Ритуал последней брачной ночи Платова Виктория

© Платова В., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

Все события и герои этого романа вымышлены, любое сходство с реально существующими людьми случайно.

Автор

Preludio Andante

…Твою мать.

Теперь-то я точно знаю, где была, когда престарелый боженька раздавал мозги: в соседней очереди за французскими купальниками. После купальников я затарилась зимними сапогами и дубленкой с костяными пуговицами – штучная работа, ренессанс фурнитуры, якутские резчики по моржовому клыку могут отдыхать в своих ярангах до конца времен… Потом я съела бутерброд с семгой и вернулась к боженьке – за мозгами.

Но, как и следовало ожидать, мне их не хватило. Так же, как и нескольким другим страждущим с целым букетом различных диагнозов: синдром Ганзера[1], брадипсихия[2] и олигофрения в стадии дебильности…

Мой диагноз оказался самым тяжелым – иначе я, Варвара Сулейменова, не стояла бы сейчас здесь, в гостиничном VIP-номере, босиком, в одних бикини с кружевными цветочками, подозрительно смахивающими на увядшие гиацинты, – и… твою мать, с окровавленным ножом в руках.

А все начиналось совершенно безоблачно – в нашем со Стасом разухабистом стиле. Звонок по внутреннему телефону («загляни-ка ко мне на секунду, лапуля»), дефиле по коридору, несколько тоненьких папок («для прикрытия») и поворот ключа в замке. После этого Стас поцеловал меня в щеку, а не в перекрестный прицел ключиц, как обычно, из чего я сразу же сделала вывод: предстоит работа.

– Предстоит работа, – промурлыкал Стас, с трудом отводя от меня похотливый взгляд.

– Кто? – пользуясь служебным положением, я устроилась на столе, больше смахивающем на плацдарм для сексуальных Ватерлоо: Стас и теперь, по прошествии стольких лет, не забывал о своем бурном мелко-сутенерском прошлом.

– Афиши видела? – Он сразу же ухватил быка за рога, матадор хренов. – По всему Невскому треплются.

Вчера, проезжая в легком подпитии по Сансет-бульвару местного разлива, я узрела лишь один транспарант – «Ансамбль песни и пляски «Жок», Республика Молдова» – и потому сразу же приуныла.

– Ты знаешь мои принципы, Стас. Я против групповухи, – веско сказала я и, помолчав, добавила: – Тем более с молдавскими пейзанами.

– Дура, – Стас покровительственно потрепал меня по коленке, затянутой в представительские секретутские колготки с лайкрой. – Таких жертв от тебя никто не требует. Олев Киви.

Олев Киви. Звучит ничуть не лучше, чем какой-нибудь Гуннар Куусик или Йыху Рэбане…

Непередаваемое, тягуче-бессмысленно-эстонское сочетание букв.

Я поморщилась, как от зубной боли. Впрочем, так оно и было: Эстония, мой непроходящий кариес, он же герпес, сифилис и далее по списку плюс бельмо на глазу. Ничем не примечательное детство на улице Паэ, ничем не примечательная юность на улице Вэнэ. Потом был респектабельный мини-бордель в Иэсмяе, удачно мимикрировавший под клуб любителей гольфа. Нужно признать, что они неплохо загоняли шары в лунки, все эти залетные торгаши цветным ломом, истребителями и лесом из Игарки. Там мы и познакомились со Стасом, там же, недалеко от Иэсмяе, в Таллинском зоопарке, мой младший брат Димас до сих пор выгребал дерьмо за обезьянами. В прошлом году он должен был получить повышение и перейти на уборку слоновьего дерьма, но в этом, более престижном и высокооплачиваемом месте ему отказали – по причине очередной несдачи экзамена по эстонскому языку.

Будь проклята дискриминация. Будь проклят апартеид. В Эстонской Республике даже отходы жизнедеятельности слонов падают на землю с неподражаемым акцентом…

И вот теперь, пожалуйста, Олев Киви.

Тэрэ-тэрэ, вана кэрэ![3]

– Не пойдет. – Я сняла руку Стаса со своего колена. – Ты же знаешь мои принципы…

– Заткни их себе в задницу, – вяло парировал Стас. – Олев Киви – знаменитость, будет в Питере через неделю с гастрольным туром. И он мне нужен.

Из всех эстонских знаменитостей я знала только Анне Раамат, звезду любительского порно, и потому сочла за лучшее уточнить:

– Чем же он так знаменит, этот твой Киви? Долбится на ударных в группе «Роллинг стоунз»? Или у Джорджа Майкла, не дай-то господи, на подтанцовках?

– Он виолончелист. – Стас снова начал гладить мою коленку. – Представляешь себе, что такое виолончель?

– Смутно.

– Скрипка, только побольше.

– Скрипка, только побольше, – это контрабас, – резонно заметила я. – Но раз уж пошла такая пьянка и ты без этого виртуоза жить не можешь, то лучше тебе обратиться к Кайе.

Кайе, наша общая подружка из сжигаемого порочными страстями приморского городишки Пярну, вот уже почти год обиталась в Питере и к тому же в свое время закончила музыкальную школу по классу цимбал.

– Непроходной вариант, – Стас презрительно вытянул нижнюю губу. – Эта дрянь ни с того ни с сего вздумала забеременеть. И потом, ты вспомни, какая у нее рожа – голая цыганщина, только бубна не хватает.

– А я?

– А ты – в самый раз. Полет валькирий, так что не нарывайся на комплименты.

Если я и была валькирией, то явно уставшей от полета; недавно мне стукнуло двадцать шесть – из них последние семь на боевом посту у мужских гульфиков с несколькими краткосрочными отпусками: в Грецию, Турцию и в населенный пункт Пестравка Самарской губернии.

– Может быть, ты отпустишь меня на пенсию, Стасик? – безнадежным голосом спросила я.

– Конечно, отпущу, – в очередной раз клятвенно соврал он и прижался лбом к моим коленям. – И даже сделаю тебя старшим менеджером. Но сначала – Олев Киви. Олев Киви – и все. Баста. Каюк. Финита ля.

– Ну, хорошо, – я сдалась, как сдавалась всегда. – Что я должна делать?

Дурацкий вопрос. То же, что обычно делают эскорт-девицы: милая болтовня за ужином, поглаживание лодыжек под столом, легкий петтинг в машине, глубокий французский поцелуй в лифте между этажами… Следующие за этим вариации зависят от степени алкогольного опьянения и сексуальной извращенности клиента.

Стас вынул из кармана пачку баксов и небрежно швырнул ее мне.

– Для начала займешься гардеробом.

Это прозвучало как оскорбление: что-что, а тряпки у меня всегда были в порядке. Лучшее, любимое и только для вас. Хотя…

– Нужно что-нибудь особенное? – Я оценивающе подбросила в руке Стасово денежное вливание: его вполне хватило бы не только на роскошный пеньюар, но и на дрянное платьишко от убиенного Версаче, которое я присмотрела себе в бутике на Литейном. – Экстравагантное, пикантное, возбуждающее поникшие чресла?..

Стас ничего не ответил и принялся рыться в ящике стола.

– Ничего, что я не знаю, сколько струн на виолончели? – снова напомнила о себе я.

– Прочтешь в «Музыкальном словаре», – отрезал Стас и бросил на стол фотокарточку. – А пока взгляни на это.

Интересно, с каких это пор Стас держит в своем стойле ничем не примечательных шатенок?

А она была ничем не примечательна, эта шатенка с фотографии, – одинокая роза в руках, неухоженные волосы, небрежный «паж» а-ля Мирей Матье, брови вразлет, глаза вразлет и губы без всякой помадной узды – слишком темные для шатенки.

Да, слово «слишком» подходило ей.

Она была слишком непритязательна.

– Это еще что за стахановка?

– О мертвых либо хорошо, либо ничего, – снова осадил меня Стас.

– Это еще что за почившая стахановка? – дисциплинированно поправилась я.

– Это жена Олева Киви. Погибла в прошлом году при сомнительных обстоятельствах. Но это дело десятое. Главное в другом – у тебя ровно неделя, чтобы стать хоть немного похожей на нее.

Я еще раз – теперь уже оценивающе – посмотрела на темные, как эстонская хуторская грязь, губы мертвой Кивихи, а потом перевела взгляд на денежки.

– Маловато будет, голубчик Стас. Надо бы тысчонку накинуть… И потом, для того, чтобы довести себя до такого скотского состояния, недели явно недостаточно.

– Насчет «накинуть»… Мы с тобой не на рынке, голубка Варенька. Так что исходи из имеющейся суммы. Фотографию оставляю тебе для более полного вхождения в образ.

– Как звали… м-м… покойную?

– Зачем это тебе? – удивился Стас.

– Ну… Ты же сам сказал – вхождение в образ. Я могу назваться ее именем и…

– Это перебор. А интеллектуалы не любят излишнего педалирования.

– Господи, ну ты-то какое отношение имеешь к интеллектуалам? – Я даже не запнулась на последнем слове, с чем себя мысленно и поздравила.

– Олев Киви! – Стас поднял палец. – У тебя ровно неделя. Готовься. В пятницу проинспектирую лично.

Я взяла под козырек, попятилась к двери и приоткрыла ее задом.

Есть о чем задуматься, но сначала – дрянное платьишко от Версаче в бутике на Литейном. Я это заслужила.

…Вернувшись в офис с итальянским трофеем под мышкой, я провела весь остаток псевдорабочего дня в тягостных размышлениях. Во-первых, на этой неделе придется отказаться от услуг массажистки Ленусика (в среду) и маникюрши Светика (в четверг), пропустить солярий, тренажерный зал и два занятия шейпингом. Во-вторых, (о, куррат![4]) задвинуть до лучших времен скраб, гель и два экспериментальных крема от морщин. А водостойкая тушь, а новехонькие тени, а дивного оттенка английская пудра…

Куррат-куррат-куррат! Будьте прокляты, интеллектуалы от виолончели и вы, их покойные неряшливые музы!..

Я перевернула фотографию, врученную мне Стасом: «Алла. Кронштадт. Мартовские тени». И дата, на которую я даже не обратила внимания.

Интересно, что такое «мартовские тени» – название респектабельного мини-борделя или поэтические экзерсисы виолончелиста?..

В любом случае мне удалось выудить из красноглазо-любительской Аллы еще кое-что, кроме внешней непрезентабельности: она была русской (Олев Киви, Олев Киви, куда же смотрела твоя добропорядочная эстонская семья?!) и в свободное от муженька время шастала в Кронштадт. Но почему Стас так настаивает на моем уподоблении покойной? Мне, конечно, плевать на приметы, но все же, все же…

Я выкатилась из офиса ровно в пять, оседлала свою дышащую на ладан «шестерку» и на каждом красном светофоре думала о Стасе и его экстравагантном поручении. Нет, на Стаса грешно обижаться. Ведь именно он – Стас, Стасик, Станислав Дремов – вытащил меня из погрязшего в копеечном национализме Таллина, отмыл, отскреб, приодел и устроил работать по специальности. А месяц назад даже прикупил мне однокомнатную халупу в спальном районе. За выслугу лет и высокие показатели в работе.

И вот уже четыре питерских года я при мужчинах, как кухарка при котлах.

Вот только ему, главе продюсерской фирмы, которая заделывает концерты вышедшим в тираж зарубежным исполнителям в замшелом жанре рок-н-ролл, – ему-то зачем непуганый виолончелист?

Это же совсем другое направление в исполнительском искусстве…

…В понедельник я узнала, сколько струн у виолончели – их, к моему удивлению, оказалось четыре. Не густо, но по сравнению с балалайкой прогресс очевиден.

А во вторник отправилась к Наденьке, в парикмахерский салон «Олеся».

Мой внеплановый приход поразил Наденьку в самое сердце, а просьба соорудить из волос, которые я пестовала два года, куцый ретро-«паж» добила ее окончательно.

– Ты офигела, подруга, – промямлила она. – Портить такую гриву… У меня рука не поднимется.

Я призывно помахала перед носом Наденьки светло-зеленой полусотенной бумажкой и кротко сказала:

– Прости мне этот каприз.

Еще пять минут ушло на то, чтобы вспомнить раритетную стрижку. И Наденька хищно щелкнула ножницами возле моего уха.

– По-моему, он извращенец, – ленивая парадоксальность была отличительной чертой моей любимой парикмахерши.

– Кто?

– Тот хрен, который заставляет тебя расстаться с волосами.

Я вздохнула. И была полностью солидарна с ней. Вот только извращенец был не один, а целое гнездо: пиликающих на виолончели, отбрасывающих мартовские тени и сующих мне в зубы пачку долларов, – чтобы превращение из красавицы в чудовище прошло по наиболее благоприятному сценарию.

…Спустя полчаса стрижка была готова. Но к своему новому имиджу я отнеслась более чем критически – и только потому, что привыкла неукоснительно следовать всем указаниям Стаса.

– Не пойдет, – вынесла вердикт я.

– В смысле? – Наденька пошла красными пятнами: она была мастером экстра-класса и последнее в своей жизни замечание получала, должно быть, еще в школе, за прогул урока физкультуры.

– Чересчур роскошно.

– Точно – офигела, – еще больше утвердилась в своих подозрениях Наденька. – Что значит «чересчур роскошно»?

– То и значит. Эта стрижка… – Я пощелкала пальцами, подбирая выражение. – Эта стрижка должна быть более небрежной. Ну, как будто я стриглась не у тебя, а в каком-нибудь районном Доме быта. Причем бесплатно. Задача ясна?

Дружочек Наденька дулась ровно две минуты, а потом снова взялась за ножницы.

– Ты сумасшедшая, Варька, – причитала она, по наитию выхватывая целые космы из моей многострадальной головы. – А если учесть, что я никогда не работала в районном Доме быта…

Вторая попытка оказалась более удачной, и я почти приблизилась к фотографическому идеалу жены Олева Киви.

– Отвратительно, – Наденька шмыгнула носом, а я удовлетворенно улыбнулась.

– Замечательно. Теперь осталось покраситься. Я должна выйти от тебя затрапезной шатенкой с блеклыми волосами. Плачу двойную таксу, так что включай воображение…

…Салон «Олеся» я покинула по всем правилам конспирации: солнцезащитные очки в полморды и предусмотрительно захваченный платок на голове. Видел бы меня Лешик Богомол, мой последний воздыхатель и самый щедрый клиент из всех, кого навязывал мне Стас.

Просто счастье, что Лешик сейчас кукует в Крестах и в обозримом будущем вряд ли получит увольнительную на берег!

Теперь оставался только прикид: нелепое кроваво-красное платье с короткими рукавами и чересчур бросающимися в глаза вытачками. Похоже, при жизни оно сильно жало покойнице в груди.

Никаких аналогов Аллочкиному фотографическому безобразию в моем гардеробе не было, секонд-хенды тоже безмолвствовали, и весь остаток недели я посвятила портнихам. Это стоило мне нескольких седых волос, но к пятнице я уже имела на руках красную дерюгу.

На Стаса дерюга произвела неизгладимое впечатление. Так же, как и постылый «паж», к которому я так и не смогла привыкнуть.

– Замечательно, – он забегал по кабинету, потирая руки. – Замечательно, голубка Варенька. Я даже не предполагал… Профессионально растешь, придется со следующего квартала повысить тебе жалованье.

– Откуда ты знаешь, что я профессионально расту? – удивилась я. – По-моему, мы с тобой не спали.

– Слухами земля полнится, – осклабился Стас. – А теперь поговорим о деле.

Я раскрыла блокнот и приготовилась писать.

– Он прилетает завтра из Вены.

– Рейс?

– Никаких рейсов.

– Я не должна встречать его в аэропорту?

– Ни боже мой!

Обычный расклад летит к черту, любопытно.

– Подожди, я не поняла… Разве не ты заделываешь ему гастроли?

Стас подошел ко мне и легонько постучал пальцами по моей восхитительно невостребованной лобной кости.

– Да меня к нему и на пушечный выстрел не подпустят, соображать надо. Это же совершенно другой уровень.

– Тогда какого черта…

Вот он, нож в спину, самое неприкрытое предательство; стоило ли из-за сиюминутной прихоти патрона так себя уродовать? Я вспомнила свое утреннее отражение в зеркале прихожей и заплакала.

Стас утер мне нос рукавом.

– Не реви и слушай внимательно. Это – не обычный… эскорт. Это моя личная просьба.

– Это авантюра.

– Оставь свои резюме для кожно-венерологического диспансера. И дай мне договорить, черт возьми!.. У него будет пресс-конференция в аэропорту, потом еще одна, а вечером – сольный концерт в Большом зале филармонии. Вот билет, – Стас протянул мне билет. – Сходи, вдохновись.

Филармония, бр-р. Одно только это слово действует на меня как снотворное.

– Учти, Стас, я иногда всхрапываю, так что старухам – любительницам Чайковского-и-иже-с-ним, это может не понравиться.

Но Стасу было наплевать на мои сомнения.

– Киви остановится в гостевом особняке на Крестовском, ты должна о нем знать.

Еще бы, трехэтажная VIP-гостиница в немецком стиле.

– И я должна стоять у ее ворот с хлебом-солью? Тогда придется прикупить еще и кокошник, голубчик Стас.

– Ты должна будешь провести с ним ночь в этой гостинице.

– А он в курсе? – поинтересовалась я.

– Пока еще нет. – Положительно, Стас отличался библейским терпением и такой же библейской верой в чудо. – Но ты сделаешь все, чтобы прыгнуть к нему в постель.

С моей нынешней экипировкой шансы на койко-место в номере знаменитого виолончелиста практически равны нулю. Я попыталась донести этот тезис до воспаленного сознания Стаса, но он и слушать меня не стал.

– Вечером он ужинает в «Европе», тебе уже заказан столик. Веди себя не вызывающе, никаких призывных взглядов. И если он к тебе приклеится, лучше промолчи лишний раз. Еще сморозишь какую-нибудь глупость, я тебя знаю. Ноги без нужды не раздвигай и губ не облизывай. Веди себя с достоинством. И вообще… Старайся соответствовать.

– Чему? – спросила я, хотя и так знала ответ: дурацкой любительской фотографии из Кронштадта. – Думаешь, он клюнет?

– Все может быть, – Стас вытащил из кармана перстень с камнем и торжественно надел мне на палец.

– Это еще что?

– Это – от фирмы. За многолетний безупречный труд. Если тебя… Если тебя кто-нибудь спросит о перстне, скажешь, что подарок матери. Семейная реликвия, передается по наследству и все такое.

– Ну, ты даешь, Стас! Моя бедная мамочка за всю жизнь мне даже упаковки прокладок не презентовала.

– Неважно. Если… Если отношения у вас сложатся, послезавтра ты представишь меня ему. За обедом. Обедает он тоже в «Европе», в три часа. Я там появлюсь, и ты меня представишь. Невзначай… Встретила, мол, старого знакомого, не возражаешь, милый, если он подсядет к нашему столику? Не мне тебя учить.

– Это точно. Но, по-моему, ты темнишь. Мне не хотелось бы, чтобы мои прелести использовались вслепую.

– С каких это пор? – Стас по-хозяйски ухватил меня за грудь. – Ну-у… не изображай интенсивную умственную деятельность, дорогуша. От этого у женщин твоего типа образуются морщины.

Это правда. Гори ты синим пламенем, Стас. Ты и твои дурацкие тайны.

– А как насчет сексуальных предпочтений? – Я уже успокоилась и взяла себя в руки.

– Моих? – изумился Стас. – За столько лет не изучила?

– Да нет, твоего треклятого eesti guy[5].

– Понятия не имею. Но не думаю, что он особенно привередлив. Разве что присовокупит смычок к атрибутам наслаждений.

Час от часу не легче! Я оставила скользкую тему и перешла к более приятному.

– Гонорар?

– Гонорар получишь тогда, когда я разопью с клиентом чашку кофе. И не волнуйся, я же никогда не подводил тебя, девочка… Начало в девятнадцать ноль-ноль. Удачи.

Я уже ухватилась за дверную ручку, когда Стас догнал меня.

– Я на тебя надеюсь, голубка Варенька. И вот еще что: сотри лак с ногтей.

Лишний билетик «на Олева Киви» спрашивали от метро, «шестерку» удалось припарковать только в трех кварталах от филармонической бойни, чертово платье сидело на мне так же ловко, как меховой тулуп на уроженце Берега Слоновой Кости, и ко всем несчастьям я сломала ноготь… Не самый лучший фон для прослушивания сюиты № 1 соль мажор для виолончели соло.

И. С. Бах.

Далее, если верить программке, должны были последовать Брамс, Шуберт и А. Рубинштейн с фантазией «Демон», но и одного Баха мне хватило бы с лихвой. Да и ряд, который мне достался, вовсе не располагал к прослушиванию такой тяжелой музыки, – чертов Стас даже не потрудился создать мне комфортабельные условия для работы. Слева мой локоть подпирала какая-то потасканная климактеричка с камеей на том месте, где обычно располагается грудь. Справа благоговейно посапывал лысый сатир. Хорошенькое соседство, ничего не скажешь.

Появление Олева Киви и банды его ассистентов было встречено вставанием.

Я тоже встала – с трудом подавляя в себе желание убраться из этого симфонического склепа. Пока не поздно.

Но было поздно.

Олев Киви устроился на стуле, притянул к себе свой инструмент – и пытка началась. К окончанию сюиты

№ 1 я сгрызла все ногти на левой руке и перекинулась на правую. Потом – только для того, чтобы не заснуть, – начала размышлять о провокационной сущности виолончели. Эта бандура выглядела довольно эротично, равно как и поза, в которой пребывал эстонец. А на последних тактах сюиты я вдруг вспомнила скабрезную хохму, которую на плохом русском отпустила как-то Анне Раамат, звезда эстонского любительского порно: «Вопрос: Женщина, которая занимается своим делом с раздвинутыми ногами? Ответ: Виолончелистка».

Раздвинутые ноги как-то примирили меня с тусклой филармонической действительностью, но то, что произошло дальше, выглядело совсем уж нереально.

Олев Киви посмотрел на меня.

Это был не случайный взгляд, нет, скорее – заученный поворот головы. Его глаза впились в меня, как впивается заноза в пятку, смычок соскочил со струн, и бурный финал на секунду оказался скомканным. Он не спускал с меня глаз во время продолжительных аплодисментов, переходящих в овацию. И неизвестно, чего в этом полуобморочном взгляде было больше – удивления, ненависти или смертельного обожания. Я почувствовала себя голой. Голые руки, голые ноги и – самое главное – голая задница, уткнувшаяся в развороченный муравейник.

Вот это номер.

Стервец Стас Дремов, даже если он темнит, оказался прав на сто процентов: эстонские симфо-интеллектуалы просто млеют от неухоженных волос. Или Олев Киви при кажущемся здоровье подслеповат и забыл свои контактные линзы на краешке унитаза в гостиничном номере?..

За Бахом последовали указанные в программке товарищи. Воспаленные глаза эстонца подстерегали меня за каждым поворотом музыкальной темы. Устав от домогательств, я занавесилась ресницами и молила только об одном: пусть скорее закончится это бесконечно-паточное, как цыганские козинаки, отделение.

Хвала всевышнему, отделение закончилось еще до того, как я успела состариться, потерять всякую сексуальную привлекательность и купить себе вставную челюсть. И я была первой, кто выскочил из зала, едва не сбив сомлевшую продавщицу компакт-дисков.

А теперь прочь отсюда! Только под страхом гильотинирования я еще когда-нибудь войду под своды этого бога-в-душу-мать храма искусств.

…На улице перед филармонией я сразу же увидела Стаса.

Стас угрожающе улыбнулся и ухватил меня за рукав.

– Куда направляешься, голубка Варенька?

– Вот… Решила подышать… – проблеяла я. – Слишком много впечатлений для моего неокрепшего организма.

– А я было подумал, что ты бежать решила. – Он видел меня насквозь, мой идейный сутенер. Прикидываться бесполезно.

– Если честно, то от классики у меня может развиться ложная беременность. Будь милосерден, Стасевич!

Договорить я не успела: он уже тащил меня к своему покоцанному джипу. Водрузившись на пассажирском сиденье, я вытащила сигарету и вопросительно посмотрела на Стаса. Но он даже не подумал поднести мне зажигалку, напротив, отобрал всю пачку и без сожаления выкинул ее в окно.

– О куреве придется забыть, детка. Хотя бы на период токования с клиентом. Курящих женщин он на дух не переносит.

– Ты-то откуда знаешь? – Я с сожалением посмотрела на бедненькую пачку «Vogue», нашедшую последний приют в луже.

– Знаю, – продолжал темнить Стас. – Возьми-ка вот это.

Он протянул мне не к ночи помянутые контактные линзы.

– Спасибо, но боюсь, что со зрением у меня все в порядке.

– Возьми. Знаешь, как надевать?

– Видела в мексиканском сериале, – огрызнулась я, но линзы все-таки нацепила.

К нерезкой и тотчас же сгинувшей боли я оказалась готова: потерявшим девственность на повторную дефлорацию глубоко начихать.

– Ну, как? – поинтересовался Стас.

– Как-как… Об косяк, инквизитор.

Я полезла в сумочку, достала зеркальце и воззрилась на себя: глаза, предательски отказавшиеся от родной светло-зеленой гаммы, стали карими.

– Кивиха, – я прозорливо цыкнула зубом.

– Алла Кодрина, – поправил меня Стас. – Фамилию мужа она не брала.

– Очень мудро с ее стороны, – я кокетливо улыбнулась патрону. – Ну что, похожа я на почившую нимфу?

– Не очень, – Стас был самокритичен. – Но общий абрис сойдет. Он должен клюнуть.

Я едва удержалась от того, чтобы не рассказать ему о гипотетических притязаниях виолончелиста в первом отделении, но вовремя промолчала. Не стоит обнадеживать Стасевича раньше времени.

– Что будем делать? – Перспектива возвращения под своды филармонического зала меня не прельщала.

– Второе отделение, – напомнил Стас.

– Уже началось. Так что в зал меня не пустят.

– Черт с тобой. Сделаем так: я подброшу тебя в «Европу», он объявится там часа через полтора. Дальше действуй по обстоятельствам. И помни, обедать вы должны вместе.

…В «Европе» для меня был заказан столик. Стас самолично проводил меня к нему, поцеловал руку, шепнул очаровательную непристойность и испарился. Я осталась одна в чарующем обществе испанского муската «Миральва». Вино тоже было выбрано по настоянию Стаса. Откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, я вертела перстень на пальце и повторяла про себя последние Стасовы наставления: ног не раздвигать, губы не облизывать, призывно не смотреть, водки не требовать, на колени не садиться, ремней не расстегивать и о таксе не заикаться.

Не задание, а куличики на Пасху. В ближайшие же выходные отправлюсь на Смоленку к Ксении Блаженной и проставлюсь свечечками.

Олев Киви появился в ресторанном зале, когда я уже приговорила винишко и с упоением разглядывала матрону за соседним столиком. На старой мочалистой бизнесвумен был очаровательный костюмчик, гармонировавший с чем угодно, только не с ее морщинистой, вытянутой, как у пристяжной лошади, шеей. Я даже зарисовала фасончик на салфетке и теперь обдумывала, во сколько мне обойдется пошив такой миленькой вещицы.

Именно за этим благородным занятием застали меня проголодавшийся эстонец-виолончелист и свора его прихлебателей. Они оккупировали столик в углу, недалеко от меня, и вся ресторанная шушера во главе с метрдотелем слетелась к ним, как воронье к падали.

Пусть терзают, подумала я, свято выполняя заповеди Стаса: никаких провоцирующих телодвижений.

И еще вина.

Вино появилось на моем столе спустя пять минут. А еще через пять минут ко мне подсел худосочный молодой человек с лицом законченного психопата.

– Позволите? – хрипло спросил он, ухватившись за край скатерти.

Только этого не хватало!