Пропавший без вести Кларк Люси

Глава 29

Сара

День седьмой, 11:00

По отмели гуляет ветер, разглаживая песок. С моря накатывают мрачные тучи – похоже, скоро польет дождь. На пляже безлюдно. Съежив плечи, я засовываю руки в карманы флисовой куртки. Пенистые гребни волн похожи на мыльные пузыри. Приливом на берег вынесло разлагающуюся медузу, чьи щупальца переплелись с водорослями. Я обхожу ее стороной и иду дальше.

Сейчас я больше всего хочу вернуться в наш основной дом. Хочу закрыть на замок входную дверь и лечь на кровать в спальне, опустив жалюзи. Я не в силах находиться на отмели и слышать радостные крики детей, играющих в карты, и свист чайников, означающих, что люди всей семьей садятся за стол. В городе прелесть летних дней и ночей быстро забывается, словно пляжные домики были внутри стеклянного шара. Потряс его, полюбовался и отложил в сторону.

Семья, снимающая наш дом на лето, выезжает через два дня. Так что пока мы на отмели. Ник уехал в офис – какие-то проблемы на работе. На прощание клюнул меня в щеку, а я едва не сказала: «Как ты вообще можешь думать о чем-то, кроме Джейкоба?», но все-таки прикусила язык. Наши отношения и так на грани.

Попробовала еще раз позвонить Айле. Набрала посреди ночи – записанный голос на автоответчике снова предложил оставить сообщение. Я и оставила. Рассказала обо всем, что случилось. Говорила в пустоту, пытаясь разъяснить ситуацию хоть кому-то.

Айла не перезвонила. Не заверила меня, что все будет хорошо.

С другой стороны, мне и не нужны ее утешения.

Я вдруг замечаю, что на террасе дома Айлы, спиной ко мне, сидит женщина. Узкие плечи, стройная фигура – до боли знакомый облик, при виде которого на затылке волосы встают дыбом.

Я прищуриваюсь.

Нет, не может быть.

Я подхожу ближе, и она оборачивается.

В тонком летнем пальто и строгих брюках мама выглядит совсем миниатюрной. Ветер взъерошил ее волосы. Она много лет не бывала на отмели.

Увидев меня, она встает и едва заметно машет рукой. Вглядывается в мое лицо с красными опухшими глазами и запавшими щеками. На мне старая куртка и потертые джинсы, а голову я не мыла уже несколько дней.

– О, Сара, – говорит мама, и, к моему удивлению, обнимает меня. От нее, как всегда, пахнет духами, пудрой и мятными леденцами.

Наверное, мы никогда не забываем прикосновения матери. Все напряжение, сосредоточенное в спине, вся тяжесть в плечах тут же исчезают. По щекам градом катятся слезы. Мама крепко прижимает меня к себе, одной рукой гладя по волосам. В детстве мне снились кошмары, и иногда мама приходила успокаивать: она сидела рядом с закрытыми глазами и гладила меня по голове, пока я вновь не засыпала.

Наконец я вытираю слезы и убираю растрепанные волосы за уши. Мама берет меня за руку и ведет в домик, сажает на диван. Сама садится рядом, спина прямая как стрела, колени касаются моих ног.

Я во всех подробностях рассказываю, что случилось за последние дни.

Мама слушает внимательно, с бесстрастным выражением лица. Когда я заканчиваю, она говорит:

– Жизнь – сложная штука, Сара. Она бывает отвратительной, полной боли и проблем. Но сдаваться нельзя. Джейкоб – крепкий и умный молодой человек. С ним все будет в порядке. – Похлопав меня по колену, она встает. – Чаю?

Я смотрю, как танцуют волны с пенными гребнями. Мама возится на тесной кухоньке. Разобравшись с насосом, она набирает воды и зажигает горелку. Заварочного чайника у нас нет, так что она сначала ополаскивает фарфоровые кружки кипятком, чтобы нагреть их перед подачей напитка.

– Как там Ник? – спрашивает мама, подавая мне чай и тарелку с кусочками фруктового хлеба, намазанного маслом – видимо, нашла где-то в шкафчике. Не помню, когда я последний раз ела. Я медленно пережевываю, глядя, как от кружки поднимаются завитки пара.

– Уехал в офис.

Мама кивает.

– Надо же как-то отвлечься.

Да? А как отвлечься мне?

– Очевидно, он сказал тебе про деньги?

– Да.

– Извини, что это… вызвало проблемы.

Я пожимаю плечами.

– Я тебе очень благодарна, просто я…

– Не хочешь принимать от меня помощь? – заканчивает за меня мама.

– Вроде того.

Мы молча допиваем чай, но в этой тишине я чувствую себя вполне комфортно – не то что раньше. Я знаю, почему в присутствии матери мне стало легче: она все понимает. Она тоже потеряла ребенка.

– Айла, – вдруг говорит мама таким резким тоном, будто имеет в виду что-то неприятное. – Что она думает по этому поводу?

– Она в Чили.

– И ты ей не звонила? – удивляется мама. – Я полагала, вы до сих пор неразлейвода.

– Я звонила, писала… Пока молчит. – У мамы от недовольства раздуваются ноздри. –  Может, телефон там не ловит, – как в прежние времена, бросаюсь я защищать подругу. Маме Айла никогда не нравилась. Наверное, она терпеть не могла, когда я подростком постоянно проводила время у подруги. Мать цокает языком. –  Что?

– Ты столько лет оказывала ей поддержку… а она даже трубку взять не соизволит.

– Перед ее отъездом мы поругались.

– Из-за чего? – спрашивает мама, пристально глядя на меня.

Как ей объяснить? Дело не в ревности – ревность была мне хорошо знакома еще с первых дней нашей дружбы. Нет, просто я внезапно осознала, что Айла была центром наших отношений, а я всю жизнь вращалась вокруг нее. Именно такую роль я всегда играла, и теперь я это четко понимаю. Когда много лет назад умерла мать Айлы, я бросила все, чтобы быть рядом, а она просто взяла и уехала в путешествие, не оглянувшись. Даже свадьбу мы с Ником отмечали не слишком пышно, чтобы не расстроить Айлу. После рождения мальчишек я предложила Айле пожить у нас, ведь ей приходилось тяжело после кесарева сечения. А как же иначе? Она была совсем одна, а мне достался Ник.

Видимо, мне придется всегда поддерживать ее, помогать прийти в себя. Когда летом Айла приезжает на отмель, она ждет, что в нашей семье ее радостно примут и окружат вниманием. К прибытию подруги я убираю в ее домике, загружаю холодильник продуктами, хотя ест она в основном то, что приготовлю я – а потом, после трех теплых месяцев, она снова возвращается в Чили, как перелетная птица.

Я вдруг понимаю, что так и не ответила на вопрос матери.

– Думаю, если случилась ссора, у тебя были на то причины, – говорит мама, по-прежнему глядя на меня. – Я не пытаюсь обвинить в чем-то Айлу, просто… знаешь, за эти долгие годы она могла бы проявить себя и лучшей подругой. Вот и все.

Вполне возможно, что мамины слова относятся и ко мне тоже.

Пробыв с мамой весь день, я с неохотой провожаю ее до парома. Я уже знаю, что остаток вечера проведу в доме, прислушиваясь к неспешному тиканью часов в сгущающейся темноте.

Узкая деревянная пристань скрипит под ногами. Паром только что вышел из бухты – значит, надо немного подождать. Порыв ветра взметает мамины волосы, седые у корней, и я отмечаю, какие впалые у нее щеки. На сердце становится тяжело.

– Спасибо, что приехала.

– Да не за что, – отмахивается мама рукой, будто в ее приезде нет ничего особенного.

Вчера Ник пожаловался, что я бесконечно проверяю, насколько сильно он меня любит, и что никто не в силах соответствовать моим завышенным стандартам, в том числе и мать.

– Помнишь любимую игрушку Мэгги? – спрашиваю я.

Мама смотрит на меня с удивлением, ведь имя сестры мы почти не упоминаем.

– Конечно, – после небольшой паузы отвечает она. – Миниатюрная лошадка. Черный красавец.

Собравшись с духом, я признаюсь:

– Это я взяла ее. – Сердце бешено колотится. – Стащила из комнаты Мэгги.

– Я знаю, – с улыбкой говорит мама.

– Но… ты же тогда спрашивала, не видела ли я лошадку, а я соврала, что нет.

– Я потом нашла ее в кармане твоего пальто.

– И ничего не сказала.

– А что тут говорить? Игрушка чем-то была важна тебе, вот ты и взяла ее.

– Нет, – качаю я головой. – Я лишь хотела привлечь твое внимание. После смерти Мэгги ты перестала меня замечать.

– Ох, Сара, – с грустью вздыхает она. – Я понимаю, что в то время была не лучшей матерью. Да и женой тоже… Как тебе объяснить? Со смертью Мэгги словно умерла и часть меня. Та часть, которая любила, смеялась, видела красоту, испытывала радость. Какое-то время я просто ничего не чувствовала.

Со мной сейчас происходит то же самое. Без Джейкоба я как будто лишилась важного внутреннего органа и теперь не могу нормально жить.

– Ты считала меня виноватой? – шепчу я, удивляясь собственному вопросу. – Ведь это я бросила мяч.

Немного подумав, мама отвечает:

– Честно? Да, я винила тебя. – Она делает глубокий вдох. – Винила отца за то, что не подвез вас в тот день в школу, хотя я его просила. Винила водителя, который ехал слишком быстро, да и саму Мэгги за ее неосторожность. Но больше всего я винила себя – за то, что не смогла защитить своего ребенка.

Мне вспоминаются слова Айлы. «Марли мой сын, а я дала ему утонуть», – однажды сказала она. Айла чувствовала себя ответственной за смерть Марли, ведь это она, мама, была обязана защищать его.

Пристань пошатывается: к месту ожидания парома пришла целая семья. Мы замолкаем. Оперевшись о поручни, я гляжу в темноту обдуваемой ветром бухты. Сколько раз Джейкоб сидел здесь с сетью для ловли крабов, болтая ногами в воде.

Приходит паром, и я крепко обнимаю маму на прощание, а затем возвращаюсь на пляж и оттуда машу ей рукой. Волосы лезут в глаза, и я не сразу узнаю человека, который идет в мою сторону. Разглядев темные густые волосы и опущенные плечи, я понимаю, кто это.

Айзек.

Я потеряла счет дням – наверное, он возвращается домой со своей смены. Айзек не отводит от меня взгляда, вид у него мрачный.

Неужели он знает?

Надо поговорить, рассказать ему все. В ожидании я переступаю с ноги на ногу, сердце гулко стучит в груди, но вот Айзек доходит до пляжа и смотрит не на меня, а сквозь меня, словно я всего лишь призрак.

Глава 30

Айла

Айзек всегда казался мне подозрительным. Как можно доверять человеку, который семь лет назад вернулся на берег с мокрым и дрожащим Джейкобом, но не привез моего мальчика?

Я с самого начала поняла: в тот день что-то пошло не так. В этой головоломке не хватает какого-то кусочка, и все эти годы я ищу его – задавая вопросы, внимательно прислушиваясь, наблюдая…

Лето 2012 года

Я прижалась спиной к теплому подножию каменного мыса и закрыла глаза. В голове сплошной туман – из-за снотворного, которое я вчера запила вином. Зато поспала. Уже неплохо.

Приятно пригревало сентябрьское солнце. Откуда-то сверху доносилась трель певчего дрозда. Был первый учебный день, и отмель разом опустела.

Марли пошел бы в восьмой класс. Я отгладила бы его форму и положила с собой бутерброды со срезанной корочкой и шоколадку.

Сара с Джейкобом наверняка застряли в пробке у школы. Или она уже проводила сына до ворот, не забыв проверить, взял ли он спортивные брюки, а потом, поцеловав его на прощание, возвращается в свой дом, свой день, свою жизнь. На грудь давило чувство зависти.

Раньше было так: Сара отвозила мальчишек в школу утром, а я забирала. Помню, как они выбегали после уроков – лохматые, рубашки не заправлены. По пятницам я угощала их мороженым или конфетами, а ребята смеялись и болтали о предстоящих выходных.

А теперь на заднем сиденье в машине Сары только один Джейкоб.

Я наклонилась вперед и сделала глубокий вдох. Потом выпрямила спину, и живот резко свело. В бухту заходило суденышко Айзека, гул мотора постепенно стихал. Айзек прошел по палубе к корме и сбросил якорь. Раздался громкий всплеск. Чертова лодка, как я ее ненавидела! Каждый раз она возвращается на берег без Марли, и мне хочется ее сжечь.

Раздражало и многое другое: голос Дианы, зовущей Нила, катер Роберта с рычащим мотором, гул вертолета над морем…

Айзек закатал шорты повыше и спрыгнул на мелководье. Дошел до берега и поставил на песок ведро с уловом, потом достал из кармана нож и взрезал бледно-серебристое брюхо рыбины. Вытащил внутренности и бросил их в воду, которая тут же окрасилась кровью. Слетелись чайки: хлопая крыльями, они кружили над Айзеком в ожидании лакомства в виде рыбьих голов.

Медленным шагом, будто сомнамбула, я пошла к нему вдоль берега.

– Привет.

Он вздрогнул.

– Айла!.. Привет. – Его загорелое лицо было изрезано морщинами, на воротник рубашки капнула кровь. – Как дела?

Как у меня дела? Без Марли я все равно что колесо без оси. Моя жизнь стала бесцельной, ведь раньше она вращалась вокруг сына. Вряд ли Айзек хотел это услышать. Он наверняка ждал от меня чего-то обнадеживающего, вроде: «Уже лучше». Однако я сказала совсем другое:

– Я все думаю о том дне. Марли отлично плавал, и я… я просто не представляю, что могло случиться. Мне нужно… нужно понять. – Ну вот, я превратилась в женщину, которая что-то бормочет и отводит взгляд.

Айзек бросил рыбину обратно в ведро и подошел к кромке воды, чтобы ополоснуть руки, а потом вытер их о свою выгоревшую на солнце футболку.

– Я пытался поймать черного окуня и вдруг услышал крик, – терпеливо ответил Айзек, хотя с этим вопросом я приставала к нему уже не в первый раз. Я просила всех, кто был там – Джейкоба, Сару, Нила, Диану, Джо, Бинкс, Роберта и спасателей – подробно рассказать мне, что и как произошло. Даже коронера заставила как можно дольше не закрывать расследование. «Может, он еще жив? Ведь тело так и не нашли», – говорила я. Однако больше всего досталось Айзеку. Он первым вышел в море. Он спас Джейкоба, но вернулся без Марли.

– Я подумал, что кричат чайки, и все же взял бинокль и увидел ребят. Сначала одного, потом другого. Между ними, по-моему, шло течение. Сильное – из-за бьющих родников. Я бросился к тому, кто был ближе – к Джейкобу. Господи, если бы только у меня был спасательный круг!.. – Айзек тяжело вздохнул. – Я свесился с края судна, швырнул трос, а Джейкоб никак не мог достать до него. Тогда я подъехал поближе. Мальчик паниковал, то и дело уходил под воду. Я схватил его за руку и вытащил на борт. Времени на это ушло немало. Уже подоспела другая лодка, и я показал, где видел Марли. Я надеялся, что они найдут его, и решил отвезти Джейкоба на берег – не мог понять, в порядке он или нет. Потом я вернулся обратно и искал твоего мальчика, пока в баке не кончилось топливо.

Айзек уже много раз говорил мне все это.

– Если бы сначала ты вытащил Марли, может, сейчас они оба были бы живы.

Да, мои слова звучали жестоко, но мне было плевать. В последнее время я часто говорила что-то подобное.

– Теперь уже не узнать, – с бесстрастным выражением лица ответил Айзек.

Глава 31

Сара

День седьмой, 22:45

Я переворачиваюсь на спину, и пружины в проседающем матрасе впиваются в тело. Глядя в темноту, я с завистью слушаю, как медленно дышит Ник. Он-то спит, а я наедине со своими мыслями. Время стало изменчивым и текучим. То минута тянется бесконечно, то понимаешь, что пролетели семь дней с момента исчезновения Джейкоба. Как такое может быть? Всего мгновение назад мы всей семьей сидели на солнце, отмечая его день рождения.

Неожиданно меня накрывает волной страха: вдруг его больше нет?.. Я снова ложусь на бок. Нет, мысль об этом невыносима. Я не могу без Джейкоба, без его тепла в моих объятиях. Он мой малыш.

Вся потная, я слезаю с кровати и сажусь на полу у комода Джейкоба. Открываю ящик, достаю что-то из его вещей – футболку или джемпер – и, прижав к лицу, вдыхаю его запах.

Боже, Джейкоб!

Ник что-то бормочет, ворочаясь. После нашей ссоры по поводу Айлы мне так больно, словно с меня содрали кожу. Я не могу лечь обратно в постель, где буду избегать прикосновений к мужу.

Я кладу одежду Джейкоба обратно в комод и нащупываю какую-то прямоугольную штуку. Точно, баночка с травкой. Я беру ее и снимаю крышку: в нос ударяет резкий запах.

Натянув кофту поверх пижамы, я иду к двери, крепко зажав баночку в руке.

– Сара? – сонно зовет меня Ник, но я не хочу ничего слышать и босиком выхожу на улицу.

Я жадно глотаю ночной воздух. В нем чувствуется прохладная свежесть – осень не за горами.

Луна почти полная, на пляже никого нет, только далеко-далеко едва виден какой-то рыбак. Я усаживаюсь на песок. От мысли о том, что скоро я вдохну теплый дым с обжигающим горло привкусом, руки так и чешутся.

Просто затянусь пару раз, чтобы легче заснуть. Если я наконец нормально посплю, в голове прояснится.

Я достаю папиросную бумагу и привычно начинаю сворачивать сигарету – еще не забыла, как это делается. Облизываю кончик, крепко его запечатав, и щелкаю зажигалкой Джейкоба. Пламя озаряет темноту ночи. Я делаю глубокий вдох и тут же закашливаюсь – очень сильно жжет горло.

И вот я, сорокалетняя женщина, сижу на пляже в пижаме и курю травку из заначки сына. Смех, да и только.

Задрав подбородок, я закрываю глаза и снова вдыхаю. Напряжение, скопившееся в связках, мышцах и сухожилиях, понемногу уходит.

Я кладу баночку в карман, встаю и подхожу к кромке воды. За всю жизнь я исходила эту отмель вдоль и поперек: сначала с Айлой – мы приходили сюда поплавать, прогуливая театральный кружок, – потом с Ником, когда я уже была беременна. Я ходила по пляжу, держа Джейкоба за руку, пока тот учился ходить, я бегала за ним и Марли, когда ребята вытаскивали на берег свои бодиборды, а затем подавала напитки и закуски уже повзрослевшему сыну и его друзьям.

Я дошла до воды и остановилась, лишь почувствовав стопами мягкое дно и скользкое прикосновение водорослей. Вокруг меня плещутся волны, а я стою с косяком и, глядя на мрачный горизонт, думаю: вдруг все хорошее уже позади?

У края бухты на низком стульчике сидит рыбак. Удочка закреплена в высокой треноге, леска исчезает в воде. В подсвеченной фонарем палатке отдыхает, свернувшись калачиком, его собака. Этот рыбак уже много лет каждое воскресенье приходит на одно и то же место. Что же заставляет его покинуть теплый дом? Может, ночью он чувствует себя настоящим первобытным человеком, который добывает пропитание своей семье и при этом наслаждается темнотой и шумом моря? Или же здесь ему свободно и спокойно – и весь мир словно проплывает вокруг?

Сама того не осознавая, я иду к рыбаку. Заметив меня, мужчина достает руки из карманов.

За все эти годы мы ни разу не говорили.

– Вы рыбачили здесь в прошлое воскресенье? – выпаливаю я, даже не поздоровавшись. Губы приятно онемели.

Рыбак встает – высокий, на голову выше меня.

– Чего вам? – низким скрипучим голосом спрашивает он.

Я наконец бросаю окурок и затаптываю его в песке.

– Вы были здесь в то воскресенье?

Помню, я выглянула из окна после нашей с Джейкобом ссоры и заметила свет от фонаря в его палатке.

– Да, был.

– В тот вечер пропал мой сын. – Я показываю в сторону каменистого края бухты. – Вот там его видели последний раз с девушкой. Они ссорились. Высокий темноволосый парень. Семнадцати лет. Не припомните такого?

«Хватит уже тараторить», – говорю я себе и замолкаю.

Рыбак разглядывает мое лицо, и где-то внутри меня зарождается беспокойство.

– Ссорились, было дело.

Он их видел!

– Энида не сводила с них глаз.

Что еще за Энида?

Заметив мое удивление, мужчина кивком показывает на собаку.

Его ответ придает мне храбрости, и я снова спрашиваю:

– В котором часу это было?

Рыбак вздыхает.

– Мы уже устроились тут… Около одиннадцати где-то.

– А что потом? – спокойным тоном продолжаю я, хотя мне хочется схватить его и потрясти за плечи, чтобы скорее все узнать.

– Извините, не заметил.

Неправильный ответ!

Сделав глубокий вдох, я задаю очередной вопрос:

– Вы видели, как они уходили?

– Не-а, просто вдруг стало тихо. Простите, ничем не могу помочь. – Мужчина засовывает руки обратно в карманы.

Ничего нового он мне не сообщил, лишь подтвердил уже известное: около одиннадцати вечера Джейкоб ругался с Каз на каменистом берегу.

– А лодок случайно не было?

– Как же, этот огромный катер, как всегда, – с раздражением отвечает рыбак. – Из паба, видать, возвращался.

– Катер Роберта? Серый такой?

– Он самый.

– И все, только его катер?

– Ну и старенькое рыболовное судно.

Чье же?

– Вон то? – спрашиваю я, показав на плоскодонку Нила.

– Не, другое. Тоже иногда проходит тут, на буксир похоже. Если увижу, сразу узнаю.

Я качаю головой – не пойму, что за лодку он имеет в виду.