Пляшущий ангел Овтин Леонид

– Что ты там рыскаешь? – пропела бабушка, подходя к деревянной лестнице и глядя в квадратный проём чердака.

– А я это… – Дима на мгновение замешкался – потому что ему почудилось, что лучик солнца, льющийся сквозь крошечное окошко чердака, превращается в светящийся шарик. Он тряхнул головой, поморгал. Светящийся шарик снова превратился в тусклую струйку света. – Я тут… я шорох услышал – думал, мыши. Залез…

– Думал мыши, – бабушка улыбалась, глядя на внука в квадратную дыру. – И залез?.. Ой, ты глупенький.

Дима со злостью схватил сапог возле сундука, и швырнул его о балку. Голуби, сидящие на карнизе по ту сторону окошка, вспорхнули, полетели прочь. Поставив кирзовый сапог на место, внук подошел к проёму.

– Осторожно, дай-ка я лесенку наклоню побольше. – Агафья Алексеевна присела и, взявшись руками за перекладинку лестницы, потянула её на себя. Потом она поставили ногу на самую нижнюю перекладинку и сказала внуку: – Давай, слазь, не надо мышек пугать. Их Дуська погоняет.

– Дуська – это кошка? – спросил Дима, ступая на лестницу.

– Да, кошка. – Бабушка подождала, пока Дима слезет. – Она сейчас в сарае. Хочешь, иди, посмотри.

– Потом посмотрю. – Флегматично ответил внук, вынимая из-под джемпера потрепанную тетрадь. – Сейчас пойду, дедовы мемуары почитаю.

– Иди лучше, погляди, как проводы лета празднуют.

Дмитрий остановился за шаг до двери и задумчиво постучал дневником, свёрнутым в трубочку, себя по затылку. Потом повернулся к бабушке, которая с беспечной улыбкой наблюдала за его чудачеством, и деловито хмыкнув, сказал: – А что, это можно. Это дело хорошее.

Выйдя во двор, он спохватился, с дураковатым видом хлопнул себя по затылку, снова забежал в дом. Позвал бабушку.

– Я тут, Димочка. – Ответил бабушкин голос из кухни.

Дима забежал на кухню. Бабушка чистила картошку.

– А ты, бабушка?.. Ты не хочешь пойти, лето проводить?

– А ты, давай, картошечку со мной почисти, и мы вместе пойдем…

Дима схватил со стола нож и, придвинув табурет к тазу с водой, принялся чистить картошку.

Буквально через минут десять вся картошка, что была в корзине, была обработана. Агафья Алексеевна похвалила внука – за то, что быстро управился с картошкой, и за то, что всегда хороший, отзывчивый, помогает в хозяйстве.

Выйдя во двор, Дмитрий ощутил, как две крупные капли упали ему на голову. Он посмотрел вверх – небо было светло-серое, с редкими перистыми тучами. Он протянул руку с растопыренной пятернёй и ощутил, как его ладонь осыпают мелкие прохладные капли.

– Бабушка, может, не стоит?

– Этот дождик совсем слабенький, – ответила бабушка, защёлкивая навесной замок. – И не на долго. Пошли. – Она обвила своей сухощавой рукой талию внука, и они пошли по узкой тропинке.

Когда они вышли за ворота, Дима убрал с талии бабушкину руку и с виноватой улыбкой сказал: – Теперь ты иди впереди. Веди меня.

– Хорошо-хорошо, – после недолгого замешательства согласилась бабушка Агаша и, усмехнувшись внуку, заспешила по обочине.

Дима неспешно шел за ней. Потом, пройдя с полкилометра, ускорил шаг.

Агафья Алексеевна шла быстро, очень быстро для своего возраста. Глядя на неё сзади, можно подумать, что этой женщине лет пятьдесят. Прямая, с гордо поднятой головой, энергичная, с легкой поступью. Лишь седые волосы, выступающие из-под разноцветного платка, выдают её настоящий возраст. Если смотреть на эту старушку спереди, то можно дать ей больше – лет семьдесят с небольшим. На самом деле бабе Агафье восемьдесят один год.

Проводы лета Дмитрий отметил скромно. Пил мало, в развлечениях – борьбе на руках, лазании на столб с воздушным шариком, прикреплённым к самой верхушке, и танцах – не участвовал, а на развлекающихся смотрел с грустью. С молодёжью общался мало. Как только начало смеркаться, он ушел. На вопрос бабушки: “Ты что, уже наелся-напился?” ответил: “Надо идти – мемуары читать”, и ушел. Бабушка осталась с подругами, которые уже были навеселе и вовсю рассказывали сплетни и байки.

Зайдя в спальню, Дмитрий взял дневник деда, и, усевшись на кровати поудобнее, стал читать. Чтение быстро утомило его. Прикрыв глаза, Дима откинулся на подушки и воспроизвёл в уме фрагмент из жизни, в котором присутствовал его недавно умерший родственник.

Вот они ползут по-пластунски. Диме пять лет. Деду – шестьдесят пять, но он с резвостью ребенка играет в войну. Они ползут в надежде незаметно настигнуть фашистов. “Эх, друг, собаку бы нам…” – с досадой шепчет улыбающийся внук. “Ага” – совершенно серьезно соглашается дед и, заметив проходящую мимо курицу, тихо – чтобы воображаемый противник не услышал, зовет её: “Мухтар, ко мне…цып-цып-цып…” Дима заливается звонким раскатистым смехом. Дед тоже смеется, ударяет внука по спине: “Тихо, солдат!.. Не гогочи!.. Хочешь, чтоб немец нас заметил?!”

Дмитрий непроизвольно улыбнулся, вздохнул и воспроизвел в уме очередной фрагмент.

Он выходит из сада и, идя по тропинке вдоль двора, слышит стук молотка по железу. Поняв, что это дед работает в мастерской, он бежит туда. Дед чинит велосипед. “Иди-ка, Димка, я тебя слесарному делу поучу… На-ка, держи цепь…” Дима берет разорванную цепь от велосипеда «Аист» и соединив звенья, прислоняет её к деревянным тискам. Дед скрепляет звенья самодельной заклепкой и помогает внуку перевернуть цепь – чтобы заклепать заклепку с другой стороны. Несколько хлестких ударов молотком и цепь отремонтирована. “Понял, как старый солдат цепь починяет?” – спрашивает дед внука. “Ну…” – отвечает тот, глядя не на велосипедную цепь, а на тетю Аню, проходящую мимо. Анна Владимировна грациозна, идет не спеша – будто бы специально, чтобы привлечь внимание к своему роскошному телу, на котором ничего нет, кроме купальника и покрывала, перекинутого через плечо, да ещё и повиливает бедрами при ходьбе. “Хороша тетка, правда?” – улыбается Владимир Игнатьевич, надевая цепь на шестерни велосипеда. Дима не улыбается – ему стыдно. Ведь ему всего девять лет, а он уже открыто любуется полуобнаженной женщиной, которая старше его почти на тридцать лет.

Дождавшись бабушку Агашу, Дима поинтересовался, как она провела праздник и, услышав очень хороший отзыв, вышел из дому. Минуту постоял посреди двора, глядя на звездное небо. Потом пошел в сад.

Сад у бабушки сказочный – с плодовыми деревьями, мелкими кустами и поздними цветами. Невысокие раскидистые яблони, круглолистные груши, вишни с гладкими блестящими листьями, слива, жимолость. Около забора, который отделяет сад от дороги, густо цвела сибирская герань, – мелкие бледно-розовые цветки с пурпуровыми жилками. За штакетником, отделяющим сад от двора, росла густая высокая крапива.

Дима долго сидел на лавочке, упершись спиной о стену дома, грустно глядя на дорогу за косым штакетником. Время от времени он смотрел в сторону – на клен, растущий по другую сторону двора, или, склонив голову, созерцал свои ботинки.

Откуда-то издалека раздавались звонкие девичьи голоса. Девушки о чем-то оживленно разговаривали. Одна что-то доходчиво объясняла, вторая возражала. Что говорили – Дима не мог расслышать, – девушки были далеко. Когда они прошли мимо косого штакетника, Дима разглядел их: две девушки; одна темненькая, высокая, худощавая, другая – светлая, среднего роста, полноватая. Обеим лет по двадцать с лишним.

Светленькая, заметив Диму, приподнялась на цыпочки – потому что забор не давал ей рассмотреть его, махнула ручкой: – Привет, Дима…

– Добрый вечер, Катя. – Отчеканил Дима – будто перед ним была не девушка, а строгий начальник.

Катя улыбнулась и продолжила разговор с подругой.

Дима вспомнил, как прошлым летом видел эту Катю.

Прошлым летом Катя с подругами помогали его бабушке жать рожь. Дима вырядился помочь им. Жать у него не получилось. Тогда он решил просто собирать колосья и составлять их в стожки. Почти беспрерывно любовался Катей, а как только увидел её, мысленно сказал: ”Вот это дивчина! Вот это лепота!”. Она выделялась из всех четырех дивчин. Энергичная, фигуристая, с пышной грудью, с приятным немного сиплым голосочком и правильными чертами лица.

Дима все пробовал заговорить с ней, но получалось как-то некорректно. Когда она нажинала последний стожок, он сказал ей, стараясь выглядеть веселым и непринужденным: “Ты так ловко серпом работаешь… И красиво… Всё сразу…”

Девочка, жавшая рядом с Катей, еле удержала накат смеха. Катя, искоса глянув на застенчиво-улыбающегося Диму, ответила: “Это основное качество деревенских женщин – делать все ловко и красиво”.

Больше они ни о чём не говорили. Катя, идя домой, балакала с подругами о других подругах. Дима шел рядом, молча, время от времени окидывая Катю снисходительным взглядом. Она вместе с подругами проводила его до калитки своего двора. Сказала: “Пойдем завтра с нами к Сандру – ботву рвать… если хочешь…” Дмитрий заставил себя выдавить любезную улыбку. Сказал: “Может быть и приду”, и, не попрощавшись, ушел, оставив девушек в лёгком замешательстве.

Теперь он смотрит на неё через косой штакетник, и не решается подойти заговорить. Как она отреагирует, если он подойдет к ней и попробует начать непринужденный разговор?.. А с каких слов он начнет его?.. “Привет, Катя… помнишь, мы вместе жали?” Не годится! Поздороваться и ждать, что она чего-нибудь ляпнет, после чего можно будет ляпнуть что-нибудь ещё?.. А если она просто не захочет, не в настроении…

Подойдя к забору, Дмитрий долго глядел вслед удаляющимся дивчинам, пока те не превратились в плохо различимые фигурки.

24

Возвращаясь домой после очередного рабочего дня, Дима увидел, как из машины, стоявшей у подъезда, вышел коренастый мужичок неопределенного возраста и целенаправленно двинулся ему навстречу. Это был Виталий Ананьев, по кличке Ананас.

В обществе его знали, как просто хорошего человека, который мог одолжить немного денег и всегда участвовал в непринужденных разговорах. Но о том, что этот человек был связан с так называемыми нелегальными бандитами, или, проще говоря, «быками», знали единицы. В число этих единиц входил и Дима Грымов.

Подойдя к Дмитрию, Ананас поздоровался с ним и задал распространенный банальный вопрос, который ему недавно задавали Лариса и Лена.

– Дрянновато. – Ответил Дмитрий. – Вот работенку ищу, а она все никак не находится…

– А ты ж вроде, где-то работал… – после недолгого замешательства ответил Виталий, и улыбнулся своей знаменитой плутоватой улыбкой.

– Я и сейчас работаю…

– Только ни хрена не платят, а работы – непочатый край?..

– Нет, дело даже не в том, что мало платят. Да и работы ни непочатый край.

Вкратце парень объяснил Ананасу свое положение на автоколонне. Рассказывая, Дима про себя отметил, что его собеседник сегодня какой-то не такой, как всегда. Когда Дима ежился от сильного порыва осеннего ветра, Виталий будто ничего не чувствовал; он даже не принял никаких мер, когда назойливый ветер трепал полы его двубортного пиджака и играл с галстуком. И лицо у Ананаса было какое-то мрачноватое, как у человека, который готовится к большим неприятностям.

Дима как воду глядел. После некоторых уточнений по поводу работы, Ананьев рассказал ему о тех неприятностях, к которым он готовился.

Перед тем, как рассказать, Ананас шепотом сказал Диме: «Пойдем в машину – у меня к тебе дело. Очень ответственное, Димуля»

Сев в салон своего автомобиля, Виталий закрыл все дверцы на стопоры, закрыл окно со своей стороны. Потом закрыл окно со стороны Димы, и начал свой рассказ:

– Я, Дима, завтра иду решать очень сложный и тяжелый вопрос. Ты, наверное, догадываешься, что за вопрос?.. Ну, примерно хотя бы…

Глядя на широко раскрытые глаза туго соображающего собеседника, Ананас издал короткий грудной смешок, и продолжил: – В общем, я с этой трынделки могу не вернуться, Димка… Опять не понял?

– Понял. – Ответил Дмитрий после недолгой паузы. – На разборку идешь, короче…

– Ну, пусть будет так. Вообще, разборка разборке рознь… Ладно, потом тебе расскажу, сейчас некогда. В общем, дело у меня такое…

Ананьев взял с заднего сиденья барсетку, вынул из нее пластиковую карточку, и протянул ее парню.

– Это я хочу доверить тебе, Дима. Здесь двадцать штук зеленью.

– Двадцать штук зеленью. – Как эхо повторил Дима, забирая из руки мужчины пластиковую карточку.

– Ну, девятнадцать с «хвостиком». Если выйдет так, что я погибну смертью храбрых, – пусть будет тебе на все твои блага.

– Может, Марине своей отдай лучше?

– Она – шлюха! – Сквозь зубы процедил Ананас. В тусклом свете лампочки было видно, как его квадратное лицо слегка покраснело.

– Шлюха – тоже человек…

– Хороший ты человек, Дима. – С грустной улыбкой произнес мужчина. – Не дай бог тебе жениться. В общем, пусть тебе будет. Только не отдавай их церкви. Я знаю, ты церковный фанатик. Потрать их лучше на баб… Чего ты надулся?

– Я не надулся. Я задумался.

– Молодец. – Смеющийся Ананас похлопал своей широкой пятерней по голове парня. – Думать – это хорошо. Бездумный человек – это растение. Правильно?

– Правильно.

– Ладно, Димка – Сережкин сын, пожелай мне удачи в бою, да помчусь я до хаты.

– От всей души желаю тебе вернуться целым и невредимым. Да поможет тебе…

Собеседник Димы прервал его резким взмахом указательного пальца.

– Вот вместо этого в таких случаях лучше говорить: желаю тебе не помяться – ни физически, ни морально.

– Желаю тебе, Виталий… Как тебя по отчеству?

– Викторович.

– Виталий Викторович, я всем сердцем желаю тебе не пострадать – ни физически, ни морально. Да храни…

Виталий снова прервал своего собеседника, сделав страшные глаза и положив ему руку на плечо, и попросил спрятать пластиковую карточку. Дима убрал карточку в потайной карман толстовки и, сказав собеседнику теплые прощальные слова, оставил его одного.

Спустя месяц после этой встречи Дмитрий узнал от друзей, что Виталий Ананьев погиб. Тело Ананаса нашли в канализационном люке, неподалеку от дома, где он жил последние полгода.

Узнав эту печальную новость, Дима сразу же пошел в церковь, заказал сорокоуст и поставил свечи за упокой души погибшего.

На следующий день он уволился со своей автоколонны.

25

Дмитрий хмуро смотрел в лобовое окно – на мелькающие деревянные дома вперемежку с берёзами и соснами. На разделительной полосе стояли недавно восстановленные верстовые столбы, указывающие расстояние между деревней и городом. Из динамиков лилась негромкая классическая музыка.

Водитель вёл автомобиль аккуратно, умело лавировал на ухабах. Выехав на шоссе, машина набрала скорости.

Дима поёжился, зевнул, потом почему-то улыбнулся.

– Да, – с улыбкой сказал шофёр, глядя на рассеянно улыбающегося пассажира. – Я тоже после этой деревни как пьяный.

– Как пьяный… – глухо повторил Дима, глядя на руку водителя, дёргающую рычаг переключения скоростей.

Шофёр с интересом посмотрел на угрюмое лицо парня, улыбнулся и, заметив впереди дорожный знак с цифрой «80», пробурчал непечатное ругательство.

Дмитрий усмехнулся и, заметив, что водитель тоже засмеялся, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза.

Пейзаж за окном постепенно менялся. Промелькнул разрушенный монастырь, следом за ним – несколько небольших продмагазинов.

Остановившись возле автовокзала шофёр сделал музыку громче и сказал Диме: – Вот и приехали. Автовокзал.

Не услышав ответа, он тронул спящего парня за локоть: – Сударь, вылазьте, пожалуйста…

Дмитрий медленно открыл глаза, сказал: – О, так быстро…

– Долго ли, умеючи, – усмехнулся водитель, вынимая из бардачка пачку сигарет с зажигалкой.

Дима вынул из внутреннего кармана куртки бумажник, извлёк из него три купюры и отдал водителю.

– Это как понимать? – спросил озадаченный таксист, поигрывая купюрами.

– За срочность. – Улыбнулся Дмитрий.

– Ну, спасибо, барин. – Не сразу ответил приятно удивленный шофёр, убирая деньги в карман. – А ты… Мне сдается, я тебя где-то видел…

– Да, вполне может быть. – Бесцветно ответил парень, открывая дверь.

– Тебя как зовут?

– Димка. – Ответил Дима, расстёгивая ремень безопасности. Потом он открыл дверь и собирался выйти, но услышал следующий вопрос: «Чем занимаешься на досуге?»

– Уже ничем.

– Уже ничем, – водитель понимающе кивнул. Стряхнул пепел сигареты в окно. – А чем займался? Спортом нияким не занимался?

– Немного.

– Каким?

– Так, иногда в волейбол, иногда в футбол…

– Понятненько. – Таксист выдул густую струю дыма, щелчком выбросил окурок в окно. – Более-менее хорошо получалось в чём-нибудь?

– Нет, – Дмитрий усмехнулся: говор собеседника казался ему очень смешным. – Более-менее хорошо ни в чём не получалось.

– А где живёшь?

– Вон в той пятиэтажке… Ну, ладно, пойду я. Спасибо. – Парень открыл дверцу, а другой рукой сделал прощальный жест шоферу: – Счастливо.

– Давай-давай, и тебе не хворать. – Ответил весельчак-водила, а после того, как дверь за Димой захлопнулась, с недовольной улыбкой добавил: – Монте Кристо фигов!

Подойдя к своему подъезду, Дмитрий вгляделся в окно. В нем сквозь тюлевые занавески были видны две фигуры: одна – тонкая, в облегающем халате, с распущенными по плечам волосами, другая – в темном плаще, крупная, широкоплечая.

Дима задумался. В первой фигуре он сразу узнал соседку Марию. А вторая?.. Второй человек по длине волос, телосложению и одежде очень напоминает святого отца… Кто это точно – разглядеть нельзя, – человек стоит спиной к окну.

Дима присел на лавочку. Минуты две он сидел в глубоком раздумье. Потом хлопнул себя по колену, мотнул головой и, резко выдохнув воздух, вскочил с лавки. Перед тем, как открыть дверь подъезда, он с полминуты стоял, нахмурив брови, будто бы не решаясь прислонить ключ-таблетку к «пятаку».

Услышав, как дверь открылась, Татьяна Владимировна положила лопатку, которой переворачивала блины в сковородке, в тарелку, и вышла в прихожую. Увидев Диму, она с укором произнесла: – Наконец-то! Сыночек мой родной!

Мать подошла к сыну, обняла его. Дима поцеловал мать в щеку.

– Чего ж ты так долго?

– Поздно выехал. А папа дома?

– Нет. Он сегодня пемзу разгружает.

– Сдалась ему эта пемза! – буркнул Дима. – И фабрика эта жидовская!

– Я тоже ему об этом говорила.

– Так он когда придёт? У меня для него подарок от тёщи.

Сын вынул из пакета большой кусок сала и отдал его матери.

– Он сегодня не придет. Сторожевать останется.

– А ты одна? – спросил Дмитрий, ехидно улыбаясь.

– Да. – Татьяна Владимировна ответила спокойно, но взгляд её устремился в пол, а руки неуверенно поправляли узел передника.

– Умница-дочка. – Сын нагло улыбнулся во весь рот, погладил мать по спине, поиграл её волосами, собранными в хвостик.

– Что-что? – скорее с обидой, чем с упрёком произнесла женщина.

– Все хорошо. – Дима положил руки матери на плечи, поцеловал её в щеку. – Блины готовишь?

– Да.

– Вкуснятина.

– Да, вкуснятина. – Снисходительно согласилась Татьяна Владимировна.

– Мам, – Дмитрий вгляделся в суровое лицо матери. – Не злись…

Сын выждал короткую паузу, в течение которой мать мерила его холодным укоризненным взглядом. Глаза её слезились. Затем она положила руку Диме на грудь и, нежно оттолкнув его, сказала: – Давай, раздевайся-разувайся, скоро святой человек придет, будем…

– Кто-кто? – Дмитрий прервал мать. – Святой человек?

Татьяна Владимировна, не дойдя до кухни, громко хохотнула.

– Прости уж. Я хотела сказать: святой отец.

– Он такой же святой отец, как я – святой сын! – злобно выпалил Дмитрий.

Татьяна Владимировна снова засмеялась, но уже сдержанно и почти беззвучно.

– Что с тобой, сынок? Чего у тебя так изменилось мнение о твоем любимом дяде?

Сын недолго молчал, потом махнул рукой: – Да нет, это я так. Все нормально.

– Все нормально, – задумчиво повторила Татьяна Владимировна. Потом зашла на кухню, посмотрела на часы. – Кстати, чего-то он долго не идёт… Обещал к обеду, а уже скоро ужин…

– Обещал, – придёт. – Пояснил Дима, садясь за стол.

Макнув блин в сметану, он с жадностью съел его.

– Вкуснятина. Пусть лучше не приходит, – мне больше достанется.

– А я ему сейчас позвоню.

Мать, выложив блины в тарелку, вышла из кухни. Через миг она вернулась, держа в руке мобильный телефон. Набрав номер, женщина приложила телефон к уху. Выждала некоторое время, она с легким удивлением произнесла: – Нет ответа… Странно… Ты не находишь?

Дмитрий, не обратив внимания на слова матери, продолжал уплетать блины.

Наевшись вдоволь, он пошел к себе в комнату и позвонил со своего телефона крёстному. Дядя Миша ответил сразу: – Дима… Ты уж не взыщи… Обещал я куме – твоей матери, дай ей, отче святый, долгих и добрых годов жизни, придти сегодня в обед… Обещал… А тут вот, супостаты, помешали мне…

– Что ж за супостаты?

– Однокашник мой. Позвал, заговорил, подпоил. Вот теперь уже, на ночь глядя, не пойду… Понимаешь, сынок мой?

– Понимаю. – Ответил Дима. – Чего ж не понять. Бывает. Не серчайте, святой отец. Приходите завтра. Завсегда вам рады.

– Вот спасибо тебе, золотой мой крестник.

– Да храни вас бог.

Бросив телефон на кресло, Дмитрий плашмя рухнул на кровать. Так он пролежал больше часа.

Встав с кровати, Дима глянул на наручные часы. Часы показывали полдесятого. Он включил телевизор. Увидев в экране лицо Бориса Моисеева, он с кислой миной переключил на другой канал, по которому шла какая-то американская комедия. Когда на экране появился малолетний негритёнок, Дима снова щелкнул пультом. Просмотрев несколько клипов по музыкальному каналу, он пощелкал пультом, и, не найдя для себя ничего подходящего, выключил телевизор.

Затем он набрал номер Антона. Антон не ответил. Выждав пять минут, Дима снова набрал номер Антона.

– Алло… Дима… – Это был голос Антона Лукавцева. Но странно… Почему это он говорит шепотом?..

– Димка, – продолжал шептать Антон. – У меня дома стрип-дэнс. Иди, с улицы посмотри.

– Антон! – в отчаянии выкрикнул Дима.

– Тиххх!.. Дима, все будет в порядке. Они тихенько танцуют. Иди, с улицы посмотри. Завтра скажешь мне свой отзыв…

– Антон…

– Всё, до связи.

Дмитрий, недолго думая, снял с себя спортивный костюм, надел джинсы и джемпер.

Спустившись на первый этаж, Дмитрий подошел к двери с цифрой «три», прислушался. За дверью был слышен разговор. Голос тети Маши оживленно тараторил. Этому голосу неуверенно и невпопад вторил старческий баритон. Вскоре голоса стали громче. Послышались глухие стуки возле самой двери.

Святой человек одевается-обувается, подумал Дмитрий. Сейчас выйдет…

Дима отпрянул от двери, побежал вверх по лестнице, но, пробежав половину пролёта, остановился, почесал затылок и медленно пошел вниз.

Когда он ступил на самую нижнюю ступеньку, дверь третьей квартиры открылась, и из неё вышел отец Михаил. Вслед за ним на площадку выплыла хозяйка квартиры. Тётя Маша, увидев соседского мальчика, замешкалась, счастливое лицо её сделалось тревожным.

– Здравствуй, Дима. – Безучастно выдавила она, грустно глядя на парня.

Дима растерянно кивнул. Тётя Маша юркнула к себе, но не успела закрыться – Дима помешал, взявшись за край двери. Открыв дверь, он взял соседку за руку, улыбнулся.

Крёстный, уставший, сонный, с удивлением смотрел, как мальчик целует руку этой испорченной барышне.

Нежно поцеловав соседке руку, Дмитрий поправил ей воротник халата и с милой улыбкой сказал: – Мария… Как тебя по отчеству?

– Степановна. – Ответила Мария, с трудом подавляя волнение. Потом она резко высвободила руку из руки соседского мальчишки и отстранённо произнесла: – Зачем ты уж так? с таким уважением…

– Мария Степановна, всё хорошо. – Дима, беспечно улыбаясь, взял женщину за руки. – Не печалься, старушка.

Мария Степановна вызволила свои обессилевшие ладони из рук Дмитрия и, тяжело вздохнув, медленно закрыла дверь.

Михаил Николаевич тяжелыми шагами подошел к двери подъезда и долго стоял, тупо глядя на дверь. Затем он медленно обернулся, посмотрел на Диму, который стоял, глядя на него добрыми сияющими глазами, и беспечно улыбался. Крестный тяжелыми неуверенными шагами подошел к крестнику. Дмитрий с тревогой посмотрел на крестного – в правом глазу у кума блестит слезинка, а лицо какое-то неуверенное, тревожное. Отец Михаил обнял крестника за плечи, тепло прижал к себе, посмотрел в глаза.

– Молодец, – Сказал крестный и, тяжело вздохнув, положил руки на плечи крестника. – Молодец, Дмитрий Сергеевич…

– Спокойной ночи, святой отец.

– Угу, – Михаил Николаевич снова тяжело вздохнул, и тут же засмеялся – сам с себя. – Ну, давай, сынок.

Протоиерей пожал обеими руками руку крестного сына и, грустно усмехнувшись, вышел из дома.

26

Услышав сигнал телефона, Дмитрий встрепенулся, чуть не выронил чашку с чаем. Увидев на дисплее незнакомый номер, отключил связь. Через минуту мобильник снова зазвонил. Дима одним глотком допил чай и сразу же ответил на звонок: – Да, Ромка…

– Что «да, Ромка»?! – ответил недовольный голос друга. – Чего женское внимание игнорируешь?

– Не понял…

– Тебе Надя звонит, а ты… Эх, ты!

– Это сейчас, что ли, Надя звонила? – подумав с полминуты, ответил Дмитрий.

– Да. Ответь ей, Димка, поговори с ней. Просто поговори хотя бы. Не смотри, что она шалава. Поговоришь?

– Поговорю, чего ж не поговорить с человеком. – Не сразу ответил растерянный Дима.

– Только ты хотя бы вид сделай, что разговариваешь с ней не просто как с человеком, а как с женщиной. Ладно?

– Ладно.

Минуты две Дмитрий сидел за столом, поигрывая пустой чашкой. Когда его мобильный телефон снова заиграл, он сразу же ответил: – Алло…

– Алло. – Ответил тоненький девичий голос. – Дима, это ты?

– Я. А Надя – это ты, да?

– Да. – Со смехом ответила девушка. – Надя – это я. Это моя любимая фраза. Ты быстро меня узнал. У тебя хорошая память на голоса. Так?

– И на голоса, и на лица. А на красивые женские лица – в особенности.

– Вот как. – После недолгой паузы ответила Надя. – А ты немножко интересный мальчик, оказывается…

– Да, есть немножко.

– Есть немножко. Что делаешь сейчас?

– Воспроизвожу в уме твой образ. Вспоминаю, как видел тебя. В общем, балую себя эстетическими вкусностями.

– Эстетическими вкусностями?

– Да. У меня так на старой работе один старпер говорил. – Он помолчал недолго, потом резко выдохнул и сказал: – Надя, а как бы это тебя увидеть…

– Приходи – увидишь. Придешь?

– Приду.

Выходя из кухни, Дима натолкнулся на мать. Татьяна Владимировна остановила сына, положив руки ему на плечи, и с плохо скрываемым волнением спросила: – Что за Надя?..

– Гертман. – Ответил сын, виновато отводя взгляд в сторону.

– Такая высокая, беленькая, живет в красной девятиэтажке?