Скиталец Ковальчук Игорь

Глава 3

– Да, – протянула Серпиана, глядя в огонь. – Бревнышко почти прогорело, пламя угасало, колода рассыпалась углями, дающими устойчивый и сильный жар. Девушка пристроила в центр кострища котелок с остатками похлебки. – Только откуда ты это узнал?

– Из Франции в Тир прибыл гонец. Он был на одном из этих кораблей и, понятное дело, видел все сам. Я прочел его память.

– Ты уже многому научился… Еще год назад смотрел на меня растерянно, когда надо было мысли читать, а тут – память… А что еще ты узнал?

Дик пожал плечами:

– Только то, что король в плену. Гонец ведь и сам узнал об этом из третьих рук.

– И что ты собираешься делать? – спросила она опасливо.

Молодой рыцарь слегка улыбнулся:

– Я буду выручать из плена своего короля.

Девушка долго молчала. Она помешивала остатки похлебки в котелке, потом придвинула его к себе и стала есть медленно и церемонно, словно на приеме у короля.

– А зачем тебе это нужно? – наконец спросила она.

– В каком смысле?

– Зачем тебе нужно спасать Ричарда?

– Как зачем? Он мой король.

Еще одна пауза, уже покороче. Серпиана придвинула ему котелок, в котором вот-вот должно было показаться дно, протянула ложку.

– Ты ничем не привязан к этому миру, Дик, – сказала она тихо. – Мы с тобой можем уйти туда, где твой король просто не сумеет дотянуться до тебя. В иной мир он и носа не сунет, куда уж ему. Там мы с тобой обретем новую родину. Что тебя здесь держит?

– Я ничем не привязан к своему миру? – воскликнул он. – А ты? Разве ты не мечтаешь вернуться к себе на родину?

– Мечтаю, – прошептала она. – Но раз речь зашла о родине, то я повторю вопрос: при чем здесь король? Зачем его спасать? Пусть выкарабкивается сам, как хочет.

– Он – мой король. Я приносил ему присягу.

– Разве ты лично ему приносил присягу? Ты клялся любому королю, который будет сидеть на его месте. Ты клялся трону. А затруднения короля – дело самого короля.

– Я клялся…

– Он – очень плохой король! Просто отвратительный.

Дик поскреб подбородок. Он не брился уже больше недели, – а где здесь, в глуши, найдешь хотя бы сносного цирюльника? – и уже успел отрастить маленькую бородку.

– Возможно. Но – не самый плохой. Впрочем, даже это не имеет значения. Он – мой отец.

Серпиана поджала губы.

– Хорош отец. Он даже не знает об этом, не так ли? И матушку твою он не спрашивал, хочет ли она от него рожать. У меня на родине подобное поведение не одобряется. А виновному потом всю душу выматывают. Или делают что-нибудь похуже.

– Кто выматывает?

– Родственники.

– У Алисы Уэбо, урожденной Эшлии, не было таких родственников, которые могли бы вымотать душу сыну короля, – мрачно ответил Дик. – А у Этельвольда Уэбо и вовсе нет никаких родственников. Но это не имеет значения. Мне плевать, какой Ричард отец и король. Я клялся, и выполнить клятву нужно не кому-то, а мне. Мне самому. Только это имеет значение.

Она опустила глаза, больше не смея возражать. На миг ей показалось, что из его глаз на нее взглянул отец, глава Дома Живого Изумруда, который был и остался для нее самым лучшим в мире мужчиной… Впрочем, не только в мире – во вселенной. Она никогда не думала, что встретит человека, который станет для нее так же дорог, как отец, которого она будет так же уважать и так же любить…

Глава рода всегда говорил ей: «Неважно, что думают остальные. Главное – всегда поступать так, как требует твое сердце. Только совесть – твой судья. Клятву нужно сдерживать всегда и везде, но не потому, что кто-нибудь может узнать о твоем бесчестье. А потому, что иначе и быть не может».

Она все-таки взглянула ему в глаза.

– Да, конечно. – Голос девушки звучал устало. – Если так, то, конечно, ты должен спасти своего короля. Если я смогу чем-то помочь тебе…

– Я надеюсь на твою помощь.

– Итак, что же ты решил? Отправляемся в Италию?

– Сперва на Кипр. По твоему совету искупаюсь в источнике и приведу себя в порядок. Как я понимаю, если б не этот источник, я не смог бы справиться с Далханом?

– Само собой. Источник напитал тебя силой, а поскольку ты в первую очередь проводник, то есть способен накапливать в себе больше энергии, чем любой другой маг, тебе было чем сопротивляться.

– Значит, надо обновить запас. Потом заглянем на Италийскую Сицилию. А потом, пожалуй, мы с тобой отправимся в Истрийскую марку. Это не сама Италия, это рядом. Владение, граничащее с Венецианской республикой и Веронской маркой. Думаю, там мы сможем добыть самые свежие новости.

– Надеюсь…

– А теперь ложимся. Утром на Кипр отбывает корабль. – За последние несколько дней манеры Дика изменились, он стал похож на знатного человека, привыкшего распоряжаться и встречать повиновение. Его спутница не возражала. – Надо с утра пораньше успеть договориться с капитаном. Ты же не бросишь своего скакуна?

Серпиана дотянулась и погладила жеребца по храпу.

– Ни за что, – улыбаясь, сказала она.

– Кстати, – раскладывая плащ на песчаном полупещеры, припомнил молодой рыцарь. – Давно хотел тебя спросить…

– Да?

– Как тебя зовут на самом деле? Не Серпиана же, я прав?

Девушка рассмеялась:

– Что ж… Живем бок о бок уже почти три года. Самое время наконец узнать, а как же зовут девушку, с которой давно спишь…

– Ладно, Ана, я виноват. Признаю. Но теперь-то ты мне скажешь? У тебя ведь есть настоящее имя?

– Конечно, есть. – Она улыбалась и медлила. – Только оно длинное.

– Ну так назови. Уверен, я заучу с первого раза.

– Ну смотри… Ингреи Эмдей Иерел, Геалва Белая.

– Хм… Не так уж длинно. Постараюсь запомнить.

– Это неполное, – улыбнулась она. – Я назвала только личное. А есть еще родовое и два семейных – по матери и по отцу. – Девушка не выдержала и расхохоталась, глядя в его ошеломленное лицо. – Не трудись. Если захочешь, я тебе потом все растолкую.

– Но называть-то тебя как?

– Называй Серпианой. Или, если угодно, Йерел. Мне так привычнее.

– М-да… Где уж освоить все это за один раз. Я, пожалуй, буду сбиваться. Мне Серпиана удобнее.

– Серпиана тоже хорошо, – тихо сказала она. – Потому что я – последняя в своем роду. Таких оборотней, как я, больше не осталось. Все были на том поле.

Она поскучнела и, повернувшись спиной, улеглась отдыхать. Он чувствовал, что девушка на него нисколько не обиделась, но между ними появилась некоторая напряженность, она леденила его, словно холодный северный ветер.

Наутро они пустились в путь к акрской гавани, оттуда и должен был уйти в море корабль под флагом с огромным красным крестом тамплиеров. Договориться с моряками удалось быстро и сравнительно недорого. Дик назвал свое настоящее имя, и к нему отнеслись, как ко всем рыцарям Креста, возвращающимся на родину, с пониманием и снисходительно. А благодаря кладу Килани и былой щедрости короля Ричарда молодой граф и его спутница могли ни в чем себя не стеснять. На Кипре все еще распоряжались тамплиеры, хотя уже год, как остров по соглашению был передан во владение Ги де Лузиньяна. Возможно, дело было в том, что бывший король Иерусалимский никак не мог набрать денег на выкуп. Тамплиеры его не торопили – остров был богатый, а после показательного подавления мятежа налоги стали платить все.

О бунте и его подавлении все, кто не был коренным киприотом и не испытал этого на себе, говорили с восхищением. Рассказывали, как против огромных толп разъяренных жителей, вооруженных чем попало, без колебаний выступила одна-единственная сотня рыцарей Тампля – больше их на острове и не было. Закованные в железо, великолепно обученные и вооруженные, они строем пронеслись сквозь толпу. И крестьяне побежали. После этого несложно было справиться с остатками мятежа.

В Лимассоле все ничего не изменилось, разве что с берегов были убраны временные укрепления да пристань надстроена в длину. Здесь грузилось и разгружалось множество торговых кораблей, на ярмарках города вовсю шел торг, жителям было куда нести плоды своего труда, и если б не налоги и подати, они, наверное, даже были бы счастливы.

За деньги здесь, как в любом торговом городе, можно было получить что угодно. Купцы с удовольствием выкачивали из воинов Креста все награбленные ими ценности, словно волновались, как бы в Англию не попало слишком много золота. Дик и Серпиана сняли комнатушку в таверне, и девушка, едва захлопнув за слугой дверь, с облегчением принялась переодеваться в платье – последнее сохранившееся во вьюке.

Жених подшучивал над нею:

– Помнится, ты говорила, что в штанах чувствуешь себя лучше.

– Все хорошо в меру, – ответила она.

Вечером они оба покинули город и углубились в сады расположенные к востоку от людских жилищ, и примыкающие к лесу у подножия горы. Оттуда уже можно было докарабкаться до вершины. Шли пешком, оставив коней на конюшне при постоялом дворе.

В садах – одичавших, должно быть, давно лишенных ухода, – бесновалась поздняя весна. Солнце еще не село за горизонт, и в красноватом свете ароматная метель, состоявшая из яблоневых и грушевых цветков, казалась чем-то неправдоподобно-прекрасным. Затаив дыхание, смотрел молодой рыцарь, как его невеста, изящно подобрав подол, ступает по бело-розовой земле, овеваемая ветром, несущим тысячи душистых лепестков, как оборачивается и вопросительно улыбается в ответ на его ошеломленный взгляд. Она походила на принцессу из легенды, от красоты которой останавливается сердце, мутится взор, одного слова которой достаточно, чтобы покорить, одним взглядом способную погубить мужчину – но он все равно жаждет этого взгляда… Почему похожа? Дик задохнулся. Она и есть принцесса. Она так прекрасна, что у него кружится голова и слабеют ноги…

Молодой рыцарь бросился к ней, взрывая ногами груды невесомых лепестков, крепко обнял, словно боясь, что она сейчас улетит, прижал к себе и стал целовать. Серпиана покачнулась – и они вместе полетели на кучу сухих листьев, оставшихся с осени.

Девушка увернулась и, когда они повалились на землю, оказалась не под ним, а рядом. Дик больно ушиб локоть о камень, но отметил сей факт лишь краем сознания. Он ожидал, что Серпиана даст ему пощечину за столь грубое нападение – характер у девушки был независимый, это давно уже стало понятно, – но вместо этого она гибкой, подвижной рыбкой приникла к нему, обняла и стала ласково гладить по лицу и плечам.

– Я тебя тоже люблю, – прошептала она, хотя рыцарь-маг не произнес ни слова. Он молча целовал ее глаза.

– Ты не обиделась? – тихо спросил он чуть погодя.

– Нисколько. – Серпиана покосилась на него с вызывающей улыбкой. – Я знаю: вы, мужчины, по-другому не умеете выражать любовь… – Она помолчала. – Может, все-таки пойдем?

Сквозь тонкие, как кружево, ветви деревьев с неба просачивалась ночь. Она сгустила туман, наползающий с далекой реки, принесла с моря прохладу, которую привыкшие к местной жаре люди могли бы, пожалуй, счесть холодом. В глубине души Дик тосковал по Корнуоллу, по расцветающим весной яблоням и вишням, по запахам распаханных полей и вкусу хлеба, смолотого па каменных жерновах мельницы, что была лишь десять лет назад построена в Уэбо. Украдкой поглядывая на Серпиану, бесшумно пробирающуюся по чахлому леску в двух шагах от него, он представлял ее, поднимающуюся по корнуолльским скалам, собирающую вишни в плетенную из лозы корзинку или пекущую хлеб в огромной печи, поставленной рядом с донжоном… Впрочем, если это будет донжон герефордского замка, то хлеб будут печь служанки, а она – лишь присматривать.

Границы источника начинались у подножия горы. Здесь уже мерцал воздух, наполненный энергией больше, чем обычно, чахли деревья и неохотно росла трава. Только мох по-прежнему покрывал серые скалы плотным зеленым ковром; его, пожалуй, стало даже больше, чем раньше. Но, как известно, мох да еще грибы охотнее всего впитывают в себя чужую энергию. Дик наклонился, потрогал его ладонью и с улыбкой сказал Серпиане:

– Его теперь можно использовать как артефакт.

– Кого?

– Мох.

– Хм… Разве что очень слабенький артефакт, – ответила изумленная необычной идеей девушка. – Да и зачем?

– Низачем. Я просто так сказал.

Он шел, вспоминая, как в первый раз поднимался сюда магической тропой, сократившей путь до одного шага. Трагерна, молодого ученика Гвальхира, который теперь обретается неизвестно где, всегда тянуло к масштабный действиям. Это по его настоянию тогда Дик ненадолго остановил время – чтобы успеть сделать друиду посох и вернуться к берегу, к спрятанному в кустах кораблю. Теперь, кое-что узнав и поняв, Дик осознал, что поступать так не следовало. Но, впрочем, было поздно. Своим деянием он оповестил всех магов своего мира и всех окружающих миров, что стоит на вершине горы близ Лимассольской бухты, на собственном источнике, и собирается шалить дальше.

«Ты же и тогда это понимал, – упрекнул он сам себя, но сразу поправился: – Почти понимал. Не понимал, но чувствовал. И хотел спровоцировать Далхана. Думал, что это правильнее, чем каждую минуту ждать нападения из-за спины. Ну дождался. Спровоцировал. Лучше тебе стало?» Молодой рыцарь долго размышлял над этим вопросом, но потом все-таки пришел к выводу, что да, лучше.

Не зря говорят, что практика – самая надежная форма обучения. После гонки по мирам и настоящей, без поблажек, схватки с врагом Дик многому, очень многому научился. Он чувствовал, насколько увеличились его силы, сколь многое он понял, на что сделался способен – и заодно как он слаб по сравнению с Далханом, по сравнению с тем, на что он будет способен когда-нибудь. И как много ему еще предстоит освоить и выучить.

Он с готовностью пообещал себе, что уж теперь возьмется за дело всерьез.

Серпиана скользила по склону горы с легкостью лунного луча. Не раз она останавливалась и поджидала мужчину, обдирающего колени о неустойчивый камень или выступ скалы. В какой-то момент ей это надоело, она вынула из-за пояса моток веревки, развернула его – и обратилась в змею. Здоровенное пресмыкающееся зажало конец веревки во рту и заскользило по склону. Вверх.

Дик мгновенно потерял ее из виду. Но через несколько минут девушка как ни в чем не бывало поднялась над выступом далеко вверху и махнула ему рукой.

«Поднимайся, – понял он. В тишине ночи девушка не стала бы кричать. – Все в порядке».

Когда он вскарабкался на уступ, Серпианы там уже не было, но веревка скоро перекочевала выше, и так далее. Они почти не обсуждали этот путь, но Дику было понятно, что демонстрировать силу и снова призывать на свою голову неприятности он не хочет. Серпиана ни о чем его не спрашивала. Она просто принялась помогать ему.

До вершины горы они добрались к рассвету. Небо посерело, потом порозовело на горизонте, края облаков украсились изысканными узорами, в которых можно было рассмотреть и завитки листков, и венчики цветов, и гибкие лианы. Казалось, что весна, изукрасив землю, решила добраться до небес и там тоже зацвели сады. Облачный многоцветный узор менялся каждую минуту, и красотой его нельзя было вдоволь насладиться, как нельзя до дна испить чашу радостей самой жизни. Полюбовавшись морем, постепенно расцветающим под прикосновениями солнца, Дик отвернулся и присел на корточки возле магического источника.

Источник наполнял туман. Густой, словно снег, он пахнул магией и с радостью тянулся к хозяину. Сила признала своего господина и была готова наделить его магической властью. Дик помедлил – и погрузил в туман обе руки.

Сияние ослепило его. На мгновение рыцарю-магу показалось, что он смотрит на свой мир с ошеломляющей, непредставимой высоты. Далеко внизу проплывали облака, и земля была… круглая… Она показалась ему похожей на раскрашенный пряник. Потом зрение замутилось, и он увидел… нет, не увидел. То, что развернулось перед его внутренним взором, невозможно было видеть.

Он воспринял сразу множество миров. Они предстали перед ним рдеющими узкими полосами, собирающимися в пучок и истекающими бледным мерцанием на фоне черной бездны, пронизанной острыми иглами света. Титанический султан, словно страусовые перья на ветру, покачивался, рассыпая вокруг себя живые подвижные искры, завивался в спираль, которая время от времени замыкалась сама на себя. Не сосчитать, сколько нитей составляют этот султан.

Но и это видение стояло перед его взглядом лишь несколько мгновений. Потом он увидел систему миров, но не как спираль из перепутанных нитей, а в образе кругов, перекрывающих друг друга. Эти круги были пронизаны неисчислимыми магическими каналами и канальчиками, узлами, от которых расходились узкие, как лучики, полоски, и потоками. Дику казалось, что достаточно сделать лишь один шаг, чтобы оказаться в любом из миров, и в то лее время теперь он чувствовал, насколько это сложно – попасть из мира в мир. Сколько энергии поддерживает каждый из них – подумать страшно. Человеку, какими бы способностями он ни обладал, опасно даже касаться этой бешеной энергии – он немедленно развоплотится.

Источник, до которого рыцарь-маг дотянулся рукой, был лишь незначительной точкой на ткани вселенной. Но одновременно – неотъемлемой ее частью. Положив ладонь на светящийся «стебелек» силы, который связывал источник с единой энергетической системой, Дик потянул на себя ниточку, осторожно сделал петельку – и накинул ее на ближайший силовой узел. Издалека, опасаясь даже приблизиться, где уж там касаться. Накинул – и затянул. Он и сам еще не до конца понимал, зачем это делает, и догадался лишь тогда, когда разорвал контакт с источником и поднялся на ноги.

Контакт он разорвал, но понял, что теперь при необходимости сможет дотянуться до «своего» источника из любого уголка мира, даже из другого мира, если понадобится. Теперь ему не нужно было жить на Кипре, чтобы пользоваться всей этой силой, достаточно просто найти какой-нибудь приличный магический канал. В какой-то момент ему захотелось отправить послание Далхану Рэил – при необходимости его обиталище можно было найти, – что-нибудь забавное, вроде рожицы с высунутым языком. Но он передумал.

Дик обернулся к девушке – той не было. Рядом на камне свернулась кольцом змея с черной чешуей и посматривала на него выжидательно.

– Хочешь, и тебя искупаю? – спросил он, показывая на выемку, полную поредевшего тумана.

Змея отпрянула вбок, свернулась плоской пружиной, напоминающей жиденькую бухту каната, выставила голову на длинной шее, изогнутой вопросительным знаком. Подумала. Неловко кивнула.

– Так превращайся. Или тебе так удобнее?

Кивок.

– Ну, ползи.

Отрицательное покачивание плоской головки, но сравнению с телом кажущейся совсем игрушечной.

– Мне что же – на руках тебя тащить?

Кивок.

– Родная, да я тебя боюсь. Ты же меня задушишь…

Змея смотрела бесстрастно, без выражения, но он и сам почувствовал, что говорит глупость. Пожал плечами, сделал к ней шаг, примерился.

– Я тебя не подниму. Ты тяжелая.

Кивок. Бесстрастное тихое шипение, которое почему-то показалось Дику насмешливым.

Он поднатужился и поднял Серпиапу с камня.

Змея и в самом деле оказалась тяжеленной. Девушку в человеческом облике он поднимал с легкостью. Гибкая и стройная, в объятиях она казалась ему пушинкой. А эта змеища, похоже, была весом с доброго кабана. Но с женщинами не спорят, особенно когда они в обличье змеи. Спотыкаясь, молодой рыцарь доволок Серпиану до выемки и попытался ее туда уронить. Но гибкий хвост в мгновение ока обвился вокруг него, и в туман они упали оба.

Такого Дик никогда еще не видел и надеялся больше не увидеть. В одно и то же мгновение он сжимал в объятиях и огромную змею, и прелестную обнаженную девушку, и какое-то упругое средоточие энергетических полей, своеобразный кокон. Он видел, что светлые полосы, которые соединяли между собой энергии разных цветов, кое-где перемежаются с темными, и тут же понял, что они – след неумелого возрождения. С внезапным ужасом он сообразил, что почти три года его любимая находилась в теле, возрожденном лишь наполовину. В друидической диаспоре Озерного Края он слышал рассказы о живых мертвецах. Вернее, живыми их нельзя было назвать. Жалкое подобие жизни…

И это подобие жизни, это нелепое существование было ее уделом, и по его же собственной вине… Дику стало стыдно. Одновременно в нем вспыхнула яростная досада на друидов, которые могли же сказать, что с Серпианой что-то не так. Он осадил себя замечанием, что далее Гвальхир мог ничего не заметить просто потому, что не присматривался к девушке. Зачем? Она не враг, она необычное существо из другого мира, ее не хотелось обижать.

Чувствовала ли девушка, что с ней что-то не так? Наверняка чувствовала. Недаром же магия подчинялась ей лишь наполовину, а знания возвращались постепенно, и до сих пор она не могла точно сказать, все вспомнила или нет. Он заключил ее в объятия с особенной нежностью и стал осторожно поглаживать обмякшее, дрожащее тело. Под его ладонями медленно и неуверенно пропадали полосы темного, а светлые начинали играть всеми оттенками зеленого и желтого. Казалось, что зачахнувший было цветок снова оживает, расправляет листки, поднимает венчик – и возвращается к солнцу, рожденный заново.

А потом он понял, почему она медлила. Под его ладонями дрожало, открытое его воле, не только сплетение энергий ее тела и магическая ткань сознания, но и мысли, чувства, нежные, как рассветное видение. То, что составляет саму душу, трепетную индивидуальность человека, было открыто перед ним – только взгляни. Но Дик, поколебавшись, отвернулся. Это все равно что коснуться ладонью усыпанной блистающими капельками паутинки, которая тут же прилипает к коже бесформенными комками. Он не хотел лезть в ее душу, тем более сейчас, когда она настолько в его власти. Рыцарь-маг понимал, что в этот момент может сделать с ней – ее телом, магической силой и душой – все, что угодно.

Соблазн оказался огромен. Тем более он был горд тем, что устоял.

Он вынес ее из выемки на руках, на этот раз в человеческом облике, одетую в лохмотья. Находясь в средоточии Силы, она несколько раз меняла облик, да гак стремительно, что ее человеческая одежда треснула по всем швам и разлезлась. В закатном солнце ее обнажившаяся кожа была подобна перламутру изысканной раковины из таинственных глубин морей, откуда ее извлек отважный ныряльщик… В закатном? Посмотрев на небо, Дик убедился, что уже вечер.

Так же, как когда они вышли из кольца лимассольских стен, свет солнца, похожего на темно-желтый бриллиант, через который человек смотрит на лампаду, заливал осыпающиеся сады. Ветер нес лепестки – еще на пару дней должно было хватить этого бело-розового великолепия, потом наступит время другой красоты. Море в чешуйках расплавленной бронзы дышало, словно живое, прибой разбивался о скалы и уходил обратно осколками волн.

Он положил ее на мох, и девушка обняла его. Ее губы были необыкновенно теплы, и, вспомнив, какими холодными казались ему ее прикосновения, он порадовался, что не пожадничал и сделал все как надо. У него мутилось сознание от усталости, холодный пот выступал на лбу, к горлу подкатывала тошнота – отчего было особенно стыдно, – но он не желал этого показывать. Серпиана ласкала его, а ему больше всего хотелось закрыть глаза и заснуть еще на годик.

Она прижималась к нему, потом вдруг нашарила его ладони и приложила их к своей обнаженной груди, помяла холодные пальцы. Он почти терял сознание.

Ее ароматное дыхание тревожило его волосы.

– Ты надорвался, верно? – прошептала она. – Я чувствую. Отдохни… Отдохни…

А больше он не слышал ничего. Его унесло в небытие, вязкое, как смола, где не было снов, а только усталость.

Он не думал, что проснется утром, но тем не менее проснулся – слабый, как младенец, с ноющей, колкой, как еле, болью в груди, с плывущими перед глазами цветными пятнами – но живой. Даже близость источника не помогла ему ничем, наоборот. При попытке зачерпнуть оттуда энергии Дик едва не потерял сознание, как глупая барышня, и решил больше так не позориться.

Серпиана хлопотала вокруг него с ненавязчивой и мягкой заботливостью. Она устроила его на мху, а когда он очнулся, уже ждала его пробуждения с ободранной тушкой какой-то птицы. Протянула ему:

– Ешь.

– Это? – Он с недоумением взглянул на сочащееся кровью мясо. – А приготовить?

– Где, чем и из чего я, по-твоему, должна развести костер? – невозмутимо спросила она. Обвела свободной рукой вершину приземистой горы, где был только мох – и ни единой веточки. – А заодно придумай, в чем это можно приготовить.

Он посмотрел на нее, стоящую перед ним практически обнаженной, но без всякого смущения, а потом на голые камни, которые их окружали.

– Ну я понимаю, но… Но не могу же я есть сырое мясо.

– А ты пробовал? – лукаво спросила она, отрывая у птицы одну из ножек.

– Только рыбу, – признался он. – Однажды.

– Птица довольно нежная. Попробуй. Всяко лучше, чем сидеть голодным.