Северное сияние Робертс Нора

— Так вот. В колледже я спала с одним парнем. Красавец, ничего не скажешь. Глуповатый, но невероятно выносливый. Он принялся полоскать мне мозги. Дескать, мне нужно больше пользоваться косметикой, лучше одеваться, поменьше спорить. И все в таком роде. При этом он признавал, что я красавица, умная и сексуальная, но если следить за своей внешностью, будет еще лучше.

— Ты не красавица.

Она рассмеялась, в глазах сверкнули искорки.

— Замолчи! — Она откусила тост. — Я рассказываю свою историю.

— Ты лучше, чем просто красавица. Красота — это всего лишь удачное сочетание генов. Ты… ты живая. Неповторимая. Это изнутри, это намного сильнее красоты. Вот мое мнение, если, конечно, оно тебе интересно.

— Ого! — Она удивленно откинулась к спинке. — Любая другая на моем месте от подобных признаний лишилась бы дара речи. Я же потеряла мысль. О чем я говорила?

— О тупом студенте, с которым ты спала.

— Да, верно. — Мег принялась за оладьи. — Вообще-то, он был не единственный, но мне тогда двадцать лет было. И эти его пассивно-агрессивные выпады стали меня раздражать — особенно когда я узнала, что он пялит безмозглую богатую курицу с силиконовыми сиськами.

Она умолкла и продолжила завтракать.

— И что ты сделала?

— Что я сделала? — Она глотнула кофе. — В следующий раз, когда мы с ним были в постели, я измочалила его по первое число, а потом подмешала ему снотворного.

— Ты его усыпила?

— Да, а что?

— Да нет, ничего.

— Я наняла двух ребят снести его вниз и уложить в большой аудитории. А сама надела на него вызывающее женское белье — лифчик, пояс, черные трусики. Это было смело, конечно. Накрасила ему губы и глаза, подвила волосы. Сделала несколько снимков, чтобы потом выложить в Интернете. Когда в восемь часов стали собираться на лекцию студенты, он все еще спал. — Она доела яйцо. — Ну и цирк был, доложу тебе. Особенно когда он проснулся, смекнул, в чем дело, и стал верещать, как девица.

Нейт любовался ею, восхищался той дерзостью, с какой она совершила свою месть, и в знак одобрения чокнулся с ней кофе.

— Можешь быть уверена: я насчет твоего гардероба прохаживаться не собираюсь.

— Мораль. Я верю в расплату. За все — за маленькие гадости, за большие. За все, что в промежутке. Позволять выделывать с собой номера может только ленивый и нетворческий человек.

— Ты его не любила.

— Нет, конечно. Если бы любила, я бы не просто выставила его на посмешище, я бы еще причинила ему сильную физическую боль.

Нейт поковырял вилкой в тарелке.

— Хочу тебя спросить. У нас с тобой что-то особенное?

— Лично себя я считаю очень даже особенной, во всех отношениях.

— Я говорю о наших отношениях, — терпеливо уточнил он. — У нас с тобой особенные отношения?

— Ты этого искал?

— Я ничего не искал. И вдруг появилась ты.

— Угу. — Она вздохнула. — Хороший вопрос. У меня складывается впечатление, что таких вопросов у тебя в запасе еще целый мешок. Лично я не вижу проблемы в том, чтобы ограничивать свои сексуальные игрища одним тобой — пока мы с тобой от этого получаем удовольствие.

— Откровенно. Спасибо.

— Она тебе изменяла, Бэрк?

— Да. Да, это правда.

Мег кивнула и продолжила есть.

— Я никогда никого не обманываю. Ну, разве что в карты. Но это — чистый спорт. Еще иногда я лгу, когда это оправданно. Или если ложь интереснее правды. Я могу быть даже подлой, а это уже серьезно.

Она замолчала и взяла его за руку.

— Но я не сделаю подлость человеку, которому плохо, если, конечно, это не из-за меня. Я не делаю подлость тому, кто ее не заслуживает. И я никогда не нарушаю данного слова. Так вот, я даю тебе слово: я тебя обманывать не буду.

— Только если мы сядем играть в карты.

— Ну да. Пора двигать — скоро рассветет.

Она не представляла себе, как будет разговаривать с Чарлин. С какого боку ни возьми — результат будет тот же. Истерика, обвинения, злость, слезы. С Чарлин всегда все кувырком.

Нейт, должно быть, читал ее мысли. Он остановил Мег у входа в «Приют».

— Давай я ей сам скажу. Мне приходилось раньше приносить родным такие известия.

— Тебе приходилось сообщать людям о том, что их возлюбленные вот уже пятнадцать лет как лежат мертвые в горной пещере?

— Убийство есть убийство, независимо от того, как оно совершено.

Он говорил мягким голосом — полная противоположность ее взвинченности. Это ее успокоило. И даже больше, поняла она. Ей захотелось на него опереться.

— Мне очень не хочется, но я готов взять это на себя. Потом уйду, и будешь разгребать завалы.

Они вошли. В зале было несколько посетителей — одни пили кофе, другие уже приступили к ленчу. Мег расстегнула куртку и знаками подозвала Розу.

— Чарлин есть?

— В конторе. Нам сказали, у Стивена с друзьями все будет в порядке. Дороги еще не все расчищены, но Джерк взялся забросить Лару и Джо в Анкоридж на самолете. Утром они вылетели. Принести тебе кофе?

Мег решительно направилась к двери.

— Конечно.

Она прошла прямиком через вестибюль и без стука открыла дверь конторы.

Чарлин сидела за столом и говорила по телефону. Она нетерпеливо отмахнулась от дочери.

— Нет, Билли, хочешь меня иметь — сначала угости ужином.

Мег отвернулась. Мать ведет переговоры с поставщиком относительно цены, и лучше ее не отвлекать. Кабинет Чарлин был под стать хозяйке — его убранство можно было охарактеризовать как слишком женское, излишне вычурное и довольно безвкусное. Текстиль с преобладанием слащавого розового, множество идиотских безделушек, чтобы только пыль копить. На стенах — натюрморты с цветами в золоченых рамах, на бархатной козетке — шелковые подушки горой.

Пахло розами — всякий раз, входя в кабинет, Чарлин распрыскивала освежитель воздуха. Даже письменный стол был вычурной копией антикварной вещи, Чарлин выписала его по каталогу, наверняка переплатив. Изогнутые ножки, обилие резьбы.

Письменный прибор был розового цвета, как и все канцтовары и почтовые принадлежности. На конвертах и фирменных бланках красовалось выведенное замысловатой вязью имя хозяйки: «Чарлин».

Рядом с козеткой стоял торшер — такая позолота и розовый абажур были бы уместны скорее в борделе, чем в офисе.

Мег в который раз подивилась тому, насколько у них с матерью разные вкусы, мысли, образ жизни. Может, и вся ее жизнь — не что иное, как мятеж против собственной матери?

Услышав, что Чарлин ангельским голоском прощается со своим собеседником, Мег повернулась к ней.

— Ишь какой, хотел цену поднять. Не на ту напал! — Чарлин удовлетворенно рассмеялась и налила себе воды из кувшина.

«Кабинет не создает делового настроения, — подумала Мег, — но внешнее впечатление бывает обманчиво». Когда дело касалось бизнеса, Чарлин умела с точностью до пенни подсчитать свою прибыль и убытки, причем в любое время дня и ночи.

— Ты, говорят, у нас герой. — Чарлин следила за дочерью. — Отличились на пару с красавчиком-полицейским. В Анкоридже задержались, чтобы отметить?

— До темноты вылететь не успели.

— Ну, ясно. Маленький совет. У такого мужика, как Нейт, свой багаж, и немалый. Ты же у нас любишь путешествовать налегке. Вы друг другу не пара.

— Буду иметь в виду. Мне надо с тобой поговорить.

— У меня куча звонков и писанины. Ты же знаешь, в это время у меня самая работа.

— Это касается отца.

Чарлин поставила стакан на стол. Лицо ее застыло, потом вдруг щеки залил румянец. Ярко-розовый, в тон обстановке.

— От него есть новости? Ты виделась с ним в Анкоридже? Сукин сын! Пусть и думать не смеет, что сможет вернуться как ни в чем не бывало. От меня он ничего не получит. И тебе советую так же себя вести, если голова на плечах.

Она встала, щеки из розовых сделались пунцовыми.

— Никому, ни одному мужику не позволю бросить меня, а потом заявиться назад. Никогда. Пэт Гэллоуэй может катиться ко всем чертям.

— Он мертв.

— Небось еще и слезливую историю наплел? На это он всегда был мастак… Что ты сказала? Что значит — мертв? — Скорее в раздражении, чем в шоке, Чарлин умолкла и тряхнула головой. — Это просто смешно! Кто тебе такую глупость сказал?

— Он не теперь умер. Похоже, очень давно. Может быть, всего через несколько дней после отъезда.

— Зачем ты мне это говоришь? Зачем ты говоришь мне такие вещи? — Краска отхлынула от лица. Теперь Чарлин была бела как полотно. Она вмиг постарела. — За что ты меня так ненавидишь?

— Я тебя не ненавижу. Ты вбила это себе в голову. Конечно, не стану утверждать, что я в восторге от такой мамочки. Но ненависть тут ни при чем. Ребята в горах набрели на пещеру и укрылись в ней. Так вот, он был там. И уже очень давно.

— Чушь какая-то! Я прошу тебя выйти вон. — Теперь она не говорила, а почти визжала. — Убирайся отсюда немедленно!

— Они сделали несколько снимков, — продолжала Мег, не обращая внимания на истерику Чарлин. — И я их видела. Я его узнала.

— Ты врешь! — Чарлин развернулась, схватила с полки первую попавшуюся безделушку и швырнула ее в стену. — Ты все это придумала мне в отместку! — Она хватала все подряд и с силой бросала в стену.

— За что? — Мег не смутили осколки на полу и грохот. Чарлин всегда таким способом выпускала пар. Сломать, разбить. Потом велеть кому-то прибраться. И купить новые безделушки. — За то, что ты плохая мать? И самая настоящая шлюха? За то, что ты спала с тем же мужиком, что и я, чтобы только доказать, что ты не такая старая, что тебе под силу увести у меня мужчину? Или за то, что всю жизнь твердила мне, что я не оправдала твоих ожиданий? За что именно я должна тебе мстить?

— Я тебя растила одна. Я многим жертвовала, чтобы дать тебе все необходимое.

— Жаль, что ты меня на скрипке играть не научила. Сейчас бы мне это очень пригодилось. И знаешь что, Чарлин… Речь ведь идет не о тебе и не обо мне. Речь о нем. Он умер.

— Я тебе не верю.

— Его убили. Зарубили ледорубом и оставили в горах.

— Нет. Нет, нет, нет! — Теперь ее лицо окаменело и стало таким же неподвижным и холодным, как небо, краешек которого был виден в окне. Потом Чарлин дернулась, потемнела лицом и сползла на пол. — О господи, нет! Пэт, Пэт!

— Встань, порежешься. — Мег обошла стол, схватила мать за руки и подняла.

— Мег! Меган! — Чарлин шумно дышала. Большие синие глаза были полны слез. — Он умер?

— Да.

Слезы хлынули по щекам. С воплем отчаяния она уронила голову на плечо дочери и повисла на ней.

Первым движением Мег было отстраниться, но она пересилила себя. Она позволила Чарлин приникнуть к ней и выплакаться. Мег вдруг поняла, что впервые за многие годы они обнялись в душевном порыве, ища утешения друг в друге.

Когда буря улеглась, Мег по задней лестнице провела Чарлин в комнату. Она стала снимать с нее одежду — это было похоже на раздевание куклы. Она смазала ей порезы и через голову надела ночную рубашку.

— Он от меня не уходил.

— Да. — Мег прошла в ванную, осмотрела содержимое аптечного шкафчика. Там всегда было много чего. Она отыскала успокоительное и налила в стакан воды.

— Я так его ненавидела за то, что он меня бросил.

— Я знаю.

— И ты его за это ненавидела.

— Может быть. На, выпей.

— Убили?

— Да.

— За что?

— Не знаю. — Чарлин выпила таблетку, Мег отставила стакан. — Ложись.

— Я его любила.

— Верю.

— Я любила его, — повторила Чарлин. Мег уже укутывала ее одеялом. — Я возненавидела его за то, что он бросил меня одну. Я не выношу одиночества.

— Тебе надо поспать.

— Ты побудешь?

— Нет. — Мег задвинула шторы и теперь говорила сама с собой: — Я тоже не выношу одиночества. А приходится. Когда проснешься, я тебе уже буду не нужна.

Но она осталась с матерью, пока та не уснула. Спускаясь по лестнице, Мег столкнулась с Сэрри Паркер, горничной.

— Пусть поспит. У нее в кабинете надо убраться.

— Да знаю уже. — Сэрри подняла брови. — Чем ты ее так разозлила?

— Ничем. Постарайся все убрать, пока она не проснулась.

Мег прошла в ресторан.

— Мне надо идти, — бросила она Нейту. Он догнал ее уже в дверях.

— Куда ты?

— Домой. Мне нужно быть дома. — Мег подставила лицо морозу и ветру.

— Как она?

— Я дала ей успокоительное. Как очнется — знай держись. Ты уж не обижайся. — Мег натянула рукавицы. Приложила руки к глазам. — Боже мой! Боже мой! Все было, как я и ожидала. Истерика, приступ ярости, «за что ты меня ненавидишь»! Как всегда.

— У тебя на лице порез.

— Царапина. Осколки фарфоровой собачки. Она там все расколотила. — Они шли рядом к реке, Мег дышала как-то настороженно: она следила за вырывавшимся изо рта облачком пара. — Но когда до Чарлин дошло, что я не обманываю ее, она потеряла голову. Я не ожидала такого. Она его любила. Для меня это новость. Я всегда считала, что никакой любви не было.

— Ни тебе, ни ей сейчас лучше не оставаться одной. Мне так кажется.

— Не знаю, как ей, а мне — необходимо. Дай мне несколько дней, Бэрк. Все равно на тебя сейчас дел навалится — не продохнуть. Всего несколько дней. Мне надо осмыслить происшедшее. Потом приезжай. Я тебя покормлю, в постель уложу.

— Телефоны заработали. В любой момент звони — я приеду.

— Да, можно позвонить. Но я не стану. Не пытайся меня спасти, шеф. — Она надела темные очки. — Занимайся своей мелочовкой.

Она развернулась, притянула к себе его голову и жарко поцеловала. Потом отстранилась и, не снимая рукавицы, потрепала по щеке.

— Всего несколько дней, — повторила она и направилась к самолету.

Мег не оборачивалась, но знала, что он стоит у реки и смотрит, как она будет взлетать. Она выкинула все это из головы, все-все, и взмыла над лесом, устремившись в небо.

И только когда Мег увидела дымок из трубы ее дома и собак, пулей летящих к озеру, она почувствовала, как у нее перехватывает горло.

Только увидев, как с ее крыльца спускается человек и не торопясь идет вслед за собаками, Мег горько заплакала.

Руки ее дрожали, пришлось собрать волю в кулак, иначе она бы не села. Он ждал ее — человек, заменивший ей отца, когда родной отец исчез.

Она спрыгнула на лед и сказала как можно спокойнее:

— Я думала, ты вернешься дня через два.

— Да что-то меня пораньше назад потянуло. — Он вгляделся в ее лицо. — Что-то случилось?

— Да. — Она кивнула и нагнулась к собакам. — Кое-что случилось.

— Входи в дом и рассказывай.

И только в доме, в тепле, напившись свежезаваренного чаю и убедившись, что собаки тоже напоены, поведав все молча слушающему собеседнику, она окончательно сломалась и заплакала навзрыд.

ГЛАВА 11

Запись в дневнике 18 февраля 1988 года

Я стоял над облаками. Для меня это — главный миг любого восхождения. Когда стоишь на вершине, из тебя уходит вся усталость, боль и даже физические страдания, причиняемые морозом. Ты рождаешься заново. И в этом невинном состоянии для тебя не существует страха смерти или жизни. Ты не испытываешь ни гнева, ни грусти, у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Есть только этот миг.

Ты это сделал. Ты дошел.

Мы плясали на нетронутом снегу, на высоте почти тринадцати тысяч футов, и солнце било в глаза, и ветер выводил какую-то безумную мелодию. Наши крики долетали до неба и отражались от него, и океан облаков впитывал в себя нашу безумную радость.

Когда Дарт предложил прыгнуть вниз, я чуть было не послушался. А что? Мы же почти боги!

Он не шутил. Когда я это понял, я опешил. Нет, не от страха. Давай прыгнем! Давай полетим! Мой дружок малость перебрал декса[6] — он хотел, чтобы сил до вершины хватило.

Он даже схватил меня за руку, стал подначивать. Пришлось силой оттаскивать его — да и себя заодно — от края обрыва. Он начал меня ругать, а сам смеялся. Мы оба смеялись. Как сумасшедшие.

Тут он сказал кое-что очень странное, но это было самое место для подобных откровений. Прошелся насчет моей везучести, и все с тем же смехом. Дескать, я захапал себе самую сексуальную бабу в Лунаси, а теперь вот болтаюсь без дела, а она вкалывает. Могу отвалить в любой момент, свободен как ветер, причем не только в том, что касается походов налево, а вот, к примеру, сейчас — захотел забраться на вершину — и пожалуйста.

А теперь, дескать, спрыгнуть боюсь.

Все изменится, вот что он мне сказал. Все теперь будет наоборот. У него будет женщина, которую жаждут другие, он начнет получать кайф от жизни. И вообще заживет со вкусом.

Так он стоял и распространялся. Я не стал затыкать ему рот. Не тот был момент, чтобы счеты сводить.

После безумной радости на меня снизошел покой и благодать. Мы не боги, мы всего лишь люди, которые поднялись на еще один пик. Я знаю, тысячи вещей из тех, что я сделал, могут не иметь никакого значения, но только не это. Это теперь мой отличительный знак.

Мы не покорили эту гору, мы просто слились с ней.

Я думаю, теперь, когда я это сделал, я стану лучше. Как партнер. Как отец. Я знаю, кое-что из того, что молол Дарт, справедливо. Я не заработал то, что имею, зато этот миг я заслужил сполна. И я знаю, сейчас, когда я стою на пронизывающем ветру над всем миром, в котором столько боли и столько красоты, тем миром, что сейчас закрыт от меня завесой облаков, зовущих нырнуть в их толщу, поскорее вернуться в эту боль и красоту, — именно теперь меня пронизывает желание совершить нечто значительное.

Как странно — стоять там, куда тебя так тянуло, и тосковать по оставленному внизу.

Нейт рассматривал фотографии. Ничего нового увидеть он не рассчитывал, за последние несколько дней он уже их не раз изучал, и все мельчайшие детали накрепко врезались ему в память.

Из полиции штата пришло несколько скупых сообщений. Если погода позволит, группу экспертов и спасателей они вышлют на место уже в ближайшие сорок восемь часов. Он знал, что трое незадачливых альпинистов были основательно допрошены, но вопросы и ответы знал не по официальным каналам, а из лесного телеграфа.

Надо бы завести стенд оперативной информации, но не он вел это дело.

Осмотреть пещеру ему никто не даст, как не дадут присутствовать при вскрытии, когда тело доставят вниз. И то, насколько посвящать его в курс дела, будет решать следственная бригада.

Может быть, после того, как в убитом официально опознают Патрика Гэллоуэя, к его голосу станут чуть больше прислушиваться. Но в следственной группе ему все равно не быть.

Он сам не ожидал, что так будет к этому стремиться. Уже, наверное, год, как никакое полицейское расследование не находило ни малейшего отклика в его душе. Сейчас же он страстно хотел вести дело. Может, отчасти причиной была Мег, но главное — это фотографии. И человек, который был на них запечатлен.

Застывший ровно в том положении, в каком его настигла смерть. Семнадцать лет назад. Сохранившийся благодаря холоду — и сохранивший все подробности своей гибели. Этот покойник сам ответит на все вопросы, надо только знать, где искать.

Сопротивлялся ли он? Был застигнут врасплох? Знал ли убийцу? Или убийц?

За что его убили?

В дверь кабинета постучали, и Нейт торопливо сунул папку в стол.

Показалась голова Пич.

— Деб поймала на воровстве в торговом зале двоих ребят. Питер сейчас свободен. Отправить его на вызов?

— Да, хорошо. И оповести родителей, пусть тоже в магазин приедут. Что украли-то?

— Хотели прихватить какие-то комиксы, сладости и упаковку «Миллера» — шесть банок. Ну и дураки. У Деб глаз орлиный. Еще пришел Джекоб Айту. Хочет переговорить, если у тебя время есть.

— Зови.

Нейт встал и прошел к кофеварке. Так, еще час до окончания светового дня, хотя сегодня он выдался мрачный и промозглый. Он выглянул в окно, отыскал глазами Безымянный и, попивая кофе, стал разглядывать пик.

Дверь открылась, и Нейт повернулся навстречу Джекобу. Это был типичный коренной житель Аляски — скуластое лицо, пронзительные черные глаза. Тронутые сединой волосы заплетены в косичку. На нем были крепкие сапоги, такая же крепкая рабочая одежда и длинный коричневый жилет поверх байковой рубахи и шерстяного свитера.

На вид лет под шестьдесят, но в этом жилистом, как канат, теле еще чувствовалась сила и здоровье.

— Мистер Айту, — поздоровался Нейт. — Чем могу служить?

— Патрик Гэллоуэй был моим другом.

Нейт кивнул.

— Кофе не хотите?

— Нет, спасибо.

— Тело еще не привезли, не освидетельствовали и не идентифицировали. — Нейт сел за стол. Сейчас он повторял тот же текст, который за последние дни многократно произносил людям, останавливающим его на улице и в «Приюте странника». — Дело ведет полиция штата. Когда сделают опознание, официально оповестят ближайших родственников.

— Мег не могла не признать отца.

— Согласен.

— Правосудие такая вещь, которую нельзя перепоручать никому.

Когда-то это было и его кредо. Из-за него они с напарником и отправились в тот балтиморский переулок.

— Это не моя юрисдикция. Я это дело вести не могу.

— Он был один из нас, как и его дочь. Когда ты заступал на должность, то стоял перед жителями Лунаси и обещал выполнять свой долг.

— Обещал. Я не собираюсь спускать это дело на тормозах, но я далеко не главное звено в цепочке.

Джекоб сделал шаг вперед. Это было его первое движение с того момента, как он вошел в кабинет.

— На Большой земле ты расследовал убийства.

— Расследовал. Но теперь я не на Большой земле. Вы виделись с Мег?

— Да. Она сильная. Она справится с бедой. Не позволит горю взять над ней верх.

«В отличие от меня?» — мелькнуло у Нейта. Но даже этот человек с проницательным взглядом, умело контролирующий свои эмоции, не мог видеть, что делается у него внутри.

— Расскажите мне про Гэллоуэя. С кем он мог пойти в горы?

— Только со знакомыми.

— Знакомыми? Их было несколько?

— Чтобы зимой подняться на Безымянный, надо идти как минимум втроем. Он был безрассудный, импульсивный, но меньше двоих с собой бы не взял. И с незнакомыми людьми тоже бы не стал связываться. — Джекоб улыбнулся. — Правда, он легко заводил друзей.

— И врагов тоже?

— Если человек может похвастать чем-то, чего жаждут другие, у него всегда будут враги.

— А чем он мог похвастать?

— Красивой женщиной. Смышленой дочкой. Естественностью и отсутствием амбиций, что позволяло ему в большинстве случаев поступать так, как ему хочется.

Жажда обладать чужой женщиной нередко становится мотивом для убийства друга.

— У Чарлин в тот период ни с кем не было романа?

— Не думаю.

— А у Пэта?

— Он мог позволить себе в отъезде развлечься с какой-нибудь девицей — как большинство мужчин. Если у него в городе кто-то и был, мне он о ней не рассказывал.

— Вряд ли ему потребовалось бы рассказывать, — возразил Нейт. — Вы бы и так все знали.

— Да.

Страницы: «« ... 89101112131415 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Долгожданная новинка от Андрея Кивинова, по книгам которого сняты любимые миллионами зрителей телесе...
«Когда Иван во втором часу ночи подошел к своему дому, у калитки его ожидали двое....
«На службу Клещов привык являться загодя, хотя мотивы, побуждавшие его к этому, ничего общего с труд...
Как известно, Особый отдел не зря ест свой хлеб. Подполковник Кондаков, майор Цимбаларь, лейтенант Л...
Призраки прошлого оживают, тени обретают плоть, неясные предания обращаются ужасной явью. Некогда по...