Потаенный дворец Джеффрис Дайна
– Но, маман, ты нам лгала! Столько лет ты нам лгала. Что при этом испытывал мой английский отец? И как ты могла так поступить с ним, если любила Фридриха?
– Довольно! Хватит об этом. И больше чтобы я не слышала от тебя подобных речей!
Клодетта говорила сквозь зубы и вдруг обрушила на Флоранс бурный поток гневных французских слов, вызвав у дочери ответный поток слез.
– Мама, прекрати! Не говори со мной так!
Клодетта вскинула руку, словно намеревалась ее ударить. Флоранс вздрогнула, попятилась и споткнулась. Материнское лицо было перекошено гневом. Рука по-прежнему сжимала полольную вилку. И вдруг, размахнувшись, Клодетта с силой швырнула вилку в стену. Удар пришелся по кухонным часам. Стеклянный корпус разлетелся вдребезги, усеяв осколками пол. Мать ушла, хлопнув задней дверью.
– Мама! Нам нужно поговорить! – крикнула ей вслед Флоранс.
Убедившись, что Клодетта не вернется, Флоранс взбежала наверх, схватила одежду и побросала в чемодан. Вспышка материнской ярости потрясла ее до глубины души. По щекам текли слезы. Флоранс сердито смахивала их. Как могла Клодетта так обойтись с ней? Почему раньше она никогда в полной мере не осознавала, что мать способна на подобные вспышки? И чем кончилось это ее неведение? Флоранс вспомнились перепалки Элизы с Клодеттой. Однажды сестра накричала на мать, обозвав ту гарпией, отвратительным чудовищем из греческой мифологии. А Клодетта встала с дивана, взмахнула руками, словно крыльями, и бросилась на Элизу, горько посмеиваясь. Но Флоранс всегда обвиняла Элизу в недобром отношении к маман. Сейчас Флоранс впервые поняла, насколько права была ее сестра, и ей стало стыдно. Она не имела права осуждать Элизу. «А любила ли мать кого-нибудь из вас?» – тихо спрашивал ее внутренний голос.
Одно было ясно: если Клодетта не позволит ей говорить обо всем, что она узнала и с чем столкнулась во Франции, оставаться здесь нет смысла. Флоранс чувствовала себя глубоко задетой и оскорбленной. Бросив щетку для волос поверх вещей, она защелкнула замки чемодана, сбежала вниз и заглянула в гостиную проверить, не оставила ли там чего. В гостиной было тихо. Из открытого фасадного окна тянул ветерок, шевеля край последней записки Розали, которая до сих пор лежала на кофейном столике.
Глава 6
РОЗАЛИ
Париж, 1925 год
Розали Делакруа торопливо вышла из юго-западной части Люксембургского сада и углубилась в грязноватые улочки Монпарнаса. Ее путь лежал мимо «Кафе-дю-Дом». Не так давно знаменитое кафе преобразилось и стало по-настоящему шикарным. Там появились зеркальные стены, а из цветов доминировали малиново-красный и золотистый. Сюда приходили, чтобы на других посмотреть и себя показать. Ноздри Розали улавливали дым сигарет «Житан» вперемешку с вонью сточной канавы и газом из немногих уцелевших газовых фонарей. А из кафе тянуло невероятно чувственным ароматом духов «Шалимар».
Она любила богемный Монпарнас, где из полутемных залов кафе и баров струились звуки джаза. Это называлось le jazz-hot[6]. Страстные, необузданные, откровенно плотские. В них слышалась свобода, которой так жаждала Розали.
Подойдя к нужному месту, она толкнула дверь из дымчатого стекла и увидела владельца заведения Джонни Купера.
– О’кей, – с отвратительным американским акцентом произнес он и улыбнулся.
Жуткие зубы Джонни заставляли усомниться, американец ли он. Розали была уверена, что имя он себе придумал, чтобы привлекать побольше американских туристов в сказочный «Город света». В клубе даже подавали столь любимые американцами гамбургеры. Гостей обслуживал приехавший из Лондона официант по имени Норман, с которым Розали намеревалась совершенствовать свой английский.
– Отлично, – ответила она Джонни, и тут ее окликнули.
– А ты не очень-то спешила, – сказала ей девушка и, затянувшись в последний раз сигаретой «Голуаз», раздавила окурок на плитках пола. – Пошли.
– Я не могла улизнуть, пока они не улягутся, – пояснила Розали.
Темноволосую и темноглазую девушку звали Ирен. Она жила в трущобном районе, куда во время войны хлынули беженцы.
– Если ты считаешь, что тебе тяжело, побывала бы в моей шкуре, – сказала на это Ирен.
Розали знала, в каких стесненных условиях ютятся парижские бедняки. Если она мечтала вырваться из рамок регламентированной буржуазной жизни, такие, как Ирен, стремились вынырнуть из нищеты. Ирен входила в небольшую группу молодых танцовщиц, с которыми Розали предстояло сегодня выступить в заднем помещении клуба. Ее сценическим костюмом будут перья розового фламинго, едва прикрывающие бедра и грудь.
– Ну как, готова танцевать? – спросила Ирен. – Все-таки первый раз выступаешь.
Розали кивнула, хотя вся была на нервах.
В тусклом свете крохотной раздевалки она сняла одежду, оставшись в золотистом костюме. Этот костюм она сшила сама, увидев в журнале «Вог», который выписывала мать. Наряд, скопированный ею, принадлежал американской кинозвезде Мэрион Дэвис.
– Недурненько, – заключила Ирен, осмотрев ее с головы до ног. – Но личико тебе надо сделать поярче. – Розали нахмурилась, однако Ирен была непреклонна. – Садись!
Розали послушно села. Ирен открыла стоявшую на столике коробку с набором косметики.
– Губки, дорогуша, сделаем тебе ярко-красными. Помады не пожалеем и нарисуем тебе идеальный контур. Великолепно сочетается с твоими рыжими волосами. И глазам добавим выразительности. Ты знаешь, что у тебя потрясающие глаза?
– В самом деле?
– Не прибедняйся, ты же знаешь. Такой чудный синий цвет. Ты похожа на Лейлу Хайамс, хотя глаза у нее и другого цвета.
– Кто это?
– Киноактриса. Невероятно хорошенькая. Лицо сердечком и потрясающий рот. Совсем как твой. Тебе не мешало бы волосы подстричь, сделать такой длины, как у нее. – Ирен нагнулась и взяла журнал из кипы, лежащей на полу. – Вот она. Пока еще не слишком известна, но за этим дело не станет.
Розали всмотрелась в фотографию женщины с впечатляющими глазами и вьющимися коротко подстриженными волосами.
– Рада, что ты брови выщипала, – продолжала Ирен. – Я их сделаю потемнее.
– Я не хочу походить на клоуна.
Ирен уперла руки в бока и сделала вид, что обиделась.
– Вот как!
Розали не терпелось примкнуть к женщинам постарше, танцевавшим и развлекавшимся с тех самых пор, как семь лет назад закончилась война. Тогда она была еще мала. Но сейчас, в свои девятнадцать, ей не терпелось наверстать упущенное. Париж упивался необузданной свободой. Теперь настал и ее черед вкусить фривольности, хотя это и придется делать тайно. Чтобы добраться сюда, она надела старое отцовское пальто, под которым спрятала свой откровенный сценический костюм.
Париж обожал чернокожих американских джазовых музыкантов. Сегодня для них будет играть обаятельный Сол, приехавший из Нью-Йорка, – немногословный красавец с меланхоличными глазами и обворожительной улыбкой. Из раздевалки было слышно, как он разогревается перед выступлением. Чувственные ноты, долетавшие сюда, будоражили Розали, успокаивали и поднимали настроение. Ирен закончила возиться с ее лицом. Обе вышли и встали в складках занавеса, закрывавшего небольшую сцену. Сол кивнул Розали и продолжил свое занятие.
Но в мире, куда она так стремилась попасть, существовали не только развлечения. Наряду с чувством свободы и безудержного оптимизма, когда кажется, что все возможно и достижимо, была и опасность. В Париже набирало силу новое правое движение.
– За этими следи в оба, – предупредила ее Ирен перед выходом на сцену. – Если что – сразу сматывайся.
– А как я их узнаю?
– Этих ублюдков ты сразу узнаешь.
Ублюдки, о которых говорила Ирен, именовали себя «Молодыми патриотами». Их вдохновляли фашистские идеи Муссолини, и они люто ненавидели коммунистов. Но среди посетителей заведения Джонни коммунистов не было. Здесь собирались начинающие писатели и художники, чтобы выпить, угоститься недорогими тулузскими колбасками с картофельным пюре и поговорить о литературе и живописи. И тем не менее коммунистическая партия быстро росла и дерзко заявляла о себе. На парижских улицах вспыхивали стычки. Розали очень не хотелось, чтобы нечто подобное произошло в кафе. Только ареста ей не хватало. Она и так серьезно рисковала.
Ее сугубо традиционная семья жила в богатом Шестнадцатом округе, неподалеку от парков, и занимала квартиру в доме XVII века с высокими потолками и чугунными балконами, откуда открывался удивительный вид на Сену. Но жизнь округа казалась Розали сонной. Такими же были и его обитатели. Ожидания и напрасные надежды, возлагаемые на нее родителями, ощущались ловушкой. Розали хотелось бурной и яркой жизни, и она была полна решимости жить именно так.
Она вслушивалась в музыку, ожидая момента, когда нужно будет выйти на сцену.
– Рано еще, – прошептала Ирен, удерживая ее за локоть. – Жди, пока я не вытолкну тебя.
Сегодня Розали наконец-то исполнит свое предназначение и станет дочерью-бунтаркой, в чем ее упрекали с ранних лет. Уже давно она поняла нехитрую истину: да, она постоянно разочаровывала родителей, но ведь они тоже разочаровывали ее. И сейчас, вся на нервах и одновременно взбудораженная, она готовилась осуществить то, чего ей хотелось.
А ей хотелось что-то представлять собой, чего бы это ни стоило. Ей хотелось быть иной, жить в большом, волнующем мире: красочном, пульсирующем энергией. В мире, где исполняются мечты.
Музыка поменяла ритм. У Розали заколотилось сердце. Пора. Это был сигнал их выхода на сцену.
– Вперед, – прошептала Ирен и вытолкнула ее на сцену.
Глава 7
С момента первого выступления Розали прошло несколько недель. Этим субботним вечером она готовилась в очередной раз выйти на сцену. «Бар Джонни», как называлось заведение, был полон. Обилие света и смеха вокруг вызывало у Розали нервозность. Ей казалось, что эта яркая, блистательная часть Парижа вдруг поднимется в воздух и исчезнет, а она тогда будет вынуждена вернуться в унылый мир своих родителей. Она быстро оглядела лица собравшихся. Так она делала каждый вечер. Мало ли, вдруг среди зрителей или посетителей бара окажется кто-нибудь из родительских друзей. Вероятность этого была крайне мала, и все же Розали продолжала изучать публику. Не увидев знакомых лиц, она облегченно вздохнула. Тело наполнилось приятной энергией. Еще немного – и она поднимется выше облаков и будет вечно там парить. Глядя на нее, Ирен покачала головой. Жест не был осуждающим. Скорее отрезвляющим. Он вернул Розали в реальность.
– Опять витаешь в облаках?
– Я?
– Спустись на землю, девочка. Ты не в раю, а в «Баре Джонни».
Ирен была права. Она в баре. Здесь и сейчас. И это хорошо… до поры до времени.
– Пошли, – сказала Ирен и затушила окурок сигареты. – Пора опять подрыгать ногами. Удивляешь ты меня своими большими идеями, – со смехом добавила она.
– А ты разве не мечтаешь?
– Я? Нет. Я довольствуюсь тем, что идет мне в руки.
Танцовщицы начали второе выступление. От сигаретного дыма у Розали першило в горле. Но ей удалось не сбить дыхания и плавно войти в ритм музыки. Танец был ее любовью, жизнью, страстью. Она улыбнулась Ирен и еще трем кружащимся танцовщицам. Девушки весело вскидывали руки, а в следующее мгновение склонялись почти до пола, чтобы затем совершить фантастические прыжки. Розали танцевала профессиональнее всех – сказывались десять лет занятий в балетной школе. Ей нравилось растворяться в звуках прекрасной игры Сола, когда сам воздух вибрировал, а звук ощущался всем телом.
Выступление закончилось. Розали услышала громкие голоса и по лицу Ирен поняла, что подруга их тоже услышала. Радостное возбуждение на сцене сменилось напряжением. Сегодняшняя атмосфера в зале была не похожа на прежние вечера. К неистовой жажде развлечений примешивалось тревожное чувство скорой беды. У Розали оно появилось еще несколько минут назад, но она не могла понять, с чем это связано. И вот… Вслед за криками послышался треск и грохот, как будто опрокинули столик. Снова грохот и звон разбитого стекла. Сол перестал играть и жестом показал танцовщицам, чтобы уходили со сцены. В зале появилась группа молодых мужчин, двигавшихся со стороны бара. Они хватали стулья, которыми били всех, кто оказывался у них на пути. Розали помчалась в раздевалку, набросила пальто и вернулась на сцену. К этому времени громилы из «Молодых патриотов» взяли Сола в кольцо. К шуму и смятению в зале примешивался едкий дым. Розали не понимала, откуда он распространяется. Ее сердце бешено колотилось. Интуиция требовала бежать отсюда, но Розали не могла. Она должна помочь Солу, и как можно быстрее. Она бросилась к музыканту, однако Ирен вцепилась в нее и сердито прошептала:
– Ему ты не поможешь. Себя спасай.
Выйти из зала можно было только через бар, где сейчас творилось невообразимое. Кричали мужчины, визжали и плакали женщины и девушки. А к драке спешили примкнуть все новые участники. Оттолкнув Ирен, Розали бросилась вызволять Сола. Одного из нападавших она схватила за руку и попыталась оттащить от музыканта. В этот момент чей-то локоть ударил ей в висок. Розали отлетела в сторону, безуспешно пытаясь за что-нибудь схватиться. Спасительных предметов не было, и она упала, ударившись головой о ступеньку. Перед глазами мелькнула яркая вспышка, а затем все погрузилось в темноту.
Когда она очнулась, в голове гудело. Болел разбитый висок. К этому времени зал наводнила полиция. Розали увидела, как полицейские защелкивают наручники на запястьях сопротивляющегося Сола и нескольких парней из «Молодых патриотов». Те огрызались и пытались отбиваться. Полицейский помог Розали встать на ноги. Она уже хотела поблагодарить, как вдруг он защелкнул наручники и на ней.
– Но я же ничего не сделала, – возразила она.
– Тогда почему у вас все лицо в крови?
Розали ощупала щеки. Пальцы уткнулись во что-то липкое.
– Боже! У меня кровь! – ужаснулась она, взглянув на руку.
– Совершенно верно, – прищурился полицейский. – И что же благовоспитанная девушка делала в подобном заведении? Сколько вам лет?
– Двадцать один, – соврала она и ощупала рот, боясь, не сломала ли зуб.
– Двадцать один? В таком случае я мэр Парижа. Отвезем вас в участок, там установим ваш настоящий возраст.
Розали попыталась застегнуть пуговицы пальто, чтобы скрыть фривольный сценический костюм.
– Не трудитесь, мадемуазель. Я уже видел ваш более чем скудный наряд. Значит, к мужчинам пристаете?
– Разумеется, нет.
– Это вы расскажете в участке, если только вам нечего мне предложить.
Полицейский расхохотался. Розали лягнула его в лодыжку. Полицейский крепко схватил ее за руку и поволок к ожидавшему фургону. Напрасно она требовала немедленно ее отпустить. Розали втолкнули в фургон.
Ранним утром дверь камеры, где Розали провела ночь с двумя женщинами, чьи лица были обезображены синяками и кровоподтеками, распахнулась, и вошел полицейский. Попав в камеру, Розали попыталась рукавами пальто стереть с лица кровь и макияж. Ей удалось убрать ярко-красную губную помаду. Она надеялась, что стерла и румяна со щек, а вот брови и веки… на этот счет у нее имелись серьезные сомнения. Зеркальца при ней не было, но ей не хотелось, чтобы родители увидели ее размалеванной, как шлюха. Эти слова мать неизменно отпускала в адрес женщин легкого поведения. Полицейский жестом велел Розали следовать за ним. Они прошли по длинному коридору, провонявшему потом и табаком, поднялись по лестнице и оказались в тесной комнате на задворках полицейского участка. Там стоял ее разгневанный отец.
– Благодарю вас, месье полицейский, – почти не разжимая губ, произнес отец, отчего слова были похожи на шипение. – Смею вас уверить, что такое больше не повторится.
– Рад слышать, месье.
– И я могу рассчитывать, что эта история не получит огласки?
Полицейский кивнул и похлопал себя по карману. Чувствовалось, отец хорошо ему заплатил.
Розали открыла рот, пытаясь объяснить случившееся. Отец поднял руку:
– Ни… слова.
Он вытолкнул дочь в другую дверь и вышел сам.
Домой ехали молча. Розали ломала голову над правдоподобным объяснением. Ее пальто было застегнуто на все пуговицы, и потому отец не видел, что внизу. Пожалуй, она скажет, что подруга позвала ее посидеть в баре за выпивкой. Такое объяснение явно не понравится родителям, но сказать правду она ни в коем случае не могла. Каково было бы родителям узнать, что она работает танцовщицей в «Баре Джонни»! У ее властного отца мог случиться припадок, а мать, не догадывающаяся, чем занимается дочь, закатила бы истерику. Родители и понятия не имели о настоящих удовольствиях.
Отец Розали занимал высокий пост в Министерстве общественных работ. Он гордился тем, что во время послевоенной неразберихи и непонимания между министрами способствовал осуществлению всех задач, касающихся восстановления Франции. Карьера означала для него все, а к жене и детям он относился с едва скрываемым безразличием.
Своей тайной Розали поделилась лишь с сестрой. Клодетта, которая была старше ее на девять лет, пообещала не разглашать тайну, однако настоятельно посоветовала бросить это занятие. Сестра жила в Англии с мужем и тремя дочерьми: Элен, Элизой и малышкой Флоранс. Ее муж был наполовину французом и наполовину англичанином. Клодетта регулярно навещала родителей, а в промежутках Розали остро недоставало присутствия сестры. В родительском доме не было душевного тепла, зато там очень пеклись о соблюдении внешних приличий. Всякое проявление чувств подавлялось. Розали внушали, что ее обязанность – стать хорошей женой и матерью. Клодетта была единственной, кого она любила.
Дома родители устроили ей отвратительный допрос с пристрастием, однако Розали твердо держалась придуманной истории: во всем виновата подруга, которая позвала ее в «Бар Джонни» и сбила с пути истинного.
– А что это за черная гадость у тебя вокруг глаз? – сердито спросила мать.
– Я…
– Кто эта подруга? – перебила ее мать, не дождавшись ответа.
Отца больше интересовало другое.
– Я не потерплю, чтобы ты якшалась с коммунистами! – твердо заявил он.
– Я их вообще не видела, – твердила Розали, что было абсолютной правдой.
Отец поддерживал «Аксьон франсез» – правую националистическую организацию, которую, если верить слухам, финансировал парфюмер, предприниматель и газетный издатель Франсуа Коти. Если верить тем же слухам, у знаменитого парфюмера было предостаточно любовниц и незаконных детей, но отец Розали закрывал на это глаза. Ему было гораздо важнее, что за годы войны Коти стал одним из богатейших людей Франции и поддержал несколько его проектов реконструкции. При всей смеси правды и домыслов, окружавших личность знаменитого парфюмера, ясно было одно: он и другие деятели правого крыла усиленно насаждали в народе страх перед коммунистами, чтобы уберечь Францию от социализма.
Мать по-прежнему требовала назвать имя подруги, подбившей Розали отправиться в бар.
– С этой девушкой я познакомилась в балетной школе, – соврала Розали. – Зачем тебе ее имя? Она уже ушла оттуда.
– Так вот, больше не смей с ней встречаться! – заявила мать. – И вообще, тебе пора попрощаться с балетом. Я позвоню в школу и отменю твои дальнейшие занятия. Зато ты будешь чаще ходить на уроки машинописи. – (Розали тихо застонала.) – Для балерины ты слишком высока ростом и слишком…
Мать не договорила, но Розали и так знала окончание фразы. Да, у нее было совсем не балетное телосложение, что явилось одной из причин, почему Джонни охотно взял ее на работу. Американцам нравились женщины, у которых было за что подержаться, а не тощие и плоские парижанки-доходяги.
– Тебе пора найти подходящего мужа, – продолжала мать. – Иначе останешься старой девой. Ты же не можешь вечно жить под нашей крышей и делать все, что тебе в голову взбредет.
Розали отвернулась. Когда она найдет своего избранника, то сразу поймет: это он. У нее запоет сердце, она будет задыхаться от страсти. Ни одна из кандидатур, предлагаемых матерью, не вызывала у нее ни малейшего трепета.
Глава 8
Бородатый человек с носом картошкой, внимательно разглядывавший Розали, в одинаковой степени мог быть и художником, и преступником. Она пыталась заглянуть в его водянистые глаза под тяжелыми веками, но человек упорно смотрел на ее левое ухо. Судя по лопнувшим венам на щеках, он был пьяницей. Розали вовсе не желала с ним знакомиться, однако Ирен потащила ее к бару.
Незнакомец прищурился, и внутри Розали что-то шевельнулось. Наверное, предостережение. Розали с недоумением посмотрела на подругу. Почему та настаивает на знакомстве?
– Это Пьер, – сказала Ирен, игнорируя ее недоуменный взгляд.
– Выпить хотите? – спросил он.
Розали заметила у него два выкрошенных передних зуба, затем посмотрела на обувь Пьера. Обувь могла сказать многое о владельце. На ногах Пьера были дорогие итальянские кожаные ботинки.
– Перно, пожалуйста, – подняв голову, сказала она.
– Хороший выбор, – похвалил Пьер.
– Пьер хочет кое-что тебе рассказать, – сообщила Ирен.
– Что, в самом деле? – спросила Розали, постукивая по барной стойке.
Прежде чем заговорить, Пьер стал разглядывать ее лицо, отчего ей стало не по себе. В его взгляде было что-то угрожающее. Она видела, как напряглась у него кожа вокруг глаз. Казалось, он что-то прикидывает в уме.
– Как бы вы повели себя, скажи я вам, что у вашего отца есть секрет? – наконец спросил Пьер.
Розали нахмурилась. Откуда этому человеку известно, кто ее отец?
– Я бы посмеялась над вами, – ответила она.
Что-то внутри подсказывало ей: стоит связаться с этим типом – и обратного пути не будет.
Пьер склонил голову набок и вновь пристально посмотрел на Розали:
– Это было бы ошибкой.
– Откуда человек вроде вас может что-то знать о моем отце?
– Я могу передать сведения полиции.
Опасность расходилась от него волнами, подобно приторно-сладкому запаху одеколона.
– Что это за сведения? – спросила Розали.
Он нацарапал несколько слов на клочке бумаги, увидев которые она удивленно изогнула брови.
– Ну как? – усмехнулся Пьер. – Вам интересно спасти отцовскую репутацию?
– У вас есть доказательства?
– Есть.
– И что вы хотите взамен?
– Скромное вознаграждение.
– Насколько скромное?
Дверь бара широко распахнулась. Вошла компания богатых молодых людей, несколькими годами старше Розали. Они смеялись и подшучивали друг над другом, споря, какой сорт шампанского будут пить. «Какие веселые парни», – подумала она, и ей отчаянно захотелось быть одной из них.
Пьер прошептал ей на ухо.
– У меня таких денег нет.
– Уверен, вы решите эту задачку.
Розали еще раз взглянула на богатую компанию и, быстро приняв решение, повернулась к Пьеру:
– В таком случае встретимся послезавтра. Мне еще надо посмотреть на ваши доказательства.
– Нет! – отрезал Пьер. – Встретимся завтра.
На следующий день, пока мать дремала в гостиной, устроившись в шезлонге, Розали прокралась в родительскую спальню. Из-за тяжелых бархатных штор там царил полумрак. Она сознавала рискованность затеи. Куда безопаснее было бы дождаться, когда мать отправится на традиционный еженедельный обед с подругами.
Неужели Пьер действительно обратится в полицию? Какие сведения у него есть? Всю ночь Розали провалялась без сна, крутя эту ситуацию в голове. И теперь она вставила похищенный ключик в замок старинной шкатулки для драгоценностей, которую мать хранила на полке гардероба. Отец намеревался установить в квартире сейф, но, к счастью для Розали, его намерение еще не осуществилось. Она открыла шкатулку, подняла отделанную перламутром крышку, затем выдвинула нижний ящичек, обитый атласом. Внутри, в бархатных мешочках с завязками, хранились самые мелкие украшения. Розали годами примеряла фамильные драгоценности, а мать и не догадывалась. Розали взяла пару сверкающих сережек, отсутствие которых вряд ли будет замечено, вместе с бархатным мешочком. Услышав шаги в гостиной, она быстро вернула шкатулку на место, покинула спальню и бесшумно помчалась к себе в комнату.
Этим вечером она танцевала, как никогда прежде. Ее движения были предельно чувственными и даже опасными. В зеркалах на стенах переполненного, прокуренного зала отражались огни. Розали убыстряла темп, качая бедрами и ощущая себя колдуньей. Потом она повернулась к залу спиной и завертела задом, скромно прикрытым перьями. Послышались ликующие возгласы зрителей. Она вскидывала ноги, изгибалась всем телом. Эротичность ее танца заряжала и без того возбужденную аудиторию, приводя на грань неистовства.
Когда выступление закончилось и шум стих, Розали отправилась на разговор с Пьером. На этот раз Ирен благоразумно отошла, понимая, что она здесь лишняя.
– Вы принесли то, что мне нужно? – спросил он, когда они, взяв выпивку, уселись в нише.
Розали осторожно показала ему серьги.
– Миленькие! – присвистнул он. – Но я говорил про наличные деньги.
– Я не смогла их достать. Это бриллиантовые серьги, и они стоят гораздо дороже.
– Зато их и проследить легче, – поморщился Пьер.
Розали улыбнулась. Разговор начинал ей нравиться.
– Уверена, вы решите эту задачку. Так что у вас есть для меня?
Пьер шумно вдохнул, затем наклонился к Розали:
– Все не так просто. Начну с того, что ваш отец пользуется чужим именем.
– Да? – недоверчиво нахмурилась Розали. – С какой стати это ему понадобилось?
– Чтобы обманывать правительство.
– Не говорите глупостей! – засмеялась она. – Теперь понятно, что вы ничего не знаете о моем отце.
Пьер наклонил голову и фальшиво улыбнулся:
– Мне довелось прочесть статью, в которой цитировали вашего отца. Там же была его фотография.
– Знаю, о какой статье речь. Ее напечатали в «Тан». Он говорил об успехах в восстановлении Франции после войны. Он работает в этом департаменте.
– И вы им гордитесь?
Розали фыркнула:
– У меня с отцом не те отношения, а вас это вообще не касается.
– Значит, вам не интересно узнать, что ваш отец создал свою небольшую строительную компанию?
– Боже, какая скука!
Пьер снова наклонил голову:
– Так вот, в эту несуществующую компанию были влиты значительные суммы государственных денег за несделанную работу.
– И где, черт побери, вы добываете все эти сведения?!
– У меня есть свои источники.
– Да? Ну так идите в полицию.
Пьер прищурился:
– Полиция за такие сведения не платит.
– И вы принесли доказательства?
Пьер протянул ей папку:
– Вы найдете их здесь. Моя кузина – назову ее так – работает в банке, куда поступают деньги и откуда ваш отец их получает. Как я говорил, ваш отец пользуется подложным именем, но моя кузина узнала его по фотографии в «Тан».
– Где находится банк?
– Все есть в папке. Банк находится в дальнем пригороде, и при других обстоятельствах никто бы не узнал вашего отца. Правительственные чиновники – это, как правило, серые, безликие люди. Опять-таки при других обстоятельствах его лицо не появилось бы в газете, но, поскольку в его министерстве сейчас нет министра, пришлось светиться ему.
– Но зачем моему отцу понадобилась подставная компания? Бессмыслица какая-то!
– У вашего отца есть и другой секрет, о котором вы тоже не знаете.
Розали уставилась на него, ощущая неприятное чувство в груди.
– Неужели вторая семья?
– Спешу успокоить вашу душу: нет, – засмеялся Пьер. – Он склонен к азартным играм.
– Где?
– В частных тайных клубах.
– А почему бы вам не пойти прямо к моему отцу?
Пьер скривил губы:
– Потому что он мигом взбрыкнется, а меня, скорее всего, арестуют как шантажиста.
– Вы и есть шантажист.
– Возможно. – Пьер взял серьги и улыбнулся. – Но я не жаден. Этого мне вполне хватит.
– Кто еще знает об этом?
– О банке знает только моя кузина. Но у меня есть помощник, который работает в одном из частных клубов. Каждому из них известна лишь часть правды. Я единственный, кто соединил обе части и сделал выводы.
На следующий день – это было воскресенье – Розали не находила себе места. Ее нервы натянулись до предела. Показывать папку отцу или нет? Если покажет, он разозлится, в том числе и на нее, и будет все отрицать. А если утаить, что тогда? Аппетиты Пьера и его кузины могут возрасти. Шантажист потребует новой дани или даже обратится в полицию. Если разразится скандал, ее семья потеряет все. Отец может попасть в тюрьму. Розали не относилась к отцу с обожанием, но и ненависти к нему не испытывала. Во всяком случае, если она отдаст ему папку, это убережет его от позора и бесчестья.
Обед, как всегда, тянулся долго и уныло. Мать жевала еле-еле. Нервничающая Розали постукивала ногой по полу, за что родители отчитали ее, напомнив о правилах поведения за столом. Едва встав из-за стола, она сбегала к себе в комнату и вернулась с папкой.
– Папа, тебе нужно это посмотреть, – сказала она, протягивая папку отцу.
Тот даже головы не поднял.
– Ты же видишь, я читаю. Положи, потом взгляну.
– Папа, твое чтение обождет. Это важно.
– Не смей так разговаривать с отцом! – взвилась мать. – Что ты себе позволяешь?
– Но маман…
– Хорошо, давай сюда, – сказал отец и взял папку.
Розали с беспокойством следила, как он открыл папку и начал читать. Его лицо побледнело.
– Что это? – спросила мать.
Отец отвернулся. Тогда мать вырвала у него папку.
Розали застыла на месте и затаила дыхание. Отец глядел в пол и тяжело дышал.