Магия в крови Новак Илья

Глава 1

– Без моей магии ты бы сдох, как собака под забором.

Не открывая глаз, он пошевелился, отстраненно наблюдая за разноцветными кругами, которые плавали под веками.

– Кишки в порядке, ну, поболит живот еще чуток – перетерпишь. На спине шрам остался, но это ничего.

Голос звучал совсем рядом, одновременно и покровительственно и настороженно.

– Ты открой, открой глаза-то.

Дук Жиото повиновался. Сидящий на краю лежанки мужчина прижал палец к коже под его левым глазом, оттянул книзу веко и склонился над больным.

– Зеницы желтые еще, – заметил он, выпрямляясь. – Это от трав. Сесть сможешь? Ну-ка, попробуй.

Упираясь локтями, Дук приподнялся. В животе закололо, и он упал обратно на подушки.

– Брюхо ноет? – спросил чар.

Это был именно чар, никаких сомнений, хотя Жиото не смог бы объяснить, почему так решил. Мужчина лет сорока, то есть куда старше Дука, невзрачной внешности, с редкими темными волосами и запавшими глазами. То, как он держал себя, жесты и голос – все свидетельствовало о том, что этот человек владеет силами, обычным людям не подвластными.

– Не ноет, – сказал Жиото. – Колет.

– Это понятно. Не бойся, кишки у тебя были поранены, но я там подправил кое-чего, залатал. Сядь.

Дук сел. До того он видел лишь фигуру мужчины, все остальное расплывалось, а теперь разглядел, что находится в просторной комнате сельского дома. Сквозь окна и приоткрытую дверь лился дневной свет. Пахло травами. Дук сидел на узкой лежанке, рядом возвышалась печь, дальше стояли стол и лавки, а под стеной – большой сундук.

Чар выпрямился. Одет он был в черную меховую куртку и широкие штаны, обут в сапоги из грубой кожи.

– Так… – произнес он, разглядывая Дука.

Жиото не помнил, как очутился здесь, но смутные картины того, что происходило недавно, жили в его памяти. Драка на дороге возле ельника, капитан городской стражи, ударивший его мечом в живот, боль и еще один удар – сзади, между лопаток. Он не забыл, как пытался уползти и этот тяжелый красный кафтан, мешавший двигаться… Кошель! Большой кошель с драгоценностями, монетами и каменьями, пришитый к подкладке! Тогда, после двух ранений, Дук был в полубреду, потому и скинул кафтан. Это же целое состояние, он бы мог жить до конца своих дней, ни о чем не заботясь…

Голова закружилась при мысли о том, чего он лишился, все вокруг поплыло, и Дук с искаженным лицом упал на лежанку.

– Что такое? – донеслось до него сквозь звон.

– Сколько… Сколько дней я тут лежу? – просипел Жиото.

– Пять. – Заскрипели сапоги, чар куда-то пошел.

Первые Духи, пять дней! Теперь не найти ни кафтана, ни кошеля, даже если вернуться на то место…

– На-ка, выпей.

Ноздри Дука затрепетали, когда он ощутил острый травяной запах. Что-то прижалось к пересохшим губам. Терпкая жидкость проникла в рот, и Дук помимо воли глотнул.

Тихий звон в его голове всколыхнулся волной, смыл болезненную слабость: на мгновение все вокруг вспыхнуло, а потом сердце забилось часто-часто и по телу разошлась дрожь.

– Аргх! – сказал Дук. Глаза выпучились, грудь выгнулась, тело словно подбросило над лежанкой, и он вновь сел.

И зрение улучшилось – теперь он видел окружающее четко и ясно.

– Где я?

Чар с довольным видом отступил, закупоривая крышкой небольшой, обмотанный широкими полосками ткани кувшинчик.

– Дай еще, – попросил Дук. – Что это? Слышишь, дай мне еще, я хочу…

– Не дам, – отрезал чар. – Это «травяная кровь», она на вес золота.

Травяная кровь?

Дук уставился на него.

– Так ты… Песко Цветни€к?

Мужчина ухмыльнулся – самодовольно, но с легкой опаской.

– Откуда знаешь?

– Я из Форы, там в аптеках есть такое снадобье, называется «кровь травы». Дорогое очень. У меня один аптекарь в знакомцах, так он говорил, снадобье это делает Песко Цветник, чар, который живет в селении возле Разлома… Ох, и далеко же я теперь от Форы, – заключил он.

Песко нахмурился.

– Городские лекари мое снадобье разбавляют, поэтому то, что в аптеках продается, не так хорошо помогает. – Он повернулся к Дуку спиной, скрылся за печью и чем-то зашуршал. Жиото сидел неподвижно, глядя на стену перед собой и прислушиваясь к ощущениям: в животе колет, тянет спину между лопаток, ноет в правом боку… А так – жить можно.

Песко Цветник вернулся уже без кувшинчика.

– Где я? – повторил Дук.

– Это селение никак не называется. Ко мне цех аптекарей каждое лето присылает людей, я им жбан снадобья продаю. Себе вот немного оставляю. Больше мне за год не приготовить, потому что ингредиенты, из которых я «кровь» делаю, – они редкие очень. Один жбан знаешь сколько стоит? А аптекари уже в Форе разбавляют его. Ладно, ты сразу не вставай, полежи еще. После поговорим, кто ты да откуда. – С этими словами чар вышел.

На лавке у стола Жиото заприметил свои штаны и рубаху, а под лавкой – сапоги. Откинул одеяло и оглядел себя. Дряблая белая кожа, руки и ноги такие тощие, что похожи на палки. На животе багровел шрам. Этот капитан… Уродец! Убийца! Дук помнил, что вонзил меч в грудь стражнику, когда тот непонятным образом сумел ранить лича. Вот так! Капитан мертв, а он, Дук Жиото, жив. Это главное. Хотя кошеля с драгоценностями было жалко. Ох как жалко! И еще Зоб… Теперь ни хозяина-аркмастера, ни друга-лича – никого. Он так выслужился при великом чаре – любимым слугой стал! – потом у него был Зоб и драгоценности, он столь многого добился в Форе, а теперь, из-за какого-то капитана – опять без денег, без службы, да еще попал в дикое селение, у которого даже названия нет… Дук сморщился от жалости к себе.

Снаружи послышался скрип, потом звук льющейся воды. Заблеяла коза. Он повернулся, свесил костлявые ноги с лежанки, посидел немного и кое-как встал. Комната качнулась и чуть расплылась, но травяная кровь Песко Цветника помогла не свалиться на пол. Широко расставив ноги и растопырив для равновесия руки, Дук, качаясь, добрался до лавки, тяжело сел. Кое-как натянул штаны, затем сапоги, рубаху. Вновь огляделся и, заприметив возле печи узкую дверцу, поковылял туда. За дверью, как он и ожидал, была каморка, где стояли пара метел, палки и ведра, на вбитых в стену гвоздях висели мотки бечевки, на полу лежал ящик со старыми подковами, клещами и сломанным ржавым ножом. Голова закружилась. Жиото сел на пол у двери и долго сидел. Наконец, придерживаясь за косяк, поднялся. Ноги дрожали, в животе свернулся тугой ком, но… Первые Духи, всего пять дней с тех пор, как его ранили! – да если бы не умения Песко Цветника, Дук бы давно сдох, а не сдох – так валялся бы сейчас, корчась от боли в загнивающих кишках. Хороший человек Цветник, привез Дука к себе, хотя тот ему никто, выходил, не стал жалеть «травяной крови», пусть она и дорогая…

Думая обо всем этом, Жиото из черенка метлы, палки и веревки соорудил костыль и поковылял к приоткрытой двери, из-за которой доносились голоса. По дороге остановился, чтоб заглянуть в сундук, но там лежала глиняная посуда да какие-то тряпки, а кувшинчика со снадобьем не оказалось.

Встав на пороге, Дук увидел обычный сельский двор: сарай, птичий загон, где квохтали куры, навозную кучу, обложенную камнями круглую дыру колодца. Небо было затянуто серенькой пеленой, дул зябкий ветерок. Возле сарая стояла телега. Угол приподнят – присев, его на плечах удерживал крестьянин. Второй что-то делал с колесом телеги. Песко Цветник стоял рядом, наблюдая за их работой. Услыхав скрип двери, чар оглянулся.

– Сказал же тебе не вставать пока, – проворчал он, впрочем, не слишком грозно.

Крестьяне закончили прилаживать колесо и повернулись к Дуку. Оба выглядели диковато – тощие, с бородами до пупа, со спутанными патлами, в грязной одеже. На Дука они смотрели подозрительно и враждебно. Один что-то сказал чару, тот ответил, крестьяне переглянулись, вновь покосились на Жиото и побрели со двора.

Возле дома лежали дрова, Дук доковылял до них, сел, бросив костыль и привалившись к стене. Положил ладони на колени и увидел, что руки дрожат.

Песко подошел к нему и сказал:

– Ну так как тебя величать?

– Дук Жиото, – он улыбнулся, заглядывая в глаза чара. – Спасибо тебе, Песко Цветник, спас меня от смерти. А я вот, понимаешь, не помню совсем, как ты меня нашел да где это было?

Чар показал на сарай, откуда как раз донеслось ржание.

– Я к хворому в соседнее селение ездил. А когда возвращался, тебя и нашел. Ты прямо на дороге лежал, на Земляном тракте то бишь. Думается мне, ты полз, да и выполз на тракт, а там в беспамятство впал. Я тебя чуть было не раздавил: прикемарил на телеге. Хорошо, Травка, лошадь моя, остановилась и заржала. На телегу тебя положил, сюда привез… так вот. Кто же это тебя, Дук Жиото, подранил? А то меня крестьяне донимают, не привел ли я к ним какого разбойника.

Дук прижал руку к сердцу и сделал движение, будто собираясь встать, но не встал.

– Да что ты! Какой же я разбойник – ты погляди на меня!

Чар присел перед ним на корточки и велел:

– Ну так рассказывай.

– Из Форы я, в услужении там был у одного торговца. Ты, наверное, знаешь, что в городе чары сцепились? Эти, как их… аркмастеры, те, что цехами верховодят. Промеж них такое началось – страх. Убивства всякие, и еще ладно бы они только друг дружку мутузили, а то ведь и простые люди пропадать стали. Ты, Песко, не думай, я против чаров ничего не имею, вот ты тоже чар, а сразу видно – человек хороший, жалостливый. Но в городе они совсем уж… озверели. Вот народ из Форы и потянулся кто куда. Я с папашей старым жил да с братиком младшеньким. У нас родичи далеко на востоке есть, мамани покойной родня. А торговец, хозяин мой, одному из цехов что-то продавал – не знаю что, но какой-то у них договор был. Другой цех как-то вечером подослал наемников, и хозяина моего зарезали, а вместе с ним и всех его слуг. Я один убег. Уже к тому времени в Форе немного людей осталось, дома брошенные стояли, на улицах, понимаешь, мертвецы лежат, стража разбежалась… Я как домой ночью бежал, гляжу – в конце улицы, где наш дом, карета брошенная. Лошадей кто-то увел, а карета стоит, и мертвец внутрях. Я его вытащил, взял папашу с братиком, скарб, какой у нас был, вывел нашу лошадку, впряг в карету, сели мы и поехали. И еще, знаешь ведь… – Жиото доверительно склонился к внимательно слушавшему Цветнику. – На вершине Шамбы стоит дом чаров, Универсалом зовется. Так мы, когда уже с горы съехали, видели, как он светился, и еще грохотало там что-то. Чары, значит, сошлись в битве, я так думаю. Вот ехали мы, ехали, а под утро на нас напали. Времена-то такие, что разбойников много повсюду. Папашу моего с братиком… убили их, а я дрался, так меня порезали, я упал, они и решили, что умер.

Дук всхлипнул, откинулся к стене дома и закрыл глаза, сам почти уверовав в свою историю.

– Забрали скарб наш, – продолжал он тихонько. – Я потом плохо помню, что было. Совсем даже не помню. Видно, в беспамятстве пополз куда-то… а после ты меня и нашел.

Он раскрыл глаза. Чар внимательно смотрел на него.

– Больше нечего рассказывать, – заключил Дук.

Песко Цветник выпрямился, оправил куртку из кротовьих шкур. Дорогая это была куртка, не то что штаны его грубой крестьянской работы и старые разбитые сапоги.

– Раз так, оставайся у меня, Дук Жиото, пока совсем не выздоровеешь, – решил Песко. – Сейчас и вправду времена такие… недобрые. И что между чарами в Форе война – про это я слышал. Цеха дерутся, да. Выходит, раненых много будет, аптекарям моя «кровь» вскорости понадобится. Хотя, может, и наоборот станется: ежели народ из города разбежался, то этим летом ко мне посыльные от аптекарей и не явятся…

Они помолчали, думая каждый о своем.

– Хорошая куртка на тебе, – осторожно произнес Дук. – Такую и в городе не всякий богатей себе позволит.

– Что? – Песко взглянул на него. – А, куртка… Да это мне проезжий один отдал.

– Какой проезжий?

– Мимо нас фургон проезжал, в нем старик и барышня молодая. Внучка его. Богачи, сразу видно, но почему-то без охранников. Старик больной, горячка у него. Остановились здесь, спрашивали, нету ли в селении лекаря. А лекарь… Я и есть местный лекарь. Напоил старика «травяной кровью», он, конечно, сразу ожил. Вот, куртку мне отдал.

– Что ж, у них монет не было заплатить, если богатые? – удивился Жиото.

– Были. Но старик хитрый попался. Нет, он платить не отказывался, но, говорит, давай я у тебя за три золотых весь кувшинчик куплю. Но я ему все отдавать не хотел, сказал: «Господин, вы два глотка сделали, вот за два и платите». А он говорит: «Мелких монет нету, разменяешь?» Врал, наверное, хотел весь кувшин выманить. А тут, понимаешь, Дук, денег совсем не водится. Со мной крестьяне посудой расплачиваются, тряпье всякое тащат, еду или по хозяйству помогают. Нет, у меня, конечно, сбережения есть, но мне… – Песко смущенно улыбнулся. – Куртка мне его приглянулась, так я старику и сказал: нету размена, давайте, господин, ее в оплату. Куртка дорогая. Я ему еще чуток «крови» с собой налил, он мне куртку и оставил.

Дук слушал очень внимательно. Молодая женщина со стариком? Он помнил фургон и то, как его ударили в спину, как он упал на капитана, вонзив меч ему в грудь, как потом его оттащили к обломкам телеги и бросили… И еще помнил две фигуры над собой, голоса: молодой женский и стариковский…

– А барышня, у нее не светлые ли волосы были? – спросил Дук.

Чар уставился на него.

– А тебе зачем?

– Да вот, понимаешь… Сдается мне, что я этих господ знаю. В городе они рядом с лавкой моего хозяина жили, и барышня частенько к нам заходила.

– Ага, светлые, – согласился чар. – Красивая, только грустная очень. Я даже видел, она плакала, пока мы со стариком торговались.

– И куда ж они поехали?

– Тут возле селения только Земляной тракт, а других дорог нету. Вот по нему и поехали, прочь от города.

У Дука сильно закололо в животе, он согнулся и простонал:

– Ох… Опять колется.

– Так пошли, пошли в дом, ляжешь. – Песко обхватил его за плечи, помог подняться, сунул в руки костыль и, придерживая, повел к двери.

– Братик… – стонал Дук, пока чар укладывал его. – Молодой еще совсем, в семинарию его с папашей хотели определить, денег копили… Теперь ни братика, ни папаши, ни денег… Ой, болит как…

– Ладно, дам тебе еще глоток, – сказал чар и ушел за печь. Раздалось шуршание, звяканье, и Песко вернулся.

– «Травяной крови» много пить возбраняется, потому что можно себе вместо пользы вред нанести, – пояснил он, поднося кувшинчик к губам Дука.

У того снова зазвенело в голове, сердце заколотилось – а после боль прошла. Чар продолжал:

– Если перебрать, может приключиться то, что мы, лекари, называем «непредвиденными явлениями».

– Это че за явления такие? – не понял Дук.

– А видения. Видения миров иных.

– Каких миров?

– А тех, что находятся за границами известных нам полей.

– Каких полей? – еще больше удивился Жиото.

– Тех полей, что ведомы нам. А миры за их пределами. Не поймешь ты все одно.

Песко напоил его бульоном, заставил съесть немного хлеба. Начало темнеть. Чар вернулся к своим обычным занятиям, то выходил во двор, то что-то делал в доме. Когда он появлялся в поле зрения, Дук неизменно обращал к нему лицо и следил за хозяином благодарным взглядом. Иногда Жиото, вспоминая про набитый драгоценностями кошель, стонал и морщился, жалея себя.

Когда совсем стемнело, Цветник зажег плошку, поставил на стол миски, кувшин с чашками и позвал Дука ужинать.

– Пить тебе пока нельзя, – сказал он, когда Дук тяжело уселся на лавку. – Да и вино тут дрянное, не вино, а выжимка. Но поесть надо.

Разговаривая, они сидели долго, плошка почти выгорела. Песко рассказал, как учился в семинарии холодного цеха, хотя всегда испытывал страсть к отцовскому ремеслу. Папаша его был аптекарем, но хотел, чтобы сын стал чаром. Потом, когда Песко уже закончил семинарию, отец умер. Аптеку забрали ростовщики за долги, которые, как оказалось, были у старика, часто посещавшего веселые дома и содержавшего двух любовниц в разных концах города. А сын подался в это селение, где как раз нужен был чар. В растениях всяких он хорошо разбирался, да еще у местных кое-чему научился – и сделал в конце концов свою «травяную кровь». Видно было, что Песко ею гордится.

– Вот тебя она как быстро на ноги поставила? – говорил он. – Ну, еще не совсем поставила, но ведь жив ты и скоро совсем бодрым станешь. А ежели б не «кровь» моя – помер бы, и все тут. Ни один лекарь тебя бы не спас, это я тебе говорю, Песко Цветник! От «травяной крови» все само собой срастается, потому что в ней и травы всякие, и еще магия моя домешана.

Стояла глухая тишина, какой в городе никогда не бывает. Время подошло к полуночи, когда они отправились спать. Дук устроился на лежанке, а Песко – на печи.

– Топить сегодня не буду, – сказал он из темноты. – Под утро холодно станет, закутайся получше. Я там второе одеяло положил.

– Спасибо тебе, – откликнулся Жиото.

Они помолчали, а потом Песко произнес:

– Завтра, Дук, я тебе еще чуток «крови» дам хлебнуть. Через день-два ты совсем выздоровеешь. И что дальше будешь делать?

Жиото повернулся, пытаясь устроиться так, чтоб не кололо в животе.

– Не знаю. А куда мне теперь податься? Я уже думал-думал, пока лежал, – выходит, некуда. В город сейчас не сунешься, кареты и лошади моей нету…

– А оставайся здесь, – предложил Песко. – Я тебя учеником сделаю.

– Да я ж ни в магии, ни в травах ничего не смыслю, – удивился Дук.

На печи зашуршало: Песко приподнялся на локте.

– Ты молодой совсем, почти что юнец, – заговорил он со сдержанным волнением. – В твоем возрасте всему быстро обучаются. У меня ж, видишь, ни жены, ни детей, вообще никаких родичей не осталось. Кому тайну «крови» передать, кого обучить, как ее изготавливать? Да ее еще и изучать надо, потому что много таинственного в том, как она на людей влияет, много этих самых «непредвиденных явлений». А ведь «кровь» – дело всей моей жизни, сколько я труда вложил, сколько опытов переделал… Да и все другое, что я знаю, – а я много знаю. У меня книга есть, в нее всякое записываю, все заклинания… и что? Помру – она и затеряется. Крестьяне, дикари эти, растащат, чтоб печи растапливать. Обидно мне. Я ж столько умею всего, столько знаю, а тут… и поговорить не с кем. Здесь все тупоумные. Хотел себе среди мальчишек ученика найти, кто посмышленее, да куда там. Нету среди них смышленых. Крестьяне эти до сих пор думают, что по лесам вокруг Первые Духи бродят. А ты все же городской, у лавочника, говоришь, в услужении был. Значит, поумнее будешь.

Дук подумал-подумал и сказал:

– Можно. А жить у тебя? А еда?

– Ну! – обрадовался Песко. – Это мне тебя Первые Духи послали! Жить поначалу здесь, а после и дом тебе отстроим. Сбережения у меня небольшие, я часто в город езжу, всякие ингредиенты для своих опытов покупаю и трачу на них много, ну и еще горную манну беру у следопытов, которые к нам заходят иногда. Но я крестьянам прикажу – они забесплатно дом отстроят. За еду не беспокойся, прокормимся. После, если захочешь, найдешь себе девку из местных, женишься. Они чаров уважают и боятся, будет она тебя слушаться. Обучу всему, что знаю. А?

– Хорошо, если так, – сказал Жиото. – Мне даже… ну, вроде и любопытственно стало, все эти твои заклинания, травы…

– Ну и славно, ну и договорились…

Вскоре Песко захрапел, а Дук лежал, глядя в потолок. Вот как оно все оборачивается, размышлял он, вслушиваясь в тишину, что окутывала селение. Жил я в городе, был в услужении у самого аркмастера, а теперь занесло невесть куда, и Песко Цветник предлагает стать его учеником…

Глаза Дука давно привыкли к темноте, он различал забитые соломой щели между бревнами потолка, а когда поворачивал голову, видел очертания стола и лавок. Впервые с того времени, как он очнулся, захотелось помочиться. Жиото тихо, чтоб не разбудить хозяина, встал, откинул засов и вышел во двор. В Городе-На-Горе звезды не такие – тусклее, да и видно их меньше, тут же небо аж сияло. Сделав свое дело, Дук вернулся в дом, достал из-за пазухи сломанный ржавый нож, который нашел в каморке, когда сколачивал себе костыль, залез на лавку, что стояла у печи, и перерезал горло спящему на спине Песко Цветнику. Чар всхрапнул, дернулся и умер. Дук стащил тело на пол, покопался в одеялах, отыскал неглубокий узкий закуток между печью и стеной… пусто. Дук стащил с печи все одеяла – под ними ничего не было. Где же ты прячешь «травяную кровь», Песко Цветник? Может, в стене есть выдолбленная ухоронка, прикрытая доской?

Жиото медленно пошел вдоль стенки, стуча кулаком по бревнам, и тут же зацепился за что-то, больно ударившись ногой. Отпрянул, глядя вниз. Ничего, обычный пол. Дук медленно вытянул ногу. И отдернул, коснувшись носком чего-то незримого. Да что же это такое? Он присел, выставил руки перед собой. Пальцы ткнулись в шершавую твердую поверхность. Ладонями он ощупал непонятный предмет со всех сторон – вроде ящика, по бокам прямые стенки, сверху покатая крышка… сундук! Он нашел скобу, потянул.

С тихим стуком крышка откинулась. В воздухе невысоко над полом висел обмотанный широкими полосками ткани, запечатанный крышкой кувшинчик, рядом лежала книга в деревянном переплете и холщовый мешочек с затянутой ремешком горловиной. Дук опустил руку, похлопал ладонью по невидимому дну сундука. Вот это да!

К тому времени от усилий он совсем ослабел, поэтому сразу снял плотно сидящую крышку и сделал большой глоток «травяной крови».

В горле запершило, в голове будто рог затрубил, перед глазами пронесся вихрь красных искр. Сердце заколотилось так, словно готово было, проломив ребра, выскочить наружу. Охнув, он сполз вдоль стены и чуть было не уселся в невидимый сундук. Встал, пытаясь совладать с ощущением, что голова стремится оторваться от тела и взмыть к потолку, – даже крепко ухватил себя за уши. Комната содрогалась в такт ударам сердца, кренилась из стороны в сторону. А еще руки и ноги стали двигаться быстрее и приобрели небывалую легкость.

Потом, когда сердце успокоилось, Жиото вернулся к печи и едва успел остановиться, чуть не врезавшись в нее грудью. Было ощущение, что он не идет, а скользит по полу, перетекает из одного места в другое, словно стал струей кипятка. Он будто пенился, пузырился, внутри клокотало. Тело сотрясала дрожь, кожа на лице горела и стянулась к скулам. В комнате стало светлее, белесые пятна расплывались по стенам и потолку.

Песко Цветник лежал у лавки. Дук заглянул в мешочек из сундучка-невидимки, увидел горсть серебряных монет – и повесил его на пояс. Достал книгу, порыскал в других сундуках, стоящих за столом, нацепил лучшую одежду, что смог найти, – не забыв, конечно, и про куртку из кротовьих шкурок, – а после разжег свечу и забрался в подпол. Там у Песко было что-то вроде мастерской. Вместо стола – широкие доски на козлах, где стояли скляночки и реторты; на веревках висели связки трав, на стене – полки с банками и шкатулками. Жиото нашел иглу с нитью и пустой кошель, украшенный золотой вышивкой. Переложил в него большую часть монет и пришил к подкладке куртки на левом боку. В приземистом длинном сундуке, набитом тряпками, обнаружилось и оружие: вроде короткого посоха, но с рукоятью на одном конце и узким трехгранным лезвием на другом. Клинок вставлялся в деревянную трубку, чтоб не пораниться ненароком.

Еще в подполе на веревках висело несколько окороков, у стены стояли кувшины. Дук открыл один, понюхал: пахло перебродившим виноградом. Он снял с вбитого в стену гвоздя котомку из мешковины. Уложил в нее пару окороков, кувшин с вином и книгу. Прошелся по мастерской, соображая, что бы еще захватить. В склянках, что стояли на полках, были какие-то жидкости зеленых, коричневых и желтых цветов. На запечатанных сургучом горлышках нацарапаны названия. Дук собрал столько, сколько поместилось в котомку, замотав каждую в тряпочку, чтоб не побились.

Выйдя наружу, он раскрыл ворота сарая, вывел лошадь, приговаривая: «Травка… Не бойся, Травочка…» – запряг ее в телегу.

Селение спало, нигде не светилось ни одного огонька. Дрожь прошла, сердце билось ровно и сильно. «Травяная кровь» сделала тело легким, словно пуховым. Выпрямившись на телеге во весь рост, Жиото огляделся, выбирая направление, и тряхнул поводья. Вскоре телега выехала на тракт, что тянулся от Шамбы вдоль Большого Разлома почти до гор Манны.

Глава 2

Разлом был не виден за холмами. Селение давно осталось позади; Дук ехал под серым небом, вокруг тянулись луга и пригорки, а далеко впереди темнел лес. Иногда Земляной тракт взбирался на холмы, иногда огибал их. Дук, не останавливаясь, перекусил, запивая мясо вином. Он сидел на передке телеги, положив посох на колени, то и дело глядел по сторонам, страшась, что откуда-нибудь из-за одиноко растущего дерева или кустов на обочине вдруг прилетит разбойничья стрела.

Дорога пошла в гору. Когда телега достигла пологой вершины, Дук увидел, что примерно на середине склона стоит человек и машет рукой, призывая остановиться. Жиото закрутил головой и заприметил ниже, у подошвы холма, еще одну фигуру, бредущую к вершине. Больше здесь вроде бы никого не было, нигде не хоронилась засада, но останавливаться он все равно боялся.

– Давай! – он стегнул лошадь. Травка заржала и пошла быстрее, под днищем заскрипела ось.

Человек возле дороги опять махнул. Другой, поднимающийся по косогору, что-то прокричал. Сжимая вожжи одной рукой, Дук ухватился за посох, зажал деревянную трубку между коленей и высвободил клинок.

– Подождите! – донесся до него приглушенный крик второго.

Когда Травка поравнялась с незнакомцем, тот вцепился в оглоблю. Дук крякнул, Травка заржала, телега громко скрипнула – и остановилась.

Жиото, чуть не полетевший на землю, вскочил и заорал, размахивая оружием:

– Ты кто такой? Пошел отсюда! За мной еще целый обоз идет, он сейчас будет здесь! С дороги, уродец!

Остановивший телегу тучный парень молчал, глядя на Дука. Из-за плеча торчал конец древка, но что там за оружие прячется, Жиото понять не мог.

– Да кто ты такой? – орал он, стоя на телеге. – За холмом обоз, слышишь, и воины с ним, щас сюда приедут и враз вас всех порежут!

Положение было нелепое: Дук возвышался над толстяком, потрясая посохом, и вопил, незнакомец стоял, удерживая лошадь и не позволяя телеге двигаться дальше. И молчал.

Второй, наконец, подбежал к ним.

– Вач, друган! – укоризненно заговорил он. – Да что ж ты людей пугаешь?

Дук окинул парочку взглядом. Первый, одетый бедно, с бритой головой и кругом волос на макушке, был старше Жиото, но не намного; второй – белобрысый и кучерявый, с юным розовощеким лицом – куда младше. В руке он сжимал хворостину, а одет… Дук вытаращил глаза на дорогой красный кафтан, перевел взгляд на толстяка – и узнал полицейского стражника из Форы, того самого, что был с капитаном возле селения, когда хозяин-аркмастер отдал страже раненого шамана.

– Отпусти, отпусти лошадку, Кабан, – говорил между тем юнец. – А вы уж простите его, он не нарочно, напугать вас не хотел, он просто такой… Такой вот он человек.

Дук стоял ни жив ни мертв. Он уже вспомнил, какое оружие было у толстяка. Вот сейчас стражник достанет свой страшный топор да как хрястнет им бывшего слугу аркмастера мертвого цеха по спине – и не станет Дука Жиото.

– Вы куда путь держите? – продолжал юнец. – А впрочем, тут ведь дорога-то одна. Подвезете нас? Мы и заплатить можем. Вы не сердитесь, Вач хороший, только диковатый чуток.

Дук взглянул на юнца и выдавил из себя улыбку.

– Зато он боец знатный, правду говорю. Если какие… нехорошие какие люди попадутся – он защитит.

Жиото покосился на второго и наконец понял, что тот не узнает его. Толстяк служил стражником, был под началом у капитана, а на юнце надет его, Дука, красный кафтан… Что все это значит?

– Тогда садитесь, – решил Дук Жиото. – Давайте, залазьте. Поедем вместе.

Теперь Дук не боялся, что крестьяне нагонят его: не только селение, но уже и холм, на котором он повстречал двоих путников, остался далеко позади.

Пришлось поделиться едою. Вач, сожрав половину окорока и напившись вина, лег на устилавшей телегу соломе и вроде заснул. Юнец, представившийся Бардом Бреси, уселся рядом с Дуком и принялся болтать.

– Откуда идете? – спросил Жиото, когда Бард ненадолго умолк, чтобы отхлебнуть из кувшина.

– Так из Форы мы, – ответствовал юнец. – Я вообще-то вагант, а папашка мой кожевник, меня в семинарию отдал, да мне там надоело, бросил я, в ваганты подался. Меня тогда папаша из дома и выгнал. Бродяжничал я, понимаешь, Дук? Познавал, как говорится, существование во всех его разнообразных проявлениях. Набирался опыту житейского. А сейчас у меня этот… ванделяр.

– Чего у тебя? – удивился Дук.

– Ванделяр! – со значением повторил Бреси. – Это я в семинарии услыхал. На одном ненашенском языке это значит «год скитаний», какой в жизни каждого молодого мужа должен произойти. Это когда принимается блудный сын странствовать по свету, а после, набравшись мудрости, возвращается к родителям, становится перед ними на колени, и они, плача, его принимают в объятия… – Бард ненадолго замолк и, вздохнув, добавил: – Только мамаша меня, может, и приняла бы в объятия, но она давно померла, а папаша… Вот сейчас что-то сомнения взяли, не верится, что он меня в объятия примет. Он скорее прикажет слугам собак спустить да гнать меня со двора, ударяя палками по спине и ягодицам. Да и жив ли папаша мой еще? В Форе-то страсти такие начались…

Он замолк и свесил нос, но долго грустить не стал и, вскинув голову, продолжил рассказ:

– А вообще мы за фургоном одним едем.

– За фургоном… – равнодушно повторил Дук. – А зачем? И кто в том фургоне?

– Я их не видел. Старичок какой-то вроде бы да женщина. Молодая женщина, да-да. Вот он, – юнец ткнул пальцем за спину, – ей служить должен. Он такой… служивый. Ну то есть ему самому по себе тяжело. Потому что он… – Бреси понизил голос. – Глуповат мой друган, понимаешь? Ему хозяин обязательно нужен. Из Вача слова лишнего не вытянешь, не умеет он витийствовать, как вот я, к примеру. Я, пока шли, пробовал его разговорить, трудно, конечно, но кое-чего понял. Он служил этому… капитану. Был такой в Форе капитан стражников, его все знали, Трилист Геб звался. Но умер, разбойники убили. И капитан оставил Вачу послание, своею кровью на дощечке намалякал: мол, иди за фургоном, в нем женщина, у ней будет мой ребенок. Служи ей. Вот и идем.

Гряда холмов закончилась, потянулась низина. Впереди темнел лес. Жизнерадостная болтовня Барда Бреси далеко разносилась над округой.

Дук обдумал услышанное и задал вопрос:

– А как вышло, что ты с ним отправился?

– Да как… Я ж, говорю, бродяжничал. Как-то иду себе по улице, никого не трогаю, размышляю, где бы разжиться хлебом насущным. Вдруг выскакивает этот Кабан, хватает меня, бормочет что-то про буковки и тащит… Во, а потом оказалось, что его другана зарезали, капитана этого, и тот оставил надпись кровью, чтобы Вач за фургоном шел… А, я ж тебе про это только что толковал. Вач прочесть не смог, не обучен он, вот меня и притащил. Ну и я… Что в той Форе делать? А Кабан – он туговат умом, потеряться может, или вдруг случится с ним чего – кто подсобит? Я же человек воспитанный, не смотри, что молодой, а умом папаша с мамашей не обделили. Вот я с ним и пошел, приглядываю теперь.

Он замолчал и отпил из кувшина.

– Ты все не выпей, – заметил Жиото. – Нам еще долго ехать.

– Ой, да, извини. – Бард Бреси закупорил кувшин и, полуобернувшись, положил рядом с ногами толстяка. Дук тоже оглянулся: Вач-Кабан вроде бы спал, но если из придорожных кустов с шелестом вспархивала птица или телега скрипела особенно громко, глазки его на заплывшем красном лице приоткрывались.

– Хороший у тебя кафтан, – заметил Дук. – Не знал, что ваганты в таких ходят.

– А они и не ходят. Этот кафтан на дороге валялся. Ну то есть возле того места, где мы капитана нашли. А уже снег пошел, холодно, вот друган на меня его и надел. А там, представляешь… – Он вдруг умолк, быстро покосился на Жиото. Дук сидел с безмятежным лицом. Бард Бреси спросил: – А ты-то кто, друган? Я все болтаю, не даю тебе слова сказать. Ты тоже из Форы, да? Куда направляешься? Шрам у тебя вокруг глаза – ух! Круглый такой, надо же…

Дук рассказал про братишку с папашей, про то, как на них напали, про то, как один спасся и теперь не знает, куда податься. А про шрам пояснил, что это от разбойников остался.

Бард Бреси взгрустнул, даже сочувственно похлопал его по плечу. Дук еще раз оглянулся на Вача, прикидывая: что, если сейчас схватить обеими руками лежащий на коленях посох-клинок, вспрыгнуть на толстого и засадить острие ему в брюхо? Или лучше в грудь, в самое сердце. А уж юнца после прикончить легко будет. Ведь кошель с драгоценностями – он, получается, до сих пор там, за подкладкой кафтана пришит. Вагант – сморчок хилый, драться не умеет, только болтать горазд – это ясно.

Тут как раз Травка фыркнула, глазки Кабана раскрылись, быстро глянули на Жиото и вновь закрылись. Страшное оружие лежало рядом, широченная ладонь покоилась на топорище. И хотя топор был несомненно тяжеленным, Дук почему-то не сомневался, что Вач сможет – даже сейчас, когда лежит на спине в полудреме, – ударить быстрее, чем острие посоха пронзит его грудь. С сожалением отказавшись от мысли немедленно завладеть кошелем, Дук вновь уставился на дорогу.

– А знаешь что, надо тебе с нами ехать! – провозгласил Бард Бреси. – Ты ж такой же бедолага, как и мы. Втроем веселее, да и не так опасно, а? Ты мне понравился, Дук, прости, что я вот так прямо тебе это говорю. Я в человеках разбираюсь, на всяких насмотрелся, пока бродяжничал. И в веселом доме у девок жил, я тебе еще не рассказывал? Видал ихних этих… клиентов ихних, всяких разных важных мужей. А ты приличный человек, Дук, ты нам, может, пригодишься, и мы тебе тоже. Догоним фургон с этим старичком и женщиной, а дальше поглядим. Может, на службу к ним пойдем. Вач будет охранять, ты возничим станешь, а я… Ну, я много могу. Они же – как мы. Из Форы, но только богатеи… Куда едут? Я так смекаю, у них земли дальше есть, за лесом Аруа, может, за€мок стоит, туда они и направляются. Так я управителем могу стать, дела их вести. Счетоводом тоже. Я и науки всякие знаю, грамматику и эти, как их… диалектику с риторикой.