Заговор мерлина Джонс Диана

Глава 2

Мы встали у дверей, Мини — привалившись к ним боком, а я — рядом с ней, так, что моя голова едва доходила до самой нижней точки ее серого морщинистого брюха. Через некоторое время над огромной спиной и углом крыши дома показался летательный аппарат. Он как раз переходил с белесого ломтя неба на ярко-голубой. Пересекая линию, разделявшую две разновидности неба, он вроде как мигнул, и это, по-видимому, заставило его снизить скорость. Во всяком случае, на то, чтобы пересечь голубой кусок, у него ушло больше времени, чем я думал, и потом, у следующей линии, он снова мигнул, перейдя в кусок, затянутый клубящимися серебристо-серыми облаками, и принялся упрямо пробираться среди них. Времени на это ушло столько, что я было понадеялся, что он вообще не долетит. Но это, конечно, было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Пять минут спустя аппарат с оглушительным ревом заложил вираж над домом и опустился на вершине холма, у стены сада. Он был похож на вертолет без больших винтов, белый и довольно маленький. Мини с отвращением свернула хобот, почувствовав исходящий от него запах. Куры сломя голову разбежались кто куда. Я покрепче стиснул свою корзинку с яйцами и уставился на крупные цифры и буквы на заостренном хвосте аппарата. Коза подошла поближе и, не переставая жевать, тоже уставилась на него.

— Пари держу, это миссис Романов, — сказал я, когда рев стих. — Я ее очень разозлил сегодня утром.

Дверца распахнулась, и на траву выпрыгнули двое мальчишек в расшитых куртках. Следом за ними, неторопливо и величественно, появился мужчина, который немного постоял, озираясь по сторонам и одергивая свой вышитый костюм, потом нацепил очки в золотой оправе, коротко сказал что-то мальчишкам, и все трое принялись спускаться по поросшему травой склону к дому.

У меня малость душа ушла в пятки. Это был тот самый мастер молитв, которого я принял за Романова в Лоджия-Сити, и двое его пацанов. Должно быть, они явились сюда, чтобы вершить надо мной свой неправый суд. Я прикинул, удастся ли уговорить Мини пнуть их машину достаточно сильно, чтобы они не смогли утащить меня к себе.

— Нет, конечно! — воскликнула Мини. — За кого ты меня принимаешь?

«Значит, остается только швыряться в них яйцами», — подумал я, глядя, как они приближаются. Они выглядели точно так же, как я их помнил. У мастера молитв был все тот же несгибаемый и непогрешимый вид, какой бывает только у самых неприятных учителей в школе, и мальчишки были ничем не лучше. Старший был темноволосый, самодовольный и смотрел паинькой. А младший был тот самый белобрысый крысеныш с остреньким личиком, который исподтишка щипал меня с вывертом.

Все трое посмотрели вверх, на Мини, потом вниз, на козу, потом пожали плечами и уставились прямо на меня. Мастер молитв разлепил свои неодобрительно поджатые губы и произнес:

— Ник Мэллори.

Я кивнул. Наверное, он нашел мое имя в полицейских отчетах.

— Нечистый, известный как Романов, — сказал он, — полагаю, находится в этом доме.

«Сам ты нечистый!» — подумал я. А вслух спросил:

— А вам зачем?

— Как это зачем? Мы прибыли сюда, чтобы его ликвидировать, — сказал мастер молитв, как будто разъяснял нечто само собой разумеющееся кому-то очень тупому. — Будьте так любезны, отойдите от двери и животных ваших уберите.

Я смотрел в его невозмутимое правильное лицо, в суровые серые глаза за золотыми очками и снова не мог понять: ну как же вышло, что я принял его за Романова? А его манера выражаться меня очень насторожила.

— Минуточку, — сказал я. — Не вы ли, случайно, предлагали Романову деньги за то, чтобы ликвидировать меня?

Они так удивились, что я понял, что ошибся. Розовенькое личико крысеныша изумленно вытянулось, но он тут же спохватился и презрительно ухмыльнулся. Мальчишка постарше моргнул и уставился на меня. Мастер молитв сперва был ошарашен, потом исполнился ужаса и жалости.

— Мой мальчик, — сказал он, — если вы могли подумать обо мне такое, если вы могли вообразить себе, будто я способен иметь какие-то деловые отношения с нечистым, это говорит о том, что вы действительно серьезно нуждаетесь в наставлении и исправлении. Я возьму вас с собой в Лоджия-Сити и в скором времени покажу вам, насколько вы заблуждаетесь. А пока что отойдите от двери!

— Но ведь вы наложили на меня какое-то заклятие там, в Лоджии, разве не так? — спросил я. — Наверняка наложили! Это единственное возможное объяснение.

Лицо мастера молитв окаменело.

— Попрошу в моем присутствии выбирать выражения! — сказал он. — Воздержитесь от грязных речей. Я таких гадостей не делаю. То, что сделал я, — вполне законно, и я свободно в этом признаюсь. У меня в обычае, уже много лет, ежедневно возносить нужные молитвы о том, чтобы ко мне явился некто, кто мог бы привести меня в то место, где скрывается Романов. И вчера я получил ответ на свои молитвы: явился ты. Отыскав тебя, я затем поручил Джоэлу, — он отечески положил руку на голову старшего мальчишки, — следить за твоим побегом и наложить на тебя узы, которые привели нас в это место. Но все это было сделано в чистоте и должным образом.

И он сомкнул губы в ниточку и сурово уставился на меня.

— Другими словами, — сказал я, — что-то вы сделали, но «заклятие» — слишком грязное слово.

Мастер молитв воззрился на меня гневно. Мальчишки мельком переглянулись. Им это явно нравилось. Мини шумно выдохнула через хобот.

— Нич-чего не понимаю!

«И не старайся, — подумал я ей. — Они просто психи». Я с интересом обнаружил, что никто из этих троих, похоже, не заметил, что Мини что-то сказала. Как будто она говорила на той волне, на которую они не были настроены.

— В таком случае, извините, если я покажусь невежливым, — сказал я, — однако же я думаю, что грязная уловка есть грязная уловка, как ее ни назови. Вы меня арестовали ни за что. А что вам сделал Романов?

Оба мальчишки ответили одновременно. Маленький крысеныш сказал:

— Он мерзок, очень мерзок, и к тому же прячется здесь, где мы не можем до него добраться!

— Заткнись, Иафет! — сказал Джоэл. — Романов не молится должным образом и добрался до мастеровых со своими антимолитвами, так что теперь они то и дело требуют повысить жалованье. Разве не так? — спросил он, преданно взглянув на папочку-мастера.

Мастер молитв кивнул и снова погладил Джоэла по головке.

— Всезнайка! Подлиза! — буркнул крысеныш Иафет, нo мастер молитв сделал вид, что ничего не услышал.

— Ну и что? — сказал я. — Почему бы им не попросить побольше денег? Ведь это им приходится сидеть в лучах радиации и вышивать эти красивые цветочки, которые все вы таскаете на одежде!

Мастер молитв снова взглянул на меня с грустью и жалостью.

— Ты не зришь истины! — скорбно произнес он. — Когда мы покончим с Романовым, я с радостью возьму тебя в нашМолитвенный дом, дабы ты мог получить достойное обучение.

Мальчишки обменялись злорадными взглядами. Я так понял, что им это тоже доставило бы немало радости. И ботинки у них, наверное, кованые…

— Только попробуйте! — сказал я им. — Я крупнее и сильнее вас обоих. Вам еще повезет, если у вас все пальцы целы останутся.

Джоэл хмыкнул, а крысеныш Иафет сказал:

— Ну да, но ты-то будешь под молитвой, а мы-то нет! А мастер молитв стоял, как будто все это его не касалось.

— Милые ребятки ваши сынки, не правда ли? — заметил я. — Сдается мне, фиговый из вас отец!

Он не обратил на это внимания.

— Убери своих животных, — сказал он, — и отойди от двери.

— Ну, предположим, я это сделаю, — сказал я, — только все равно вам с того никакого проку не будет. Романова-то дома нет! Разве я не сказал? Я прошел весь этот путь понапрасну, так же как и вы.

Мастер молитв и на это тоже не обратил внимания. Он поднял руки к плечам, ладонями в мою сторону, и произнес:

— Да будет услышана молитва, отворяющая все порталы!

Я почувствовал довольно сильный толчок. Коза пошатнулась. Мне стоило немалого труда не отступить назад и не упереться в бок Мини. Мини тоже покачнулась, но не от молитвы, а оттого, что она заметила на клумбе еще одно яйцо. Ее хобот метнулся вперед, коснулся яйца, и кончик его обернулся вокруг скорлупы. Слониха очень мягко и бережно положила яйцо в мою корзинку, вместе с остальными.

— Ты одно пропустил! — гордо сказала она мне.

Сказать, что мастер молитв был сбит с толку — значит ничего не сказать. Он уронил руки и вылупил глаза. Мальчишки просто ахнули. Наверное, у них, в Лоджия-Сити, слоны встречаются нечасто. Но думаю, на самом деле мастер молитв был шокирован тем, что на Мини его магия, казалось, не подействовала вовсе. Он увидел, что ему придется иметь дело с горой пассивного сопротивления. И мастер молитв призадумался.

Однако он был не из тех, что сдаются. Он отступил назад, бормоча и напевая себе под нос какие-то слова, которых я не мог разобрать, а руками принялся что-то тщательно рисовать в воздухе. О том, что он рисует, я старался не думать, но был почти уверен, что рисует он меня вместе с корзинкой и со всем прочим. Закончив, он смерил меня суровым, но добрым взглядом.

— Похоже, ты не сознаешь, — сказал он мне, — что чем дольше ты преграждаешь мне вход, тем хуже для тебя самого. Ты, Ник Мэллори, теперь под молитвой. Отчаяние и угрызения совести охватят тебя — и будут охватывать тебя тем сильнее, чем дольше ты станешь упорствовать. Я намерен обойти этот мерзостный остров. Полагаю, когда я вернусь, ты раскаешься в своем упорстве. Идемте, мальчики!

Он положил обе свои крупные ухоженные руки на затылки мальчишек и подтолкнул их перед собой к противоположному концу дома. Однако через несколько шагов он обогнал пацанов и зашагал впереди, вверх по склону, в сторону рощи. Он был из тех людей, кому непременно надо идти впереди всех. А мальчишки обернулись ко мне. . — Он нам вовсе не отец! — сказал Джоэл. — Слава всем силам! Мы просто двое его лучших молитвенников. Вот так-то!

— И ты нам не нравишься! — добавил Иафет.

Я видел, что они всерьез разозлились на меня за то, что я решил, будто они — сыновья мастера молитв.

Я уже собирался сказать, что, в любом случае, все они друг друга стоят. Я уже даже открыл рот, но тут Иафет наступил еще на одно яйцо, которого я не заметил. Его украшенные вышивкой ноги поехали вперед, и он плюхнулся своей вышитой задницей прямо в то, что осталось от яйца.

Я заржал. Просто не мог удержаться. Это было чудо! Поэма!

Однако реакция Иафета была ничуть не поэтической. Его розовенькое личико сделалось серо-буро-малиновым, он вскочил и уставился на меня убийственным — действительно убийственным — взглядом. Взгляд был почти безумный: наверное, так смотрит настоящий убийца на свою жертву перед тем, как опустить топор. На миг я почти испугался.

— Вот теперь я тебя действительно ненавижу! — произнес он тихим шипящим голоском, от которого у меня мурашки поползли по спине. — Ну, подожди у меня!

— Долго ждать придется, — ответил я. Все-таки я был почти вдвое крупнее. — Ты по-прежнему выглядишь круглым идиотом.

Иафет не ответил. Он повернулся ко мне спиной — задница у него была вся желтая — и побрел следом за остальными.

Как только они скрылись из виду, я тут же начал действовать. Не знаю, что там насчет отчаяния и угрызений совести, но я готов был поклясться, что мастер молитв просто пудрил мне мозги, чтобы скрыть свои намерения. Я знал, что он собирается обойти вокруг дома и посмотреть, нет ли тут другого входа. А в спальне Романова окно открытое, у самой постели!

— Я щас, — сказал я Мини. — Стереги дверь, пока я буду в доме.

— Хорошо, — сказала слониха. — А что, они действительно собираются убить того человека, что находится в доме?

— Однозначно, — сказал я. — Не впускай их ни в коем случае!

Я прошмыгнул под брюхом у Мини и вбежал в дом, бросил корзинку с яйцами на кухонный стол и тут же развернулся, чтобы запереть дверь на засов. Раз-два! И я почувствовал себя куда спокойнее. На кухонное окно я тратить время не стал: его добросовестно загораживала Мини, так что в кухне сделалось совсем темно. И тем не менее кухня, похоже, еще сильнее усохла по сравнению с тем, что было раньше. Я помчался по коридору в спальню Романова. Спальня тоже сделалась меньше, и там попахивало сыростью, но главное, там еще никого не было, кроме самого Романова. Я успел вовремя. Я захлопнул обе створки окна и задвинул шпингалет так туго, что сам не мог открыть.

Романов от шума застонал и перевернулся на другой бок, но в целом все было в порядке.

Я выскочил в коридор и забежал в ванную. Ванная вдруг стала совсем крошечной, и оконце под самым потолком было явно вообще не рассчитано на то, чтобы открываться. Я бросился через коридор в комнату, которая, по всей вероятности, была кабинетом Романова. Я открыл дверь, которая вела туда, но войти по-прежнему не мог. В любом случае, там было темно. Я надеялся, что это означает, что там нет окон, но на всякий случай я все же захлопнул дверь и при-пер ее телефонным столиком. И, надеясь, что то, что не пускало внутрь меня, хоть чуть-чуть задержит и мастера молитв, бросился назад, в гостиную. Насколько я помнил, стены там почти целиком состояли из окон, больших широких окон, и ему достаточно было разбить одно из них, чтобы попасть внутрь.

Но не успел я добежать до гостиной, как из-за угла высунулась и уставилась на меня злобная белая рожа, рогатая и бородатая. Я едва не завопил и отскочил назад на несколько футов. Потом выругался. Это же коза! Должно быть, она как-то просочилась в дом следом за мной.

— Не путайся под ногами, — сказал я ей, — а то я за себя не отвечаю!

Потом вошел в гостиную. В дверях я на секунду остановился и огляделся. Книжные полки были те же самые, но все диваны исчезли, включая тот, на котором я ночевал. Вместо них на старом голом деревянном полу, застеленном пыльными половиками, стояло несколько старых, побитых молью кресел. Окон по-прежнему было много, но это были уже не те славные современные окна в светлых деревянных рамах, которые я помнил. Такое впечатление, что их собрали с бору по сосенке. Одно было вытянутое, в хлипкой раме с мелким переплетом, другое — высокое и широкое, вообще без переплета, в деревянной свежепобеленной раме, и еще штук шесть мелких кривых окошек, которые смотрелись бы куда уместнее в одном из сараев. И на всех окнах были разные шпингалеты, ни один из которых не работал как следует. Я обежал их все одно за другим, забивая шпингалеты кулаком, а в тяжелых случаях подпирая их книжками. Больше всего меня тревожило то окно, что было вовсе без переплета. Разбить его ничего не стоило. Но когда я прижался к стеклу и выглянул наружу, выяснилось, что за окном — обрыв, уходящий в море, по-настоящему глубокое синее море. О стены дома разбивались крутые белые валы. Так что, наверное, отсюда беды можно было не ждать. Если, конечно, мастера молитв не умеют летать.

Я обернулся и увидел, что коза вошла в гостиную следом за мной. Она посмотрела на меня. Я посмотрел на нее. И только тут сообразил, что заперся в доме вместе с этой тварью. Я всегда знал, что козы сильно пахнут. Чего я не знал, так это того, что в доме они не просто пахнут, а воняют. Прямо-таки топор вешать можно!

— Ну ладно, — сказал я. — Но если ты слопаешь одну из этих книг, Романов тебя точно убьет!

Я знал, что это правда. Все книги были в кожаных переплетах, с заглавиями вроде «Подлинная и истинная Гиштория о похождениях Иоганна Амберглясса». Папа покупает такие книжки за бешеные деньги. А меня к ним и близко не подпускает.

Коза лукаво отвела взгляд и принялась вместо этого разглядывать кресло.

— Ну, кресло можешь сожрать, если уж так хочется, — сказал я.

Потом вспомнил про окно на кухне и бросился туда. Коза успела побывать на кухне раньше меня. Каменный пол был усыпан крошками от булки, которую она стащила со стола. Однако Мини, благослови ее бог, по-прежнему загораживала окно снаружи. Запирая окно, я выглянул наружу из-под ее серого морщинистого брюха. Куры, как и раньше, деловито выискивали что-то в траве, и летательный аппарат по-прежнему стоял на холме, но ни мастера молитв, ни его мальчишек видно не было.

«Может быть, — подумал я, торопливо ползая по полу и сметая ладонями крошки, — они все трое спрятались где-нибудь в сарае и творят опасные заклинания. Остается толь-ко пойти в комнату к Романову и попытаться сотворить какие-нибудь ответные заклинания». Я выкинул крошки в печку и пошел в спальню.

Но не успел я подойти к двери спальни, как снаружи послышалось отчаянное кудахтанье и хлопанье крыльев. А потом — звук, которого я уж никак не ожидал услышать: мощный металлический рев летательного аппарата. Они улетали. Или делали вид, что улетают. Скорее всего, это была ловушка.

По правде говоря, я почувствовал себя довольно глупо. Я перегнулся через раковину и заглянул под морщинистое серое Минино пузо, которое как раз в этот момент переместилось, как будто Мини была удивлена не меньше моего. Да, действительно: куцые винты на заостренном конце машины вращались, и передний ее конец задрался вверх. Машина явно готовилась к отлету. Однако дверца ее все еще была распахнута, и тощий Иафет, весь в ярко-алой вышивке, несся по склону вдоль стены сада, размахивая руками, явно боясь, что его оставят.

Это само по себе было достаточно удивительным. Еще удивительнее было то, что на острове появился новый человек. Это был пожилой джентльмен в твидовом костюме, он шагал в сторону дома и сейчас как раз остановился, чтобы оглянуться через плечо на машину. Этот новый человек выглядел как отставной военный. Я подумал, не он ли спугнул ту троицу. Как бы то ни было, он смотрел, и я смотрел, как Иафет подбежал к раскрытой дверце летательного аппарата, вскарабкался внутрь и хлопнул дверцей так поспешно, что она застряла, так что ему пришлось ее заново открыть и закрыть, а машина тем временем, не дожидаясь, пока он с этим справится, с ревом сорвалась с места и неуклюже полетела над водами по ту сторону сада.

Отставной военный пожал плечами и снова зашагал к Дому, слегка пошатываясь, как будто от усталости.

И внезапно я его узнал — как раз по этой походке. Это был тот самый пьяница, что дал мне голубой огонек. Я воскликнул: «О нет!» и подумал, не стоит ли запереться в доме и притвориться, будто тут никого нет.

В следующую секунду он был уже у дверей. Я услышал, как он сказал:

— Ну-ка, слониха, подвинься! Давай, давай!

И Мини вежливо отступила с дороги. На самом деле, для слона она была даже слишком вежливой и скромной. А человек принялся стучать в дверь и кричать:

— Эй, там! Есть кто дома? Открывайте, черт возьми!

И я поступил точно так же, как Мини. Наверное, это из-за его военной привычки командовать. Я послушно отпер дверь и отступил назад. Человек ввалился в дом.

— Ага, все-таки тут кто-то есть, — сказал он. — Это хорошо. Ради всего святого, не найдется ли у вас кофе? Я еле на ногах стою и вдобавок умираю от жуткого похмелья.

Он отодвинул стул, стоявший у кухонного стола, рухнул на него, поставил локти на стол и спрятал лицо в морщинистых ладонях.

— Кофе! — умоляюще проскрипел он. — Только черного!

Мне ли не знать, каково это — жаждать кофе! Я сам такой бываю каждое утро. Я подвинул чайник на горячую часть плиты и принялся разыскивать остальное.

— Щас все будет! — пообещал я.

— Спасибо! — вздохнул гость.

Его твидовый костюм был мокрый насквозь. Теперь, когда он очутился в теплой кухне, от него валил пар. Лицо у него было бледным, как снятое молоко, и он был такой усталый, что даже не взглянул ни на меня, ни на Мини, которая пялилась на него через дверь. Однако же он явно считал, что следует объясниться. Все время, пока я варил кофе, он выдавливал из себя короткие отрывистые фразы в качестве объяснений.

— Обычно я не такой, — говорил он. — Дело в том, что… Мне надо напиться, прежде чем вступить на темные пути… в трезвом виде я их не перевариваю… никогда не переваривал. .. Не по мне эти шаманские штучки… Совершенно вымотался. .. голова как чугунный котел… Так долго… Не рассчитывал, что остров Романова в прошлом… Хитро придумано… Лет на десять в прошлом относительно всего остального… хотя, кажется, отдельные части, наоборот, в будущем… Вот, наверное, почему Романов знает, что произойдет в ближайшее время… Надо у него спросить, как он это сделал… И заплатить… Пожалуйста, напомни мне спросить, сколько он сейчас берет… Спасибо, парень. Спасибо большое! Ты герой!

Я сунул ему в руки самую большую кружку, какую нашел, с крепким кофе, и он выпил ее всю залпом, хотя кофе был только что с огня. Потом гость протянул кружку, чтобы я налил еще. Вторую порцию он выпил медленно, мелкими глоточками, не говоря ни слова и исходя паром. Цвет лица у него сделался чуточку более естественным. Когда я вручил ему третью кружку, он немного распрямился и спросил уже почти нормальным голосом:

— А что тут делал этот летательный аппарат, который так поспешно улетел прочь?

— Я не знаю, почему они улетели так поспешно, — сказал я. — Может, вас испугались?

— Возможно, — сказал он. — Зависит от того, кто это был.

— Это был мастер молитв из Лоджия-Сити и двое его учеников, — сказал я. — Они хотели убить Романова и использовали меня, чтобы…

— Тогда это все объясняет, — перебил он. — Мы, магиды, уже много веков стараемся приструнить этих мастеров молитв.

— Так вы магид?! — воскликнул я.

Я очень обрадовался. За свою жизнь я был знаком всего с тремя магидами, а этот был четвертый.

— За грехи мои, — сказал он, небрежно махнув рукой. Он пригладил свои небольшие усики и устало нахмурился, глядя в кружку с кофе. — Чем это Романов их так растормошил? Лучше бы он этого не делал. Он все ходит и тормошит людей. Ну, конечно, остановить его мне не по силам. Его магия куда могущественнее моей. Все, что я могу, — это давить на сознательность. Наверное, так и придется поступить. Послушай, парень, а поесть у тебя, часом, не найдется? А то мой желудок только что доложил, что я жутко голоден.

Я заглянул в корзинку на столе.

— Яичницу хотите? Он содрогнулся.

— Только не яичницу! Во мне бултыхается виски на двести фунтов стерлингов! Яичницы я не переживу! А больше ничего нету?

— Ну, — сказал я, — хлеб коза только что сожрала, но…

Я, чисто на всякий случай, протянул руку и открыл печку, в которой нашел хлеб. И, к моему великому облегчению, там оказалась еще одна булка. Магия в лучшем виде!

— Вот еще хлеб, — сказал я.

Пошарив в буфете, я достал ему большой кусок сыра, вынул из миски масленку и поставил все это перед гостем. Он некоторое время задумчиво созерцал все это, почти как коза созерцала то старое кресло, а потом вдруг схватил хлеб и нож и принялся жрать. Он жрал и жрал, пока не уписал всю булку целиком. Все это время оба мы молчали.

Покончив с хлебом, магид стал выглядеть куда лучше. Я обнаружил, что он смотрит на меня довольно пристально. У него был такой твердый взгляд, что невозможно было запомнить даже, какого цвета у него глаза, — ты помнил только сам факт, что он на тебя смотрел. Все, что я заметил, — это что веки у него красные.

— Ага, — сказал он. — А ты, парень, кто такой? Неужели Романов наконец-то взял себе ученика?

— Нет, — сказал я. — Ну, то есть… я надеялся, что он возьмет меня в ученики, но… Понимаете, я просто не знал, как попасть домой, но когда я добрался сюда, оказалось, что Романов болен, так что я не смог ни о чем его попросить.

— А-а! — сказал магид и торжествующе поднял палец. — Вспомнил! Я знаю, кто ты такой. Ты тот парень, которому я отдал колдовской огонек. Ну что, он тебе пригодился?

— Еще как! — сказал я. — Только мне пришлось его спрятать, и я потом не смог снова его. разжечь.

Он опять взглянул на меня пристально.

— А ты, случаем, не с Земли? Я кивнул.

— Так я и думал, — сказал он. — У людей с Земли всегда проблемы с возжиганием колдовского огня. Думаю, это тамошний климат так действует. Можешь мне сказать, как тебя зовут?

— Ник Мэллори, — ответил я. — Но на самом деле я не с Земли…

— Да, но, если верить твоему папе, родился ты именно там, — сказал он. — Он мне рассказывал, что твоя мать была беременна тобой, когда он на ней женился.

Я изумленно уставился на него, а он добавил:

— Твой папа мне все про тебя рассказал, пока я напивался перед тем, как отправиться за тобой следом. Боюсь, это обошлось ему в двести фунтов. Однако он не говорил, что ты такой высокий и так внушительно выглядишь. То-то и понятно, что я тебя не признал в прошлый раз. Я ожидал увидеть довольно маленького мальчика. Ну что ж, по крайней мере, это значит, что мне не придется платить Романову за то, чтобы он тебя отыскал.

Он встал и протянул руку на старомодный, любезный манер.

— Рад познакомиться, Ник. Меня зовут Хайд. Максвелл Хайд.

— А-а… — сказал я. — Э-э… Здравствуйте. Очень приятно.

Я совершенно обалдел.

Глава 3

Когда я наконец пришел в себя, мне тут же захотелось задать Максвеллу Хайду тысячу вопросов. Но он так устал, что его буквально шатало.

— Потом, — сказал он. — Мне надо выспаться, парень. Всего пару часов — и я буду как огурчик. Мне много не надо. Пару часов — и все.

Так что я отвел его в гостиную. Однако я совсем забыл про козу. Она обточила полкресла и теперь нагло пялилась на нас. Изо рта у нее свисал кусок коврика.

— Вот черт! — сказал я.

— Ну уж нет, — заявил Максвелл Хайд, — этого я не потерплю!

Он ухватил козу за рог и за хвост и выставил ее на кухню. Из кухни донесся топот копыт и возмущенное блеянье, однако же Максвелл Хайд ухитрился каким-то образом отворить дверь и выставить козу на улицу. Меня это очень впечатлило.

А я тем временем сдвинул вместе два кресла и табуретку, чтобы соорудить ему кровать. Сверху я все это накрыл ковриком, чтобы спрятать ту часть, что обглодала коза, и получилась вполне приличная лежанка.

— Спасибо, парень, — сказал вернувшийся Максвелл Хайд, обирая с себя козью шерсть. — Я присоединюсь к тебе за ланчем. Будь так любезен, передай Романову, что я тогда с ним поговорю.

Он залез на устроенную мной лежанку и, насколько я Мог судить, уснул мгновенно. Когда я закрывал за собой Дверь, он уже храпел.

Я пошел к Романову, но передать ему я ничего не смог. Он, похоже, был без сознания. Лицо у него сделалось пепельно-серым, и на лбу блестели бисеринки пота. В комнате еще сильнее пахло болезнью, чем раньше. Я попытался открыть ему окно, но я закрыл его слишком сильно, и шпингалет никак не хотел подниматься. И я ушел, потому что не знал, что еще я могу сделать.

«Надо приготовить ланч!» — подумал я и пошел на кухню. Разумеется, были яйца, но Максвелл Хайд их, похоже, не одобрял, а весь сыр он съел. Я пошарил по полкам, но макарон не нашел — это второе блюдо, которое я умею готовить кроме яичницы. Я слегка встревожился. Мне хотелось угодить Максвеллу Хайду. Папа его очень уважает. Да и я тоже — он ведь магид и тайно помогает править Вселенной. А я видел, что он из тех людей, которые придерживаются правила «Война войной, а обед по расписанию».

Но еще сильнее я тревожился из-за Романова. Меня это грызло непрерывно. Я был уверен, что ему надо в больницу. Но отправить его в больницу никакой возможности не было. И еще я очень тревожился из-за этого мастера молитв. Я каждую минуту ожидал, что он вот-вот появится. Я был уверен, что улетел он только затем, чтобы выманить меня наружу, свалить меня хорошо нацеленной молитвой, а потом ворваться к Романову.

Я сварил еще кофе и уселся за кухонный стол, попивая кофе и глядя, как потрескивает и светится огонь в печке. Странная это была печка. В топливе она, похоже, не нуждалась, и мне даже не приходило в голову поискать дров или угля. Из-за решетки уютно светилось оранжево-черно-красное пламя. Каким-то образом оно помогало мне собраться с мыслями.

Странно, что Максвелл Хайд оказался магид ом и разыскивал меня. Я предположил, что он собирается забрать меня домой, к папе. Отчасти это сулило облегчение, потому что это явно означало, что мне придется обождать, прежде чем помочь этой девочке, Родди. Но после того сна, что мне приснился, я был не уверен, что могу ждать, — и это меня нервировало и в то же время возбуждало, примерно в той же степени. И еще неловко получится, если Максвелл Хайд решит отправить меня домой так же бесцеремонно, как он сделал это с козой. Странно, что я все время про себя звал его по имени и фамилии одновременно. Потому что, если я думал о нем как о мистере Хайде, я тут же невольно начинал звать его доктором Джекиллом[4]. А если я думал о нем как о просто Максвелле, мне тут же вспоминался серебряный молоток Максвелла[5]

Тут я сообразил, что мысли у меня сделались какие-то маленькие, коротенькие и пустяковые. Меня просто бесит, что, как только пытаешься думать о чем-то серьезном, мысли тут же сбиваются на пустяки. По крайней мере, у меня все время так получается. Я расстроился и вышел на улицу. Я так злился на себя, что все равно бы дома не усидел.

Остров стал отчетливо меньше. Стена сада была теперь буквально в паре шагов от двери дома, и роща придвинулась ближе. Все сделалось странным, каким-то потрепанным, и линии, разделяющие разные куски травы, уходящие в глубь сада, были видны невооруженным глазом. Стена сада теперь состояла в основном из камня и местами почти обрушилась. Мини рядом с ней выглядела просто огромной. Когда я вышел из дома, она виновато отдернула хобот и принялась покачивать им, потирая одну заднюю ногу о Другую. Она выглядела здорово смущенной.

— Что ты делаешь?

— Ничего… — сказала она.

Тут меня отвлекла коза — она прискакала с таким видом, будто мне только ее и не хватало для полного счастья. Кроме того, я вдруг сообразил, что в саду ведь масса еды! Угостим Максвелла Хайда клубничкой. Я подошел к покосившейся калитке в обветшавшей стене, отворил ее… И застыл в растерянности. За стеной оказался крохотный запущенный участочек с разросшимися яблонями вдоль забора, и повсюду сорняки. Пока я глазел на это безобразие, коза проскочила мимо меня и принялась лопать чахлую брюссельскую капусту, как будто булки и по л кресла ей было мало. Мини застенчиво протянула хобот через мое плечо и уцепила зеленое яблоко на ближайшем дереве.

— Я их очень люблю, — объяснила она, — хотя от них у меня в животе странное ощущение.

Я внезапно вспомнил — наверное, слышал по телику, — что у слонов чрезвычайно деликатное пищеварение. И пришел в ярость. На самом деле все началось с утреннего телефонного звонка. Но злость я выместил именно на Мини.

— А ну, прекрати! — заорал я. — Глупая слониха! Желудок себе испортишь! Только мне еще не хватало, чтобы ты заболела! И вообще, это воровство!

Она всерьез обиделась. Стремительно отдернула хобот и в ужасе посмотрела на меня. Никогда не забуду, как посмотрели на меня эти чудесные серые глаза.

— А я думала, ты добрый! — сказала она. Потом повернулась с той неожиданной грацией, что свойственна слонам, и ушла прочь.

Я почувствовал себя последним мерзавцем. Мне ничего не оставалось, как бродить между сорняков и уныло выискивать то, что я умел готовить. Выбирать было особо не из чего. Я нашел пожелтевший салат, мелкие неспелые помидоры, растущие на чахлой плети, и горсть жестких слив.

Я как раз выходил, сложив свою жалкую добычу в подол свитера, но тут галопом примчалась Мини.

— Ой, Ник, идем скорее! Я нашла такую ужасную вещь! Пожалуйста, идем!

Она хлопала ушами, размахивала хоботом и переминалась с ноги на ногу. И уже начинала закатывать глаза. Я понял, что слониха близка к истерике.

— Ладно, — сказал я. — Погоди секундочку.

Я забежал в дом, бросил на стол овощи и даже не забыл прикрыть дверь, чтобы коза не влезла. А потом бегом направился следом за Мини на другой конец острова. К тому времени до него осталась всего сотня ярдов, и по пути мы то и дело пересекали линии, разделяющие разные виды травы.

За рощицей Мини остановилась, дрожа всем телом.

— Там, внизу, — сказала она и коротко ткнула хоботом в нужном направлении. — Я не могу больше туда ходить! Не могу!

С той стороны берега острова были довольно обрывистыми. Чтобы дойти до моря, мне пришлось спуститься со Скользкого, поросшего травой обрыва и миновать две покатые полосы, усыпанные хрусткой белой галькой. Мини оставила в гальке глубокие размазанные следы, когда спускалась к воде, и еще более глубокие следы, когда поднималась обратно. Понять, почему ей вздумалось туда спуститься, было нетрудно. Кусок воды напротив полосы гальки был славным тропическим морем сине-зеленого цвета, и по нему катились спокойные невысокие волны. Над морем дул теплый ветерок. Самое подходящее место для слонихи, чтобы поплавать. Если не считать того, что…

Я застыл как вкопанный.

В воде был кто-то еще. Он мягко покачивался на ленивых волнах. Он был красно-коричневый и блестящий. Сперва я подумал, что он живой и пытается выплыть на берег.

Но тут волны развернули его так, что на меня уставился глаз из-под треснувшего стекла золотых очков. А выше и ниже глаза было сплошное красно-белое месиво. Тут я понадеялся, что он действительно мертвый. Не может человек оставаться живым, когда у него голова так разбита. В прозрачной воде от него расходились красно-коричневые облака. В воздухе над ним кружился рой мелких мошек. А потом его снова развернуло, и я увидел его вышитую куртку, разрубленную и окровавленную. В ране мелькнула белая лопатка. Мухи взмыли в воздух и снова закружились над ним.

Я заставил себя подойти на шаг ближе. Споткнулся о какую-то деревяшку, на миг оторвал глаза от мастера молитв — и увидел то, чем его убили: лопату и топор, валяющиеся на гальке. Металлические части инструментов были красные и липкие, с налипшими на них волосами. Я вспомнил, как Иафет бежал к машине, весь залитый тем, что я принял за красную вышивку. Меня затошнило. Я просто не мог сдержаться. Мне очень стыдно, но я совершенно не приспособлен для подобных вещей. Я заставил себя войти в воду, коснуться чуть теплого, глядящего невидящими глазами лица мастера молитв, чтобы наверняка убедиться, что он мертв. А потом я выбежал на берег, отбежал по галечному пляжу в сторону, пока труп не скрылся из виду, и там меня вывернуло наизнанку. Когда я выполз на травянистый обрыв, с липким кофе, стоящим в носу, меня трясло хуже Мини.

— Там кто-то мертвый, да? — спросила Мини.

— Да, — сказал я. — Ужас. Давай пойдем куда-нибудь в другое место. Все равно тут мы ничего сделать не сможем, пока Максвелл Хайд не проснется.

Мы выбрали солнечное место у стены сада, и я мешком плюхнулся на траву. Мини все пыталась обвить меня хоботом и тут же отдергивала его. Я понимал — она хочет удостовериться, что я еще живой. Много времени спустя я сказал:

— Ты извини, что я на тебя наорал. Я был в плохом настроении.

— Да-да, я знаю, — сказала слониха. — Тебе все время приходится всех кормить. Я… э-э… я все равно съела довольно много яблок, прежде чем ты вышел.

— Возможно, зря, — сказал я.

Я немного посидел, глядя на кур, которые клевали что-то в траве, потом сказал:

— Рядом с тем местом, где мы появились, есть треугольной кусок моря, который выглядит совсем как тропический пляж. Ты могла бы искупаться там.

— Мне уже не хочется, — грустно ответила Мини. Мы все еще были там, когда дверь дома отворилась и на улицу вышел Максвелл Хайд, выглядящий весьма бодро. Он был аккуратен, подтянут и выбрит, хотя одежда его по-прежнему была влажной.

— Не мог бы ты взять себя в руки? — обратился он ко мне. — А то ты буквально отравляешь воздух мрачностью и унынием. И ты, и эта слониха. Что с вами такое?

— Идемте, покажу, — сказал я.

Я встал и протянул руку, чтобы погладить Мини.

— Можешь не ходить, если не хочешь, — успокоил я ее.

— Спасибо, — отозвалась Мини. — Думаю, я лучше пой-Ду искупаюсь.

— Давай, — согласился я. — Только смотри не утони. А то я больше не выдержу.

Мини задрала хобот и разинула рот в широкой улыбке.

— Слоны прекрасно плавают! — заявила она и потопала прочь.

Я повел Максвелла Хайда в противоположном направлении. Идти туда мне не очень хотелось. Я еле тащился. Максвелл Хайд посмотрел на меня своим пристальным взглядом и спросил:

— Так ты понимаешь, что говорит слониха?

— Понимаю, — сказал я. — А вы?

Он покачал аккуратно расчесанной седой головой.

— Нет, не понимаю. Это вообще-то дар не из тех, что доступны всем и каждому, парень. Так она тебе рассказала, зачем Романову понадобился слон?

— Нет, — ответил я. — В смысле, это не его слониха. Я ее встретил на темных путях, она там застряла. Это была цирковая слониха, но на цирк налетела буря — судя по тому, что она рассказывала, это было похоже на торнадо, — и Мини ударилась в панику и бросилась бежать. Она была третьим, кому понадобилась моя помощь, как вы и говорили.

Я все пытался сообразить, кто же был вторым, кому я помог, после Родди. Я знал, что это должен быть кто-то в Лоджия-Сити, но все никак не мог понять, кто именно.

— Понятно, — сказал магид. — Ты снял камень с моей души. А то я все никак не мог сообразить, для чего же Романову понадобился слон. Так ты понимаешь речь животных?

— Козу — нет, — сказал я.

Коза как раз приближалась к нам из-за деревьев. Изо рта у нее торчал пучок листьев, а на морде было написано любопытство.

— Козы — особая статья, — заверил меня Максвелл Хайд. — Они все совершенно безумные. Так где та штука, на которую мы идем смотреть?

— Вон там, внизу, — сказал я, спустился с ним по гальке и показал пальцем, отвернувшись, чтобы не смотреть самому. — Там, в воде.

— Боже мой! — ахнул он. Потом, немного походив вокруг, добавил: — Какой ужас! Зарублен лопатой!