Пропавший без вести Кларк Люси

Глава 19

Сара

День четвертый, 8:15

Утреннее солнце почти не греет, северный ветер унес тепло. Я иду вдоль берега и наклоняюсь, чтобы поднять ракушку в форме блюдечка. Она шершавая на ощупь, пастельные цвета переливаются.

В детстве я часто водила Джейкоба и Марли на пляж после сильного летнего шторма. Мы искали всякие интересные штуки, которые выносило на берег, и даже разработали свою систему очков – чем реже и красивее найденный предмет, тем больше он ценится. Джейкоб бегал по пляжу, собирая в свое ведерко прибитые приливом ветки, старые веревки, хребты каракатиц и стеклянные бутылки. Марли никогда не охотился за крупными и тяжелыми вещами, зато мог долго просидеть на одном месте, ища в песке какую-нибудь причудливую ракушку. Потом подходил ко мне и протягивал раскрытую ладонь с таким видом, будто на ней лежит драгоценный камень. «Смотри, раковина моллюска! Красиво, правда?» – говорил он.

Подняв голову, я вижу, что дошла до самых скал у края бухты, где Джейкоба перед его исчезновением видели с Каз. Интересно, где именно они ругались, на каком камне сидел Джейкоб, когда со слезами на глазах называл себя плохим человеком? Господи, вот бы повернуть время вспять и, прижав его к себе, сказать, что все будет хорошо!..

Только все это мечты. Попытайся я обнять Джейкоба, он тут же окаменел бы – или вовсе вырвался. Он отдалялся от меня постепенно; так незаметно угасает лето – раз, и ты уже дрожишь от прохладного осеннего ветерка. Между нами разрасталась пропасть, а я вовремя не перекинула через нее мост. До сих пор не могу поверить, что Джейкоб не рассказал мне о беременности Каз, хотя прошел почти месяц. Как же материнское чутье? Почему я ничего не заподозрила?

И что еще я упустила?

Вздрогнув, я обхватываю себя руками. Странное чувство – будто кто-то стоит неподалеку и наблюдает за мной. Я нарочно замедляю дыхание, чтобы успокоиться, и уверяю себя, что во всем виновата усталость – с тех пор, как пропал Джейкоб, я почти не спала. Однако, обернувшись, я замечаю Нила у края бухты. Он ловит мой взгляд, резко встает с камня и неуверенным шагом идет в мою сторону.

– Сара… я просто хотел узнать… есть ли какие-то новости о Джейкобе? – говорит Нил, глядя на домики позади меня. Его голос звучит приглушенно, как будто он боится, что нас подслушивают.

– Пока никаких, – отвечаю я.

Уголки глаз у него налились кровью, и вообще Нил как-то пошатывается. Неужели пьян? В половине девятого утра?

– У полиции хоть есть версии? – спрашивает он, засунув руки в карманы. Я молчу, поэтому Нил продолжает: – Может, Джейкоб сбежал? Вдруг его что-то расстроило.

– Например? – рявкаю я. Что же наговорила ему Диана, и много ли она услышала из нашей с Джейкобом ссоры? Вот не ожидала, что Нил поддержит жену в поиске сплетен.

– Не знаю. Я просто… Мы все волнуемся.

– Спасибо, – говорю я и отворачиваюсь в сторону скал.

К счастью, Нил понимает намек и уходит. Я не спеша двигаюсь вперед, водя пальцем по грубой поверхности камней, и краем глаза замечаю какое-то темное пятно. Меж скалами что-то зажато.

Обувь. Кеды, если быть точнее.

Я тянусь за ними и царапаю запястье. Цепляю один за язычок и вытаскиваю, следом второй.

Сердце бешено стучит.

Синие конверсы сорок пятого размера с заправленными внутрь шнурками. Задники стерты, спереди тоже царапины.

Это кеды Джейкоба.

Они пропитались соленой водой и все в песке. Внутри по свернутому носку с прилипшими и уже сухими водорослями.

Кажется, что он совсем рядом – просто скинул обувь, чтобы пойти поплавать…

Нет! Не может быть…

– Ник! – кричу я и срываюсь на бег. Я спешу к нашему домику, нелепо прижимая к груди кеды сына. Песок бьет по икрам.

Я чувствую, что кто-то за мной наблюдает. Словно чья-то ледяная рука коснулась затылка. Я оборачиваюсь и в этот момент падаю в глубокий песок, выронив кеды Джейкоба.

Стараясь поскорее снова взять их в руки, я встаю и осматриваюсь. Никого.

– Ник! – кричу я, подбегая к дому.

Он выходит на террасу с тостом в руке.

– Что? – обеспокоенно спрашивает Ник.

– Это Джейкоба! – Я протягиваю ему кеды. – Они были у скал!

Ник задумчиво смотрит на них, переводит взгляд на каменистый край пляжа и хмурится.

– Наверное, он снял их и пошел в воду, – предполагаю я.

Когда Ник понимает, что я имею в виду, на лбу у него проступают морщины, а рот слегка приоткрывается, и он удивленно смотрит вдаль, щурясь от тусклого света.

Ник берет кеды в руки.

– Они точно его?

Я купила их Джейкобу весной. Помню, я стояла в дальнем углу скейтерского магазина, делая вид, что изучаю ассортимент ботинок на платформе. Я прекрасно понимала, что сыну от меня нужны только деньги, а не модный совет. Его обслуживала симпатичная девушка с серебристым тоннелем в ухе – дыра в мочке так растянута, что в нее можно просунуть палец. Я с радостью наблюдала, как уверенно Джейкоб общается с продавщицей.

Он ходил в этих кедах почти каждый день и стер носы, катаясь на скейтборде.

– Точно. Мы вместе их покупали, – говорю я Нику, проводя пальцем по царапинам на кедах.

– И где они были?

– В щели между камнями, у которых Джейкоб ругался с Каз. – Сердце бешено стучит, и, немного помолчав, я добавляю: – Он ведь снял их, чтобы пойти поплавать?

– Кто его знает, – отвечает Ник, стараясь не нервничать. – Может, Джейкоб снял их еще днем.

Полицейские спрашивали, в чем был Джейкоб в тот вечер. Я вспомнила, что на нем была ярко-красная футболка с изображением глобуса и его любимые бежевые шорты с масляным пятном от велосипедной цепи на переднем кармане. А что касается обуви, летом Джейкоб носил либо кеды, либо шлепанцы. Так что же именно он выбрал в тот вечер?

Перед глазами вдруг встала картина нашей ссоры. Я вздрогнула, когда Джейкоб со злости вдарил по комоду. Потом он сердито протопал к выходу и хлопнул дверью так, что дом едва не зашатался. На нем были кеды.

– Кеды. Он ушел в них.

Я представляю, как мой сын, пьяный и обозленный, полный обид и запутавшийся, стоит ночью на берегу. Неужели мрачное спокойствие моря показалось ему лучшим выходом, и он захотел навсегда скрыться под его поверхностью?

– Значит, полицейские правы? – дрожащим голосом говорю я. – Думаешь, Джейкоб…

– Нет! – рявкает Ник так громко, что я дергаюсь. Он проводит рукой по волосам и, внимательно глядя на меня, продолжает: – Слушай, Сара, это еще ничего не значат. Нельзя предполагать худшее. То есть… он просто мог снять кеды, чтобы побродить по мелководью или по пляжу. Там больше ничего не было?

– Только кеды и свернутые носки.

– Ни телефона, ни футболки, да? Перед тем как зайти в воду, Джейкоб снял бы одежду и достал бы мобильник из кармана.

А ведь Ник прав. От его слов мне становится легче. В рюкзаке мы не нашли телефон Джейкоба, значит, он был с ним.

Однако сомнения снова прокрадываются в мысли: раз Джейкобу было так плохо, то плевать он хотел на свои вещи и мобильный.

Мы с Ником вместе идем по пляжу, и я по-прежнему прижимаю к себе кеды сына. Кажется, кто-то нас зовет, но мы не обращаем внимания. Ник слегка обгоняет меня – вот бы он взял ситуацию под контроль и сказал, что все будет хорошо. Лучше не вспоминать, с каким беспокойством Ник посмотрел на эти кеды. Ему нельзя сомневаться, нельзя терять веру. Иначе я тоже ее потеряю.

Я показываю Нику то место, где я нашла обувь Джейкоба, и мы садимся на корточки, чтобы осмотреться получше. Я копаюсь пальцами в песке, но нахожу лишь угольки от барбекю и треснутую панцирную оболочку краба.

Мы с Ником продолжаем искать по разные стороны скал. Мне попадается запутанная рыболовная леска без крючка и прибитая к берегу коряга.

– Ничего нет, – говорит Ник, перебираясь ко мне через камни.

– Тут тоже. – Я массирую виски, пытаясь понять, откуда здесь взялись кеды Джейкоба.

Видимо, я размышляла вслух, потому что Ник отвечает:

– Возможно, он оставил тут и футболку с телефоном, но кто-то их взял.

Да, не исключено.

Не знаю, что и думать.

Я хочу, чтобы Ник оставался спокойным, невозмутимым.

– Надо сообщить полицейским, – добавляет он, поймав мой взгляд.

Констебль Роум кладет кеды Джейкоба в прозрачный пакет для улик и запечатывает его. Затем достает из кармана ручку и пишет что-то на ярлыке. Наверное, имя и номер дела. Полиция уже обыскала то место у скал и сделала снимки.

Я стою, крепко прижав руки к груди, как будто иначе развалюсь на куски.

Ник подталкивает меня к себе, и я, закрыв глаза, прижимаюсь к нему. Увы, не помогает. Кеды Джейкоба, полицейские – все это никуда не исчезло. Дни с момента исчезновения сына понемногу складываются в преграду, которую с каждым днем труднее преодолеть.

– Пойдем в дом, – предлагает Ник.

Мы идем, опираясь друг о друга, как старички.

– Все в порядке? – кричит Диана со своей террасы.

Да отвали ты! Отвали к черту и не лезь к нам!

Ник в ответ лишь махнул рукой. Даже у него не нашлось слов для Дианы.

В доме еще витает запах моющего средства после вчерашнего безумного натирания полов. Сажусь на диван, сдвигаю ноги вместе и кладу руки на колени. Слышно, как Ник качает воду из бака, чтобы наполнить чайник, потом зажигает газ. На столе появляются кружки, чайные пакетики, молоко. Я невидящим взглядом смотрю на светлые деревянные стены, на темно-синие подушки с веревочной каймой, на небольшое зеркало в медной раме, в котором отражается море. Все вокруг кажется чужим, словно я сижу среди декораций. В этом доме мы должны проводить лето всей семьей и бегать босиком. Здесь не место хлопающей двери и тяжелому топоту ботинок полицейских.

Вижу в зеркале свое бледное лицо с темными кругами под глазами. Между бровей и на лбу залегли морщины. Сейчас бы вскочить и стукнуть кулаком по этому отражению, и пусть в разные стороны полетят осколки. Ладони аж трясет – так хочется это сделать, – но тут Ник подносит мне кружку чая.

Я беру ее и начинаю смеяться. Чай немного выливается на пол, и Ник с тревогой спрашивает:

– Сара, ты чего?

Даже кружки у нас в тон интерьера. Помню, у кассы магазина товаров для дома я невероятно радовалась покупке. «Да какая разница?» – мысленно кричу я той самодовольной Саре, потому что отныне для меня важно только одно – чтобы Джейкоба нашли целым и невредимым. Чтобы он вернулся и сел рядом. Я бы обняла его и прижала к себе с такой силой, что грудью ощутила бы стук его сердца. И не важно, если это смутит моего мальчика, я не расстроюсь, если Джейкоб начнет уворачиваться – я лишь сожму его крепче.

– Сара, ты как?

Я смотрю на открытую дверь. Полицейские стоят у каменистого края пляжа, Роум держит в руке рацию. Что она говорит? И кому? Видимо, брошенные кеды подтверждают их версию о самоубийстве. Какая же картина у них вырисовывается? Темной ночью мой сын, пьяный и одинокий, в отчаянии забредает все глубже в море, где волны скроют его навсегда…

Рядом с констеблями маленькая девочка и ее отец запускают воздушного змея. Ленты пляшут на ветру, как золотистые волосы малышки, которая подпрыгивает на месте, глядя в небо. Здесь слишком оживленно, слишком радостно.

Я отставляю кружку и, зажав глаза кулаками, издаю тихий стон.

– Его найдут, – без особой уверенности говорит Ник.

– Как? Как его найдут?

– Опросят людей.

– Они опросили уже всех, кого можно.

– Они вызывают подкрепление, чтобы еще раз прочесать отмель. – Замявшись, Ник все же добавляет: – Береговую охрану тоже оповестили.

– Нет! – кричу я, убрав руки от лица. – Он точно не в воде, Ник, не может быть.

– Знаю, знаю, – успокаивает меня муж.

– Но полицейские считают иначе?

Ник молчит, по выражению его лица и так все понятно.

– Это все неправда, – качаю я головой.

Это все неправда.

Слова звучат до боли знакомо, и когда я вспоминаю, кто произнес их, по спине пробегает дрожь.

Глава 20

Айла

Я жалею, что не сделала тысячи фотографий Марли.

Жалею, что не снимала его на видео, ведь тогда я могла бы посмотреть, как он бегал и как волосы все время падали ему на глаза.

Жалею, что не сохранила ярко-желтую ванночку, в которой купала его совсем маленьким до тех пор, пока Марли, любитель поплескаться, не перестал в ней умещаться.

Жалею, что не составляла, как Сара для Джейкоба, детские альбомы, куда записывают мельчайшие детали жизни малыша: когда он сделал первые шаги, каким было его первое слово. Я еще подтрунивала над Сарой: «Может, ты и его первый зуб сохранишь?»

Я была из тех наивных матерей, которые верят, что их ребенок всегда будет рядом, поэтому незачем складировать снимки и альбомы. Зачем, ведь каждый наш день вместе принесет новые впечатления! Мы будем наслаждаться моментом, и я позволю Марли бегать по пляжу и приходить домой с ободранными коленками и обгоревшими плечами. Когда жизнь полна приключений, на подробные записи не остается времени.

Только вот теперь я жалею, что ничего не записывала, потому что мои воспоминания ненадежны и готовы разлететься в любую минуту, как осенние листья на ветру.

Лето 2010 года

– Я принесла тебе мясную запеканку, – сказала Сара, стоя у порога с корзинкой еды. Она разложила все по маленьким порциям. Ну конечно, в моей новой жизни больше нет места большим блюдам. Я отошла в сторону, пропуская Сару, и подруга споткнулась о стопку писем, которую я так и не удосужилась разобрать.

– Что это? – спросила она, увидев на полу раскрытый альбом в кожаном переплете.

– Детский альбом, – ответила я, завязывая пояс халата, чтобы Сара снова не упрекнула меня в том, как сильно я похудела. На первой странице я написала: «Марли Берри, 2000–2010», а дальше вклеила старые фотографии, страницы из школьных тетрадей, самодельные открытки и лоскуты от его любимой одежды. Постепенно альбом стал таким толстым, что потрескался корешок. У Марли не было могилы; кроме этой книги у меня ничего не осталось.

– Замечательная идея.

Неужели? Как бы я хотела не собирать воспоминания, а получать новые каждый день! Не такой я представляла свою жизнь. Сети для крабов, резиновые сапоги и воздушные змеи – вот что должно было меня окружать. Карты сокровищ, водолазные костюмы и термосы с горячим шоколадом. Сказки на ночь, крепкие объятия и пластырь на коленках. Я мечтала о жизни, полной детской возни, любви и смеха.

Пятьдесят три дня, как пропал Марли. Долго я еще буду говорить, что он «пропал»? Мне бы давно похоронить его, а я по-прежнему тешу себя надеждами. За это время в моей голове родилось бессчетное количество безумных идей о том, как мой сын мог спастись. Я была не в силах отпустить его, не в силах двигаться дальше.

Он утонул, утонул. Вот что говорили все вокруг. И мне стоило бы им поверить.

– На этой неделе увидишься с Сэмюэлем? – Сара скинула с плеч пальто и повесила его на крючок за дверью, которым пользовалась только она.

Я прошла за ней на кухню, замечая, как Сара старается не смотреть на горы немытой посуды. Она сдвинула в сторону поднос с остатками завтрака и поставила корзинку.

– Все кончено.

– Как? Почему? – удивилась Сара.

– Я его не люблю.

Внимательно посмотрев на меня, она сказала:

– Это не так.

– Разве? – возразила я, уперев руку в бок.

– Он хороший человек, Айла. Не отталкивай его. Сэмюэль тебя обожает.

Я уверяла себя, что просто не стала задерживать Сэмюэля, но на самом деле я его выгнала. Выставила за порог, желая остаться наедине со своим горем. Я даже не пыталась прийти в себя. Я хотела жить во мраке печали. Внутри меня не было больше ни любви, ни радости.

Сэмюэль, Сара – мне никто не был нужен. Никто, кроме моего мальчика, который даже своему одеялу придумал имя – Зиб. Мальчика, что приносил мне ракушки и звонко смеялся, когда я его щекотала. Мальчика, который с восхищением разглядывал мир в бинокль.

Хорошо меня зная, Сара решила не развивать дальше эту тему. Она открыла холодильник и стала раскладывать по полкам порции запеканки. Глядя на ее аккуратно уложенные светлые волосы, я почувствовала, как внутри разгорается гнев, чьи первые искры появились еще несколько дней назад. Теперь он стал обжигающим и совершенно неконтролируемым. Извивающийся комок яростного пламени, от которого свело все мышцы.

– Что ты делала? – дрожащим голосом спросила я.

Сара обернулась, придерживая одной рукой дверцу холодильника.

– Что? Я просто кладу…

– Нет, – злобно перебила я. – Что ты тогда делала?

Сара поняла, что я имею в виду, и покраснела. Я будто очутилась на краю обрыва и, понимая, что лучше отойти назад, все равно прыгнула.

– Что ты делала, когда утонул Марли?

– Я… – запнулась Сара, приложив руку к груди. – Что ты имеешь в виду?

Горло обжигало яростью, ярость срывалась с моего языка.

– Почему ты не следила за ними?

Сара крепко зажмурила глаза, и все ее лицо перекосилось.

– На меня смотри! Смотри сюда, мать твою!

Сара послушалась и виноватым тоном ответила:

– Я отмывала окна от соли.

Как глупо. Как обыденно – когда утонул мой малыш, она мыла окна! Понятно, что никакой ответ меня не удовлетворил бы – разве можно чем-то оправдать смерть Марли, – но окна!..

Я запрокинула голову и с треском ударилась о дверцу шкафчика. Жгучая боль пронзила затылок. Я бьюсь головой снова и снова. Снова и снова.

– Хватит, Айла! Перестань! – Сара зажала рот рукой, на глазах у нее выступили слезы. – Прости меня. Прости, что не смотрела за ребятами.

И в ту же секунду мой гнев затих. Я соскользнула на плиточный пол кухни и обхватила лоб ладонями.

Сара, не раздумывая, обняла меня и прижала к себе. Наши слезы смешались.

От моей злобы перепадало не только Саре. Меня раздражало, что Джейкоб выжил, когда Марли погиб; меня бесили мамаши, не дорожащие своими детьми; я злилась, что мое сердце, некогда полное любви, стало хрупким и холодным, как лед.

Я не могла поверить в то, что Марли пропал. Голову разрывало от сотен вопросов: почему мальчики не сказали, что пойдут купаться? Почему никто не видел, что случилось? Почему Айзек бросил искать Марли и привез на берег Джейкоба? Почему Нил теперь не смотрит мне в глаза? Почему Роберт первым вернулся с поисков? Почему тело Марли так и не нашли?

Я никому не верила. Я не сомневалась: кто-то прекрасно знает, что произошло в тот день, но скрывает от меня истину.

И я была права.

Глава 21

Сара

День четвертый, 21:30

В общих душевых пахнет плесенью, поэтому я моюсь как можно быстрее, прямо в шлепанцах. Кажется, я не принимала душ с того самого вечера, как пропал Джейкоб, – повседневный ритм нарушился так быстро, словно все эти привычные дела лишь тонким слоем прикрывали истинный хаос.

Выключив воду, я поспешно вытираюсь и снимаю с крючка белье. Чертовы джинсы падают на мокрый пол, я поднимаю их и с трудом натягиваю на влажные ноги.

Из теплой душевой кабины выхожу в темноту пляжа, и ночная прохлада впивается во влажные волосы, с которых капает на воротник кардигана. К шлепанцам липнет песок, идти неудобно. На отмели тихо: туристы давно уехали, а жители разошлись по домам – в окнах кое-где горят свечи. Вон парочка сидит на диване с книжками, у них впереди вечер с увлекательными романами, в которых легко забыться. Как же я им завидую.

Та история о женщине, чей сын пропал двадцать лет назад, не дает мне покоя. Ей хоть раз с тех пор удалось нормально поспать, не думая о нем? Хоть раз она получила, как прежде, удовольствие от книги, фильма или вкусного ужина?

Проходя мимо дома Айзека, я по привычке опускаю взгляд, хотя знаю, что сейчас его смена на буровой вышке.

Я представляю, как он сидит во мраке своей хижины, скрестив пальцы, и наблюдает. Он постоянно наблюдает.

«Может, ему что-то известно?» – шепчет внутренний голос.

Я резко качаю головой. Неподалеку от нашего дома вокруг костра собралась группа людей.

– Все повторяется, правда? Айла пережила то же самое… – доносит ветром чей-то голос.

Это Джо, рядом сидит Бинкс, у них в руке по бокалу. Напротив них Диана с Нилом и еще пара незнакомых людей спиной ко мне. Раньше и мы с Ником тоже вытащили бы свои шезлонги и уселись бы с бутылкой вина, прикрыв колени пледом, но сегодня я лишь прислушиваюсь, застыв в тени.

Нил говорит тихо, слегка растягивая слова:

– Никогда не забуду взгляд Айлы. Она стояла у берега и смотрела вдаль… с такой безнадегой. Она была совершенно разбита. Словно в одночасье лишилась всех жизненных сил.

– Ты сделал все возможное, Нил, – уверенно отвечает ему Диана.

Нил тянется за бокалом и наливает вина почти до краев. Диана отводит взгляд.

– Жаль, у Айлы больше не было детей, – вступает Бинкс. – Из нее вышла прекрасная мать.

Позади них видны смутные очертания домика Айлы. Заброшенный и пустой, в темноте он выглядит как-то осуждающе. Если бы сейчас там горели свечи, а Марли спал в своей кровати, все было бы иначе.

Над головой, хлопая крыльями, проносится летучая мышь.

– Ты же помнишь, она была не в себе, – говорит Джо. – Зациклилась на своих безумных теориях. С другой стороны, ее вполне можно понять.

Там вдалеке, за костром, за пляжем, простирается до самого горизонта мрачное и знающее все тайны море.

– Каких теориях? – интересуется кто-то сидящий спиной ко мне. По голосу я узнаю Лоррейн.

– О том, что случилось с Марли. Его тело ведь так и не нашли, – объясняет Бинкс. – Как матери пережить подобное? Она иногда просит нас рассказать, кто что видел, как все произошло. Прямо сердце разрывается, – тихо добавляет Бинкс, глядя на воду.

– Так Айла не верила, что ее сын утонул? – спрашивает Лоррейн.

Остальные явно поражены ее прямотой.

– Марли был отличным пловцом, – отвечает Бинкс, – вот она и… скажем, сомневалась. Даже подозревала, что люди от нее что-то скрывают.

– Айзек, например, – раздается грохочущий голос.

Роберт! Как же я его раньше не заметила. Вот он, сидит рядом с Лоррейн. Раньше его невозможно было заманить на посиделки у костра, особенно в компанию с Нилом, но, заметив, как близко к Лоррейн стоит шезлонг Роберта, можно догадаться, что привело его на эту сторону пляжа.

– Почему именно Айзек? – с явным любопытством отзывается Лоррейн.

Все молчат, и я задерживаю дыхание.

Наконец Джо отвечает.

– Наверное, – задумчиво говорит он, – потому что Айзек такой чудной. Держится особняком, живет один, к нему не приезжают ни родные, ни друзья. Его интересуют только катер и рыбалка, хотя в этом нет ничего криминального. К тому же Айзек спас Джейкоба. Вряд ли его стоит в чем-то подозревать.

Нил поднимает бокал и отпивает сразу половину.

– Трудно поверить, что Марли сейчас было бы семнадцать, – говорит Бинкс. – Не мальчик, а просто ангел. Помнишь, Джо, как они с Джейкобом сделали подвеску из коряги? Собрали всяких ракушек, камней, перьев и всего такого и привесили к этой деревяшке.

Я точно помню. Нику пришлось одолжить у кого-то дрель, чтобы просверлить дырки в ракушках, сквозь которые мальчишки продели нить. Не понимаю, чего я прячусь в темноте, ведь это мои друзья. Я делаю шаг вперед, когда вдруг слышится голос Лоррейн:

– Представляю, каково было Джейкобу – вот так потерять лучшего друга.

– Сначала ему пришлось нелегко, – отвечает ей Диана. – Он почти все время молчал, даже из дома особо не выходил. Сторонился моря, хотя теперь-то не вылезает из воды.

– Что вы думаете по поводу исчезновения Джейкоба? – тихо спрашивает Лоррейн. В ее обеспокоенном тоне слышны нотки желания послушать сплетни.

Рядом с ухом пролетает пищащий комар, но я будто застыла. Едва дышу. Комар кусает меня в руку.

– Как-то странно, что он пропал в годовщину смерти Марли, – дерзко выдает Роберт.

– Почему? – решительно возражает Нил. – При чем тут вообще годовщина?

В беседе появляется заметное напряжение.

Роберт молчит, а Нил встает с шезлонга и подбрасывает в костер бревно. Искры летят во все стороны.

– Все это очень тревожно, – говорит Лоррейн. – Прошло уже сколько, дня четыре? И никто его не видел, а в найденных кедах лежали свернутые носки – как будто он снял их и пошел купаться. – Она замолкает. – Зачем купаться ночью, тем более одному? Наводит на всякие мысли, да?

– На какие такие мысли? – настойчиво спрашивает Нил.

– Ну, не знаю, – уже не так уверенно отвечает Лоррейн. – Сара говорит, что по одной из версий полицейских Джейкоб… нарочно пошел плавать ночью. Что он не хотел возвращаться.

– Они считают, что Джейкоб покончил с собой? – уточняет Нил. – В годовщину?

– Да как вам не стыдно! – с криком бросаюсь я вперед, загребая песок. – Как вам всем, черт возьми, не стыдно!

Они резко оборачиваются. Отодвигают шезлонги. Встают.

– Сара! Прости, – спешит с извинениями Лоррейн, – так некрасиво с моей…

– Думаешь, Джейкоб покончил с собой, да? – злобно говорю я. – Думаешь, ему так плохо жилось со мной и Ником, что он решил утопиться?

– Нет, я просто…

– Ты ни черта не знаешь о моем сыне! А ты! – обращаюсь я к Роберту. – Как ты смеешь обсуждать Джейкоба, когда твоя Каз…