Западня Малышева Анна
Ольга даже не взглянула на мать. Алла чуть не насильно заставила мужа отпустить ее руку. Они с Виктором обменялись взглядами: «Не поддаваться!» Милена плаксиво заметила:
– Ты же сама сказала, чтобы мы шли гулять…
– Это относилось только к тебе, – поправилась Алла. – Ольга больше не гуляет. Хватит. Нагулялась на год вперед.
– И что же мне теперь делать? – истерично зазвенел голос Ольги. – Сгнить в этой поганой квартире?!
Она коротко, странно рассмеялась, закрыла лицо руками и убежала в ванную. Сидела там, запершись изнутри, никого не впускала, на вопросы не отвечала. Милена плакала под дверью, пытаясь добиться от сестры хоть одного слова. От прогулки она отказалась. Виктор не утешал дочку. Храня педагогически-суровое молчание, он помогал жене закончить уборку – без его помощи она бы не справилась. Сегодня у нее все валилось из рук.
Ольга вышла из своего заточения только поздно вечером. Прошла в детскую комнату, упала на постель, повернулась лицом к стене. Лицо у нее распухло от слез. Она молчала, отказываясь отвечать, поесть, раздеться… Милена давно уже лежала в постели, но вряд ли спала.
После полуночи Алла выключила телевизор. Муж давно спал своим богатырским сном. Женщина всегда поражалась, как глубоко он проваливается в сон. Можно было включить полный свет, слушать музыку, смотреть телевизор – Виктору все было нипочем. Зато – странное дело! – он просыпался после первого же звонка будильника. Однако сегодня она будильник не заводила. Завтра воскресенье. Ей не нужно идти на работу. Первый ученик явится к Виктору не раньше полудня. Можно будет выспаться, и это очень кстати. Алла взглянула в зеркало, провела пальцами под глазами, возле губ… Нет, на пятьдесят лет она еще не выглядит, Верка преувеличила. Но вот на сорок тянет. А ведь она всегда казалась моложе своих тридцати семи лет. «А как я буду выглядеть через год? – спросила она свое отражение. – Если Ольга и дальше продолжит в том же духе, то я стану старухой… А она продолжит. Я видела сегодня ее глаза. Она нас обоих ненавидит! Это не подделаешь, она все-таки не актриса, чтобы так играть… Из-за нее я могу потерять Миленку. Она обожает сестру, а та сделает с ней, что захочет. Настроит против нас. Уже настроила».
Алла выключила свет, забралась в постель. Она так устала, что думала сразу уснуть, но сон бродил где-то рядом, не подходя вплотную. Она совершенно измучилась, ворочалась с боку на бок, прислушиваясь к ночной тишине. По улице иногда проезжали машины, визжали тормоза на перекрестке, откуда-то доносилась музыка. Ей вдруг захотелось одеться, выйти на улицу, сбежать куда-нибудь из этого дома, из этой комнаты с ободранной мебелью, от этого мужа, от этих детей, которые больше ее не любят… Она еще немного поплакала и, уткнувшись во влажную подушку, незаметно для себя уснула…
…Ее разбудил какой-то металлический лязг – очень знакомый звук, но спросонья она его не узнала. Ей даже показалось, что звук тоже приснился. Ведь она только что видела какой-то сон. Алла приоткрыла глаза, увидела, что в комнате еще темно, повернулась на другой бок и прижалась к спине мужа. Тот что-то пробормотал во сне и утих. Можно было еще спать и спать, но Алла почему-то не решалась закрыть глаза. Ее что-то тревожило. «Где это лязгнуло, в конце концов? – думала она. – Может, на кухне? Милена иногда кусочничает по ночам, я давно заметила. А ведь она у нас полненькая, в отца. А может, это Ольга проснулась?»
Она больше не могла лежать. Встала, накинула халат, с трудом нашла тапочки. Почему-то не решилась зажечь свет, хотя Виктору это было все равно. Алла вышла на кухню, щелкнула выключателем. Никого. В раковину капает вода, по стене быстро ползет таракан. Проклятье! Наверное, опять морили у соседей, и эти твари спасались в вентиляции! Алла сняла тапку и уничтожила таракана. Но что это был за лязг, в конце концов? Может, в самом деле приснилось?
И тут она похолодела. Звук был очень знакомый, она это поняла сразу, как его услышала. Но что это было – до нее дошло только сейчас. Женщина бросилась в прихожую, включила свет, нажала на ручку входной двери… Дверь слегка лязгнула – это отжался рычажок. Через щель из подъезда потянуло сквозняком. Дверь была незаперта, хотя Алла сама запирала ее на ночь.
Кровь отлила от лица и, казалось, бросилась в ноги. Они стали тяжелыми, непослушными. У нее едва хватило сил, чтобы выйти на площадку, ухватиться за перила, посмотреть вниз. Алла никого там не увидела. Подъезд был хорошо освещен и совершенно необитаем. Внизу давно уже стояла железная дверь с кодовым замком, так что бродяги здесь не ночевали.
Она вернулась в квартиру, заперла дверь. В «детской» комнате темно, дверь чуть приоткрыта. Алла не знала, почему она до сих пор старается соблюдать тишину – ведь нужно было кричать, звать на помощь, что-то делать… Но она старалась ступать потише, подходя к «детской» комнате. Отворила дверь, заглянула. Полоса света из коридора упала на постель Милены. Девочка спала, накрывшись одеялом до самых ушей. Алла открыла дверь пошире и увидела то, о чем и так уже знала. Постель старшей дочери была пуста…
– Господи, да проснешься ты наконец?! – Она трясла мужа, от волнения забыв самый верный способ его разбудить – завести будильник. Но в конце концов все-таки растолкала его. Ошалевший, растрепанный, он резко сел и уставился на нее:
– Сколько время?
– Четыре утра!
– Ты рехнулась? – Он наконец нашел глазами часы и убедился, что жена говорит правду. Потом увидел Милену – та стояла на пороге комнаты – в пижаме, босиком… Ее никто не будил – она сама проснулась, когда Алла закричала на спящего мужа.
– Мам, а что случилось? – испуганно спросила Милена.
– Сама не знаешь? – яростно обернулась та. – Сговорились?! Покрываешь ее?!
– Мам, я…
– Да как ты могла не слышать, что она сбежала! Вместе же спите!
Тут дошло и до Виктора. Он вскочил, отстранил Милену и вскоре лично убедился в том, что постель падчерицы пуста. Алла крикнула ему вслед:
– Ищи ветра в поле! Она уж полчаса где-то шляется! Я слышала, как она ушла. Только не сразу сообразила…
И тут же снова накинулась на дочь:
– Скажешь, что ничего не слыхала?! О чем вы весь день шептались?!
У Милены дрожали губы, она не смогла выдавить ни слова. Еще секунда – и девочка расплакалась. Алла отпустила ее и прикрикнула:
– Иди ложись, и чтобы я тебя не слышала!
Милена ушла в свою комнату, шлепая босыми ногами и сотрясаясь от рыданий. Но сейчас Алла не чувствовала к ней ни капли жалости. «Сговорились!» – стучало у нее в голове. Вошел Виктор. Виду него был ошалевший – если он не высыпался, то очень туго соображал.
– Звоню в милицию? – предложил он.
Алла поджала губы и покачала головой:
– Курам на смех! Нас там уже знают. Никто не будет ее искать. Да и не надо! Захочет – сама объявится. А не захочет… Скатертью дорога! Ведь говорил мне следователь – дочь у вас взрослая, подождите немного, такой возрасту нас чаще всего сам находится. А я считала его подонком – оскорбляет мою маленькую дочурку! Какая же я была дура!
Воскресный день, всегда слишком короткий, казался бесконечным – из-за гробового молчания. Ольга не возвращалась, не звонила. Милена весь день просидела у себя на постели с какой-то книгой на коленях – чуть ли не с учебником физики. Было ясно, что она не читает. Мать с ней не разговаривала. Она сходила на рынок, закупила продукты, разморозила холодильник, приготовила обед на два дня вперед. Виктор занимался со своими учениками. Все делали вид, что ничего не произошло. Единственным, что предприняла Алла, был обыск в комнате дочерей. Ничего не объясняя Милене, женщина перерыла шкаф с вещами старшей дочери, обшарила ее ящик в письменном столе. Даже постель разворошила. Девочка ничего не спрашивала. Она сидела, уставившись в учебник и делала вид, что ничего не замечает. Закончив обыск, Алла все так же молча покинула комнату. Она не нашла ничего подозрительного. Никаких денег, ничего ценного. Даже любимый Ольгин плейер лежал на письменном столе. Она заметила только, что, убегая ночью, Ольга прихватила с собой свою черную кожаную сумку. А надела, судя по всему, зеленый мохеровый свитер, джинсы и кроссовки. Больше ничего из ее вещей не пропало. Велосипед тоже был на месте.
Также Алла проверила собственный кошелек. Как она ни пересчитывала наличность – все равно получалось, что отсюда Ольга денег не брала. У Виктора тоже ничего не пропало.
– Она ушла без денег, – сделала вывод Алла. – Среди ночи. Все ясно – у нее завелся поклонник, к нему она и отправилась.
– Ты все еще не хочешь обратиться в милицию? – тревожно спрашивал Виктор. На этот раз он беспокоился сильнее, чем жена. В первый раз, когда исчезла Ольга, все было наоборот.
– Не хочу позориться! – отрезала Алла. – Господи, как хорошо, что мы не успели напечатать ее снимок в газете! Сколько людей ждут очереди, у скольких действительно пропали дети! А наша… Да пусть шляется где угодно, я больше за нее не отвечаю!
В это воскресенье Измайловский парк был буквально переполнен. Впервые за последнюю неделю выдался солнечный день, и люди ринулись на природу наверстывать упущенное. Михаила эта толпа раздражала. Куда бы он ни повернул – везде народное гулянье. И чем ближе к вечеру, тем больше народу. Кое-где уже начались танцы.
Он шел своим обычным маршрутом. От станции метро «Измайловская», через сырую рощицу, и дальше – по широким асфальтовым дорожкам, через луг, мимо первого пруда, второго, третьего… На волейбольной площадке было не протолкнуться – играли по очереди четыре команды. Турники на берегу дальнего озера оккупировали обнаженные по пояс парни – они отжимались, громко хекали, кто-то крутил «солнышко» с таким усердием, что дряхлый турник ходил ходуном… Михаил шел по берегу, то и дело натыкаясь на загорающие парочки. Отовсюду доносилась музыка. Бурый спаниель кругами плавал в озере и радостно лаял на ребенка в красной кепочке, который бросал ему палку. На другом берегу уже поднимался дым костра – скоро запахнет шашлыком. Обычное московское воскресенье. И почему сегодня его все это раздражало? Михаил сам себе удивлялся. «Если хотел уединения – пришел бы сюда в шесть утра. Красота, тишина, птички…»
Он решил углубиться в лес. Дошел до огромной бетонной трубы в дальнем конце озера, перебрался через замусоренную протоку… Здесь всегда бывало потише, но сегодня выдался какой-то безумный день. Отведя огромную еловую ветку, Михаил увидел на поляне сразу нескольких отдыхающих.
Правда, эти отдыхали как-то странно. Стояли полукругом, уставившись в землю, курили. Сплошь мужчины, двое – в милицейской форме. Михаил хотел было повернуть назад, как вдруг увидел на земле что-то зеленое. Не траву, не листья. Похоже на кофточку. Один милиционер обернулся и недружелюбно предложил ему погулять в другом месте. Но Михаил не мог отвернуться. Он смотрел и не верил своим глазам. Спутанные светлые волосы, зеленая кофта, рукав, засученный до локтя… Ниже локтя бледную исцарапанную руку плотно обхватывал браслет из цветного бисера.
– Не стойте здесь, проходите! – раздраженно повторил милиционер. Теперь на Михаила смотрели все четверо.
Он сглотнул комок, царапавший горло, и сипло спросил, что здесь случилось. А так как никто ему не ответил, прибавил:
– Позвольте взглянуть… Я, кажется, эту девушку знаю…
Ее нашли полчаса назад. Двое бегунов следовали своим обычным маршрутом через эту рощицу, и один из них заметил, что на поляне слева что-то белеет. Он не обратил на это особого внимания, не остановился – мало ли здесь мусора! Возвращаясь обратно той же дорогой, он машинально нашел взглядом это белое пятно и понял – это кроссовка, и она явно надета на чью-то ногу. Тут он не выдержал и свернул с пути, посмотреть, кто там лежит в кустах. А через минуту они оба стояли над телом девушки и пытались ее оживить. Однако быстро поняли, что это бесполезно – вся кофточка на ее животе потемнела от крови. Осмотреть тело подробнее никто не решился. Один из них побежал звать милицию, второй остался на страже. Этот второй старался не смотреть на покойницу, глазел по сторонам. Поэтому заметил черную сумку, которая лежала поодаль, на краю поляны. В сумке оказался паспорт на имя Ватутиной Ольги Степановны, расческа, полупустая пачка сигарет, дешевая зажигалка, помада, разные бумажки. Фотография принадлежала той самой девушке, тело которой он караулил.
После того как Михаил опознал девушку, его больше и не пытались прогонять. Милиционеры расспрашивали его, где она жила. По тому адресу, что в паспорте? А с кем? Кому сообщить? Он рассказал им все – и то, что Ольгу разыскивала милиция, что она вернулась домой три дня назад… С тех пор он не звонил Алле. Он надеялся, что эта семья наконец обрела покой. И совсем не ожидал, что ему еще раз придется увидеть Ольгу… При таких обстоятельствах.
Вызванная по рации машина не смогла подъехать вплотную к рощице и остановилась на другом конце пруда. Оттуда принесли носилки. К тому времени на место происшествия уже сбежался народ. Неизвестно как по берегу распространилась новость – нашли труп. Два трупа. Три…
У него записали данные паспорта – он сам предложил милиционерам взять его координаты. И чуть не насильно всучил одному из них адрес и телефон Наташи:
– Это подружка убитой. Она видела ее в какой-то иномарке, пьяную. Родители Ольги ничего об этом не знали. Думаю, теперь это имеет значение?
Наташины координаты у него взяли, но у Михаила сложилось впечатление, что его почти не слушают. Милиционеры переговаривались между собой, вызывали кого-то по рации. Один из прибывших оперативников полез в кусты с видеокамерой. Костер на берегу озера погас – видно, шашлык решили перенести в другое место, а то и вовсе отменили.
Михаил отправился домой. По-прежнему светило вечернее ласковое солнце, но ему было холодно. «Напрасно я так долго на нее смотрел, – ругал он себя. – Господи, что же случилось?! Милиционер говорил – убили ножом. Он, кажется, поднимал ей свитер… Что же теперь будет с ее матерью? Нет, я не смогу ей сообщить. Не буду, не хочу сообщать такое. Пусть это сделает милиция».
…В девятом часу вечера в дверь позвонили. Побежала открывать Милена – она опередила мать.
– Спроси – кто! – напомнила ей Алла. Ее всегда пугала манера младшей дочки – открывать кому попало. Так недолго и до беды…
– Кто? – покладисто спросила Милена. Приникла к «глазку» и тут же испуганно обернулась к матери: – А там милиция…
«Я знала, – сказала себе женщина, открывая дверь. – Я знала, что это не Ольга. Предчувствовала, кто это… Что она сделала?!»
Она беспрекословно впустила в квартиру следственную группу. Виктор попросил гостей объяснить, в чем дело. По какому поводу такой визит? Следователь оглядел супругов, поймал на себе взгляд полноватой бледной девочки – та смотрела так, будто он вышел из фильма ужасов. Он отметил про себя фамильное сходство женщины и девочки с убитой в парке девушкой. Да и фото в паспорте совпадало. И все-таки он спросил, здесь ли проживает Ольга Степановна Ватутина.
– Здесь, – ответил мужчина. – Это наша старшая… Что случилось? Милена, иди к себе.
Девочка вздрогнула, но осталась на месте. Она не сводила глаз со следователя. Сержант тем временем прошел на кухню, было слышно, как он там говорит по рации.
– Она дома? – продолжал следователь.
– Нет, – это заговорила женщина. – Оля ушла сегодня ночью. Не знаю куда. Вы насчет нее? Что… Что случилось?!
У нее начал срываться голос. Тянуть дальше было невозможно. Следователь попросил провести его в комнату. Ему не хотелось делать сообщение при девочке. Милена хотела пройти за взрослыми, но мать не впустила ее, прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Она выслушала следователя, глядя в пол. Когда он замолчал, слегка качнула головой, будто оглушенная. Муж тяжело опустился в кресло, сцепил руки в замок. Оба молчали.
– Вы должны ее опознать. – Следователь посмотрел на часы. – Чем раньше, тем лучше. Мы должны быть твердо уверены, что это она.
– Нет-нет, – быстро ответила Алла. – Я не могу. Я не поеду.
– Я поеду. – Виктор встал и застегнул молнию на своей спортивной куртке. Он торопился, ему явно не терпелось уйти. Он не сделал попытки утешить жену, даже не подошел к ней. Следователь смотрел на все это и удивлялся: «Ведут себя так, будто ожидали чего-то такого… А может, ожидали? Что там этот журналист говорил про розыск?»
Он отправил Виктора с сержантом и остался наедине с Аллой. Милена больше не показывалась на глаза. Она спряталась у себя в комнате, и оттуда не доносилось ни звука.
– Во сколько ушла ваша дочь? Как вы сказали – среди ночи?
Алла подняла измученные, покрасневшие глаза:
– Этой ночью. В половине четвертого.
– Во что была одета – можете вспомнить? Или не видели?
– Если бы я ее видела – не дала бы уйти. Она надела зеленый свитер и джинсы.
Теперь сомнений не оставалось – одежда тоже совпадала. Но следователь не стал этого говорить. Он попросил рассказать, что это была за история с исчезновением девушки. Это было совсем недавно, как он понял.
Алла послушно рассказывала, только изредка запиналась, припоминая какие-то детали. Рассказала обо всем – сейчас ей и в голову не приходило что-то замалчивать. Поведала о театре, который ее дочь не посещала. О том, что Ольга шантажировала отчима, чтобы тот ее не выдал. О велосипеде, который нашел в парке один журналист – очень участливый, сердечный человек… Он тоже помогал искать Ольгу, пока она сама не объявилась.
– Я о нем, кажется, уже слышал, – заметил следователь. – Вот у меня тут записано. Тарасов Михаил Юрьевич, он?
Женщина достала из сумки помятую визитную карточку и подтвердила – он самый.
– Только он здесь при чем? – недоверчиво спросила она.
Узнав, что Михаил первым опознал тело ее дочери, случайно оказавшись поблизости, она замкнулась, ушла в себя. Говорила через силу, очень тихо, так что следователь попросил ее повысить голос – ради диктофона, тот просто не возьмет такой шепот.
– Вы, значит, подали в розыск, а дочь тут же вернулась? Где же она была?
Алла пожала плечами:
– Не знаю. Я пыталась выяснить… Она врала. Я даже ударила ее за это. Но у меня не было сил слушать это вранье. Я уверена – она была где-то в Москве. Судя по одежде – в подворотнях не спала. Могла бы хоть позвонить…
Он не останавливал ее, предоставив женщине изливать душу. Она говорила запальчиво, перескакивая с одной темы на другую. Это была своего рода истерика, только без слез, без криков.
– Отец ее спросил – почему велосипед был в парке? Она ему говорит – украли мальчишки. Глупости, зачем же его выбросили? Я спрашивала – почему же она не дала о себе знать? Ни разу за целую неделю! Говорит – заблудилась в лесу с подружками… И где эти подружки? Хоть бы одну показала! Тошно слушать… Нет, правды от нее не добьешься… Она секретничала только с сестрой.
Да, сестра – это Милена. Ей четырнадцать лет. Да, они у меня сводные. У них разные отцы. О, боже…
Она вдруг сжала кулаки, уставилась в одну точку.
– Надо как-то сказать Степану, моему первому… Я не знаю, как ему такое сказать. Он совсем сопьется, когда узнает. А мама?!
Алла вжалась в спинку кресла. Вид у нее был обморочный, горло содрогалось от проглоченных рыданий. Следователь отправился на кухню за водой.
– Может, это была не она? – с какой-то безумной надеждой спросила Алла, опустошив стакан. – Вы почему так уверены, что это моя дочь? Потому что Михаил ее опознал?
– Ну и потому что паспорт был при ней. По фотографии.
– Ах, да, паспорт, – прошептала она. – Я все забываю, что у нее давно был паспорт. Все считала ее маленькой. Знаете, это ужасно трудно – переключиться, когда ребенок взрослеет. Я все пыталась… Даже думала в последние дни, когда Оля вернулась, не буду ей мешать. Пусть гуляет. Ей девятнадцать лет. Потом одумается. Выйдет замуж. Господи! – Она сорвалась на крик. – Да кто же ее убил, зачем?!
Он больше не решался расспрашивать эту женщину. Видел, как она дрожит, пытается держаться – ради него, ради постороннего. И как ей страшно и горько. Алла постоянно повторяла, что они так и не помирились. Что она ударила Ольгу, а та ей не простила. И теперь не простит никогда.
– Извините, – сказал следователь, подождав, пока она немного успокоится. – Мне бы поговорить с вашей младшенькой. Как ее зовут, кстати? Елена?
– Милена, – поправила Алла. – Имя выбирал отец, в честь своей бабушки назвал. Только я не хочу, чтобы вы с ней говорили. Она и так переживает.
Ему все-таки удалось уговорить женщину. Она выставила условие – разговор будет происходить в ее присутствии. Это не очень устраивало следователя, но выбирать было не из чего. Нужно было использовать время, пока не вернулся хозяин квартиры. Машину забрал сержант, чтобы отвезти Виктора на опознание.
Когда они вошли в комнату, девочка не плакала. Она сидела на постели, глядя в книгу. Мать подошла и, взяв учебник, захлопнула его:
– Целый день так сидишь, а ведь не читаешь. Этот человек хочет с тобой поговорить. Он из милиции.
– Олю убили? – еле слышно спросила девочка.
Следователь придвинул стул и сел рядом с нею:
– Боюсь, что так. Ты хочешь нам помочь? Мы должны найти убийцу.
Девочка неожиданно отрезала:
– Знаю, что должны. Не говорите со мной, как с младенцем.
Мать всплеснула руками:
– И эта тоже взрослая стала! Попробуй только грубить!
Следователь видел, что девочка замыкается при каждом окрике, и ему было ясно – так она говорить не будет. Но как сделать, чтобы женщина ушла? Он попросил налить ему чашку чаю, извинился, сослался на то, что весь день провел в разъездах. Алла вышла на кухню.
– Здесь спала твоя сестра? – Он показал на соседнюю постель, аккуратно заправленную пушистым оранжевым пледом.
– Да.
– А ты – здесь? – Он похлопал рукой по зеленому пледу на постели Милены. – Совсем рядом. Скажи, ты не проснулась этой ночью, когда сестра встала? Она ничего тебе не говорила – куда идет, зачем?
– Я крепко сплю, – с вызовом заявила девочка. – Как мой отец. Спросите у мамы – она подтвердит.
– Зачем же, я тебе верю. Знаешь, мне кажется, твоя сестра не очень доверяла родителям. Они что же – ссорились? Часто?
Милена молча отщипывала ворсинки от пледа. Видно, это была старая дурная привычка, потому что весь плед был в проплешинах. Наконец она дернула плечом, что означало нежелание отвечать. Следователь расстроился:
– Значит, предпочитаешь, чтобы убийца гулял на свободе? А если он захочет убить твоих родителей? Или, не дай бог – тебя?
– Меня-то за что? – хмуро ответила она. – Я у него ничего не брала.
– А кто брал? – быстро спросил следователь. – Твоя сестра? Милена, ты знаешь, что обязана мне отвечать?
Молчание. Девочка комкала угол пледа, расправляла его, снова сжимала в кулаке. Делала вид, что ничего не слышит. Следователь призвал на помощь все свое терпение – нелегкая задача после этого проклятого воскресного дня. Субботы и воскресенья он ненавидел больше всего – самые тяжелые дни, все как с цепи срываются, и ему на руки валится очередное убойное дело. Вот как сегодня.
– Сестра рассказывала тебе о своих приятелях? Говорила, у кого провела целую неделю? Тебе-то она должна была сказать.
Девочка подняла на него деланно безразличные голубые глаза. Чуть шевельнула губами. Он едва разобрал:
– Ничего я не знаю.
– Почему же ты тогда сказала «ничего у него не брала»? Ты имела в виду какого-то мужчину верно? Знакомого сестры? Милена, мы же говорили об убийце. Я же не говорил – мужчина это или женщина. Ты сама сказала – «он».
– Я случайно… Просто так сказала! – Девочка вскочила и сделала шаг к двери, стараясь держаться подальше от следователя. – Ну, почему вы именно ко мне пристали?! Спрашивайте всех!
Возвратилась Алла с большой кружкой горячего чая. Следователь больше не удерживал Милену, и мать увела ее на кухню. Он сидел в одиночестве, пил чай, разглядывал комнату. Сразу было видно, что здесь живут две молодые девушки. Чистота, порядок, горшок с розовыми фиалками на письменном столе. Берестяная шкатулка, из-под крышки поблескивают дешевые украшения. На постели Милены – недочищенный апельсин. Под кроватью Ольги виднеются поношенные яркие тапочки – их кто-то аккуратненько поставил рядом. Над постелью в рамке карельской березы – цветной снимок – сестры в обнимку, обе улыбаются.
Он вспомнил девушку на поляне. Там она не улыбалась. Лежала на боку, чуть завалившись на живот, подогнув под себя согнутые окоченевшие руки. Видно, упав, пыталась еще зажать рану ладонями. Земля под ней была пропитана кровью. А по ее обескровленной, почти прозрачной щеке – от глаза к уху – быстро-быстро полз черный муравей. Для него эта девушка уже стала частью леса.
Глава 5
– Да, заходите. Что у вас с ногой? – поинтересовался следователь, увидев, как осторожно ступает эта девушка. Вызванная по делу Ватутиной свидетельница явилась без отговорок, в назначенное время. Она была первой свидетельницей, не считая, разумеется, родителей Ольги Ватутиной.
Наташа крепилась изо всех сил, но когда дотащилась до стула, у нее на глазах выступили слезы.
– Подвернула… Упала на сцене, – пробормотала она и криво, будто подломившись в коленях, уселась.
– Э, да что ж вы не сказали? – Оценил ее мужество следователь. – Мы бы к вам на дом приехали. Давайте знакомиться. Балакирев, Валентин Павлович. А вас, если не ошибаюсь, зовут Наташа? Можно и без отчества, я думаю.
– Ну, конечно…
– Так что вы ногу не лечите? С вывихом нужно лежать, я и сам вывихивал, знаю, какая это боль.
– А, все равно… Мне отсюда на спектакль, – обреченно ответила девушка. – Меня Ирина Сергеевна из дома забрала на своей машине. Сейчас ждет внизу.
– Это кто?
– Наша руководительница.
Следователь уже знал из показаний родителей Ватутиной, что та занималась в театре-студии «Жест». Адрес театра у него тоже был. Но он рассчитывал опросить всех актеров оптом, на репетиции, если удастся. Вызывать их сюда по одиночке… Наташа была исключением. Вчера оперативник передал ему координаты этой девушки и пояснил, что та вроде что-то знает о связях убитой. Будто этот факт сообщил опознавший тело журналист. То, что дознание, в сущности, началось еще до его участия, следователя не удивило. Беда была в другом – все эти факты, наводки, свидетели, которых ему тычут в руки прямо над трупом, часто оказываются пустыми номерами. Об этом журналисте ему также рассказывала мать погибшей. С ее слов он понял, что этот тип собственными силами искал Ольгу, параллельно с милицией. Это его тоже не очень обрадовало. Такие вечно суются под руку, а когда их не слушают – пишут донос начальству. А то и хуже – статейку в газету. Дескать, оперативники плохо работают, надо их поучить…
– А что же ваша руководительница – с такой ногой вас на сцену выпихнет? – Следователь рассматривал девушку. Держится скромно, вроде бы напугана, но не очень. Личико средней привлекательности. Ему как-то не верилось, что это – актриса. Скорее похожа на старшеклассницу или студентку. Этак из педагогического, что ли…
– Я сама обещала, что буду играть обязательно, – пояснила Наташа. – Меня некому заменить. Да я и не хочу, чтобы меня заменяли! Понимаете, роль у меня не главная, но очень важная… Я столько работала, и что же теперь – на пятом спектакле сломаюсь?!
Он налил себе и ей растворимого кофе. В ящике стола нашлась разорванная упаковка анальгина. Несколько таблеток уцелели, и он предложил их девушке:
– Примите. Что-то я не представляю, как вы будете играть. И так еле ходите.
Девушка смолчала. Она пила кофе без особой охоты – явно не решилась отказаться. Таблетку принимать не стала. Следователь поинтересовался, во сколько спектакль? В шесть. Ну, времени у них достаточно. И он предложил ей рассказать о своей подружке, Ольге Ватутиной.
Девушка не стала ходить вокруг да около, расписывая, как они познакомились, как дружили, как и почему разошлись. Она сразу взяла быка за рога и поведала о своей встрече с Ольгой десятого мая.
– Этот журналист, Михаил, сказал, что это очень важные показания, – добавила она.
«Опять журналист, – без особой досады подумал следователь. – Он не дурак, конечно. Но мог бы и не соваться». Он попросил подробнее описать машину, но девушка оказалась совершенно беспомощна в этом вопросе. Не могла понять, что такое бампер, с трудом сообразила, где кузов, а где крыло.
– Давайте тогда смотреть картинки, – со вздохом предложил Валентин Павлович. – Не вижу другого выхода. Сейчас пойдем посмотрим на компьютере модели иномарок… Э, да как же вы с ногой-то? Это на другом этаже, без лифта…
Однако Наташа, сжав зубы, отправилась опознавать модель машины на другой этаж. Следователь от души ей сочувствовал, а про себя восторгался: «Ну, я бы понял такую покладистость, будь она подследственной! Им деться некуда. А то простой свидетель, и вот – прискакала по первому зову на одной ноге. Все бы такие были».
Минут через сорок Наташа остановила свой выбор на «Опель – Кадете».
– Правда, тот был темно-синий, а этот на картинке – серый, – уточнила она.
– А декор салона? Не заметили? – поинтересовался следователь, отправляясь с девушкой в обратный путь. На ней лица не было от боли, и она тяжело опиралась на его руку. На этот раз Наташа не отвергла его помощь, – видно, ей стало не до церемоний.
– Нет, – пробормотала она. – Я взглянула и тут же отвела глаза… Темная обивка, кажется. Ой!
Подписав Наташе пропуск, следователь лично проводил девушку до крыльца. Увидел, как навстречу ей двинулась весьма колоритная личность – жирная карлица, в придачу горбатая. Когда карлица увезла Наташу, Валентин Павлович только головой покрутил: «Садистка! Девчонка еле по стенке ползает, а она ее на сцену… С этой надо подробней пообщаться».
Но общаться в тот день ему пришлось с другим, не менее колоритным персонажем – родным отцом Ватутиной. Ему звонили этим утром – вчера решили не сообщать такую новость на ночь глядя. Его адрес и телефон узнали от бывшей жены Ватутина. При этом Алла предупредила следователя – ее бывший муж попивает и в вечернее время может просто не понять, о чем идет речь. Его лучше доставать с утра. Однако к телефону Ватутина не позвали – сообщили, что он на работе.
Поехали на дом к Ватутину, благо он жил в том же Измайлово, неподалеку от РУВД. Номера квартиры в записке с адресом не значилось, следователь обратил на это внимание в последний момент. Не удивился – женщина была в растерзанных чувствах, могла забыть. Однако никакой квартиры у Ватутина и не оказалось. Здание, к которому подъехала машина, украшала черная табличка с надписью: «Общежитие». А телефон, который сообщила Алла, оказался телефоном вахты.
– Ватутин Степан Арсеньевич у вас проживает? – Следователь показал удостоверение вахтеру в пятнистой форме. Тот расплылся в злорадной и вместе с тем фамильярной улыбке:
– Так вы за ним? Что это он натворил, не секрет?
Оказалось – Ватутин живет здесь в комнате на первом этаже и числится среди обслуживающего персонала. Официально имеет профессию токаря, однако чаще возится с сантехникой – здание было выстроено в тридцатые годы, а трубы меняли в начале шестидесятых. Следователь отправился на поиски Ватутина – вахтер так поусердствовал, что даже выдал ему запасной ключ от комнаты токаря – сантехника:
– Либо он там валяется, либо где-то в подвале сидит. А может, ушел. Черт его знает! Вы его подовдите, сам явится.
Следователь прошел по длинному темному коридору. Его обогнал пухлый чернявый ребенок на трехколесном велосипеде. Велосипед на ходу неимоверно визжал и скрипел, так что скулы сводило. На кухне что-то шипело и шкворчало, запах был тошнотворный. Над сковородой суетилась миниатюрная вьетнамка в розовой маечке и блестящих лосинах. «Почему если кривоногая – то обязательно в лосинах? – меланхолично подумал следователь. – А местечко-то душистое. Аж голова кругом идет! Селедку она жарит, что ли?! Сплошной Вьетнам. Немудрено, что Ватутин спился, у этих всегда водка в продаже». Коридор упирался в заколоченную дверь – запасной выход, как значилось на треснувшей черной табличке. Комната Ватутина располагалась рядом с этой дверью.
Следователь постучал. От каждого стука хлипкая фанерная дверь содрогалась, будто ее выбивали. А выбивали ее, как видно, не раз. В конце концов, следователь заметил клочок бумаги, торчащий из замочной скважины. Развернул и прочел сообщение с ужасающими ошибками: «Преду в шесть». Время подходило к шести, но он мало надеялся на точность Ватутина. Отпер дверь, причем долго пришлось ловить бородкой ключа вихляющийся замок – тот заваливался то вправо, то влево.
Комната выглядела примерно так, как он и ожидал. «Алкогольный стиль» был выдержан до мелочей. Немытые лет пять окна. С внешней стороны – решетки. Ненужная роскошь – красть было нечего. Две кровати, одна без белья, другая с каким-то подобием одеяла. Стол – ничем, кроме мусора, не покрытая плита ДСП на четырех стальных ногах. Стенной шкаф без дверей, вместо них – веселенькая занавеска на веревочке. Он отодвинул занавеску, и ему чуть не стало дурно. Видимо, на одной из полок когда-то закончила свои дни селедка и труп никто до сих пор не прибрал. Пара стаканов, огромная черная сковорода, погнутые вилки, пожелтевшие от древности кеды, синяя рубашка, аккуратно сложенный пиджак, мочалка, воткнутая в банку с мыльной водой. Все вперемешку, общая стоимость имущества – рублей пять. Из остальных вещей в комнате фигурировали только окурки.
Он прошелся по комнате, отметил фотографию Ольги – без рамочки, пришпиленную булавкой к обоям. Снимок недавний, цветной, любительский. Ольга улыбалась, довольно натянуто, накинув на плечи какое-то диковинное красное одеяние. «Все-таки они общались». – Следователь остановился, разглядывая лицо девушки, но тут кто-то заскребся в дверь, и после недолгой борьбы с замком в комнате появился хозяин.
– А я тут в душевой был… – забормотал он. – Мне сказали – милиция?!
Балакирев подтвердил, что он и есть представитель закона. Представился, попросил разрешения взглянуть на документы. Ему предъявили потрепанный паспорт, и он удостоверился, что имеет дело с отцом Ольги. Это был тощий, изможденный человек с пронзительными, близко посаженными глазами. Он выглядел старше своих тридцати восьми – на вид скорее можно дать пятьдесят. Его огромные, темные руки свисали как неуклюжие клешни. Появление милиции его страшно встревожило, он выглядел пришибленным. Ему и в голову не пришло возмутиться, что в комнате хозяйничают в его отсутствие. У этого человека явно не осталось понятия собственности – слишком мало этой собственности у него было.
– Степан Арсеньевич, у меня к вам несколько вопросов. – Следователь вернул ему паспорт. – Да вы бы сели.
Это вежливое предложение напугало хозяина хуже прямой угрозы – тот даже отшатнулся:
– Да что случилось?! Я, кажется, ничего не сделал! И в субботу и вчера – был здесь, меня видели, все могут подтвердить… Я душ чиню уже неделю, мне некогда шляться! Вчера еще велик починил Махмудке. Выпил, лег спать. Ну и что? Пил у себя в комнате. Совсем уже… Кто милицию-то вызвал? Эта, наверное… Галина. Сама же пьет, уже все казенное белье пропила! Кастелянша с…ая!
– Да вы успокойтесь, никто не жаловался. Я по другому поводу пришел. Степан Арсеньевич, припомните-ка – вы дочку давно видели? – перебил его следователь. Тот заикнулся и умолк – такого вопроса явно не ожидал. Потом глубоко задумался. – Степан Арсеньевич, вы меня слышали?
– Да, сейчас. Видел, конечно… Только вот числа не вспомню… Между майскими праздниками и Днем Победы.
Следователь насторожился. Мать Ватутиной утверждала, что Ольга виделась с отцом два года назад – тот сам позвонил, очень просил о встрече, и дочь встречалась с отцом где-то в городе. Вернулась недовольная – тот пришел на свидание пьяный.
– Вы про какие праздники говорите? Про эти?
– Ну да. Про какие же? А что с ней? – забеспокоился отец. – Она же вернулась, так что же шум поднимать!
– А, так вы знаете, что дочка пропадала?
– Как не знать! Меня уж допрашивали.
– А где она была – знаете?
Ватутин отмахнулся:
– Ну, откуда… Взрослая уже. Наверное, парня завела. Она у меня красивая, вы видели? – И с гордостью показал на фотографию Ольги: – Вот! Она мне подарила. Вот как раз, когда сюда пришла.
– И больше вы не видели ее?
– Нет… Да что такое? – уже не на шутку встревожился Степан. – Вы только не впутывайте ее никуда, она хорошая девушка! Вы лучше мне скажите – если она что-то натворила – я сам ей хвост накручу! Отец все-таки! А этому чухонцу на нее плевать, я всегда Алке говорил!
Следователь решился:
– Степан Арсеньевич, я веду дело об убийстве вашей дочери. Убили ее вчера. Нашли в Измайловском парке. Мы пытались с вами связаться, но не вышло. Степан Арсеньевич! Вы понимаете, о чем я говорю?
Вопрос задавался не зря – виду хозяина комнаты был совершенно идиотский – нижняя губа отвисла, глаза сделались пустыми и мокрыми. Неожиданно он опустился на кровать и расплакался – сипло, сгорбившись, так что на худой спине под рубашкой обозначились все позвонки.
– Ой, я не могу! – как-то по-бабьи воскликнул он, поднимая мокрое искаженное лицо. – Олечка… Олечка… Родная… Дочечка моя…
Он долго не мог остановиться, да и не собирался делать усилие над собой. С ним случилась настоящая истерика. Следователь пытался воздействовать на него словом, принес ему воды с кухни. Ничего не помогало. В конце концов, вахтер, заметивший его в коридоре, дал дельный совет:
– А вы ему водки стакан налейте! Сразу захорошеет и разговорится!
– Вряд ли у него есть, – буркнул следователь. – А то бы уж выпил.
– А я ради такого случая найду. Эй, Люська! – Вахтер схватил за тощие плечи пробегавшую мимо вьетнамку. – Быстренько – чекушку! За счет фирмы!
Вьетнамка с ненавистью покосилась на него, однако вынесла из своей комнаты бутылку. Лекарство в самом деле произвело эффект. Степан Аркадьевич жадно выпил – без помощи стакана, просто содрав жестяную крышечку. Последние глотки делал уже будто через силу. Поставил полупустую бутылку на пол, закурил. Будто впервые увидел следователя:
– А… Чего вам?
– Помните, о чем мы говорили? – раздраженно спросил Балакирев. Он тоже закурил. – Вы должны нам помочь. Сами сказали – дочка была у вас в начале мая. Зачем она приходила? О чем вы говорили? Вспомнить-то можете?
Степан Арсеньевич жадно затянулся и аккуратно загасил окурок о подошву ботинка. Он действительно стал говорить отчетливей и чище. Пока Ватутин был трезв, казалось, что у него дефект речи.
– Зачем пришла? Денег просить! – выпалил он. – Подгадала к получке. Я регулярно зарплату получаю. У нас не задерживают.
– Зачем ей были нужны деньги?
– Ну, зачем? На что-то там… На туфли, что ли. – Он дернул щекой и достал из пачки еще одну папиросу. – Эта чухна разве даст девчонке на туфли?
– Вы про ее отчима говорите?
– Про него. Родной дочке – все что хотите! А моей – шиш!
– Это Ольга так сказала?
– А то бы я сам не понял! Я дал ей четыреста рублей. Больше уж никак не мог. Она сказала – отдаст, но я разве взял бы?! Никогда! Так и сказал – бери, это тебе подарок.
– Вы с ней о чем, кроме денег, говорили? – Следователь украдкой достал записную книжку и черкнул «400 руб. у отца на туфли. Туфли проверить». Тот этого не заметил. Глаза у него затуманились, он мял папиросу грубыми коричневыми пальцами. Молчал. Потом неожиданно всхлипнул, передернулся и закурил.
– Она посидела у меня… Недолго, правда. Жаловалась, что в институт трудно поступить без денег. Что в театре каком-то играет. Я еще хотел сходить посмотреть, потом подумал – ну его, не пойду… Только опозорю ее. Думаете, я не понимаю, что я ее позорю? Знаю! Такой папаша… Конечно, чухна куда как лучше. Тот непьющий, чистый такой… Как хряк-медалист. И такой же гордый. Я, мол, царь, вы все – говно! Фамилия у него знаете какая?
Следователь сказал, что знает. Он поинтересовался – не жаловалась ли Ольга на отчима. Может, были какие-то конфликты?
– Она не пожалуется, – нежно и слезливо произнес отец. – Она не такая… Была. А, черт!
Он допил то, что оставалось в бутылочке. Покосился на следователя:
– Погодите… Откуда у меня бутылка? Это я вашу пью, что ли? Ладно, я сейчас сбегаю, куплю…
Следователь усадил его на место:
– Потом купите. Все равно пить не буду, я на работе. Вы с дочерью часто виделись?
– Да нет… Совсем не виделись, – с прежней слезливой интонацией запричитал тот. – Ее против меня настроили. Алка и этот ее боров. Ну, конечно! Я ж по-немецки не умею… Куда мне!
В конце концов он довольно связно пояснил, что в начале мая дочка явилась к нему после двухлетнего перерыва. И кстати, просила ничего не рассказывать маме.
Читать бесплатно другие книги:
