Мухи Кабир Максим
– Вдруг она стоит миллионы? Находка века!
– Ну да. В любом случае я ее немного повредила.
– Вандал! Сидела себе мушка десятилетиями, никого не трогала…
В гаражах тренькала гитара. На плитах подростки пили пиво. Женщина выбивала ковер, и пыль улетала в поле. Высотки Барби чинно сгрудились, закрыли свою сердцевину от степных ветров.
– Мой дом такой старый?
– Конец девятнадцатого века. Дед был в восторге, когда удалось ухватить в нем квартиру. Он сходит с ума по разным древностям.
Из окон бубнил телевизор, доносились песни и смех. Ребята, ведомые Кортни, прошли между зданиями. Дворы микрорайона Речной были опрятными, чистыми. Цветники, беседки, свежевыкрашенная голубятня. На лавочках старухи обмахивались листьями каштана. Мужики забивали козла, стучали по столику костяшками домино. Переругивались женщины.
– Вон мой подъезд.
– Здесь классно, – сказала Саша. И подумала: ну почему нельзя было поселиться на сто метров ближе?
– Итак, – тоном лектора произнес Рома, – ваш дом изначально строился как многоквартирный. Под ключ – это называлось «доходные дома».
– Почему на отшибе?
– Не забывай, что тут были деревни. Минеральный источник и яхт-клуб. Дачи вдоль берега… пацаны до сих пор ходят с металлоискателями, ищут фундаменты, подвалы. Начало города.
– Водопой, – кивнула Саша.
– В яблочко.
Кортни облаяла пекинеса и требовала поощрения. Саша потеребила ее за ухом.
– И все же: многоквартирный дом среди деревень.
– Причуда владельца. Он был промышленником, кажется. Лучше у дедушки уточнить.
Асфальт умыли из шланга, и пахло, как после дождя, озоном. В кольце высоток приютился детский садик. Шуршали кроны вязов и тополей.
С Ромой было комфортно, он оказался отличным собеседником. Умел и выслушать, и увлечь историями. Саша воочию представила друзей, которых он описывал: весельчака Серегу, тугодума Мишку.
Они обогнули Речной по кругу и вышли мимо котельной
(раз, два, три, Фредди в гости жди)
наружу.
Побрели по аллее. Кортни писала на подорожник и облаивала воробьев. Рома убрал с тротуара жука-рогача, депортировал в траву, чтобы не раздавили прохожие. В книге плюсиков появился жирный плюсик.
– Район планировали расширять, но грянул кризис. Комбинат едва не обанкротился…
Из-за деревьев выплыла серая коробка станции. От пустой платформы отходила электричка болотного цвета.
«Отсюда мне предстоит ежедневно мотаться в вуз».
– Ты привыкнешь, – Рома будто прочел ее мысли, – к тому же в дороге можно полистать конспекты. Я так к сессии готовился.
Он помог ей пересечь полотно, взобраться на пригорок. Вдали, за равниной, серебрилась река. Справа виднелся комбинат, южнее – город, оплетенный рельсами и объездной трассой. Над лугом порхали яркие бабочки.
Мчала последняя электричка.
– Речной? – пробурчала Саша. – Скорее Полевой.
Кортни увлеклась собственным хвостом, закрутилась юлой.
– Не самая умная псина, – смутился Рома.
– Перестань ее оскорблять! – возмутилась Саша. – Сам ты неумный.
Они сели на нагретый солнцем камень.
– В реке купаются?
– А как же! И пляж неплохой.
Саша нащупала сигареты, щелкнула зажигалкой.
– Ты давно куришь?
– Не одобряешь курящих девушек?
– Просто тебе не идет.
Прозвучи это замечание из других уст, оно бы вызвало раздражение. Ее страшно бесила критика со стороны малознакомых людей. Но улыбка Ромы вызвала обратную реакцию: желание быть откровенной.
– Да я балуюсь. Захочу – брошу. Осенью умер близкий мне человек, и я закурила.
Рома положил руки себе на бедра, потом убрал за спину. Спросил:
– Твой парень?
– Что? – Она хохотнула невесело. – Нет. Мамин…
(сожитель)
– …муж.
Рома смотрел на нее выжидающе, и она продолжила:
– Родители развелись, когда мне было десять. Мы перебрались в село, там у мамы был домик. Она в город на работу ездила, она медсестра. Познакомилась с пациентом. Он ее на свидание пригласил. Влюбились… Мне двенадцать исполнилось, мама хибару нашу продала, и мы переехали к дяде Альберту.
– Он был хорошим?
– Лучшим. Как настоящий папа, хотя мой папа… ну, тоже нормальный.
Пепел упал на джинсы, Саша раздавила окурок о камень.
– Дядя Альберт был идеальным. Умный, добрый, смелый. Он пожары в Чернобыле тушил, возле реактора.
– Он из-за Чернобыля, да? Из-за радиации?
– Ага. Рак щитовидки. Он быстро… угас.
– Соболезную. – Рома провел пальцами по воздуху, словно погладил Сашу на расстоянии.
– Мы вчетвером жили. Я, мама, дядя Альберт и его мама, бабушка Зоя. У нее было слабое здоровье, мама за ней присматривала. Уколы, компрессы. Она пережила Альберта на девять дней. Умерла и не успела оформить наследство.
– Зачем наследство? – удивился Рома. – Пять лет жили вместе, квартира вам перейти должна.
– Закон иного мнения. Появились родственнички. Племянница бабушки Зои. Гильдерева Валерия Вячеславовна. А с ней муж, уроженец Палестины, и двое детей.
– И что, – сердито спросил Рома, – отдать жилплощадь какой-то племяннице?
«Она хотя бы племянница, – тихо сказала Шура, – а мы кто?»
– Адвокат подчеркивал, что мама ухаживала за бабушкой Зоей, а Гильдеревым было на тетушку наплевать. Дядя Альберт кузину раза два упомянул мельком. Но она та еще актриса. На заседаниях рыдала, справками сыпала. Муженек ее нанял пронырливых юристов.
– И чем закончилось?
– У дяди Альберта было большое хозяйство, сараи, двор, флигель. Практически центр города. Нам причиталась треть от стоимости всего. Но и за эти деньги мы не могли взять однокомнатную в том же районе. С весны мы жили то у друзей семьи, то в общежитии. А в мае агент по продаже недвижимости предложил этот вариант.
– Суки, – проговорил Рома, – как таких существ земля носит?
– Была бы у меня кукла вуду… – Васильковые глаза Саши потемнели.
– А что за «мазда» припаркована в вашем дворе?
– Папина. Он нам с ремонтом помогает. У него семья, ребенок. Кристина, сестричка моя.
– И что, его жена отпускает? Не ревнует?
– Как видишь.
– Святая женщина.
Они сидели на валуне, болтая. Сгущались сумерки, зажигались огни высоток. Комар ужалил в шею.
– Ай, – почесалась Саша. – Идем, пока нас не сожрали.
На тропинке, связующей микрорайон и Сашин дом, Рома задал вопрос:
– У тебя есть бойфренд?
Сердце екнуло, и щеки зарделись почему-то.
– Был, но мы расстались.
Рома улыбнулся в полутьме.
«Спроси у него о том же», – велела Александра Вадимовна, но Саша молча шагала по щебню, и через минуту Рома известил:
– И у меня нет.
– Кого? Бойфренда? – неловко пошутила она. Юморок в стиле Шуры.
Расставаясь у подъезда, он сказал:
– Завтра я на дачу еду. А послезавтра давай на речку купаться.
– Не выйдет, – ответила она. – Ремонт доделаем, тогда.
– Забились.
Она наклонилась пожелать Кортни спокойной ночи, и собака, изловчившись, облизала ей подбородок.
– Ах ты хулиганка, – рассмеялась Саша.
Папа уехал. Умаявшаяся мама стелила постель. Среди голых стен Саша без сил рухнула на кровать.
Она размышляла о Роме, об их променаде, и мухам не было места в ее голове.
8
Пират и Сверчок
Они позавтракали хлопьями и шоколадным молоком. Закатали рукава и с энтузиазмом принялись за работу. Звонок в дверь (Ай, бляха, надо поменять эту верещалку!) застал их смешивающими известь и синьку.
Саша бросилась открывать. Протиснулась мимо затора из мебели.
В тамбуре стоял папа, рядом – бородатый и румяный здоровяк. Усы подкручены, огромный живот упакован в тельняшку, багровый шрам над бровью – вылитый пират.
– Привет, крестница!
– Дядя Коля?
– Превосходная память! Посторонись!
Пират втащил в коридор звенящий бутылками пакет. Мама скрестила руки на груди, театрально насупилась.
– Девять утра, Николай.
– Право, Тань! Это топливо.
– Вот, подмогу привел, – сказал папа. – Лучший в мире клейщик обоев.
– Обоемэн. – Крестный подмигнул улыбающейся Саше.
Он действительно плавал: добирался до Нью-Йорка, Исландии, Мексики. Но не пиратствовал, а мыл посуду на круизном лайнере. Его байки про кругосветное путешествие никогда не повторялись, даже повествуя об одном и том же инциденте, он выворачивал сюжет в новое русло.
Дядя Коля постоянно попадал в анекдотические ситуации. Пьяный мог очутиться в чужом городе. Или прыгать из окна любовницы в одних трусах. Отметину на лбу ему оставил обманутый муж – саданул табуреткой.
– Мне неудобно, – виновато сказала мама. – Вы не обязаны.
– Неудобно, Тань, когда… – дядя Коля понизил голос, зашептал маме на ухо и завершил громким басом: – Из жопы!
Мама отмахнулась, втянула щеки, чтобы не рассмеяться.
– Кушать будете?
– Не заслужили еще! Слууушайте…
Он повертелся, теребя флибустьерский ус.
– Ну и апартаменты! Буржуйствуете, Алексины. Знал бы, топливом посерьезней запасся. Муху покажете?
– Идем.
Дядя Коля откупорил пиво – конечно, зубом. Долго и сосредоточенно рассматривал рисунок, прямо как посетитель Эрмитажа перед шедевром живописи.
Наконец взял шпатель и несколькими вдохновенными движениями дорисовал какашку.
Саше захотелось его расцеловать.
Они взялись за дело, дружно, под шуточки мужчин.
Родители прибрали в гостиной, застелили пол и грунтовали стены. Саша с крестным белили в спальне потолок. Саша поражалась выносливости дяди Коли. Он слезал со стремянки лишь для того, чтобы хлебнуть пива.
В детстве Саша мечтала сбежать на корабле. Бороздить океаны, побывать на всех континентах. Пусть и посудомойкой – она бы драила тарелки до блеска.
Дядя Коля стирал носки в Индийском океане. Дрался с сутенером на Гаити. За пьянку его высадили в Осло (иногда, под настроение – в Киото или Париже). А она… что она вообще видела за свою жизнь?
– Расскажи про Майами.
– Да что рассказывать? Дыра дырой. Я про сменщика тебе рассказывал?
– Не помню.
– Это в первый день было. Поставили меня на кубрик. Объяснили, что да как. Говорят, твой напарник бухой, спит сейчас, в восемь проснется и тебя сменит.
– Ты ей про проституток рассказываешь? – спросила мама.
– Ты за кого меня принимаешь? – обиделся дядя Коля. – Короче, Сань. Пашу я, пашу и периодически заскакиваю в холодильник. Комната – больше вашей. И там кушетка, а на ней мужик лежит. Прохлаждается. Ну, лады, с похмелья в холодке – самое оно понежиться… Смочи-ка. – Крестный подал Саше валик, она покатала его по поддону с раствором. – И вот. Часы тикают, восемь вечера. Я – вежливо так – земеля, смена твоя. Он спит. Ну, я ж не зверь, понимаю, что худо человеку. Через полчаса снова говорю: уважаемый, пробуждайся, я заманался горбатиться. Ноль реакции.
– И что?
– Что-что. В девять психанул, стал его трясти, а он дрыхнет, гад. Я злой, иду на кубрик, а там паренек заспанный, говорит: прости, братан, проспал я, за это тебе на час дольше поспать дам. Я говорю: не вопрос, но кто тогда в холодильнике спит? А он ржет: так это труп. Пассажир из второго класса крякнул, инфаркт. Ну и его в холод положили до следующего порта.
Саша рассмеялась.
– Постой, постой… – Дядя Коля смотрел в окно со своего наблюдательного поста. – А это кто еще?
– Где?
Саша оперлась о подоконник.
Окна спальни выходили на пустырь и заросли рогоза. По протоптанной тропинке шла к дому пышнотелая молодая женщина с плетеной сумкой на сгибе локтя. Шла, должно быть, с пляжа: бейсболка защищает светлые волосы от полуденных лучей, под мышками завязано узлом парео. Ткань оставляет открытыми верхние половинки массивного бюста, покачивающегося при ходьбе, и бедра – толстоватые, по мнению Саши.
– Какая фея, – причмокнул дядя Коля.
«Где-то я ее встречала»…
Саша мысленно убрала темные очки.
– Это же официантка из «Водопоя».
– Ван момент! – Крестный кинулся в коридор, споткнулся о порог, ругнулся. Хлопнула дверь.
– Куда он? – спросил папа. – Он так только за бабами бегает.
– За бабой, – сказала Саша.
Дядя Коля возвратился через десять минут, запыхавшийся и довольный. Поелозил дисплей мобильного:
– Сохранить!
– Дала номер? – восхитилась Саша.
– Как мне откажешь! Что ж вы, братцы, с соседями не раззнакомились? Инночка аккурат над вами живет.
– Не до того нам, Коля. – Мама примерила к стене обрезок обоев.
– Ничего святого, – пожурил крестный.
В три Саша сходила за продуктами. Купила колбасу, сыр и лепешки. Позвонила Ксеня. Похвасталась, что уезжает в Крым на пять дней.
– Вот змея! Я, значит, в ссылке, а подруга на море резвится.
– Ага, с моей родней порезвишься!
– Море, – застонала удрученно Саша.
– Я тебе сувенирчик привезу, рыбка.
Кругом было поле, казалось, оно нигде не заканчивается. Нет ни Речного, ни города, ни прочих городов. Океаны, Японию, Америку выдумал дядя Коля, чтобы развлечь крестницу.
Степь, и безоблачное небо, и бурый дом. Ветер шуршит пыреем. Она невпопад вспомнила прочитанное недавно стихотворение Уолта Уитмена. Трава – это прекрасные нестриженые волосы могил. Красивый и печальный образ.
В четырнадцать она сама писала стишки, любовь-морковь, весна-зима. Слава богу, бросила.
Саша сбавила шаг у лавочек. В окне маячил дядя Коля, советовал родителям, как резать обои.
«Хорошие люди меня окружают, – подумала она и чуть не прослезилась. – А вдруг эти несчастья – идут в придачу к хорошим людям?»
Солнце румянило плитки подъездного пола, но углы берегли густые чернильные тени. Темнота, как паутина, налипла под потолком, на розетках и балках. Саша направилась к ступенькам. Слух уловил жалобный писк.
Она замерла на полпути, вглядываясь вглубь вестибюля. Снаружи щебетали сверчки. По розовой шпаклевке скользили блики. Но там, где железные ступеньки спускалась в полуподвал, было черно. Шагнешь туда и исчезнешь в перевернутой нефтяной луже.
Между двумя лестницами сидел котенок. Шерстка в катышках, тоненькие лапки неуверенно упираются в бетон.
Он посмотрел на девушку и слабо мяукнул.
– Малыш, это ты плакал?
Сердце сжалось. Саша нагнулась, подобрала бедолагу. Он почти ничего не весил.
– Где твоя мама?
В хрупкой груди стучал моторчик.
– Идем, поищем ее.
Разноцветная кошка откликнулась на первое кис-кис. Выпрыгнула из кустов, стала ластиться к ногам.
– Ты что же, свое дите не кормишь?
Саша подсунула ей малыша. Кошка обнюхала его, дернула хвостом. И заскребла землю вокруг, поднимая пыль. Так закапывают экскременты животные. Вдоволь накопавшись, кошка продефилировала к газону.
– Мать называется! – вспыхнула Саша. – Что ж с тобой делать-то?
Котенок запищал, словно просился на руки.
– Ты кто? Ты мальчик? Мальчик!
Она погладила по тощей спине, по выпуклому позвоночнику.
В темной части вестибюля что-то заскрипело. Сделало шаг снизу вверх, по чугунным ступенькам.
Саша полминуты смотрела туда, но звук не повторился.
– Ма…
– Что, солнышко?
– Вот… – Она показала находку.
– Этого еще не хватало!
– От него кошка отказалась. У нас молоко есть?
– Есть, – вздохнула мама.
– О, какая животина! – сказал идущий в ванную папа. – Без кота жизнь не та. Будет ваших мух ловить.
Саша погрела молоко, наполнила крышку из-под консервации. Котенок вылакал все и потребовал добавки. Наевшись, сделал лужу под столом, но Саша успела ее вытереть до прихода мамы.
– Как тебя зовут? Сеня? Нет, не нравится? Ммм…
В окно влетала монотонная сверчковая трель.
– Сверчок?
Котенок опрокинулся на спинку и подставил ласкам живот.
– Сверчок, – улыбнулась Саша.
К вечеру дядя Коля выдул пять литров пива, он был благостен и велеречив. Спальня преобразилась, муха упокоилась под обоями. На стене висели полки, у окна стоял компьютерный стол. Такой спальне обязательно нужны тотемы: плюшевые мишки, зайцы, куклы.
Мужчины ушли, отужинав напоследок.
Мама прибирала со стола, улыбка блуждала на ее губах. Сверчок дремал возле холодильника.
– Как тебе комната, доча?
– Я бы жила в такой.
– Покрасим батареи, купим люстры… и до ванной дойдем.
Саша глотнула остывший чай.
– Слушай, а почему ты не вышла замуж за дядю Альберта?
Улыбка не исчезла с маминого лица, но стала грустной, и взор подернулся дымкой.
– Я боялась, что он изменится. Мужчины меняются после ЗАГСа.
– И папа?
– И он. Не обязательно в худшую сторону. Но что-то в них пропадает. Отмирает, а вместо него возникает нечто другое. Я так любила Альберта и не хотела, чтобы он изменился ни на йоту. Это очень глупо, доченька, из-за этой блажи у нас отняли дом. Идиотский пример, не для подражания.
– Ты же все равно была счастлива? – Саша пытливо изучала маму. – Без свадьбы?
– Каждый день. Пять лет и семь месяцев.
Читать бесплатно другие книги:
