Моя Лола. Записки мать-и-мачехи Ремиш Наталья
– Лола, – заводила я как бы между делом, – а вот когда папа встречался с N…
– Встречался? Папа вроде ни с кем не встречался. – Лола произносит слово «папа» на французский манер, ставит ударение на второй слог. – N – просто его старая подруга.
N была француженкой и точно присутствовала в их доме до меня. Но ни Лола, ни папа не комментировали ее статуса. Мне же было важно знать, что происходило в жизни мужа между смертью его первой жены и нашим знакомством, а выяснить это не получалось.
Годы спустя я поинтересовалась у Лолы, почему она ничего не рассказала мне про N. Но и повзрослевшая Лола гнула свое:
– А они были вместе?!
– Лола, прекращай. Вы же вместе ездили отдыхать. – Я наткнулась на фото из того отпуска. N была знакома с детьми, что для меня означало, что у них были серьезные отношения.
– Я не знала, какие у них отношения. Я боялась спросить, – призналась Лола.
– Почему?
– Мне казалось, я могу все испортить. Мне нравилось, что у нас дома бывает кто-то еще. И я очень боялась, что N исчезнет.
В один из дней в Риме мой будущий муж с самого утра, а потом и всю прогулку говорил, что хочет подарить девочкам сережки. Мы зашли в ресторан пообедать, сделали заказ, и, пока ждали еду, он достал две коробочки. Одну протянул Жасмине, вторую Лоле. Девочки обрадовались. Я улыбалась: смотреть на это было и вправду приятно, они обычно реагировали так искренне.
И вдруг он достал третью коробочку, шагнул ко мне, опустился на одно колено, и я услышала что-то про «замуж».
С момента нашего знакомства в интернете прошло чуть больше месяца, с первой очной встречи – три недели. Если честно, его слова не оказались такой уж неожиданностью. Он предложил совместную поездку в Рим и множество раз уточнил, какое у меня в этом городе любимое место. Было понятно: он что-то планирует. Но предложения руки и сердца в присутствии девочек я никак не ожидала.
Я взяла коробочку и кивнула. Официант принес тарелки.
Ощущения были странными – одновременно радость и досада. Мне казалось, я полностью в семье – с мужем и дочками. Но вот с мужем мы не были парой, не было у меня здесь и личного пространства. Мне не удавалось ни разглядеть, ни нащупать границы между «мы-семья» и «мы-пара». В моей жизни не осталось ни одной сферы, в которой отсутствовали бы дети, – даже предложение выйти замуж я получила не с глазу на глаз.
С того дня прошло несколько лет, и Лола недавно поделилась со мной воспоминаниями:
– Мы пошли в парк, там была длинная лестница. Жасмина шла сзади, я прыгала впереди, а ты и папа шли между нами. Это было примерно через час после того, как папа сделал тебе предложение. Я оглянулась, увидела, какие вы счастливые, и подумала: «Вот, это настоящее счастье. Такой должна быть жизнь. Идеальной». А потом мы с папой делали цирковые трюки в парке, и это все было очень ярко, эмоционально. Наверное, поэтому та поездка и сама Италия так мне запомнились, стали для меня таким радостным моментом.
Как потом оказалось, тяга к совершенству Лолу преследовала всегда. Все должно было быть идеальным, а когда получалось по-другому, ее накрывало волной разочарования, грусти и злости. К сожалению, идеально не было почти никогда. Жизнь вообще неидеальна.
Уже много лет я не могу узнать, что же за отношения связывали моего мужа и N. Я не раз пыталась это выяснить разными способами, но у меня так ничего и не вышло.
– Зачем копаться в прошлом? – отвечали подруги на мои жалобы. – Лучше же ничего не знать.
Для меня это не так. Мне важно знать, кто был замещающей материнской фигурой для моих девочек. Какой была эта женщина? Чему их учила? Представьте только: с вашими детьми без вас общалась какая-то женщина и вы даже не имеете представления, какая она!
В разговорах с мужем я регулярно возвращалась к этой теме, задавала всё новые вопросы в надежде, что на какой-то из них услышу ответ.
– Как получилось, что Лола боялась спросить о ваших отношениях с N?
– Не знаю, – как обычно, односложно откликнулся он.
– Но обо мне Лола спросила тебя почти сразу. Мы ведь тогда еще даже не виделись – только переписывались, – напомнила я.
– Не знаю, честно. – Похоже, у него и вправду нет объяснения. – У нас с N такие отношения были, мы то сходились, то по полгода не встречались. Я не знаю.
Много лет прошло, но меня до сих пор ужасно бесит, что я не получила никакой информации о присутствии этой женщины в его жизни и в жизни детей.
Чашки, ложки и ковры
Первые два года жизни в Амстердаме я все время боялась нарушить привычный образ жизни семьи и поэтому многое делала в ущерб себе. Мне казалось, эти жертвы необходимы, чтобы выстроить гармоничные и спокойные отношения. Действительно: невозможно приехать в дом, где люди живут больше десяти лет, где сложились быт и традиции, и начать устанавливать свои правила.
Сопротивление вызывали даже незначительные шаги, которые я начала предпринимать через полгода после переезда. Возможно, отстаивай я свои границы увереннее, я не чувствовала бы себя жертвой и не срывалась бы периодически на скандал, устав под всех подстраиваться.
Но тогда я пришла в этот дом спасать и приспосабливаться. Бедные дети, бедный мужчина, проживший больше десяти лет один! Ну вот же я! Я сейчас все быстренько починю, и всем станет хорошо!
И я начала действовать. В каких-то ситуациях это было детям в радость – когда я, к примеру, водила их по магазинам. Но в других случаях мои нововведения были очень некстати. Например, Жасмине не нужна «мама» – у нее ведь была своя. А Лоле не нужна женщина, которая учит ее тихо чихать и сморкаться, – Лола хочет все делать громко. Мужу не нужна женщина, которая по-своему воспитывает его детей.
Когда я видела, что мои попытки делать добрые дела не вызывают радости, а скорее даже наоборот, мне становилось плохо. Очень плохо. Моя ценность в собственных глазах стремительно таяла. А ведь я так старалась!
Крайне подавленная, я выходила на улицу, садилась на скамейку и прижимала к себе месячного ребенка – недавно родившуюся Миру. Мне становилось ужасно себя жалко, а от несправедливости хотелось плакать. В горле вставал комок, как это бывало только в детстве – когда хочешь заплакать, но не можешь. На скамейке я уставала, замерзала и с чувством тотальной несправедливости возвращалась. В моем новом доме мне было неуютно и хотелось многое поменять. Но я не чувствовала за собой права предложить изменения – они ведь нужны лично мне. Так постепенно укреплялось ощущение, что у меня много обязанностей, но совсем нет прав.
Дом был заполонен детскими поделками и рисунками. Они были развешаны на дверях и на стенах с помощью скотча. Периодически листы с шуршанием опадали на пол. Некоторым из рисунков было лет по семь-восемь, муж привез их еще из Австралии. Выглядели они соответствующе: краски выцвели и облупились, бумага скукожилась и пошла пятнами.
Некоторые рисунки были заламинированы и использовались как подставки под тарелки, чашки и даже кастрюли. Ламинация не выдерживала температурных перепадов и вообще бытовой эксплуатации – пластик расслоился, в трещинах застряли крошки еды, так что даже в начале ужина хотелось протереть все поверхности заново. Я безуспешно пыталась найти повод купить нормальные сервировочные коврики вместо этих самодельных. Но они считались священными.
Добраться до поверхности полок и подоконников тоже не получалось – на них стояли детские поделки из глины. Все покрылось толстым слоем пыли, и избавиться от нее было уже невозможно. Как, впрочем, и определить, кого пытались изобразить девочки – животных, цветы или просто абстракцию.
Поделки были творчеством маленьких детей, которые теперь выросли, и запыленные воспоминания их уже совсем не интересовали. Зато меня они тревожили ежечасно. Я сходила с ума от отсутствия «своей» эстетики, но попытки заменить коврики на стол красивыми и модными, а поделки из глины убрать подальше встречали резкий отпор. Особенно протестовала Лола. Она называла это «памятью», но хранить ее в своей комнате наотрез отказывалась.
Еще меня сводили с ума чашки – разные по размеру, цвету и форме, многие со сколами и трещинами. Но они были вообще неприкосновенны – каждый из домочадцев дорожил своей посудой. Я предложила оставить из существующего множества три любимых, а остальные заменить красивым сервизом. На такой вариант наложили вето – страшненькие кривые чашки были неприкосновенным результатом детского творчества.
Читать бесплатно другие книги:
