Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж Посняков Андрей
– Давай – за меня. Не бойся, не утонем – я хорошо плаваю.
Просторная гавань славного ганзейского города Любека была полна судов. Одномачтовые пузатые когги с зубчатыми надстройками на корме и носу, длинные узкие шебеки с косыми латинскими парусами, рыбацкие шнявы, быстрые трехмачтовые хульки, основательные каракки с крутыми бортами, новгородские палубные ладьи – двух, трех- и даже четырехмачтовые – каких только здесь не было судов!
Они все были хорошо видны с террасы портовой таверны под названием «У дуба». Когда-то здесь, рядом, и в самом деле рос дуб, ныне давно спиленный – иначе как было замостить набережную? Замостили, решением бургомистра и городского совета, лет пятьдесят назад – Любек как раз тогда выкупил у императора права вольного имперского города, вот и расстарались на радостях. И собор тогда достроили, и отремонтировали ратушу, да много чего сделали.
Сложенные из серых камней стены таверны были увиты зеленым плющом, весной и летом на улицу вытаскивались столы и скамейки – три длинных стола и четыре маленьких, привилегия, строго контролировавшаяся ратманами, не дай бог больше столов поставишь – не обрадуешься, городские законы хоть и не очень строги, да зато обязательны к исполнению всеми, будь ты хоть сам бургомистр, или богатый купец – нобиль, или вечный подмастерье из тех, что всегда в нищете и грязи. Законы для всех писаны!
– Может, по кружечке? – проходивший мимо таверны молодой парень с простоватым, каким-то крестьянским лицом и увесистыми кулаками, облизнулся и грустно вздохнул. – Эх, день-то какой. Солнышко!
Его спутник – человек куда более опытный, лет хорошо за три-дцать – поправил на голове черный бархатный берет, самый простой, безо всяких украшений, однако же вполне добротный, хоть малость уже и поношенный:
– Пива, говоришь?
Парень улыбнулся, тряхнув копною светлых волос:
– А что, дядюшка Гюнтер? Праздник ведь сегодня, день святой Урсулы – забыл?
– Не столь уж она и почитаемая святая, – пробурчав, напарник резко остановился у распахнутой двери и потянул носом. – А пиво-то, Михаэль, свежее!
– Так я же и говорю! Как раз и наварили – к празднику.
Дядюшка Гюнтер почесал затылок, подумал… и азартно сверкнул маленькими, глубоко запрятанными глазками:
– А, ладно, чего уж! И в самом деле – что, в праздник без пива? Смотри, главное русского не упустить.
– Не упустим, дядюшка Гюнтер! – обрадованно присаживаясь за столик, Михаэль радостно потер руки, подзывая слугу. – По паре кружечек нам… для начала… пока.
– Хватит и пары! – Гюнтер резко пристукнул ладонью по столу. – Упустим – не носить нам с тобой головы. Как перед ратманом оправдаемся?
– Да не упустим же, говорю ж. Сам же знаешь – русский в эту пору всегда в гавань приходит. Как раз мимо таверны и пройдет.
– Да знаю… А вдруг в этот раз не пойдет? Всякое бывает. Я на этой службе пятнадцать лет уже, а ты, Михаэль, всего-то три года.
Вот сейчас по две кружечки выпьем да на постоялый двор пойдем, к русскому.
– Что, прямо к нему?!
– Ну ты и дурень! Конечно же так, издалека, посмотрим. Ну, как всегда.
Сдвинув на затылок круглую кожаную шапку, Михаэль сдул с кружки пену и, с наслажденьем прикрыв глаза, сделал длинный пахучий глоток:
– Ох, и пиво же тут нынче! Нектар.
– Бросай кружку – идем, – неожиданно встрепенувшись, словно старый сторожевой пес, дядюшка Гюнтер торопливо вскочил на ноги. – Вон он!
– Угу, сейчас… Расплачусь только.
Давясь, Михаэль в два глотка допил пиво, кинул подбежавшему служке мелочь и, припустив со всех ног, бросился догонять напарника, шедшего за высоким парнем с длинными тёмно-русыми волосами. Русский! Он!
– Ну, вот. А ты говорил – упустим.
Русский был одет не особенно богато, но вполне изысканно и со вкусом, как и положено добропорядочному молодому бюргеру средней руки: желтые скрипучие башмаки свиной кожи, темные штаны-чулки, называемые модниками на французский манер – шоссы, – короткий камзол синего бархата, шитый бисером по воротнику, легкий светло-голубой летний плащ из бумазеи и такого же цвета шапочка с небольшим белым пером. Обычный молодой человек, не из «золотой молодежи», но не бедный и за собой следящий.
– Все понять не могу, – болтал по пути Михаэль. – Вот этот русский – такой молодой и уже… уже с поручениями!
– Мы с тобой тоже – с поручениями, – дядюшка Гюнтер ухмыльнулся и прибавил шагу.
– А я вот так думаю, – не отставал говорливый напарник. – Если мы все про него знаем, так почему бы не схватить, да не пытать?
– Э, дурная твоя голова! Схватить! Это уж только в самом крайнем случае.
– Да почему ж?!
– Да потому что этого мы уже знаем, – терпеливо пояснил дядюшка Гюнтер. – Он, кстати, тоже знает, что мы знаем, потому как не дурак – дураков на такие дела не ставят. Слышал песенку? Если ставишь ты на дело девять дураков, будешь ты десятым смело – ты и сам таков. Так что не дурак, нет… И нас с тобой наверняка уже в лицо знает – мы ведь давненько за ним приглядываем.
– И какой же тогда толк?
– А толк в том, что всякий человек слаб, и рано или поздно какую-нибудь ошибку все равно сделает – и тут уж мы с тобой, Михаэль, должны быть начеку. А уж ежели что упустим…
– Так я же и говорю – схватить!
Гюнтер помотал головой:
– Вот дурень! Говорю ему, говорю… Да! Еще одно – там, в Новгороде, на немецком дворе тоже наши люди имеются – о которых кому надо знают. И, ежели мы тут кого прижмем, они – там, наших. Все почестному и вполне справедливо, а потому, как говорит наш ратман герр Енеке, делай свое дело спокойно и службой – гордись! На тайной страже весь порядок и держится.
– Да я бы гордился, – не спуская глаз с русского, Михаэль шмыгнул носом. – Жалованье бы только побольше, а то что это – сорок гульденов в год!
– Не всякий ганзейский приказчик столько имеет! – строго прикрикнул напарник. – А что бы больше вышло – так послужи с мое.
С минуту оба агента шагали молча, потом остановились за углом, дожидаясь, пока преследуемый посетит книжную лавку. Хозяин лавки был давно прикормлен, так что на этот счет соглядатаи особо не волновались: ежели что, будет на кого списать промах – на лавочника!
Старый агент Гюнтер довольно щурил глаза от солнца, а его молодой напарник искоса посматривал на женщин – молодых привлекательных дам и сопровождающих их (не менее привлекательных) служанок с большими плетеными корзинами – видать, на рынок отправились. Тоже не такое простое дело, недаром в той же книжной лавке специальное наставление продается – как, когда и где что правильно купить.
– Эх, хорошо, – протянул Гюнтер. – А ты, Михаэль, послужи, послужи…
– А правда, дядюшка, что скоро стажевые отменят?
Старый агент едва не закашлялся:
– Что-о?! Это где же ты такую ересь слышал?
– Да так… болтали…
– А ты и уши развесил, дурак! – сердито засопел дядюшка Гюнтер. – Кто же тогда работать-то будет? Такие молодые ослы, как ты? А учить-то вас кому? Так что не-ет, шалишь, на стажевые никто покушаться не будет… разве уж только полные дурни, задумавшие все дело развалить – вражины! О! Смотри, смотри – выходит. Пойдем и мы.
Соглядатаи вновь поплелись за своим объектом, который, справедливости ради сказать, вел себя довольно прилично: парики не надевал, бород не клеил, в женское платье не переодевался, даже не пытался ускользнуть узенькими проулками. Одно удовольствие за таким ходить было!
– Прежний-то похуже этого был, – на ходу учил молодого дядюшка Гюнтер. – Как только ни чудил – и бегал, и скрывался, бывало, как-то раз даже нанял какое-то отребье с дубинами… ну, мы сразу же стражу вызвали… Бедные те были дубинщики! А потом и сами… без начальства – послали людишек, да те и задели нашего черта на узенькой улочке, переломали ребра. А ты не бегай! Не своеволь!
– Может, и этому стоит переломать?
– Не, этот себя прилично ведет. И ходит почти всегда по одним и тем же местам. Вот сейчас куда идет?
– Гуляет просто… Ай, нет – в контору ганзейскую… Слушай, дядюшка! А что же он новгородское подворье для своих дел не использует?
Гюнтер расхохотался:
– Там же полным-полно наших людей! Каждое слово ратманам известно будет… не-ет, этот русский далеко не дурак. Вот, сейчас зайдет в контору, поговорит, поболтает с моряками… а нам бы то неплохо послушать, у приказчиков-то и своих дел полно, чтоб они еще к болтовне разной прислушивались. Могут и не дослышать, не сообщить.
– Это – да-а!
– У каждого свое дело, – старый агент задумался и хлопнул напарника по плечу. – Слушай, Михаэль, давай-ка обгони да прибеги в контору первым. Ежели там ставни да окна закрыты – так сделай так, что распахнули, усек?
– Усек. Дело нехитрое.
Молодой соглядатай быстро пошел вперед да, обогнав неторопливо прогуливающегося по набережной русского, скрылся за углом – там был прямой путь к ганзейской конторе… ставни которой к моменту прихода русского оказались распахнутыми. Вот под окошком-то и устроился многоопытный дядюшка Гюнтер, внимательно прислушиваясь к каждому доносящемуся слову.
У другого окна слушал его молодой коллега.
Русский пробыл в конторе недолго, вышел еще до полудня и все так же, не торопясь, направился в гавань.
– Интересовался судами, отправляющимися в Нарву, – поспешно доложил Михаэль.
Гюнтер задумчиво кивнул:
– Я тоже слышал. Что ж, пошли в порт.
Из всех отходящих в Нарву – и далее – в Новгород, кораблей, русского интересовали исключительно двух- и трехмачтовые суда, большие и надежные, каковых, если отбросить традиционно одномачтовые когги, оказалось четыре – трехмачтовая каракка «Святая Инесса», два нефа – «Золотая Дева» и «Бургундия», плюс новомодный двухмачтовый когг «Сигизмунд», недавно сошедший с гамбургской верфи.
По словам матросов, «приятный молодой человек» расспрашивал именно о надежности и мореходности судов, а также об их охране, никаких особых поручений не выказывая – кому-либо что-либо в Новгороде передать вовсе не просил.
– Зачем тогда приходил? – недоумевал Михаэль.
– А, помнишь, в прошлый раз мы на «Бургундии» грамотку перехватили?
– Да-а, – молодой агент довольно прикрыл глаза и чуть было не споткнулся. – Обещанную награду нам, кстати, так и не выплатили! А сколько уже времени прошло? Безобразие!
– Согласен, – отрывисто кивнул дядюшка Гюнтер. – В удобный момент напомню об этом герру Енеке.
– Х-хе! Давно пора напомнить, давно.
Войдя на постоялый двор, молодой человек в светло-голубом плаще с улыбкой кивнул хозяйке:
– Доброго здравия, любезнейшая госпожа Магдалена.
– И вас храни Господь, герр Теодор. Не жарковато в плащике-то?
– Да нет, знаете ли, ветрено нынче.
– Вам обед, как всегда, в апартаменты подать?
– Да уж, сделайте такую милость, любезнейшая госпожа.
Герр Теодор еще раз улыбнулся хозяйке – пышнотелой, лет тридцати пяти, даме с выбивавшимися из-под апельсинового цвета чепца медно-рыжими кудряшками – и, провожаемый загадочно-томным взглядом (хозяйка явно благоволила своему молодому постояльцу), поднялся на второй этаж, где снимал небольшую – зато с отдельным входом – комнату, пышно именуемую «апартаментами» и соответствующим образом стоившую. Что ж, за удобства нужно было платить – а деньги, слава богу, имелись.
Войдя в комнату, молодой человек уселся за стол и, пододвинув к себе стоявший на нем массивный ларец, распахнул крышку. Губы юноши тронула легкая и немного презрительная усмешка: вот эта жемчужная пуговица лежала вовсе не так близко к стенке, а эта вот лента – совсем не той стороной… А, в общем-то, нынче покопались аккуратно, почти что и незаметно. Интересно, как в вещах?
Герр Теодор поднял крышку стоявшего у окна сундука… потом подумал и, открыв окно, распахнул пошире ставни… заметив, как поспешно отвернулась маячившая на углу парочка.
– Мои маленькие добрые друзья, – улыбнулся молодой человек. – Гюнтер и Михаэль, вы снова со мною. Ну, а как же? Думаю, на этот раз ратману Енеке уж придется поломать свою седую голову.
Герр Теодор прислушался, положив руку на подоконник, – на улице весело щебетали птицы. Да что бы им не щебетать? Весна. Лето скоро.
Глава 2
Серенада
Афанасия схватили прямо на улице, едва только он вышел с подворья. Просто взяли под руки, швырнули в возок, повезли… помчались. Интересно, кто такие? И куда?
Ехали, впрочем, недолго, отрок не успел и бока отбить, как распахнулась рогожка, и звероватого вида мужик в сером немецком кафтане нетерпеливо махнул рукой – вылезай, мол.
Выбравшегося на просторный двор – неужто княжеский?! – парня тут же повели в хоромы, в высокую каменную башню, выстроенную не так давно, но уже снискавшую себе в Новгороде дурную славу.
«Пытать будут», – оказавшись в просторном, освещенном горящими факелами подвале, расстроенно подумал Афоня, краем глаза опасливо посматривая на дыбу и блестящие палаческие инструменты, аккуратно разложенные на длинном, покрытом окровавленной рогожкою столе. В глубине подвала жарко пылал камин, сильно пахло нагретым металлом… видать – калили… чтоб сподручней пытать.
Да за что же?!
Сглотнув слюну, отрок дернулся было, но тут же почувствовав на своем плече сильную стальную руку:
– Охолонь!
Юноша оглянулся – палач! Ну, точно – палач. Голый по пояс, потный, с перекатывающимися под смуглой кожею мускулами, такой и щелкнет – убьет! Пегая растрепанная бородища, на волосах – тоненький ремешок… Отвратительная, мерзкая рожа!
Зачем-то подмигнув парню, палач прищелкнул пальцами, и его помощники – тоже те еще гады! – проворно сорвав с жертвы рубаху, подвесили бедолагу на дыбу… потянули… захрустели выворачиваемые суставы, отрок дернулся, закричал:
– Ай!
– Цыть! – снимая висевший на стене кнут, кат обернулся, прикрикнул: – Не торопитесь, парни. Спешка, она в любом деле вредна, а особенно – в нашем.
– Всегда знала, что ты немного философ, Мефодий! – в подвале вдруг прозвучал дивный женский голос, певучий и властный. – А ну, подойди.
Кат тотчас же бросил кнут, а висевший на дыбе Афоня приподнял голову, силясь увидеть ту, что имела здесь такую власть. Не увидел – лишь заметил, как шевельнулась бархатная портьера, делившая пыточную на две части. Портьеру эту отрок до того как-то не замечал, все больше на инструменты косился – страшно!
– Да, моя госпожа? – заглянув за портьеру, упал на левое колено палач.
– Не в полную силу, – шепотом приказала женщина. – Не жги! Так, попугай только… а потом поглядим.
Увы, Афанасий шепота этого не расслышал, а потому приготовился к худшему и, как только кат замахнулся кнутом, закусил губу…
Ожгло! Больно, да… но не так уж, чтоб совсем нетерпимо… Но это, вестимо, только начало… Такой оглоедище, ежели захочет, враз хребет перешибет, с одного удара!
– Не бейте меня, Христом-Богом прошу, – взмолился несчастный отрок. – Я вам все, что надо, скажу… и все для вас сделаю.
– Что ж, поговорим, – снова послышался все тот же голос. – Мефодий, оставь нас… и людей своих забери… как понадобятся – кликну.
Палач с подручным исчезли, ровно их тут никогда и не было. Зашуршала штора, и запахло чем-то таким приятным, так, верно, пахло в раю.
– Ну, поведай, что хотел.
Афоня глазам своим не поверил, увидев перед собой ослепительно красивую молодую женщину, девушку, с виду лет двадцати. Златовласая, и волосы вовсе не прятала: светлые, словно бы напоенные летним солнцем и медом, локоны так и струились волнами по плечам, стянутые лишь узким серебряным обручем. Длинное темно-голубое платье в талию, какие принято носить в немецких землях, красные шелковые вставки, серебряный поясок… и лицо! Красивее, пожалуй, и не бывает! Губки розовые, пухлые… васильковые очи из-под длиннющих ресниц смотрели строго, а на щечках играли ямочки. Нет, то не дева – ангел!
«Ишь, смотрит…» – усмехнулась про себя дева.
– Ты что же, парень, княгиню свою никогда не видал?
– Как же не видал, – Афанасий хлопнул ресницами. – Целых два раза. Правда, издалека – народищу-то вокруг толпилось.
– Поня-атно…
Хохотнув, красавица подошла к столу со страшными инструментами и вдруг, присмотревшись, вытащила какой-то свиток, да тут же вслух и прочла:
– Како пичуги трепещут, а рыбы сверещут, тако и ясно всем – весна… Мефодий!
– Иду, госпожа!
– Да нет, иди пока. Там стой… – дева неожиданно заулыбалась так весело, что и Афоне стало как-то светлее.
– Рыбы, Мефодий, между прочим, не «сверещут»… Да и вообще – я такого слова не знаю. Сам, что ли, выдумал?
– Выдумал, госпожа. Для рифмы.
– Ну-у… поэт ты изрядный, однако же и размер строфы соблюдать следует… Ох, чувствую, уделает тебя Яков Щитник, он, говорят, уже поэму целую наверстал, по типу «Илиады».
– Яков Щитник, госпожа моя, на «Илиаду» точно не способен. Не Гомер – куда уж!
– Значит, уделаешь его?
– У меня, чай, тоже поэма приготовлена. Называется – «О красной полонянице-деве и о возлюбленном ее вьюноше Елисее».
– Вот как? Про любовь, значит… Смотри, я на тебя сто флоринов поставила… и двух сенных девок.
– Не подведу, госпожа моя.
– Ладно, скройся… Ну, так как тут у нас?
Прислушивавшийся к не вполне понятной ему беседе отрок не сразу и сообразил, что красавица именно к нему обращается. Дернув головой, заморгал:
– А? Что?
– Ну, поведай, – усевшись рядом, на лавку, дева махнула рукой. – Что ты там хотел рассказать-то?
– Э… о чем, госпожа?
– О том, о чем уже говорил князю! Только на этот раз – правду, иначе пожалеешь, что и на свет белый родился!
А вот сейчас она на ангела вовсе не походила… нет, ангельски красивая – да… но такая, что, при нужде, прибьет не задумываясь. Даже наверняка сама и пытать сможет. Запросто! Вон, как глазищами зыркнула…
– Ну!!!
– Так я уже говорил, вот… – торопливо начал Афоня.
– Правду!!!
– Так я… госпожа… правду и говорил, зачем мне врать-то? Только…
– Что – только? – жестко переспросила красавица.
– Но то… мои думы только… мысли.
– Давай! Излагай мысли.
Отрок покусал губы:
– Я вот что подумал еще там… тогда. Гербы-то были тевтонские, да… одначе говорили рыцари промеж собой непонятно, не так, как тевтонцы… И еще! Серьга у одного в ухе была, а ведь устав орденский всякие украшения строго-настрого запрещает.
– Плевали они на устав, – дева презрительно отмахнулась. – А вот иная речь, это уже серьезно. Как говорили? Как аглицкие немцы? Французы?
– Как немцы германские… многие слова понимал, но не все.
Красавица вскинула брови:
– Так ты, значит, немецкую ведаешь.
– А как же, госпожа моя? Я же приказчик.
– Хорошо, – дева вдруг поднесла унизанные кольцами пальцы к губам… словно бы хотела погрызть ногти, да вот одумалась, спохватилась – не к лицу.
– Надеюсь, ты все же правду сказал.
– Клянусь Святой Софией! Что бы мне…
– Чего же князю про то не поведал?
– Так то лишь догадки мои… Как можно?
Девушка замолчала, задумалась, машинально перебирая палаческие инструменты. И так они звякали, так действовали парню на нервы, что тот не выдержал, осмелился подать голос:
– Госпожа… а что со мною теперь?
– Домой пойдешь, на черта ты мне сдался. Но язык за зубами держи, не то живо отрежем…
Очутившись на улице и вдохнув полной грудью теплый летний воздух, Афанасий не поверил своему счастью. Как же все-таки хорошо это все видеть, ощущать – и ласковое дуновение ветерка, и синее высокое небо, и блеск отражающегося в седом Волхове солнышка. Ах, господи-и-и… Неужели вырвался?
– Эй, парень, а ну-ка давай обратно. Что стоишь? Ты, ты!
Перст воинского человека – слуги – уткнулся отроку в грудь.
И не убежишь – поймают! Вон, до ворот-то – далеко, хоть и распахнуты настежь. А хоромы – да – княжеские! И что с того теперь?
Поникнув головой, Афанасий поплелся к башне… снова оказавшись в мрачной темноте пыточной. Злая красавица все так же сидела на лавке… вот обернулась:
– А, ты… Вот тебе, за все твои страдания.
На узкой девичьей ладони золотом вспыхнули флорины… или гульдены, парню сейчас не до того было, чтоб приглядываться, разбираться.
– Ну, бери, бери же.
– На колени падай, дурак, – подтолкнув, зашептал позади кат. – Благодари княгинюшку…
Так вот она кто! Пресветлая великая княгиня Елена!
– …только матушкой ее не называй – не любит.
Отрок бухнулся на колени, тут же забыв все указания:
– Благодарю за добро, княгиня-матушка!
– Хм, «матушка», – скривившись, совсем как простая девчонка, передразнила княгиня. – Вот же черт худой! Да я ненамного тебя и старше! Ладно… с этим все. Ступай, парень!
– Благодарю, ма… пресветлая княгиня!
– Ступай, ступай… Мефодий! Рыжего сюда давай. Поглядим, что там были за кораблики. Да! Нянькам скажи, пущай Мишеньку на улицу выпустят – погодка-то, эвон!
Княгиня очень любила маленького своего сынишку. Конечно, не так, как мужа, великого князя Егора – к маленьким детям и в те времена (да и в более поздние) не принято было слишком привязываться – детишки мерли, словно мухи, особенно во младенчестве. Из десятка родившихся выживало дай бог, трое-четверо, вот и у Елены с Егором второй ребенок во младенчестве умер, после чего князь вдруг озаботился устройством в Новгороде и других русских городах канализации и водяных уборных по типу того, что было в древности в Риме или в той же Орде, ныне вассальной. Ах, Орда… Вспомнив позорное рабство, бывшая ордынская пленница, княгиня Елена не удержалась, заскрипела зубами да ноготь погрызла в волнении – снова ведь мысль пришла, та самая, что уж не раз приходила. Снова подумалось – а что, если бы не случился тогда в Орде князь Егор… даже не князь еще, а атаман разбойной ватаги, князем это уж потом Елена его сделала, за что собой по сию пору гордилась! А как же?
И с Москвой справились, и с Ордой, все русские земли себе подчинили, прихватили и Польшу, и Литву, и Константинополь. Почти полмира! И все эти успехи – юная княгиня это точно знала – достигнуты во многом благодаря ей! Благодаря ее уму, сметливости, хватке… ну, и красоте, конечно. Была бы уродкой – полюбил бы ее Егор? Даже если бы и взглянул, так и то – с жалостью. Ах, Орда, Орда… Еленка оказалась там еще совсем юной, преданная и проданная родным дядькой, захватившим заозерский трон, на который именно она, Елена, имела все права…. И права эти так бы и остались попранными, кабы не Егор… да не сообразившая, что к чему, Елена. Ну, что светило в Орде знатной пленнице? Ничего хорошего. Даже если и выкупят, так дорога одна – в монастырь, уж что делают в Орде с пленницами, было известно каждому, какая тут потом чистота крови? А Егор на то не посмотрел, замуж позвал… то есть это Елен-ка ему намекнула, что, мол, неплохо бы… И ватага у любимого имелась верная, так что любой князек – попробуй, вякни! За жену – муж в полном ответе, а связываться с Егором желающих находилось мало. Сначала – атаман, потом – благодаря Елене – Заозерский князь, а ныне – уже и великий, Всея Руси! Хорошо, удалось змеищу московскую – Софью Витовтовну – в монастырь заточить. Еленка, конечно бы, и ее прибила не моргнув глазом, да муж не дал… добрый и благородный человек.
Юная княгиня любила мужа вполне искренне и всем своим сердцем, но понимала, что совсем его не боится – а это… это какая-то странная любовь: будоражащая, нежная, сладостная… Это ведь совсем новые ощущения, когда знаешь, что муж тебя никогда не ударит, не приласкает по голой спине кнутом, не оскорбит даже! От того сперва как-то не по себе было, но потом… Сейчас кажется – иного и не надобно! Никогда! Несмотря на юность, Елена многому научилась в Орде – научили! – знала, как ублажить мужчин, но мужа поначалу стеснялась… недолго. Он все воспринял так, как она и хотела… даже обрадовался, как молодая жена и хотела. Добрый, поистине святой человек… немножко не от мира сего даже. Как-то Егор даже рассказывал всякие забавные небылицы про волшебное княжество, где якобы когда-то жил, а в Заозерье очутился благодаря какой-то колдунье… и с помощью колдуний же хотел вернуться обратно, да не вышло. Еленка, конечно, всем этим глупостям не поверила, однако колдуний да волшбиц на всякий случай извела, почище римской святой инквизиции. А чтоб муженька не смущали, прелестницы!
– Государыня! – заглянула в подвал сенная девка – статная, рослая, черноокая, к Мефодию-кату неровно дышащая. – Государыня! Князь великий зовет по важному делу.
Сказав так, девица низенько поклонилась, бросив на мускулистого палача полный девичьего томления взгляд.
– Зовет? – поднявшись, княгиня махнула рукой. – Ну, пойду… раз по важному. Мефодий, рыжего отпускай тоже – все, что нужно, узнала и так.
– Слушаюсь, моя госпожа.
Поклонился и кат, а Елена быстро вышла во двор и, поднявшись по каменным ступенькам крыльца, вошла в горницу.
Великий князь Георгий (для Еленки – Егор) – статный, с густыми светло-русыми локонами, небольшим усиками и бородкой, настоящий красавец – находился в горнице не один, а с архиепископом Симеоном, коего юная княгинюшка давно уже приручила, превратив в верного своего соратника. Симеон был умный, глупых людей Еленка терпеть не могла, хоть и использовала без всякой жалости.
– Вот и краса наша, солнышко! – поднявшись с лавки, князь одернул длинный кафтан темно-голубого шелка, какой носили только особы королевской крови, и, приобняв жену за талию, поцеловал ее в щеку, ничуть не стесняясь проявлять свои чувства даже и при архиепископе. За это, кстати, Елена его еще больше любила!
– Здрав будь, муж мой, – улыбнулась княгиня. – Почитай, с тобой спозаранку не виделись. А с вами, святый отче, со вчерашнего дня. Случилось что?
Елена, как и дражайший супруг ее, давно уже научилась не тратить зря время на разные условности, о деле говорила сразу, того же и от других требовала.
– Случилось, – отец Симеон как-то нервно потрогал бороду. – Случилось. С Любека, от Феодора нашего, вестей нынче нет. А корабли в Нарву пришли – средь них четыре со многими мачтами. Договаривались ведь, чтобы с ними – и весть. Вот я и пришел – порассудить, покумекать.
По давней новгородской традиции, архиепископ, кроме духовных дел, еще и окормлял внешнюю политику, теперь уже не только новгородскую. Сделав Новгород своей северною столицей, князь Егор вовсе не рушил традиции, так что отец Симеон ведал и всеми шпионами, и тайными делами.
А Елена ему во всем помогала – в охотку! Вот и связь через многомачтовые суда – пока еще на Балтике редкие – она предложила, мол, так легче все проследить. И Федор, и многие другие соглядатаи – не только в Любеке, а и в прочих ганзейских городах – с каждым купеческим караваном весточку присылали. А ныне что же – ничего?
Егор пожал плечами:
– Вестей, что ль, у Федьки нету? Я ж, кажется, просил узнать…
– Послушайте, – вдруг всплеснула руками княгиня. – Давайте-ка все с самого начала начнем. Со вчерашних дел – я тут некоторых людишек, не в обиду сказано, по-новому допросила.
– Поди, в пыточной? – прищурился князь Егор.
Елена отвечала вежливо, с достоинством, как и полагается великой княгине:
– Ты, Егор, дурой-то меня не считай, ага! Я что, не понимаю? Ежели мне начать ноздри рвать или спину плетьми жечь, так я что угодно наговорю от боли да страха. Кнуту веры нет! Однако и пыточную можно использовать… когда у человека надежда остается. Тогда и пытать не надобно, достаточно кое-что показать…
– Ну, ладно, ладно, – тряхнув головой, примирительно промолвил князь. – Так что ты там напытала?
Фыркнув, Елена не выдержала, расхохоталась – знала, мужу нравится, когда она смеется. А, посмеявшись, продолжила с полной серьезностью:
– В ливонском лесу – не тевтонцы, и в море – не ганзейцы. Лучники, зеленые с белым, откуда? Я вам скажу – из Уэльса, из Англии, и, покуда английский король с французским замирился, лучники те подались в разные земли. И многих Жигимонт император нанял!
– Император… – негромко повторил отец Симеон. – А поди, докажи! Нам вредить – оно ему надо?
Егор прищурился:
– В открытую нет, а вот с Ганзой, с тевтонцами поссорить… На них ведь открыто показывали… и дали некоторым уйти. Мягко говоря – не самым опытным и умным.
– Тевтонцы не будут воду мутить, точно, – убежденно заявила Елена. – Кто Генриха Плауэна, магистра, из узилища вызволил, куда его свои же рыцари и засадили? На чьи деньги? Магистр добро помнит… больше того, знает, что ссориться ему с нами не с руки – вмиг раздавим! Или снова в темницу засунем – врагов у него множество, только свистни.
– Пока мы тут с вами гадаем – всюду наших людей бьют! – покусал губу князь. – И вестей ни от кого нету. Что же Федька-то? Может, и не жив уж более?
– Погоди, погоди… – княгиня задумчиво нахмурила брови. – Федька ведь всегда весточки посылал, даже когда не особо что и было. Просто, чтоб знали мы… Что, совсем ничего никому не передал?
– Хотел, – пригладил бороду владыко. – Наши люди в Нарве матросиков опросили… так, потихонечку… Подходил к ним в Любеке вьюнош, обликом на нашего Федю похожий…
Елена нетерпеливо фыркнула:
– Ну, ну?!
Читать бесплатно другие книги:
