Провокация Зайцев Михаил
С неудобной, полуживой ношей выхожу во двор отделения. Верное слово – «отделение», точнее не скажешь, ибо оно отделено от остального мира высоким забором. Двор глухой. И немой. Во дворе тихо и хорошо.
Подхожу к джипу, освобождаюсь от ноши, усадив «спящего» в кресло рядом с водительским. Нынче на моей оккупированной планете управлять средствами передвижения обучены только лояльные ублюдки и Непокоренные. В то, что мы, Непокоренные, еще живы, живее всех живых, сегодня мало кто верит, а о том, что мы имеем навыки вождения, и раньше посторонние не догадывались. Сажусь за руль, кладу предплечье «спящего» на подлокотник водительского кресла – приборная панель подмигиванием светодиодов сообщает о реакции на его чип. Нажимаю кнопку «ход», слышу тихое урчание электродвигателя и трогаюсь помаленьку.
Створки ворот при приближении авто услужливо разъезжаются в стороны. Сестра помогла – ублюдок завез меня во двор, а ведь мог бы высадить у калитки, поехать далее патрулировать территорию. А всех входящих во двор через калитку фиксирует приборчик – «привратник», запоминает время и дату, считывает данные с чипа. А получилось, будто меня тут и не было. Следаки из отдела внутренних расследований напишут, дескать, патрульный посетил отделение, свихнулся на почве увиденного и погнал джип прочь в невменяемом состоянии.
Мне нет нужды имитировать «вождение в невменяемом состоянии». Разумеется, я управляюсь с джипом гораздо хуже ублюдка, что «спит» под рукой. По понятным причинам мне недостает практики, и джип под моим управлением здорово заносит на поворотах.
Проехал поселок – ни одного встречного, должно быть, все на работах, а у самых границ Н.П. чуть было не сбил к чертовой матери полногрудую девицу. Дуреха, вышла из прозрачного домика-парника и прям к обочине, и машет машине, улыбаясь во весь рот. Хвала Сестре, тонированные стекла скрывают личность рулевого, спасибо Матери Сестры нашей, я сообразил нажать на клаксон, и дура девка поняла, что машина возле нее не остановится, и отскочила от обочины.
Н.П. позади. Пышногрудая девка чего-то орет вслед джипу, у виска пальцем крутит, я же кручу баранку и жму на газ. Чем дальше от Н.П., тем, понятно, дорога хуже, однако постепенно привыкаю к норову этой машины и чувствую себя все увереннее в кресле водителя. Даже рискую прибавить скорость. Даже автомагнитолу включил:
– ... приветствует «Ру-радио»! – заявило вещание. – Продолжаем программу «Ретро-ру». По заказу наших маленьких слушателей передаем песенку Бременских музыкантов, – и песенка зазвучала: – Ничего на свете лучше не-е-ету...
М-да, вроде бы невинная песенка, а призыв «бродить по белу свету» явно имеет идеологическую подоплеку. Агитирует песенка перспективных особей младшего возраста из медвежьих углов задуматься о миграции.
– ...нам любые дороги доро-о-оги...
Гм-м, а запев про дорогие дороги можно понять и двояко. Дороги-то наши, которые были нам дороги, хиреют. Вот и та, по которой я еду, с каждым метром все хуже и хуже. Я выключил магнитолу.
И справа, и слева уже невозделанные, бесхозные поля. Впереди показались первые чахлые деревца, скоро поворот у леса. В однозначных секторах леса не те, что в двухзначных, пожиже да пореже, но и болот в них поболе, и гнус позлее.
Завозился, застонал «спящий» ублюдок. Вот еще не хватало! Спи, моя радость, усни – добавляю ему «снотворного» ребром ладони по шее. Затих, «спит». Скоро, совсем скоро ты успокоишься навсегда, сволочь лояльная.
«Дорога» – увы, уже в кавычках – не спеша сворачивает. За вот этим вот плавным поворотом на крупномасштабной карте она обозначена вообще пунктиром. А на повороте, точнее – у поворота картографы отметили... Вон оно, вижу. Болотце, которое запомнил, разглядывая карту над монитором дежурного по отделению. Тормозим?.. Торможу...
В натуре местечко оказалось гораздо лучше, чем я надеялся. Прям подарок Сестры, Ее благословение моим планам. Холмик между «дорогой» и болотцем – ну, просто трамплин, честное слово.
Двигатель урчит на холостых оборотах, открываю дверцу, наполовину вылезаю из салона. Рюкзак мешает. Доселе горб полупустого рюкзака не мешал совершенно, а теперь обуза. Кое-как кантую «спящего» ублюдка в согретое моим задом кресло. Тесно работать, а еще рюкзак за все, что можно и нельзя, цепляется. Кое-как перекантовал ублюдка, теперь бы изловчиться и нажать на газ. Левой держусь за край открытой дверцы, правой удерживаю руль, тяну, тяну ногу... Изловчился, джип поехал, ублюдка тряхануло, он упал на руль как раз, когда я этот самый руль поворачивал круто. Джип трясет так, что я еле-еле держусь – нога в салоне, горб и попа вовне. Джип разгоняется, съезжает с дороги, несется вприпрыжку на холмик-трамплин, и мне больше не надо держаться, пришла пора...
Спрыгнул! Упал набок, перекатился через плечо, сел на землю. А джип вкатился на холмик, передние колеса зависли, задние разбрызгивают глину, и тяжелое авто... Вот даже как! Лучше, чем мечталось! Джип перевернулся и бухнулся крышей, разбрызгав болотную жижу так, что до меня долетела пара капель.
Получилось исключительно достоверно – у полицая помутился рассудок при виде кровавой драмы в отделении, невменяемый, он погнал джип куда глаза глядят, не справился с управлением на хреновой дороге, и каюк, утоп в болоте. Аминь.
Я встал, отряхнулся, сверился с компасом по привычке. Мог бы и не сверяться – карту я запомнил, а на ней четко обозначены стороны света. Иду в обход болотца, где булькает, погружаясь в гнилую жижу, автомобиль.
Иду по глинозему и переживаю послевкусие успехов. Меня учили в обязательном порядке анализировать победы на предмет ложки дегтя в бочке меда. Шагаю по обочине, в обход топей, иду к лесу и раз за разом сортирую эпизоды пережитого.
Эпизод первый – на околице меня никто, кроме ублюдка..? Нет, не видел...
Эпизод второй – полицаи все..? Да, в эпизоде втором, по дороге от околицы к отделению, ублюдок сболтнул, мол, тут пятеро полицейских и еще один сегодня прибыл... Четверых кончил берсерк, в пятом эпизоде берсерка прикончил я...
Нашел! Ложка дегтя в эпизоде четыре – я признался берсерку. Дурак, я назвался Непокоренным. Если бы не я его, а он меня сделал, тогда... Я тверд в своей вере, мне помогла одолеть берсерка Сестра Спасительница, но... Но я совершенно зря чесал языком про Непокоренных! Как будто шантажировал Сестру – помоги, иначе очаг Истинной веры в Тебя погаснет... Если бы он меня одолел, тогда лояльные гады влегкую высчитали, где, в каком секторе, искать Бункер! Прости, Сестра, я согрешил невольно, без умысла, не подумав, я просто дурак, прости!..
Споткнувшись о запоздалое раскаяние, я не на шутку перепугался – а вдруг побасенки правы, и берсерки живут после смерти?.. Вдруг мертвый носитель столь беспечно мною отданных ему секретов, расскажет о... Нет! Нет, нет, нет! Жить после смерти невозможно. Живых мертвецов быть не может. Жизнь и смерть – противоположности. И все же... Нет-нет! Ходячие трупы – это мистика! Вера и мистика – точно такие же противоположности, как жизнь и смерть. Веруя, мы отрицаем мистику, аминь!.. К тому же, большинство известных мне побасенок врут исключительно про то, что убитый берсерк продолжает сражаться. Только лишь про боевой экстаз, который не дает берсеркам осознать себя мертвецами, врет, в основном, фольклор. Фольклор вовсе не отождествляет берсерков с зомби...
Входя в лес, я поднял голову и увидал на небе тучи. Кажется, дождь собирается. Очень кстати – дождь смоет мои следы и окропит разгоряченный лоб. Спасибо Тебе за дождь, Сестра!
4. Путешественница
Флаер падал. Он таки угодил в агрессивный эфир охранного слоя, где раз и навсегда накрывается всякая активная электроника.
Биокомп целиком перешел на биотронику, вырубил всю электронику, чтобы она портилась хотя бы не навсегда, и ограничил потребление гумуса до минимума, экономя его скромные питательные запасы, отчего все биоконтуры заработали в четверть силы. Уму затошнило, в правом боку женщины шевельнулись иголки, впиваясь все глубже, становясь все острее, забористее, ядовитее.
Посадка была похожа на бросок в лунку. С орбиты, с бота-носителя, направляющий импульс метнул челнок-флаер в дыру служебного тоннеля. И промахнулся. Учесть все факторы намеренной нестабильности входа в тоннели без достоверной информации о служебных алгоритмах, если и возможно, так только теоретически. Не повезло – дыра вильнула за наносекунду до выигрыша в лотерее Удачи. И слабо утешает тот факт, что при возвращении на орбиту, если оно когда-нибудь все-таки состоится, тоннель сам гостеприимно всосет стартовавший флаер. Так уж они, тоннели, устроены – вход строго по служебным пропускам, выход свободный, так дешевле.
Флаер падал. Агрессивный эфир портил включенную биотронику, на ее восстановление понадобится уйма времени. Если понадобится. Если не занесет в зону, где охранный слой толще, в результате чего гумуса не хватит даже при самом экономном использовании. Если биокомп не превратится в мертвый предмет, а Ума в мясной фарш с костями.
Флаер падал. Ума, совершенно незаслуженно, материла молодого пройдоху из туристического бюро фирмы, который предупреждал ее обо всех «если».
– А чего вы хотите? – улыбался туроператор. – Планета проходит стадию самостоятельной адаптации к новому образу жизни, она защищена от несанкционированных посещений, и будет находиться под охранным слоем еще лет, эдак, дцать. Я специально наводил справки – раньше поколения у них сменялись в бешеном темпе, а после того, как мы изменили их цивилизационный вектор, продолжительность жизни туземцев значительно увеличилась. Официальные путешествия, я подчеркиваю – официальные, на эту, я подчеркиваю – на эту Землю разрешат по самым оптимистическим прогнозам только, когда там сменится еще два, как минимум, поколения, и исчезнет необходимость градации населения по коэффициентам лояльности. Но вам хочется совершить путешествие на закрытую планету, а пожелания клиента для бюро были, есть и останутся превалирующими над всеми, я подчеркиваю – всеми запретами. Пожалуйста! Мы организуем серый тур без гарантий и за особую плату, поелику фирма рискует не меньше вашего.
– Деньгами, – улыбнулась туроператору Ума. – Фирма, на которую вы, молодой человек, горбатитесь, рискует денежным штрафом, бюро путешествий рискует лицензией, вы лично ничем не рискуете, а я – головой. И как! Без медицинской страховки, без гарантий и за такую цену?! Не смешите меня, молодой человек.
– Вы забываете, что фирма рискует еще и флаером, который, между прочим, стоит...
Ума его перебила:
– Брэнды «флаер», «бластер», «робот», раскрученные на халяву беллетристами до Эры Скачка, стоят у меня костью в горле. Я собралась в путешествие вовсе не ради того, чтобы почувствовать себя героиней романов, прочитанных в детстве.
– Оо-у, Мадам! Я в восхищении! Глядя на вас, и не скажешь, что вы родились до...
– А вот это лишнее! Лживая лесть мне претит. По долгу службы вы, молодой человек, должны были заглянуть в мои медкарты, и вам прекрасно известен мой биологический возраст. Для экстремалки и досужей искательницы приключений я старовата. Посетить закрытую планету меня вынуждают обстоятельства. Мне и нужно всего-то собственноручно взять горсть тамошней земли для семейного склепа. Всего-то полчаса на закрытой планете, и все, и быстрее обратно.
– О, мадам. От всей души вам...
– А вот соболезновать мне не нужно! Вот это лишне. Я выходила замуж по расчету за чертовски обеспеченного и очень пожилого мальчишку. За старикашку с мозгами подростка. Он-то как раз и был экстремалом – искателем приключений. Верил в новомодное заблуждение, что адреналин омолаживает, и сгинул, сами догадываетесь, где. Если б я знала, что муж оставит ступенчатое завещание... Вы знаете, что такое «ступенчатое завещание»?
– О-о, моя дорогая! Оо-о, как я вас понимаю!..
– Прекратите паясничать! Как ВЫ можете МЕНЯ понимать?
– Представьте себе – лучше многих! Я и сам был женат на богатой старушке, околевшей три года тому назад во время затяжного прыжка с парашютом. Ее зарыли, и через девять дней юрист вскрыл конверт с завещанием, а в нем еще пять, представьте себе – целых пять конвертов! В первом мне предписывалось целый год носить траур. Весь этот год я жутко страдал от фискального имплантанта. Невыносимо чесался глаз, и порой возникало желание выковырнуть наносоглядатая к ядрене-фене, насрав на наследство. Двенадцать месяцев я носил все черное, вплоть до белья, и привыкал к имплантанту, спустя год привык, юрист вскрыл следующий конверт, и следующий год я ежедневно посещал ее сраную могилу. А в этом году и того хлеще – отказ на целый год от дотаций со счетов покойницы и предписание целых двенадцать месяцев самому зарабатывать! Срань господня! До полного доступа к ее сраным счетам мне осталось еще целых два сраных конверта!
– А мне осталось перешагнуть последнюю ступень.
– Так чего же вы жмотничаете? Оплатите серый тур щедро, включая доп-предполетную подготовку и комплект...
– Голубчик! А если я вам скажу, что мой маразматик в последнем конверте оговорил твердую сумму на путешествие за вонючей инопланетной почвой в случае его невозвращения с той вонючей Земли, вы мне поверите? Аренду бота, полет до портала в ту вонючую Вселенную, перелет до той вонючки Земли, плата за пользование челноком – на все про все общая сумма по прижизненному курсу без вести пропавшего старикашки без учета инфляции! Верите мне? Вам документы принести? На сумму взглянете – обхохочетесь.
– О, мадам, я вам верю! О, да! Представьте себе!.. Правда, на документы я бы, честно признаться, взглянуть все же не побрезговал. Так, на всякий случай, мало ли...
– Без проблем, принесу! Обхохочетесь. Я вам обещаю. Знаю, что обхохочетесь. А вот как бы нам с вами, молодой человек, решить проблему перевода отношений в иную плоскость, я не знаю. Как вы отнесетесь к предложению забыть о премиальных от фирмы, при условии, что я вам потом возмещу...
– Помилуйте, дорогая! Ни один юрист, я подчеркиваю – ни один не возьмется за оформление такого типа взаимозачетов.
– Юрист? Моего слова вам мало?
– Не смешите меня больше, чем обещали! Кто в наше время верит словам?
– Вы только что поверили мне на слово, разве не так?
– Отчасти так, мадам. Отчасти! Поверил и признался, что не прочь взглянуть на документы. На всякий случай. В наше время не только завещания, но и аферы бывают многоступенчатыми. Поверишь, казалось бы, в совершенно невинное признание, а тебя втянут в такую аферу, мало не покажется. Мы живем в совершенно бессовестное время, мадам.
– Значит, вы против всяких...
– С чего вы взяли? Я отказываюсь всего лишь от «потом», я предпочитаю «сейчас». И вы, и я однажды сыграли на перспективу, и что мы имеем, кроме сраных конвертов и фискалимплантантов, отслеживающих правильность выполнения предписаний юродствующих завещателей? Сама жизнь учит нас ненавидеть словечко «потом». Добавьте его в свой словарик, туда, где находятся брэнды «флаер» и «бластер».
– Но что я могу предложить вам прямо сейчас?.. Разве что...
– О, мадам! Пардон-пардон! Секс с вами не стоит тех скидок, которых я сумею добиться от фирмы... О, нет! Даже не думайте! Вы переоцениваете себя! Опустите юбку немедленно.
– Чего ж вы тогда хотите?
– Потом поговорим. После того, как вместо кружевных трусиков с пикантным разрезом вы мне покажете тот документ, где обозначена сумма...
– Ха! Словечко «потом» я уже внесла в «черный список». Сейчас поговорим, а по рукам ударим, когда вы обхохочетесь над документом.
– Уели! Поймали меня на слове и уели! Браво! Будь по-вашему, моя дорогая.
– Итак, чего вы хотите?
– Почку. Вашу почку. В моей левой эскулапы обнаружили склонность к камнеобразованию. Лечиться мне лень, проще поменять слабый орган. Добровольную и безвозмездную передачу мои юристы легко оформят. С одной правой вы прекрасно смотаетесь туда и обратно, переступите последнюю ступень завещания и купите себе новую почку, такую же замечательную. Вы были правы – по долгу службы я заглядывал в ваши медкарты. У вас прекрасные почки, высший класс!..
Флаер падал. Уме вспомнилась прочитанная в раннем детстве взрослая книжка, главный персонаж которой тоже имел всего одну почку и оставался вполне полноценным героем. Автор не знал, о чем писал, как и все пишущие вруны, как и тот профессиональный лжец, который ввел в оборот красное словцо «флаер».
Флаер падал. Ума загибалась от коликов в единственной почке, биокомп потихонечку поджирал гумус, скупо делясь с биоконтурами, отвечающими за жизнь женщины, как вдруг...
Вдруг все кончилось – перегрузки, колики, тошнота, предчувствие бед, близость грани, за которой отчаяние.
– По причине сильного бокового крена нас случайно вынесло в служебный тоннель, – обрадовал комп и тут же огорчил: – За время прохождения агрессивного слоя пострадало пятьдесят два процента рабочих контуров, – и снова порадовал: – За время нахождения в слое израсходовано запасов гумуса на десять процентов сверх нормативных. Сорок восемь процентов отзывчивых контуров достаточно для благополучной посадки, что позволяет отключить аварийную биотронику, – и опять расстроил: – Посадка производится по плану «А-аварийный» в ближайшем секторе два с индексацией «бэ». По предварительным расчетам, на восстановительные работы, предшествующие возможному старту, понадобится от тридцати до сорока календарных суток.
Месяц! А то и полтора сидеть и ждать, когда флаер самовосстановится! Питаться синтезпищей на основе вонючего гумуса! Пить собственную очищенную мочу! И ждать-ждать-ждать! Какой ужас!.. Какой?.. Какой же это «ужас»?.. Могло быть и хуже... Вообще ничего могло бы не быть, кроме боли и смерти. Ничего, кроме...
«Ладно, – подумала Ума, – посижу на диете. Особых неудобств от этого не будет, зато потом у меня будет все!»
Флаер произвел – как и обещал биокомп, – благополучную, хоть и аварийную, посадку в секторе 2б. К сожалению, пришлось плюхнуться во 2-м, густозаселенном, согласно статистике, секторе, зато в лесу и приемлемо далеко от ближайшего Н.П.
Комп посадил флаер в удобную ложбинку между двумя каменными гребнями, не задев ни одного дерева. Госпожа Удача, как бы извиняясь за крупное предательство, помогла в мелочах, вынесла флаер на каменную гряду посреди сплошного леса. И нет ничего проще для «хамелеон»-контуров, чем замаскировать флаер среди камней, и расход энергии на имитацию каменистой, то есть – статичной, фактуры мизерный, даже с учетом того, что флаер оснастили самым простеньким, сиречь – самым энергоемким «хамелеоном».
Забортный робот тоже – дешевле не придумаешь. Умельцы смастерили робота, взяв за основу тяжелый скафандр типа «Хитон», впихнув в шлем биокомп, сопряженный с бортовым, а в дыхательные баллоны залив питательный гумус.
На спаскостюм для Умы денег совсем не осталось. Спасибо и на том покойнику завещателю, что после него остался масккостюм, купленный пожилым непоседой еще в 20-е на «черном рынке», в те веселые 20-е годы, когда за использование психотроники карали всего лишь штрафом.
Масккостюм – в просторечии «маскарад» – абсолютно не защищает от неживой и примитивной природы, он лишь отпугивает существ с какими-никакими мозгами. Мыслящий мозг, попадая во внешнее пси-поле костюма, теряет объективность визуального восприятия, глаза вместо носителя «маскарада»» видят что-то страшное. Глаза транслируют в мозг тот образ, встреча с которым наиболее нежелательна для существа-наблюдателя. Травоядные видят плотоядных, хищники бегут от еще более страшных хищников, люди... У людей сложнее. Неверный муж, нарушая брачный договор, отправляясь к любовнице, увидит вместо встречного человека в «маскараде» образ своей алчной женушки. Если, конечно, грех нарушения брачных обязательств самый серьезный для данного индивидуума. А бывало и так, что убийца видел под воздействием пси-полей свою искалеченную жертву, восстающую из гроба, убегал, сломя голову, и, убежав от видения, накладывал на себя руки. Случалось и такое, что замороченные видением люди погибали на месте от инфарктов, инсультов, кровоизлияний в печень. И вообще-то власти правы, что заменили штрафы за ношение «маскарада» принудительной трансплантацией в свою пользу.
Распаковывая «маскарад», Ума невольно вспомнила свод законов о карательной трансплантации, и единственная почка женщины отозвалась тоскливой болью. От болезненных мыслей Уму отвлек оживающий по воле бортового биокомпа робот.
Забортный робот – глаза, уши и руки бортового компа – неуклюже встал, пред ним открылся входной люк, и робот, оправдывая свое название, полез за борт проверять состояние внешней обшивки. Более совершенный «забортник» справился бы с осмотром за минуты, а этот человекообразный на своих двух ходовых конечностях возиться будет часа два.
«Маскарад» прилип к женскому телу. С безымянного пальца правой руки Ума стянула вдовье золотое кольцо, вместо него надела колечко-«берегиню», которое вне флаера возьмет под контроль деятельность организма пассажирки. Избави бог, если что-нибудь с Умой случится – можно будет надеяться на какую-никакую помощь грузного «забортника».
К поясу Ума прицепила лучемет торговой марки «бластер». С другого бока прилепила мини-контейнер для почвы и совочек. Как минимум, месяц впереди для выполнения первого этапа – забор грунта – последней воли завещателя – помещение инопланетного грунта в склеп. Месяц, а то и больше впереди, и так хочется побыстрее закончить с первым этапом самой последней воли и оставшееся время скоротать в утробе флаера под защитой всяческих контуров.
За бортом хмурилось чужое небо. Чужие камни под ногами пришелицы Умы лоснились от влаги. Шлепал по чужим лужам робот, совершал обход флаера, который как будто бы срастался с камнями, подстраиваясь под их серо-черные цвета и создавая оптическую иллюзию шершавости. Ума поежилась. На ее поеживание масккостюм отреагировал автовключением дополнительной функции «доброе тепло». Согреваясь, Ума пошла. Осторожно, с камня на камушек, словно по ступенькам, поднималась Ума на гребень. Как символично все получается – чтобы выполнить финальную прихоть завещателя и, фигурально выражаясь – «перешагнуть последнюю ступень», приходится буквально взбираться по камням-ступеням.
Ума взобралась на каменную гряду и грязно выругалась – чтобы добраться до почвы, придется не только спуститься по более крутой грани гребня, но хилять еще метров сто по природной брусчатке, а потом выпалывать мокрые травы. Высокие травы и редкие деревья растут за пупырчатым каменным панцирем. Чужие травы придется выдергивать, чтобы добраться до грунта, где, весьма возможно, копошатся чужие черви, тьфу! Какая гадость!
– Будь ты проклят, вонючий старый хрыч, съеденный тутошними червями, и поделом! – высказалась в сердцах Ума, развела руки в стороны, и, неумело балансируя, начала спуск.
5. Пилигрим
В редколесье все видно на большие расстояния, а посему берсерка я заметил издалека. Оживший мертвец сидел на корточках у границы камней и трав. Живой труп осторожно и не спеша выдергивал пучки травы с корнем, чтобы потом брезгливо отбросить их от себя подальше. Он как будто расчищал место себе для могилы. Он! Это точно был он! Не полупрозрачный мираж, не привидение, а неупокоившийся мертвец во плоти, невероятная, невозможная, но объективная реальность.
Я заметил ожившего покойника, которому, как последний дурак, рассказал о себе лишнее в бытность его теплокровной особью, и у меня на миг перестало стучать сердце. Что-то оборвалось во мне. Привычная картина мироздания обернулась рассыпанным пазлом. Глядя в ту сторону, где среди редких деревьев был отчетливо виден мой вчерашний материализовавшийся страх, недостойный истинно верующего, я продолжал по инерции переставлять ноги до тех пор, пока на наткнулся плечом на сучковатый корявый ствол засохшего дерева.
Острый сук воткнулся в мое плечо и будто бы нажал потаенную кнопку «пуск». Остановившееся на объективно краткий миг, субъективно сравнимый с безднами бесконечности, мое ошалелое сердце заработало в сумасшедшем ритме. Догоняя такты сердечных ритмов, включились в работу ноги и понесли меня, куда глаза не глядят. А глаза продолжали глядеть в ту сторону, где, сидя на корточках, дергал траву мертвый берсерк.
Я бежал, задыхаясь и спотыкаясь, натыкаясь на сухие и гибкие стволы и стволики редких деревьев, падая во влажные травы и поднимаясь, я бежал прочь, но не без оглядки, а с вывернутой до предела шеей.
И все-таки меня, последнюю надежду Непокоренных, готовили к акции воистину Великие Люди! Многолетний труд Гениальных, с большой буквы, Учителей и Опытнейших, с заглавных литер, Инструкторов все-таки не пропал даром! Моя живая плоть в панике убегала от ожившей мертвой плоти берсерка, в моем сознании властвовал первобытный страх перед неведомым и необъяснимым, картина привычного мира, рассыпавшись в прах, обратилась в пепел, а руки, мои тренированные руки, словно пара дрессированных змей, выживших после эмоционального взрыва, отлепили от ремня флягу, ножик с несерьезным лезвием, пищалку для отпугивания диких зверей, отбросили все, в данный момент лишнее, быстро и споро, после чего расстегнули пряжку.
Руки сложили ремень петлей, я споткнулся в который уж раз, в очередной раз упал, петля из ремня осталась в правом кулаке, левая ладонь скользнула по траве, кожу случайно оцарапал камешек размером и весом с пряжку ремня, пальцы сжались, подбирая сей нужный им камушек, и ледяным душем на меня снизошло озарение – я понял, зачем моим дрессированным рукам понадобились петля из ремня и камень! И я поверил умным рукам, я им отдался, наперекор глупому мозгу, который все твердил и твердил, мол, нельзя убить мертвого, дескать, это все равно, что оживлять живого, это бессмысленно!
Следя за руками, я развернулся. Благодарно заныла шея. Ее мышцы получили возможность расслабиться, ибо теперь я бежал именно туда, куда все время смотрели мои глаза.
Я бежал обратно, к мертвому берсерку, рвущему траву, и каждый мой последующий полушаг-полупрыжок был осторожнее предыдущего. Я спотыкался все реже и реже, на стволы я больше не натыкался, я все круче и круче горбил спину, приседая на бегу все ниже и ниже. Когда между мной и берсерком оставалась приемлемая для пращи дистанция, я прекратил частить ногами. Я крался к нему тихо-тихо, низко-низко пригнувшись, перемещался от дерева к дереву, по возможности, прячась за ними, выбирая наилучшее свободное от деревьев пространство для броска, сокращая приемлемую дистанцию до оптимальной.
Праща – одно из самых примитивных и самых сложных для освоения орудий войны. Опытный пращник способен посоперничать в эффективности и со снайпером, вооруженным специальным огнестрельным оружием. Опыт обращения с пращой у меня есть, среди прочих опытов мне его прививали долгие годы. Взвешивая на ладони камень, я знаю, с какой силой следует крутануть ремень. Я определяю на ощупь аэродинамические причуды любого боеприпаса. Почти любое тонкое и гибкое подручное средство я мог бы использовать для метания. А уж собственный ремень мне, конечно, знаком и привычен.
Камень в петле, раскручиваю ремень, и... И все же, можно ли убить мертвого? Возможен ли парадокс смерти умершего? А вдруг? Ведь и живой мертвец не что иное, как парадокс парадоксов... Раскрутил ремень, метнул вместе с камнем все свои сумасшедшие размышления, по-прежнему доверяя только рукам, и...
И камень, просвистев свою песню полета, ударился о височную кость живого покойника, и, косо отрикошетив, упал в траву. А голова трупа дернулась так же, как полагается живой голове после подобного попадания твердым в висок. Голову откинуло к плечу, и вчерашняя сквозная рана от луча бластера на шее стала видна гораздо отчетливее.
Берсерк сидел на корточках и поэтому свалился мягко, как куль. Завалился набок, поджатые ноги так и остались согнутыми в коленях, разбитая голова легла повернутой к небу целой височной костью, в руках у трупа остались клочки травы. А мои руки, выполнив привычную им работу, опоясали ремнем талию, в то время как ноги несли меня к трупу. К дважды трупу? Я убил труп? Такое возможно?
Подбегаю к вторично – вчера и сегодня – сраженному наповал. Он лежит неподвижно, с виду – мертвее мертвого. Жаль, разбитый висок мне не видно. Надо бы повернуть ему голову и убедиться, что камень его... Или ранил? Раненый труп, так бывает?
Склоняюсь над моей дважды жертвой и... Честное слово, он дышит! Мы дышим с ним одним и тем же воздухом, наши дыхания смешиваются! Мое, живого человека, и его... Зачем мертвецам дышать?.. Но, чу!
Слышу шаги! Топ-топ-топот твердым по твердому. Поднимаю глаза – на сером гребне, поверх нагромождения валунов вижу человека в тяжелом скафандре. Не помню названия, но точно такой хитон-скафандр я видел на картинке в справочнике оккупантов-пришельцев. Космонавт на пике вырвавшихся из-под гнета земли твердых пород, как это ни странно, выглядит еще более ненормально, чем слабо дышащий мертвец с клочками травы в запачканных грунтом безвольных руках.
Космонавт приподнял толстую руку. В такого типа скафандрах, я помню, должны быть предусмотрены устройства для выстреливания гарпунов на тросиках, дабы человек смог в буквальном смысле осуществить привязку себя к местности. Комулятивный наконечник гарпуна пробивает даже броню, а фиксаторы на суперпрочном древке вплавляются даже... Не помню, во что они способны вплавиться, однако знаю, как выглядят гарпуновыстреливатели – они напоминают подствольник с набалдашником. В набалдашнике – лебедка и резак, чтобы подтянуться на тросике или его обрезать, по необходимости. Кожухи с гарпунами крепятся к рукавам скафандра. Набалдашники расположены в районе локтевых сгибов, оттого и кажется, что у космонавта выпирает кость, когда он сгибает толстую руку. Он ее приподнял и сгибает. Он собирается стрелять в меня гарпуном?.. Да?..
Да, он выстрелил. Секундой раньше я ушел с директрисы выстрела, а, говоря точнее – спрыгнул с директрисы, бросил себя в сторону и немного назад. Гарпун свистнул над мертвым, но дышащим берсерком, а я закрутил себя винтом. Гарпун задел кривой ствол хилого дерева, содрал кору, вырвал клок древесины, а я сгруппировался и покатился по траве у самой границы с выступом каменистых пород. Гарпун летел сверху вниз, он взрыхлил землю, раскаленные спицы фиксаторов подожгли влажную флору, облачко пара смешалось с дымом, запахло веником, а я вскочил на ноги и побежал, петляя, помня о том, что у космонавта есть еще один заряженный гарпуном «подствольник» под вторым рукавом.
Я убегал, шарахаясь из стороны в сторону и пытаясь вспомнить, какова длина злосчастного тросика, за каким условным рубежом я буду недосягаем для гарпуна, в принципе. Мой безоглядный слалом по редколесью продолжался минуту, когда же я оглянулся, то увидел, удалось рассмотреть сквозь помехи листвы, как человек в скафандре спускается по валунам-ступеням. Раз мне не помешала редкая растительность, значит, и он все еще меня видит, и я побежал дальше, подальше от каменных морщин на теле земли.
Я бежал и думал: что предпринять и как? Отбежать на заведомо безопасное расстояние, сделать крюк, обогнуть морщинистую вставку в бедный на деревья, но богатый травами ландшафт, и вернуться? Зайти, заползти с фланга и понаблюдать за... Какая вопиющая нелепица: я собираюсь наблюдать за персонажем из мира оккупантов-пришельцев и материальным воплощением собственных мистических бредней! Технологии и суеверия – что, казалось бы, общего между нами? Что их объединяет? Почему космонавт защищал от меня живой труп? А ведь он стрелял, чтобы его защитить!.. Защитить?.. Значит ли это, что я опасен для дышащего мертвеца? Да... наверное, значит...
Так или иначе, но появление человека в скафандре, хоть и частично, пусть и фрагментарно, а все же возродило из пепла, восстановило для меня привычную картину мироустройства. Мы, истинно верующие, на самом деле материалисты до мозга костей. Мы верим, что прерогатива духа – СОБЫТИЯ, а всякую мистику обязана объяснить наука. В моей системе координат нет места дышащим трупам. Легковерие в невозможное – прямая дорога в тупик безбожия, во мрак и хаос. Чем он вообще дышит, если у него сожжено горло?..
Я отбежал приемлемо далеко, чтобы позволить себе идти шагом. Я шагал по километровой дуге, огибая место странных событий, и думал о дырке в горле у дышащего трупа. Наука пришельцев в конце 2010-х годов их, а теперь и нашего летоисчисления, нашла объяснение таким СОБЫТИЯМ, как левитация, теле– и пирокинез, заживление ран наложением рук, в том числе и смертельных ран, в том числе и сращивание костей, но в данном конкретном случае у трупа осталась дыра в шее! Сквозная! А я чувствовал дыхание его рта. Или я обманулся, или... Или меня обманули. Как? Понятия не имею! Кто? Я догадываюсь.
Наша планета переживает этап оккупации под названием «социальный карантин». Грузы, конечно, идут от них к нам постоянно, оккупанты не скупятся, поддерживают карантинный объект, однако грузотранспортировка полностью автоматизирована, а из живых оккупантов лишь проповедник Церкви Сестры Спасительницы прилетает раз в году на Праздник Прозрения, чтобы за сутки посетить все Храмы во всех столицах и улететь. Между тем, я видел, однозначно, человека в скафандре made in планета-завоеватель. Нашим лояльным ублюдкам такие скафандры без надобности, мы, аборигены, не летаем в космос. Разумно предположить, что я видел пришельца-оккупанта почему-то в скафандре. Возможно, потому, что он, чистоплюй, не доверяет прививкам. И видел свободно дышащего нашим воздухом мертвеца без гортани. И космонавт поспешил на помощь к... К тому, кого я увидел.
Как добились они столь правдоподобной иллюзии? Почему именно я увидел именно его? Что мы, вообще, знаем о технологиях оккупантов? На последний вопрос ответ есть: мы знаем в основном только то, что они посчитали достаточным.
Обобщающий размышления вывод – я стал нечаянным свидетелем несанкционированного посещения карантинной планеты и жертвой чего-то вроде адресного обмана зрения. И не только зрения.
Я находился вплотную к этому обману зрения. Я чувствовал, слышал, ощущал его дыхание, но и это тоже морок! Пришелец-чистоплюй спрятался в сверхнадежном, с перебором надежности, скафандре, полностью герметичном. Чистоплюй явно боялся дышать нашим воздухом, а псевдоберсерк вдыхал его и выдыхал... Нет, не так – псевдоберсерк имитировал... Опять не так! Меня каким-то образом заставили поверить, что он дышит. Дышит без горла!.. Зачем?.. А так страшнее! Ужасный абсурд, сюрреализм во плоти! Поневоле свихнешься... Псевдоберсерк – это какой-то робот со способностями, типа парапсихологических. Хрупкий такой робот, который только и умеет, что рвать траву, собирать, не иначе, образцы флоры, и копаться в мозгах случайных свидетелей да создавать персонифицированные отпугивающие иллюзии... Или робот с пси-способностями вовсе не хрупкий, а просто СЛУЧИЛОСЬ так удачно, что я его малость попортил, попав камнем в уязвимое сочленение. Спасибо Тебе, Сестра Спасительница, за эту СЛУЧАЙНОСТЬ! То был промысел Твой! Благословение моей миссии! Спасибо за то, что ниспослала испытание веры моей, которое укрепило мой дух.
Полностью разобравшись в ситуации и почувствовав себя под защитой строгих рамок привычной картины бытия, я остановился, дабы еще раз хорошенько обдумать свои ближайшие планы. Стоит ли возвращаться к островку камней в редколесье? Ради чего возвращаться стоит?
В прояснившейся голове созрел с быстротою необычайной дерзкий план, некоторым образом дублирующий итоговые цели и задачи всей моей миссии. И то, что созревший сам собою план ПОЧТИ неосуществим, меня, как человека верующего, ПОЧТИ не смущало. И я решился. И продолжил путь вспять. Обходной путь, разумеется.
Смеркалось. Я шел, досадуя, что надлежащая осторожность не позволяет поспорить в скорости с наступлением сумерек, которые торопливо сгущались, подталкивая хмурый день 3 июля к бездонной пропасти Вечности. Час, плюс-минус минуты, от заката солнца до выхода первой из наших двух лун – самое враждебное по отношению к лесным путешественникам время суток, и каждая последующая минута враждебного часа меня притормаживала, тушуя мглой очертания окрест.
Кисти-минуты смазали контуры стволов, размыли листву, ноги тонут в траве, словно в трясине. Передвигаюсь, как водолаз в мутном омуте. Рука машинально потянулась к ремню, где... Вот незадача! Вот черт побери! Вот ведь привычка – пенять на чертей, которых не может быть точно так же, как живых мертвецов. Черти тут ни при чем, я сам виноват. Пищалку-то, ту, что отпугивает ультразвуком зверье, мои руки сами выбросили, когда превращали ремень в пращу. Нету пищалки-то!..
Усиливаю бдительность. Не только всматриваюсь и вслушиваюсь в сумрак, но еще и принюхиваюсь к нему. Двигаюсь с минимальной скоростью. Вышагиваю «от бедра», вынося согнутую ногу по дуге наружу, ощупав пяткой траву, прежде чем перевалиться на носок, сделать шаг.
Как назло, ветерок разыгрался, зашуршал листвой, взбаламутил травы, смешал воедино и без того еле различимые черно-белые оттенки сумрака. Вихревые воздушные ручейки пронесли мимо ноздрей мешанину запахов. В букете лесных ароматов возник мускусный оттенок. Мускусом пахнет затаившаяся или где-то рядом, или где-то далеко волосатая змея.
Строго говоря, где-то поджидает в засаде мясную добычу вовсе не змея с волосами. На самом деле, мускусом слабо пахнет от безногого млекопитающего. В языках, которые нами, аборигенами, позабыты, наверное, существовало персональное название для этого зверя. Теперь же зверюга переименована в «змею», по аналогии с ползучими гадами, обитающими на родной планете захватчиков. Теперь их языки стали нашими. Меня, кстати, радует, что я думаю и общаюсь на родном Сестре языке.
Останавливаюсь. Ибо самое разумное – дождаться восхода лун. Хотя бы первой из двух. Волосатые змеи вырастают в длину до восьми метров, жиреют до тонны. Они всеядны и малоподвижны. Сейчас главное, не оказаться вплотную к алчущей разнообразить свой рацион зверюге. При свете солнца и в сиянии лун не заметить волосатый желудок трудно, уйти от него легче легкого, а сейчас, в призрачном сумраке, можно и угодить под медлительный, но мощный удар волосатым хвостом.
Мускусом пахнут не только мегазмеи, но и вкусные земляные грибы. Однако, меня, царя здешней природы, фиг обманешь соблазнительной идентичностью. Грибы пахнут менее резко, и повадки змей в сумраке мне известны. Представляю, как жирная колбаса втиснулась в подходящую ложбинку и лежит в ней, точно в окопе. Сумрак слил воедино травы и волосатость, спутал, не отличишь, час сумрака – час змеи. – Глотая слюни, она поджидает добычу, а я жду восхода ночных светил. Хотя бы первого.
Стою одеревеневши, наблюдаю за игрой серых пятен, нюхаю ветер, вслушиваюсь в ассорти звуков и слышу... как будто дождик: шур-шур-шур зашуршало в траве. Автоматически расшифровываю аудиоинформацию: стадо молодых диких свинок соблазнилось запахом аппетитных грибов. Их дружное шур-шур затихает поодаль и сразу: шлеп, визг, лязг, и снова быстрое шур-шур-шур-шур врассыпную. Один глупыш из сообщества молодняка достался на ужин змее. Эволюция преподнесла кровавый урок остальным малышам – остерегайся обманщика сумрака, ежели хочешь выжить.
Хищная мина, можно сказать, сработала, но я остерегаюсь двигаться до восхода первой луны. Стою и прислушиваюсь к чавканью где-то справа, покамест отраженный свет ночного светила борется с пеленой туч. Свет победил, и я пошел дальше.
Первая луна припорошила листья серебром. Вскоре вторая луна добавила в пейзаж золота. К моменту восхода второй луны я уже не шел, а полз.
К гребню из камней, как и планировал, я подполз с фланга относительно точки, где меня морочил пси-примочками робот пришельцев. Серебряно-золотое сияние позволяло ясно увидеть выжженную гарпуном космонавта проплешину в травах и маленькую плешку, оставшуюся после трудов робота. Плешка и проплешина помогли мне сориентироваться, точнее определить то место на гребне-возвышенности, откуда стрелял, где возник космонавт.
Я выполз из влажных трав и распластался на холодной бугристости камней. Ползать по валунам – особенное искусство. Инструкторы советовали наблюдать, как это делают сумчатые бесхвостые ящеры. Подражая бесхвостым, я, плоский и шустрый, вскарабкался на гребень.
Ничего похожего на аэрокатер оккупантов за гребнем не обнаружилось. Все те же камни. Маленькие, побольше и один очень большой, обтекаемо правильной формы, этакая каменная причуда, каприз затейницы природы. А катера не видать. Знать, улетел. Обидно. Знать, не судьба скороспелому плану попробовать осуществиться. Знать, Сестра против того, чтобы я погиб, осуществляя дерзкую задумку.
Лишить космонавта скафандра, добиться физического контакта с ним, того же порядка, что случился у меня с пси-роботом, оставить пришельца живым и дееспособным, чтобы он смог вернуться в свою Вселенную, все это – ПОЧТИ невозможно. А выжить при этом самому – просто невозможно.
Я вздохнул и только собрался встать на ноги, как нечто заслонило серебряную луну. Я припал к камням, приподнял голову – увидел высоко в ночном небе парящую хищницу сову. Наши совы отличаются от птиц прототипов из Вселенной оккупантов размахом крыльев, длиной когтей и объемом желудков. Наши совы лакомятся волосатыми мегазмеями, которых нечаянно занесло на открытое пространство. Но и такой мелочовкой, как я, сова не побрезгует, ежели меня засечет. Хвала Сестре, я весь в сером, с как бы маскировочным в данном случае бугром рюкзака на спине, я плохо различим на коленях, и я умею ползать, как сумчатые ящеры.
Я пополз к лесу, к проплешинам, думая о том, дескать, надо б постараться и отыскать брошенную пищалку, но бродить лишние минуты вокруг этого плохого места только ради поисков, нет, не стоит. Надо спешить, наверстывать километры. В Москву, в Москву!
6. Подпольщики
Август в Москве выдался на славу. Во славу Сестры, как говорили верующие. Давненько не случалось такого августа – ни холодного и ни жаркого, ни дождливого и ни засушливого, такого, прям-таки, образцового августа молодые люди не помнили вообще, а москвичи-старожилы припоминали с трудом. Ах, просто прелесть, что за август!
Цветочек стояла подле окна, кожу ее красивого лица оглаживали лучи ласкового солнца. Она стояла, обхватив узкие плечи чуткими руками, и вслушивалась в шумы города. Слушать жизнь мегаполиса Цветочку мешал голос Старика за спиной:
– Пройдет еще лет сто, и наши потомки будут полностью отождествлять себя с пришельцами. Система ценностей оккупантов, их образ жизни лет через сто окончательно станут нашими. Свои языки мы уже позабыли. Оказалось достаточным раздать всем и каждому телевизоры, круглосуточно транслировать по тысяче каналов программы и фильмы на любой вкус и постепенно сокращать субтитры до тех пор, пока дубляж не потерял всякий смысл. Наши деды усвоили чужую устную речь, нашим отцам вдолбили чужие алфавиты – и все, дело сделано. И мне, и вам приходится общаться на чужих языках. Согласны ли мы, чтобы наши внуки пренебрегли своими корнями и считали себя землянами? Вот в чем вопрос.
С той оконной стороны, совсем близко к стеклу захлопали крылья. «Голубь прилетел», – подумала Цветочек. Голубь был ей сейчас гораздо более интересен, чем агитационные речи Старика. Голубь опустился на слив, и Цветочек услышала, как цокают коготки птицы по алюминию. Словно кастаньеты в руках у бездарного музыканта.
– Я откликаюсь на кличку «Старик», поелику мой средний, по стандартам пришельцев, возраст до их вторжения считался у нас преклонным. Наши пращуры не стремились жить долго, зачем? Способности человека проявляются и плодоносят только в юности, с годами талант тускнеет. Вспомните их Моцарта!.. Как горько, друзья, что приходится брать примеры из чужой истории! Свою-то мы еле помним, а лет через сто совсем позабудем. Наши правнуки будут считать себя колонистами оттуда! У них в Америке негры были рабами, потом назывались «афроамериканцами», сейчас зовутся просто «американцами», так же и наши внуки без всяких экивоков, сами, назовут своих детей «землянами» и будут этим гордиться! Для этого оккупанты выстроили у нас копии своих городов. И этот дом, и Москва за его стенами – точные копии части и целого с планеты захватчиков. Какое коварство! Мы смотрим по ти-ви чужой старый фильм «Москва слезам не верит» и подсознательно воспринимаем его как свой, поелику в кино мы узнаем приметы Москвы за стенами этого дома, и этот дом, улицу, знакомое окружение, в котором мы с вами, друзья, родились, выросли и живем! Хочешь не хочешь, а обманываешься и невольно веришь, что это кино про твоих предков. Часто ли в вихре будней мы вспоминаем, кто и когда воспроизвел на нашей планете их Москву? Заметьте – не Москву-два, или Нью-Москву, а просто Москву, с тем же названием. Задумываемся ли мы, зачем пришельцы скопировали свою Москву столь дотошно?
– Вы говорили о Моцарте, – деликатно напомнил юношеский фальцет.
Цветочек вздохнула. Всякий раз при вербовке очередных вольнодумцев из очередного студенческого кружка, вождь подполья по кличке Старик говорил про кино, TV и приводил пример с Моцартом. Надоело.
– Подавляющее большинство взрослых сочинений Моцарта – римейки его детских опусов. Растущий человек плодовит. Старея, сапиенс все чаще и чаще выдает пустоцветы. Мы это понимали, мы были цивилизацией плодов, а не пустоцветов. Наши зрелые лидеры сами искали, кому бы из молодых уступить свое место. Оккупанты обманываются и нас морочат, разглагольствуя про какую-то там «мудрость». Их так называемая мудрость на практике сводится к банальному страху отживших свое старперов перед неудачей в начинаниях. Их обществом руководили и руководят старперы. Во всех их законодательствах, везде понатыканы возрастные ограничения. Исключения из их же истории подтверждают правильность того пути, с которого они заставили нас свернуть. Вспомните их Александра Македонского! Мальчишка, по тамошним меркам, легко завоевал чуть ли не весь их мир!
Цветочек сморщила носик: бла-бла-бла Старика мешало ей слушать голубя. Нагулявшись по алюминиевому сливу, птица шуршала перьями. «Голубь чистит перышки», – подумала Цветочек.
– У меня вопрос. Разрешите? – прозвучал звонкий, почти детский голос. Даже еще не юношеский фальцет, а совсем «зеленый».
– Спрашивай, – благосклонно откликнулся Старик, – как тебя...
– Антон.
– Придумай себе кличку, пацан. Подумай о том, что, весьма возможно, оккупант по имени Антон сжег твоего прямого предка. Приятно тебе отзываться на имя убийцы предка?
– Мать рассказывала, что ее дед погиб в партизанском отряде!
– В таком случае я буду звать тебя «Партизаном». В честь предка. Ты не против, друг? Тогда спрашивай. О чем ты хотел узнать, Партизан?
– Вы слышали про Непокоренных?
– Что ты имеешь в виду? Про сопротивление я много всякого слышал. Наши предки героически сражались и погибали не только в партизанских отрядах.
– Я спросил про выживших Непокоренных. Говорят, они до сих пор где-то...
– Сказки! Сегодняшнее подполье – это мы, и только мы! Я начал создавать организацию с нуля. Я целиком посвятил свою жизнь борьбе, как только понял, что культ Сестры Спасительницы оккупанты придумали специально для нас!
Высказав шокирующее богохульство, Старик взял эффектную паузу.
Цветочек прислонилась лбом к теплому стеклу. Это она, Цветочек, давно и первая догадалась, что Сестру Спасительницу оккупанты придумали специально для оккупируемых. Старика привели в восторг ее догадки, он их присвоил и взял на вооружение. Стариком движет тщеславие. Это она, Цветочек, по-настоящему ненавидит пришельцев. За то, что те придумали поклоняться слепой, вместо того, чтобы просто, по-человечески, пожалеть лишенных зрения.
Пауза взорвалась междометиями. Юные слушатели загомонили все и сразу.
– Тише, друзья! – повысил голос Старик. – Вы-то чего переполошились? Вы-то неверующие. Вы – нигилисты. Других в организацию не рекомендуют, а за вас мне поручился верный, проверенный человек, настоящий патриот.
– У меня мама верит в Сестру, – ломающимся голосом заявил подросток, который молчал доселе.
– Сильно верит? – поинтересовался Старик.
– А какая разница?
– А то ты, дружок, не знаешь? Большая! Фанатичная вера в Спасительницу автоматом приравнивается к высшим степеням лояльности. Что само собой разумеется.
– Почему «само собой»? – спросил простуженным голосом еще один отрок.
– Мой бгат пгоггамист, – картаво затараторил нежный девичий голосок, – он говогит, что в пгоггаме «Ока» пгосто глюк, пгигавнивающий истово вегующиего к...
– Пурга! – резко оборвал юницу Старик. – Ты извини, подруга, но твой кузен гонит пургу! Сама прикинь – в такой важной программе и такой дурной глюк?! Дружок с насморком, ты спрашивал «почему»? Объясню на примере из истории оккупантов. Было время, у них на Западе вошло в моду все восточное. Читали об этом в факультативных учебниках прикладной истории белых землян? Да? Часть белых людей, вспомните, прям-таки поклонялась всему, созданному желтой цивилизацией. Книжки фантастические сочиняли о том, какая была бы райская житуха на Севере, поработи его Восток! Белые наряжались в этнические одежды желтых, лопали их национальные блюда, лозунг придумали: «Свет с Востока». Белые добровольно легли под желтых, тем самым без какого-либо принуждения соглашаясь на собственную духовную неполноценность. Их красные и коричневые изучали желтые верования в надежде на...
– Сестра объединила все конфессии, и она...
– Друг Партизан! Зачем ты меня перебиваешь? Я в курсе их дезы про объединение религий, про слепую девочку из провинции и ее духовное прозрение. Подумайте на досуге, почему они говорят о ней: «Девочка, мудрая, как старуха». Вспомните, что я вам говорил про мудрость и возраст, и задумайтесь... Их проповедники все уши прожужжали про конец света на планете Сестры и нашу преемственность. Прикиньте сами, друзья, стали бы оккупанты дожидаться конца света дома, имея в своем распоряжении иные кислородные планеты?
– Конец света – аллегория, они...
– Друг Партизан, а ты, часом, не веруешь втихаря? А?
– Я – неверующий, но философия...
– Я тебя понял! Молчи! Думай! И ты вылечишься!
– Но я здоров, я...
– Ты ранен. Идеологические атаки уничтожают одних и ранят других. Кого-то контузило верой в Спасительницу, тебя задело осколочной философией. Бывает. Сочувствую... Зайдем-ка к проблеме в тыл. На минутку представим, что я заблуждаюсь, и Спасительница – реальный персонаж. Опустим тот факт, что скорый конец света обещали все их пророки, и спросим себя: а хотим ли мы становиться преемниками цивилизации пришельцев? А они спрашивали об этом у наших предков, прежде чем десантироваться? Имеем ли мы право на месть?.. Да! Мы убьем пришельца, и в ответ они снова десантируют спецназ! Мы напомним всем, у кого короткая память, что пришельцы прежде всего оккупанты! Из искры возгорится пламя, друзья!
– Вы увегены, что они пгишлют десантников? – спросила картавая юница.
– В любом случае, мы заставим соотечественников задуматься. Вы, друзья, нужны организации, чтобы сразу после теракта распространить листовки по городу. Сейчас обговорим, как...
– Разрешите?
– Испугался, друг Партизан?
– Полиции я не боюсь! Я не представляю, как можно прикончить проповедника? В прошлом и позапрошлом годах его челнок причаливал к площадке под куполом Храма, оттуда же он и отчаливал. С середины июля весь центр забит пилигримами. Я на Чистых прудах живу, у нас окна открыть невозможно – мух вокруг бесплатных столовок для паломников видимо-невидимо расплодилось. А пилигримы все тащатся и тащатся, все новые подтягиваются из трехзначных секторов. Толпы желающих получить билет на праздничную проповедь...
– Как всегда больше, – подхватил Старик – чем может вместить Храм. И получат билеты лишь законченные фанатики, по результатам строгого тестирования «Всевидящим оком». Как будто я всего этого не знаю! А скажи-ка ты мне, друг Партизан, как ты думаешь, у девушки, внешне похожей на их Сестру, вдобавок с таким же, как был у Спасительницы врожденным дефектом зрения, есть надежда урвать заветный билет?
– Я думаю...
– Побереги извилины! Она его получила! Цветочек, о тебе речь.
Голубь захлопал крыльями, взлетел с наклонной плоскости слива, его длинный хвост, увенчанный кисточкой, ударился – ДИНЬ – о стекло. Цветочек повернулась затылком к солнышку. В комнате наступила полнейшая тишина. Цветочек стояла, обхватив узкие плечи чуткими руками, слушая шумы города за окном. Вглядываясь в тишину комнаты пустыми глазницами, плотно сжав губы. Поворачиваясь, она нечаянно задела подоконник, отчего заболел свежий шрам на талии, и ей показалось, что вшитая в живот адская машина вот-вот сработает.
7. Проповедник
Чтобы психика отдохнула от насущных мыслей, Иван в ранней юности пил водку, в поздней курил травку, возмужав, прыгал с парашютом, заматерев, находил отдохновение, играя в игрушки и с игрушками, по настроению.
Против ретуариев приставка советовала выставлять мирмилонов. Игровая приставка руководствовалась исторической правдой – гладиаторам, вооруженным сетью, трезубцем и ножом для разделки тунца, на арене Колизея обычно противостояли бойцы со щитами, мечами и копьями. Иван пренебрег советом приставки и вставил против ретуария метателя аркана ласкурия, доукомплектованного оружием ближнего боя в виде серпа. Свел в поединке двух легковооруженных бойцов и, играя за Ласкурия, проигрывал ход за ходом. Всю игру, можно сказать, находился под угрозой мата, ежели пользоваться шахматной терминологией. Иван подолгу продумывал каждый ход, в надежде найти удачную контратакующую комбинацию, а находились, в лучшем случае, так себе варианты маневров защиты. Иван корил себя за просчет в дебюте, когда ретуарий наносил рубящий удар рыбным ножом. Рубящие удары редко бывают смертельными, в отличие от колющих, и при рубке открываются правые бок и рука. Вместо того, чтобы уходить от ножа, надо было ответить пинком сандалии в печень. Напрасно Иван предпочел инициативному клинчу многоходовую задумку с разрывом дистанции и броском аркана. Просчитался и теперь расхлебывает.
Псевдоживая, размером с крупную кошку, самочка эллинского сфинкса – последний хит продаж элитных секс-шопов – потерлась острыми грудками о колено увлеченного интеллектуальной игрой человека.
– Уйди! – прикрикнул на похотливую игрушку Иван, занятый игрой логики.
– Я хочу тебя, – с придыханием промурлыкала половая игрушка, запрограммированная на то, чтобы распалять похоть человеческую в текущее вечернее время суток.
– Брысь! – Иван дернул коленкой, сильно пнул по смазливой женской головке.
Алгоритм пошаговой стратегии «Гладиаторы» сгенерировал, вне всяких сомнений, программист гений, а сфинкса программировали, не иначе, халтурщики из Гонконга. Игрушка для секса жрет слишком много гумуса и чрезвычайно навязчива. Помятые коленкой Ивана губы много чего умеют, и остальная пара отверстий выше всяких похвал, но поведенческие контуры у игрушки, как будто от пылесоса, а думалка точно от роботессы-няньки.
– Бесценный мой, – замурлыкали разбитые губки. – Я скачала для нас блокбастер «Зрелая Лолита» про педофилку, совращающую юнца. Давай, ты ляжешь и будешь смотреть, а я буду...
– Заткнись! Кыш под койку, я сказал!
– Ах-ха-ха... – хохот раздался со стороны телефоновиза. – Ах, как ты ее, Ваня, шугаешь! Зачем покупал, спрашивается?
Иван вместе с антигравкреслом развернулся к телефовизу. Над контактподиумом висело похожее антигравкресло, в нем сидел нога на ногу схожий с Иваном лицом мужчина. С лицом, которое было модно в далеком 2038-м.
– Привет, Максим. Ты не перебарщиваешь со своим Правом вторгаться в частные пространства? Однажды по твоей милости я превращусь в импотента.
– А я по твоей уже завтра могу потерять все свои должностные Права. Вано, дорогой, какого хрена ты в последний момент манкируешь плановое мероприятие на «карантинке»? Смета утверждена, боты под парами, а ты, милый, капризничаешь. Какого, Вашик?
– Я подаю в отставку, Макс.
– Отработай Праздник на «карантинке» и валяй, хоть круглые сутки играй в игрушки, хоть трахай их в эксклюзивные дыры. Какого лешего ты меня подставляешь, Ванька? Верующие привыкли видеть раз в год твою симпатичную морду и слушать твои красивые «ля-ля». Отработай завтрашнее Прозрение, а за год до будущего праздника мы сочиним тебе замену.
– Вы и за день в силах сочинить все, что надо, в лучшем виде. Чао, бамбино. Сори. Разговор окончен.
– Не гони коней, Ванечка. Давай, поторгуемся.
– На фиг.
– Обоснуй.
– Макс, я боюсь.
– Кого? Чего?
– Божьего гнева.
– Здрасте, приехали.
– Сестра приснилась мне накануне, ты представляешь? Она дала мне пощечину.
– Ванюшка, а ты один спал или со своей новой игрушкой?
– Я серьезно, Макс. Люди с «карантинки», они...
– Не совсем люди, Иван!