Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца Михеев Михаил

– А девушка красивая.

– Я женатый человек, да и вы, Эрвин, тоже.

Роммель лишь усмехнулся, но ничего не сказал. Так и закончился этот не в меру насыщенный событиями день.

На следующий день была церемония награждения. Рыцарский крест – награда при таких раскладах вполне ожидаемая и заслуженная, и, получая ее, Колесников ощутил настоящую гордость, хотя вроде бы должно было оказаться наоборот. Германия, фашисты, враги… Но ведь награда-то заслуженная! А главное, за таких же врагов. Будучи человеком, воспитанным на советском интернационализме, позже насмотревшимся на то, как начали относиться к русским те, кого эти самые русские вытащили из грязи, и пережившим и лихие девяностые, и хамство «цивилизованного мира», Иван Павлович имел вполне конкретные взгляды на международные отношения. Описывались они всего двумя фразами: «У России нет друзей, только враги и временные союзники, которые могут завтра стать врагами» и «Да хоть сдохните все, нам от этого не тепло и не холодно». Так что никаких угрызений совести в отношении уничтоженных британцев он не испытывал.

Там же он впервые увидел Гитлера. Точнее, Лютьенс-то его видел и раньше, воспоминания остались, вот только искаженные восприятием адмирала. Колесников же имел возможность лицезреть фигуру главного злодея двадцатого века впервые в жизни, и, надо сказать, впечатления оказались неоднозначными.

На растиражированный советскими фильмами образ Гитлер походил только мордально. Правда, здесь сходство было почти фотографическим, но на том оно и заканчивалось. Гитлер не выглядел психом или неадекватом, напротив, это был весьма обаятельный человек с буквально прущей во все стороны харизмой. Пожалуй, неудивительно даже, что он сумел не только захватить власть в Германии, но и до последнего момента, до самой смерти пользовался непроходящей поддержкой населения. А еще он умел и любил быть ведущим шоу – именно участником такого действа чувствовал себя Колесников.

С другой стороны, почему бы и нет? Процесс у режиссера получился весьма занимательным. Само-то награждение ладно, но экспрессивная речуга, фото на память, потом выступление лично доктора Геббельса… На местных, зрелищами неизбалованных, такое должно действовать убойно. Можно не сомневаться, что с завтрашнего дня еще и в кинотеатрах крутить начнут – вон, оператор над камерой склонился. Единственно, концовку подзатянули, а может, просто Колесников начал терять интерес к происходящему.

Беседа с фюрером тоже не принесла чего-либо неожиданного. Как и предсказывал Редер, от флота требовали закрепить успех. Правда, Гитлер оказался неожиданно вменяемым и осторожным, но все равно пришлось пообещать ему, что флот, пусть и ослабленный, максимально активизирует свои действия. Скорее всего, первое лицо государства уже имело разговор с Гиммлером, и слова адмирала падали на хорошо унавоженную почву. В результате карт-бланш на задействование любых необходимых сил и средств для скорейшего ремонта «Шарнхорста» и достройки авианосца был получен. А активизация действий… Ну, это уж как получится.

Вечером он ужинал в гордом одиночестве. Просто из-за церемоний с последующими разговорами пропустил обед, а на полагающемся к церемонии банкете все было как-то несерьезно. Это вам не Россия, где если уж праздник – так чтобы наесться от пуза. Здесь все по-немецки, в смысле, по чуть-чуть. Поэтому непривычный к такому подходу мозг Колесникова солидаризировался с привыкшим к сытным флотским харчам желудком адмирала Лютьенса.

Выход был прост – вернувшись в гостиницу, он направился в ресторан, и, хотя до момента, когда все начнут подтягиваться сюда, чтобы вкусно поесть, было еще далеко, накормили его без проблем. Ну и на финал – классические немецкие копченая рулька и пиво – у-у-у! Такого вкусного пива Колесников в жизни не пил, в его времени, похоже, производить по-настоящему хорошие напитки давно разучились. И, хотя Лютьенс был к пиву достаточно равнодушен, новый хозяин его тела оценил качество.

– Здравствуйте.

Он поднял глаза, чтобы посмотреть, кто осмелился нарушить его медитацию. Ну надо же, вчерашняя… гм… фройляйн. Хотя, учитывая ее происхождение, стоило бы называть сударыней.

– Здравствуйте, – ответил адмирал, вставая. – Чем обязан?

– Я хотела вас поблагодарить…

Ну вот, понеслось. Интересно, ее в ведомстве Гиммлера успели завербовать, или как? Но, тем не менее, надо было продолжать играть роль истинного, как говорят англичане, офицера и джентльмена. Поэтому адмирал вышел из-за стола и галантно отодвинул стул, предлагая даме садиться. Она и села, абсолютно не чинясь.

– Что будете заказывать?

– Э-э-э…

Вопрос, похоже, сбил гостью с толку. Колесников усмехнулся мысленно, а вслух сказал:

– Я сомневаюсь, что здесь вам много платят. Поэтому экономите вы на всем. Полагаю, и на еде тоже. А раз так, сейчас вы не то чтобы голодны, иначе выступать не сможете, но и не слишком сыты. Имеется ли ошибка в моих рассуждениях?

– Э-э-э… нет, – ответила девушка и покраснела. Как и многие блондинки, изменять цвет лица она могла легко и абсолютно независимо от собственного желания.

– Ну вот видите. Поэтому, раз уж вы здесь, то, полагаю, вам следует поужинать. И не скупитесь при заказе, мой бумажник выдержит небольшое кровопускание, – и рассмеялся собственной немудреной шутке.

М-дя… А казалось, сильнее она покраснеть уже не может. На самом деле еще как могла. Но, очевидно, исходя из принципа «терять все равно нечего, а кушать хочется», заказ сделала вполне серьезный. Ну и ладно, все равно не так часто в пятьдесят лет оказываешься за одним столиком с красивой девушкой. Так что не жалко.

– Я и в самом деле хотела вас поблагодарить. Не люблю оставаться в должниках, – сказала она, закончив есть.

– Не любите? Хорошо. Вы вчера замечательно пели. Споете еще раз, для меня?

– Вы считаете…

– Я не люблю считать. Простите, как вас зовут? А то мы друг другу даже не представились. Вы меня, скорее всего, уже знаете, или лейтенант проболтался, или просто журнал учета постояльцев посмотрели. И мы оказываемся в неравном положении. Вы меня знаете, а я вас нет.

– Хелен.

Лена, значит. Скорее всего, вначале и была Елена, позже адаптировали под местные стандарты.

– А фамилия?

– Орлова.

– Русская фамилия. Ваши родители эмигрировали сюда?

– Да, после революции. Сначала во Францию. Потом мама осталась, а отец, он был офицером, отправился к генералу Деникину. Потом вернулся, и они переехали сюда. У нас здесь родственники. Я родилась уже здесь.

– Понятно… Так вот, Хелен, возвращаясь к нашему разговору. Я не люблю считать. Предпочитаю знать. И сейчас я точно знаю, что вы мне ничего не должны, я просто исполнил свой долг. Но если вы споете, я буду вам весьма признателен.

И она пела, и весь вечер он знал, что поют для него. И утром, уже улетая, Колесников все еще слышал этот голос и слова «Я буду помнить вас, адмирал». Оказывается, он и забыл уже, каково это, когда о тебе кто-то помнит, пускай даже и сопля на тридцать лет тебя моложе.

Немецкие корабелы в очередной раз подтвердили свою квалификацию, уже через три недели введя в строй «Гнейзенау», причем не только отремонтировав повреждения, нанесенные вражескими снарядами, но и проведя профилактику капризной силовой установки, очистку днища и еще кучу незаметных взгляду, но важных работ. «Шархорсту», правда, до момента, когда он сможет выйти в море, предстояло находиться в доке еще минимум два месяца, и то при условии, что все необходимое будет доставляться в срок, но от этого было никуда не деться. Но все равно, вместе с «карманным линкором» «Адмирал Шеер», модернизация которого была закончена в рекордно короткие сроки, и отремонтированным после полученных в операции «Учения на Везере» повреждений тяжелым крейсером «Адмирал Хиппер» получалась солидная эскадра. «Хиппера» протаранил британский эсминец, но свои тяжелые крейсера немцы строили крепко. Корабль пережил столкновение без фатальных последствий и не только не встал в доки до конца войны, но и вообще отправился туда лишь после успешно проведенного обстрела норвежских батарей.

Колесников предполагал, что работы, во всяком случае, по «Шееру», в разы ускорились благодаря оставшейся незаметной постороннему взгляду накрутке хвостов, проведенной кем-то на букву Г. Впрочем, это его устраивало. Куда хуже было, что однотипный «Хипперу» «Блюхер» отправился во время той операции на дно, а «Принц Ойген» еще не был достроен. Систершип «Шеера» «Лютцов», еще недавно гордо именовавшийся «Дойчландом», тоже застрял в ремонте надолго, словив торпеду с шального британского самолета. В результате сейчас под командованием Колесникова оказались три разнотипных и не слишком подходящих для совместных действий корабля. Увы, выбирать не приходилось, а пилюлю слегка подслащал тот факт, что скорость самого медленного, «Адмирала Шеера», составляла двадцать восемь узлов, что позволяло надеяться на отрыв от британских тяжелых кораблей в случае, если дела пойдут совсем плохо и придется быстро-быстро делать ноги. С другой стороны, восемь орудий калибром двести три миллиметра и пятнадцать одиннадцатидюймовок, не считая среднекалиберной мелочи, давали реальные шансы навалять даже серьезному противнику. В бою с «Ринауном» обошлись меньшим.

Выходить в море ночью, в шторм – удовольствие ниже среднего, требующее недюжинной подготовки экипажей и мастерства командиров. Однако что поделать, шторм давал хоть какой-то шанс незамеченными проскочить мимо вражеских кораблей и вырваться на просторы Атлантики. В мастерстве британской разведки можно было не сомневаться, но если удастся проскочить, то ловить эскадру на океанских просторах даже с помощью новейших радаров будет занятием неблагодарным. Главное, не нарваться на мину – чем дальше, тем больше эти воды напоминали суп с клецками. И, хотя ставили их пока что достаточно аккуратно, частенько мины, особенно старого образца, срывало штормом с якорей, после чего они отправлялись в дальнее плавание, угрожая любому, с кем доведется пересечься. Однако на сей раз обошлось без происшествий, и вскоре все три корабля уже резали океанскую волну. Британцы еще не привыкли посылать свои корабли в составе конвоев – что же, тем хуже для них.

В течение суток им удалось перехватить аж четыре транспортных корабля. Правда, к сожалению, не с войсками. Три шли с грузом руды, возвращались из Норвегии, а четвертый, под французским флагом, который непонятно как занесло так далеко на север, и вовсе направлялся в Британию с грузом продовольствия. Рудовозы, как оказалось, перебрасывали туда солдат, а обратно – сырье, вполне логичные действия. Британцы торопились вывезти со складов еще контролируемых ими скандинавских портов все мало-мальски ценное до того, как трофеи достанутся немцам.

С этими кораблями разобрались просто. Снять команду, по паре снарядов ниже ватерлинии – и все, только пузыри пустили. С четвертым провозились дольше – продовольствие топить оказалось банально жалко. Поэтому, недолго думая, воспользовались опытом «Эмдена». Кое-что перегрузили на корабли. В самом деле, почему бы матросам не порадовать желудки элитными сырами и колбасами, каких они в жизни не пробовали и уже, скорее всего, не попробуют, а господам офицерам не продегустировать новые сорта вин? Остальное, посадив на судно призовую команду и, заодно, всех пленных, отправили кружным путем в Германию. Как выяснилось позже, ценный приз добрался до цели, хотя и с трудом проскочил британские дозоры.

Настоящее веселье началось на следующее утро, когда локаторы засекли среднеразмерную быстроходную цель, идущую встречным курсом. По всему выходило, что это британский или французский военный корабль, скорее всего, крейсер, хотя, возможно, и эсминец, с местной аппаратурой точнее не скажешь. Возможно, еще и польский, у пшеков оставалось несколько вполне приличных эсминцев, которые после разгрома их псевдостраны ушли в Англию и довольно активно воевали, но это вряд ли. Слишком уж малая вероятность, привычно сформулировал Колесников.

Впрочем, это как раз неважно, чьим бы ни был корабль, ему надо понять, с кем он встретился. А вот немцам понимать ничего не требовалось, друзей в этих водах у них быть не могло. Правда, теоретически здесь можно было столкнуться еще и со шведским кораблем. Эти нейтралы, де-факто поддерживающие Германию, тем не менее, предусмотрительно делали ставку и на наших, и на ваших, так что поделиться с Британией информацией могли запросто. Однако шведский флот маленький и далеко от своих берегов старается не отходить, поэтому такую вероятность также можно оставить за скобками. В общем, надо топить, а кого – потом разберемся.

Германские корабли не увеличивали ход практически до момента, когда стало возможно визуальное обнаружение цели, после чего дали полный ход. Колесников не без основания полагал, что чужому кораблю для бегства (а другого варианта у противника и не было, бой с тремя тяжелыми кораблями – самоубийство) потребуется время на разворот. Развернуть же эсминец, а тем более крейсер, хотя они и считаются маневренными, дело не такое уж и простое. Стало быть, есть шанс накрыть его артиллерией, сбить ход и, сблизившись, утопить. Именно сблизившись – бить с дальней дистанции с нынешним уровнем точности артиллерийского огня занятие неблагодарное. Стало быть, догнать и утопить, а потом быстро сваливать и, желательно, в родной порт – чужой корабль наверняка успеет сообщить о бое, и в океане сразу же станет неуютно.

Колесников почувствовал легкий озноб. Он словно бы воочию увидел, как разворачиваются британские линкоры, чьи снаряды в три раза тяжелее, чем у его флагмана. Как они стягиваются, охватывая его корабли, и как палуба «Гнейзенау» вспучивается от чудовищных внутренних взрывов, когда бронебойные снаряды британцев, проткнув палубу, взрываются, разнося нежное корабельное нутро. Нет уж, нет уж. Активность продемонстрировали, британцам плюх накидали, пора и честь знать. А тонуть из-за чьих-то запредельных ожиданий он не нанимался. Жаль, сейчас не отвернуть – не поймут-с… А ему, если он хочет и впрямь влиять на ход событий, надо лезть на самый верх, делая себя незаменимым. То есть – побеждать!

Пары к моменту начала атаки были подняты до максимума, но все равно, он физически ощущал, как медленно, с усилием набирает ход бронированная громада «Гнейзенау». «Адмирал Хиппер» разгонялся немногим быстрее, а вот «Шеер» вырвался вперед. Его дизеля хотя и не обеспечивали такой же максимальной скорости хода, как у более новых кораблей, зато позволяли почти моментально выдавать полную мощность и, соответственно, выходить на максимальные обороты намного быстрее. Сейчас это обстоятельство оказалось весьма кстати.

Британцы замешкались совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы носовая башня «Адмирала Шеера» начала пристрелку. Сейчас было не до экономии снарядов, главное – зацепить, потому что опознать британца удалось, и полученная информация хоть и внушала оптимизм, но какой-то очень уж осторожный.

Легкий крейсер типа «Линдер». Какой именно? Да пес его знает. Британцы успели только для себя наклепать пять штук, да еще и своим доминионам что-то подобное поставили. Два таких корабля, правда, при активной поддержке тяжелого крейсера, не так давно разделались со «Шпее». Неплохие корабли, не новые и не старые, постройки начала тридцатых годов. Восемь шестидюймовок в четырех орудийных башнях плюс от четырех до восьми орудий стандартного для британцев калибра сто два миллиметра. Водоизмещение чуть менее десяти тысяч тонн, броня… Да какая там броня, от силы три с половиной дюйма, да и то лишь на погребах, ну и три дюйма палубы. Все остальное вообще бумага, пальцем проткнуть можно, а значит, пара хороших попаданий – и все.

Слабая защита – это, несомненно, плюс. А вот скорость – это уже минус. Даже самого быстроходного в эскадре Лютьенса «Адмирала Хиппера» «Линдеры» превосходили на пол-узла. Немного, конечно, но когда речь идет о жизни, каждая соломинка может оказаться решающей. Даже такая вроде бы тоненькая.

Тем не менее, тридцать два с половиной узла – это парадный ход на испытаниях. Машины корабля наверняка изношены, и днище хоть немного, да обросло. Немецкие корабли тоже не вчера со стапеля – зато неделю как из дока, а значит, шанс догнать имеется. Хотя бы у «Хиппера», но для британца хватит и его одного. Ну и плюс, сейчас не шторм, но балла четыре еще есть. Для тяжелых кораблей меньше, чем ничего, для более легкого британца – уже хуже. Нет, есть шансы, есть, думал Колесников, стоя на мостике и не обращая внимания на пронизывающий до костей ветер.

Время шло. Орудия медленно отстающего «Адмирала Шеера» тяжело бухали, своей пунктуальностью напоминая метроном. Пока безрезультатно, если даже и были попадания, то их с немецких кораблей не заметили, и скорость британцу сбить пока не удавалось. На самом деле одно попадание все же было, но бронебойный снаряд попал в небронированную надстройку, пробил ее насквозь и бессильно зарылся в волны. Неприятно, однако на боевых качествах корабля аккуратная круглая дырка не сказалась совершенно. В ответ британцы вели огонь из четырех кормовых орудий, однако на такой дистанции попасть в цель из шестидюймовки можно разве что случайно. Да и вряд ли даже в случае успеха такому снаряду удалось бы проломить броню «карманного линкора». А раз так, оставалось лишь подгонять механиков, требуя от них выжать еще хоть немного, и ждать результата.

Наконец «Адмирал Шеер» окончательно отстал, не только от британского крейсера, но и от своих более совершенных товарищей. «Гнейзенау» пока что вроде бы удавалось держаться, а вот «Хиппер»… Колесников присмотрелся – ну да, точно, тяжелый крейсер медленно, но верно догонял британский корабль. Ну, в принципе, и все. Если в ближайшее время не случится ничего экстраординарного, вроде британского линкора, подоспевшего на помощь орущему на всех волнах эфира незадачливому товарищу, или аварии в машине, то очень скоро все будет кончено.

Все получилось так, как и планировалось. Рано или поздно баллистика превращается в статистику, и британский крейсер получил наконец первый восьмидюймовый снаряд с «Хиппера». Фугас – кэпитэн цур зее Гельмут Хейе оказался предусмотрительнее своего коллеги с «Адмирала Шеера» – разорвался на палубе британского корабля, сделав относительно небольшую пробоину, зато разнеся вокруг все, до чего дотянулся. В течение следующих десяти минут артиллеристы немецкого крейсера добились еще трех попаданий, выведя из строя одну башню главного калибра, броня которой оказалась совершенно неспособной противостоять германским снарядам. Но главное, скорость британского корабля то ли из-за полученных повреждений, то ли из-за проблем с машинами, начала наконец падать.

Дальше не происходило ничего интересного. Скорее, на взгляд Колесникова, шел объективно необходимый, но неприятный процесс уничтожения практически неспособного защищаться корабля. Вначале «Хиппер», сблизившись с жертвой, без особых усилий выбил ему вторую кормовую башню главного калибра и, похоже, вывел из строя рулевое управление. Потом, легко парировав неуклюжую попытку британского корабля развернуться с помощью машин и ввести в дело носовые башни, окончательно сбил ему ход. Ну, а затем подоспел «Гнейзенау» и, сблизившись с британским крейсером, двумя залпами носовых башен окончательно обездвижил противника и привел к молчанию его артиллерию. Последней точкой стала торпеда с «Хиппера». К тому моменту британский крейсер уже пылал от носа до кормы и был обречен, но немцы ускорили процесс. Колесникову не хотелось рисковать, слишком долго находясь на одном месте, и он приказал поторопиться.

Ну, поторопиться, не поторопиться, а людей спасать пришлось. К счастью, крейсер – не линкор, экипаж заметно меньше, не дотягивает и до шестисот человек, а после обстрела с немецких кораблей он и вовсе поубавился. И все равно из волн подняли около четырех сотен моряков, многие из которых были ранены. Немцы в этом бою получили два попадания шестидюймовыми снарядами в «Гнейзенау», оба без пробития брони.

После окончания спасательной операции Колесников отдал приказ возвращаться на базу. Откровенно говоря, можно было бы и еще попиратствовать, но не хотелось слишком долго испытывать судьбу. Конечно, тяжелые корабли противника на горизонте пока не появились, но мало ли. В спокойную погоду подняли бы в небо самолет и провели разведку, но сейчас такой возможности не было, а значит, можно было и нарваться, особенно учитывая преимущество британских радаров. К тому же Колесников всерьез опасался, что известная своей капризностью силовая установка «Гнейзенау» после нескольких часов гонки может и отказать, причем в самый неподходящий момент, поэтому, отдавая приказ, он не раздумывал. Все, отвоевались.

Однако, как выяснилось, поход был еще не завершен. Утром следующего дня их посетили с визитом британские самолеты, и результат неприятно удивил адмирала. А ведь как хорошо все начиналось!

Утро радовало глаз солнцем и слабой волной и навевало мрачные мысли о том, что сейчас британцы смогут реализовать свое преимущество в авиации. Подумав, Колесников решил поднять в воздух самолет-разведчик, но его приказание запоздало – британцы обнаружили их первыми. Вначале раздался слабый, на грани слышимости, стрекот мотора, а потом сигнальщик доложил об обнаружении самолета.

Маленький темный крестик на фоне неба, казалось, не летел, а еле-еле полз. И, зараза, не собирался улетать, а целенаправленно следовал за эскадрой. Наверняка успел и определить ее курс, и сосчитать вымпелы, и, возможно, идентифицировать участников веселья. При этом он аккуратно держался вне зоны досягаемости зенитных орудий, тем самым заставив Колесникова остро пожалеть об отсутствии в его распоряжении хотя бы плохоньких зенитных ракет.

Впрочем, «спитфайер» висел над ними в гордом одиночестве совсем недолго. Очень скоро он убрался, зато ему на смену пришла дюжина торпедоносцев типа «суордфиш». Откровенно говоря, меч-рыбы, а именно так переводилось название этих самолетов, особого впечатления не производили. С первого взгляда было заметно, что они морально устарели еще десятилетие назад, и ни одна развитая страна, даже Россия, к которой немцы и без нацистов традиционно относились с чувством некоторого превосходства, таких боевых самолетов уже давно не строила. Тихоходные бипланы с неубирающимся шасси, единственным преимуществом которых был короткий разбег, а значит, способность без проблем взлетать с палубы авианосца. Словом, этажерка этажеркой…

Все так, но вот только под брюхом каждой такой этажерки фаллическим символом летчика морской авиации висела торпеда, а Колесников хорошо помнил, что в той, сейчас растворяющейся в небытие истории именно такие самолеты ухитрились остановить «Бисмарк». И повторять судьбу легендарного линкора ему совершенно не хотелось. Под звуки боевой тревоги разбегались по местам орудийные расчеты, и три корабля приготовились к тому, чтобы накрыться от внезапной угрозы куполом из огня и стали. Ну, или попытаться накрыться.

Между тем британские летчики продемонстрировали, что они не только смельчаки (ну да трусы не летают на торпедоносцах), но смельчаки хорошо обученные. Самолеты разделились, неспешно заняли позиции, а затем синхронно атаковали с разных направлений, заставляя немцев распылять свое внимание. Действовали они четко, наверняка подобный маневр не раз отрабатывался и, в конечном счете, принес некоторые плоды.

Как оказалось, зенитных орудий на кораблях стояло совершенно недостаточно, а стреляли немецкие артиллеристы-зенитчики неожиданно паршиво. Снаряды упорно проходили перед атакующими самолетами, бессильно разрываясь в стороне от цели, а «суордфиши» словно заговоренные шли сквозь заполняющие все пространство белые облачка дыма и осколков. А потом эффективность зенитного огня и вовсе упала – корабли принялись отчаянно маневрировать, уклоняясь от сброшенных торпед.

По счастью, единственная торпеда, достигшая цели, не привела к гибели корабля. Хотя выглядело это, конечно, очень эффектно. У борта «Гнейзенау» вдруг поднялся колоссальный пенно-красный сноп воды и пламени – и рухнул, хорошенько облив палубу. Одновременно корабль тряхнуло, да так, что в рубке никто не устоял на ногах. Оглушенный Колесников, наверное, с минуту мог лишь трясти головой, не слыша почти ничего. В общем, спецэффектов море, а результата практически ноль. Пробоина оказалась очень маленькой и к обширным затоплениям не привела, возникший крен не превышал четырех градусов, но все равно неприятно.

Отработав по немецким кораблям, торпедоносцы развернулись и легли на обратный курс. Вслед им до последнего били зенитки, и один из самолетов все же удалось зацепить. Он вывалился из строя и начал постепенно снижаться, оставляя за собой все более четкий дымный след. Потом от него отделились две темные фигурки, над которыми тут же вспухли белые купола парашютов. Самолет же продолжал держаться в воздухе еще некоторое время, после чего вдруг резко пошел вниз и почти вертикально воткнулся в волны.

– Передайте на «Адмирала Шеера», пускай они подберут летчиков. И пускай обращаются с ними по-человечески – они храбрые люди и заслужили этого.

Голос звучал хрипло, в горле пересохло. Наверное, это был неправильный приказ, все же опять потеря времени. Тем не менее, его команду помчались выполнять бегом, все же авторитет Лютьенса на флоте с недавнего времени был непререкаем. Как же, почти легенда, лучший адмирал германского флота. И, надо признать, ему снова повезло – через пару часов погода вновь начала быстро портиться, и новых атак британских самолетов не последовало. То ли они не могли взлететь, то ли просто не нашли германскую эскадру, резко сменившую курс, но главное, кораблям удалось оторваться, и вскоре они вновь заходили в Кильскую бухту.

– …Честно говоря, ущерб от твоих действий для англичан небольшой, хотя пропагандистский эффект, несомненно, имеется.

– А что поделать? – Колесников пожал плечами. – Что получилось – то получилось. Нас заставляли обеспечить активность – мы обеспечили. Как смогли, естественно. Большего от нас сейчас требовать не стоит, все же у островитян подавляющий перевес в кораблях.

– Да бога ради, никто же тебя ни в чем не обвиняет, – Редер устало потер виски. – Вышел в море, победил, еще и пленных целую ораву притащил… Говорю же, пропагандистский эффект неплохой. Но в целом поход малоудачен.

– А вот это еще с какой стороны посмотреть, – усмехнулся Колесников. – Я тут у нашей разведки кое-чем поинтересовался, они поломались, как девочки, но дали.

– И что именно?

– А вот это, – на стол лег девственно белый лист бумаги со всего несколькими цифрами.

– И что это?

– Ничего особенного, всего лишь стоимость страховки морских грузоперевозок. До нашего похода и сейчас. Выросла резко.

– И что?

– Стоимость страховки, – терпеливо, как маленькому, начал объяснять Колесников, – приводит к росту цен на товары. В свою очередь повышается стоимость промышленной продукции и падают доходы населения. Проще говоря, мы увеличиваем инфляцию в Великобритании, одновременно вгоняя их экономику в кризис. А она и так сейчас на ладан дышит. Война. Помнишь, как говорил Наполеон? Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. И, если мы разорим Британию, она сама упадет к нашим ногам.

– А ты прямо делец, – с непонятной интонацией протянул Редер.

– Просто умею думать и считать. И вообще, вспомни, из какой я семьи. Мне простительно.

Ну, а что поделать, Лютьенс по происхождению ни разу не аристократ, а буржуа, сын торговца. Это на флоте не афишировалось, но и секретом не являлось, в особенности между своими. Редер подумал и кивнул:

– Возможно, ты и прав. Хорошо, будем считать, что твой поход удался. Когда планируешь выйти в море в следующий раз?

– Когда у меня под командованием будут оба линкора, – жестко ответил Колесников. – И ни минутой раньше.

– А если прикажут?

– То пускай ищут другого исполнителя, – в тон ему отозвался Колесников. – Распылять силы ради крайне сомнительных успехов – дело гиблое, да ты и сам это знаешь. Нет уж, с двумя полноценными кораблями мы имеем шанс отбиться даже от линкора, а то и сами его раздраконить. Сам помнишь, что было в прошлый раз. А так, как сейчас, чтобы постоянно бояться – нет уж.

– М-да, у тебя за последнее время очень изменились взгляды на жизнь, – протянул Редер. Колесников разом прикусил язык. Вот так-то, сам того не замечая, переносишь свою манеру общения, а другим, тем, с кем бывший хозяин тела общался постоянно, это бросается в глаза. Мысли возникнуть могут… всякие, и не факт, что удастся списать вопрос на контузию. Вслух же он поинтересовался:

– Это плохо?

– Пока ты побеждаешь – хорошо. Но если проиграешь и выйдешь из фавора, тебе все припомнят.

Редер, опытный придворный политик, говорил дельные вещи. Только не в возрасте Колесникова переучиваются, затраты сил не окупаются. Стало быть, остается побеждать.

– Я постараюсь побеждать и дальше, – усмехнулся он. – Если, конечно, мне развяжут руки.

– Ну-ну, – неопределенно отозвался Редер. – Кстати, как тебе удалось столько добиться в Берлине?

– Все та же пропаганда, – Колесников пожал плечами. – Там ведь сидят не дураки и понимают значение наших скромных в масштабе войны побед. Но звучит красиво, и делу дали ход, а заодно продемонстрировали заботу о флоте. Да, кстати, у меня появилась одна мысль.

– Ну-ка? – с интересом поинтересовался Редер.

– Все же наши корабли типа «Дойчланд», на мой взгляд, недостаточно быстроходны. Нужна модернизация. Сейчас вроде бы затишье, в море их выпускать не планируется, так почему бы и не попробовать?

– Вряд ли это получится сделать быстро, да и дорого выйдет. Бюджет флота не резиновый.

– А ты, Эрих, погоди, не обгоняй крейсер. Я прекрасно понимаю эту проблему, но, повторюсь, есть у меня одна бредовая мысль, как попробовать сделать это и быстро, и дешево.

– Излагай, – секунду подумав, разрешил гросс-адмирал.

– Слышал я в свое время то ли байку, то ли легенду, очень похожую, тем не менее, на правду. Есть в России такой кораблестроитель, Крылов. Слышал?

– Слышал, – кивнул Редер. Немудрено, что он так ответил, все же флот, особенно в странах, которые не числят себя великими морскими державами, очень тесный мир, где все так или иначе друг друга знают или хотя бы имеют представление о существовании того или иного персонажа. – Бывший адмирал Российской империи, пошедший на сотрудничество с большевиками.

– И не прогадавший, – в тон ему ответил Колесников. – Те, кто пошли против, или в Париже таксистами работают, или в земле червей кормят, а он, по слухам, ничего не потерял. Стало быть, умный человек, умеющий заглядывать далеко вперед.

– Ты, я вижу, собирал о нем информацию?

– Специально – нет, но у русских есть хорошая поговорка: слухами земля полнится. Если держать уши открытыми, узнать можно многое, а этот персонаж меня заинтересовал. И есть про него легенда, что однажды, то ли на французских, то ли еще на чьих-то верфях его спросили, почему новый корабль не выдает проектной скорости. Он взял мел, провел на лопастях винта линии и сказал, чтобы укоротили по его отметкам. Это было сделано, и корабль выдал ход даже больше расчетного. Ты понимаешь, к чему я клоню?

– Понимаю, не дурак, – Редер на миг задумался. – Ты хочешь сказать, что этот человек может быстро, одним-двумя решениями и практически без затрат выдать необходимый нам результат?

– Не уверен, но… кто сказал, что нет? Попробовать, во всяком случае, можно. Да и потом, он ведь не один такой. У русских не слишком много рабочих с достаточной квалификацией и не самый лучший станочный парк, но школа у них весьма недурна.

– Можно, – с сомнением в голосе отозвался гросс-адмирал после недолгой паузы. – Вот только как к подобному отнесутся на самом верху? К русским у них отношение весьма предвзятое.

– Наверху, несмотря ни на что, хватает циничных прагматиков. А русских официально в качестве врага никто не рассматривает. Да и потом, разве может человек, выдающий такие решения, быть русским? Он может быть только немцем… или, хотя бы, иметь в предках немцев.

– Интересно, – Редера, похоже, его последний пассаж развеселил. – Ну что же, я не против, попробуй. В конце концов, в рейхе есть специалисты, которые докажут что угодно. Тем более про Россию, где немцев всегда хватало, а вот архивов – нет. Но пробивать будешь сам, твоя идея – тебе и отдуваться.

Ну что же, ход мыслей, вполне приличествующий любому бюрократу. Получится – он поимеет с этого свою долю, как вовремя заметивший перспективу и оказавший всемерную поддержку. Ну а не получится – стало быть, он и слыхом не слыхивал об этой авантюре. Что же, таковы правила игры, не мы их изобрели – не нам их и ломать, тем более что полвека спустя все будет точно так же. Колесников медленно кивнул и сказал:

– Мне нужна будет командировка в Берлин.

На этот раз он ехал на поезде. Можно было, конечно, и самолетом, но, во-первых, ехал Колесников не по вызову, а просто в командировку. Соответственно о месте в самолете пришлось бы просить, а быть кому-то должным лишний раз не хотелось. Во-вторых, ему хотелось посмотреть на Германию не через призму памяти Лютьенса, а своими глазами. Ну и, в-третьих, можно было не торопиться, все равно сейчас проблемы флота отходили на второй план. Во Франции началась заваруха. «Странная война», когда немцы и французы сидели в окопах друг напротив друга с категорическим приказом не стрелять, периодически устраивая совместные офицерские посиделки и даже футбольные матчи, наконец закончилась. Закончилась резко, да так, что никто, ни с той, ни с другой стороны линии фронта, этого не ожидал. Соответственно, все пребывали сейчас в обалдении, кто радостном, а кто не очень.

Колесникова, откровенно говоря, проблемы французов не волновали вовсе. Будучи самую малость националистом, он не любил «галльских петухов», считая их хамами семитской наружности. Может быть, в этом времени они и отличались, но он очень сомневался, и то, как немцы их громили, подтверждало его мнение. А вот самим немцам можно было только поаплодировать.

Насколько он мог судить, опираясь на свои неполные и частично забытые знания, процесс развивался так же, как и в его времени. Немцы, вместо того, чтобы тупо ломиться через линию Мажино, теряя людей, время и силы, нанесли удар по странам Бенилюкса, одновременно одним лихим наскоком выводя из войны и оккупируя Голландию. Танковые дивизии прорвались через считающиеся непроходимыми для тяжелой бронетехники Арденны и сейчас стремительно развивали наступление. А французская армия вместе с британским экспедиционным корпусом быстро теряла боеспособность и в панике отступала, бросая технику и вооружение. Фронт, и без того не имеющий сплошной линии, разваливался на глазах. Вот-вот произойдет чудо под Дюнкерком, и сейчас Колесников думал, стоит ли как-то сыграть на этом послезнании, и если стоит – то как?

Ну а пока он наслаждался неспешной ездой, хотя раньше терпеть не мог поезда. Все перевесили удобный вагон, совершенно не похожий на детище родных РЖД, и пасторальные пейзажи за окном. По этим полям еще не прошли танки, и самолеты не высыпали на них тысячи тонн бомб. Все еще впереди, хотя – кто знает?

А еще в поезде был вагон-ресторан, где повара, не избалованные благами цивилизации вроде микроволновок, тем не менее, ухитрялись кормить и вкусно, и сытно. И шел поезд с невероятной пунктуальностью, прибывая на станции и отходя от них даже, кажется, не минута в минуту – секунда в секунду. И вышколенный персонал… Словом, поездка оказалась недолгой, но ему понравилась.

Как оказалось, в Берлине о нем помнили. Иначе как объяснить тот факт, что знакомый «хорьх» и знакомый лейтенант оказались именно там, где нужно? И вот они уже едут в ту же самую гостиницу, уютное гнездышко для военных чинов в неплохих званиях, но не в первом ряду. И даже тот факт, что Гиммлер уже назначил ему аудиенцию на вечер следующего дня, особого удивления не вызвал. В конце концов, о его командировке было известно, и догадаться, что самый знаменитый на сегодняшний день адмирал Германии едет в Берлин не только с целью инспекции столичных борделей, труда не составляло. А Гиммлер – не дурак и наверняка оценил, что адмирал сдержал данное слово и сумел-таки провернуть пусть небольшую, но успешную военную операцию. Ну что же, это радует.

В гостинице ничего не изменилось, его даже поселили в тот же номер, что и в прошлый раз. Единственно, народу почти не было – все правильно, нечего им в тылу прохлаждаться, все на фронте. Однако на чистоте простыней это не сказалось и на обслуживании в ресторане тоже. И певичка та же самая. Как ее? Елена? Хелен. Именно так. И она адмирала тоже узнала. И от приглашения прогуляться вечером, благо погода была великолепной, тоже не отказалась.

Честно говоря, Колесникова слегка мучили угрызения совести. Все же Лютьенс был женат, имел детей… С другой стороны, жена адмирала далеко, не в Берлине и не там, где мужу приходится геройствовать. Он как попал сюда – так еще ни разу ее не видел. Да и потом, он же ничего противозаконного не делает – так, гуляет и разговаривает. Имеет, в конце концов, адмирал право не только жизнью рисковать, а в промежутках кучей бумаг заниматься? Поэтому, успокоив совесть и плюнув на то, что по местным, без малого пуританским меркам такая прогулка с трудом вписывается в рамки приличий, он посвятил вечер отдыху и восстановлению нервной системы.

Хелен, кстати, в качестве собеседника оказалась куда интереснее, чем ему показалось в прошлый раз. Во всяком случае, не дура, как многие женщины, встречавшиеся в жизни и Колесникова, и Лютьенса. И ее ресторанная подработка – это так, чтобы было, что на зуб положить. Кушать-то хочется, и, желательно, каждый день, да еще и не по разу. А так – студентка, как раз заканчивающая университет, будущая журналистка, гордая тем, что ее статьи даже иногда печатали в какой-то небольшой газете. Платили за них, правда, сущие гроши, но все же какой-никакой повод для самоуважения это давало.

Вот тут Колесников и сделал ошибку. Не то чтобы серьезную, но все же ставящую и без того короткий отдых под вопрос. Шутки ради предложил девушке сделать про него репортаж. В конце концов, маленькой заштатной газетке эксклюзивное интервью с человеком, чье имя недавно прогремело на всю страну и еще не успело забыться, – это о-го-го! И ухитрившаяся провернуть это молодая журналистка однозначно будет в шоколаде. Думал, засмущается и откажется. Вот только Хелен шутки не поняла, руками и ногами ухватившись за эту идею. Пришлось отдуваться, хотя, с другой стороны, это в будущем могло оказаться полезным. Адмирал хорошо помнил опыт и лорда Фишера, и генерала Кастора. Оба они смогли обеспечить свой взлет еще и благодаря тесным связям с прессой, так что стоило это учесть, и небольшой пиар в будущем мог вполне пригодиться. Ну а что перед ним не светило журналистики, а всего лишь девчонка, слегка напуганная ответственностью и ободренная перспективами, – так ведь надо с чего-то начинать. В конце концов, если у тебя нет пиар-менеджера, то стоит его воспитать.

В маленьком ресторанчике на берегу реки Шпрее они сидели до полуночи. Остальные посетители давно разошлись, и ресторатор уже несколько раз намекал им, что пора бы и честь знать. Вот только Колесников на его намеки внимания не обращал, а в открытую хоть что-то высказать человеку в столь высоком звании хозяин заведения не рискнул, все же чинопочитание у немцев на высоте. Нехорошо, конечно, но открытых заведений поблизости не наблюдалось, а альтернативой было отправиться в номер к самому адмиралу или, как вариант, к Хелен, которая мало того, что жила далеко, так еще и снимала квартиру вместе с подругой. В общем, оба расклада выглядели для девушки максимально компрометирующими, а Колесников все же был джентльменом.

Составлять вопросы для интервью им пришлось совместно. Хелен все-таки была пока еще студенткой, и имеющийся в ее очаровательной головке довольно приличный багаж теоретических знаний практикой не подкреплялся. С другой стороны, Колесников, даже будучи человеком, в жизни не бравшим и не дававшим интервью, попал сюда из века с крайне насыщенным информационным пространством. Соответственно поневоле читал и слушал таких интервью немало, да и что делать на пенсии? И составляли там вопросы-ответы люди, на порядок подготовленнее местных газетчиков. В голове что-то да отложилось, так что в результате их вечерних бдений родилось вполне пристойное интервью, которое девушка завтра же с утра собиралась отнести редактору. Ну, вот и ладушки, только пускай она придумает душещипательную историю о том, на какие жертвы пришлось пойти и чего ей это стоило. Колесников, не откладывая дела в долгий ящик, озвучил Хелен эту мысль, но помогать не стал, с ехидной улыбкой посоветовав заняться самой. В общем, вечер прошел интересно.

Встреча с Гиммлером прошла в очень будничной атмосфере. Рейхсфюреру и впрямь было сейчас не до проблем флота, пускай и ставшего вдруг победоносным. Все же, хотя он и не был связан с армией напрямую, на Гиммлере все равно держалось немало. Единственно, мысль насчет русских специалистов и вариант с ее оправданием через расовую теорию вызвала у него определенный интерес. Обещал подумать – ну что ж, тоже хлеб. И, уже когда короткая аудиенция подходила к концу, адмирал выдал:

– Я тут провел некоторые расчеты. По моему мнению, в ближайшее время британцы попытаются эвакуировать остатки своих войск, скорее всего, через Дюнкерк. Наш флот и без понесенных потерь не смог бы их остановить, и организовать полноценную завесу из подводных лодок тоже вряд ли получится. Их у нас слишком мало…

– Наша разведка говорит о другом маршруте.

– Возможно, – пожал плечами Колесников. – И все же, я думаю, стоит привести люфтваффе в повышенную боеготовность. У меня нет выходов на Геринга, он нас не слишком жалует.

Гиммлер фыркнул. Тощий Герман был в вечном соперничестве с флотом из-за топлива, поэтому он мог бы выслушать Лютьенса-человека, как и он сам, храброго бойца, но не стал бы прислушиваться к советам Лютьенса-адмирала. Однако по тому, как свернулся разговор, Колесников понял – из-за предчувствий какого-то адмирала никто напрягаться не станет. Ну что же, может, оно и к лучшему.

Двадцать шестого мая одна тысяча девятьсот сорокового года началась Дюнкерская операция, в которой британский флот и авиация проявили героизм и отменную выучку, несмотря на тяжелейшие потери вывезя с территории Франции свыше трехсот тысяч британских и французских солдат.

Пятого июня адмирал Лютьенс был вызван в Берлин. Шестого июня он уже стоял навытяжку перед Гитлером и, как и положено, ел глазами начальство. Сейчас должно было стать понятно, ждет его карьера или проблемы. Верить хотелось в первое, но готовиться приходилось ко второму.

Фюрер всея Германии выглядел раздраженным. Настолько, что воздух вокруг него буквально искрил. С Лютьенсом он поздоровался ровным голосом, но движения его при этом были резкими, дергаными. В общем, классическая картинка на тему «шеф не в духе», а стало быть, попасть под раздачу можно запросто.

В огромном кабинете, заставляющем вспомнить Фрейда и его комплексы, находились еще трое – Гудериан, с которым Лютьенс был шапочно знаком, Гиммлер, вроде бы холодно-бесстрастный, но при этом чем-то неуловимо похожий на довольного кота, и Геринг. Последний больше всего напоминал собаку, которой отвесили хорошего пинка, и даже, кажется, похудел. Правда, это, скорее всего, был обман зрения – все же нарушение обмена веществ, являющееся последствием тяжелого ранения, не позволяло сбросить вес в короткие сроки. Тем не менее, на фоне Гиммлера и плохо скрывающего раздражение под маской бесстрастия Гудериана командующий люфтваффе смотрелся откровенно жалко.

– Итак, Генрих, это и есть ваш провидец? – поинтересовался Гитлер. Дурацкая манера, как будто и без дополнительных вопросов не знает, кто перед ним и зачем вызван.

– Именно так, мой фюрер. Адмирал Лютьенс точно предсказал место проведения операции противника и выдал рекомендацию, которая руководством нашей авиации не была принята во внимание. Последнее привело к провалу наших усилий во Франции и позволило британскому флоту провести эвакуацию своих войск из Дюнкерка.

Во как на бюрократическом языке-то чешет, аж завидно. Однако стоит учесть, что угодили вы, милейший адмирал, в самый центр большой интриги и межведомственной разборки. Похоже, Гиммлер все же не пропустил тогда его слова мимо ушей, довел их до соперника за место возле шефа… И наверняка сделал это самым небрежным тоном, еще и со смешком, показывающим отношение к мнению недалекого моремана, полезшего в чужие дела. Профана, который разбирается в армейских, а тем более воздушных делах куда хуже, чем свинья в апельсинах. А сейчас, когда предсказания сбылись, разводит руками и говорит «ну я же предупреждал». И выходит, что Геринг, отхватив свою порцию неприятностей, на всю жизнь запомнит, кому ими обязан. И наверняка это будет не Гиммлер. Ой, как плохо-то…

– Хорошо. Адмирал, как вы объясните свои выводы? – Гитлер смотрел на него с интересом. Он, по слухам, вообще с нездоровым пристрастием любил всякую мистику. Что же, чуточку разочаруем его, но – совсем немного.

– Мой фюрер, там все изначально было ясно. Зная характер того, кто командовал наступлением, – вежливый кивок в сторону Гудериана, – его мастерство, приблизительные характеристики германской техники и возможности наших противников как солдат, вычислить место, где французов прижмут к морю, несложно. Достаточно взглянуть на карту – а у нас хорошие карты.

– Откуда же вы так хорошо разбираетесь в сухопутной технике? – интерес Гитлера не угас, а, напротив, разгорелся.

– Случайность. Буквально накануне я имел разговор с очень грамотным специалистом, который неплохо растолковал мне, что могут и чего не могут танки. Как и любой моряк, я по роду службы вынужден разбираться в технике, поэтому мне не составило труда его понять.

Гитлер повернулся к Гиммлеру, шевельнул бровью. Тот быстро кивнул:

– У адмирала состоялся разговор с генерал-майором Роммелем.

– Очень хорошо. Продолжайте, адмирал.

– Да, в общем-то, и все. Зная место и понимая, что удержаться там ни британцы, ни, тем более, французы не смогут, я рассматривал два варианта. Что наши войска уничтожат их и что окружат и заставят сдаться. Первый вариант выглядел слишком рискованным, поскольку танки, входя в зону действий корабельной артиллерии, абсолютно беззащитны. Даже в случае успеха действия в таких условиях чреваты большими потерями. А я знаю, что наше командование бережет людей.

Насчет последнего он, конечно, загнул, но Гитлеру понравилось. Он кивнул, рефлекторным движением коснулся единственной награды на своем кителе, солдатского железного креста, и, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно, выдал:

– Вот именно. Я провоевал в прошлую войну от первого до последнего дня простым солдатом и знаю, каково это. В отличие от многих наших генералов, так и просидевших в уютных штабах. И я знаю, что вы разделяете мое мнение. Продолжайте, адмирал.

Вот оно как. Значит, информация о том, что было сказано тогда в боевой рубке, уже дошла даже сюда. Хорошо осведомители работают. А еще хорошо, что его слова понравились Гитлеру.

– Исходя из вышесказанного, я пришел к выводу, что противника будут стараться вынудить сдаться. Также я знаю, что британцы вряд ли на это пойдут. Сама по себе потеря такого количества солдат оставляет их метрополию практически беззащитной в случае высадки нами даже незначительных сил десанта. Поэтому я просто поставил себя на место их адмиралов и пришел к выводу, что при очевидной слабости германского флота можно обеспечить вывоз хотя бы части войск. Что и было ими проделано. Очень рискованный вариант, но у них просто не оставалось выбора.

– Именно так, – задумчиво кивнул Гитлер. – Именно так. Может быть, в таком случае, вы объясните нам, почему наши доблестные люфтваффе, – резкий кивок в сторону дернувшегося, как от удара, Геринга, – не смогли этому ничего противопоставить, хотя обещали нам, что смогут обеспечить безусловное господство в воздухе и пресечь любое хамство британского флота в зоне досягаемости нашей авиации?

– Могу только предположить, – вежливо наклонил голову Колесников.

– Предполагайте. Нам интересно выслушать ваше мнение.

– Я считаю, что дело здесь не в каких-либо ошибках командования, – Колесников уловил на себе удивленно-недоверчивые взгляды собравшихся. Просто удивленные – Гитлера и Гудериана, с толикой надежды – Геринга, и слегка раздосадованный – Гиммлера. Похоже, отступать было уже поздно, надо гнуть свою линию. – Все дело в том, что наша авиация воюет. Очень хорошо воюет, оказывая, в первую очередь, достаточно эффективную поддержку наземным частям, – Гудериан согласно кивнул, – да и мы к летчикам каких-либо серьезных претензий не имеем.

Здесь он, конечно, покривил душой – о грызне между флотом и авиацией за ресурсы в Германии не знал только ленивый. Однако же это вполне вписывалось в рамки обычного соперничества, а потому было принято Гитлером достаточно благосклонно.

– Наша авиация воюет, – продолжал Колесников. – Обеспечивает нам победу. А самолетов у нас не то чтобы очень много. Хотелось бы больше… И в результате наши пилоты совершают по нескольку боевых вылетов в день. Перегрузки же в воздушном бою, как я слышал, серьезные. День можно выдержать, два, но несколько недель? Я поражаюсь выносливости и боевому духу наших летчиков. Однако всему есть предел. Люди устают, техника изнашивается. И данное обстоятельство не было учтено в полной мере. Только вот вина в том не командования, а наших врачей, которые все еще не смогли толком определиться, сколько могут выдержать летчики без потери боевой эффективности, а сколько нет.

Геринг кивнул благодарно. Гитлер, внимательно слушавший, усмехнулся:

– У британцев должны быть схожие проблемы.

– Отнюдь. Насколько мне известно, островитяне и здесь схитрили и предали. Вместо того чтобы бросить все силы на прикрытие войск, своих и французских, они придержали авиацию, предпочли сохранить силы ценой гибели французских солдат. И в нужный момент просто выложили этот козырь. Обороняться же легче, чем нападать. Вместе с корабельными зенитками они смогли отбиться, вот, собственно, и все.

– Весьма… исчерпывающий анализ, адмирал. Что же, благодарю, вы можете идти. Хотя… Что вы скажете насчет того, чтобы принять командование кригсмарине?

А вот этого не надо. Здесь могут сожрать просто так, из любви к искусству. Да и Редер обидится, что плохо. А Дённиц, который не без основания будет считать, что его обошли, с его поддержкой запросто сковырнет новоявленного командующего. С учетом нынешних реалий это может и концлагерем обернуться. Так что на фиг, на фиг.

– Простите, мой фюрер, но я не считаю это хорошей идеей. Административная деятельность и долгосрочное планирование у меня получаются не очень хорошо. Мое место в бою.

Получилось чуточку напыщенно, но Гитлеру, самому не чуждому театральных эффектов, понравилось. Повернувшись к остальным, он указал рукой на Колесникова и выдал:

– Вот он, истинный ариец. Рожден для битв и побед. Благодарю вас, адмирал, вы оправдали мои ожидания…

Уже на улице Вальман передал, что Гиммлер просит его задержаться. И когда успел узнать? Вроде бы не выходил из машины. Тем не менее, пришлось подождать. Впрочем, не так уж и долго, через какие-то полчаса рейхсфюрер вышел на улицу, сделал адмиралу недвусмысленный знак и направился к своей машине – шикарному черному «мерседесу». Пришлось следовать за ним. Через несколько минут они уже неспешно катились по улицам Берлина. Машина Колесникова дисциплинированно держалась позади.

– Однако же, вы дипломат, – заговорил наконец Гиммлер после недолгого молчания. – Даже не ожидал. И вы понравились фюреру, адмирал.

«Ми-илай, – с трудом сдержав усмешку, подумал Колесников. – Да поработал бы ты в нашем институте, поучаствовал бы в подковерных войнах. Тебя бы там походя сожрали, как котенка. Если интриги мелкие, это еще не значит, что их крутить не умеют. Станешь тут дипломатом…»

Вслух же он сказал только:

– Благодарю.

– Признаться, у вас хорошо получилось. Случайно оказаться в центре большой интриги и выйти из нее не только не испортив ни с кем отношений, но и заставив кого-то считать себя обязанным… Геринг долгов не забывает.

Вообще-то, да. Колесникову приходилось об этом слышать. Действительно, добро командующий люфтваффе помнил хорошо. Вплоть до того, что спасал евреев, которым считал себя всерьез обязанным. В нынешней Германии это иногда тянуло на эпический подвиг. Тем не менее, он не стал комментировать, просто кивнул.

– Только хочу вас предупредить. Вы удачно выстрелили, причем не раз, но любой стрелок может промахнуться. К вашим словам фюрер, вполне вероятно, будет теперь прислушиваться. Не хотелось бы, чтобы какая-то ваша ошибка пошла во вред Германии.

– Не волнуйтесь, – криво усмехнулся адмирал. – Я не идиот и вряд ли буду иметь желание совершать какой-либо ответственный поступок, не посоветовавшись предварительно с человеком, который, несомненно, лучше меня владеет ситуацией. И повторять ошибки Рема я не хочу.

Вот такой тонкий намек на толстые обстоятельства. Гиммлер понял все как надо и кивнул:

– Я рад, что мы нашли общий язык, адмирал. Теперь скажите мне, чего вы хотели бы.

Угу. Думает, что в качестве закрепления сделки Лютьенс себе какую-нибудь виллу потребует. А вот обломись.

– Выжить.

– Поясните мысль.

– Я хочу остаться живым в этой войне. А чтобы остаться в живых, надо победить, иначе враги нам припомнят все свои поражения и перевешают на фонарях. А чтобы победить, нужны соответствующие инструменты. Танкисту нужен танк, летчикам – самолет. Мне нужны корабли.

Кажется, ему все же удалось удивить главного эсэсовца. С минуту он раздумывал над его словами, потом неуверенно произнес:

– Мы, кажется, уже говорили насчет авианосца… И потом, насколько я знаю, скоро в строй будут введены два новых линкора. Гораздо мощнее английских.

– Этого мало, – наглеть, так по-крупному, решил Колесников и принялся развивать успех. – Один авианосец погоды не сделает. Он хорош, если потребуется прикрывать эскадру, идущую в рейд. Без этого каждый выход в море будет подобен русской рулетке. В последний раз британский самолет угодил мне в борт торпедой. Ощущения… малоприятные. Но обороной войну не выиграть, а для наступательных операций одного авианосца мало. И двух линкоров тоже недостаточно, тем более, у меня большие сомнения в том, что они реально окажутся сильнее британских. Все же островитяне умеют придержать в рукаве парочку тузов, а разведка наша далеко не вездесуща. И, откровенно говоря, мне кажется, что ведомство Канариса слишком часто допускает ошибки.

– Возможно, так и есть, – задумчиво ответил Гиммлер. – Возможно. Однако я не могу понять, как можно исправить ситуацию. Насколько мне известно, новые корабли строятся долго.

– Скажите, вы верите моим прогнозам?

– После того, что вы мне сказали в прошлый раз? Скорее да, чем нет.

– Тогда давайте подумаем вместе. Дни Франции сочтены. Так?

– Так.

– Что будет дальше? Подозреваю, вряд ли наши войска будут захватывать всю ее территорию. Это просто не нужно. Скорее всего, будет взята лишь территория, необходимая Германии. Удобные для нас морские порты, промышленные районы, несомненно – Париж. Остальная часть получит формальную независимость, во главе будет человек, полностью лояльный Берлину. Я… сильно ошибаюсь?

– Пока что ваши выкладки, адмирал, совпадают с планами генштаба, – глаза Гиммлера за стеклами очков нехорошо блеснули. – Вы слишком хорошо умеете анализировать.

– Иначе не смог бы воевать. Просто скажите мне, что будет с французским флотом?

На сей раз Гиммлер думал долго. Потом вздохнул:

– Не знаю. Такие решения принимает лично фюрер.

– Предположу, что у нас несколько вариантов. Или их флот оказывается в наших руках, и тогда мы получаем то, что нам нужно. Или они разбегаются, кто в нейтральные порты, кто к нашим врагам. Или они остаются у французов. Два последних варианта крайне нежелательны.

– Второй – понятно. А почему нежелателен третий?

– Да потому, что в этом случае британцы попытаются их уничтожить. Им будет плевать, что еще вчера они сражались с французами плечом к плечу. Они просто испугаются, что французские корабли рано или поздно окажутся у нас. А потому они заблокируют их флот в какой-нибудь бухте и расстреляют. Опыт у них имеется, они так поступают со времен Нельсона. А мы лишимся хороших кораблей, потому что даже если их просто выведут из строя, то восстановить до конца войны уже не получится. Даже к нашим докам перегнать не сможем – утопят по дороге. Так что будут они стоять и ржаветь до самого конца войны. И мы лишимся эффективного инструмента воздействия на британцев… да и на всех остальных.

– Понятно, – Гиммлер медленно кивнул. Сейчас он выглядел невероятно усталым, заметно старше своих лет. – Вы очень логично рассуждаете. Я доложу ваше мнение фюреру.

– Благодарю.

– Каковы ваши планы? Я к тому, что вам совсем необязательно возвращаться к своим кораблям завтра же, насколько мне известно, какое-то время они еще постоят в ремонте. Можете перевести дух, отдохнуть. Тем более, фюрер, возможно, захочет встретиться с вами еще раз, так что я бы вам порекомендовал задержаться на пару дней.

– Возможно, вы и правы. Но я так далеко не заглядывал. Подумаю. Скорее всего, наконец отосплюсь. Может, схожу в театр…

– Это правильно. И, кстати, я слышал, что вы оказываете знаки внимания некой особе. Не волнуйтесь, это дело житейское, и ничего противоестественного в происходящем нет, хотя ее происхождение и вызывает некоторые сомнения. Но рекомендую, если появится необходимость, не тащить ее в гостиницу. Вот, – в руке Гиммлера как по волшебству материализовалась связка ключей. – Это от квартиры в Берлине, вам ее покажут. Там в определенных случаях удобнее, чем в отеле.

И наверняка микрофон даже в унитазе, причем не один, подумал Колесников. Впрочем, кто сказал, что в гостинице их нет?

– Благодарю вас.

– Пустяки, – махнул рукой Гиммлер и довольно улыбнулся.

– Тогда разрешите вопрос?

– Разрешаю.

– Скажите, почему вы приставили ко мне Вальмана? Спору нет, мальчишка хорош, но для ответственного дела кажется молодым, а для чего-то мелкого звание великовато.

– Лейтенант – сын моего хорошего знакомого, – просто ответил Гиммлер. – Он… погиб. Давно. Я оказал Петеру небольшую протекцию. Задание ответственное, но спокойное, как раз набраться опыта, а дальше уж как себя покажет. Тем более, подготовлен неплохо, служил в десантных частях.

Колесников понимающе кивнул. Все правильно, кому еще помогать, как не своим? А раз так, пусть его, вреда пока что нет, окромя пользы. Гиммлер внезапно рассмеялся: