Замок лорда Валентина Силверберг Роберт
– Три, – сухо сказал Залзан Кавол.
– Ты ничему не научился? – Великанша сплюнула под ноги скандара. – Я не торгуюсь. Иди в Илиривойн сам, без меня, и удачи тебе. Только я в ней сомневаюсь, – она подмигнула Валентину. – А где другие двое?
– Слит отказался идти в Илиривойн. Он со скандалом ушел отсюда минут десять назад.
– Не порицаю его. А девушка?
– Побежала за ним, чтобы уговорить его вернуться. Туда, – Валентин указал на тропу, петляющую между холмами.
– ТУДА?
– Да, между теми двумя холмами.
– В рощу плотоядных растений? – В голосе Лизамон звучало недоверие.
– В какую рощу? – переспросил Валентин.
– Плотоядные? Здесь? – спросил Делиамбер.
– Для них отведен парк, – ответила она. – Но у подножия холма висят предупреждающие знаки. Они пошли вверх по этой тропе? Пешком? Да защитит их Божество?
– Его пусть хоть дважды съедают, – раздраженно сказал Залзан Кавол, – но она мне нужна!
– И мне тоже, – сказал Валентин и обернулся к женщине-воину: – Может быть, если мы сразу поедем за ними, мы догоним их до того, как они попадут в рощу?
– Твой хозяин не хочет принять мои услуги.
– Пять реалов? – сказал Залзан Кавол. – Отсюда до Илиривойна?
– Шесть, – холодно возразила она.
– Ладно, шесть. Только приведи их обратно. Хотя бы ее.
– Да, – сказал с отвращением Лизамон, – вы народ бесчувственный, но я без работы, так что мы стоим друг друга. Возьми одно из этих животных, – сказала она Валентину, – и следуй за мной.
– Ты хочешь взять его? – спросил Залзан Кавол. – Тогда в моей труппе вообще не останется людей!
– Я приведу его обратно, – ответила она. – А если повезет, то и тех двоих тоже. – Она взобралась на свое животное. – Поехали!
7
Тропа к холмам шла слегка под уклон Голубовато-серая трава выглядела бархатной. Трудно было поверить, что в этом прекрасном парке живет нечто угрожающее. Но когда они доехали до места, где тропа начинала резко подниматься вверх, Лизамон Холтен хмыкнула и указала на деревянный столбик, воткнутый в землю. Рядом с ним, полускрытый травой, лежал упавший знак. Валентин увидел надпись на нем крупными красными буквами:
Слит в своей ярости не обратил внимания на знак, а Карабелла, видимо, очень спешила и тоже не увидела надписи или просто пренебрегла ею.
Тропа круто поднималась, и за холмами уже не было травы, только густой лес Лизамон, едущая впереди, направила животное в таинственный влажный подлесок, где деревья со стройными, сильно ребристыми стволами росли с большими интервалами.
– Смотри, вот плотоядные растения, – сказала великанша. – Отвратительная штука! Будь я хранителем этой планеты, я выжгла бы их всех, но наши Коронали считают себя любителями природы и сохраняют эти растения в королевских парках. Молись, чтобы у твоих друзей хватило ума держаться от них подальше!
На открытых местах между деревьями росли растения без стеблей колоссальных размеров. Листья четырех-пяти дюймов шириной и восемнадцати футов длиной, зазубренные по краям, с металлическим блеском, образовывали свободные розетки. В центре каждой зияла глубокая чаша в фут диаметром, наполненная ядовитой по виду жидкостью, из которой торчали в сложном порядке какие-то органы, похожие на острые зубы, и что-то еще, частично затопленное, возможно мелкие цветы.
– Это плотоядные растения, – сказала Лизамон. – Земля здесь пронизана их охотничьими усами, которые ощущают присутствие мелких животных, захватывают их и несут ко рту. Вот смотри.
Она направила свое животное к ближайшему растению. Они были еще футах в двадцати, а из гнилостной земли показалось что-то вроде живого кнута. Оно выскочило со страшным щелканьем и мгновенно обвилось вокруг задней ноги животного как раз под копытом. Животное, спокойное, как и всегда, обнюхало ус, начавший усиливать давление и пытающийся тянуть жертву к раскрытой пасти в центре розетки. Женщина-воин достала свой вибрационный меч, наклонилась и быстро отсекла ус. Он отлетел в сторону, но тут же десяток других полез из земли со всех сторон растения.
– Им не хватает силы затащить крупное животное в свои челюсти. Но оно не может освободиться, слабеет и умирает, и тогда растение по частям подтягивает его. Одному растению такого количества мяса хватит на год.
Валентин содрогнулся. Карабелла в этом страшном лесу! Это ужасное растение навеки заглушит ее нежный голос! Ее быстрые руки, ее блестящие глаза… Нет, нет! При одной мысли дрожь шла по телу.
– Как мы найдем их? – спросил он. – Может быть, уже поздно…
– Зови их по именам, – сказала Лизамон. – Они, наверное, недалеко.
– Карабелла! – отчаянно закричал Валентин. – Слит! Карабелла!
Через секунду он услышал слабый ответный крик, но Лизамон услышала раньше и уже двинулась вперед. Валентин увидел вдалеке Слита: он стоял на одном колене, которое глубоко погрузилось в землю и удерживало его на месте, хотя усы пытались тащить его за другую ногу. Позади него пригнулась Карабелла и крепко держала его. Повсюду вокруг них щелками и свивались в кольца усы соседних плотоядных растений. В руке Слита был нож, которым он тщетно пилил мощный кабель, державший его. На мягкой почве был след, показывающий, что Слита уже проволокли на четыре или пять футов к ожидающей пасти. В борьбе за жизнь он терял дюйм за дюймом.
– Помогите! – кричала Карабелла.
Ударом мяча Лизамон разрубила ус, державший Слита. Слит развернулся, откинулся назад и заметил, что ус другого растения готовится схватить его за горло. Он с ловкостью акробата откатился в сторону, избежав захвата, и встал на ноги. Женщина-воин схватила его поперек груди, подняла и быстро посадила позади себя. Валентин подъехал к Карабелле, которая, трясясь, стояла на безопасном месте между двумя рядами хлещущих в воздухе усов, и тоже втащил ее на спину своего животного. Она вцепилась в Валентина так крепко, что у него затрещали ребра. Он повернулся и обнял ее, нежно поглаживая. Его захлестнуло чувство облегчения. Он до сих пор не сознавал, как много она значила для него, а теперь не думал ни о чем ином, только бы с ней было все в порядке. Ужас постепенно оставил ее, но она все еще дрожала.
– Еще минуту, – прошептала она, – и Слит погиб бы. Я чувствовала, как он скользит к этому растению… А как здесь очутилась Лизамон?
– Она проехала через лес каким-то коротким путем. залзан Кавол нанял ее, чтобы она защищала нас на пути в Илиривойн.
– Она уже отработала свой гонорар, – сказала Карабелла.
– За мной! – приказала Лизамон.
Она выбрала безопасную дорогу из этой рощи, но и то ее животное было дважды схвачено за ногу, а животное Валентина – один раз. Каждый раз великанша перерубала ус, и скоро они оказались на пути к фургону. Скандары громко приветствовали их, когда они подъехали.
Залзан Кавол холодно оглядел Слита.
– Ты выбрал неудачный путь для своего ухода, – заметил он.
– Не более неудачный, чем тот, который выбрал ты, – ответил Слит. – Прошу извинить меня. Я пойду пешком в Мазадон и поищу какой-нибудь работы.
– Подожди, – сказал Валентин.
Слит вопросительно взглянул на него.
– Давай поговорим. Пройдемся. – Валентин обнял за плечи маленького жонглера и отвел его в сторону, пока Залзан Кавол не вызвал у Слита новый приступ гнева.
Слит был напряжен и насторожен.
– В чем дело, Валентин?
– Я способствовал тому, чтобы Залзан Кавол нанял великаншу. Иначе ты уже стал бы лакомым кусочком для плотоядного растения.
– Спасибо тебе.
– Я хочу большего от тебя, нежели спасибо, – сказал Валентин. – Ты мне, можно сказать, в какой-то мере обязан жизнью.
– Пожалуй.
– И я прошу в уплату, чтобы ты взял обратно свой отказ от работы.
Глаза Слита загорелись.
– Ты не знаешь, чего просишь!
– Метаморфы – чуждые и несимпатичные существа, это верно. Но Делиамбер говорит, что они вовсе не так опасны, как обычно считается. Останься в труппе, Слит!
– Ты думаешь, я капризный лодырь?
– Отнюдь. Но нелогичен – возможно.
Слит покачал головой.
– Однажды мне было послание от Короля, где метаморфы наложили на меня страшный удел. Человек должен слушаться такого послания. Я не желаю и близко подходить к месту, где живут эти создания.
– Послание не всегда несет в себе буквальный смысл.
– Согласен. Но часто бывает и так. Я видел во сне, будто у меня есть жена которую я люблю даже больше, чем свое искусство. Она жонглировала со мной, как Карабелла, только гораздо, гораздо ближе, настолько созвучно с моим ритмом, что мы как бы составляли единое целое. – На исцарапанном лице Слита выступил пот, он запнулся, как бы не в силах продолжать, но через несколько секунд заговорил снова: – И я увидел во сне, как метаморфы пришли и украли мою жену и подсунули мне женщину из своего народа, подделанную так ловко, что я не заметил разницы. И дальше я видел, как мы выступали перед Короналем, перед Лордом Малибором, что правил тогда и вскоре утонул, и наше жонглирование было великолепным, это была такая гармония, которой я раньше не встречал в жизни, и Корональ угостил нас хорошим мясом и вином, дал нам спальню, обитую шелком. Я обнял свою жену и стал ласкать ее, и она изменилась в моих объятиях: в моей постели лежала женщина-метаморф, страшное существо с шерстью серой кожей, с хрящами вместо зубов, с грязными лужами вместо глаз, и это существо целовало меня и прижималось ко мне. С тех пор я не искал тела женщины, боясь, чтобы такое существо не попало в мои объятия наяву. Я никому не рассказывал, и я не могу вынести мысли ехать в Илиривойн и оказаться в окружении этих созданий с изменяющимися лицами и телами.
Душа Валентина была полна сострадания. Он молча сжал плечи Слита, словно мог одной только силой своих рук уничтожить воспоминание об ужасном кошмаре, изувечившим душу жонглера. Затем он выпустил его и сказал:
– Это поистине ужасный сон. Но нас учили пользоваться нашими снами, а не позволять им уничтожать нас.
– Этим сном я могу вряд ли воспользоваться, мой друг. Но он предупреждает меня, чтобы я не приближался к метаморфам.
– Ты принимаешь его слишком прямолинейно. нет ли в нем чего-то более окольного? Ты не говорил с толкователем снов, Слит?
– По-моему, нет надобности.
– А меня ты понуждал искать толкователя, когда в Пидруде я видел во сне странное! Я отлично помню твои слова: «Король никогда не посылает простых посланий».
Слит иронично усмехнулся:
– Все мы мастера учить других, но не себя. Во всяком случае, теперь поздно говорить о сне пятнадцатилетней давности и теперь я его пленник.
– Освободись!
– Как?
– Когда ребенок видит во сне, что он падает, и в страхе просыпается, что говорят ему родители? Что сон о падении не следует принимать всерьез, потому что во сне никто не получает реального ушиба. Или скажут, что ребенок должен быть благодарен за падение во сне, потому что такой сон – к добру, говорит о мощи и силе, что ребенок не падал, а летел к тому месту, где он мог чему-нибудь научиться, если бы не испугался и не стряхнул с себя мир сна. Верно?
– Ребенок должен быть благодарен за такой сон, – сказал Слит.
– Вот именно. И так со всеми «дурными» снами: мы не должны бояться, говорят они нам, а должны быть благодарны за мудрость сна и действовать по нему.
– Так говорят и дети. Часто дети лучше управляют снами, чем взрослые. Я помню, как ты кричал и всхлипывал во сне, Валентин.
– Я пытаюсь узнать что-то из моих снов, как бы темны они ни были.
– Чего ты хочешь от меня, Валентин?
– Чтобы ты ехал с нами в Илиривойн.
– Зачем это тебе?
– Ты принадлежишь всей труппе. Мы держимся с тобой, а без тебя развалимся.
– Скандары – мастера жонглирования. Человеку трудно состязаться с ними. Карабелла и я в труппе по тем же причинам, что и ты, – чтобы выполнить дурацкий закон. Вы будете получать свою плату, останусь я или уйду.
– Но я учусь у тебя.
– Будешь учиться у Карабеллы. Она так же ловка, как и я, к тому же у вас любовь, и кто знает, может быть, ты будешь работать лучше меня. И храни тебя Божество потерять Карабеллу в Илиривойне!
– Этого я не боюсь, – ответил Валентин и протянул руку Слиту. – Я должен иметь тебя с нами.
– Почему?
– Я дорожу тобой.
– И я дорожу тобой, Валентин, но мне очень тяжело идти туда, куда Залзан Кавол хочет вести нас. Почему ты так настаиваешь на усилении моих страданий?
– Ты можешь излечиться от своих страданий, если поедешь в Илиривойн и увидишь, что метаморфы – всего лишь безвредные дикари.
– Я могу жить с моей болью, – возразил Слит. – Цена за излечение, по-моему, слишком высока.
– Мы можем жить с самыми страшными ранами; но почему не попытаться вылечить их?
– Ты чего-то не договариваешь, Валентин.
Валентин медленно перевел дух.
– Верно.
– Что же?
После некоторого колебания Валентин спросил:
– Слит, я фигурировал в твоих снах после встречи в Пидруде?
– Да.
– Как именно?
– Разве это имеет значение?
– Не видел ли ты во сне, что я необычен для Маджипура, что я более силен и властен, чем сам предполагаю?
– С первой же нашей встречи мне сказали об этом твоя осанка и манера держать себя. Об этом же говорили и твоя феноменальная ловкость, с какой ты учился нашему искусству, и содержание твоих снов, которыми ты поделился со мной.
– А кем я был в твоих снах, Слит?
– Персона мощи и благородства, обманом скинутая со своего высокого положения. Может быть, герцог! Принц.
– А не выше?
Слит облизал пересохшие губы.
– Да. Выше. Возможно. Чего ты добиваешься от меня, Валентин?
– Чтобы ты сопровождал меня в Илиривойн и дальше.
– Ты хочешь сказать, что виденное мною во сне – правда?
– Это я еще должен узнать, – сказал Валентин. – Но я думаю, что это правда. Это должно быть правдой. Послания говорили мне, что все это правда.
– Милорд… – прошептал Слит.
– Возможно.
Слит ошеломленно посмотрел на него и опустился на колени. Валентин быстро поднял его.
– Этого не надо, – сказал он. – Могут увидеть. Я не хочу никого посвящать в это. Кроме того, остается большая область сомнений. Ты не должен вставать перед мной на колени, делать пальцами символ горящей звезды или еще что-нибудь такое, поскольку я сам еще не уверен в истине.
– Милорд…
– Я остаюсь Валентином-жонглером.
– Мне очень страшно, Милорд. Сегодня я был в двух шагах от ужасной смерти, но сейчас мне страшнее стоять здесь и разговаривать с тобой об этих вещах.
– Зови меня Валентином.
– Как я смею?
– Ты звал меня Валентином всего пять минут назад.
– То было раньше.
– Ничего не изменилось, Слит.
– Все изменилось, Милорд.
Валентин тяжело вздохнул. Он чувствовал себя самозванцем, мошенником, обманывающем Слита, но это, похоже, было совершенно необходимо.
– Если все изменилось, значит ты должен следовать за мной по моему приказу? Даже в Илиривойн?
– Я должен… – растерянно сказал Слит.
– Никакого вреда от метаморфов тебе будет. Ты уйдешь из их местности, излеченный от той боли, что гложет тебя. Можешь ты поверить этому, Слит?
– Я боюсь туда идти.
– Ты нужен мне в пути, – сказал Валентин. – И не по моему выбору Илиривойн становится частью моего путешествия. Я прошу тебя идти со мной.
Слит склонил голову.
– Я должен, Милорд.
– И я прошу тебя, Слит, звать меня Валентином и не оказывать мне перед другими больше уважения, чем ты оказывал мне вчера.
– Как желаешь, – ответил Слит.
– Валентин.
– Валентин, – неохотно сказал Слит. – Как желаешь, Валентин.
– Пошли.
Он повел Слита к труппе. Залзан Кавол, как обычно, неторопливо расхаживал взад и вперед; его братья готовили фургон к отъезду. Валентин сказал скандар:
– Я уговорил Слита. Он поедет с нами в Илиривойн.
Залзан Кавол недоверчиво взглянул на него.
– Как тебе это удалось?
– Да, – подхватил Виноркис. – Что ты ему сказал?
– Слишком долго объяснять, – ответил Валентин, весело улыбаясь.
8
Теперь ход ускорился. Весь длинный день фургон мурлыкал по шоссе, а иногда захватывал и часть вечера. Лизамон Холтен ехала с фургоном. Ее животное, несмотря на свою выносливость больше нуждалось в отдыхе, чем те, что тянули фургон, так что иногда Лизамон при удобном случае отставала. Нести ее громоздкую тушу было нелегким делом для любого животного.
Они ехали от города к городу через скучную провинцию. Там были очень скромные полоски зелени – только чтобы соблюсти букву закона. Эта провинция Мазадона была местом, где миллионы жителей занимались торговлей, поскольку Мазадон был воротами всего северо-западного Зимрола для восточных товаров и главным перевалочным пунктом для сухопутных перевозок товаров Пидруда и Тил-омона, идущих на восток. Они быстро проехали через множество городов, через сам Мазадон, через Бургакс и Тагобар, которые все были тихи и печальны по случаю прощального траура. Всюду болтались желтые полосы ткани – знак скорби. Валентин считал, что это тяжелое дело – закрыть всю провинцию из-за смерти герцога. Что будет делать этот народ, думал он, когда умрет Понтификс? Как они реагировали на преждевременную смерть Короналя Лорда Вориакса два года назад? Возможно, конечно, что они относились к смерти местного герцога более серьезно, потому что он был фигурой осязаемой, реальной, жившей среди них, в то время как для народа Зимрола отделенного тысячами миль от Горного Замка и Лабиринта, Власти Маджипура казались более чем абстрактными, мифическими, легендарными, нематериальными. На такой громадной планете никакое центральное правительство не могло бы править с реальной эффективностью, оно лишь осуществляло символический контроль. Валентин подозревал, что стабильность Маджипура, в основном, зависит от социального контракта посредством местных правителей – герцогов провинций и муниципальных мэров, внедряющих и поддерживающих указы имперского правительства при условии, что они могут действовать на своих территориях по своему усмотрению.
Как же, спрашивал он себя, такой договор может поддерживаться, если Корональ, не посвященный и помазанный принц, а узурпатор, лишенный милости Божества, благодаря которой держится столь хрупкая социальная конструкция?
Как же, спрашивал он себя и все больше задумывался над такими вопросами в долгие, спокойные, монотонные часы путешествия к востоку. Такие мысли удивляли его самого своей серьезностью потому что он уже привык к легкости и простоте своего мозга, начиная с первых дней в Пидруде, а теперь чувствовал постепенное обогащение и растущую сложность своего мыслительного процесса. Словно чары, наложенные на него, изнашивались и становились тоньше и его истинный интеллект пробивался сквозь них.
Если это так, значит, подобная магия действительно лежала на нем, как уверяли его постепенно формирующиеся гипотезы.
Его сомнения таяли с каждым днем, но все-таки он не был до конца уверен.
Во сне он часто видел теперь себя у власти. В одну ночь он, а не Залзан Кавол, руководил труппой жонглеров, в другую он в одежде принца председательствовал на каком-то высоком совете метаморфов, которые казались ему странными туманными призраками, не могущими удержать какую-то форму дольше минуты. В следующую ночь он увидел себя на рыночной площади в Тагобаре отправляющим правосудие для торговцев одежды и продавцов браслетов в их шумных мелких спорах.
– Вот видишь, – сказала Карабелла, – все сны говорят о власти и величии.
– Власть? Величие? Сидеть на бочке на рынке и разбирать дела продавцов льна и хлопка?
– Сны многое трансформируют. Эти видения – метафоры высшего порядка.
Валентин улыбнулся, но согласился с правомочностью такой интерпретации.
Однажды ночью, когда они были неподалеку от города Кинтор, к нему пришло наиболее ясное видение его предполагаемой прошлой жизни. Он был в комнате с панелями из самых красивых и редких сортов дерева, со сверкающими полосами симотана, банникопа и темного болотного красного дерева. Он сидел за остроугольном палисандровым столом и подписывал документы. Напротив был герб горящей звезды, рядом находились послушные секретари. Громадные закругленные окна находились напротив него выходили в открытое воздушное пространство, как если бы под ними находился титанический склон Замковой Горы. Фантазия или беглый фрагмент похороненного прошлого, которое пытается освободиться и всплывает во время сна, чтобы приблизиться к поверхности сознательной части его мозга? Он описал кабинет и стол Карабелле и Делиамберу, надеясь, что они могут знать, как выглядит в реальности кабинет Короналя, но они имели об этом не больше представления, чем о том, что подают на завтрак Понтификсу. Вруон спросил Валентина, каким он осознавал себя, когда сидел за палисандровым столом: золотоволосым, как Валентин в жонглерском фургоне, или брюнетом, как Корональ, который совершал торжественное шествие через Пидруд и западные провинции.
– Темноволосым, – тут же ответил Валентин и нахмурился. – Но так ли? Ведь я сидел за столом и не видел себя. Однако… Однако же…
– Во сне мы часто видим себя своими же глазами, – заметила Карабелла.
– Может, я был и блондином, и брюнетом. Сначала одним, потом другим. Переход ускользает от меня. Сначала один, потом другой, да?
– Да, – сказал Делиамбер.
После многодневного утомительного путешествия они доехали до Кинтора. Этот главный город северной части центрального Зимрола располагался на изрезанной местности, прерываемой озерами, высокими землями и темными непроходимыми лесами. Дорога, выбранная Делиамбером, вела фургон через юго-западные предместья города, называемые Горячим Кинтором, потому что здесь были громадные шипящие гейзеры и широкое розовое озеро, зловеще булькающее и пузырящееся, и одна-две мили фумарол, из которых каждые пять минут вылетали облака зеленоватого газа, сопровождаемые рыгающим звуком и глубоким подземным стоном. Небо здесь было тяжелым от густых облаков цвета потускневшего жемчуга, и хотя в стране был еще конец лета, резкий пронзительный ветер с севера был по-осеннему холодным.
Горячий Кинтор отделяла от собственно города река Зимр, самая большая в Зимроле. Когда путешественники вышли к ней, фургон после старинных узких улиц внезапно оказался на широкой эспланаде, ведущей к Мосту Кинтора. Валентин разинул рот от удивления.
– В чем дело? – спросила Карабелла.
– Река… Я никогда не думал, что есть такие большие.
– Ты не знаком с реками?
– Нет никакого сравнения с Пидрудом. А до Пидруда я ничего не помню.
– Нигде нет реки, сравнимой с Зимром, – сказал Слит.
– Не мешай ему удивляться, Карабелла.
Направо и налево, насколько мог видеть Валентин, темные воды Зимра достигали горизонта. Река в этом месте была так широка, что больше походила на бухту. Он едва мог разглядеть квадратные башни Кинтора на другом берегу. Восемь или десять мощных мостов перекидывались через воду. Они были так велики, что Валентин удивлялся, как их вообще удалось построить. Тот, что находился прямо под ними, Мост Кинтора, был шириной в четыре шоссе. Петляющие арки поднимались и опускались и снова поднимались громадными скачками от берега до берега. Чуть ниже по реке был мост совершенно иной конструкции: тяжелое кирпичное ложе покоилось на поразительно высоких мостовых быках. А вверх по течению мост был стеклянный, он весь искрился. Делиамбер сказал:
– Это Мост Короналя, направо Мост Понтификса, а дальше вниз Мост Снов. Все они древние и знаменитые.
– Но зачем строить мосты там, где река так широка? – недоумевающе спросил Валентин.
– Здесь одна из самых узких точек, – ответил Делиамбер.
Длина Зимра, по словам вруона, достигла семи тысяч миль. Он начинался на северо-западе Долорна в устье Рифта и шел в юго-восточном направлении через весь верхний Зимрол к прибрежному городу Пилиплоку на Внутреннем Море. Эта счастливая река, судоходная по всей длине, была быстрым и феноменально широким потоком и стремительно неслась, извиваясь, как змея. На ее берегах стояли сотни богатых городов, главных внутренних портов, самым западным из которых был Кинтор. На дальнем конце Кинтора, едва видимые в облачном небе, тянулись с северо-востока зазубренные пики Границ Кинтора – девять громадных гор, на чьих холодных склонах жили племена грубых мужественных охотников. Этот народ часто бывал в Кинторе, меняя шкуры и мясо на промышленные товары.
В эту ночь в Кинторе Валентин увидел во сне, что входит в Лабиринт для совещания с Понтификсом.
Сон был резкий, по боли отчетливый. Валентин стоял под жестким зимним солнцем на голой равнине и видел перед собой храм без крыши с ровными белыми стенами, которые, как сказал ему Делиамбер, были воротами в Лабиринт. С ним были вруон и Лизамон, и Карабелла тоже все в защитных очках. Но когда Валентин вступил на гладкую платформу между белыми стенами, он был один. Дорогу ему преградило существо зловещего и ужасного вида и чуждой формы жизни. Оно не принадлежало ни к одной из нечеловеческих форм жизни, издавна поселившихся на Маджипуре, оно не было ни лименом, ни гейрогом, ни вруоном, ни скандаром, ни хьортом, ни су-сухирисом, а было чем то таинственным и тревожащим – мускулистое толсторукое существо с красной кожей, тупым куполом головы и сверкающими желтыми глазами, горящими почти нестерпимой злобой. Низким звучным голосом существо спросило Валентина, какое у него дело к Понтификсу.
– Нужно починить Мост Кинтора, – ответил Валентин. – Заниматься такими делами – древняя обязанность Понтификса.
Желтоглазое создание засмеялось.
– Ты думаешь, Понтификсу есть до этого дело?
– Я обязан просить его помощи.
– Ладно, иди.
Страж портала поклонился с ядовитой вежливостью и посторонился. Как только Валентин прошел мимо него, существо холодно рыкнуло и захлопнуло за Валентином ворота. Отступление было невозможным. Перед Валентином тянулся узкий винтовой коридор, залитый слепящим белым светом. Много часов Валентин спускался по спиральной дороге. Затем стены коридора расширились, и он оказался в другом храме без крыши из белого камня – а может, и перед тем же самым, поскольку краснокожее существо снова преградило ему путь, ворча с необъяснимой злобой.
– Вот Понтификс.
Валентин заглянул за стражу в темную комнату и увидел имперского правителя Маджипура на троне, одетого в черное и алое и в королевской тиаре. И Понтификс Маджипура был многоруким и многоногим чудовищем с человеческим лицом, но с крыльями дракона, и он, сидя на троне, визжал и ревел, как безумный. Страшные свистящие звуки слетали с его губ, и несло от Понтификса ужасной вонью, и черные кожистые крылья сильно махали в воздухе, обдавая Валентина холодным ветром.
– Ваше Величество, – сказал Валентин и поклонился.
– Ваше Лордство, – поправил Понтификс и захохотал. Он потянулся к Валентину, подтащил к себе, и Валентин оказался на троне, а Понтификс, смеясь безумным смехом, полетел в ярко освещенный коридор, хлопая крыльями и вереща, пока не исчез из виду.
Валентин проснулся, мокрый от пота, в объятиях Карабеллы. Она выглядела испуганной, словно его ужасы из сна были ясны для нее, и она обнимала его, не говоря ни слова, пока он не осознал, что проснулся. Она нежно гладила его щеки.
– Ты три раза кричал, – сказала она.
– Бывают случаи, – ответил он, выпив немного вина из фляжки, – когда во сне устаешь больше, чем наяву. Мои сны – тяжелый труд, Карабелла.
– Многое в твоей душе ищет выразить себя, милорд.
– И выражает себя весьма энергично, – заметил Валентин и положил голову ей на грудь. – Если сны – источник мудрости, я молюсь, чтобы до зари не стать еще мудрее.
9
В Кинторе Залзан Кавол купил места для труппы на речном судне, идущем в Ни-мойю и Пилиплоку. Они должны были спуститься по реке недалеко – до небольшого города Вирф, ворот на территорию метаморфов.
Валентин сожалел, что вынужден сойти с судна в Вирфе, когда он легко мог за десять или пятнадцать реалов проплыть весь путь до Пилиплока и сесть на корабль до Острова Снов. В конце-то концов, главным и немедленным местом его назначения была не резервация Изменяющих Форму, а Остров Леди, где он, может быть, найдет подтверждение мучившим его видениям. Но пока это не могло осуществиться.
Нельзя спорить с судьбой, подумал Валентин. Те далекие вещи двигались с сознательной скоростью, но к какой-то окончательной, хотя и не всегда понятной цели. Он не был больше веселым и простодушным праздношатающимся Пидруда и, хотя он не вполне сознавал, кем он был и кем становиться, у него было ясное чувство внутреннего перехода: границы падали и не возникали вновь. Он видел себя актером в какой-то большой и запутанной драме, завершающие сцены которой отстояли еще далеко в пространстве и времени.
Речное судно гротескным и фантастическим сооружением, хотя и не лишенным некоторой красоты. Океанские корабли, вроде тех, что были в порту Пидруда, были крепкими и изящными, потому что они должны были проходить тысячи миль между гаванями. Речное же судно для недолгого путешествия было приземистым и широким, более напоминающим плавучую платформу, чем корабль. Как бы компенсируя его неэлегантность строители украсили его громадным парящим мостиком, увенчанным тремя носовыми фигурами, раскрашенными красным и зеленым, огромным центральным двором вроде деревенской площади, со статуями павильонами и игорными помещениями, а на корме была надстройка в несколько этажей, где жили пассажиры. Нижние палубы содержали грузовые камеры, обеденные залы, каюты третьего класса и команды, машинное отделение, откуда торчали две гигантские дымовые трубы, изогнутые и напоминающие дьявольские рога. Весь каркас корабля был деревянным – на Маджипуре было мало металла, а камень был нежелательным для использования на воде, и плотники изощрялись чуть ли не на каждом квадратном футе поверхности, украшая ее резьбой, панелями, выступами и тому подобным.
В ожидании отплытия Валентин, Карабелла и Делиамбер обошли палубы и встретили граждан множества областей и всех рас Маджипура: пограничных жителей с гор за Кинтором, гейрогов в пышных нарядах, жителей влажных южных стран в прохладной белой одежде, путешественников в роскошных красных и зеленых одеждах, типичных, по словам Карабеллы, для западного Алханрола, и многих других. Вездесущие лимены продавали неизменные сосиски, навязчивые хьорты в судовой униформе важно расхаживали вокруг, давая информацию и советы тем, кто просил и кто не просил. Семья су-сухирисов бросалась в глаза прозрачной зеленой одеждой, двухголовыми телами и надменными манерами; они проплывали сквозь толпу, как посланцы мира сна, и все автоматически расступались перед ними. И была на палубе маленькая группа метаморфов.
Первым их заметил Делиамбер. Маленький вруон щелкнул клювом и коснулся руки Валентина.
– Видишь их? Будем надеяться, что Слит не видит.
– Которые? – спросил Валентин.
– У поручней. Стоят отдельно. Они в своей естественной форме.