Магеллан. Часть 1. Прибытие Ильичев Евгений

Глава 1. Трудный выбор

Мы вышли из криосна. Опять. Ощущения не из приятных. Тошнит, просто наизнанку выворачивает, при этом капсула еще и пить заставляет. Одна радость – память восстанавливается не сразу. Еще пару часов я проведу в обнимку с пластиковым пакетом и ничего помнить не буду. Зрение тоже страдает, четкости нет, только пелена и боль от резких бликов из иллюминатора. Блики чередуются с равным промежутком – стало быть, уже подлетаем. Солнце. Вспомнилось солнце – значит, скоро начнется. Всплывет в голове и начнет выплескиваться из закоулков памяти и все остальное. Захлестнет лавиной и понесет, словно щепку.

Не могу больше пить эту гадость. Отпихиваю трубку с минерализованной водой в сторону. Весь мокрый, выползаю из капсулы. Мышцы болят. Хотя в первый раз болели сильнее. Корабельный ЦУП за несколько недель до пробуждения начал вращение, воссоздал гравитацию, вернул в наши тела нашу же кровь и начал готовить мышцы и центральную нервную систему к работе.

Адаптация. Мы – высокоразвитые космические тараканы. Человек ко всему привыкает, а с поколениями еще и адаптируется. Нам помогает наука. Благодаря науке мы можем создавать узкий спектр условий для обеспечения жизни на борту: температура, тяготение, радиационный фон, вода и питательные элементы – все это воссоздает нам корабль. А мы создали этот корабль. Корабль, путешествующий меж звезд. Мы вышли из собственной звездной системы. Мы сотворили ничто, нырнули в это ничто, а вынырнули уже в другом мире. Это был наш первый полет, вернее, первый пилотируемый полет. На разведку летал и вернулся целым беспилотный корабль с генератором червоточин на борту. С тех пор технологии жизнеобеспечения ушли далеко вперед.

Парадокс: мы способны за относительно короткий промежуток времени преодолеть расстояние в сотни и тысячи световых лет, это если считать от червоточины до червоточины. Но создавать эти червоточины внутри звездных систем – нельзя, так как ненароком можно уничтожить планету или звезду. Приходится пользоваться этой опасной технологией далеко за пределами звездных систем. Но размеры отдельных систем настолько огромны, что на преодоление таких расстояний уходят десятилетия. Пытливый человеческий ум не оставил человечеству шанса. Научившись делать червоточины, мы открыли для себя дальний космос, а в собственной Солнечной системе и на подлете к неведомым мирам пользуемся древними ионными двигателями. А Землю покидали так и вовсе на лифте. Абсурд. Вечно торопимся. В воздух – на самолетах из фанеры, в космос – на ракетах, во вселенную – на малотяговитых ионных движках. Торопимся. Ничего лучшего, чем криосон, для такого случая не придумали. Расстояния огромные, но во сне пережить можно все.

Мне сейчас уже триста сорок два года, из них ровно три сотни лет я провел в криосне. Двадцать пять лет на выход из Солнечной системы, затем еще столько же для удаления на безопасное расстояние. Прыжок в червоточину и выход из нее. Затем сотня лет для подлета к новому миру и торможения, но это расстояние мы преодолели лишь наполовину. Нас разбудил ЦУП. Он принял с Земли сообщение. И теперь избранные на корабле знают, что нашей цивилизации больше нет. Сказать, что мы были в шоке – ничего не сказать. Как говорится – ничто не предвещало… На момент старта нашей миссии на Земле уже двести лет не было крупных вооруженных конфликтов. После четвертой мировой войны в Солнечной системе наконец-то наступил мир. Ресурсы были исчерпаны, и ради выживания всей человеческой расы нам пришлось сложить оружие и начать развивать науку. Наука стала нашим всем. Она дала нам пищу. Она дала нам новые источники энергии, дешевой энергии. Эта дешевая энергия позволила обеспечить жильем и пропитанием все население планеты. Мы заселили ближний космос. Колонии на Луне, Марсе и Европе. И апогеем развития науки стало открытие принципа передвижения сквозь червоточины.

До места назначения мы не долетели каких-нибудь пятьдесят лет. Получив последнее сообщение с Земли, корабельный ЦУП принял единственно верное решение – разбудить экипаж. Пассажиры остались лежать в криосне, а нам – командиру корабля, старпому, научному руководителю полета, инженеру систем безопасности и руководителю медицинской службы, вашему покорному слуге, – предстояло принять важное решение.

Мы расшифровали все сообщения, долетавшие до нас из дома за время нашего путешествия. Все они приходили с огромной задержкой во времени, но, тем не менее, были одного характера. Общая идея: все хорошо, получаем ваш сигнал, дома – порядок. По особой договоренности, при возникновении чрезвычайной ситуации на Земле на корабль должны были отправить три последовательных сигнала бедствия. Один предупредительный, второй исполнительный. После второго сигнала нас и разбудил ЦУП. Третий сигнал, сигнал подтверждения, мы приняли уже после пробуждения. На коротком совещании было принято решение прервать экспедицию и вернуться на Землю. Основным положением конституции Земли является приоритет проблем планеты над всеми остальными проблемами. Как бы обидно ни было, мы были обязаны вернуться. Многолетний труд миллионов людей и нескольких поколений шел прахом. Вернее, он шел прахом на Земле. Теперь мы олицетворяли собой апогей развития нашей цивилизации и, не достигнув новых миров, возвращались домой. Возвращали свет технологии. Возвращали цвет нации. Несли надежду уцелевшим.

Устав есть устав. Получив сигнал бедствия, мы были обязаны совершить гравитационный маневр у первой же планеты чужой звездной системы и отправиться обратно. И вот мы на подлете к дому. Землю уже видно. Сейчас она светится в иллюминаторе ярче Венеры. Такая крохотная. Такая родная.

«Магеллан», наш звездный крейсер, перенес путешествие отлично. За все время полета не произошло ни единой нештатной ситуации. Навигационная система интеллектуального типа справлялась с прокладкой и корректировкой маршрута на ура, ЦУП работал исправно, экспериментальный энергетический щит выдержал все столкновения с космическим мусором.

Через три часа мы должны собраться на мостике. На повестке дня стояли исследование радиошума Земли, принятие решения о пробуждении пассажиров и составление дальнейшего плана действий. Кое-как придя в себя, я выбрался из своего криомодуля и направился в центральный медицинский отсек. ЦУП предложил пройти идентификацию и после успешного сканирования моего организма дал добро на работу с файловой системой. Все члены экипажа уже пробудились, их здоровью ничего не угрожало. Пассажиры находились в капсулах. За время полета убыли нет. Хорошие новости. Я улыбнулся, наверное, впервые за сто лет обратного полета и направился в каюту. Нужно было привести себя в порядок и переодеться.

Когда я ступил на мостик, все были уже в сборе, ждали только меня. Капитан «Магеллана» жестом пригласил меня сесть на свое место, развернул голокарту и осипшим голосом сказал:

– Земля молчит.

Повисшая на мостике тишина была настолько вязкой, что, казалось, ее можно было потрогать руками. Все понимали смысл этой фразы. «Земля молчит», а значит, ничто не покидает ее пределов.

– Что ж, – развел руками инженер безопасности, – подлетим поближе и просканируем всеми возможными способами. Должно же что-то остаться.

– Или кто-то, – подхватил старпом.

– Или кто-то, – повторил капитан и отдал команды. – Начать торможение. Развернуть системы безопасности. Подготовить экипаж для выхода из криосна. Все резервы на сканирование Земли. К моменту выхода на орбиту мы должны знать все, что только можно знать!

Глава 2. Горькая правда

Спустя неделю мы вышли на геостационарную орбиту. Время пролетело быстро. У меня как начальника медицинской службы было много работы. Нужно было вывести довольно большую часть экипажа из криосна с минимальными потерями. В сложившейся ситуации нам были нужны опытные люди. Это и связисты, и техники с инженерами, работники камбуза, отряд немедленного реагирования, терраформирователи, пилоты челноков и еще много нужных на борту и за его пределами специалистов. Пассажиров-колонистов пока будить не стали, такую толпу пойди еще прокорми. Одно дело – организовать высадку небольшого десантного отряда, технически это было несложно. А разом высадить пятнадцать тысяч колонистов на планету, неподготовленную для проживания, было нереально. Для начала решили действовать по протоколу «Заселение». Тому самому протоколу, по которому мы должны были работать на дальнем рубеже.

Всю эту неделю Землю и ее окрестности сканировали всеми доступными средствами. Изучали состав ее атмосферы и воды. Проверяли строение литосферных плит. Измеряли температуру и строение ядра. Параллельно, исходя из поступающих данных, научная группа во главе с руководителем команды терраформирователей разрабатывала модель нынешней Земли.

Посещать базы на Марсе и Европе не стали, резонно предположив, что раз на наши сигналы с красной планеты никто не отвечает, стало быть, никого там и нет. Да и быть не могло. Все колонии в Солнечной системе целиком и полностью зависели от поставок извне. А раз Земля невыездная больше ста лет, то и колонии приказали долго жить. Единственным противником такого решения был научный руководитель экспедиции. По его мнению, марсианские и лунные базы, пусть и погибшие, могли послужить для нас ценным источником информации. Но капитан, как и большая часть экипажа, был нацелен на Землю, и терять драгоценные дни и кучу топлива на новые гравитационные маневры не видел смысла. Зачем искать дополнительную информацию в космосе, если можно увидеть все своими глазами? Бесспорно, в этих рассуждениях логика присутствовала.

Наконец было созвано очередное совещание рабочей группы, на котором были собраны воедино все имеющиеся данные. Группа во главе с капитаном «Магеллана» молча выслушала доклады всех команд, принимавших участие в наблюдении за Землей. И то, что мы узнали, просто не укладывалось в голове.

Если быть откровенным, я не знаю другого человека, за исключением нашего капитана, способного так спокойно и хладнокровно подвести итоги. За время брифинга ни один мускул не дрогнул на его суровом сосредоточенном лице. На других же членов рабочей группы было больно смотреть. Инженер службы безопасности, невысокий полноватый мужчина, все доклады слушал, стоя в стороне, хмуро вглядываясь в смотровое окно кают-компании. Его лица никто не видел, но зато все видели, как он вздрагивал после каждого доклада. Старпом стоял напротив меня, и выражение его лица говорило о том, что с его психикой после заседания придется повозиться. Он впал в ступор. Глаза его смотрели одновременно и на, и сквозь меня. Я был готов поклясться, что он вообще сейчас ничего не видит. Научный руководитель полета застыл, закрыв лицо руками, время от времени опуская голову к самому столу и сжимая в кулаках свою густую шевелюру. Костяшки его пальцев при этом похрустывали и белели.

ШОК. Другим словом описать состояние присутствующих я не мог. Я сам себя не помнил в тот момент, поскольку постарался абстрагироваться от происходящего. Мне так было легче. Иначе свихнуться было лишь делом времени.

– Прошу садиться, господа.

Голос капитана прозвучал, словно приговор, но все же вывел всех из ступора. Старпом моргнул и вышел из оцепенения. Инженер безопасности медленно вернулся к столу и сел на свое место. Научный руководитель полета поднял голову и уставился на капитана. Тот встал.

– Подведем итоги, – сказал капитан, опершись на стол. – Наше путешествие завершилось на сотом году полета, когда ЦУП «Магеллана», получив второй сигнал бедствия с Земли, принял решение разбудить экипаж. Получив третий, контрольный сигнал, мы приняли решение возвращаться. Спустя еще сотню лет криосна мы вернулись к исходной точке. За время полета мы дважды пронзили пространство червоточинами, и суммарно весь наш путь занял двести лет. Первую часть полета, то есть около пятидесяти лет, мы получали обнадеживающие сигналы с родной планеты. Уйдя сквозь червоточину, мы потеряли возможность общаться с Землей без задержки во времени. Сведя воедино все факты, предоставленные нам группой связи, можно предположить: то, что произошло с нашей планетой, случилось с ней на семидесятом году нашего путешествия. Стало быть, в ТАКОМ (капитан выделил это слово) состоянии Земля находится уже сто тридцать лет. Что мы имеем сейчас? Первое. Состав атмосферы, гидросферы и литосферы планеты почти не изменился. Сотые доли процентов не в счет. Сейсмическая активность в пределах нормы, однако имеются значительные изменения в расположении литосферных плит. Вывод: пребывать на поверхности планеты безопасно. Второе. Температура ядра снизилась на тысячу градусов по Цельсию. Средняя температура воздуха на поверхности планеты понизилась на 10 градусов. Ледяной покров на полюсах продвинулся к экватору на три тысячи километров. Вывод: на планете сейчас очень холодно. Третье. Из сорока миллиардов жителей Земли в живых осталось не более ста миллионов. Они разрозненными группами проживают на обширных территориях, почти не имея связи друг с другом. Вывод: наши потомки пережили глобальный катаклизм небывалых масштабов. И пятое, – капитан нахмурился еще сильнее, но, выдержав паузу, продолжил. – Судя по всему, земляне сейчас находятся если и не в первобытнообщинном строе, то в эпохе феодализма. Нет четких границ государств. Не уверен, что вообще есть государства. Нет мегаполисов. Нет технологий. Нет связи. Ни одного спутника на орбите. Ни одной вышки на поверхности. Нет космопортов. Никакой инфраструктуры. На месте лунной колонии – гигантский кратер. Ни на планете, ни в Солнечной системе нет радиоволн. Нет даже электричества.

Капитан встал. Тишина кают-компании стала свидетелем последнего страшного вывода:

– Экипаж «Магеллана», теперь мы и пятнадцать тысяч колонистов – единственные представители прогрессивного человечества.

Глава 3. Подозрения

После брифинга последовала команда «разойдись». Никаких указаний, никакого плана действий. Просто – «разойдись». Капитан первым покинул мостик, остальные тоже разбрелись по своим каютам. Действия капитана совсем не говорили о его слабости. Я, собственно, так и записал в свой дневник. Скорее, такая его реакция на горькую правду свидетельствовала о его вере в членов экипажа. Капитан понимал, что работает с профессионалами. Знал, что, каждый должен пережить это по-своему, переварить и вынести за пределы своего собственного я. Отныне нет никаких отдельных Я. Есть только МЫ. Мы – как единый организм. Мы – как единое целое, коллективное сознание.

Все верно истолковали его короткое «разойдись». Оно означало: идите и думайте. Решайте судьбу. Нашу судьбу и судьбу всего человечества. Прощайтесь со своим прошлым, друзья. Смиряйтесь и крепитесь. Мужайтесь и набирайтесь сил. Предстоит работа. Трудная работа. Работа, сложность и важность которой, вероятно, в разы превосходят ту миссию, которую возложило на нас человечество двести лет назад. Нам предстояло вернуть человечеству цивилизацию. И мы разошлись.

После трехчасового бездействия ожил селектор:

– Всем членам экипажа. Общий сбор в кают-компании через двадцать минут, – возвестил корабельный ЦУП. – Повторяю. Общий сбор в кают-компании через двадцать минут!

Не понимаю, почему я всегда прихожу последним? Вероятно, большая часть экипажа собралась в кают-компании еще до объявления. Я огляделся. Хороший знак. Старпом и научный руководитель полета о чем-то оживленно беседовали возле бара. Инженер систем безопасности рисовал на планшете, вмонтированном прямо в стол, какую-то схему и вполголоса объяснял капитану ее детали. Руководитель отряда немедленного реагирования и пилоты посадочных модулей разбирали на голокарте вероятные траектории посадки. Еще несколько членов экипажа маленькими стайками курсировали по кают-компании. Ни намека на панику, депрессию или отчаяние. Я улыбнулся, глядя на эту рабочую обстановку, и прошел к капитану.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться, – доложил я и, не дождавшись его одобрения, затараторил. – У меня есть некоторые мысли, касающиеся…

– Успеется, – оборвал меня капитан, жестом показывая, что сейчас совершенно не готов воспринимать одновременно две линии информации. – Доложите на брифинге. Разумеется, я дам вам слово.

Он вернулся к разговору с инженером систем безопасности. Я не обиделся и сел чуть поодаль. Конечно, за время пребывания в своих каютах у каждого сложился свой взгляд на ситуацию, в которой мы оказались. Никто не сидел сложа руки. Каждый разработал план, касающийся его департамента, и горел желанием поделиться им со всеми.

Спустя минуту капитан встал с места и пригласил всех располагаться удобнее. В кают-компании воцарилась тишина. Все смотрели на капитана. Тот, окинув взглядом собравшихся, начал:

– Итак, коллеги. Утром я подвел краткие итоги наших изысканий. Я понимаю, что те пять выводов, которые я сформулировал, могли показаться пятью гвоздями, вколоченными в крышку гроба нашей цивилизации. Но уверяю вас, никогда прежде я не испытывал большего морального подъема, нежели сейчас. Признаюсь, сперва выводы, которыми я поделился с вами, меня тоже потрясли. Но после… – капитан взял паузу, подбирая нужные слова. – Позже я осознал, что на нас теперь лежит колоссальная ответственность. Мы не вправе впадать в отчаяние и предаваться сантиментам. Нам предстоит огромная работа. В наших руках – будущее. Заседание прошу считать открытым. ЦУП! Внести в протокол заседания вступительную речь и вести подробную запись в бортовом журнале.

– Принято, – спокойно ответил откуда-то из-под потолка голос ЦУПа.

– По мере поступления предложений от членов экипажа производить превентивные расчеты.

– Принято.

– Слово предоставляется инженеру службы безопасности корабля.

Полноватый мужчина встал и с легкой улыбкой доложил присутствующим:

– Коллеги, как и сказал капитан, времени на сожаления у нас нет. Ни времени, ни права. Все системы корабля работают исправно. Запаса топлива достаточно на открытие еще двух червоточин и на путешествие, рассчитанное на срок не менее двух сотен лет. В Солнечной системе нет мощи, равной «Магеллану». Реактор корабля позволит находиться на орбите планеты не менее пятисот лет. При условии, конечно, что мы будем пополнять запасы продовольствия. Единственной проблемой может быть само продовольствие. Естественно, о сублимированных и гомогенизированных продуктах в тюбиках придется забыть. Наладить цепочки производства на планете в кратчайшие сроки не представляется возможным. Стало быть…

– …Стало быть, лет через пятьдесят из шлюзового отсека сделаем барбекюшницу, – перебил его командир отряда немедленного реагирования. Все засмеялись. Инженер тоже улыбнулся и резюмировал свой доклад:

– Господа, ресурсов корабля хватит на долгие годы. Несколько поколений, по самым скромным подсчетам, смогут жить и работать на «Магеллане».

– А как насчет пассажиров? – поинтересовалась девушка-пилот.

Ответил сам капитан:

– Пассажиров пока будить нет резона. Для них, собственно, ничего не изменилось. Времени в их измерении как бы и нет. Их можно разбудить завтра, а можно и через пару сотен лет. Они знали, на что шли, когда укладывались в криокапсулы. Разбудим, когда будем уверены в том, что сможем прокормить всех. Вопросы?

Вопросов не было.

– Принято единогласно. О системах вооружения беседовать нет смысла. За время полета мы ни с кем не воевали, стало быть, все под завязку. Слово предоставляю руководителю отряда немедленного реагирования.

– Надо бы название должности сменить, – посетовал поджарый, коротко стриженый мужчина в старом комбинезоне, выкрашенном в камуфляж под раритетный стиль милитари. – Слишком уж громоздкое звание.

– Сократим до аббревиатуры, – согласился капитан. Мне даже показалось на мгновение, что он улыбнулся.

– Итак, – начал руководитель ОНР, – у меня есть все основания считать, что больше информации, нежели мы имеем сейчас, нам с орбиты не добыть. Предлагаю высадку разведывательной группы в составе трех подразделений. Высадка будет осуществлена тремя посадочными модулями в трех точках планеты. Выберем самые густонаселенные районы, высадимся и уже на месте разберемся, что к чему.

– Пилоты челноков, – обратился командир, – есть ли какие-нибудь препятствия для выполнения маневра посадки?

– Никак нет! – отрапортовала та же девушка, что спрашивала о судьбе пассажиров.

– Тогда, раз больше нет возражений… – продолжил капитан. Тут я поднялся с места, опасаясь, что мне так и не дадут слово.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться!

– Докладывает начальник медицинской службы, – представил меня капитан. Я прошел в центр кают-компании и жестом вызвал из воздуха голокарту.

– Господа, – начал я, – взгляните на термодиаграмму самых густонаселенных поселений.

Все уставились на увеличенное изображение одного из поселений, выбранных мной неслучайно. Двести лет назад в этом квадрате была Москва.

– Судя по диаграмме, в этом квадрате сейчас проживает от ста до ста двадцати тысяч человек. Не скученно, а разрозненными агломерациями. Можно сказать, деревнями. Между населенными пунктами – от десяти до сорока километров. Между самыми отдаленными точками – сто сорок километров. Вся остальная часть Евразии, вернее, континента, который ранее так назывался, почти не заселена. Сам континент претерпел существенные метаморфозы. Нет Англии, нет Гренландии. На месте этих островов – океан. Половина Европы затоплена. Нет Кольского полуострова. Контуры береговой линии Европы совершенно иные. Относительно крупные очаги цивилизации сохранились лишь в центральной части Европы, на Урале и в Индии.

– Да, мы слушали утром доклад группы терраформирования, – перебил меня капитан, – что вы хотите донести?

Я кашлянул в кулак и, собравшись с мыслями, продолжил:

– Очевидно, что планета перенесла глобальную климатическую катастрофу. Вопрос о характере катаклизма остается открытым. На момент нашего отлета прогноз по нашей планете на следующую тысячу лет был благоприятным. Остается одно – климатическое оружие.

– Домыслы! – воскликнул научный руководитель полета. – Когда мы отправлялись в полет, на планете таких технологий не было!

– Да, не было, – согласился я. – Но мы понятия не имеем, по какому пути пошло развитие науки после нашего отлета, в частности, после преодоления нами пространства-времени в червоточине. После того, как мы вышли из червоточины в пяти тысячах световых лет от дома, до нас несколько десятков лет долетали лишь примитивные сигналы двоичного кода. Ничего длиннее пары предложений нам послать не могли физически. Мы не знаем, по какому пути шло развитие нашего общества. И потому исключить воздействие сил, нам не известных, мы не можем.

– Какое отношение к делу имеет ваша гипотеза? – поинтересовался старпом.

– Друзья, поставьте себя на их место, – взволнованно начал я. – Вы живете на планете, которую, по сути, изучили вдоль и поперек. Несколько поколений подряд ничего глобальнее циклических колебаний температуры вокруг вас не происходит. Вас на Земле более сорока миллиардов. И вдруг – а судя по масштабам бедствия, это было именно «вдруг» – весь привычный вам мир летит в пропасть. Девяносто процентов населения погибает за считанные дни, остальные девять процентов – в последующие два-три года. Немногочисленные выжившие долгое время прячутся в бункерах под землей без доступа к информации извне. Какая-то часть борется за жизнь на поверхности. Сто тридцать лет непрерывной борьбы с холодом, голодом, эпидемиями, дикой природой и друг с другом. Какова вероятность того, что сейчас эти люди все еще представляют собой ту цивилизацию, которую мы покинули двести лет назад?

– Хотите сказать, – поднялся со своего места капитан, – люди одичали?

– Я практически уверен в этом. Иначе мы получали бы хотя бы примитивные радиосигналы. Боюсь, капитан, когда вы говорили о возможном феодализме на планете, вы были чересчур оптимистичны.

С места вскочил научный руководитель полета и взволнованно заговорил:

– Хорошо. Хорошо! Пусть так. На планете дикость и варварство. Но это ли не повод как можно скорее явиться нашим потомкам с неба и принести в их мир цивилизацию, медицину, технологии?

– Не думаю, что на выходе мы получим то, чего желаем, – ответил я.

– Поясните! – потребовал научный руководитель.

– Достаточно вспомнить историю нашего общества. С изобретения колеса и до самого покорения космоса развитие планеты представляло собой бесконечную череду войн. Постоянный передел земли и ресурсов преследовал человечество на протяжении веков и тысячелетий. И каждое новое изобретение, каждое новое научное открытие приводило к тому, что хитрый и изворотливый человеческий разум находил способ применить его в военных целях. Данные о сейсмической активности планеты говорят нам о том, что эпоха глобального изменения климата завершается. Несколько десятилетий подряд люди на Земле не видят ни наводнений, ни землетрясений, ни ураганов. Та горстка выживших уже адаптировалась к текущим условиям, а стало быть, настало время передела мира.

– И как же мы можем навредить им своим появлением? – не унимался научрук.

– Мы, безусловно, сила. Мы имеем колоссальное технологическое превосходство над теми, кто сейчас борется за выживание там, внизу. Но, вернув людям технологии, мы рискуем одарить их соблазном использовать эти технологии в собственных корыстных целях. Использовать друг против друга. Мы можем развязать войну такого масштаба, после которой восстановить численность населения планеты будет уже невозможно. Даже обладая технологиями, которые доступны нам сейчас, потребуются сотни лет, чтобы выстроить новое общество. А их и так осталось менее одного процента от популяции.

– Но они не посмеют! – воскликнул научный руководитель. – Они не должны видеть в тех благах, которые мы можем им дать, оружие!

– Мы не знаем о морали этого общества ровным счетом ничего, – ответил я и сел на свое место.

Все притихли. С места встал капитан «Магеллана».

– Наш корабль назван в честь одного из самых выдающихся мореплавателей и первооткрывателей в истории. Экспедиции Магеллана удалось первый обогнуть земной шар и вернуться. В ту эпоху разворачивались воистину выдающиеся события. Открывались новые континенты. Цивилизации, развивавшиеся параллельно друг другу, сталкивались лицом к лицу. Колонисты из нового света, открыв Америку, принесли ее коренным жителям свои ценности, культуру и оружие. Мы все помним, чем это закончилось. Это оружие было использовано как против аборигенов, так и самими аборигенами против захватчиков. Начальник медицинской службы прав. Мы должны быть предельно осторожными.

– И что же, нам теперь болтаться на орбите, пока мораль общества на Земле не достигнет апогея? – воскликнул руководитель ОНР.

– Высадка десанта будет осуществляться скрытно. Посадку челноков вблизи поселения запрещаю, – отрезал капитан. – Руководителю ОНР приказываю подготовить группы десантирования, поименно. Пилотам – скорректировать глиссады посадки. Местные не должны видеть ни нас, ни наши корабли. Разведывательная миссия должна быть проведена максимально скрытно. Разойдись!

Глава 4. Своя игра

В кают-компании началась суматоха. Обозначив приоритеты, капитан быстрым шагом направился прочь. Старпом ушел следом за капитаном. Остальные члены экипажа, вскочив со своих мест, принялись бурно обсуждать предстоящую высадку. Уровень шума ощутимо возрос, хотя на крик никто не срывался. Шум, скорее, выдавал общую возбужденность и заинтересованность экипажа.

Принимать участие в общем ажиотаже я не спешил, у меня была иная задача. Я проследил взглядом за руководителем ОНР Виктором Орловым. Тот, судя по всему, решил последовать примеру капитана и удалиться. Но путь озадаченному вояке преградила группа пилотов, которую возглавляла Мария – та самая девушка-пилот, докладывавшая на брифинге о готовности к высадке. Руководителю ОНР, очевидно, было не до них. Рассеянно озираясь, он разводил руками и пытался донести до пилотов какую-то мысль. Мария активно жестикулировала, доказывая оппоненту свою точку зрения, но руководитель ОНР не сдавался. Сути спора я не знал, но девушка продолжала наседать. Я подошел ближе, решив, что пора вмешаться в разговор. Если быть честным, мне было плевать на их разногласия, я лишь намеревался воспользоваться ситуацией и надеялся выиграть для себя пару плюсиков, поскольку точно знал, что моя рассудительность успокоит начальника ОНР. Сыграв на контрасте между собой и вспыльчивой Марией, я намеревался расположить к себе Орлова.

Словно невзначай проходя мимо, я услышал их разговор:

– …Вы не можете оставить меня на «Магеллане», – возмущалась девушка, – вам поручено составить списки десантных групп. Вот этим и занимайтесь, товарищ Орлов. А в мое подразделение не лезьте! Я сама решу, кому из моих пилотов лететь, а кому остаться.

– Отлично, Мария, – явно не желая пререкаться, ответил руководитель ОНР. – Вот и решайте, кто из вас полетит. Список из шести пилотов перешлёте мне к вечеру. Вы сами не летите!

– Я не могу пропустить такое событие! – возмущенно звенел голос девушки на всю кают-компанию. – Я лучший пилот на корабле! Да это я, собственно, вас всех сюда и доставила!

– Именно поэтому вы и должны остаться на «Магеллане», – спокойно парировал Виктор. – Из всех пилотов челноков и посадочных модулей только у вас есть должная квалификация и допуск к управлению звездным крейсером.

– Но я… – уже почти стонала Мария, но Виктор ее перебил.

– Никаких «но». Я должен подобрать экипажи десантных кораблей с учетом всех предстоящих миссий, а не только этой. С посадкой на Землю справится любой пилот, это базовый навык. А случись корректировать орбиту «Магеллана» или, того хуже, прокладывать маршрут через Солнечную Систему, кроме вас и руководства некому будет это сделать.

– Вот именно! – не унималась девушка. – Руководство прекрасно справится и без меня! Мне позарез нужно лететь на Землю, товарищ Орлов! И я полечу, хотите вы того или нет!

И тут Мария допустила фатальную ошибку. Не найдя в своей обойме иных аргументов, она от обиды прошипела:

– Я буду жаловаться на вас! Я папе расскажу!

Тут у руководителя ОНР перекосилось лицо, он покраснел, ноздри его раздулись, в глазах блеснула недобрая искорка. Но ему пришлось выдохнуть весь набранный воздух без ругани, поскольку я бережно взял его под локоток и отвел в сторону, попутно подмигнув девушке-пилоту. Та, решив, что я возьму на себя решение ее вопроса, отступилась и встала чуть поодаль, скрестив на груди руки.

– Виктор Сергеевич, не кипятитесь, – сказал я спокойным тоном, воздействуя своим ментальным полем на его эмоциональный фон. – Вам нужно соблюдать хладнокровие.

Руководитель ОНР хотел было выложить суть своего возмущения, но я опередил его:

– Я понимаю: Мария и слово «субординация» не могут находиться в одном помещении. Но стоит отдать должное ее талантам и вашей прозорливости. Вы абсолютно правы на ее счет – пилоту ее уровня нечего делать на планете с нестабильным климатом.

– Да-да, – словно нехотя согласился со мной Орлов, – другое дело вы, руководитель медицинской службы. Вас я сначала тоже не собирался отправлять. У вас с Марией равнозначные ситуации. Я думал насчет рядовых санитаров, но после решил, что все ваши обязанности на борту могут выполнять и автодоки, там внизу вы все же нужнее. А санитаров консультировать вы можете и дистанционно.

– А вот это зря, – очень мягко ответил я, усиливая свое воздействие. Орлов начинал мыслить не в мою пользу. Я уже сосчитал его пульс и число дыхательных движений, уловил реакцию зрачков на свет и потоотделение – мои «чары», безусловно, действовали на него. – Как раз я вам на планете и не нужен. Вы правы, любую медицинскую манипуляцию, вплоть до замены органов синтетическими, могут выполнить автодоки. Но ставить диагнозы и назначать лечение все же прерогатива людей. Посмотрите вокруг! Как много людей разом вышли из анабиоза. В любой момент кому-то из них может понадобиться квалифицированная помощь. Удаленно я буду не так эффективен. А провести сложный психологический анализ представителей нового вида человечества я смогу и не покидая «Магеллана».

– Вы же не планировали для этих целей похищать аборигенов и доставлять их на орбиту, Герман? – высвобождаясь из моих объятий и подозрительно прищурившись, спросил руководитель ОНР. Но, усыпленный моим полем, он все же поддался:

– Ладно, я подумаю. Зерно рациональности в ваших словах есть.

Я улыбнулся и, чтобы уж наверняка сработало, еще с минуту воздействовал на сознание руководителя ОНР, отвлекая его пустой болтовней. Затем я проводил его через всю кают-компанию, так же бережно придерживая под локоть, и отпустил в свободное плавание. Пусть взвешивает и резюмирует. Думаю, у меня есть все шансы не попасть в первый десант. Вернувшись к Марии, я состроил хмурую гримасу. Она посмотрела на меня умоляющим взглядом.

– Он обещал подумать, – ответил я двусмысленной фразой, но ее этот ответ, кажется, устроил. – Идите, Мария, готовьте экипажи.

Девушка пристально посмотрела на меня, не понимая, кто перед ней – друг, соперник, или, может, конкурент за место на борту челнока? Но после моего ласкового «прикосновения» и к ее сознанию отложила решение этого вопроса на потом. Она жестом показала остальным пилотам следовать за ней и стремительно покинула помещение. Немного насладившись атмосферой, царившей в кают-компании, я тоже удалился к себе. Нужно было подготовить памятки для десантных групп. Перед спуском на Землю я проведу инструктаж, раздам ответственным лицам ЦУ и портативные коммуникаторы. Пускай записывают все, что видят. А я уж постараюсь сделать свою работу, не покидая орбиты.

Сразу хочу оговориться – на Землю я не планировал возвращаться ни под каким предлогом. И на то были очень веские причины. Я и в экипаж «Магеллана»-то пробился исключительно ради того, чтобы начать жизнь с чистого листа. Землю на пике своего технологического развития я покинул с абсолютно спокойной душой. Я стремился к этому, жаждал этого всем сердцем, а возвращаться обратно на планету, где у власти находились дикари, и вовсе не жаждал.

Конечно, для порядка я тоже собрал свой тревожный чемоданчик. Мало ли, Орлов передумает насчет меня. В моем арсенале было немало полезных гаджетов. В походный рюкзак полетели термокостюм и элементы питания к нему. На планете царил суровый климат. Если экспедиция затянется или пойдет не по плану, важна будет каждая батарея. Также я бережно уложил на дно рюкзака ИКАС – Индивидуальный Комплекс Автономного Существования. Еще перед отлетом с Земли я запрограммировал его, внеся в базу данных дрона все свои биометрические параметры. Подумать только, этот малыш пролежал на складе без малого двести лет, а до сих пор работает, нужно было лишь установить топливный элемент. Я был уверен, что, когда мы прибудем к месту назначения, этой игрушке место будет разве что в музее, среди патефонов, MP3 плееров и голографических проекторов. К концу нашего путешествия эта технология устарела бы на несколько сотен лет, но по меркам Земли нынешней этот небольшой, с крупное яблоко шар был не просто чудом – он один мог послужить для остатка цивилизации неисчерпаемым источником мудрости и знания. А в руках корыстолюбивых представителей землян – еще и оружием, аналогов которому не придумают еще несколько тысячелетий.

Нужно было также позаботиться о пропитании, но этим должны были заняться пилоты челноков. Оружие я брать не стал. В случае чего, ИКАС убережет, а нападать мы ни на кого не собирались. Ох, как же я впоследствии жалел об этом решении…

Люди на Земле представляли собой отныне ценнейшую генетическую информацию, и именно поэтому Орлов хотел отправить меня на планету в первых рядах. Ему во что бы то ни стало нужно было выяснить, как изменился организм современного человека под воздействием столь экстремальных природных условий, царивших на планете. Руководство было обязано понять, что произошло с иммунной системой выживших и как развивался их мозг. Основной же медицинской задачей первой экспедиции на Землю была попытка оценить масштабы бедствия. Изучив местное население, их ареал обитания, уклад, быт и технологический уровень развития, я должен был спрогнозировать рост или убыль населения планеты. От моих вычислений зависела судьба всей человеческой расы. Малоприятная перспектива – стать палачом остатка цивилизации. Я понимал, к чему все идет, и хотел если не переложить свои обязанности на других, то хотя бы разделить их поровну. Спустись я на Землю лично, весь груз ответственности возложат на меня. А я не для того бежал с этой планеты, чтобы потом нести ответственность за ее будущее.

Как же я был рад, когда успешно завершилась миссия «Магеллан I». Начавшись задолго до моего рождения, она предопределила мою судьбу. Еще за три сотни лет до изобретения принципа перемещения сквозь червоточины наука задалась вопросом, а каким именно способом можно будет колонизировать далекие миры, когда мы до них доберемся? На тот момент мы уже знали о существовании как минимум дюжины планет земного типа. Мы изучали эти далекие миры с твердой уверенностью, что однажды окажемся там, поскольку параллельно развивались и все остальные земные науки. Решение вопроса о том, каким способом можно будет заселить эти планеты, целиком и полностью легло на плечи врачей и биологов. Естественно, как это часто бывает, сначала мы шли по ложному пути. Разрабатывались до безобразия наивные планы заселения новых миров колонистами. Мы всерьез рассматривали принципы древней креационистской теории происхождения человека. Нескольким тысячам колонистов по прибытии в новый мир отводилось лишь одно занятие – плодиться и размножаться. Очень скоро математики, заручившись поддержкой мощнейших суперкомпьютеров, вычислили необходимое количество колонистов, которых нужно было одновременно поселить в новой среде обитания, чтобы обеспечивался хотя бы минимально необходимый прирост населения. Новейшие квантовые компьютеры проводили свои расчеты с учетом всех известных нам сценариев. Учитывались сотни переменных: климат, флора, фауна, радиация, химический состав воды, почвы и воздуха и многие другие факторы. В расчет шли также стандартные для развития каждой новой цивилизации войны, пандемии и голод. В итоге инженеры и конструкторы, сговорившись с физиками, в один голос заявили: «Кораблей такой вместительности нет и физически быть не может». Затем разрабатывалась другая идея – заселение благоприятной планеты маленьким числом колонистов, вооруженных достаточным геномным фондом. Людей ведь можно и вырастить, думали мы. Однако и от этой идеи вскоре пришлось отказаться. Мы осознали, что даже при условии успешного выполнения всех пунктов программы колонизации нам просто не хватит ресурсов, чтобы обучить новых поселенцев и, что важнее, прокормить их.

Затем в игру вступила молодая наука – терраформирование. Специалисты в этой области стремительно ворвались в научное сообщество со своими новаторскими идеями. Наука эта получила свое второе рождение, когда стало ясно, что даже незначительные отклонения в том или ином параметре чужой планеты могут привести к гибели колонистов. Малейшее снижение процента содержания кислорода или, скажем, отличная от земной нормы концентрация углекислого газа в чужой атмосфере будут в корне менять весь облик создаваемого мира. Растения и животные будут иными. Принципы выработки и трансформации энергии в живых организмах изменятся. Это, в свою очередь, приведет к образованию новых видов, которые вытеснят менее подготовленные – завозные. Ученые терраформирователи предлагали искусственно воссоздавать точные земные условия. Влияя на тектонику, влажность, температуру, ледники, опреснение океанов, они планировали делать из новых миров точные копии нашей родной Земли. Планировалось создать условия, пригодные для адаптации конкретного биологического вида – человека, и только после этого засеивать разумную жизнь на новой планете.

В нынешних же реалиях мне придется делать прогноз прироста населения своего собственного мира. Времени на адаптацию к новым природным условиям у человечества практически не было. Исключить вероятность того, что разумная жизнь на Земле в том виде, в котором мы ее знали, вымирает, я не мог. И если эволюция пошла именно по такому сценарию, дела наши плохи. Я видел взгляд научного руководителя миссии «Магеллана» на первом брифинге. Он наверняка пришел к тем же выводам, что и я. На борту «Магеллана» – семь миллиардов генетически исправленных человеческих эмбрионов и пятнадцать тысяч колонистов, готовых запустить их в наш новый мир. Наша исходная миссия состояла в том, чтобы сотворить из ничего человеческую цивилизацию на безжизненной планете в пяти тысячах световых лет от дома, тем самым удваивая шансы на выживание нашего вида в безмерном космическом пространстве.

На первый взгляд – проблемы нет, но мне как историку-антропологу была ясна обеспокоенность нашего научного руководителя. Если мы придем к выводу, что нынешнее население Земли не способно адаптироваться к новому климату, и, как следствие, не может самовоспроизводиться, придется ждать полного вымирания нашего вида, корректировать условия жизни на планете под уже имеющиеся эмбрионы и засеивать эту жизнь заново. Проблема заключалась в том, что на очищение Земли от старых видов могут уйти сотни лет. Не все на «Магеллане» будут готовы ждать так долго.

Глава 5. Подготовка к спуску

Не думаю, что этой ночью кому-то удалось выспаться. Моя каюта, погруженная во мрак, хоть и не пропускала ни единого звука, но все же стала для меня карцером, звеневшим тишиной в моей голове. И тишина эта больше раздражала, нежели позволяла отдохнуть.

Еще с вечера я быстро собрал все необходимые мне вещи и амуницию для работы на поверхности Земли в надежде, что после сборов смогу как следует выспаться. Но сон никак не шел. На свое собственное эмоциональное состояние повлиять гораздо труднее, нежели на чужое. Глаза глупо и бессмысленно смотрели в темноту и никак не хотели закрываться. Я несколько раз вставал и бродил по каюте. Неуютное дурное предчувствие не давало мне покоя. Неуловимой паутиной оно опутывало мое сознание, мешая расслабиться и отключить разум хотя бы на время. Человечество давно перешагнуло ту черту, когда к предчувствиям относились с суеверным страхом или пренебрежением. Психологами давно доказано, что предчувствие или интуиция – не что иное, как неосознанная работа нашего мозга, непрерывно обрабатывающего огромные пласты информации. Мозг анализирует все: опыт, фундаментальные знания, наблюдения, даже обрывки информации в виде фраз или звуков. Постоянная обработка поступающих данных заставляет обращать внимание на мелочи, сводить их воедино и делать выводы. «Дурное предчувствие» в этом ключе – попытка подсознания докричаться до нашего мышления и обратить внимание на детали, которые мы упускаем. Но в данный момент я не мог сделать верные выводы, было слишком мало информации. А на одном «предчувствии» далеко не уедешь. Сейчас я знал одно – нужно отвлечься и постараться поспать. Вопросы и ответы на них всплывут в голове сами по себе спустя время. Лишь бы не поздно.

Я с тоской взглянул на аптечку, мерцающую на противоположной стене каюты бледным светом. Прибегать к медикаментозному сну не хотелось, поскольку утром мне нужно было быть собранным и бодрым.

Внезапно посреди каюты всплыло сообщение – корабельный ЦУП сообщил мне об изменениях в составе десантных групп. Это означало лишь одно – меня все-таки отобрали. С нескрываемым чувством досады я вызвал диалоговое окно по бледно-голубой ссылке, подвешенной перед моими глазами ЦУПом, и убедился в этом. Свою фамилию я обнаружил в списке третьего шаттла. В составе моей группы семь человек: трое десантников из ОНР, геолог, терраформирователь и два пилота. Марии ни в одном из трех экипажей не было. Я нахмурился и отвернулся к переборке. Я бы не сопротивлялся, если бы взяли именно Марию, а не меня, тем более что она страстно того желала. Несмотря на полностью противоположный результат, мой эгоцентризм все же заставил меня улыбнуться. Связи в нашем обществе уже ничего не решали, и эксцентричная выходка второго старшего пилота звездного крейсера «Магеллан» лишь сыграла против нее. Капитан корабля должен руководствоваться в своих решениях только здравым смыслом, а не родственными чувствами, и посему жаловаться «папе» на руководителя ОНР было самым непродуманным шагом, на который могла пойти Мария. В итоге я решил, что волнуюсь именно из-за нее. Странно, но раньше я не замечал за собой такой чуткости к людям. Что-то она скрывала. Конечно, высадка на планету, которая пережила, возможно, самую серьезную катастрофу за последние тысячелетия, очень важна. Но не до такой же степени, чтобы опытный офицер галактического флота потерял самообладание. Нужно будет покопаться у Марии в голове, решил я. Но только по возвращении на «Магеллан». Сейчас есть дела и поважнее.

Я не люблю грубую силу, но для того чтобы все-таки уснуть, решил в эту ночь воспользоваться старым дедовским способом. Отключив силовые поля, имитирующие подушку и поясничный упор, я сунул себе под шею собственный кулак. Раньше так поступали морские пехотинцы, когда нужно было принудительно заснуть на марше. Кулаком пережималась одна из сонных артерий, и человек, начиная испытывать гипоксию, постепенно погружался в сон. Об этом мне дед рассказывал. Не знаю, насколько правдивы были его рассказы, но этот метод действовал на меня безотказно. Вот и в этот раз я сам не заметил, как заснул.

Утро выдалось суматошным. Я отлично выспался, несмотря на сбой гравитатора ночью, и встал раньше будильника, однако в ангар прибыл одним из последних. На меня никто не обратил внимания, все были заняты финальной стадией подготовки к высадке. Все три шаттла были заправлены и дожидались погрузки научного оборудования. Продукты питания, оружие и авиетки уже были на борту. Пилоты заняли свои ложементы и методично проверяли системы кораблей. Остальные члены десантных групп кучковались тут же, в ангаре, ожидая команды к посадке. Они переглядывались и вполголоса обсуждали что-то между собой. Кто-то из экипажа показывал свежий синяк на плече – результат падения после несанкционированного отключения гравитации. Я тоже здорово приложился, хотя и без последствий. Остальные члены экипажа, очевидно не имевшие привычки спать с выключенными силовыми полями, не пострадали.

Среди экипажа я не был своим парнем, поскольку по долгу службы частенько становился занозой в их задницах. Еще перед полетом на мои плечи возложили ответственность за медицинский отбор членов экипажа и колонистов. И отбор проводился мной со всей строгостью, поскольку я понимал – те заболевания (пусть и незначительные), которые я пропущу на Земле, станут для меня и моей службы пожизненным геморроем там, в космосе, и только усугубятся после высадки в новом мире. Поэтому держался я особняком и друзей до поры до времени не заводил. Любые приятельские отношения неизбежно влекли за собой просьбы прикрыть глаза на те или иные проблемы со здоровьем. Плохим другом я быть не хотел, а посему вообще зарекся водить дружбу с подчиненными и коллегами. Во-вторых, меня опасались, поскольку должность начальника медицинской службы подразумевала также и высокое звание, а подчиненные, как правило, придерживались старинной солдатской поговорки – «подальше от начальства, поближе к камбузу».

Я огляделся и остался стоять в стороне. Раздражать подчиненных своим присутствием мне не улыбалось. Но все же к моей персоне вскоре проявил интерес служащий ангара. Молодой лейтенант, пробегая мимо, резко остановился, взглянул в прозрачный планшет и обратился ко мне:

– Товарищ начальник медицинской службы, разрешите вашу укладку?

Я кивнул и молча протянул ему свой рюкзак. Лейтенант взвесил силовым полем планшета мою поклажу, тут же нанес маркировку и понес мой нехитрый скарб в грузовой отсек шаттла.

– Вы летите на «Ермаке», – бросил он мне через плечо, удаляясь, – место 5-С.

Я кивнул лейтенанту, но тот уже не обращал на меня никакого внимания, программируя на своем планшете погрузчик. Плоский, как камбала, робот тут же потащил на себе паллет с личными вещами десантной группы шаттла «Ермак». Я ощутил легкий холодок неприязни, исходивший от этого лейтенанта, – как-то он со мной слишком небрежно разговаривал. Что ж, пожал я плечами, возможно, я когда-то и перешел ему дорогу. Очень может быть, что из-за меня он долго не мог пройти медкомиссию и попасть в состав экипажа «Магеллана», или же я забраковал кого-то из его друзей. Обо всем и не упомнишь.

Стоять с пустыми руками было неловко, и потому, отойдя в самый дальний уголок ангара, я присел на пустой оружейный ящик. Они все-таки решили вооружить челноки, подумал я, ощупывая ладонями холодный металл. Ну что ж, лишним не будет, конечно. Кто знает, что нас ждет там внизу?

Я залюбовался процессом погрузки. Активный и слаженный труд нескольких десятков работников ангара производил со стороны впечатление небольшого муравейника – одного из самых высокоорганизованных творений природы. Каждый сотрудник точно знал, где он нужен в данный момент и куда следует направить свою энергию потом. Никто не руководил ни погрузкой, ни подготовкой челноков – все процессы были доведены до автоматизма и лишь ждали команды к исполнению. Организация труда на «Магеллане» представляла собой вершину управленческой мысли. Многие столетия эволюции «труда человека» как основного двигателя прогресса потребовались человечеству, чтобы принять и осмыслить собственное бессилие перед природой. Именно природа стала для нас лучшим учителем. Как только человек отказался от инфантильной мысли о том, что он является венцом творения этой самой природы. Как только он понял, что все, что он придумывает и делает хорошо, природа уже изобрела миллионы лет назад и сделала это лучше. Как только мы смирили собственную гордыню и вернулись на истинный путь познания, нам стали доступны технологии будущего. Технологии самой жизни. Мне на ум пришел один из первых примеров симбиоза человеческой мысли и мудрости самой планеты. В конце двадцать первого столетия промышленность, подстегиваемая установлением единого мирового правительства и завершением локальных горячих конфликтов и повсеместных экономических войн, достигла небывалых высот. Не отставало и автомобилестроение. Мы научились преодолевать гравитацию без использования подъемной силы воздуха. Постепенно самолеты планерного типа (да-да, те самые, с крыльями, как на голограммах из учебников истории) уступили место более комфортным аппаратам с антигравитаторами на борту. Простота технологии вкупе с дешевизной производства сыграли с нами злую шутку. В каждой семье на планете появилось по аэромобилю, а то и по два-три. И это несмотря на бурное развитие пассажирского транспорта и грузоперевозок. Небо над городами, как некогда в прошлом дороги, наводнилось транспортом всех возможных типов и модификаций. Были там и небольшие авиетки на двоих, и комфортабельные представительские аэромобили. А сколько моделей бюджетных летательных аппаратов придумали – не счесть! И курсировали они все по примитивным правилам дорожного движения конца двадцать первого века, топорно вмонтированным в такие же допотопные правила полетов в воздушном пространстве. Естественно, что устаревшие нормы, регламентирующие полеты, в новых реалиях привели к колоссальному, просто беспрецедентному числу аварий в воздухе. Люди и в двухмерном-то пространстве, на дороге, порой не могли разъехаться. А тут их мозг получил команду думать, как проехать, а точнее, пролететь на разных высотах. Помимо скорости и направления рядовым автолюбителям пришлось учитывать кучу иных вводных: высоту, тангаж, крены, курс, глиссаду и прочие хитрости, пришедшие в их повседневную жизнь из авиации. Аэрошколы уже не справлялись с поставленной задачей. Центры регулирования воздушного и дорожного движения захлебывались. Не хватало ни глаз, ни рук. Работа диспетчера оказалась самой востребованной в мире. И мир этот был на волосок от транспортного коллапса, пока мы, наконец, не признали, что писаные человеком правила передвижения в доступных нам системах координат попросту не справляются с поставленными самим прогрессом задачами. И вот тогда старейшая из наук, биология, предложила свою альтернативу. Ученые-биологи заметили, вернее, осознали, что весь этот рой транспортных средств над мегаполисами очень напоминает пчелиный. Но только наш рой, в отличие от роя пчел, лишен был управления и коллективного разума. Каждый отдельный аэромобиль представлял собой локальную самостоятельную единицу – пчелу. И единица эта была, к сожалению, предоставлена сама себе. Летела она хаотично, порой не разбирая траектории, руководствуясь принципом «куда надо, туда и лечу». Очень часто всем было нужно в одну точку, и тогда происходило воистину грандиозное роение аэромобилей – воздушная пробка без малейшей возможности покинуть заданный квадрат без последствий. Природа решила эту проблему с легкостью. Все пчелы в семье имели доступ к единой информационной системе, которую в свою очередь строила и транслировала в пространство суперпчела – матка. Мы попросту скопировали эту модель организации. Не обошлось без корректив, конечно. Земля – не улей, пришлось учитывать масштабы. Место пчелиной матки заняли компьютеры-диспетчеры, имевшие доступ к каждому аэромобилю на планете. Пользователю достаточно было задать нужную локацию, а дальше уже искусственный интеллект решал, как и каким путем добраться до места, сколько времени совершать погрузку-разгрузку и куда после этого девать аэромобиль. Все эти вычисления компьютер делал за долю секунды с учетом миллионов других маршрутов. Вычислительные способности тех примитивных компьютеров начала двадцать второго века оставляли желать лучшего, но все же их хватало для решения поставленных задач. Да, пользователь лишался свободы выбора, как, собственно, лишался и права на собственность. Выходило, что покупка аэромобиля давала лишь возможность мобильно передвигаться в пространстве, но не право обладать данным средством передвижения. Обладатель аэромобиля имел право вызвать его к своему дому, отправиться, скажем, на работу, высадиться на нужном для себя уровне, а после компьютер уже сам решал, куда теперь направить конкретную единицу-пчелу. После трудового дня человек так же вызывал авиетку или аэромобиль и летел домой. Но летел уже на другом экземпляре – на том, который был ближе к месту работы. Как, сколько по времени и на чем именно добираться до нужной точки за человека отныне решал искусственный интеллект. И порой его решения были не по нраву обывателю. Скажем, на концерт или хоккей на личном транспорте уже было не добраться, приходилось пользоваться общественным. Но в обществе, где благо самого общества превалировало над личным благом, волнения улеглись быстро. Слишком уж неоспоримым был факт преимущества новой транспортной системы над прежним транспортным хаосом. Отпала необходимость в исключительности дизайна – все транспортные средства были унифицированы и подогнаны под общепринятый стандарт, во главе которого была безопасность. Упростилась и процедура получения летных прав, теперь достаточно было лишь достичь зрелости и иметь работу. Управлять аэромобилями самостоятельно имели право только профессиональные летчики, чья деятельность протекала вдали от маток-диспетчеров. Студентам и школьникам личный транспорт не полагался. Как, впрочем, и безработным людям. Зачем человеку личный транспорт, если он не использует его во благо общества?

В ангар тем временем пожаловала целая делегация во главе с капитаном «Магеллана». По озабоченности их лиц я понял, что, помимо общего совещания, у верхушки было и отдельное, закрытое. Странно, что меня в известность не поставили, я начальник медслужбы как-никак. Видимо, научный руководитель миссии все же решил действовать на опережение. Очевидно, он не разделял моего оптимизма относительно качества биологического материала на Земле. К тому же, если учесть количество выживших на планете, чаша весов автоматически склонялась в сторону искусственного заселения Земли. Что же, в таком случае мне придется работать более усердно. Я, хоть и отличался крайней степенью эгоцентризма, сволочью никогда не был и всегда считал самым ценным даром, имевшимся у общества, жизнь каждого члена этого общества.

Поступила команда на посадку. Никаких высокопарных речей не произносили. Все члены десантных групп спокойно заняли свои места, остальные просто покинули ангар. Затем была отключена искусственная гравитация. Отворилась переборка шлюза и первый из челноков, «Смелый», отделившись от мачты причала, медленно заплыл в шлюзовую камеру. На минуту скрывшись за переборкой, он покинул пределы корабля. Затем той же процедуре подвергся и «Смирный». «Ермак» покинул ангар «Магеллана» последним. Все три шаттла выстроились в линию напротив капитанской рубки нашего звездного крейсера, готовые к спуску.

Глава 6. Жесткая посадка

Коротенький пузатый шаттл вмещал восемнадцать пассажиров. Я занял свое место в проходе, единственный в ряду, но желания пересаживаться не возникло, в иллюминатор мне смотреть не хотелось – при входе в атмосферу за силовым полем все равно ничего не будет видно.

Процедуру высадки на планету все члены десанта знали назубок. По сути, все сводилось к простому правилу – сидеть и не двигаться. Всю остальную работу брал на себя корабельный ЦУП. Он фиксировал шаттлы в своих силовых лучах, рассчитывал оптимальную скорость и траекторию введения спускаемого аппарата в атмосферу планеты и мягко сопровождал его до самой посадки. Если честно, даже пилоты были не нужны. Их наличие в шаттлах было продиктовано все теми же условиями техники безопасности. Как и сама форма шаттлов. Никто не знал, с какими трудностями может столкнуться миссия в иной звездной системе, а потому предусматривались различные варианты высадки, включая архаичные. При самом фантастическом сценарии, скажем, если «Магеллан» будет поврежден или обесточен, высадку должны были производить пилоты путем торможения фюзеляжем корабля о плотные слои атмосферы. По сути, помимо космического лифта, в резерве у нас было лишь свободное падение или банальный полет с использованием формы шаттла и подъемной силы его крыльев. Этот же способ передвижения позволил бы вернуться обратно на орбиту. Покинуть планету можно было, набрав высоту на реактивной тяге, используя атмосферный кислород с последующим замыканием контура двигателей на кислород в баках.

Естественно, мало кто из непосвященных понимал, почему в этой экспедиции выбор пал именно на шаттлы (при условии отсутствия каких-либо повреждений на «Магеллане»). Не понимал этого и я, но знал, что на шаттлах настояла Мария. Ее послушали, старший пилот как-никак. Нас могли спустить на поверхность и в обычных транспортных капсулах. Даже если на Земле понадобилась бы коррекция положения капсулы или эвакуация, «Магеллан» с легкостью осуществил бы эти процедуры при помощи своих силовых полей. Но техника безопасности оставалась непреклонной. Дублировались все узлы и все системы. Все способы доставки также было решено продублировать.

Я постарался расслабиться в собственном кресле. Ощущалась легкая перегрузка. Нас уже захватили лучом и вели к точке ввода в атмосферу. Скорость на таком расстоянии от поверхности Земли не ощущалась, хотя и была запредельной. Если бы не силовые поля, мы бы уже испарились. Луч должен был плавно ввести нас в плотные слои атмосферы, а затем, удлиняясь, произвести торможение, спуск и, наконец, посадку. Затем «Магеллан» скроется за кривизной планеты, а мы останемся предоставленными сами себе. Краем глаза я увидел в иллюминатор отблеск солнца, прячущегося за планетой. Нас десантировали под покровом ночи. Аборигенам мы представимся как три небольших метеора. Никто не придаст значения, даже если и увидит. Затем иллюминаторы потемнели, мы начали ощущать легкую вибрацию. Вероятно, входили в плотные слои атмосферы, но сквозь мощные силовые поля самим шаттлам колоссальные перегрузки почти не передавались. Я закрыл глаза и вообразил, как неистово терзает трение нашу силовую оболочку, как бушует за бортом в каком-то метре от наших тел раскаленная стихия. Все-таки мы гении, подумал я. Как бы нас ни старалась сжечь наша родная планета, ей это вряд ли удастся. Силовые поля могли выдерживать температуры для работы на поверхности звезд, а о смешных двух-трех тысячах градусов, вызванных трением об атмосферу, и говорить не приходилось. Страшно было подумать, что раньше спускаемые аппараты просто падали и горели. Просто горели в атмосфере, пытаясь уберечь своими тонкими фюзеляжами хрупкие человеческие жизни. Эти смельчаки все-таки были героями, подумал я. Или психами, тут смотря с какой стороны взглянуть. Но пионеры космонавтики точно не были людьми обычными. У обычных слишком силен инстинкт самосохранения, но, с другой стороны, обычные люди и не способны на поступок. Не открывают новые земли и планеты, не изобретают, не создают, не творят – на то они и обычные. И добровольно обычные люди ни на какие риски не идут.

Тряска усилилась, и мне пришлось открыть глаза. Члены экипажа удивленно переглядывались – на тренировках все проходило мягче. Я сам не заметил, как вцепился в свой ложемент, ведомый то ли инстинктом, то ли накатывающим страхом. Перегрузка росла. Меня стало вдавливать в кресло, и вскоре я уже не мог оторвать рук.

– Это нормально? – крикнул кто-то сзади, но ответа не последовало. По всему шаттлу разнесся визг системы пожаротушения. Запахло гарью. И в этот самый момент меня тряхнуло с такой силой, что, не будь я притянут к креслу полями, впечатался бы в потолок. Хотя потолком он сейчас был лишь номинально. Шаттл начало крутить. Определить, где низ, а где верх уже не представлялось возможным. Вибрация усиливалась, от пилотов не было никаких вестей – наши отсеки были разделены герметичной переборкой. Должно быть, в кабине сейчас несладко, пилотам не позавидуешь, но посадить нас на планету было их работой. Собственно, их только к этому и готовили всю жизнь. Жесткая перегрузка на один бок дала мне понять, что в данный момент мы находимся в свободном падении, и пилоты еще не сообразили, как вытянуть нас из этой нештатной ситуации. Судя по всему, нас выронили из луча. «Магеллан» больше не сопровождал наш спуск, и мы вертелись в штопоре. Я понял это за долю секунды, бросив взгляд на ярко-алый свет, врывавшийся сквозь иллюминатор внутрь «Ермака». Мы падали. Как самые первые космонавты. Падали и горели. Причем находились в менее выигрышном положении – нас закрутило. Еще со времен летной школы я помнил: штопор – одно из самых опасных осложнений полета при условии, что у вас нет тяговитых двигателей. По счастью, у нас они были. К звукам крушения присоединился сначала тонкий свист, а затем и сильнейший рев запущенных двигателей. Долго же они соображали. Постепенно боковая перегрузка ослабла, нас вновь впечатало в ложементы. Работали маневровые и маршевые двигатели. Голову уже повернуть не представлялось возможным. Визги системы пожаротушения умолкли, запаха гари не ощущалось. Наконец мы резко клюнули носом. По ощущениям, мы просто нырнули вниз с одновременным торможением. Заложило уши. Мы погружались в атмосферу. По четким кренам, ныркам и спиралям, проделываемым «Ермак», было понятно, что пилоты удержали тяжелую машину в воздухе, и полет (а это уже был именно полет, а не спуск) контролировался ими. Нас перестало трясти. На связь вышел первый пилот и скупо доложил о ситуации:

– Десантной группе. «Магеллан» не отвечает. Сажаю челнок вручную. Место высадки скорректировано.

Кто-то позади меня выдохнул в голос, остальные сохраняли молчание. Неприятно запахло рвотой. Меня и самого сильно мутило. Я наконец смог оглядеться. В салоне челнока было темно, лишь узкие полоски света на полу и потолке, указывающие направление к выходам, выхватывали из мрака перепуганные лица горе-десантников. Несколько человек были без сознания. К таким перегрузкам нас никогда не готовили. Подобные ситуации просто не рассматривались в симуляторах, поскольку сам принцип передвижения с использованием воздуха и крыльев безнадежно устарел задолго до нашего рождения.

Еще с минуту мы закладывали один вираж за другим. А затем вновь началась крепкая тряска с четким ощущением торможения – мы опять клюнули носом. «Ермак» на мгновение замер и медленно опустился на поверхность планеты. Зажглось аварийное освещение, из кабины выбрались мокрые от пота пилоты, бросились оказывать помощь. Силовые поля отключились, и я ощутил всю прелесть настоящей гравитации. Тело, словно налитое свинцом, не хотело подчиняться мозгу. В невесомости мы пробыли считанные минуты, должно быть, необычные ощущения были связаны с запредельными нагрузками при посадке.

Меня немного кольнула совесть: «Герман, ты же врач, почему твои обязанности выполняют пилоты?»

Кое-как пересилив себя, я встал в проходе, но меня тотчас усадил обратно второй пилот:

– Товарищ полковник, вам нужно прийти в себя. Мы справимся, вы же сами нас обучали…

Я кивнул. Признаться, после такой нагрузки геройствовать совсем не хотелось. Откинулся в кресле и закрыл глаза. Все. Успокоиться. Очевидно, я пребывал в шоке, как и все на борту «Ермака». Но начальник медслужбы – не все. Мне нужно срочно приводить в норму свои мысли и начинать думать.

Для начала я привел в порядок дыхание. Потом понизил пульс до приемлемых семидесяти ударов в минуту. Отлично. Нормализовать давление. Готово. Теперь можно проверить слух, зрение, осязание, обоняние. Итак, я в норме.

Тут же вокруг запищало, защелкало, застрекотало. Суетились пилоты, оказывая помощь пассажирам и попутно выполняя протоколы проверок систем шаттла. Я взглянул в иллюминатор. Кромешная тьма. Словно услышав мою мысленную просьбу, кто-то из пилотов включил внешнее освещение. Сквозь обугленное стекло иллюминатора разглядеть что-либо было невозможно.

– Вставайте, док! – кто-то тронул меня за плечо.

Я обернулся. Надо мной стоял командир нашей десантной группы, майор ОНР Егор Ковалев. Это его голос я слышал позади себя во время падения. Я кивнул и попытался встать.

– Надо выбраться наружу и осмотреться, – предложил он.

– Что произошло? – крикнул я.

Вокруг становилось шумно. Пилоты уже провели необходимые процедуры и теперь наперебой вызывали по связи «Магеллан». Но их коммуникаторы молчали.

– Попробуйте короткие волны, – посоветовал им Ковалев.

– Радио? Вы сейчас серьезно? – с укором посмотрел на майора второй пилот. – Мы уже лет двести не пользуемся этим примитивным способом передачи информации.

– Передатчик на борту есть?

– Ну, есть, – почесал затылок второй пилот.

– Ну, так его не просто так сюда запихали, старлей. Выполнять!

– Есть! – вытянулся в струнку пилот и бросился в кабину.

Ковалев, потирая затылок, обернулся ко мне.

– С «Магелланом» связи нет и, скорее всего, не будет, так хоть с другими шаттлами свяжемся.

– Я это уже понял. Думаете, диверсия? – предположил я.

– Не знаю, но луча мы лишились не просто так. Нужно понять, куда мы приземлились. Пойдемте.

Мы надели шлемы и скафандры, вооружились и подошли к шлюзовой камере. Давление снаружи и внутри шаттла было одинаковым, поэтому шлюзовая камера отворилась автоматически. На всякий случай мы закрыли за собой переборку и опустили рампу. Тут же в грузовой отсек ворвался ветер вперемежку со снегом. Как только пурга, поднятая рампой, улеглась, мы воочию увидели мир, который некогда был нашим домом.

Перед нами простиралась сплошная белая стена леса. Рампа просто примяла своим весом ветви густого сосняка, но соседние деревья, облепленные снегом и инеем, не оставляли никаких сомнений – дальше мы никуда не продвинемся. Я взглянул на экран бортового компьютера, проверяя показатели. Химический состав атмосферы был приемлемым для дыхания. Концентрация кислорода в воздухе немного превышала привычный уровень, но все еще была допустимой. А вот температура окружающей среды…

– Мой датчик показывает минус сорок, – услышал я голос Ковалева.

– Мы были готовы к этому.

– Ну да?! – то ли спросил, то ли съерничал майор, пытаясь спуститься по скользкому трапу рампы к деревьям. – Слишком густой лес, мы даже не выйдем из корабля!

– А вот к этому мы уже не были готовы, – резюмировал я.

Мы огляделись. В свете мощных прожекторов глухая ночь в этом диком заснеженном лесу некогда родной полосы показалась мне какой-то нереальной. «Абсурд» – первое слово, пришедшее мне в голову. Я смотрел на этот дремучий лес, которому по нашим подсчетам было уже без малого полторы сотни лет, и не верил своим глазам. Если наша средняя полоса теперь вся в таком виде, то следы некогда могучей цивилизации мы будем искать очень долго.

– Вернемся внутрь, – предложил Ковалев, – какой смысл торчать тут на холоде? Нужно как следует пораскинуть мозгами.

Возразить мне было нечего, и мы подняли рампу. Когда мы вернулись, группа уже успокоилась. Пилоты все еще пытались связаться с «Магелланом» или другими шаттлами, но пока безрезультатно. Остальные члены десантной группы приводили в порядок салон и свою амуницию. Многочисленные сигналы тревоги были уже отключены, а потому на борту царило деловое оживление, ничем не выдававшее пережитую панику. Рвотные массы были убраны, ложементы приведены в сидячее положение, в грузовой отсек то и дело кто-то шнырял, возвращаясь обратно с приборами, датчиками, планшетами и едой.

Несмотря на то, что по званию я был старше Ковалева, фактически нашей группой руководил именно он. Я плюхнулся на свое место, стараясь призвать к порядку собственную голову. Внимание то и дело перескакивало с одной мысли на другую, мешая сосредоточиться и охватить картину в целом. Майор же, постояв в проходе подбоченившись, выдал здравую мысль:

– Герман Степанович! – я резко обернулся. Ковалев был первым, кто назвал меня по имени и отчеству за последние две сотни лет. Резануло слух, но я понял, что таким образом он сглаживает острые углы субординации. Он – майор, я – полковник. Обращаясь друг к другу по имени, никто из нас не потеряет лицо, но при этом всем будет понятно, что командует именно майор.

– Давайте-ка соберем брифинг в кабине пилотов, – предложил он.

– Не возражаю, Егор Васильевич, – подхватил его идею я и решительно встал. Мы направились в кабину по узкому проходу. Нас пропускали, прижимаясь к бортам.

– Кстати, можно просто Егор, – предложил Ковалев, обернувшись на ходу.

– Тогда просто Герман, – согласился я, и мы прошли в кабину пилотов.

– Связь? – с порога спросил майор пилотов, но те лишь руками развели.

– Ощущение, что на этой чертовой планете «Ермак» – единственный источник радиосигнала.

– Маяки «Смелого» и «Смирного» уже запеленговали?

– Никак нет, товарищ майор.

– Спутники связи на орбите? – продолжал перебирать варианты руководитель отряда ОНР.

– Их мы тоже ищем, – ответил второй пилот. – Их должны были запустить еще раньше нас, чтобы обеспечить бесперебойную связь с «Магелланом», но и они молчат.

– Так… – протянул Ковалев, хмурясь, – «Магеллан» не спутник, не игрушка. Такую махину видно с земли невооруженным глазом. Небо уже сканировали?

– Пока крейсер совершает облет Земли, мы ничего не увидим, – резонно заметил первый пилот.

– Сколько ждать до выхода «Магеллана» с другой стороны планеты? – вступил я в разговор.

Второй пилот открыл голокарту с изображением Земли и ввел параметры.

– Когда нас начали спускать, высота орбиты «Магеллана» над Землей была четыреста двадцать километров. При скорости движения по орбите в тридцать тысяч километров в час они должны будут появиться в поле зрения через… – пилот завершил ввод данных, и компьютер выдал приблизительную орбиту и время, – …через шестьдесят пять минут.

– Отлично, – сказал Ковалев. – У нас есть час, чтобы провести диагностику систем «Ермака», просмотреть весь наш путь, начиная с выпадения из луча и заканчивая полетом и посадкой. Может, увидим что-то полезное.

– На что обращать внимание, товарищ майор? – поинтересовался второй пилот.

– Мы сели крайне неудачно. Из корабля не выйти, – объяснил Ковалев. – Наверняка где-нибудь неподалеку есть поле или озеро, ну или хотя бы русло реки. Нам нужно будет перебраться на открытую местность, чтобы осмотреться.

– Озеро? – удивился второй пилот, но первый ответил за Ковалева, постучав по экрану монитора пальцем, указывавшим на температуру.

– За бортом минус сорок два градуса. Если в здешних местах есть озера, сейчас это идеальное место для посадки. Толщина льда позволит сесть, а саму гладь озера можно будет использовать в качестве радиоантенны.

– Отлично соображаешь, капитан, – похвалил Ковалев первого пилота и повернулся ко мне.

– Ну, что скажешь, Герман?

Сказать мне было решительно нечего. Их план меня более чем устраивал. Чем раньше мы обнаружим «Магеллан», тем быстрее я смогу унести отсюда ноги. В конце концов, я медик, а не вояка десантно-штурмовой бригады ОНР. Изначально я должен был оценить популяцию землян в целом и двух-трех особей в частности. А в настоящий момент я могу изучать лишь синяки да ссадины своего экипажа. Вслух я, естественно, произнес иное: