Дом огней Карризи Донато

5

Боюсь, скоро случится что-то плохое; уверена, что и Эва напугана…

Примерно в половине восьмого вечера Пьетро Джербер шагал пешком по дороге к дому, и слова рыжеволосой девушки не шли у него из головы. Теперь он осознавал, что был с ней так резок из-за того, что его дожидался человек с карманными часами.

Но в основном из-за Ханны Холл.

Майя Сало явилась в кабинет без предварительной договоренности, мало того – проникла без разрешения вглубь мансарды, куда взрослым был путь закрыт, и даже добралась до двери синьора Б.

Существовала четкая граница между приемной и коридором, и только детям было дозволено пересекать ее.

Детям и Ханне Холл, поправил себя Джербер, вспоминая сеансы с этой странной женщиной, которая курила сигарету за сигаретой там, где, по очевидным причинам, всем остальным курить запрещалось. Только для Ханны было сделано исключение. И теперь доктор не хотел повторить ошибку.

Но, вспоминая прошедший день, он терзался угрызениями совести. Ускорил шаг, будто это каким-то абсурдным образом помогло бы избавиться от мыслей о рыжеволосой девушке, которая чуть ли не молила его о помощи. Но особо разогнаться не позволяла сломанная в детстве нога, дававшая о себе знать в дурную погоду.

Известно ли вам, доктор, что значит быть ребенком и бояться смерти?

Он до сих пор не мог поверить, что чуть было не поделился с Майей Сало, совершенно посторонней девушкой, одним из своих самых интимных и горестных воспоминаний: о том, как он в детстве умер на тридцать секунд.

Примерно до конца отрочества, когда Пьетро Джербера спрашивали, сколько ему лет, он мысленно вычитал из своего возраста эти полминуты. Став взрослым, прекратил производить такой расчет, сказав себе, что нет смысла придерживаться глупой детской привычки. По правде говоря, с годами он ощутил потребность выбросить из памяти лето 1997 года. Но не из-за падения с балкона. Из-за игры в восковых человечков, за которой он наблюдал несколько недель спустя, когда Дзено Дзанусси по прозвищу Батигол растворился в пустоте буквально у него на глазах.

Чем больше лет отделяло его от Дзено, тем больше Джербер считал себя вправе о нем забыть. А когда сам стал отцом, сделалось просто необходимым устранить эпизод, столь резко прервавший его детство. Ведь сама мысль о том, что нечто подобное может приключиться с маленьким Марко, была невыносима. Наверное, поэтому Джербер никогда не возил сына на виллу в Порто-Эрколе. Даже думать об этом не хотел.

Тьма забирает людей.

Таким было самое душераздирающее открытие его детства.

Пьетро и его маленькие друзья ради забавы становились восковыми человечками, не понимая жестокого смысла игры: тот, кого запятнали, навсегда лишался права говорить, а значит, существовать.

Но когда последний из оставшихся в живых произносил «Аримо», все вставало на свои места и мертвые возвращались из тьмы.

Однако то, что Дзено Дзанусси так и не произнес тайного слова, выпускающего на волю, открыло им всем печальную реальность. Тьма существует и меняет обличья. Жгучее разочарование – такое испытываешь, когда понимаешь, что никакого Деда Мороза нет. А главное – что нет никакого Бога, который не позволил бы пятилетнему малышу кануть в небытие.

До того проклятого июльского воскресенья Пьетро Джербер не подозревал, каким грузом нависало над существованием взрослых неизбежное свидание с тьмой. Хотя мог бы и догадаться, ведь тьма уже забрала его маму. Определенно, синьор Б. хотел бы узнать, какую тайну скрывают те тридцать секунд, когда сердце его единственного сына остановилось.

Но отцу не хватило смелости спросить, что он нашел там, во тьме.

Ведь Пьетро знал, что случилось с Дзено. Этот секрет вселял в него жуткое чувство вины, и этой тайной он никогда и ни с кем не делился. Исчезновение малыша лежало на его совести. Пьетро должен был за это ответить, потому что за несколько недель до исчезновения маленького Батигола избежал своей судьбы.

И вместо него тьма забрала Дзено.

Даже сейчас, в свои без тридцати секунд тридцать пять лет, Пьетро не мог отделаться от абсурдной мысли: да, он невольно определил несчастную судьбу своего товарища по играм.

Quid pro quo[3].

Ибо Дзено Дзанусси наверняка был мертв. Хотя ни у кого не хватило смелости объявить об этом открыто.

Даже по прошествии стольких лет психолог все еще терзался угрызениями совести. И пока он зимним вечером направлялся к себе домой, зябко кутаясь в плащ, потупив взгляд и мотая головой, словно пытаясь отогнать мучительные мысли, ему вновь довелось пройти мимо дома, где находился его кабинет.

Джербер сбавил шаг: ему показалось, будто под козырьком автобусной остановки он различает в клубах тумана знакомую фигуру.

Девушка тоже узнала его.

– Я опоздала на последний автобус, не знаю, как вернуться домой, – сказала Майя Сало, будто оправдываясь. Она держала руки в карманах куртки и дрожала от холода. Губы у нее посинели.

– Пойдемте поищем место, где можно выпить чего-нибудь горячего, – предложил Джербер. – Потом я вызову вам такси.

– Я не могу позволить себе такси до Сан-Джиминьяно, – призналась Майя, на мгновение потупив взгляд.

– Не беспокойтесь, я оплачу.

Девушка распахнула зеленые глаза и склонила голову влево, как делала раньше, – и Джербер это приметил. Они были едва знакомы, но доктор понял: такая реакция обычна для Майи Сало. Кто знает, сколько раз она повторяла это движение, сама того не замечая. Хотя его, разумеется, замечали те, кому повезло находиться с ней рядом. Вот и он, пока был мужем Сильвии, пользовался преимуществом наблюдать, как в предвкушении поцелуя у нее на лбу образуется тонкая морщинка.

– Дело в том, что Эва сейчас одна, – заявила Майя.

Это Джербера поразило.

– Как – одна?

– Я попросила домоправительницу побыть с ней, пока я не вернусь, но уже слишком поздно.

– И в чем проблема?

– Все сложнее, чем кажется, – робко попыталась объясниться девушка.

– Не понимаю, разве домоправительница не живет вместе с вами?

– Синьора Ваннини уходит до темноты.

– И в доме больше никого нет?

Должен же быть сторож, другие слуги, представлял себе Джербер.

Майя покачала головой.

Джербер был потрясен еще больше, представив себе, как девушка и ребенок остаются одни в доме среди полей, особенно ночью.

Майя снова потупила взгляд; ей, наверное, было неловко признаваться, что она не чувствует себя в безопасности.

– Дом старинный и очень большой, но мы занимаем только часть.

С тех пор как после развода жена и сын переехали в Ливорно, Джербер жил один в огромной квартире и теперь припомнил, каким беззащитным чувствуешь себя каждый вечер, когда засыпаешь в одиночестве, без близкого человека рядом. Поэтому задался вопросом, как могла девушка взять на себя такую ответственность.

– В случае необходимости синьора Ваннини всегда может прийти, – попыталась успокоить его Майя. – От поселка до имения несколько минут ходьбы.

Было ясно, что она прежде всего старается убедить себя. Но все это совсем не нормально. Что за люди эти Онельи Кателани? Как они могли допустить, чтобы десятилетняя девочка жила одна в глуши с какой-то незнакомкой? Но потом решил, что не станет выяснять как и почему: не его это дело. Вытащил сотовый из кармана плаща и стал вызывать такси.

– Через восемь минут, – сказал он девушке, едва голос в записи сообщил, когда приедет машина. Джербер надеялся, что такси прибудет раньше, – он боялся, что Майя снова станет просить его заняться случаем Эвы.

Девушка шагнула к нему: на рыжие волосы в капельках влаги падал свет фонаря, образуя вокруг лица сверкающий ореол.

– Доктор Джербер, по-вашему, за этим может стоять что-то, кроме шизофрении?

– Конечно, нельзя исключать, что Эва создала себе воображаемого друга потому, что отчаянно нуждается в обществе других детей.

– Я не об этом, – проговорила девушка, устремив на него пристальный взгляд.

Тогда что она имела в виду? В чем хотела его уверить? Что есть еще какое-то объяснение?

– Так или иначе, этот воображаемый безымянный мальчик сейчас ополчился на нее, – добавила Майя Сало неожиданно суровым тоном. – У вас, доктор Джербер, это не вызывает гнетущего чувства? Эва причиняет себе боль, потому что у нее нет выбора.

Такси приехало раньше обещанного, избавив Джербера от необходимости отвечать на каверзный вопрос. Психолог отошел от Майи и стал договариваться с таксистом насчет цены за проезд до Сан-Джиминьяно. Потом открыл Майе заднюю дверь.

– Вы будете дома через сорок минут, – объявил он.

Майя не поднимала глаз.

– Спасибо, завтра я постараюсь вернуть вам деньги.

– Изгонять воображаемых друзей – не моя специальность, – сказал Джербер, держась за все еще открытую дверцу. – Но завтра я заеду к вам, чтобы взглянуть на Эву.

Девушка сперва обрадовалась такому неожиданному повороту, но тотчас же помрачнела.

– Я должна вас предупредить, – начала она, – что воображаемый друг не любит новизны: если что-нибудь не по нем, он отыгрывается на Эве, и я вижу на ее теле новые синяки.

Будет нелегко, подумал психолог. Но успокоил Майю.

– В конце концов, он всего лишь ребенок, – сказал с улыбкой. – А дети – как раз моя специальность.

Прежде чем такси отъехало, они договорились встретиться назавтра во второй половине дня.

Майя порылась в карманах синей куртки и вытащила письмо Эвы, которое пыталась вручить доктору, выходя из его кабинета несколько часов назад.

– Хотя писалось оно не для вас, доктор Джербер, думаю, вы заслужили право его прочесть.

Забыв о выдумке, которой Майя пыталась его улестить, Джербер принял дар в виде потрепанного конверта. Долго глядел вслед удаляющемуся такси, надеясь, что сделал правильный выбор. Прежде чем продолжить путь домой, решил открыть конверт. Он ожидал увидеть рисунок или трогательное послание с грамматическими ошибками – письма такого рода он уже получал не раз.

Но на листке было написано одно-единственное слово, мгновенно затянувшее его в прошлое. Слово это дожидалось его двадцать пять лет.

Аримо.

6

Слово это пригвоздило его к месту, будто тяжкое обвинение. Маленький перст, указующий на него. Палец пятилетнего мальчика.

Абсурдное совпадение лишило его сна. Почти всю ночь Пьетро Джербер ворочался в постели. Хотя разумом он отрицал всякую возможную связь с драмой, пережитой им в одиннадцать лет, эмоциональное потрясение давало о себе знать. Всплыли на поверхность те же чувства, какие он испытал летом девяносто седьмого, когда вместе с беспечным неведением зла преждевременно прервалось и его детство.

Весь день он возвращался мыслями к безумной связи между запиской и его прошлым. Если бы у него не оказалось столько свободного времени, а приходилось бы заниматься пациентами, ему было бы трудно на них сосредоточиться. В голове вертелись только Ишио, Дебора, Этторе, Джованноне, Данте. Компания в Порто-Эрколе. За исключением кузена Ишио, с остальными Джербер давно потерял контакт. Что с ними сталось? Как они росли с грузом того, что могло случиться с Дзено? И главное, задумывались ли об этом до сих пор или изгнали произошедшее из памяти? И в случае, если не смогли забыть о трагедии, как она повлияла на их дальнейшую жизнь?

У Пьетро Джербера не было причин вспоминать о малыше Батиголе, разве что в сырые дни, когда немного ныла сломанная в детстве нога. И он отодвинул Дзено Дзанусси в дальний уголок памяти. Там и намеревался его оставить до тех пор, пока не придет его собственный час: может быть, на пороге смерти он разберется со своими угрызениями.

Но вот Майя Сало и десятилетняя девочка вынудили его заняться этим раньше.

Доктор Джербер, по-вашему, за этим может стоять что-то, кроме шизофрении?

Нет, не может.

Поэтому около трех часов зимнего дня Пьетро Джербер сидел в «дефендере», который синьор Б. содержал в идеальном порядке и оставил ему, и ехал в Сан-Джиминьяно. Пересекая поля Кьянти, убаюканный видом пологих холмов, размышлял над каверзным случаем, в который по глупости влип: наверное, стоило сразу решить вопрос и не тратить времени зря.

Но, несмотря на все усилия, отстраниться не удавалось.

Штука в том, что Эва писала записку не для него, ведь Майя ее предлагала всем терапевтам, к которым обращалась и которые отказались заниматься этим случаем. Невинная уловка, чтобы привлечь их, но никто не попался. Да и я тоже, сказал себе психолог. Возможно ли в таком случае, что послание на листочке адресовано лично мне? Конечно, это не более чем игра случая.

Карл Густав Юнг называл это «синхроничностью».

«В тот день, когда ты решишь сесть на диету, кто-нибудь обязательно подарит тебе коробку конфет, – говаривал синьор Б. – Жизнь полна неожиданных поворотов судьбы, но мы отдаем себе в этом отчет, только когда вынуждены обратить на них внимание».

Отец и Юнг были правы, а гадалки и прорицатели давно поняли, как использовать этот принцип в ущерб незадачливым простакам.

Рассуждения Пьетро Джербера шли по накатанной колее, и психолог на короткое время почувствовал облегчение, но потом логика начинала пробуксовывать, натыкаясь на одно и то же препятствие.

Аримо.

Гипнотизер задавался вопросом, как слово-анахронизм, которое, насколько ему было известно, уже исчезло из лексикона самых маленьких детей, попало к десятилетней девочке, рожденной в новом тысячелетии.

Было в этом нечто странное. Он твердил себе, что пустился в путь, дабы помочь Эве. Но на самом деле ехал на встречу с воображаемым другом девочки.

Большой белый дом возник между двух пологих холмов среди оливковых рощ и виноградников. Этот дом, окруженный кипарисами, суровыми и строгими, словно королевские стражи, можно было различить за несколько километров.

Имение Онельи Кателани простиралось на несколько гектаров, и его делила надвое грунтовая дорога. Джербер осознал, насколько обширна его площадь, по времени, которое потребовалось «дефендеру», чтобы достичь особняка, построенного в конце семнадцатого века.

Солнце едва начало клониться к горизонту, когда внедорожник въехал в массивные черные ворота и чуть позже, подняв тучу пыли, затормозил на площадке у фонтана из серо-голубого песчаника. Воду давно отключили, и в чаше скопилась зеленоватая каша.

Джербер вылез из машины и оттянул ворот свитера, который надел под плащ: небритый подбородок терся о шерсть и нестерпимо чесался. По правде говоря, все его раздражало. Он нервничал. И все же огляделся вокруг.

Поместье было великолепное, но запущенное.

Штукатурка на доме облупилась в нескольких местах. Лужайку заполонили сорняки, а кусты давно следовало подрезать. Рядом с домом находился фамильный склеп, который доктор не отказался бы осмотреть, но заметил, что крыша там и сям прохудилась от непогоды и небрежения: куски черепицы валялись у самых стен, и никто не озаботился их убрать.

Джербер услышал, как его окликают, и обернулся.

Майя Сало шла ему навстречу. На ней было серое шерстяное платье, плотно облегавшее бедра и доходившее почти до колен.

– Добро пожаловать, доктор, – протянув руку, сказала она с особенным, чарующим выговором, между финским и флорентийским. Казалось, она была искренне рада его видеть.

Джербер пожал ей руку, задаваясь вопросом, насколько придирчиво Майя выбирала платье для встречи с ним. И тут же выбранил себя за такие мысли.

– Здесь очень красиво, – заметил он, озираясь, только чтобы оторвать от нее взгляд.

– Да, красиво. Жаль, правда, что никто за этим не следит, – ответила девушка с огорчением. Потом указала на дом. – Пойдемте, синьора Ваннини сварит нам кофе.

Они прошли мимо целого ряда залов по длинным коридорам, отделанным старинной плиткой. Над их головами высились потолки, покрытые фресками и лепниной. Белые чехлы покрывали мебель прошлых веков. Лампы, картины, люстры и зеркала были обернуты в бумагу, чтобы не садилась пыль. Казалось, они шагают среди толпы призраков.

– В доме больше пятидесяти комнат, – пояснила Майя. – Но, как я вам уже говорила, мы занимаем лишь несколько, в восточном крыле.

В тишине обширных залов малейший звук отдавался эхом. Подходя к кухне, Джербер вдруг услышал непонятный звон.

Чуть позже они переступили порог большой комнаты, где стоял огромный дубовый стол. Колоссальных размеров вытяжка над глубоко утопленным в стене камином буквально нависала над ними.

– Я просто счастлива, что Майя убедила вас, – заявила синьора Ваннини, протягивая Джерберу руку.

Пожимая ее, Джербер понял, что из кухни звенел серебряный браслет с подвесками в форме дикобразов.

Женщина лет сорока пяти, приятной наружности: типичная тосканка, прямодушная и непосредственная. Волосы завязаны в хвост, глаза чуть подкрашены, белая блузка, джинсы, спортивные тапочки – совсем не так представляешь себе домоправительницу, подумал Джербер. Аделе на вилле в Порто-Эрколе скорее походила на старую деву, хотя в те времена была ненамного старше синьоры Ваннини.

Вскоре домоправительница налила им с Майей свежесваренного кофе.

– Наконец кто-то займется душевным здоровьем бедной девчушки, – заметила она.

– Я все еще не уверен, что смогу разобраться в случае Эвы, – уточнил психолог, беря чашечку.

Он не хотел пробуждать ликование прежде, чем познакомится с девочкой. До поры до времени лучше никого не обнадеживать.

– Синьора Ваннини знает, как обстоят дела, – вмешалась Майя. – Я ей все объяснила, – добавила она, испепеляя женщину взглядом.

– Что же, доктор: если вы не возьметесь за лечение Эвы, это будет настоящей катастрофой, – высказалась та, наплевав на молчаливые упреки Майи. – Бедному ангелочку и без того несладко живется: совсем одна, в доме, который разваливается на глазах. А мать шляется по всему миру бог знает зачем, и дочка для нее помеха.

– Прошу тебя… – попыталась Майя ее остановить.

– Нет уж, я расскажу. – Женщину буквально прорвало. – Знаете, сколько времени графиня Онельи Кателани не видела свою дочь? – осведомилась она с презрением.

Джербер не знал, но был уверен, что ему немедленно откроют возмутительную правду.

– Шесть месяцев! – в самом деле воскликнула Ваннини, показывая число на пальцах. – Даже на Рождество не приезжала. – Она бурно жестикулировала, и браслет с дикобразами позвякивал в такт ее речам.

– Пожалуйста… – тщетно просила Майя.

– У меня муж и трое сыновей, иногда и меня одолевает искушение взять да удрать от них, но я ни за что бы их не бросила, – упорно продолжала домоправительница. – А теперь, в довершение всего, Эва должна терпеть выходки воображаемого дружка.

Она разгневана и обижена по-настоящему, заметил Джербер. Как и Майя, она очень привязана к девочке. Насколько психолог понял, синьора Ваннини занималась уборкой и готовила еду. Каждый вечер возвращалась в городок Сан-Джиминьяно, к своей семье.

Домоправительница собиралась продолжить инвективу, когда Джербер увидел, как в дверном проеме на миг показалась белокурая головка. Она тут же исчезла, но Джербер кивком указал на дверь, открытую в коридор, и быстро приложил палец к губам, подавая Ваннини знак умолкнуть.

Он задавался вопросом, где все это время находилась девочка. Теперь он это знал.

Отставив пустую чашечку и вставая из-за стола, доктор проговорил:

– Теперь настала пора познакомить меня с Эвой.

7

Они немного помедлили, дав девочке время вернуться к себе в комнату. Услышав, как этажом выше хлопнула дверь, Джербер и Майя стали подниматься по лестнице.

– Я бы хотел остаться с ней наедине, – сказал он девушке, когда они подошли к порогу комнатки.

Та не возражала.

– Как скажете, доктор.

В зеленых глазах Джербер прочел надежду и тревогу. Не хотел бы он увидеть разочарование в этом взгляде.

Он постучал в дверь. Но потом решил войти, не дожидаясь приглашения.

Последний закатный свет багровым отливом медленно отступал к окну, открывая дорогу вечерним теням.

Мебель в комнате была и современная, и старинная. Кровать под балдахином, внушительный белый шкаф. У стены – секретер девятнадцатого века, на нем – компьютер с радужными наклейками: единороги. Обои с веселенькими маргаритками, явно относящиеся к более позднему времени, чем вся постройка. Много игр, целая полка плюшевых зверушек.

Эва сидела на персидском ковре, спиной к двери, ее согнутые в коленях ноги были вытянуты в сторону и походили на хвост маленькой русалки. На ней было темное платьице и красные бархатные тапки. Длинные золотистые волосы падали на спину. Она баюкала куклу, напевая колыбельную песенку.

– Можно? – спросил психолог, надеясь, что девочка обернется на голос.

Но Эва будто бы его не заметила.

Джербер не стал падать духом. Такое часто случалось с его пациентами: дело не в упрямстве и не во враждебности, они просто хотят сначала оценить, можно ли доверять пришельцу. Их внимание приходится завоевывать. И это справедливо. Не снимая плаща, Джербер тоже сел на пол и скрестил ноги. Поза довольно смешная, и он надеялся вызвать у девочки улыбку, когда та обернется и поглядит на него. Но все оставалось по-прежнему.

– Какая у тебя красивая комнатка, – похвалил доктор, чтобы сломать лед. – Теперь я понимаю, почему ты не хочешь выходить из дому.

Девочка промолчала; она по-прежнему качала куклу и напевала песенку.

– Думаю, кто-то предупредил тебя, что я сегодня приеду, – продолжал Джербер.

Эва всего лишь кивнула.

Джербер воспринял это как поощрение к дальнейшей беседе.

– Кто говорил с тобой обо мне – Майя? – спросил он в надежде, что беседа завяжется.

Никакой реакции.

– Значит, синьора Ваннини, – заключил доктор.

На этот раз Эва еле заметно покачала головой и резко прервала песенку. В комнате воцарилась тишина.

Хочешь заставить меня поверить, что это был твой невидимый дружок, подумал психолог. Хитрый ход: сразу заявить о его реальности, размышлял он. Следовало ей подыграть, но действовать нужно осмотрительно.

– Если ты ждала меня, то знаешь, зачем я пришел, – заявил доктор, давая понять, что ему безразлично, кто предупредил девочку.

Джербер решил не упоминать о воображаемом друге. Пусть Эва первая заговорит о нем.

– Ты ведь не будешь возражать, если во время разговора я буду делать записи, – сказал он с утвердительной интонацией, вынимая из кармана плаща чистый блокнот в черной обложке и неизменную авторучку.

На этот раз девочка обернулась и пристально взглянула на него. У нее была очень светлая кожа, только губы красные. Светлые брови и ресницы обрамляли глубоко запавшие глаза, будто подернутые тонким слоем льда.

Она словно явилась из прошлых веков.

– Он не хочет, – еле слышно проговорила девочка, сотканная из лунного света.

Ошеломленный тем, как она выглядит, Джербер не сразу понял, что речь идет о мальчике, созданном ее воображением. Спорить он не стал и положил ручку и блокнот на пол.

– Мне уйти? – спросил доктор, надеясь, что ответ будет отрицательный.

Эва покачала головой:

– Он говорит, ты можешь остаться.

Раз уж она сама заговорила о дружке, психолог решил попытаться.

– Он сейчас с нами?

Девочка с минуту помедлила. Потом подняла руку и указала на что-то за спиной Джербера.

Прекрасно зная, что все это выдумки, психолог все равно как-то оробел и не сразу обернулся, чтобы проверить.

У стены, подле большого белого шкафа, стояло кресло с подлокотниками. Погруженное в полутьму. Пустое.

– Ты просто знаешь, где он находится, или можешь его видеть? – спросил Джербер, глядя в том направлении. Майя что-то говорила о голосах.

– Я его слышу, и все, – отвечала девочка.

Очень удобно, подумал Джербер, не придется его описывать. Он отвел взгляд от кресла, решив его игнорировать. Снова повернулся к Эве.

– Почему ты его слышишь, а другие – нет? Ты об этом задумывалась?

– Если ты нам не веришь, он не будет говорить с тобой.

Реплика Эвы озадачила Джербера: его всегда поражала способность детей к манипуляциям.

– Когда ты услышала его в первый раз? Можешь вспомнить?

Эва ответила, не задумываясь:

– Как-то летом, но я тогда была еще маленькая.

– Расскажешь, как это было?

– Он открыл мне секрет.

– Что за секрет?

– Сказал, куда закатился мячик. А я его искала несколько дней.

Майя, вспомнил Джербер, говорила, что у нее пропали не особо ценные личные вещи: коралловые бусы, помада, как-то раз одна теннисная туфля.

– Думаешь, это он забрал твой мячик?

Похоже, девочка согласилась с таким предположением.

– Он такой противный.

Шизофреники – клептоманы, напомнил себе Джербер. Их ложные ипостаси склонны забирать то одно, то другое и возвращать на место, доказывая всем, что они реальны.

– И ты никому не сказала, что познакомилась с новым дружком?

Девочка покачала головой:

– Потому что он ушел. Но потом то и дело возвращался.

– Хочешь сказать, возвращался время от времени все эти годы?