Рыцари рейха Мельников Руслан
– Я? Брошу? Да что ты несешь?!
– А узнаешь ты скоро. Как призадумаешься крепко, так все сам и поймешь. И не видать нам более былого счастья.
Бурцев остановился перед женой:
– Значит, так, Аделаида. Не знаю уж, что ты там себе вбила в свою прелестную головку, но какая бы беда ни приключилась…
– Ох, не зарекайся, милый, не надо. И не сердись. Пожалуйста…
В сенях громыхнули дверью. Послышались быстрые шаги. Туды ж растуды ж! Никого и никогда здесь не научишь стучать, прежде чем войти!
А в горницу, громыхая железом, уже вваливался Освальд Добжиньский. Дверь за собой шляхтич не прикрыл. Стало свежо, потянуло сквознячком.
Бывший польский рыцарь-разбойник, а ныне знатный дружинник князя Александра, скалился во весь рот. Высокий, длинноусый, краснощекий он, казалось, наполнил собой и запахом ранней осени всю просторную избу.
– Тю! Агделайда, да ты никак плачешь? Обижает тебя твой Вацлав? Ты, ежели что, мне сразу говори – я его на поединок вызову.
– Чего надо? – оборвал неуместное паясничанье Бурцев.
– Мне – ничего, – отозвался тот. – А вот к супружнице твоей гость желанный явился. Так что возрадуйся, княжна и утри слезки-то!
– Гость? – малопольская княжна в изумлении воззрились на пана Освальда.
Бурцев нахмурился. Здрасьте-пожалуйста! Только гостей им сейчас не хватало! Не ждем, вроде, никого
– Кто таков? Что за гость? Откуда?
– Монах странствующий. Ажно из самых святых земель идет. К тебе, Агделайдушка, просится.
В заплаканных глазах Аделаиды промелькнул интерес. А что, может, и вовремя незваный гость пожаловал – глядишь, и отвлечет княжну от неведомых тягостных дум…
– И чем же я могу помочь святому отцу? – спросила она.
– Весточку он тебе принес, Агделайда.
– Весточку? – Полячка смахнула слезу. – От кого?
– От братца твоего! От Болеслава…
– От Болеслава?! Не может быть!
Аделаида вмиг просветлела лицом. Захлопала в ладошки. Радовалась сейчас княжна ну совсем как прежде!
– Не может? – Освальд лукаво подмигнул. – А вот глянь-ка сюда. Это монах тебе просил передать.
На ладони добжиньца лежал крестик. Маленький, серебряный, неброский, но изумительно тонкой работы. Знаком был Бурцеву этот крестик. Точнее, не этот – другой, точная его копия – тот, что носила на шее Аделаида.
– Пилигрим в Кракове побывал, – объяснял Освальд. – Князь малопольский Болеслав Стыдливый с супругой своей венгерской княжной Кунигундой Благочестивой приветили паломника, обласкали, да при дворе оставили. Молва-то их самих чуть ли не святыми сделала, так что тут дело понятное. А недавно до Болеслава дошли от купцов слухи, будто в новгородских землях при славном витязе Вацлаве живет дочь Лешко Белого. Измучился братец твой, Агделайда. Хотел сам в гости ехать или посольство снарядить, как полагается, да опекун его – дядя Конрад Мазовецкий – воспротивился.
Старик Конрад – известный немецкий прихвостень. Русичей на дух не переносит, и юному князю Болеславу без ведома своего шагу не позволяет ступить. Ну а паломничек в благодарность за приют и хлеб-соль вызвался помочь княжескому горю: тайком от Конрада отправился вызнать, верно ли люди говорят, а коли верно – так и весточку передать пропавшей сестрице от братца. Ушел странник из Малопольских земель тихо, незаметно: одинокий пилигрим – это ведь не княжеское посольство с дружиной. Ну, и с божьей помощью добрался до Пскова.
Подробностей Аделаида не слушала. Взяла крестик с руки рыцаря, сняла с шеи свой. Оба были схожи – один в один!.
– Да, это крест Болеслава, – княжна улыбалась – Вацлав, я хочу поговорить со святым отцом.
– Не возражаю, – пожал плечами он.
В самом деле – пусть скорбящая незнамо о чем супруга получит хоть какое-то утешение. Бурцев всадил раму с бычьим пузырем на место, кивнул добжиньцу:
– Пойдем-ка, Освальд, кликнем пилигрима.
Долго искать паломника не пришлось Вон, стоитл у крыльца в плотном кольце дружинников. Монах улыбался, вроде бы демонстрируя приязнь, но глаза латинянина оставались холодны. Да, улыбка та – для виду, для отвода глаз. В глубине души католический падре, видно, все же, не жаловал сторонников византийской «ереси» и был в своих убеждениях непоколебим.
Бурцев протолкался поближе, прислушался. Пилигрим вещал что-то о Гробе Господнем и чудесах Святой Земли. Но вещал осторожно, стараясь обходить острые межконфессиональные вопросы и не будоражить чужую паству. Дипломат, однако… И – удивительное дело – по-русски латинянин говорил вполне сносно.
Да и вообще странен был странник. Кряжист, будто гном, в кости широк. Плотный, но не толстый – не жирком, как иная монастырская братия, а мясом оброс. Привычного для многих клириков брюшка – нет и в помине. Аскетической худобы и изможденности тоже не заметно. Зато из-под широких одежд нет-нет, да и вынырнет рука, осеняющая на католический манер крестом покатую грудь. Мускулистая, крепкая рука – такой не крестное знамение творить, а секирой махать, да чтоб поувесистей…
Если б не выбритая макушка и монашеская ряса, Бурцев ни в жисть бы не подумал, что перед ним – святой отец. Бывший омоновец обшарил гостя глазами. А то мало ли… Знавал он однажды монахов, прятавших под рясами «шмайсеры». В Кульме два года назад те монахи такого переполоху наделали… Но нет – этот пилигрим мирный: ни пистолета, ни автомата, ни иного оружия из-под заляпанных грязью одежд не выпирало. И кольчужка под рясой, вроде, не звенит. Простой деревянный крест на груди, четки на запястье, да небольшая походная котомка на сучковатой палке-посохе, что прислонена к крыльцу – вот и весь багаж.
– Эй, падре, – окликнул он гостя.
Монах оборотил к Бурцеву лицо. Все та же фальшивая улыбка, все тот же неприязненно-острый взгляд пронзительно серых глаз.
– Отец…
– Бенедикт, – смиренно склонив голову, представился странник.
– Отец Бенедикт, милости прошу в дом.
Котомку гостя он внес сам. Заодно ощупал содержимое узелка. Ничего опасного: тряпье, да, может, харчи какие. Бурцев расслабился. Что он, в самом деле, прибодался к монаху? Человек услугу оказал – привет Аделаиде от краковской родни привез, а он все подвох ищет.
Глава 11
Наскоро накрыли стол – благо, на службе у щедрого князя было чем. Аделаида первым делом испросила у пришельца из Святой Земели благословения, а уж затем насела с вопросами. Монах отвечал спокойно, торжественно и неторопливо. Говорил много, но все больше о Божьем промысле, нежели о житье-бытье в Краковских землях. И демонстрировал при этом знание не только русского, но и польского языка. Бурцев слушал, мотал на ус. Как выяснилось, побитое, потрепанное татарами при Легнице и русичами на Чудском озере тевтонско-ливонское братство утрачивало былое влияние на Польшу. Даже братец Аделаиды, несмотря на тихий нрав, начинал задумываться, так ли уж необходима ему дядина опека, в значительной степени опиравшаяся на орденские мечи.
Дальше гость долго и занудливо разглагольствовал о добродетелях Болеслава Стыдливого и Кунигунды Благочестивой. Потом рассказывал скучные сказки о Святой Земле. Бурцев, к слову, поинтересовался насчет Хранителей Гроба, смутные и противоречивые слухи о которых доходили до Руси.
– Есть такие, – скупо ответил странник-богомолец. – Новый немецкий орден. Уж года два действует. А больше о нем, собственно, и сказать нечего.
Постепенно темы для разговора иссякли. Аделаида однако прощаться не спешила. Все поглядывала искоса на мужа, мялась… Наедине хочет побыть со святым отцом? Ладно, чего уж там, пусть пообщаются. Извинившись перед гостем и сославшись на занятость, Бурцев поднялся из-за стола, вышел.
Как только в сенях стукнула дверь, Аделаида бухнулась на колени. Поймала руку монаха, прильнула щекой, всхлипнула:
– Святой отец, Господом молю – спаси, помоги советом! Мочи нет терпеть!
Бенедикт нахмурился.
– Встань, дочь моя.
Пилигрим поднял княжну, усадил на лавку подле себя, огладил русые волосы полячки, чуть приобнял сотрясающиеся в беззвучных рыданиях плечи. Успокоил…
– Теперь говори, что гнетет тебя?
– Камень, отец Бенедикт. Тяжкий камень на душе лежит. И супругу милому о том сказать боязно.
– Прелюбодеяние?
Она отшатнулась.
– Как можно? Вацлава своего я люблю всем сердцем. И никто более… – Аделаида запнулась, вспомнив Фридриха фон Берберга.
Покраснела густо. Добавила:
– Теперь мне более никто не нужен. А горько мне от бессилия собственного чрева. Бесплодна я, святой отец. Не могу подарить мужу ни сына-наследника, ни дочь. Пока Вацлав вопросов не задает – мужчины о таких вещах задумываются не сразу. Ну, а как дознается он, что тогда будет? Бросит ведь меня Вацлав. Кому немощная жена нужна?
Монах молчал, размышляя. В холодных серых глазах паломника отражался испуганный взгляд дочери Лешко Белого и блеск невысказанной мысли.
– У Болеслава с Кунигундой тоже нет и не будет детей, – заметил странник. – И они не ропщут. Твой брат и его жена дали обет целомудрия. Они сознательно не предаются плотским утехам, дни и ночи проводя в душеспасительных молитвах.
– Грешна я, святой отец, – вздохнула княжна. – И слишком люблю Вацлава. Не по мне такой подвиг духовный. Ребенка я хочу. И Вацлав – чую – скоро о том заговорит.
– А твой муж? Любит ли он тебя?
Она всхлипнула:
– Пока – да. Что будет дальше, когда откроется моя женская немощь, – не знаю.
– Любая немощь – не что иное, как наказание за грехи наши, дочь моя, – вкрадчиво заметил отец Бенедикт. – И не одну тебя постигла такая кара.
Аделаида покорно склонила голову:
– То мне ведомо, святой отец. Вон – живой пример перед глазами. Ядвига – подруга моя и сестра названная – в прошлом великая распутница и грешница – тоже бездетна. По доброй ли воле или из-за кары Божьей – не знаю. Но рыцарь ее, пан Освальд, и не желает иметь наследника, покуда не вернет себе взгужевежевскую вотчину или не обретет новую. Да и сама Ядвига не шибко убивается. Но у нас-то с Вацлавом все иначе. Ужель я так сильно прогневила Господа, что…
Рыдания, душившие Агделайду Краковскую, не дали ей договорить. Паломник задумался. Но думал он недолго:
– Может, не твоя в том вина? Может, Господь не желает одаривать наследником твоего мужа? Расскажи, что он за человек? По пути сюда я многое слышал о нем. И, знаешь, некоторые вещи заставили меня насторожиться. Поговаривают, будто Вацлав колдовством и магией привлек под знамена новгородского князя нечистую силу и, якобы, потому русичи разбили ливонских рыцарей на Чудском озере.
Аделаида гневно сверкнула очами:
– Поклеп! Напраслина! Вацлав не имеет ничего общего с нечистым. Это ливонцы фон Грюнингена заключили союз с воинами изломанного креста, лживо именовавших себя небесным воинством.
– Но говорят…
– Мало ли что говорят! Я знаю Вацлава лучше, чем кто-либо другой. Два года назад, после разгрома немцев на озере Чудском, он мне поведал свою историю от начала до конца. Истинную историю, которую прежде от всех скрывал…
Монах прищурился.
– И что же это за история, дочь моя?
Голос паломника прозвучал бесстрастно, холодно и отстраненно. Княжна, спохватившись, прикрыла рот ладошкой:
– Я… я не могу говорить об этом. Вацлав просил. Я дала слово…
Пилигрим давил тяжелым взглядом:
– И все-таки… Если ты испрашиваешь моего совета и если ты, действительно, желаешь докопаться до сути своей беды, я должен хотя бы в общих чертах знать, каков человек, от которого ты ждешь и не можешь дождаться ребенка?
– Он … – Слова Аделаиде давались с трудом. – Он из другого мира… Мира ненаступивших времен… В это трудно поверить и еще труднее понять, но… Ох, нет, простите, святой отец. Я не могу. Это невероятная история. Но в ней нет ничего предосудительного. Это сокровенная тайна моего супруга. Поговорите лучше с ним… Если он сочтет нужным, пусть откроет ее сам. Знаете, я уговорю Вацлава рассказать вам обо всем. Или нет, лучше попрошу, чтобы он позволил мне…
– Не стоит, дочь моя, – покачал головой латинянин. – Этого делать не нужно. Сейчас важно другое: ты уверена, что знаешь о своем муже все? И знаешь истину?
– Да, святой отец. Мы давно не скрываем друг от друга ничего. То есть… – она всхлипнула, положив руку на живот. – То есть почти ничего.
Отец Бенедикт кивнул:
– Что ж, я верю тебе, дочь моя. Если в тайне Вацлава нет греха, тогда нужно искать иную причину твоих несчастий. В каком браке вы живете?
Княжна опустила глаза. Княжна рассказала…
Глава 12
– Вот и ответ на твой вопрос, Агделайда. – Монах смотрел прямо, жестко, неумолимо. – Служитель божий венчал вас под страхом смерти не в храме святом, как положено, а средь глухих куявских лесов. Это грех, ибо ваша разбойная свадьба не угодна Господу. В том грехе часть вины лежит на брате моем, коего вы силой принудили творить обряд, но ваша вина неизмеримо больше. А более всего виновата ты. Потому и покарал тебя Господь, не дав детей и радости материнства.
– Каюсь, святой отец. Но что же нам теперь делать? Венчаться с Вацлавом снова? Я знаю —он не откажет. Ради меня он согласится венчаться хоть в православном, хоть в католическом храме. Ну, я так думаю…
– Дважды под один венец не ходят, – насупил брови странник. Голос его звучал все так же сурово. – А ты уже слишком погрязла в грехе и блуде. Ты испрашивала у меня совета, Агделайда Краковская, дочь Лешко Белого? Так вот тебе мой совет: замаливай, пока не поздно, свои и мужнины грехи в монастырской обители. Коли хочешь, я сам проведу тебя к сестрам, которые…
Она отстранилась. Сказала твердо:
– Нет! В монастырь мне еще рано. Я ведь говорила, что судьба Болеслава и Кунигунды – не по мне. Господь милостив, и я верю – он простит меня за недостойное венчание, ибо венчались мы с Вацлавом хоть и не по всем правилам матери церкви нашей, но по великой любви. Если же не дано мне иметь ребенка, то и Вацлава я терять не согласна. Время, которое нам отмерено для жизни вдвоем, я возьму сполна – до последнего дня. А уж потом… Может быть, потом и придет черед монашеской обители, а покуда рядом муж мой любимый… Спасибо за совет, отец Бенедикт, но коли нет для меня иного пути…
Она выразительно глянула на дверь.
Монах кивнул. Монах подобрел лицом, хотя глаза его по-прежнему обдавали стальным холодком.
– Что ж, есть еще один способ, дочь моя. Верный способ. Если ты сильна духом и крепка верой, то во искупление грехов своих не медля отправляйся в Святую Землю поклониться Гробу Господню. Я знавал немало женщин, чье иссохшее чрево оживало после паломничества к Иерусалимским святыням. Думаю, Господь, видя твое усердие и раскаяние, смилостивится и над тобой тоже. И в великой милости своей простит грех великий. И тебе простит, и Вацлаву твоему.
Агделайда Краковская посветлела. Вновь пала на колени, прильнула устами к крепкой руке странника:
– Благодарю, святой отец! Надежда, что мне подарена…
Рука богомольца вырвалась. Указательный палец поднялся назидательно.
– Уйми веселье и не радуйся прежде времени. Дорога твоя будет нелегкой и долгой. Ибо ты должна смирить гордыню и отправиться в путь, как подобает кающейся грешнице – без свиты, без мужниной или чьей-либо еще защиты, пешком и в убогом рубище.
Полячка улыбнулась в ответ:
– Для меня это лучше, чем провести остаток дней в монастыре. Сколь ни трудна дорога, рано или поздно она завершится. А уж когда я вернусь к Вацлаву, все у нас будет иначе. Совсем иначе. Вот только…
Она задумалась.
– Что тревожит тебя, дочь моя? – спросил латинянин.
– Вацлав ни за что на свете не согласится отпустить меня одну.
– Даже ради спасения твоей и своей души? Даже ради обретения сына или дочери?
– Видите ли, святой отец, мы уже расставались не единожды. И теперь мой супруг боится потерять меня снова. Я хорошо знаю Вацлава – он, скорее, посадит меня под замок, либо сам отправится следом – тайно ли, явно ли. А ведь это не будет угодно Господу?
Отец Бенедикт чуть скривил губы в подобии улыбки:
– Не будет. Но тебе совсем необязательно говорить обо всем мужу. Коли любит – он поймет и примет тебя после возвращения из Святой Земли. А нет – так нужен ли тебе такой супруг? Решайся.
Аделаида, помолчав несколько секунд, кивнула:
– Я решилась, святой отец.
– А я благословляю! Аминь!
Странствующий монах осенил склоненную голову княжны крестным знамением …
– Ох, и не нравится мне этот латинянин. – Сотник Дмитрий еще раз зыркнул на затянутое пузырем окно.
– Что ж так? – Бурцев и сам не отводил глаз от дома. Неспокойно отчего-то было на душе.
– Да уж больно сыто выглядит для калики перехожего.
– Ну, мало ли… паломников из Святой Земли многие привечают. И накормят, и напоят. Не одни ж Болеслав с Кунигундой такие сердобольные.
Дмитрий гнул свое:
– Вон и Бурангулка верно подметил: пехом монах прибыл, а обувка-то не сбита даже, не стерта. Как же он дошел до Пскова, не стоптав подошвы, а? Не по воздуху же перенесся!
Татарский юзбаши Бурангул стоял тут же – цокал языком, качал головой, твердил без умолку:
– Плохой гость, плохой…
– Да уж, конечно, – из последних сил бодрился Бурцев. – Незваный гость – он завсегда хуже татарина.
Никто не улыбнулся.
– Плохой гость… – повторил степняк.
– Моя тоже так думайся, – вставил свое слово китайский мудрец Сыма Цзян. – Не похожая эта путника на божья человечка. Беда можется статься.
– Ну, хватит вам, накаркаете еще!
Блин, сговорились, они, что ли… Вот ведь тоже друзья-соратнички! Вместо того, чтоб успокоить – нервы треплют. Хорошо хоть Освальд со Збыславом и дядькой Адамом не принимают участия в импровизированном слете кассандр. Пока новгородец, татарин и китаец в три голоса грузили воеводу мрачными пророчествами, польский рыцарь, здоровяк-литвин и пожилой прусский лучник оживленно обсуждали новости, принесенные пилигримом из Польши.
– А ты, все-таки, подумай, Василь, – не унимался Дмитрий.
Бурцев поморщился. Да думает он, думает… Не каждый день ведь встречается накачанный, как культурист, паломник. Но крест, даденный Болеславом, снимал с монаха все подозрения. Ну, или почти все. Аделаида подделку раскусила бы в два счета. Да и он сам тоже. Нательный крестик жены Бурцев изучил до мельчайших подробностей. Заметил бы, если б что не так.
Княжна вышла на порог первой. Не вышла – выскочила, козочкой сбежала. Радостная, веселая. От былой кручины не осталось и следа. И все тревожные мысли Бурцева вмиг улетучились. Улыбается Аделаидка – да и ладно! За то странному пилигриму многое простить можно. Эх, выведать бы еще, чем пронял так паломник нашу несмеяну.
Отец Бенедикт со своей котомкой появился следом. Неторопливый, но тоже довольный. Будто кот, слизнувший чужую сметану.
Бурцев попросил Дмитрия:
– Кликни какого-нибудь отрока из молодшей дружины – да посмышленей. Пусть пристроит гостя на отдых.
Добавил, подумав:
– Ну, и присмотрит пусть за святым отцом. Так, на всякий случай.
Новгородец понял. Правильно понял. Кивнул:
– Двух лучших отроков при латинянине поставлю. Глаз с него ребятки мои не спустят.
… А ночью было круто и страстно.
– Милый! Милый! Любый мой!
Только что народившийся молодой месяц тщился заглянуть за мутный бычий пузырь окна, а Аделаида, охладевшая в последнее время ко всем радостям жизни, словно пыталась наверстать упущенное.
– Милый! Милый!… А-а-ах!
– Ну, ты даешь, подруга! – Бурцев, обессиленный и счастливый, едва дополз со смятого ложа до братины с медовухой. – Откуда такая ненасытность-то? Прямо как последний день вместе живем.
В густом полумраке опочивальне воевода не видел, как посерьезнело и погрустнело лицо жены.
Глава 13
– Василь! Вставай! – кто-то яростно тряс его за плечо.
Утренние лучи только-только пробивали муть окна, после бурной ночи не хотелось шевелиться. Постель казалась просторной и уютной. Покидать ее? Неужто придется? Неужто заставят?
– Василь!
Он с трудом разлепил глаза. Проморгался…
Да какого тут происходит?! Совсем сдурели! Бесцеремонно вторгаются прямо в опочивальню княжеского полутысячника! Будят в такую рань без сигнала тревоги! Кто посмел?! Кого тут спустить с крыльца пинком под зад?! Вот ведь мля-размля! Пороть дружинников надо за незнание хороших манер!
– Дмитрий, ты, что ль?
Этот без причины тревожить не стал бы…
– Я. Поднимайся, Василь! Скорей!
– Да тише ты!
Бурцев проснулся окончательно. Правая рука рванула меч из-под ложа, левая торопливо шарила в полутьме по скомканной постели. Новгородец-сотник сопел как паровоз и говорил, не таясь. Не дай Бог, Аделаидку разбудит, напугает.
– Что стряслось, Дмитрий? Поход? Набег? Город штурмуют?
А родного, теплого, разомлевшего от сна тела в ночной сорочке рука никак не нащупывала. Там, где должна бы лежать Аделаида, валялись лишь смятые медвежьи шкуры.
И вот тут-то Бурцева словно из ушата ледяной водой окатили. Вскочил как есть – в исподнем. С мечом в руке. Готовый рубить и кромсать. Куда?! Где?!
– Не поход, не набег, Василь, и не штурм, – хрипел над ухом встревоженный голос новгородского сотника. – Монах! Латинянин!
– Какой монах?! Какой латинянин?!
Бурцев не понимал. Ничего н не понимал. «Куда?! Где?!» – билось в голове. Она ведь засыпала под утро на его плече. И должна спать сейчас вот здесь, на этом самом месте!
– Ну, тот самый, – бормотал Дмитрий. – Пилигрим. Бенедикт который. Сбежал. Ушел по Смоленской дороге с час назад, едва Смердьи ворота открылись.
К едрене матере пилигрима! Аделаида где?!
– Где она?! Жена моя где?!
Брошенный меч звонко грянул об пол. Бурцев двумя руками схватил сотника за грудки, будто тот и никто другой был повинен в исчезновении полячки.
– Пусти Василь. С ним супружница твоя ушла – с монахом этим.
– Как так ушла?!
– А вот так! Вдвоем вышли из города. На рассвете. С первым же купеческим обозом. Агделайда сказала страже, будто хочет проводить пилигрима и получить последние напутствия от святого отца. И…
– И?
– Не вернулась княжна.
– Погоди, а как же сторожа, которых ты к монаху приставил?
– Обоих отроков нашли в гостиной избе, куда определили Бенедикта. Мертвыми нашли, хоть и при оружии. У одного кадык сломан. У другого шея свернута. Напал, видать, нежданно латинянин этот и голыми руками с обоими управился. А уж потом с супружницей твоей встречаться пошел.
Бурцев тяжело опустился на постель. Вот тебе и падре, вот тебе и святой отец! Да, всякое у них с Аделаидой бывало, но чтоб княжну умыкнули прямо с супружеского ложа – такого еще не случалось. Хотя какое там умыкнули – сама ведь пошла. Как за Фридрихом фон Бербергом, что два года назад вскружил голову неразумной девчонке. Правда, сейчас было что-то другое. Сердцем чуял Бурцев – совсем иное сейчас было.
За окном на дружинном подворье уже царил переполох. Бряцало железо, ржали кони, суетились, кричали люди.
– Погоня? – коротко спросил Бурцев.
– Снаряжается, – так же кратко отрапортовал Дмитрий. – Общую тревогу я поднимать не стал. Тебя вначале разбудить решил, да ребят наших, да сотню Алексича.
– Я сам поведу! – Бурцев вскочил с ложа, подобрался. Не время сейчас раскисать.
Оделся быстро – по старой армейско-омоновской привычке. Штаны, сорочка, сапоги. Толстый стеганый поддоспешник. Кольчуга – не утопленная в Волхове неуязвимая фон Бербергова бронь, конечно, но тоже добрый доспех. Створчатые, будто гигантские моллюски, блестящие наручи. Куполообразный шлем с забралом-личиной – вроде княжеского, только без позолоты. Простые ножны на поясе. В ножнах – подобранный с пола меч. Распоряжения Бурцев давал на ходу – сбегая с крыльца.
– Коня мне. Нет, двух. И чтоб у каждого по загонному коню было.
– Стоит ли? – засомневался Дмитрий. – Агделайда с монахом пешком ушли. А купеческий обоз мы и так нагоним.
– А если Бенедикта сообщники дожидались с лошадьми?
Новгородец умолк. Бурцев продолжал:
– Со мной едут только наши.
«Только наши» – значит, старая гвардия – проверенные в Польше, Пруссии, на Чудском озере и под Дерптом ветераны. Надежный костяк всей его полутысячной дружины. Дмитрий молча кивнул.
– Всем быть при оружии. И знаешь, что еще… Скажи Сыма Цзяну, пусть прихватит самострелы-громометы, что выдал князь. И гранату тоже – ну, ту малую булаву, начиненную громом и молниями.
– Даже так?! – удивился Дмитрий. – Хочешь взять оружие «небесного воинства»?
– Да, хочу, – отрезал Бурцев.
Уж очень не нравился ему странный монах, профессионально расправившийся с двумя вооруженными отроками и одной-единственной беседой склонивший дочь Лешко Белого к тайному побегу. С такими «божьими людьми» ухо надо держать востро.
– Гаврила, стой! – Алексича, при доспехе и с булавой, он перехватил у конюшни. – Ты остаешься с гарнизоном. И сотня твоя тоже.
– Да как же, воевода?!
– А так! Пока меня не будет в Пскове – принимай команду над дружиной. Посадника поднимите. И всем быть начеку. Миша, дружок твой, путь помогает —, пешцев на стены выводит.
– Так ведь в дозоре Миша-то, – напомнил Гаврила. – У балвохвальской башни дежурит.
– Значит, без Миши управляйся. Все. По коням!
Глава 14
Небольшой вооруженный отряд с запасными лошадьми в поводу промчался под аркой Смердьих ворот, вылетел на накатанную обозами Смоленскую дорогу и скрылся в лесах по-над рекой Великой.
Новгородец Дмитрий вез воеводский вымпел. Треугольник алой материи бился на ветру. Рядом – в руках татарского юзбаши Бурангула – развевался сигнальный бунчук. Тесной группкой вокруг воеводы-полутысячника и знаменосцев скакали Освальд, Збыслав, дядька Адам и Сыма Цзян. Седельную сумку Бурцева оттягивали «шмайсер» и осколочная граната-колотушка «М-24». Китайский мудрец – единственный толковый автоматчик из всей дружины – тоже вез у седла «МП-40».
Чуть поотстав, следовало сопровождение: четыре десятка русичей и степняков-кочевников – немногие уцелевшие в битвах участники Силезского похода Кхайду-хана. Всего в погоню отправилась неполная полусотня.
Обоз настигли быстро. Расспросили. Узнали у перепуганных купцов: да, видели, да выходили из Смердьих ворот еще двое – странствующий монах-латинянин и красивая, но печальная женщина в рубище. Но оба отстали от обоза – свернули с дороги в лесную глухомань, едва скрылись из виду башни псковского Крома. А куда направились – неизвестно.
Для полноценной облавы людей не хватало. Но и вывести из Пскова всю дружину, оставив город без охраны, Бурцев не имел права. А ну как дерзкая выходка отца Бенедикта – всего лишь военная хитрость? Что если поблизости затаились ливонцы и ждут – не дождутся, когда, встревоженный похищением воеводовой жены, гарнизон покинет крепость? Да и возвращаться назад в Кром – значит терять драгоценное время.
Без толку кружили битый час, пока не отыскали, наконец, следы беглецов. Свежие отпечатки подкованных конских копыт… Лошадей – с полдюжины. Все-таки не один был Бенедикт! Ждали все-таки монаха в условленном месте верные люди и быстрые кони.
Двинули по следу. Вышли к единственной тропке в этих лесах. А узкая стежка вела к…
Стоп! Арийская башня! Уж не в ней ли кроется разгадка таинственного похищения? Только вот на кой сдалась Бенедикту эта башня? Зачем католическому монаху с чужой женой бежать к языческой святыне древних ариев? Ладно, по крайней мере, в бессмысленных блужданиях появилась хоть какая-то цель.
– К балвохвальской башне! – приказал Бурцев.
Читать бесплатно другие книги:
