Каморра Евдокимова Юлия

А Саша продолжала хохотать, Флавио оказался настолько неприспособленным к окружающему миру, что она просто не могла удержаться.

– Говорит, что каждый таракан для своей матери красавчик, – перевел на итальянский синьор, поправлявший вывеску на своем магазинчике.

Тут Саша уже смеялась до слез.

– Я больше не могу, я есть хочу, давай зайдем хоть куда-то! – и они отворили двери с вывеской «Hostaria», вот так просто, без названия.

Им подали пасту, от аромата которой даже у сытого возникнет нестерпимое чувство голода. Длинные тонкие трубочки тонули в горячем томатном соусе. чуть горчили колечки жареных баклажан, терпко взрывались во рту каперсы.

Лилось в бокалы домашнее вино, к тоненьким нежным эскалопам подали картофель al forno, из печи, терпко пахли веточки свежего розмарина поверх картофеля.

А потом вошел дедушка в клетчатой кепочке и развернул гармошку, и полилось «O, sole mio»…

– А почему венецианские гондольеры поют неаполитанские песни? – невинно поинтересовалась Саша. Флавио вдохнул воздух, но тут же выдохнул и теперь уже сам расхохотался.

– Как расследование?

– Пока несколько зацепок. Завтра будем снова допрашивать старуху, которая убирает в церкви, и нашла тело Бритты. Старуха-то не простая, ее внук, монах, оказывается дружил со шведкой.

– И что в этом не простого?

– По матери этот монах – племянник одного каморриста, главы семьи Палумбо.

– Я совсем ничего не знаю о Каморре. Она отличается от сицилийской мафии и от калабрийской Ндрангенты?

– В 1930 году в первую большую итальянскую энциклопедию «Треккани» была включена статья «Каморра»: это ассоциацией людей из народа, которые насилием устанавливали собственные правила, имели свои законы, иерархию, и даже собственные суды. Но вместе с Неаполитанским королевством умерла и Каморра, осталось только слово, обозначающее на итальянском насилие или издевательства.

– В смысле умерла?

– Так написано в энциклопедии. В Неаполе в конце 1940-х годов одним из немногих мест, где регулярно использовалось слово «каморра», был крошечный театр Сан-Карлино. Вход было трудно найти: маленькая дверца, спрятанная среди книжных киосков, толпящихся вокруг Порта Сан Дженнаро. Внутри зрительного зала было всего семь шатких скамеек. Сцена чуть шире стоящего на ней пианино. Это был последний оплот искусства, ориентированного на неграмотных бедняков и ныне почти вымершего: последний кукольный театр в городе.

В Неаполе кукольный театр в отличии от Сицилии специализировался на другом жанре – историях о рыцарстве и предательстве, происходящих в мире Общества Чести. Зрители аплодировали мастерству владения ножом одних каморристи и осуждали трусливые выходки других: «Ах, какой позор, десять против одного!». Сюжеты повторялись: члены Каморры давали кровные клятвы, сражались друг с другом с ножами в руках или спасали марионеточных подружек невесты от позора. Концовка спектакля всегда была одинаковой: добро против зла.

Но прошли десятилетия и это слово появилось снова. Каморра возродилась и изменилась, став сильнее и коварнее, чем когда-либо. Это не единая сеть, не единое «тайное» общество, подобно мафии Сицилии или Ндрангете Калабрии. Это множество нестабильных преступных картелей, контролирующих различные территории в Неаполе и Кампании. И сегодня это не только рэкет и прочая привычная для таких банд деятельность. Каморра ХХI века проникла в институты политики и экономики.

Алессандра, ты клюнула на то, на что постоянно клевали иностранцы в Неаполе: здесь из убожества нищей жизни рождалась красота. Мир хотел видеть город уличных торговцев и попрошаек, где с каждого подоконника и порога, с ящиков из-под апельсинов или подносов кто-то пытался тебе что-нибудь продать: каштаны, остатки жареной рыбы, сигареты, кактусы, пасту. Бедный Неаполь всегда был базаром под открытым небом, где парикмахеры и портные занимались своим ремеслом на улице и где семья трудилась над изготовлением обуви или перчаток в комнате с видом на улицу, на глазах у прохожих. Дети прыгают в море с пирса, или едят руками спагетти под вспышки камер, собирая за это деньги. Многое, конечно, изменилось, но вот эта сущность бедных кварталов Неаполя, сохранилась. За ней и едут туристы.

Это сумасшедший город, где возможно все, и он хранит свою аутентичность. Именно в хаосе и действуют банды, даже в их структуре нет сегодня порядка. зато появилась политическая власть.

– То есть даже внутри банд никаких законов?

– Есть иерархия внутри картеля, есть правила, есть структура. Примерно такая же, как и в прочих подобных организациях. Говорят, что сицилийский глава клана заканчивает свою жизнь в окружении внуков и правнуков в преклонных годах. А вот глава картеля Каморры не всегда доживает до 40 лет. Конечно, это преувеличение, но правда в нем есть.

– И ты хочешь встретиться с главой одной из банд?

– Да, с дядей монаха. С Дженнаро Палумбо. Если он того пожелает.

– Это же опасно!

– Не думаю. Если семья Дженнаро имеет отношение к смерти девушки, они найдут, как отвлечь наше внимание. Подсунут убийцу, который признается, и мы отправим его в суд.

– А если не имеет?

– Тогда он со мной встретится. Речь идет о подруге его племянника, значит. он будет заинтересован в расследовании.

– Расскажешь? И кстати, я могу помочь, помнишь, тогда в Венеции, моя соотечественница тоже была студенткой, и мы многое узнали от ее однокурсников. Здесь это тоже может сработать.

– Я подумаю. Но не забывай, это не Венеция. Это совсем другой, чужой мир, и он может быть опасен, но прежде всего – он вряд ли тебе откроется.

***

Вернувшись в апартаменты Саша вышла перед сном на балкон. На пьяцца Данте мальчишки играли в футбол, лавируя между ресторанчиками и прохожими. Промчался по улице мотоцикл, девушка за спиной мотоциклиста крепков него вцепилась, и без того короткая джинсовая юбка задралась еще выше. Пробежала группа девушек, щебетали о чем-то, смеялись. Обычный город, обычные люди.

Саша пообещала себе съездить в Помпеи, а может и сплавать на Капри, наверняка в марте там мало народа. Надо пользоваться моментом!

Тут она сообразила, что давно не было сообщений от Сони. Набрала номер, подруга ответила сразу очень виноватым голосом.

– Ты меня убьешь…

– Я так понимаю, что ты не приедешь?

– У близнецов коклюш.

– Ко… что? Это же что-то и детства, такого не бывает сейчас.

– Кто тебе сказал, что не бывает? Представь себе!

– Да уж… это надолго?

– На неделю уж точно. Ты имеешь полное право уехать.

– Знаешь… а я, пожалуй, останусь. – И Саша рассказала о встрече с Флавио.

– Вот это да! Надеюсь, ты никуда не вляпаешься?

– У меня и не получится.

– Я рада, что ты там не одна. Но что скажет Лука?

– А мы должны ему говорить? Я же не делаю ничего плохого.

– А тогда у меня есть для тебя причина остаться в Неаполе!

– И какая же?

– А ты поедешь на винодельню и заберешь для меня бумаги, которые они приготовили. Поедешь ведь?

– Поеду, – вздохнула Саша. – Только не подумай, что я остаюсь из-за Флавио. Я остаюсь из-за Неаполя, я хочу узнать его получше.

– Флавио?

– Неаполь!

Разговор с Лукой был менее веселым. Комиссар никак не мог понять, зачем Саше оставаться в Неаполе. Сам он не мог вырваться с работы даже на пару дней, это не в соседнюю Умбрию съездить. И все же они сумели не поссориться.

Теперь можно ложиться спать. Саша погасила свет в салоне, подмигнув импозантному дяде Вичентино, и улеглась, оставив балкон открытым. Оживленное утреннее движение разбудит пораньше, она узнает у Флавио, где училась Бритта, и поговорит с однокурсниками. Должны же у нее быть подруги! И кстати, зайдет к квартирной хозяйке, женская болтовня, это не допрос карабинеров.

***

Первым, с кем встретились карабинеры, стал Паскуале Сальватори. Молодой монах обосновался в самом сердце города, в монастыре Святого Лоренцо.

Базилика Сан Лоренцо Маджоре с желто-золотым фасадом, сразу бросающимся в глаза на фоне строгой серой колокольни, соседствовала с любимой туристами улочкой Сан Грегорио Армено, где днем и ночью сияли огнями сотни неаполитанских вертепов. На каждом шагу здесь базилики и церкви, даже на самой площади Сан Гаэтано рядом с монастырем стояла базилика Сан Паоло с мощами Святого Гаэтано, а мраморный святой возводил руки к небу с каменного постамента в центре площади.

Одна из самых старых церквей Неаполя, Сан Лоренцо Маджоре полна драгоценными фресками и статуями. Но сегодня карабинерам некогда было ими любоваться.

Настоятель сам проводил их к дверям кельи юного монаха. Постучал, и дверь сразу открылась.

– Паскуале Сальваторе?

– Si, signori.

– Я капитан Флавио Маркон. Это сержант Лоренцини. Мы карабинеры, как вы видите. Нам нужно задать вам несколько вопросов.

– Я слушаю. – Монах казался совсем юным, казалось, ему не было и двадцати лет. – Простите, но здесь только один стул. – он, переваливаясь, поспешил к узкой односпальной кровати, перекрестился на висящее на стене распятие и сел, положив руки на колени.

– Мы полагаем, что вы знали девушку, убитую вчерашней ночью в вашем квартале. Бритту Эрикссон.

Монах тяжело вздохнул, поднял глаза куда-то вверх, потом опустил их вниз и, не глядя на карабинеров, ответил:

– Бритта Эрикссон – моя подруга. Она занималась изучением святилищ у неаполитанских церквей. Собиралась защитить диссертацию на эту тему. Она изучала неаполитанские традиции. Я ей помогал. Она была красивой, и к ней постоянно приставали, а в моей компании она была в безопасности. – Он еще раз тяжело вздохнул.

– Бритту убили в этом квартале, совсем недалеко отсюда. Вы видели или слышали что-нибудь подозрительное? В ту ночь, когда ее убили.

– Я услышал крик. Проснулся и не мог понять, приснилось мне это или нет. И снова заснул. А потом опять проснулся от шума, на улице происходила какая-то суматоха и я вышел посмотреть, что происходит.

– Какое у вас зрение?

– Свет и тень. Как будто я смотрю сквозь туман. Ночью я ничего не вижу, в хорошую, солнечную погоду еле различаю лица.

– Здесь толстые стены. Как вы могли услышать, что происходит на улице?

– Господь компенсирует другими чувствами тех, кто не видит. Я слышу лучше, чем большинство людей.

– И вы могли слышать, как кричала девушка, на которую напали?