Проклятая картина Калинина Наталья

Глава 2

Марина спала – как и все последние вечера. Наташа, ее сестра, на днях объяснила Максу, что Марине назначили новое лекарство, которое вызывало сонливость. Что ж, если оно поможет девушке выздороветь, то пусть, хоть Макс и скучал по взгляду ее синих глаз и слабой, но такой искренней улыбке.

Стараясь не шуметь, он аккуратно положил на прикроватную тумбочку плюшевого зайца и присел на стул. Марина проспит их «свидание», но потом, увидев игрушку, поймет, что Макс приходил. Он приезжал к ней каждый вечер и обязательно привозил что-то милое: букет, открытку, шоколадку, браслет, смешной воздушный шар. Цветы у нее не переводились. Мама Марины принесла в больницу красивую вазу, а потом еще две. Палата уже превращалась в оранжерею, но так меньше напоминала казенное помещение.

Марина поправлялась тяжело, медленно. Впереди ее ожидала сложная реабилитация. Но, главное, жизни девушки уже ничто не угрожало. Она ни разу при Максе не пожаловалась на то, что ей больно, неудобно, страшно. Он тоже в разговорах с ней аккуратно обходил темы, которые могли ее расстроить. Пускай все эти эмоции перекипят в нем и выплеснутся в другом месте. Марине нужны поддержка, забота. Любовь.

– Мне тебя так не хватает… – тихо сказал Макс, отчего-то сейчас как никогда сильно ощущая свое одиночество. Свет в палате был пригашен, за окном вечерел бесснежный ноябрь. Обстановка, расчерченная остроугольными абстрактными тенями, казалась особенно удручающей. Может, на настроении сказывалось то, что он уже несколько дней заставал Марину спящей и не мог пообщаться с ней?

Она уже знала, чем закончилось их первое расследование. Весть о смерти бывшего шефа, конечно, огорчила ее до слез. Но другие новости Марина восприняла с энтузиазмом – и о «Мистерио», и о том, что новорожденное агентство возглавил Макс. Он рассказывал ей о коллегах, о рабочих буднях, преуменьшая сложности и смягчая их юмором. Марина улыбалась, где-то смеялась, но все равно у Макса создавалось впечатление, что она не покупается на его наигранную беззаботность. «Ты выглядишь очень уставшим и встревоженным», – на днях заметила она, хоть он в тот момент рассказывал ей что-то забавное. Макс осекся на полуслове: кого он пытается обмануть? Еще Сергей Степанович говорил, что у Марины сильная интуиция.

Но помимо всего Макса глодало чувство вины: за то, что случилось с Мариной, за то, что они так легко попались в ловушку и упустили врага, который где-то продолжал себе спокойно жить. Днем Макса поглощали заботы, а вечером вместе с усталостью накатывали воспоминания о том кошмарном дне, который едва не стоил Марине жизни. Все случилось как предсказала Лида. Можно ли было избежать несчастья, если бы Макс послушал коллегу, если бы, как до этого, никак не проявлял свои чувства? Если бы не задержал Марину просто потому, что захотел ее обнять?..

А тот, кто во всем был виноват – Иван Темный, – сумел скрыться…

Погруженный в мрачные думы, Макс не замечал того, что вокруг него плотным коконом сгущается холод, а в тишину вплетаются только им слышимые голоса. Ему всегда бывало плохо в больницах, но со временем он научился отгораживаться от присутствия тех, кто не принял свой уход и остался в зданиях бестелесно. Бывший шеф создал несколько защит, которые помогали Максу закрыться от нежелательных контактов. Но с тех пор, как Сергея Степановича не стало, рунические формулы прекратили работать. А может, просто Макс стал относиться к ним предвзято и тем самым лишать рабочей силы… Впрочем, Лида тоже выступила против использования ставов, пообещав, что лично займется созданием защиты. Собственно говоря, сейчас они и искали разные способы, но пока не нашли оптимальный вариант.

Холод вползал в душу, выманивая все более страшные воспоминания. Максу бы спохватиться, встать, покинуть срочно больницу, но он продолжал сидеть, рассматривая безмятежное лицо Марины и погружаясь в тоску все больше. Его не волновало даже то, что нестройный хор уже распадался на отдельные голоса, что чьи-то настойчивые просьбы и жалобы туманили сознание.

– Максим?

Он не сразу понял, что зовет его другой голос – знакомый, живой. Очнулся только тогда, когда кто-то настойчиво потряс за плечо. Макс вскочил на ноги и покачнулся от слабости. Он поспешно улыбнулся, увидев маму Марины, да только она не купилась на его уловку.

– Тебе нехорошо?

– Я просто…

– У тебя кровь идет из носа!

Женщина, не сводя с него встревоженного взгляда, расстегнула сумочку, на ощупь нашла пачку одноразовых платков и протянула ему.

– Сядь. Я попрошу у медсестры лед.

– Не надо.

С остальным Макс не стал спорить: приложил к носу платок, сел и чуть запрокинул голову.

Мама Марины вздохнула и, наклонившись к спящей дочери, чтобы убрать с ее лица прядь волос, проворчала:

– Совсем не бережешь себя.

– Я всего лишь задумался.

– Сколько ты тут сидишь? Часа два, не меньше…

– Хотел дождаться вас.

Женщина выпрямилась и внимательно посмотрела на него таким же серьезным, как у дочери, взглядом.

– Тебе нельзя долго находиться в больнице. Ты же знаешь, что с любой новостью я звоню. Если так нужно лично встретиться, можешь дождаться меня в кафе, но не здесь. Береги себя хоть немного. Вряд ли Марина будет рада видеть, как ты себя… изнашиваешь.

Он улыбнулся на такое забавное словечко, вроде и неуместное, но так точно выразившее то, что с ним происходит. Как хорошо, что маме Марины не нужно ничего объяснять. Как хорошо, что она это приняла. Мало кто даже из близких знает о том, каким страшным даром он обладает.

Во время короткого разговора Максу удалось собраться. Но, подумав о мертвых, он внезапно понял, что в этой комфортабельной палате в новом крыле больницы они тоже есть. Или это он приманивает их? От этой мысли, которая ошпарила кипятком, ему захотелось броситься на улицу немедленно, бегом. И почему он раньше до этого не додумался? Марине только неупокоенных душ тут не хватало!

– Максим, иди на воздух, – поторопила его женщина. – Зайди в кафе, съешь что-то сладкое. Надеюсь, ты не на мотоцикле?

Он хотел соврать, чтобы успокоить ее, но мама Марины уже заметила оставленные на другом стуле шлем и куртку.

– Господи… Ну что с тобой делать? Приди в себя вначале. И позвони, когда вернешься домой.

– Хорошо, – улыбнулся он. – Спасибо.

– За что?

– За то… За то, что понимаете и принимаете. За ваше беспокойство.

– Иди уже. Будто мало мне поводов для беспокойства… – ворчливо отозвалась она и отвернулась к дочери.

Макс умылся в туалете палаты и постарался затереть кровавое пятнышко на светло-сером свитере, но только лишь размазал его.

Из больницы он уходил торопливым шагом, оставляя за собой шлейф из неслышимых голосов. Хорошо хоть, что они не покидают больничных стен и не увязываются за ним!

В вестибюле Макс внезапно увидел Люсинду. Видимо, потому она и отпросилась пораньше, чтобы кого-то навестить. Он окликнул ее, но Люси, оглянувшись, внезапно смутилась и, опережая расспросы, поинтересовалась:

– Как Марина?

– Спала. А в остальном как раньше.

– Ясно, – рассеянно отозвалась Люсинда. – Я навещала ее на прошлой неделе, немного поговорили. Держится.

Макс просто кивнул и придержал для коллеги дверь. На крыльце они остановились, помолчали, каждый думая о своем. Люси не торопилась. Он тоже.

– Зайдем в кафе? Потом я подвезу тебя туда, куда скажешь.

– Ладно, – в своей манере вяло отозвалась напарница, но Максу показалось, будто Люсинда обрадовалась приглашению.

Ближайшее кафе находилось минутах в пяти ходьбы. Ветер ударил в грудь, взъерошил отросшие волосы. Ноябрь в этом году выдался особенно сердитый: ветреный, колючий, темный. Поездки на мотоцикле с каждым днем становились все сложнее, но Макс оттягивал решение поставить байк до весны.

До кафе они с Люсиндой дошли в тишине. Молчание с неразговорчивой, как и он сам, коллегой не напрягало, наоборот, успокаивало. Иногда Макс думал, что им и не нужны слова: они чувствовали друг друга, как близнецы. И это было странно, потому что о самой Люсинде он, как и остальные члены команды, знал мало: старше его на три года, была замужем, водила когда-то мотоцикл, в прошлом – талантливая художница. Еще недавно Марина проговорилась, что Люсинда свой день рождения отмечает в другую дату – в июле, а не в апреле.

В помещении вкусно пахло выпечкой и кофе. Макс, вдохнув теплый воздух, пропитанный пробуждающими аппетит ароматами, понял, что не только устал, но и проголодался. В выходные он не успел сходить за продуктами, доставку тоже не оформил, так что дома его ожидал пустой холодильник. Макс окинул заинтересованным взглядом витрину и спросил у Люсинды:

– Что будешь?

– Только чай, – пожала она плечами.

– Мы так не договаривались, – засмеялся он и направился к свободному столику в дальнем углу. – Тут неплохой выбор выпечки, супов и салатов.

– Я не голодна. А ты заказывай, что хочешь. Тебе нужно восстановить силы.

И она туда же… Макс перехватил взгляд коллеги, которым та скользнула по пятну на его груди.

– Снова? – спросила Люсинда, прекрасно все поняв.

– Нехорошие воспоминания накатили, и я открылся больше, чем следовало, – не стал увиливать Макс. Подошедшей к столику официантке он заказал грибной суп-пюре, пирожок с мясом и салат. Люсинда же ограничилась чашкой черного чая.

– Лида так и не установила тебе действующую защиту? Она же сильная ведьма, ее охранки дали фору руническим ставам Сергея Степановича.

– Лида подобрала уже не одну. Но я ее защиты будто разваливаю, – признался Макс.

– Не ты, а твое чувство вины, которое гораздо больше ее возможностей. Если бы был жив Сергей Степанович, ты бы винил его. А так как о мертвых либо хорошо, либо никак, то всю ответственность за случившееся ты взвалил на себя. От такого саморазрушения никакая ведьма тебя не спасет. Защиты Лиды призваны оберегать от внешнего влияния, но главный вред наносишь себе ты сам – изнутри.

– О как! – удивился Макс. – Мы с этой стороны не думали!

– А зря! Лида старается, но ты всю ее работу сводишь на нет, – припечатала Люсинда и взяла из корзинки кусочек багета.

– И что мне делать? – усмехнулся Макс – то ли ее словам, то ли тому, что Люси все же не обошлась одним чаем.

– А я откуда знаю? – ответила она совсем не то, что он ожидал. Люсинда так ловко разложила все по полочкам, а когда Макс спросил о решении – дала заднюю. – Отправила бы тебя к психологу, но я в них не верю. Сказала бы, что отпусти все, но это – бесполезные слова, а ты спрашиваешь о действиях. Не знаю, Макс! Работой себя ты уже загрузил по самое не могу, даже подстричься некогда.

– Что, совсем зарос? – удивился он и запустил пальцы в волосы.

– Ну, еще не длинноволосый Гера, но и не тот коротко стриженный Макс, к которому я привыкла. А если серьезно, то ты завяз в прошлом. Уверена, каждый день перебираешь в уме подробности первого расследования: ищешь, на каком этапе мы ошиблись, пошли не туда, где еще можно было остановиться… Ведь так?

– Угу.

– А случившееся не исправить, с ним надо как-то жить, – она помолчала, будто желая придать вес своим словам. – У нас намечаются новые расследования, но ты к ним не готов. Если тебе так тошно находиться в больнице, что случится, если мы столкнемся с агрессивными сущностями?

– Вся надежда на Лиду, которая на подъеме от перспективы долгожданного замужества создаст что-то мощное, – засмеялся Макс.

– Не просто мощное, а сильнее твоей хандры, – назидательно провозгласила Люсинда.

– Кстати, о расследовании. Я решил помочь Виктории. После обеда, как ты знаешь, я снова съездил к ней. Ничего нового пока не обнаружилось, можно было бы и отказаться от дела. Но нам нужно идти вперед. Да и Виктории не к кому больше обратиться. Я бы попросил тебя выяснить все о художнике, написавшем картину. Понимаю, что это задание может тебе не понравиться… Поэтому собирался поговорить с тобой не при всех, а лично. Можешь отказаться, но из всех нас только ты разбираешься в этой теме и, подозреваю, водишь знакомства в нужных кругах.

– Водила, – помрачнела Люсинда и залпом допила остывший чай. – Без проблем, Макс. Сделаю. Мне тоже нужно отпустить прошлое. Всю жизнь прятаться не удастся.

Она, поставив чашку на стол, улыбнулась, но улыбка вышла какой-то несчастной. Макс даже пожалел о своей просьбе. Он не знал, что случилось в жизни Люсинды, но понял, что влез туда, куда и ему ход запрещен.

– Пароли, явки? – деловито спросила напарница, выводя его из мимолетной задумчивости.

– Да-да, конечно. Я сфотографировал картину и записал адрес интернет-магазина, в котором она была куплена.

Макс переслал информацию, и телефон тут же зазвонил.

– О, а вот и сама Виктория!

Макс мельком оглянулся, убедился, что их столик находится в уединении, и включил громкую связь, чтобы разговор был слышен Люсинде.

– Максим! Простите! За беспокойство!

Голос женщины звучал прерывисто, фразы дробились на отдельные слова, как будто она исполняла стаккато. Виктория то ли шла, то ли поднималась по лестнице и была сильно встревожена.

– Я! Получила! Странное! Письмо… от Саши! Пожалуйста, можете завтра приехать?

– Да, конечно. Привезу и договор.

– Спасибо, – выдохнула Виктория и будто всхлипнула. Макс пробормотал какие-то утешающие слова, женщина заверила его, что взяла себя в руки. Они договорились о встрече у нее в девять утра.

Люсинду Макс подвез, как она попросила, до ближайшего метро. Он отвез бы ее и домой, но Люси никому не говорила, где живет, и Макс уважал ее нежелание рассказывать о себе. Попросил только позвонить, когда она доберется, и вспомнил, что то же самое сделать пообещал и маме Марины.

Верный байк домчал его до дома меньше чем за час. Ставя мотоцикл на привычное место, Макс вытащил из кармана телефон, чтобы позвонить, но увидел сообщение, от которого заколотилось сердце.

«Встретимся завтра в обед напротив вашего агентства? Есть что рассказать. Алиса».

Глава 3

Тропа, по которой она шла, петляла между деревьев, тянувшихся багровыми макушками к холодному осеннему солнцу. Марина не чувствовала усталости, как и страха с беспокойством, хоть и не понимала, куда идет. Вчера путь пролегал вдоль реки, чьи темные воды закручивались в упругие водовороты, а сегодня привел в лес.

Она шла уже долго, но вокруг ничего не менялось: все то же окружение из рябивших в глазах стволов, яркие ляпки желто-красной листвы, высокий купол темно-синего неба. Но, когда Марина решила, что бродит кругами, тропа вывела на поляну. Пространство открылось внезапно, словно разжался кулак, и она в первый момент растерялась. Но затем, увидев небольшой ручей, присела и зачерпнула ладонью ледяной воды.

Только умывшись, Марина поняла, насколько устала. Тело наполнилось тяжестью, к лодыжкам будто привязали гири, сонливость накатила так сильно, что ее качнуло. Не засыпать! Отчего-то стало ясно, что здесь нельзя задерживаться. Пока сон не сморил ее совсем, Марина поискала взглядом дорогу. Куда та пропала? Тропа была словно ниточкой из волшебного клубка. А теперь Марина не знала, с какой стороны пришла. Она вставала и так, и эдак, ориентируясь на ручей, но ее со всех сторон окружал лес из одинаковых, будто отксерокопированных деревьев. Когда Марина крикнула, тишина не нарушилась ни эхом, ни шумом всполошенной птицы. Как она не заметила раньше, что здесь все какое-то ненатуральное? Ветер не трепал макушки деревьев, воздух казался застывшим, будто желе. Ни шороха, ни шепота. А самое главное, не ощущалось ароматов. Разве так бывает, чтобы в лесу не пахло прелой листвой, грибами и свежестью? Марина задрала голову, но и небо тоже было ненатурально синим, словно его нарисовали на потолке.

Ей стало страшно от мысли, что какой бы путь она теперь ни выбрала, тот обязательно приведет ее на поляну. Здесь будто замкнулись начало и конец, и все ее потуги куда-то прийти окажутся бесплодны. «Мертвое, здесь все мертвое», – ужаснулась Марина. Она умерла, но не приняла свой уход и поэтому закольцевалась в бесконечном пути? Рассказывал же ей Макс о том, что когда-то испытал, находясь в коме.

Воспоминания о Максе согрели волнующим теплом. Может, она все-таки жива? А раз так, она найдет выход, нужно только успокоиться. Приободрившись, Марина зашнуровала потуже ботинки и отправилась в чащу. Но не прошла и пары десятков метров, как остановилась, потому что на лес стала наползать дымка. Легкая и полупрозрачная как вуаль, она возникала со всех сторон, заворачивая окрестности словно в упаковочную бумагу, и вскоре сгустилась до непроницаемого тумана. Марина опустила взгляд и не увидела ног. Вытянутая рука тоже будто погрузилась в вату. Вот тогда девушка по-настоящему испугалась. Может, здесь проходит разлом между миром живых и мертвых? А что дальше? Кто-то за ней придет? Или появится свет? Но как же так… Марина запаниковала: она не собиралась уходить «туда» сейчас, но и оставаться блуждающей душой, не принявшей свой уход, тоже не хотела.

– Эй! Помогите! – раздалось вдруг из тумана. Марина вздрогнула от неожиданности: вовсе не так по ее представлениям должны вести себя «проводники». Или это какая-то непокорная душа, которая уже направилась в другой мир, но по пути передумала и рванула обратно?

Похоже, это был мужчина. Дымка все еще скрывала лицо, но контуры фигуры с каждым шагом вырисовывались все четче.

– Кто вы?! – крикнул мужчина. – Погодите! Не уходите!

Марина и не думала уходить, потому что сильно растерялась. Но в тот момент, когда она собралась ответить, кто-то будто толкнул ее в грудь. Она полетела назад и… очнулась в кровати.

Сон. Это был сон, похожий на предыдущие тем, что она куда-то шла. Только сегодня Марина увидела кого-то еще, и это вызвало тревогу, будто тот незнакомый мужчина должен был предупредить ее о важном.

В палате горел приглушенный свет, жалюзи оставались приспущенными, но утро уже наступило – раннее, по-ноябрьски темное, стылое. Из коридора доносился шум шагов, голосов и катившейся тележки с лекарствами и медицинскими приборами. Значит, скоро войдет медсестра, включит дневные лампы, чтобы измерить пациентке температуру и давление, выдаст первую порцию таблеток. Эта суета в сравнении с той, какой раньше были наполнены дни, казалась Марине ничтожной, но именно эта суматоха каждое утро напоминала, что жизнь течет, а не застыла, как в янтаре.

Марина выпростала из-под одеяла руки, аккуратно развернулась и увидела сидевшего на тумбочке плюшевого зайца. Дотянувшись до игрушки, она прижала ее к себе и улыбнулась. Макс приходил вчера. Жаль, что она опять все проспала. Сон смаривал ее уже ближе к вечеру. Марина засыпала так крепко, что не слышала будильника, который ставила на час, когда должен приехать Макс… Как же обидно: опять не увидела его! Она же отправила ему сообщение с просьбой разбудить!

Прижимая к себе зайца, Марина взяла телефон. Никто за ночь ей не написал, от Макса тоже не оказалось вестей. Он не был любителем слать сообщения и голосовые, Марина это знала, но все равно ощутила горечь. Она слишком по нему соскучилась, и даже то, что Макс сидел с ней, пока она спала, не компенсировало желания услышать его. Марина вздохнула и, собравшись с мыслями, отправила короткое голосовое: поблагодарила за подарок, пожелала доброго утра и легкого дня и снова попросила разбудить ее, если он приедет вечером.

Словно почувствовав удрученное настроение дочери, мама сегодня приехала пораньше, помогла привести себя в порядок и собрала Марину на часовую прогулку. Гулять совсем не хотелось, и не потому, что было ветрено и холодно, а потому, что каждый выезд в больничный двор слишком остро напоминал Марине о ее беспомощности.

Врачи бодро говорили о том, что у нее есть шансы снова встать на ноги, в качестве подтверждения приводили результаты МРТ: все с ее позвоночником в порядке, основной удар пришелся не на спину, а другие травмы не должны были так сильно повлиять на ее способность ходить. Но Марина до сих пор не могла удержаться стоя. Врачи созывали консилиум, утешали близких предположениями, что виной всему пережитая психологическая травма – испуг, шок. Говорили о том, что Марине нужны время, покой и реабилитация в хорошем центре. Маму эти слова приободряли, Марина же, наоборот, все больше погружалась в сомнения, потому что дорогой реабилитационный центр ее семье был не по карману. Да и проще казалось бороться с видимой проблемой – ушибом, переломом, чем с такой скрытой, как «психологическая», травмой.

Возможно, сны с дорогой связаны с ее желанием наконец-то самостоятельно сделать шаг, а туман – это ее страхи, неясные перспективы? Марина очень хотела поговорить о своих снах с Максом, но тогда она бы выдала секрет другого человека, который просил ее молчать об их договоренности.

– Что-то ты притихла, – заметила мама, когда они сделали круг по больничному скверу. Оставалось еще четыре, четыре чертовых круга в этом ограниченном пространстве, которое Марина изучила до рисунков на коре высаженных в сквере лип.

– Думаю, ма. Просто думаю. Ни о чем серьезном.

– Врачи обещают скоро тебя выписать…

– Угу.

Марина не знала, как относиться к этой новости. Домой очень хотелось. Там были ее вещи, родные стены, запахи. Но в то же время Марина боялась возвращения, потому что теперь она другая и знакомая до деталей квартира станет чужой, не приспособленной под ее… невозможности. Сестра Наташа, наоборот, была настроена позитивно, считая, что «психологическая травма» скоро излечится. Марина относилась скептически не столько к словам сестры, сколько к энтузиазму, с которым Наташа бросилась искать психологов.

– Ма, я замерзла. Давай вернемся. Я лучше в зимнем саду посижу, почитаю.

– Ну как скажешь, – нехотя согласилась мама. Она явно считала, что дочери нужен свежий воздух.

Зимним садом громко назывался небольшой холл в конце больничного коридора, в котором стояли два аквариума с рыбками и черепашками, несколько фикусов и пальм в кадках, два автомата с горячими напитками, чипсами, сухариками и шоколадными батончиками.

Марина любила этот уголок – насколько вообще что-то можно было любить в больнице, – за то, что здесь было тихо и безлюдно: доступ в «сад» был только у пациентов из платного отделения. Сюда приходили, но не задерживались, как Марина, только покупали чай, кофе или шоколадку. Деньги за пребывание в одноместной палате внес Макс. Марина узнала об этом не так давно и не от него. Проговорилась Наташа, и со слов сестры выходило, что Макс сам обо всем договорился, перевел свои сбережения и ничего не сказал семье Марины. Это было в его духе – меньше слов, больше действий. Марина не знала, что сказали по этому поводу ее родители. Когда она сама поблагодарила парня, тот ответил что-то невнятное и сменил тему. Марина больше не задавала вопросов, хоть недоговоренность так и осталась между ними. И из-за этой недосказанности в своем духе накручивала себя.

Они ни разу не заговорили о чувствах, между ними не было ничего… романтического, если не считать того единственного объятия за несколько секунд до случившегося. Их отношения могли бы развиваться по нормальному, желаемому Мариной сценарию: встречи, прогулки, кафе-кино, поездка в Питер, их первый поцелуй… Но вышло все так прозаично: Марина в больнице, с «гнездом» из спутанных кудряшек на голове, в домашнем костюме, без макияжа, с ярким следом от зажившей на щеке ссадины. Да еще не может ходить. Нужна ли такая девушка Максу? Что, если он приезжает к ней только из долга, чувства вины? Марина сама понимала, что в сомнениях зашла слишком далеко, и больница – не самое романтичное место, нужно остановиться. Да и Макс в силу характера не отличался разговорчивостью, был задернут на «молнию». Он и так приезжает к ней после работы, привозит цветы, подарки. И это притом, что он сейчас как никогда занят, сильно устает, похудел, осунулся. Что ей еще надо?

Если бы он просто ответил… Позвонил бы, прислал голосовое… Внезапно смартфон в кармане толстовки громко пискнул, Марина торопливо извлекла гаджет, но, увидев имя отправителя, вздохнула. Не Макс.

«Сегодня приеду. Извини, вчера не смог».

«Хорошо. Постараюсь успеть с пробежки», – пошутила она в ответном сообщении и получила смеющийся смайлик.

Марина раскрыла книгу и постаралась сосредоточиться на чтении, но ее отвлек пожилой мужчина, который вышел в холл.

– Да! Слушаю, Валера! – резко проговорил незнакомец в прижатую к уху трубку, и Марина недовольно на него покосилась.

В отличие от других пациентов, мужчина был одет не в пижаму или спортивный костюм, а в бордовый халат, который невольно вызвал воспоминания о первой встрече с шаманом Арсением. Но было что-то еще в незнакомце особенное, что ставило его на ранг выше не только других пациентов, а самой болезни: деловые нотки, которыми он отдавал указания, твердый, как у военного, шаг и расправленные плечи. Марина успела повидать за время нахождения в больнице разные походки: от шаркающих, хромающих, неуверенных, семенящих до торопливых, как у спешивших на помощь медиков. Даже хирурги, цари и боги в этом месте, не печатали шаг так, как этот расхаживающий от одной стены к другой пожилой мужчина. И халат смотрелся на нем величественно, будто королевская мантия.

Незнакомец замолчал, слушая, что ему отвечают, и, видимо, новости ему не понравились, потому что он вскинул подбородок и сжал губы. Марина невольно напряглась, ожидая вспышки гнева, но мужчина оборвал разговор коротким приказом:

– Действуй, Валера. Через час отчитаешься.

Он сунул телефон в карман и быстро провел ладонью по зачесанным назад и слишком длинным для военного волосам. Может, он артист? Или дирижер? Нет, скорей всего, какой-то бизнесмен. Марина спохватилась, что пялится на незнакомца уж слишком неприлично, и опустила взгляд на закрывшуюся книгу.

– Нельзя ни на день оставить без контроля. Бестолочи! – проворчал мужчина, не обращая внимания на Марину, приблизился к аппарату с напитками и придирчиво осмотрел кнопки.

– Капучино, латте… Ерунда какая. Не могли нормальную кофемашину поставить? Скажу Марку…

Его тихое ворчание так резко отличалось от тех деловых интонаций, которыми он до этого вбивал каждое слово, что Марина снова удивленно подняла на мужчину глаза. Теперь перед ней оказался растерянный старик, который беспомощно тыкал в кнопки и пытался засунуть в приемник голд-карту.

– Здесь нужна наличка, – вырвалось у Марины.

Мужчина покосился на нее как на помеху, а затем буркнул:

– Прекрасно! И что, мне теперь без кофе?

Он так обиженно оттопырил нижнюю губу, что Марина невольно улыбнулась: есть у этого старика с генеральской осанкой и приказным голосом свои слабости. Но не успела она что-либо ответить, как мужчина уже развернулся и отправился прочь. Судя по высоко поднятой голове и раздраженному торопливому шагу, он намеревался разнести в пух и прах своим гневом персонал.

Марина торопливо сунула руку в карман и вытащила банкноту, которую держала на всякий случай: бывало, удавалось попросить кого-то помочь купить в аппарате шоколадку или орешки.

– Подождите!

Когда мужчина удивленно оглянулся, Марина протянула ему деньги.

– Возьмите кофе.

Незнакомец с пару секунд сверлил девушку недоверчивым взглядом, а затем его губы тронула улыбка.

– Что ж… Не откажусь! Без утренней дозы кофеина я лютый, а сейчас уже почти время обеда, можете себе представить…

Он взял протянутую банкноту и, тыкая пальцем в кнопки, спросил:

– Вам что-то купить?

– Чай, пожалуйста, – попросила Марина.

Мужчина взял сдачу и два бумажных стаканчика.

– Не возражаете, если я присяду рядом?

– Нет, конечно. Спасибо, – поблагодарила Марина, принимая у него деньги и чай.

– Это вам спасибо! – усмехнулся мужчина, присаживаясь. – Станислав Родионович!

– Марина.

Он кивнул и поднес к губам стаканчик.

Молчание, которое воцарилось, казалось Марине неловким, но затевать разговор она не решалась. С одной стороны, ей было скучно в больнице: стены, коридор, сквер – все уже осточертело. С другой – задавать вопросы первой тоже не казалось приличным. Тем более что мужчина глотал кофе торопливо, насколько это позволял кипяток, и явно не собирался задерживаться. Марина не выпила еще и трети своего чая, как он уже смял пустой стаканчик, но не поднялся, а внезапно развернулся к девушке.

– Что с вами случилось?

Он явно заметил стоявшую в уголке коляску.

– Сбила машина, – нехотя пояснила Марина. – Но все уже… неплохо. Меня скоро выпишут.

Он кивнул, думая о чем-то своем.

– А вы? Что с вами?

– Сердце прихватило. Будь оно неладно. Я считаю, что меня можно уже выписать, а медики думают иначе.

– Наверное, им лучше знать.

– Хм… Хотя с тем, что они запретили мне кофе, я категорически не согласен.

– Ой! – ужаснулась Марина. – Я не знала!

– Не переживайте, я никому не скажу, – подмигнул Станислав Родионович. – Будем считать, что вы спасли от разноса половину персонала, а в гневе, говорят, я страшен. Да и не так вреден для сердца стаканчик слабой бурды, как скандал. Пусть это будет нашим маленьким секретом.

Еще один! Еще один «маленький секрет», который ее попросили никому не открывать. Марина едва удержалась от вздоха. Станислав Родионович тем временем уже поднялся, выкинул смятую картонку в мусорку и улыбнулся:

– Я верну вам долг за кофе.

– Да я не…

– Верну! – твердо пообещал старик и кивнул на лежащую на коленях Марины закрытую книгу. – Ремарк? Хороший выбор! Но немного удручающий для больницы.

– Люблю Ремарка, – не согласилась с улыбкой Марина.

– Я тоже. Правда, нет времени перечитать.

– Так может, сейчас самое время?

Станислав Родионович снова задержал на ней взгляд, а затем улыбнулся.

– Вы правы. Только у меня с собой ни одной книги. А с телефона, как вы, молодежь, я читать не привык.

– Я вам одолжу. С условием, что вернете, – осмелела Марина. Этот пожилой человек стал ей симпатичен, хоть в первый момент вызвал неприязнь.

– Обязательно!

Они условились встретиться в «зимнем саду» в пять вечера, и Станислав Родионович ушел. Марина посмотрела ему вслед, а затем взяла телефон, чтобы позвонить маме.

«Я сегодня могу приехать раньше. Надеюсь, нам никто не помешает», – прочитала она новое сообщение и вздохнула. Снова не от Макса.

Глава 4

Электричка остановилась в нужном поселке. Люсинда сошла на платформу и огляделась. За два года, что она не была в этом месте, мало что изменилось, разве что покрасили единственную лавочку в пожарно-красный цвет.

Помимо Люсинды на станции оказалось лишь два человека: одетый в дутую куртку парень, который спрыгнул с высокой платформы возле первого вагона, и закутанная в платок и пальто женщина. Люсинда натянула на уши вязанную шапочку, спрятала нос в воротник пуховика и первым делом изучила расписание обратных электричек: не попасть бы в перерыв.

Летом здесь бывало многолюдно из-за огородников. Спустившись, они оживленным гуськом тянулись через широкое поле к участкам за рекой. В основном это были женщины в возрасте в сопровождении нагруженных корзинами, ведрами и садовыми инструментами мужей. Молодежь обычно приезжала на дачи на машинах – на отдых с шашлыками, музыкой и обязательным купанием в быстроводной реке. Сейчас же, в хмуром ноябре, картина безлюдностью напоминала постапокалиптическую: по дороге не сновали автомобили, тишина стояла кладбищенская, ветер и тот стих.

Люсинда не рискнула идти через бесконечное поле, пошла по асфальтированной дороге, уводящей в поселок, к скученным в небольшой жилой массив пятиэтажкам. Но, не приблизившись к домам, зашагала по обочине. Вдали на пригорке виднелась церковь, чья голубая маковка тонула в низком свинцовом небе. Люсинда невольно вспомнила то тепло и благостный покой, в который окуналась каждый раз, когда входила внутрь. Ей нестерпимо захотелось свернуть на тропу, подняться на горку и зайти в пропахшее ладаном и воском помещение. Батюшка ее бы и не вспомнил, потому что Люсинда никогда тут не причащалась. Заходила поставить свечи за здоровье, мысленно обратиться к святым и быстро уходила, пока кто-нибудь не завязывал с ней разговор. Может, заглянуть на обратном пути?.. Отогреться не столько от внешнего холода, сколько от душевного? Она тряхнула головой, прогоняя едва всколыхнувшиеся воспоминания. Хватит. Ей и так оказалось сложно решиться на звонок и напроситься в гости к человеку, к которому она за два года ни разу не приехала. Люсинда крепче сжала в озябших пальцах ручки пакета, в котором везла столичные гостинцы, а вторую руку сунула в карман. Опять проворонила перчатки… Она их постоянно то забывала, то теряла, потому что больше некому было о ней заботиться.

Мост, на котором она обычно задерживалась, сейчас Люсинда прошла торопливо, старательно не глядя в свинцовые воды на длинные стебли водорослей. Поворот – и церковь возникла совсем рядом. «Ба-ам!» – разнесся приветственный гул, распоровший утреннее безмолвие.

– И тебе здравствуй, – пробормотала Люсинда.

Она миновала поселковое кладбище, отметив про себя, что то расширилось, как разросся и коттеджный поселок. Когда-то земля здесь была нарезана на равные квадраты и роздана в аренду огородникам, а оставшуюся часть занимали бесконечные луга со змеившейся по ним речкой. Но столица выдавливала из себя, как пасту из тюбика, население. Стало модно селиться за городом в экологически чистых районах. Цены на землю взлетели до небес. Участки выгодно продали под строительство. Реку вогнали в бетонные берега, усмирили скобами-мостами. А на вольных лугах захватнически выросли уродливые башни вычурных коттеджей, которые будто возводились с единственной целью – перещеголять соседские в количестве этажей и высоте заборов. Этот элитный поселок, своеобразная ярмарка тщеславия и безвкусия, разительно отличался от места, куда направлялась Люсинда.

Когда-то частный сектор, который только чудом не продали, не разорили, считался дачным. Здесь поселялась на лето другая, советская, элита, представленная в основном деятелями искусства и их семьями. Одноэтажные домики в сравнении с современными коттеджами казались маленькими и простыми, как избушки, но в них сохранилась какая-то бесценная гордость, атмосферность. Может, потому что старые, но добротные домики каждой порой впитали ведущиеся в них разговоры о литературе. В их стенах рождались и воплощались в жизнь гениальные идеи и разыгрывались чеховские драмы.

Еще издали Люсинда услышала хриплый знакомый лай и, несмотря на волнение, с облегчением улыбнулась: жива старушка Пепперони, значит, не все еще в этом мире – ее личном мире – пошатнулось. Люсинда крепче сжала ручки пакета: как хорошо, что купила гостинец и собаке. Только вот узнает ли ее Пепперони после двухлетней разлуки?

Узнала. Заскулила, заюлила, громко стуча хвостом по плиткам дорожки, попыталась подпрыгнуть на кривых коротких лапах так высоко, чтобы через калитку дотянуться розовым языком до щеки Люсинды.

– Ну-ну, Пеппи! Дай гостье пройти, – раздался с крыльца хрипловатый прокуренный голос хозяина. – Соскучилась, чертовка!

И не понятно было, к кому отнеслась последняя фраза – к собаке или Люсинде. Потому что «чертовкой», помнится, звал мужчина их обеих.

Едва Люсинда вошла, как оказалась в плену сходящей с ума от радости Пепперони. Или собака – в ее плену, потому что Люсинда тут же подхватила псину на руки и прижала к себе. От рыжей свалявшейся шерсти пахло табачным дымом, пледом и воспоминаниями, от которых на глаза едва не навернулись слезы. Не нужно было сюда приезжать! Если бы не задание Макса…

– Ну, проходи, проходи, – пригласил хозяин, пряча улыбку в густую седую бороду, подстриженную аккуратно, как в модном барбер-шопе. – Если хочешь, неси Пепку в дом.

– Здесь гостинцы. Вам с Пеппи, – кивнула Люсинда на стоящий у ее ног пакет, потому что руки были заняты наконец-то успокоившейся в ее объятиях собакой.

– За гостинцы Пеппи спасибо! Она как ребенок, любит, когда ее балуют. А я бы обошелся. Но благодарю. Что там? Чай, пряники?

– Конфеты и так, по мелочи. Нарезки всякие, печенье. И табак.

– Вот за табак отдельное спасибо!

В доме было уютно, тепло, пахло дровяным дымом и яблочной шарлоткой. Люсинда спустила с рук собаку, зажмурилась и улыбнулась. Ну и пусть потом она проведет ночь, баюкая стонущее от боли сердце, а сейчас ей хорошо!