Неизвестные серийные убийцы. Хроники забытых уголовных расследований Ракитин Алексей

© Алексей Ракитин, 2023

ISBN 978-5-0060-2648-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Нерассказанная история серийного убийцы

23 февраля 1903 г. частный детектив Эдвард Кинг (Ed King) из города Цинциннати, штат Огайо, начал расследование довольно заурядного на первый взгляд дела. Ему предстояло отыскать некую Ханну Годдард-Кнапп (Hannah Goddard-Kmapp), в девичестве просто Ханну Годдард, по поручению её родного брата. Женщина проживала в городе Гамильтон, штат Огайо, в 20 км севернее Цинциннати [сейчас это единая городская агломерация]. Дело казалось довольно простым и, в принципе, брат сам мог потратить пару часов на розыск сестры, но существовала одна загвоздка, побудившая его обратиться к детективу.

Дело заключалось в том, что Ханна намеревалась развестись со своим супругом, имевшим дурной нрав, и планировала для этого от него сбежать. Она даже проконсультировалась на этот счёт в юридической конторе «Лемон Джилленхолд», чей офис располагался в городке Берлин, штат Нью-Хэмпшир. Муж ничего не мог узнать о специфическом любопытстве жены, поскольку Берлин был удалён от места проживания супругов на 1300 км.

Брат знал, что сестра наводила справки у адвокатов насчёт того, как лучше подать заявление о разводе, не встречаясь с мужем, а потому поначалу не очень-то беспокоился за Ханну. Однако она не подавала о себе вестей более 2-х месяцев, и это молчание его встревожило. Лично встречаться с брошенным мужем сестры брат, понятное дело, не хотел, а потому предпочёл нанять частного детектива, дабы тот разобрался на месте, что происходит в семействе Кнапп и где находится Хана.

Своё небольшое расследование частный детектив начал с места проживания Ханны – дома №339 по 4-й Саус-стрит (South Fourth str.). Явившись по нужному ему адресу, Кинг установил, что супругов Кнапп здесь довольно давно не видели – примерно с Рождества минувшего 1902 г. Брат Ханны потерял её из вида примерно тогда же. Это выглядело довольно странно, поскольку об отъезде они не предупреждали и вещи из дома не вывозили. Домовладелица, правда, тревогу поднимать не стала, поскольку супруги при заселении внесли большой залог и обратно его не потребовали. Это могло означать, что они рассчитывали вернуться назад. Сейчас, в конце февраля, комнаты Кнаппов были сданы новому арендатору, но вещи супружеской четы надлежащим образом были сложены и дожидались их возвращения. Разумеется, домовладелица не могла показать их частному детективу, поскольку у того не было прав их осматривать, но Кинг ни на чём таком и не настаивал.

Детектив задал несколько вопросов о характерах супругов и их отношениях и узнал, что они были людьми работящими и в материальном отношении отнюдь не бедствовавшими. Ханна зарабатывала трудом белошвейки – а мастерицы такого профиля в те времена были весьма востребованы – муж её, Альфред или Альберт (в американизированном варианте имени), тоже был человеком рукастым, работал плотником, деньги у него водились всегда. Что же касается отношений супругов, то таковые со стороны выглядели вполне благополучными. Альфред производил впечатление мужчины воспитанного, любезного, из числа тех, кто за словом в карман не полезет, к жене он относился уважительно. В этой паре скорее Ханна выглядела более брутально, нежели её муж.

Что и говорить, подобная характеристика выглядела довольно необычной и до некоторой степени сбивала с толку, особенно если вспомнить рассказ брата Ханны, из которого следовало, будто та боялась мужа, грозившего ей смертью!

Ханна Годдард-Кнапп.

О возможном разводе супругов Кнапп никто из опрошенных детективом Кингом лиц не слышал. И даже не подозревал, поскольку отношения Ханны и Альфреда выглядели совершенно обычными, как у всех. Может быть, между ними и случались какие-то размолвки, но никто никого сковородкой не бил и даже голос не повышал – всем бы такую семейную жизнь!

Что-то в этой истории явно не сходилось!

Частный детектив вышел на улицу и отправился бродить по району, заговаривая с местными жителями и пытаясь собрать хоть какую-то информацию о супругах Кнапп и событиях, произошедших около Рождества минувшего года. Эдакая прогулка в стиле «подышу воздухом, повожу жалом»… Детектив не знал, кого он ищет, но получилось так, что нужный человек сам его нашёл.

Вот случаются же иногда в жизни престранные фокусы!

Мужчина, живший на удалении пары кварталов от дома супругов Кнапп, узнав, что Кинга интересуют события, связанные с домом №339, припомнил любопытную деталь. Проходя мимо этого дома накануне минувшего Рождества – то есть 23 декабря 1902 года – он увидел человека, пытавшегося загрузить в фургон большой деревянный ящик с инструментами. Специальный такой ящик для мотыг, в местном хозяйственном магазине похожие продавались за 15 центов. Ящик был явно тяжёлым, и собеседник Кинга вызвался помочь. Вдвоём они благополучно уложили ящик на дно фургона и немного поболтали. Судя по тому, что в доме №339 в декабре проживал только один мужчина средних лет, владельцем тяжёлого ящика мог быть лишь Альфред Кнапп. Да и известным приметам последнего владелец ящика хорошо соответствовал.

Собеседник детектива сообщил ему две детали, показавшиеся особенно интересными. Во-первых, на вопрос, собирается ли он переезжать, владелец ящика ответил отрицательно, что было странно, поскольку именно тогда он и исчез! А во-вторых, фургон, в который был загружен подозрительный ящик, принадлежал местному извозчику, о чём уведомляла надпись на тенте.

Частный детектив поспешил к извозчику и узнал, что повозка вместе с лошадью накануне Рождества была сдана в аренду человеку, представившемуся Альбертом Кнаппом. То есть предположение о том, что возню с ящиком затеял именно Кнапп, подтвердилось. Вечером того же дня он благополучно возвратил арендованное имущество. Владелец повозки поспешил заверить частного детектива в том, что ничего подозрительного в ней он не обнаружил.

Но перевозка тяжёлого ящика и последующее исчезновение обоих супругов выглядели очень подозрительно.

Взвесив все «за» и «против», Кинг решил поговорить с местными полицейскими.

Гамильтон, хотя и считался отдельным небольшим городом – население его составляло 25 тыс. жителей – входил в крупную городскую агломерацию Цинциннати с числом населения около 350 тыс. человек. В те времена большой его процент относился к категории фабричных и железнодорожных рабочих. Лица этой категории составляли довольно «токсичный» контингент, в том смысле, что будучи бедны и малообразованны, демонстрировали агрессивность и склонность к разного рода антисоциальному поведению (алкоголизм, азартные игры, разные формы бытового разложения и т.п.). Чтобы лучше представить себе криминогенную обстановку в Цинциннати той поры [и соответственно, в Гамильтоне], заметим, что в 1900 году, например, местная полиция произвела 13 291 арест. Заметьте, речь идёт о городе с численностью населения несколько более 300 тыс. человек! В городе было совершено 405 уголовных преступлений и 9554 мелких правонарушений (проступков), отмечены 2592 случая незаконного хранения оружия и 58 случаев агрессивного сумасшествия, потребовавших вмешательства полиции [по-видимому, речь идёт о «белой горячке»]. При этом следует иметь в виду, что целые категории преступных деяний в те времена в Соединенных Штатах преступлениями вообще не считались и в криминальную статистику, соответственно, не попадали (первое, что приходит на ум – это сбыт наркотических препаратов или насилие в семье). Кстати, сугубо для любителей игр «Что? Где? Почём?» можно добавить, что количество арестованных в Цинциннати в том году выходцев из Российском империи (146 человек) превышало аналогичные показатели для французов (52 арестованных), шотландцев (139), греков (65), канадцев (56) и китайцев (19 арестованных).

Криминогенная обстановка в Гамильтоне в начале XX века полностью соответствовала тому, что творилось в Цинциннати. Полицейская служба была нескучной, полиция крутилась, как белка в колесе, только успевала отнимать у публики незаконные «волыны» да заворачивать «ласты» местной алкашне, бросавшейся в алкоголическом угаре на родню и прохожих.

Слева: огайский полицейский со своей любимой подругой – 14-дюймовой дубинкой из американского дуба. Она не продаст, не обманет с лучшим другом и… раз в неделю спасёт жизнь! Современные геймеры с большими животами и тяжёлыми задами даже представить себе не могут такой вот «real-time style» – ходить по улицам и на законных основаниях бить такой приблудой по хребтине всякого, кто показался тебе подозрительным! И за такой адреналиновый драйв получать из городской казны зарплату! Вах! Справа: сотрудники высокомобильного сквадрона огайской полиции на бициклах, то бишь велосипедах. Кстати, нельзя не отметить полное соответствие экипировки сотрудников тогдашней полиции Цинциннати нынешним экологическим трендам и общей повестке.

По этой причине местные полицейские были вынуждены соображать быстро и действовать ещё быстрее – сама жизнь заставляла.

В местном управлении полиции внимательно выслушали рассказ приезжего детектива, после чего были сделаны кое-какие телефонные звонки. Очень скоро местные «законники» узнали, что в 1899 г. Альфред, он же Альберт Кнапп был осуждён судом города Коламбус (Columbus), столицы штата Огайо, за нападение на свою двоюродную сестру Элис Хилл (Alice Hill). Хотя обвинение в попытке убийства в ходе следствия было заменено на более лёгкую формулировку – причинение телесных повреждений не опасных для жизни – тем не менее, тамошние полицейские были уверены в том, что имело место именно покушение на убийство. Согласно показаниям Элис, двоюродный брат долго душил её, глядя в глаза, действовал он совершенно спокойно и неторопливо. Потерпевшая была уверена, что произошедшее явилось отнюдь не мимолётной вспышкой гнева, а совершенно осознанным выбором, хотя и немотивированным. По её словам, никаких скандалов или склок с Альфредом у неё никогда не было – он просто явился в её дом и напал…

Сержанты полиции Цинциннати (последние годы XIX-го столетия). Вполне возможно, что именно эти люди получили в феврале 1902 г. ориентировку на Альфреда Кнаппа.

История с нападением на Элис Хилл выглядела странной, но суд посчитал вину Кнаппа доказанной, и тот отправился в интересное место, где круглый год небо в клетку, а друзья – в полоску.

Вернулся он оттуда в июле 1902 года и вот на Рождество исчез вместе с женой. А перед тем загрузил в арендованный фургон тяжёлый ящик для мотыг. Но не факт, что с мотыгами…

К чести полиции Гамильтона следует отнести проявленную 23 февраля бдительность. Уже вечером того же дня ориентировка на отсутствующих без вести Альберта (Альфреда) Кнаппа и его жену Ханну Годдард-Кнапп разлетелась по всем полицейским подразделениям и службам шерифов штата Огайо, а также соседним штатам – в Индиану, Кентукки, Западную Вирджинию, Пенсильванию и Мичиган.

Не прошло и 48-и часов, как поступило сообщение из города Индианаполиса, столицы штата Индиана, удалённого от Гамильтона на 120 км, гласившее, что Альфред Кнапп задержан. Разумеется, интерес представлял ответ на вопрос, находился ли он там с женою? Да, он проживал в Индианаполисе с женою. И нет – это была не Ханна Годдард-Кнапп.

Интересный поворот, правда? Но подождите, дальше стало интереснее!

У разыскиваемого уже была новая жена – некая Энн Мэй Гэмбл (Anna May Gamble), с которой он бракосочетался 4 февраля 1903 года, то есть за 3 недели до задержания.

Как неожиданно, правда? Или, напротив, ожидаемо – это как посмотреть…

Кнаппу предложили добровольное возвращение в Гамильтон либо, в случае отказа, пообещали формальный арест и последующую принудительную экстрадицию по решению суда. Последний вариант сулил задержку возвращения в несколько месяцев, и большинство преступников обычно предпочитали дожидаться экстрадиции. Альфред, однако, упираться не стал и неожиданно легко согласился. Поехали, дескать [примерно как Гагарин, хотя, конечно же, не Гагарин]! Это выглядело необычным и наводило на мысль о его непричастности к исчезновению Ханны, ведь если бы он знал за собой грехи, то постарался потянуть время!

Поезд из Индианаполиса до Гамильтона в начале XX века шёл всего 1,5 часа, так что в тот же день 25 февраля задержанный уже сидел перед детективами, объявившими его в розыск. В здание Департамента полиции вскоре прибыла Сэйди Венцель (Sadie Wenzel), одна из трёх родных сестёр Альфреда. Вместе с нею приехал приглашённый ею адвокат из Цинциннати по фамилии Тэнни (Tenny, встречается другое написание фамилии – C. E. Tenney). Адвокат присутствовал при первом допросе Кнаппа. Впрочем, и при последующих допросах он присутствовал также.

Допрос оказался очень интересным и во многих отношениях неожиданным.

Сначала полицейские поинтересовались, подтверждает ли Кнапп факт своей женитьбы на Энн Мэй Гэмбл 4 февраля, и после утвердительного ответа сообщили, что задержанному надлежит либо доказать факт развода с Ханной Годдард-Кнапп, либо факт её смерти. В противном случае он будет обвинён в двоежёнстве – это преступление, кстати, в те времена рассматривалось как нечто совершенно неприемлемое, отвратительное и унизительное. Да-да, именно унизительное, поскольку на мужчин-двоежёнцев смотрели как на глупцов, попытавшихся обмануть Бога. То есть это было деяние, посягавшее на сакральные основы общества. Хуже была только содомия…

Стражи Галактики на страже Галактики, вернее, полиция Цинциннати готова к выезду по вызову (июль 1910 г.). Отличная фотография, прямо на рабочий стол компьютера годится!

Кнапп посидел немного, посмотрел в окошко (недолго) … а затем спокойно сказал, что убил Ханну. Адвокат тут же вмешался, заявил, что настаивает на необходимости поговорить с подзащитным в глазу на глаз, но Альфред остановил его, сказав, что хочет сделать заявление. После этого продолжил свой монолог и предложил такую версию тех драматических событий: проснувшись утром 22 декабря, он испытал потребность убить спящую Ханну и тут же потребность эту удовлетворил. После этого, придя в себя, он испытал ужас от содеянного и задумался над тем, что делать далее? Отправившись в ближайший хозяйственный магазин, Альфред купил ящик для мотыг и попытался уложить в него труп жены… труп не помещался – ящик был гораздо короче – тогда он подогнул ноги трупа в коленях и… засунул-таки его в ящик!

Затем он направился к местному извозчику, предлагавшему аренду повозки с лошадью, и взял на полдня фургон. Всё было хорошо – лошадь послушная… повозка широкая… вот только ящик с трупом оказался очень тяжёлым! Альфред честно признался, что не мог поднять с земли всего-то на 1 метр ящик с телом убитой супруги. Проблема казалась неразрешимой, но помог какой-то прохожий, добрый самаритянин. Рахат ему, лукум ему, халвы ему и долгих лет жизни!

Ящик с трупом жены от отвёз примерно за 2 мили (~ 3 – 3,2 км) от дома в безлюдный район с говорящим названием «Linden wald» (Липовый лес). Там он столкнул ящик с повозки, дотащил до густых зарослей ивняка и опустил в воды реки Майами. Вот и всё, как в известной песне известной рок-группы «зачем делать сложным то, что проще простого».

Сделав это признание, Кнапп попросил разрешения написать короткое письмецо любимой супруге – той, которая оставалась ещё жива и ничего не знала о судьбе суженного. Полицейские подумали-подумали, да и разрешили написать цидулку, поинтересовавшись между делом, была ли любимая и пока ещё живая жена осведомлена о судьбе жены предыдущей? Кнапп, не долго думая, кивнул и добавил между делом, что он всегда был честен с любимыми женщинами и все его жёны всегда знали о его проделках. Фраза эта заставляла задуматься, но именно в ту минуту внимания к себе не привлекла, ибо полицейские размышляли на иные темы.

Получив письменные принадлежности, Альфред Кнапп настрочил короткое ласковое письмо, точнее, записку, гласившую: «Моя дорогая жёнушка: я напишу тебе несколько писем, чтобы ты знала, как у меня идут дела. Для меня происходящее выглядит очень мрачно, и поэтому нам следует ожидать худшего. Я не знаю, что они сделают со мной, но я ожидаю, что это будет пожизненное заключение в Коламбусе, штат Огайо, поскольку они идут по следу Ханны. Они не нашли её тела, но могут найти её к тому времени, когда вы получите это письмо».1

В общем-то, дело было раскрыто. И хотя сестра Кнаппа, узнав о признании брата, сразу же заявила о его слабоумии и неспособности контролировать себя из-за попадания молнии в детские годы, это уже никого не интересовало – признание было сделано, и вопрос о вменяемости или невменяемости убийцы предстояло решить суду.

Проницательный читатель наверняка уже догадался, что Альфред Кнапп не привлёк бы внимания автора, и очерк этот никогда бы не был написан, если бы история закончилась признанием, прозвучавшим из уст задержанного 25 февраля. Она действительно не закончилась, признание, сделанное Кнаппом вечером 25 февраля, оказалось лишь прологом более радикального заявления.

Проведя ночь в гостеприимной камере в здании Департамента полиции, Кнапп поутру 26 февраля заявил, что хотел бы сделать официальное заявление в присутствии нотариуса и мэра города. Приглашению последнего удивляться не следует – в начале 1903 г. в Огайо начался административный эксперимент по передаче оперативного управления полиции городским советам, при котором мэр города фактически превращался в начальника полиции.

После того, как пожелание Кнаппа было выполнено и мэр и городской нотариус прибыли для встречи с арестованным, тот рассказал о совершённых ранее преступлениях и подписал соответствующий «стейтмент» (нотариально заверенное заявление).

Текст этого лаконичного документа гласил: «21 января 1894 года я убил Эмму Литтлман на складе пиломатериалов на улице Гест в Цинциннати. 1 августа 1894 года я убил Мэй Эккерт на Уолнат-стрит, напротив офиса YMCA в Цинциннати. 7 августа 1894 года я убил свою жену Дженни Коннорс-Кнапп под мостом через канал на Либерти-стрит в Цинциннати и сбросил её тело в канал. В Индианаполисе в июле 1895 года я убил Айду Гебхардт. 22 декабря 1902 года я убил свою жену Энни Кнапп на Южной Четвёртой улице, 339, в Гамильтоне, и сбросил её тело в реку в районе Липового леса. Это чистая правда.

Альберт Кнапп.

Я делаю это заявление добровольно и без принуждения со стороны должностного лица или кого-либо ещё.

(Подпись) Альберт Кнапп.

Поклялся мне [в правдивости заявления] 26 февраля 1903 года.

(Подпись) K. Ф. Бош, мэр.»2

Сказанное прозвучало шокирующе, породив с одной стороны недоверие заявлению Кнаппа, а с другой – сомнения в его нормальности. Полицейские немедленно вызвали психиатров для освидетельствования состояния арестанта. Группу врачей возглавил доктор Хастон (C. N. Huston), признанный специалист по душевным болезням, он работал с Кнаппом на протяжении последующих 2-х недель.

Вывод Хастона оказался вполне предсказуем и, по-видимому, точен. По мнению доктора, Кнапп представлял собой «тип ярко выраженного дегенерата» («degenerate of the pronounced type»), это был моральный извращенец, несомненно, вменяемый и юридически ответственный за свои поступки. Объясняя свой вывод, доктор Хастон указал на то, что «его нервная система в норме, рефлексы реагируют естественным образом, зрачки его глаз нормально чувствительны к свету, и в его семье нет безумия или эпилепсии. У него есть три сестры, одна из которых разведена со своим мужем, но все они достаточно умны. Сам Кнапп обладает низким уровнем интеллекта, но способен к образованию. Он способен спланировать и совершить преступление. Одним словом, он просто извращенец».3

После того, как газеты в Огайо и окружающих штатах дали информацию о сделанном Кнаппом признании, последний вдруг испытал странный (и несколько неожиданный в его положении) приступ тревоги. Он неожиданно заподозрил, что жители Гамильтона непременно решат его линчевать и уже собираются у стен здания Департамента полиции для штурма. Начиная с 27 февраля Альфред стал расспрашивать всех, контактировавших с ним, о людях на улице и количестве полицейских в здании. Он попросил детективов, чтобы те обратились к мэру Бошу с просьбой вооружить полицию винтовками и связались с правительством штата насчёт отправки в Гамильтон одной или двух рот Национальной гвардии.

Кнаппа успокаивали, уверяя, что никаких линчевателей перед зданием нет и полиция располагает достаточными силами для поддержания порядка, Альфред вроде бы успокаивался, но через четверть часа опять начинал тревожиться и просил проверить, всё ли спокойно на улицах. Такое поведение взрослого мужчины выглядело необычным, кое-кто из детективов даже заподозрил игру, призванную собрать сведения о полицейских силах и после этого предпринять попытку побега из-под стражи. Сразу внесём ясность и скажем, что попытку побега арестант не предпринял и не готовил вообще. Кнапп действительно боялся расправы толпы, но, скорее всего, это было следствие не малодушия, вернее, не только одного малодушия, но и не вполне нормального состояния психики.

Слева: первое сообщение в газете от 26 февраля 1903 года о сделанном Кнаппом признании в 5-и убийствах. В центре: текст лаконичного признания Альфреда Кнаппа, воспроизведённый в газетной публикации дословно. Справа: одна из первых больших статей об Альфреде Кнаппе в номере от 27 февраля была иронично озаглавлена «Сознавшийся в убийстве пяти женщин жалобно молит о защите».

Альфред явно был подвержен синдрому навязчивых состояний или какому-то схожему расстройству. Поэтому своими страхами – независимо от того, являлись таковые обоснованными или нет – он управлял плохо. Окружающие, по-видимому, не понимали этого и считали, что со стороны Кнаппа имеет место лишь притворство. Только сёстры арестанта пытались доказать, что Альфред на самом деле имел на протяжении всей жизни какие-то «непорядки с головой», и эти непорядки объяснялись перенесёнными травмами. Согласно рассказам сестёр, в возрасте около 5 лет Альфред был сильно травмирован молнией, ударившей в дерево, под которым он стоял [как известно, мощный электрический разряд при подобном ударе может распространяться на многие десятки метров во все стороны в зависимости от состояния почвы]. Кроме того, через пару лет мальчик был сильно травмирован лошадью, ударившей его копытом в голову.

Сложно сказать, насколько правдивы были эти рассказы, нельзя исключать того, что сёстры попросту выгораживали братца в меру своих ума и сообразительности. Во всяком случае, медицинский осмотр не выявил на теле Альфреда Кнаппа следов, которые можно было бы объяснить поименованными выше травмами.

Как развивались события далее?

Разумеется, сообщённые Альфредом сведения подверглись проверке, а сама его личность внимательному изучению. Выяснилось, что родился Альфред Кнапп в городе Гринзбурге (Greensburg), штат Индиана, в 1863 г., то есть на момент описываемых событий ему шёл 40-й год. Семья долгое время проживала в городке Терре-Хот неподалёку от границы с Иллинойсом, на территории которого, напомним, находится Чикаго. Подросток мечтал поскорее уехать из сельской глуши и перебраться в большой город. Свой замысел Альфред реализовал в 1880 г., когда он оставил семью и направился в Чикаго. Большой город встретил юношу из провинции неласково, и в 1882 г. в возрасте 19 лет Альфред «присел» на полгода в знаменитую иллинойскую тюрьму в городке Джольет (Joliet) за неудачную попытку ограбления магазина.

В действительности же истинная причина совершённого Кнаппом преступления заключалась вовсе не в экономических предпосылках вроде нехватки денег или голоде, а в потребности удовлетворить некие весьма специфические садистские наклонности. Он напал на продавщицу и попытался её задушить, но поскольку подобное нападение казалось чикагском «законникам» лишённым всякого смысла, они посчитали, что это была такая вот дурацкая попытка ограбления.

Тюрьма в городке Джольет на удалении чуть более 60 км от Чикаго была широко известна в Соединённых Штатах, поскольку в ней в разное время содержались многие знаменитые преступники. Свои «тюремные университеты» Кнапп начал постигать именно в этом безрадостном месте.

На самом деле все известные преступления Кнаппа всегда были связаны с нападениями на женщин с целью их истязания, никаких меркантильных задач этот преступник перед собой никогда не ставил. Выйдя из тюрьмы, Кнапп попытался начать новую жизнь и женился на некоей Эмме Стаббс (Emma Stubbs) – об этой женщине ничего не известно, кроме её имени. Брак был зарегистрирован в 1884 г. и в том же году распался, Эмма подала на развод, и Альфред не стал чинить ей в том препятствия.

Тут, кстати, будет уместно отметить тот факт, что разводы в те времена являлись для Америки явлением нетипичным. В последней четверти XIX столетия в США фиксировалось не более 10 тыс. разводов в год, общество осуждало подобную практику. Для того, чтобы в такой обстановке женщина подала на развод, её надо было очень сильно вывести из себя. Неизвестно, что именно такого ужасного натворил Альфред Кнапп, но Эмма быстро разобралась в нюансах семейной жизни с этим человеком и положила ей конец.

Расставшись с Эммой, будущий убийца переехал в городок Мэдисон (Madison), штат Индиана, и наконец-то начал жизнь с чистого листа. Лист оказался быстро замаран, Альфреда заподозрили в нападении на женщину, едва не закончившимся её смертью. Опознание, правда, провалилось, но шериф рекомендовал подозреваемому уехать из города, ибо репутация Альфреда не позволяла гарантировать его безопасность. Альфред думал недолго и, собрав холостяцкие пожитки, перебрался в городок Лоуренсбург (Lawrenceburg), удалённый от Мэдисона на 65 км. Что интересно – оба населённых пункта находились на границе штатов Индиана и Кентукки, что предоставляло опытному злоумышленнику замечательную возможность совершить преступление на территории под одной юрисдикцией и быстро скрыться на территории под другой. Тот, кто читал мою книгу «Все грехи мира», без труда вспомнит, как эту тактику продемонстрировал на практике её антигерой, предпочитавший действовать на границе штатов и быстро переезжавший на территорию соседнего штата после нападения.

В Лоуренсбурге Альфред в 1886 году женился на Дженни Коннерс (Jennie Conners). Но счастье оказалось недолгим! В том же году Кнапп схватил за горло и придушил девушку, после чего бежал с её сумочкой. Потерпевшая осталась жива, и Альфред отправился в тюрьму в городе Джефферсонвилль (Jeffersonville) на 2 года. Едва освободившись, он совершил новое нападение, во всём аналогичное предыдущему, и результат оказался также аналогичным, с той только разницей, что теперь Кнапп отправился в ту же тюрьму уже на 6 лет.

Освободившись в первых числах января 1894 года, Альфред уговорил супругу отправиться в Цинциннати, где проживала его многочисленная родня. Свобода пьянила Кнаппа, он испытывал сильную потребность напасть на женщину и придушить её – не обязательно именно до смерти… просто придушить и почувствовать наслаждение от того, как слабеет жертва в руках. Кнапп признался на допросах, что не мог контролировать свою потребность душить женщин, он нападал всегда, когда чувствовал, что ему это может сойти с рук. Секс ему был не нужен, во время душения он не пытался заниматься с жертвой сексом либо какой-то суррогатной стимуляцией – он испытывал сильное половое возбуждение от самого процесса удушения и переживал семяизвержение, вообще не прикасаясь к своему половому органу. Тут, кстати, напрашивается явная аналогия с Владимиром Винничевским, который рассказывал об аналогичном возбуждении, возникавшем в момент душения жертвы4.

Вечером 21 января 1894 г. Кнапп пригласил Эмму Литтлман, дешёвую уличную проститутку, на заброшенный склад пиломатериалов на улице Гест. Предполагалось, что они займутся «сексом по-быстрому», поскольку было холодно и интимное соитие в общедоступном месте грозило обоим реальным тюремным сроком. Но Кнапп не собирался заниматься сексом с Эммой – в тюрьме он мечтал задушить женщину, но там не было женщин, а с мужчиной справиться тщедушный Альфред не мог. И вот теперь он получил возможность реализовать замысел, который лелеял несколько последних лет!

Он задушил Эмму и понял, что это – то, что ему нравится делать! И теперь он непременно продолжит этим заниматься! Тело убитой женщины он замаскировал старыми досками, где оно и пролежало почти полгода. Когда его случайно обнаружили в июне 1894 г., коронер без долгих колебаний назвал в качестве причины смерти самоубийство. Дескать, женщина явилась на склад, самоубилась и навалила на себя сверху доски – так оно обычно и бывает с самоубийцами!

Альфред (он же Альберт) Кнапп.

При всей дикости и бесчеловечности своего стремления душить Альфред Кнапп при личном общении производил очень приятное впечатление – он был спокоен, воспитан, корректен и – что немаловажно! – нравился женщинам. В нём совсем не было пугающей женщин брутальности, маскулинности, агрессии, и пусть он не читал книг и не казался эрудитом, зато мог поддержать непринуждённый разговор о погоде, магазинных распродажах и видах на урожай. К середине 1894 года у него установились интимные отношения с Ханной Годдард, которой он признался в своей потребности душить женщин. Хотя он оставался женат на Дженни Коннерс-Кнапп, Ханна закрывала на это глаза и была готова принять участие в любых развлечениях любовника.

Альфред и Ханна задумали совместное убийство и замысел реализовали 1 августа 1894 г. в меблированных комнатах на Уолнат-стрит в Цинциннати. Кнапп привёл в арендованную комнату Мэри Эккерт (Mary Eckert), которую и задушил. Ханна присутствовала при этой расправе и помогла любовнику. Мэри была усажена на стул, а Ханна села ей на колени, не позволяя подняться. Помимо этого она удерживала руки жертвы всё время, пока Альфред затягивал полотенце на её шее.

После этого Альфред занялся горячим сексом с Ханной и понял, кто станет следующей жертвой. Читатели наверняка это поняли и сами – следующей жертвой должна была стать жена Кнаппа! Что же касается трупа Мэри, то владелица «меблирашки» обнаружила его 4 августа. Коронер вынес вполне логичный вердикт о самоубийстве, ведь когда полотенце затянуто узлом на затылке – это всегда самоубийство!

Со своей благоверной Альфред разделался через неделю после убийства Мэри. Дженни Коннерс-Кнапп в последние дни своей жизни что-то почувствовала – она ушла из дома и не подпускала к себе Альфреда, стараясь не оставаться с ним наедине. Но муженёк изловчился и сумел усыпить бдительность Дженни. Он встретил её после работы 7 августа и предложил устроить небольшой пикник. В руках Альфред держал корзинку, полную всяческой снедью – бутылка вина, копчёная буженина, виноград…

Они спустились под мост, находившийся в том месте, где Либерти-стрит пересекала канал Майами в Цинциннати [сейчас этого моста не существует, а канал давно засыпан]. Пикник под мостом – это так романтично! Гораздо романтичнее свидания на кирпичном заводе или в общественном туалете…

Кнапп не стал тратить время на пустяки и сразу перешёл к содержательной части мероприятия. Он сноровисто задушил бывшую любимую жену и сбросил труп в канал. После этого отправился в полицию и подал официальное заявление об исчезновении благоверной. Затем пришёл домой, выпил вино и с аппетитом прикончил буженину с виноградом. В общем, провёл день с толком…

Труп Дженни был обнаружен в водах канала Майами 17 августа. Несмотря на его сильное разложение, коронер верно определил причину смерти – механическая асфиксия. Поскольку никаких оснований подозревать преступление не имелось, коронерское жюри постановило, что имело место самоубийство.

Альфред Кнапп вместе со своей второй любимой супругой Дженни Коннерс-Кнапп. Её он задушил 7 августа 1894 года во время романтического пикника под мостом через канал Майами в городе Цинциннати.

Муженька-рецидивиста никто ни в чём не заподозрил! Ну, какие могут быть подозрения – он же сам явился в полицию с заявлением об исчезновении любимой супруги?! И ведь не поспоришь…

Убедившись, что местные правоохранители никаких проблем ему не доставят, Альфред Кнапп вместе с Ханной Годдард уехал из Цинциннати. Чтобы начать жизнь с чистого листа и всё такое… вы понимаете, да?

Сначала они обосновались в городке Минси (Mincie), штат Индиана, затем перебрались в Индианаполис. В тот период Кнапп, по его собственному признанию, совершил большое количество нападений на девушек и женщин, но ни одна из них не умерла.

Однако в июле 1895 г. в ходе очередного нападения в Индианаполисе Кнапп задушил 13-летнюю Айду Гебхард. (Ida Gebhard). К этому времени манера его криминального действия уже получила законченный вид – преступник не тратил время на долгие разговоры, оказавшись с жертвой наедине, он действовал очень быстро, поскольку знал, что ему требуется всего-то 5—7 минут. Нападение на Айду протекало именно по такой схеме – Кнапп около полудня вошёл в совершенно незнакомый дом, не зная, кого там встретит. Он был готов к любому повороту сюжета, но всё получилось даже лучше, чем он хотел. На кухне он столкнулся с девочкой, усадил её на стул и без долгих разговоров стал душить.

Задушив, убежал! Всё…

О своей манере убивать Альфред рассказал в таких словах: «Я всегда убиваю сзади, я ставлю их перед собой, затем хватаю их за горло, упираюсь коленом в спину и сгибаю их. Они сопротивляются, но недолго. Они смотрят мне в лицо, но я не возражаю».5

Удушение 13-летней девочки уже никак нельзя было списать на самоубийство, и местная полиция возбудила расследование. Не дожидаясь его результатов, Альфред Кнапп со своей любовницей покинули Индианаполис и возвратились в Цинциннати.

Там в декабре 1895 года они бракосочетались. Так у Альфреда появилась жена – третья и самая любимая, ибо разделяла его сексуальные и садистские интересы.

В 1896 году Альфред попался на очень опасном для него деле – в городе Мичиган-сити (Michigan city) в штате Индиана он напал на 12-летнюю Бесси Драпьер (Bessie Drapier), и хотя бежал с места преступления, его запомнили свидетели и впоследствии опознали. Дело могло закончиться для Кнаппа весьма печально, ведь он прежде уже был судим в Индиане, а потому считался рецидивистом! Во время судебного процесса ему очень повезло, поскольку ряд важных свидетельских показаний был отведён, и приговор суда оказался на удивление мягким – всего 3 года лишения свободы. Выйдя из тюрьмы в 1899 году, Кнапп приехал к родне в Коламбус, штат Огайо, и… там напал на свою двоюродную сестру Элис Хилл (Alice Hill). В общем, вырвался на свободу, как кобель из передержки!

Родственники не стали сглаживать острые углы и заявили о покушении на убийство. И Альфред ещё на 3 года отправился к друзьям «в полоску». Невероятно, но Ханна Годдард-Кнапп его ждала! Проявленная ею верность в те годы подтверждает слова Кнаппа о полной осведомлённости супруги о криминальных проделках муженька. Её явно всё устраивало, и она была согласна на протяжении многих лет ждать возвращения своего благоверного из мест лишения свободы.

В июне 1902 года Альфред в очередной раз освободился из тюрьмы и возвратился к Ханне в Гамильтон. Зажил он почти счастливо, однако Альфред вскоре отметился в довольно странной истории, породившей впоследствии большое количество пересудов и разного рода подозрений.

14 сентября 1902 года произошло жестокое нападение на детей местного портного по фамилии Мотцер (Motzer). Преступник действовал в манере очень похожей на ту, что демонстрировал Кнапп – он вошёл в дом и без долгих разговоров напал на девочку, но… в доме находился её младший брат, который, перепугавшись, стал кричать. Преступник погнался за ним, но тут стала кричать девочка. В общем, злоумышленник потерял контроль над ситуацией и бежал, при этом его видели несколько человек. Вскоре они успешно опознали негодяя. Нападавшего звали Джои Рот (Joe Roth), и он по иронии судьбы оказался довольно похож на Кнаппа.

Такова завязка истории.

Нападение на детей Мотцер наделало много шума, что легко объяснимо – Гамильтон был небольшим городом, и такое там происходило нечасто! Преступление заинтересовало Кнаппа, догадавшегося, что где-то неподалёку живёт некто, очень на него похожий. После своего ареста в феврале 1903 г. Альфред признался, что решил разыскать этого человека – ещё до того, как Рот был задержан полицией – и для этого явился в дом Мотцера, представившись новым детективом. Он опросил членов семьи и соседей, собрал необходимые сведения, но они ему не пригодились, поскольку Джои Рота вскоре арестовала полиция.

Однако история о некоем человеке, выдававшем себя за детектива, но таковым не являвшимся, не была забыта. Полиция узнала, что некто, изображавший из себя полицейского, навещал потерпевших и наводил справки с неясной целью. Осенью 1902 г. разобраться с этой историей не удалось, но после признаний, сделанных Кнаппом в конце февраля 1903 года, возникла вполне разумная версия о том, что на детей Мотцера нападал вовсе не Рот, а именно Кнапп. Версия эта горячо обсуждалась, её подхватили адвокаты Джои Рота, было проведено несколько опознаний. В конце концов, полиция и окружная прокуратура убедились в том, что рассказ Кнаппа правдив и на детей действительно напал Джои Рот, но в Гамильтоне многие верили в ошибочность этого вывода и невиновность последнего.

В том же сентябре 1902 г. Кнапп стал планировать нападение на двух сестёр Грэхэм (Graham) – очень привлекательных девушек 16 и 14 лет. Однако история Джои Рота, не справившегося с контролем двух человек, навела Кнаппа на мысль о необходимости сообщника. Альфред обратился к своему приятелю – 30-летнему Чарльзу Кэблу (Charles Cable), судимому прежде за изнасилование – с заманчивым предложением. Задуманное Кнаппом нападение должно было развиваться по такой схеме: они вдвоём нападают на девушек, Кэбл их насилует, а Кнапп – душит. Каждый получает, что ему надо, а дом после этого можно обворовать и поживу разделить!

Однако идея Чарльзу Кэблу не понравилась. Не совсем понятно, что его остановило – то ли здравый смысл, то ли сама личность Кнаппа доверия не вызывала – но Кэбл отказался иметь дела с Альфредом, и тот не смог реализовать задуманное.

После ареста Кнапп рассказал об этом плане, и Кэбл на допросе подтвердил правдивость этой информации. Поскольку недонесение о готовящемся преступлении само по себе образует состав преступления, Чарльз Кэбл пояснил, что не принял болтовню Альфреда всерьёз и не подумал, будто тот и впрямь собирался совершить нападение на девушек.

Утром 22 декабря 1902 г. Альфред задушил свою любимую третью жену Ханну, когда та ещё лежала в постели. Свою потребность убить женщину он рационально объяснить не смог, заявив только, что испытал сильное желание задушить кого-либо, а никого, кроме жены, рядом не оказалось. Когда детективы сообщили Альфреду, что его любимая Ханна готовилась к разводу и даже наводила у адвокатов необходимые справки, Кнапп не поверил. Он настаивал на том, что их совместная с Ханной жизнь была очень даже неплохой, и они прекрасно понимали друг друга.

После убийства любимой третьей жены Альфред отправился погостить к любимой сестрёнке Сэйди в Цинциннати. Там он пробыл три дня – 23, 24 и 25 декабря – всё время был очень спокоен и находился в прекрасном расположении духа, но в последний день вдруг испытал необъяснимую тревогу, заявил, что жена его пропала без вести и он отправляется её искать. С тем и отчалил, вызвав у сестры и её мужа смешанное чувство недоверия и тревоги.

26 декабря он пробыл в Гамильтоне, после чего отправился в Индианаполис, где 2 января познакомился с Энн Мэй Гэмбл. Их бурный роман развивался стремительно и однонаправленно, Альфред понял, что в очередной раз встретил женщину своей мечты. Он рассказал ей, что задушил жену, но Энн это не смутило, она ответила, что ей безразлично, что он делал ранее (дословно: «It don’t make any difference to me what you have done»). Восхищённый новой возлюбленной, Альфред сделал ей предложение, и они без лишних проволочек бракосочетались 4 февраля.

Как нетрудно догадаться, Энн отвергала какую-либо осведомлённость о проделках мужа, но Альфред настаивал на том, что она всё знала. Всякий раз, когда ему напоминали об этом противоречии, Кнапп хитро улыбался. Поначалу Энн Мэй рассказывала журналистам, как любит своего супруга и планирует регулярно встречаться с ним в случае его пожизненного осуждения, однако через несколько недель пафос четвёртой любимой жены немного убавился, и она перестала общаться с газетчиками.

Одним из важнейших направлений расследования стал розыск тела Ханны Годдард-Кнапп. Альфреда нельзя было предавать суду, не убедившись в том, что его третья любимая жена действительно мертва. Вы только представьте, какой бы случился скандал, если бы в зале суда появилась женщина, якобы убитая подсудимым!

2 марта 1903 года обезображенный труп был замечен в песке у Западной 4-й стрит в Гамильтоне. На место обнаружения тела прибыл окружной коронер Старр (Starr). При ближайшем рассмотрении выяснилось, что обнажённое тело принадлежит женщине средних лет – более ничего определённого сказать не представлялось возможным. Труп, раздувшийся из-за разложения и потому всплывший, подвергся сильным посмертным изменениям. Волосяной покров полностью отсутствовал из-за сползания кожи ввиду мацерации. Из одежды на теле присутствовали только тёмные гольфы, завязанные под коленями синими тесёмками.

Слева: газетное сообщение об обнаружении 2 марта 1903 г. трупа, предположительно принадлежавшего Ханне Годдард-Кнапп. Справа: одна из многочисленных статей того времени, посвящённая состоянию расследования преступлений Альфреда Кнаппа.

Последующее изучение трупа в морге привело к обнаружению перелома голени, поверх которого была наложена повязка. При первоначальном осмотре на месте обнаружения она осталась незамеченной, т.к. её скрывал гольф. Также был обнаружен кусок хлопчатобумажной ткани, зажатый в подмышке – это, по-видимому, было то, что осталось от истлевшей майки или ночной сорочки. На различных частях тела – руках, плечах, животе, ногах – были отмечены многочисленные повреждения кожи, а на темени – протяжённое [около 5,5 см] рассечение мягких тканей.

Рост женщины при жизни составлял 173 см, что соответствовало росту Ханны Годдард-Кнапп. На безымянном пальце левой руки находилось довольно необычное 8-гранное золотое кольцо «с завитками». Кольцо не имело гравировки. В ушах трупа находились серьги из золотой проволоки.

Украшения помогли идентифицировать тело, которое ввиду значительных повреждений кожи и отсутствия волосяного покрова опознать было практически невозможно. Труп принадлежал Ханне Годдард-Кнапп.

Перелом голени, по-видимому, был прижизненным, а вот прочие повреждения – посмертными. Тело было сброшено в воду в ящике, однако ящик так и не был найден. По-видимому, он разрушился от многочисленных соударений о дно и с массивными предметами, плававшими в реке [прежде всего, с досками и брёвнами]. Именно этими соударениями и объяснялись многочисленные посмертные повреждения кожи трупа, обнаруженные судмедэкспертами.

Сильные повреждения тел утопленников от соударений о дно и плавающие предметы представляют собой явление, хорошо известное судебным медикам. А вот перелом голени и попытка его бинтования наводили на определённые размышления. Дело выглядело так, словно Ханне сначала сломали ногу, затем попытались оказать первую помощь и лишь после этого убили.

Истинная картина устроенной Альфредом Кнаппом расправы, по-видимому, сильно отличалась от той версии случившегося, что он озвучил в ходе следствия. Вполне вероятно, что преступник поначалу не хотел убивать благоверную и даже попытался оказать ей помощь, но затем произошло нечто, что побудило его изменить намерение. Но что это было, выяснить не удалось – Кнапп утверждал, будто ничего не знает о переломе ноги и вообще плохо помнит события утра 22 декабря.

Вскоре выяснилось, что это был отнюдь не единственный провал в его памяти. Другой оказался связан с событиями января 1903 г. Напомним, что в 1896 г. Кнапп был осуждён судом Мичиган-сити за нападение на Бесси Драпьер, причём тогда ему почти удалось ускользнуть из рук Правосудия. Судья отвёл часть важных свидетельских показаний, и у преступника появился неиллюзорный шанс быть оправданным и, покидая суд, весело посмеяться над напрасными усилиями «законников».

В конечном итоге присяжные всё же вынесли обвинительный вердикт, что вызвало неконтролируемую вспышку гнева подсудимого. Кнапп стал кричать, что отомстит каждому, едва выйдет на свободу, и не останется никого, обделённого его вниманием. Сцена получилась безобразной, Кнаппа тогда вывели из зала, но в стенограмму суда этот эпизод попал.

С той поры минуло более 6 лет, все в Мичиган-сити давным-давно позабыли об угрозах какого-то там Кнаппа, но в январе 1903 г. приключился пожар на ферме Вомака (Womack), бывшего окружного шерифа, раскрывшего нападение на Бесси Драпьер. А через два дня сгорела ферма Альберта Бордмана (Al Boardman), старшины присяжных на процессе Кнаппа. Поджоги были умышленными, следствие выяснило, что двери скотных сараев и конюшен подпирались снаружи досками. Пожары причинили большой материальный ущерб, фактически обанкротив обоих потерпевших.

После того, как в конце февраля 1903 года газеты сообщили об аресте Альфреда Кнаппа и его чудовищных признаниях, жители Мичиган-сити моментально связали недавние поджоги с угрозами, звучавшими из уст этого человека после оглашения вердикта присяжных.

Кнапп не признал свою причастность к поджогам в Мичиган-сити, но и надёжного alibi предоставить не смог. Полной ясности в том, действительно ли он поджёг домовладения шерифа и старшины присяжных, как не было тогда, так нет и сейчас. Альфред ранее сознавался в совершении тягчайших преступлений, и ничто не мешало ему признаться ещё в двух поджогах, если только он действительно их устроил. Подобное признание, строго говоря, ничем ужасным ему уже не грозило. Однако он этого сделать не пожелал, и нам сейчас остаётся лишь строить догадки, что послужило тому причиной – его непричастность к случившемуся или же некие соображения, нам сейчас непонятные.

Газетная иллюстрация: Альфред Кнапп и его последняя жертва – Ханна Годдард-Кнапп.

13 марта 1903 г. Альфред Кнапп дал показания в суде по делу Джои Рота. Там он выступал в качестве свидетеля обвинения, рассказав о своём появлении в доме потерпевших под видом детектива. Тогда же он получил возможность увидеть того самого человека, с которым планировал встретиться минувшей осенью, дабы вместе совершать преступления.

Дальнейшая история Кнаппа довольно тривиальна, никаких особых зигзагов она в себе не таила, да и вряд ли какие-либо зигзаги были вообще возможны, учитывая добровольное признание Кнаппом своей вины. Хотя сам обвиняемый рассчитывал на пожизненное заключение и возможность регулярных встреч с любимой четвёртой женой, довольно быстро стало ясно, что ни о каком приговоре, предполагающем сохранение жизни обвиняемому, речи быть не может – прокуратура будет добиваться только смертной казни.

В этой обстановке единственным шансом на спасение жизни могло бы стать признание Кнаппа душевнобольным, но все назначенные медицинские освидетельствования (а таковых было 3!) констатировали его вменяемость и полную подсудность.

Перед началом судебного процесса в июне 1903 г. Томас Дерби (Thomas Darby), адвокат Кнаппа, предпринял попытку признания юридически ничтожными всех заявлений, сделанных его подзащитным в период следствия. Из этого ничего не вышло [что следует признать ожидаемым], и признания Альфреда были успешно использованы для доказательства его вины.

16 июля 1903 г. Кнапп был приговорён к смертной казни.

Далее последовала обычная для американского Правосудия игра «отмени приговор – добейся нового суда». Честно говоря, останавливаться на этих зигзагах сюжета, по мнению автора, не очень интересно, поскольку такого рода детали важны в тех случаях, когда истинная картина случившегося неочевидна и возможны несколько противоречащих друг другу версий событий. В данном же случае общая криминальная канва ясна и особых сомнений не вызывает. Вся юридическая свистопляска в такого рода ситуациях представляется формальной и даже избыточной.

22 июля 1904 г., к тому моменту, когда все правовые способы отменить смертный приговор оказались исчерпаны, адвокат Томас Дерби подал прошение о помиловании. Губернатор штата Майрон Тимоти Херрик (Myron Timothy Herrick) своей властью мог сохранить Альфреду Кнаппу жизнь, но делать этого не стал.

Майрон Херрик, губернатор штата Огайо, отказал Кнаппу в помиловании, заявив, что тому лучше прогуляться до «горячего стула». Впрочем, возможно, что это всего лишь исторический анекдот.

19 августа 1904 г. спустя несколько минут после полуночи осуждённый встретил смерть на электрическом стуле. Согласно протоколу, подписанному присутствовавшими при казни должностными лицами, первый разряд тока был дан в 00:02, смерть была констатирована в 00:09. В последние дни своей жизни Кнапп отказывался отвечать на вопросы, связанные с его признаниями в убийствах, поэтому многочисленные детали содеянного этим преступником остались не до конца ясны.

Прежде всего, много вопросов связано со списком жертв Кнаппа. Ещё в 1903 г. появились предположения, согласно которым от рук этого человека погибло гораздо более 5 девушек и женщин. Не до конца выяснен список выживших жертв и хронология нападений. Кнапп сообщал об эпизодах, никому не известных и не нашедших подтверждения при проверке, но при этом отрицал причастность к реальным нападениям, хорошо соответствовавшим манере его криминального поведения. Трудно отделаться от ощущения, что этот человек был вовсе не таким простачком, каким пытался казаться, и его чистосердечные признания были вовсе не чистосердечны. Он явно руководствовался неким расчётом, и хотя этот расчёт в конечном итоге не оправдался, сие не значит, что его не существовало.

Публикации в американской прессе, посвящённые казни Альфреда Кнаппа. В центре – заметка в немецкоязычной газете. Казнь убийцы была встречена без ажиотажа, но с одобрением и даже удовлетворением от произошедшего.

Другой круг вопросов связан как раз с неожиданным признанием Кнаппом собственной вины. Непонятно, как он планировал преодолеть те проблемы, которые сам же и создал. Неужели отправиться на много лет в тюрьму в статусе убийцы ему действительно показалось лучшим выходом, нежели отсидка в 1—2 года за двоежёнство? Или он вообще не планировал попадать в тюрьму, а надеялся на путешествие в сумасшедший дом? Что питало такую уверенность, если таковая и впрямь существовала?

Кнапп явился классическим представителем убийц -«дестройеров», прирождённых убийц, получающих удовольствие от самого акта умерщвления жертвы. Разоблачение этого преступника, как и Германна Маджета-Холмса6 несколькими годами ранее, стало своего рода сигналом американскому обществу, предвещавшим скорое явление новой и непонятной большинству разновидности изуверов – серийных убийц (или убийц с неочевидным мотивом).

Пройдёт совсем немного времени, и по Североамериканскому континенту – от Атлантического побережья до Тихоокеанского, а затем и по Среднему Западу – покатится волна из многих десятков убийств топором (этой истории посвящена моя обширная работа «Все грехи мира» в 4-х книгах). Едва закончится эта эпопея, как начнётся другая: убийства – опять-таки с использованием топора – в Новом Орлеане. А потом начнутся весёлые 1920-е годы, и на криминальной авансцене явятся новые герои, если, конечно, этих изуверов уместно называть подобным словом. Это будут не только киношные гангстеры, но и серийные убийцы, такие, как Эрл Леонард Нелсон [очерк о нём можно найти на авторском сайте «Загадочные преступления прошлого», а его развёрнутая версия опубликована в сборнике «Американские трагедии. Книга III»], семейка Норткотт с закопанными окрест их куриной фермы трупами детей и «Безумный Мясник из Кливленда», о котором мы знаем только то, что он существовал [причём действовать начал вовсе не в Кливленде].

В 1903 году начиналась новая эпоха. И начиналась она в том числе с Альфреда Кнаппа.

Неизвестные похождения неизвестного серийного убийцы

Автор не может не предварить эту историю небольшим вступлением. Преступник, чьи похождения послужили основой сюжета настоящего очерка, в современной Америке позабыт, и притом позабыт незаслуженно. Почему именно – станет ясно по прочтении. Но в любом случае в современной американской литературе по истории уголовного сыска и криминалистики о нём нет упоминаний, и сами американские историки этого преступника не знают [автор связывался по этому вопросу с некоторыми американскими знатоками этих тем и они очевидно не в курсе]. Так что в каком-то смысле настоящая история является эксклюзивом не только для русскоязычной читательской аудитории, но и для всего остального мира тоже. Всё, что мне удалось собрать об этом человеке, я изложу ниже, но сразу скажу, что информация очевидно неполна. Многие детали сюжета автор объяснить пока не может в силу нехватки информации, но, думаю, что через несколько лет американские историки «накопают» об этом удивительном персонаже побольше фактического материала, и тогда история заиграет новыми выразительными красками.

Хотя и сейчас она вполне тянет на притчу в жанре «срывая башню вместе с башней».

Автор приносит извинения за долгое, но необходимое вступление и переходит собственно к повествованию.

Для Честера МакКолея (Chester McCauley) и Элмера Мэйхема (Elmer Mayhew) это была вполне заурядная поездка – вечером 27 декабря 1928 г., в четверг, они выехали из Балтимора, штат Мэриленд, с таким расчётом, чтобы рано утром следующего дня прибыть в Нью-Йорк. Им надлежало доставить цистерну с перцовым газом на завод, где этот газ предстояло использовать для снаряжения полицейских гранат и баллонов. Поскольку груз был опасным, такого рода поездки совершались в ночное время по дорогам с минимальным потоком автотранспорта. Пара водителей-«дальнобойщиков» занималась своим ремеслом более года и никогда не сталкивалась с проблемами, пожалуй, единственное неудобство подобных поездок заключалось в необходимости провести ночь за рулём.

Около 3 часов пополуночи [уже 28 декабря] автомашина с цистерной въехала в знакомый двор химического завода Гуггенхайма, припарковалась под навесом, и Честер с Элмером направились в помещение охраны для передачи документов на груз. Их встретил знакомый мужчина в форме, который пропустил шофёров внутрь здания, а сам пошёл следом в направлении помещения поста. МакКолей и Мэйхем сделали, быть может, десяток шагов, а может и того меньше – а далее произошло то, чего никто из них не ожидал. Мужчина в форме охранника неожиданно ударил по затылку Честера МакКолея рукоятью пистолета и тут же аналогичным ударом свалил с ног Элмера Мэйхема.

Пока оглушённые мужчины приходили в себя, с трудом соображая, что именно и почему произошло, охранник связал им руки за спиной их собственными ремнями и принялся обыскивать. Из бумажника МакКолея он вытащил 26$ наличными, а вот у Мэйхема он денег не нашёл. Последний двумя часами ранее заправлялся и бросил кошелёк в кабине машины.

Сложно сказать, что произошло бы далее – с большой вероятностью ничего бы хорошего для связанных – но Мэйхем нашёл неожиданно удачный выход из трудного положения. Он расплакался и принялся уговаривать напавшего не убивать его, мотивируя это тем, что имеет маленького сынишку, а жена больна туберкулёзом и коли его убьют, то кто же побеспокоится о малыше?! Продолжая свой сентиментальный монолог, водитель предложил преступнику снять с пальца обручальное кольцо и золотой крестик с шеи, дескать, ежели тебе нужны ценности, то забирай всё, только не убивай!

Элмер Мэйхем, сам того не ведая, задел очень чувствительную струну в душе преступника. Криминальные психологи давно уже заметили, что даже очень жестокие преступники иногда оказываются весьма чувствительны к сентиментальным рассказам о тяжёлой детской доле, несчастливом детстве и т. п. Лучший способ разжалобить такого преступника и уговорить его сохранить жизнь – это рассказать ему о ребёнке-инвалиде, которого ждёт нелегкая доля в случае смерти папочки или мамочки. Считается, что на подобные сентиментальные рассказы «ведутся» преступники с тяжёлым детством, но данный вывод не вполне верен – те преступники, чьё детство было вполне благополучным, также могут отреагировать на такой монолог в позитивном для жертвы ключе. Психологический механизм, срабатывающий в данном случае, кажется несколько более сложным, нежели тривиальное «узнавание себя в другом ребёнке», скорее, преступнику нравится то, что в нём признают «власть Бога», то есть лица, управляющего жизнью другого человека. Как бы там ни было, попытка вызвать жалость упоминанием о ребёнке представляется во всех отношениях более разумной и результативной, нежели, например, запугивание, проклятия или воззвания к совести.

Самое смешное заключается в том, что жена Элмера не болела туберкулёзом, и детей у них не было [хотя супруга и была беременна]. Но водитель нашёл нужную интонацию и разжалобил нападавшего – тот не стал убивать связанных мужчин, а лишь перетащил их в кладовку и там запер.

После чего исчез.

В течение следующих 40 минут появились работники завода, которым надо было покинуть территорию, и поскольку охранника невозможно было отыскать, поднялась тревога. Связанных водителей отыскали в кладовке, а пропавшего охранника Генри Гау (Henry S. Gaw) – за высокой стойкой, за которой в дневное время размещались охранники, проверявшие пропуска входящих в здание.

Гау оказался мёртв.

Явные следы ранений или телесные повреждения визуальным осмотром не определялись, однако на губах умершего были заметны трещинки и странные ранки, привлёкшие внимание судмедэксперта. Раздвинув губы, а затем открыв рот Гау, врач обнаружил необычные повреждения слизистых оболочек рта, губ и горла. Увиденное выглядело как химический ожог… При этом во рту имелись и отчётливые царапины – количеством примерно 6—7 – длиной до 1,5 дюймов (~4 см), о природе которых судмедэксперт ничего определённого сказать не мог. Точнее, он исключил возможность того, что царапины оставлены ногтём – а вот чем именно, врач сказать не мог.

Рядом с телом Гау лежал его пустой кошелёк. Детективы в течение нескольких последующих часов установили, что вечером 27 декабря, перед уходом на работу, Генри имел при себе 20$ – теперь же эти деньги пропали. Полицейские установили, что перед работой мужчина никуда не заходил и деньги эти потратить не мог – стало быть, ими завладел преступник.

Учитывая, что нападавший ограбил МакКолея и, по-видимому, Гау, корыстный мотив представлялся весьма вероятным. Однако полицейские быстро выяснили, что неподалёку от помещения охраны, буквально в 30 метрах, находилась лаборатория, в которой имелась химическая посуда из платины стоимостью более 1 тыс.$. Ключ в лабораторию хранился на посту охраны, платиновая посуда, хотя формально и помещалась в металлическом шкафу, но ключ от последнего находился… в столе рядом. То есть заполучить ценности не составляло большую проблему, однако преступник почему-то этой возможностью пренебрёг.

Возможно, он не знал о самой этой возможности, но учитывая необычность места преступления [пост охраны химического предприятия], а также весьма своеобразный характер посягательства [нанесение побоев двум лицам и умерщвление третьего неочевидным способом], никакого окончательного вывода о том, что именно и почему произошло на предприятии Дэниела Гуггенхайма, сделать не представлялось возможным.

Продолжая осмотр помещения охраны, детективы обратили внимание на 2 чашки с кофе – одна была недопита, а из второй, похоже, не пили вообще. Обе чашки передали службе коронера с просьбой максимально быстро провести проверку на наличие ядов. После серии скрупулёзных судебно-химических экспертиз стало ясно, что в обеих чашках в кофе действительно был растворён яд. Да притом какой – цианистый калий! И его обнаружение лишь загадало новые загадки в этом весьма необычном деле.

В конце декабря 1928 г. местные газеты сообщили о странном преступлении на химической фабрике Дэниела Гуггенхайма. Использование яда для убийства и ограбления представлялось весьма экстравагантным, особенно учитывая то, что преступник – когда ему это понадобилось – без проблем в одиночку подавил сопротивление двух крепких мужчин. То есть это явно был человек не робкого десятка и уверенный в своих силах. Но зачем такому бойцу пользоваться цианистым калием?

Необходимо пояснить, что цианистый калий для того времени являлся ядом очень необычным. Во-первых, он был редок, его использовали в небольших количествах в химии и металлургии, а потому обыватель о нём попросту не знал. Во-вторых, воздействие циановых соединений на организм человека не было тогда толком изучено. Врачи, конечно же, понимали, что циановые соединения крайне опасны, но для скрытого умерщвления человека такой яд представлялся отнюдь не оптимальным. Тот, кто читал мой очерк «1909 год. Персональная бактериологическая война доктора Хайда», опубликованный в сборнике «Грех Каина»7, наверняка обратил внимание на то, что в первой половине XX столетия циановые соединения считались во всём схожими с таким ядом, как стрихнин, что с точки зрения современных представлений кажется очень странным [циановые соединения относятся к группе минеральных ядов, а стрихнин – алкалоид, то есть яд растительного происхождения]. Тем не менее, по общей симптоматике отравления учёные того времени объединяли их в группу т.н. «судорожных ядов».

Причём даже в 1950-х гг. в учебниках судебной медицины о циановых ядах упоминалось либо мимоходом, либо не упоминалось вообще. При этом действие стрихнина описывалось очень подробно, что легко объяснимо – стрихнин использовался в медицинских целях и был сравнительно легкодоступен [в отличие от цианидов]. Даже практикующие судебные медики с большим опытом работы в первой половине XX столетия имели довольно смутное представление о том, когда и в каких частях трупа искать следы циановых ядов. Именно неполнота судебно-медицинских знаний того времени и привела к той весьма необычной коллизии, что описана в очерке «1909 год. Персональная бактериологическая война доктора Хайда».

Вообще же, цианистые соединения [цианистый водород, цианистый калий, цианистый натрий] получили известность в широких народных массах в качестве ядов только после Второй Мировой войны, когда эти самые «ширнармассы» узнали о том, что немцы снаряжали циановыми соединениями ампулы, предназначенные для использования в целях самоубийства. Таких ампул [разных размеров и конструкции] было изготовлено более 2 тыс. штук, они были распространены среди высокопоставленных представителей военного и политического руководства. Некоторые случаи самоубийств с использованием таких ампул оказались хорошо задокументированы, поскольку осуществлялись фактически на глазах свидетелей – так, например, покончили с собою Геринг и Гиммлер. Союзники были впечатлены необыкновенной эффективностью яда в ампулах, поскольку даже неотложные реанимационные мероприятия оказывались неспособны продлить жизнь самоубийцы хоть на немного. При штатном применении ампулы с ядом смерть наступала в течение 20—40 секунд, причём человек терял сознание в первые же мгновения после раскусывания ампулы.

Всё это вызвало огромный интерес специалистов к немецким ампулам с ядом, и союзники предприняли серьёзные усилия по изучению и восстановлению использованных немцами технологий. Как известно, в послевоенное время именно с использованием яда на основе цианового соединения КГБ успешно ликвидировал украинских националистов Ребета и Бандеру. Для их умерщвления применялся одноразовый газовый пистолет, от которого практически не существовало защиты – яд попадал в кровь даже в том случае, если рот жертвы оставался закрыт [через слизистые оболочки губ, носа и глаз].

Судебно-медицинские аспекты выявления циановых ядов в трупе были изучены намного позже – лишь к середине 1970-х. Разговоры о запахе миндаля, демаскирующем использование синильной кислоты [цианистого водорода], не вполне корректны – очень часто этот запах не определяется. Серьёзной проблемой является активность циановых соединений, которые довольно быстро распадаются в тканях трупа. Даже при современном уровне развития судебно-химических технологий обнаружение отравления цианидами представляет собой серьёзную проблему [особенно по прошествии недели и более с момента отравления].

Страница из описания различных типов ампул с цианистым водородом, использовавшихся фашистами. В конце Второй Мировой войны по заданию руководства Третьего рейха было разработано несколько типов ампул с синильной кислотой [цианистым водородом]. Ампулы эти в зависимости от конструкции предназначались для скрытого крепления в деталях одежды [в воротнике или рукаве], ношения в специальном футляре или же размещения во рту. Гиммлер именно во рту скрыл свою ампулу, которая осталась незамеченной конвоем при двух первых обысках.

В силу всего, изложенного выше, использование цианистого калия для отравления Генри Гау в декабре 1928 г. представлялось чем-то крайне нетипичным. Расследование, обещавшее неожиданные сюрпризы, возглавил Малруни (Mulrooney), инспектор отряда детективов Департамента полиции Нью-Йорка, направивший на осмотр фабрики и поиск свидетелей группу из 50 полицейских в форме и в штатском.

Разумеется, водителям-«дальнобойщикам» были заданы вопросы о приметах преступника, напавшего на них. По рассказам Честера МакКолея и Элмера Мэйхема, человек, впустивший их внутрь здания, показался знакомым – они либо видели его ранее, либо он сильно напоминал кого-то, кого они видели. Водители описали его как молодого, коренастого, русоволосого парня ростом под 180 см – эдакий эталонный белый американец. На преступнике была надета форменная куртка, которая, по-видимому, принадлежала умершему к тому времени Гау, преступник просто снял её с вешалки, когда пошёл открывать дверь. В ней же, кстати, он и скрылся с места преступления. Впоследствии куртка была найдена в куче мусора на удалении около 200 метров от химзавода. То обстоятельство, что неизвестный убийца хорошо ориентировался на месте преступления и не запаниковал при появлении «дальнобойщиков», наводило на мысль о хорошем знакомстве убийцы с объектом и его криминальной опытности.

Опрос работников производства довольно быстро вывел на некоего Джеймса Бейкера (James Baker), прекрасно отвечавшего описанию, полученному от МакКолея и Мэйхема. Бейкер работал ранее охранником на химическом заводе, ставшем местом преступления, но уволился в середине ноября 1928 г. А через 3 недели охранником устроился Генри Гау, работавший прежде охранником в компании Эдисона, производившей электротехническое оборудование. Продолжая тянуть эту ниточку далее, детективы выяснили, что на той же самой фабрике работал охранником и Бейкер. И оказалось, что молодые мужчины [Бейкеру было 22 года, а Гау – 29 лет] были хорошо знакомы и прекрасно ладили, поскольку прежде оба служили в военно-морском флоте.

Коллеги Гау и Бейкера в «Компании Эдисона» припомнили, что Гау упоминал, будто являлся старшиной дивизиона живучести подводной лодки. Бейкер о подобном не упоминал, но совпадений было слишком много для того, чтобы списывать их на обычную случайность. Поэтому первая версия следствия сводилась примерно к такой схеме: Гау сам впустил в служебное помещение убийцу, с которым был дружен, преступник его отравил, рассчитывая завладеть дорогостоящим оснащением химлаборатории, но появление «дальнобойщиков» спутало ему карты, и он предпочёл бежать, связав непрошенных гостей. Причём убийцей, как несложно понять, являлся Джеймс Бейкер.

Очевидно, этого человека следовало как можно быстрее отыскать. Удача вроде бы сопутствовала подчинённым Малруни – уже во второй половине дня 28 декабря они нашли место проживания Бейкера и побеседовали с домовладелицей. Выяснилось, что подозреваемый 3 дня не показывался дома. Поскольку личные вещи Бейкера оставались в его комнате, там была устроена засада. Как несложно догадаться, никакого толку от неё не было, поскольку уже 28 декабря местные газеты написали как об убийстве Гау, так и о розыске Бейкера.

От соседей детективы узнали адреса магазинов, в которых подозреваемый делал покупки, и баров, где тот имел привычку выпивать в конце дня. Довольно быстро полицейские составили представление о круге и специфике общения молодого мужчины – стало ясно, что тот в последние дни он находился в состоянии острого психоза. По словам людей, видевших Бейкера в последнюю декаду декабря, тот был странно возбуждён, говорил о том, что намерен кому-то отомстить, что из него получится настоящий гангстер, и вообще он – крутой парень, который отыщет управу на всех недоброжелателей. Речь его была путаной, он, похоже, не совсем хорошо ориентировался в окружавшей его действительности и в целом своей речью и поведением производил пугающее впечатление.

Вечером 28 декабря один из начальников полиции Нью-Йорка Гровер Уэлен (Grover A. Whalen) сообщил журналистам, что правоохранительные органы разыскивают Бейкера в рамках расследования смерти Гау, и если первый желает очиститься от подозрений в свой адрес, ему надлежит как можно скорее связаться с полицией.

Как несложно догадаться, никто с полицией не связался, и Бейкер о себе никак не заявил.

Продолжая сбор информации о жизни убитого и его предполагаемого убийцы, детективы полиции Нью-Йорка выяснили детали, способные до некоторой степени прояснить характер отношений этих людей. Клара Гау, мать убитого Генри, проживавшая в Денвере и прибывшая в Нью-Йорк для того, чтобы забрать тело для погребения, передала полицейским несколько фотографий сына. Среди них была и фотография, изображавшая Генри Гау во время службы в подводном флоте. На той же самой фотографии оказался запечатлён и… тут проницательные читатели сразу угадают правильный ответ – и предполагаемый убийца!

Джеймс Бейкер и Генри Гау служили в одном экипаже и оказались знакомы задолго до декабря 1928 года! Полицейские отыскали сослуживцев обоих моряков, и оказалось, что их отношения были несколько специфичны. Дело заключалось в том, что Гау, будучи старше Бейкера по возрасту и в чине, взял над ним своеобразное «шефство». Кое-кто из моряков подозревал, что отношения эти имеют противоестественную природу, но прямых обвинений никто никогда в адрес Гау и Бейкера не выдвигал. Со стороны их можно было бы принять за друзей, но как казалось некоторым сослуживцам, природа этой дружбы основывалась на девиантном влечении.

Клара Гау, мать Генри, была потрясена необычными обстоятельствами убийства сына. Благодаря ей правоохранительные органы сделали очень важные открытия о скрытой подоплёке событий на фабрике Гуггенхаймов, хотя открытия эти вряд ли порадовали женщину.

Итак, былая дружба между убитым и убийцей служила основанием для предположения о мотиве преступления, не рассматривавшимся прежде. То, что после увольнения в запас Гау и Бейкер продолжали встречаться и даже работали в одних и тех же компаниях, свидетельствовало, как минимум, о сохранении вполне доброжелательных контактов между ними.

Вывод этот казался логичным и, как показал ход дальнейших событий, близким к истине. Вот только в реалиях 1929 г. он мало чем помог расследованию. Бейкера следовало обязательно отыскать, однако именно с этим и возникли проблемы. Молодой человек исчез в неизвестном направлении, и никто не мог подсказать, где именно он может находиться.

Как известно, для того, чтобы узнать будущее, полезно заглянуть в прошлое, и нью-йоркские детективы попытались, насколько это возможно, выяснить происхождение подозреваемого. Лица, знавшие Бейкера более или менее близко, сообщали, что, по его словам, тот родился и вырос в Техасе, но довольно рано сбежал из дома и связей с родственниками не поддерживал. Кто-то из свидетелей сообщал, что Джеймс ушёл из дома в 16 лет… кто-то припоминал, что тот говорил о возрасте 14 лет… где именно он жил в Техасе, не знал никто. Попытки отыскать семью предполагаемого убийцы оказались безрезультатны.

Чем занимался Бейкер после ухода из дома, выяснить тоже толком не удалось. Сослуживцы по военно-морскому флоту сообщали, что Джеймс производил впечатление бывалого парня, который объездил весь свет. Он рассказывал о портах в самых экзотических местах мира – в Индии, на Филиппинах, в Европе, на побережье Африки – при этом сообщал массу информации и деталей, о которых нельзя было узнать из книг или газет, вроде рецептов местной кухни, расценок на услуги припортовых проституток, качестве выпивки в барах и пр. Когда его спрашивали, откуда всё это он знает, Бейкер отвечал, что плавал по миру и бывал в этих портах лично. Для многих его сослуживцев, попавших в военный флот из районов в глубине Американского континента и увидевших океан совсем недавно, подобная осведомлённость казалась удивительной и недостоверной. Всё-таки Бейкер был очень молод, неужели он действительно сумел за несколько лет оплыть весь мир?

В конце концов, стало ясно, что правоохранительные органы не могут по-настоящему точно установить прошлое подозреваемого до его призыва на действительную военную службу. Если Бейкер и впрямь был моряком до того, как попал в военно-морской флот, то с большой вероятностью он сменил свою настоящую фамилию [и даже не один раз]. В условиях отсутствия в США чётко выстроенной паспортной системы сделать это можно было самыми разными способами и притом почти законно.

Это открытие, конечно же, оказалось для «законников» очень неприятным. Успешно начатое расследование неожиданно забуксовало и потеряло вектор. Непонятно было, где надлежит искать исчезнувшего Джеймса Бейкера, ведь коли тот действительно имел опыт работы в торговом флоте ещё до призыва на воинскую службу, то ему не составило бы большого труда устроиться на какое-нибудь грузопассажирское судно и отправиться за океан. В таком случае он мог находиться где угодно, и могли пройти годы, прежде чем он решил бы вернуться в США. А может и вообще решил бы не возвращаться!

Но даже если Джеймс Бейкер и не уплывал на другой континент, то от этого поиск его делался ненамного проще. Бейкер, легко скрывшийся от полицейского преследования, мог находиться где угодно.

Три недели полиция Нью-Йорка работала с местной агентурой, рассчитывая получить какой-либо выход на Джеймса Бейкера. Но к концу января 1929 г. пришло понимание того, что работа эта бессмысленна и подозреваемого таким образом отыскать не удастся. По крайней мере, сейчас.

Установочные данные на Бейкера были разосланы по более чем 2,5 тысячам подразделений правоохранительных органов, государственных и транспортных служб по всей стране [полицейским департаментам, службам шерифов, таможенным отделениям, пограничной охране, подразделениям охраны портов, службам безопасности железных дорог и пр.].

Если бы история на этом закончилась, то настоящая заметка никогда бы не была написана. Однако произошло то, что в реалиях того времени можно назвать чудом – Джеймс Бейкер был найден. И найден там, где никто его особо и не искал.

В феврале 1930 г. полиция штата Мичиган разгромила полуподпольное питейное заведение в городке Фармингтон (Farmington), пригороде Детройта. Пивнушка маскировалась под букмекерскую контору [в стране действовал «сухой закон», и питейные заведения часто прикрывались вывесками разного рода ресторанов, бильярдных, букмекерских контор и т.п.]. Это заведение, помимо торговли контрабандным спиртным, было известно и тем, что там собирались, как принято выражаться сегодня, лица нетрадиционной сексуальной ориентации. Разумеется, заведение работало с ведома местной полиции, коррумпированной насквозь, но участие в операции полиции штата не позволило спустить дело на тормозах. А потому работники полуподпольной «лавочки» были задержаны и надлежащим образом допрошены.

Детективы тогда услышали немало необыкновенных рассказов, но один из них привлёк особенное к себе внимание. Работники заведения сообщили о некоем весьма молодом мужчине, появлявшемся в ночное время. Он много пил, был общителен, имел массу дружков, причём малознакомым людям представлялся разными именами. Он носил при себе пистолет, имел татуировки, вёл себя как бывалый уголовник, но его неумеренная болтливость разрушала образ брутального немногословного гангстера. Приметы его отлично соответствовали внешности Джеймса Бейкера, хотя с опознанием по фотографии работники пивнушки затруднились.

Где жил подозрительный мужчина, никто не знал. Но автомобилем он не пользовался и приходил пешком, а стало быть, искать его надлежало либо в Фармингтоне, либо где-то на близлежащих фермах.

В принципе, эта зацепка могла никуда не привести, но следует отдать должное детективу полиции Детройта Эрлу Швейцеру (Earl Sweitzer), проявившему должное упорство в проверке подозрительной информации. Он принялся методично объезжать окрестности и опрашивать фермеров и в конечном итоге выяснил, что на одной из ферм действительно живёт человек, как будто бы скрывающийся от окружающих. Он выходил из дома только в тёмное время суток, некоторые из местных жителей видели его голосовавшим у дороги и обычно подвозили его. При этом разговор с владельцем автомашины мужчина поддерживал неохотно и никакой информации о себе не сообщал. В общем, человек казался каким-то подозрительным и был похож на скрывающегося уголовника.

В конце концов, район поиска сконцентрировался у фермы некоей Терезы Паркс (Teresa Parks), проживавшей на полпути из Фармингтона в Уоррен (Warren), другой город-спутник Детройта. Тут, конечно же, нельзя не удивляться тому, как работал уголовный сыск в те дремучие годы – без видеокамер наблюдения на каждом углу, сотовых телефонов, развитой системы различных учётов с дистанционным доступом и пр. И ведь поразительную результативность демонстрировал! В основном, разумеется, результативность эта базировалась на умении работать со свидетелями, способности расположить к себе неизвестного человека и побудить его оказать помощь. И люди тогда отзывались, не зря же именно в те года родилась пословица «пустая улица полна глаз».

Когда Эрл Швейцер в сопровождении группы полицейских в форме вечером 19 февраля 1930 г. заявился на ферму Терезы Паркс, то едва не задержал по ошибке человека, не имевшего отношения к его розыску. Дело заключалось в том, что на ферме проживал батрак, которого Швейцер поначалу принял за разыскиваемого мужчину. Лишь после того, как в результате продолжительного обыска в подвале под домом был найден прятавшийся там второй молодой человек, стало ясно «who is who».

Скрывавшийся в подвале мужчина заявил, что является приёмным сыном владелицы фермы, назвался Джеймсом Бейкером и заверил «законников» в том, что не совершал ничего преступного. Следует понимать, что Эрл Швейцер ничего не знал о подозрениях в убийстве, связанных с Бейкером [расстояние до Нью-Йорка, где был убит Гау, превышало 800 км!], детектив в то время просто проверял информацию о подозрительном человеке. Бейкер оказался покрыт многочисленными татуировками, что отвечало описаниям, полученным в подпольном питейном заведении, а кроме того, в его вещах был найден пистолет 38-го калибра. На костяных накладках на рукояти пистолета надфилем были прорезаны 8 глубоких зарубок. Зарубки эти сразу же привлекли внимание Швейцера, детектив попросил Джеймса объяснить, что они означают? Бейкер услужливо ответил, что пистолет он приобрёл с рук и ничего о происхождении следов на рукояти не знает.

В общем, детектив задержал Бейкера и вместе с ним отправился в Детройт. И уже по прибытии туда, полистав альбом с описанием разыскиваемых преступников, Эрл Швейцер понял, что поймал «крупную рыбу».

Джеймс Бейкер оказался обаятелен и разговорчив. В целом он производил положительное впечатление, но ровно до тех пор, пока болтовня его не начинала утомлять.

Рапорт о задержании попал к помощнику окружного прокурора Джону Уоттсу (John D. Watts), которому предстояло разговорить Бейкера и постараться получить от него согласие на экстрадицию в Нью-Йорк. Если бы задержанный такое согласие не дал, то процедура выдачи потребовала бы проведения отдельного суда по этому вопросу с весьма неочевидным исходом.

Неизвестно, как и о чём Уоттс разговаривал с задержанным, но услышанное, должно быть, немало поразило помощника прокурора. Бейкер не только признался в совершении убийства Генри Гау и рассказал важные детали случившегося на фабрике Гуггенхайма, но и вывалил в уши Уоттса массу других в высшей степени поразительных откровений. Так, он заявил, что в 1927 году посредством отравления убил 3-х человек на танкере «Галфпорт» («Gulfport»), а кроме того, с использованием яда убивал людей в разных городах мира – в Хьюстоне, штат Техас, в городе Уоррен, штат Огайо [не путать с Уорреном в Мичигане, неподалёку от которого находилась ферма, где скрывался Бейкер], в порту Гамбурга, в Германии и, наконец, в Бомбее, в Индии.

Не совсем понятно, что побудило Бейкера сделать сенсационные признания. Никаких мер принудительного характера к нему не применялось – делать что-то подобное было попросту незачем, поскольку никакой ясности относительно причастности к убийству Гау у детройтских «законников» не существовало. Уоттс просто по-доброму и очень корректно поговорил с задержанным. Помощник прокурора, судя по всему, был неплохим психологом и умел подбирать индивидуальные ключики к собеседникам. Спустя несколько лет Уоттс оставил прокурорскую стезю и подался на судебное поприще, сначала он несколько лет занимал место судьи по гражданским делам, а в 1937 г. избрался на должность судьи по делам уголовным.

Широкую известность Джон Уоттс получил в январе 1934 г., проведя 25 числа впервые в мире процедуру бракосочетания дистанционно – по телефону. Жених – Бертиль Клейсон (Bertil Hjalmar Clason) – находился в Детройте, а невеста – Сигрид Карлсон (Sigrid Sofia Margareta Carlzon) – в Стокгольме. Возможность удалённой регистрации брака подавалась тогда как невероятный технологический прорыв, дескать, скоро мы все станем жить в таком комфорте, что всё будем делать, не выходя из дома. Правда, оставался безответным вопрос, как можно будет вести половую жизнь удалённо, но американский прогресс вскоре додумался и до секса по телефону. Заметьте, подобного рода активность мыслительного процесса имела место безо всякой пандемии! Кстати, упомянутая история бракосочетания по телефону вполне годится в качестве загадки на конкурсе знатоков «Что? Где? Почём?» [можно, кстати, задать не только тривиальный вопрос о месте и времени проведения этой процедуры, но и сформулировать его иначе, например, спросить, как идентифицировались личности брачующихся при отсутствии видеоизображения? Сразу сообщаю правильный ответ – рядом с женихом находились две родные сестры невесты, которые в присутствии судьи опознали её по голосу и под присягой подтвердили, что именно Сигрид Карлсон вступает в брак].

Слева: Джон Уоттс стал известен как первый американский судья, зарегистрировавший брак дистанционно – по телефону. Этому необычному нововведению американская пресса в январе 1934 г. уделила немалое внимание. На фотографии можно видеть, что рядом с женихом, который поднёс к губам мирофон, стоят две сестры невесты, они под присягой подтвердили, что на другом конце провода находится именно Сигрид. Справа: передовой судья сфотографирован в том же году вместе с молодой женой и 4-летним сыном.

Вернёмся, впрочем, в февраль 1930 года.

Джон Уоттс, услыхав от Джеймса Бейкера поразительные признания, обоснованно засомневался в услышанном. Помощник прокурора позвонил в Нью-Йорк и сообщил о том, что подозреваемый в убийстве Гау сейчас находится под стражей и даёт признательные показания, а потому хорошо бы уточнить у него какие-то детали, желательно никому не известные, либо оставшиеся непонятными следствию. И поинтересовался, о чём следует спросить Бейкера? Разговаривавший с Уоттсом инспектор Малруни быстро вспомнил убийство Генри Гау и рекомендовал задать вопрос о странных ранах во рту жертвы, дескать, пусть задержанный объяснит, как они появились! Заодно станет ясно, действительно ли он причастен с произошедшему на фабрике Гуггенхайма.

Помощник прокурора вернулся в помещение для допросов и задал вопрос о происхождении царапин во рту Генри Гау. Бейкер засмеялся и ответил, что цианистый калий, подмешанный в кофе Гау, подействовал совсем не так, как рассчитывал отравитель, по-видимому, из-за своей активности он частично разложился. Генри стало плохо, но сознания он не потерял и заподозрил неладное. Бейкер, понимая, что маски сброшены и ломать комедию больше незачем, достал из кармана пакетик с ядом, раскрыл его и опустил в порошок кончик ствола пистолета. Приказав Гау открыть рот, он вставил ему ствол пистолета и приказал облизать… Такая вот аллюзия на оральный половой акт. Гау отказался лизать ствол пистолета, тогда Бейкер несколько раз грубо повернул его во рту, очевидно, поранив высокой мушкой нёбо, во всяком случае, Гау закричал и стал отдёргивать голову. Впрочем, яд, находившийся на кончике пистолетного ствола, быстро подействовал, и Генри скончался в течение минуты-двух.

Продолжая свои в высшей степени неожиданные откровения, Бейкер рассказал об отравлении экипажа танкера «Голфпорт» в октябре 1927 года. По его словам, у него не сложились отношения с некоторыми членами команды. Не совсем понятно, чем оказался обусловлен конфликт, сам Бейкер затруднился [или просто не пожелал] объяснить крайний антагонизм некоторых членов команды, но они, если верить рассказу арестанта, принялась всячески его третировать и изводить. Джеймсу это не понравилось, он к тому времени уже неоднократно совершал убийства и потому решил проблему привычным и самым радикальным способом – растворил в цистерне с питьевой водой пакетик имевшегося у него цианистого калия. Умереть должен был весь экипаж.

Танкер совершал небольшие по длительности переходы из США в Венесуэлу и обратно, так что Бейкеру следовало продержаться лишь несколько суток. Он не пил корабельную воду, употребляя только ту, которой заблаговременно запасся. Весь экипаж заболел, но умерли лишь 3 человека. Никто ничего не заподозрил. Бейкер заявил, что очень расстроился из-за того, что потратил много яда, а убил так мало людей! Если бы он травил каждого в отдельности, то в живых не остался бы никто, а тут… ошибочка вышла.

Продолжая рассказывать о своих похождениях, Бейкер объяснил, как пришёл к мысли убивать посредством отравления. В 1924 г. Джеймс купил пакет с цианистым калием у золотодобытчиков в Венесуэле и несколько месяцев бесцельно носил его с собой. В Хьюстоне, в штате Техас, в баре, где встречались разного рода маргиналы, алкоголики и ранее судимые лица, к нему пристал какой-то неприятный мужчина, с которым Бейкер общаться не хотел. Чтобы отделаться от незнакомца, Джеймс, улучив момент, высыпал в его кофе изрядную порцию яда. Человек отхлебнул кофе и… умер почти моментально.

Бейкер остался под сильным впечатлением от того, как быстро яд «выключил» совершенно здорового человека. Также ему очень понравилось то, что никто из присутствующих в баре ничего не заподозрил. Отравитель в числе первых бросился на помощь жертве, затем звонил по телефону, вызывая врача. Тогда же он услышал фамилию убитого – Хоникат (Honeycut). Ощущение власти над чужой жизнью опьянило Бейкера, он признался, что пережил тогда настоящий восторг, и впредь всегда действовал в подобной манере – травил человека в людном месте и наблюдал как за его смертью, так и за паникой окружающих.

Уже 21 февраля в местных газетах появились первые сообщения о задержании необычного преступника, которого журналисты называли тогда «массовым убийцей» [сейчас это словосочетание используется с другой коннотацией, «массовыми убийцами» называют преступников, совершающих убийства 4-х и более человек в одном месте без перерыва на эмоциональное охлаждение, то есть за одни приём. Если такое преступление совершается в разных местах, то есть преступник перемещается с места на место, то для его обозначения используется термин «цепное убийство»]. Продолжая свои откровения, Джеймс Бейкер сообщил об убийстве посредством отравления неизвестного мужчины в припортовом баре на острове Панай (Филиппинский архипелаг), а также о том, что расправился с отчимом в 1919 г. Отчима он убил выстрелом из ружья, отомстив тем самым за неоднократные побои, изощренное третирование и бесчисленные унижения на протяжении по меньшей мере 4-х лет. По словам Бейкера, именно после этого убийства он пустился в бега, скрылся из Техаса и устроился на корабль юнгой.