и взимал долги за выданные ранее кредиты. В общем, было ему на что жить. Не все оборвыши были немирными. Какое-то число сотрудничало, а кто-то жил у Острова в кабале. К северу, в бывших дачных посёлках, находились латифундии.

Когда Молчун услышал про это, его посетила шальная мысль: «Может, не так уж плохи те бригадиры? Может, к ним податься?». Но она, эта мысль, быстро ушла, когда он узнал о них побольше и посмотрел на плоды их деятельности. В общем, КамАЗ со взрывчаткой на оба ваши дома.

Огородные хозяйства остались позади. Молчун не хотел бы быть фермером. Хоть землю пахать, хоть за скотиной следить его не тянуло. За ней же, гадиной, целый день надо смотреть. Но ещё меньше он хотел быть сборщиком долгов.

Даже его нынешняя работа была проще. Даже то, что он делает сейчас.

Он шел пружинистой и в то же время расслабленной походкой. «Типа я просто прогуливаюсь по городу, единственному в своем роде».

В вечернее и ночное время такие окраины Острова были довольно опасны. В доках и в переулках, а тем более во дворах или брошенных зданиях незадачливого прохожего могли заставить поделиться. И продукты отбирали за милую душу. Реже, но случалось такое и на оживлённых улицах, и на набережных. Власти с этим почти не боролись. Молчун давно понял это. Когда он вступил в «клан» Михайлова, то быстро осознал, что теперь можно ходить без боязни, даже с рюкзаком, полным хабара, привезённого извне. Мелкая гопота связываться с людьми магнатов жутко боялась. А проблемы фраеров правителей не интересовали. Оба дуумвира исповедовали стихийный социал-дарвинизм и считали, что тот, кто себя защитить не может, виноват сам.

А вот и Малый проспект, торговая зона. Здесь уже безопаснее, но до введения комендантского часа ночью тут, что называется, пошаливали. Сейчас – нет.

Конечно, в такой час тут ещё мало что открыто.

Он шёл с рюкзаком за плечами и в своей обычной чёрной форме, которая раньше, до попадания его в наёмный отряд, лежала, скорее всего, на складе Министерства внутренних дел. Той ещё, не существовавшей уже полвека страны. Разве что шевроны и другую атрибутику «бойцовые коты», да и «еноты», у которых форма была почти такая же, но серая, пришивали свою.

Людей на улицах не было. Магнаты совсем недавно установили комендантский час. Раньше, как говорили, такого не было вообще, и многие шарахались пьяными по улицам до утра, буянили и безобразничали. Да владетели и не видели в этом большой угрозы для себя. Разве что гвардия их иногда была не прочь извлечь дополнительный доход от патрулирования.

Не сказать, чтобы запрет был очень строгий – мелкая рыба в сети попадала и выходила из них, лишаясь чешуи, а вот крупная рвала и уходила. А иногда просто игнорировала. Поэтому и сейчас случалось, что кто-то шлялся и буянил. И в основном это были люди, которые служили самим магнатам.

А вот мелкая сошка, да, стала лучше знать своё место. Что и требовалось.

Свет фар. По проспекту проехала запоздавшая (или наоборот, ранняя) машина – не привычный для внешнего мира УАЗ или другой джип, а большой комфортный автомобиль с низким дорожным просветом, какой-нибудь Вольво или Мерседес, который нигде за пределами этого островка ездить бы не смог. Может, засидевшийся в лавке за сведением баланса купец, или пьяный гуляка возвращается из ресторана. Один и тот же человек в разные дни может побывать в обеих ипостасях. Это Питер.

Вдалеке уже виднелся забор кладбища.

Но на пересечении с улицей Беринга впереди показался пеший патруль «котов» из трёх человек. Младший помахал и вышел на свет фонаря – это надо было сделать, потому что иначе могли стрельнуть. Древние фонари стояли больше для красоты, от силы один из двадцати был исправен. Да ещё на зданиях иногда в ключевых точках висели светильники и лампы разной мощности.

Его узнали сразу. Старший патруля, Кирюха Котов, был ему знаком. О том, какая у Кирюхи кличка, с такой-то фамилией, можно было предположить. Но нет, не Кот. А Хлеб. Почему, никто уже ту историю не помнит. Хлеб, здоровый мордоворот, кивнул – мол, иди-иди, Саня, по своим делам, не задерживайся. Двое его напарников были без автоматов, да и в кобурах могли у них быть бутерброды или огурцы на закуску.

Бакшиш не потребовали, всё-таки свой. Подумали, может, к бабе или за водкой, или ещё куда. На Малом проспекте кое-какие заведения и ночью работали. И соседство кладбища им совсем не мешало.

Патруль прошёл своей дорогой, а он своей – дальше по проспекту.

В общем-то, комендантский час действовал для простых жителей. Гвардейцам делалось послабление. Но, конечно, не на чужой половине острова. Туда им, наоборот, в запретное время путь заказан.

Вот и пограничная зона.

Слева – решётчатый забор кладбища, где всё заросло настолько, что напоминало лес. Слугам магнатов не с руки наводить там порядок и вырубать растительность, а смотритель был вечно пьян и ленив. В относительном порядке поддерживался только маленький уголок. За старыми могилами никто не ухаживал, а для новых мёртвых жителей острова хватало и клочка в северной части.

Справа – четырёхэтажное здание Ратуши, где и до Войны находилась какая-то государственная контора. Теперь человек десять чиновников при пиджаках и портфелях работали и жили тут – хотя настолько ни на что не влияли, что всем даже было плевать, на чьей половине они будут находиться. Вот, живут на михайловской, пусть и у самой границы. Чистая бутафория. Дармоеды, и часто к обеду в рабочие дни уже пьяные в доску. Тут в городе употребляли сильнее, чем во внешнем мире. Потому что за Поребриком алкоголь найти становилось всё труднее, а мертвецки пьяный легко мог стать просто мёртвым. Младший вспомнил, как трудно ему было получить в Ратуше какую-то бумагу раньше, и насколько проще стало, когда он поступил на службу.

Дальше в ряду был банк или что-то в этом роде – большое абсолютно безжизненное здание из серого бетона, когда-то, наверное, красивое, а сейчас жутковатое, без единого стекла и с обвалившимися верхними этажами.

И всё. Дорога кончилась.

Здесь вдоль границы владений тоже прохаживался патруль из двух архаровцев. На двоих у них уже точно был автомат АКСУ и пистолет. Должна была быть и собака, но её почти никогда не брали. И Саша знал их график. Они прошли пятнадцать минут назад и ещё столько же их не будет.

Никаких специальных заграждений вдоль границы не было. Раньше не было и блокпостов. Это недавнее нововведение.

Разделительная полоса проходила в этом месте не по 18–19 Линии, а по границам кладбища. Кладбище было ничейным, общим. Но всё, что располагалось к востоку от кладбища – и здания, и люди, – принадлежало Кауфману. К западу – соответственно, Михайлову.

Прямо за кладбищем по левую руку от Малого проспекта стоял до Войны какой-то завод, на руинах которого теперь было несколько мастерских. Но ночью они не работали.

А справа – остов рухнувшей много лет назад «Полосы». Где-то в стороне, южнее, была и вездесущая «Семёрочка». Забавно, что в его родном городе имелись торговые заведения с такими же названиями. Сгоревшие дотла в Войну. Но здесь всё же использовали эти площади под рынки. Хотя чаще мелкие лавки и магазинчики располагались на первых этажах зданий, там, где и до войны были подобные. Тоже своего рода преемственность.

Почему-то ему показалось, что в Прокопе этот торговый центр назывался «Лента». Не «Полоса». Он представил буквы названия. Или нет? Реальность вдруг показалась зыбкой, как туман над морем.

Дед – кладезь мудрости – часто говорил Саше, что за свою долгую жизнь раз двадцать сталкивался с таким явлением, когда память о каком-то событии – глубокие подробные воспоминания – оказывалась противоречащей реальности. И чему верить? Реальности? Или памяти? Дед и сам не был уверен. Говорил, что мы не можем быть уверены, – а вдруг прошлое меняется само по себе? Постепенно. А мы даже не можем знать, остаётся ли мир прежним, когда мы закрываем глаза, и остаётся ли вещь на месте, когда мы отворачиваемся. И один ли на самом деле наш мир, или это что-то вроде слоёного пирога, где один слой налезает на другой.

Ну и чушь лезет в голову…

И всё-таки этот чертяка Баратынский мог бы и днём его пригласить. Зачем заставлять идти даже на такой мелкий риск?

Понятно, если нарушение одно – то это ерунда. А не пойман – вообще не вор. Но ему-то и так приходилось нарушать закон каждый раз, выходя наружу. Получить разрешение на то, чтобы покинуть Остров легально, было почти невозможно. Зато лодку нанять, чтобы переплыть, – раз плюнуть. Правда, возвращаться проблемнее. Чтобы не отправили на дно, надо и взятку дать, и проверку пройти… добычей поделиться.

Короче, строгость законов уравновешивается тем, что по-настоящему следят за их соблюдением, только если нарушения угрожают власти. А для большинства граждан вместо законов действует право сильного.