Черная богиня Зайцев Михаил
— Голова... как бы это сказать-то... Дурная голова, тяжелая.
— Тяжесть в голове. В затылке?
— Да.
— У вас давление подскочило, пульс... — доктор прикоснулся резиновым пальцем к пульсирующей на шее жилке, — пульс учащен. Примите таблетку.
Рука в перчатке извлекла из нагрудного кармана халата пузырек с мелкими горошинами.
— Возьмите под язык, рассосите.
— Валидол?
— Нет... Не бойтесь, травить я вас не собираюсь. Во всяком случае пока.
Игнат слизнул с резины малюсенький шарик, пристроил его под языком. Или показалось, или действительно буквально через несколько секунд в голове стало яснее.
— Следите за моим пальцем... Нет! Голову поворачивать не нужно. Следите за пальцем зрачками.
Игнат скосил глаза вправо, влево, разглядел на кончике докторского пальца крохотную резиновую морщинку.
— Закатите глаза... Теперь закройте... Откройте... Хорошо. Какой сегодня день недели, помните?
— Четверг. Доктор, я вполне психически здоров.
— Вижу, что вы вполне адекватны, вижу. Как вас зовут, помните?
— Игнат.
— Скажите, как вас зовут полностью. Назовите фамилию, имя, отчество.
— Сергач, Игнат Кириллович.
— Вот что, Игнат Кириллович, сейчас сюда придет Иван Андреевич Зусов. Я возьму на себя смелость, сообщу Ивану Андреевичу, что, по моему мнению, вы вполне адекватны, но... — доктор многозначительно погрозил Игнату резиновым пальцем, — но, учтите, скомпрометируете мой диагноз, начнете прикидываться буйным сумасшедшим, сто раз пожалеете! Вам ясно?
— Вполне.
— Чудно! К Ивану Андреевичу обращаться на «вы», называть его по имени-отчеству. Постарайтесь его не сердить, иначе я вернусь, и вы узнаете, какие веселые фокусы способен проделать умелый доктор со строптивым пациентом, имея под рукой подходящий инструмент.
— Я догадываюсь. — Игнат взглянул на орудия пыток, разложенные поверх белой салфетки. Доктор перехватил его взгляд и, скривив губы, высокомерно хмыкнул.
— Нет, Игнат Кириллович, ни о чем вы не догадываетесь. Для начала, с помощью тех милых штучек, что вы изволите видеть, я изменю форму ваших ноздрей, потом ушей, потом век. Зубами займемся в последнюю очередь. Однако вы можете избавить меня от необходимости фантазировать на темы лицеполостной хирургии и экстремальной стоматологии. От всей души советую и, если хотите, прошу: сделайте все от вас зависящее, чтобы мне не пришлось нарушать клятву Гиппократа. Постарайтесь.
— Можете не сомневаться. Буду стараться изо всех сил.
— Весьма надеюсь. Всего вам доброго, Игнат Кириллович!
Четко чеканя шаг, доктор вышел за дверь. Игнат с облегчением перевел дух, тряхнул просветленной головой, глубоко вздохнул, резко выдохнул. Дверь снова отворилась, в комнату вошел Зусов, Иван Андреевич.
Реальный Зусов ни капельки не напоминал артиста Джигарханяна в роли пахана Горбатого. Скорее, если уж проводить параллели с персонажами режиссера Говорухина, Иван Андреевич отдаленно смахивал на вора Ручечника в исполнении покойного гения кино, телеэкрана и сцены Евгения Александровича Евстигнеева. Невысок ростом, худой, подтянутый, лысоватый, пожилой, с иголочки одетый гражданин, пардон — господин, с налетом аристократического лоска поверх едва уловимых провинциальных примет, заметных лишь взгляду коренного москвича и истинного петербуржца.
Самым замечательным во внешности Ивана Андреевича были глаза и руки. Проницательные, умные глаза сметливого купца и холеные кисти рук с длинными, сильными и цепкими пальцами. Цепкий взгляд и цепкие пальцы. Взгляд, способный подчинить, обмануть, заинтересовать, и пальцы пианиста, способные легко, с хрустом поломать все фортепьянные клавиши.
Иван Андреевич сел в кресло напротив, закинул ногу за ногу, сцепил пальцы поверх коленки. Улыбнулся, но глаза его остались холодны и серьезны.
— Нуте-с, молодой человек, разведка доложила — вы грозились меня придушить. Извольте объясниться.
— Да, я заочно вам угрожал, наговаривал на себя, но лишь для того, чтобы мы встретились. Вы и я. Позавчера я, простите, улизнул от ваших парней, сегодня сам пришел... В смысле, сам проявил инициативу. Я бы в принципе мог поднапрячься и выйти на вас иным, менее экзотическим образом, но для этого пришлось бы обращаться за помощью к друзьям, а контакты со мной, сегодняшним, к сожалению, опасны для третьих лиц. Ничего другого не оставалось, кроме как рискнуть здоровьем ради нашей с вами встречи, Иван Андреевич.
— Какой вы храбрец, однако, молодой человек! — Улыбка Зусова сделалась еще шире, блеснул идеальный ряд белоснежных искусственных зубов. — Вы или отчаянный храбрец, или редкий наглец, молодой человек. Доктор прав — на психопата вы совсем не похожи.
— Я не псих, не храбрец и не наглец. Просто мне не хочется быть козлом отпущения. Не хочется подыхать ради чужой выгоды.
— Чего же вам хочется, голуба моя?
— Справедливости.
— Ой, голубь вы мой, ах-ха-ха... — рассмеялся Иван Андреевич вполне искренне. — Ой, повеселили старика! Нету, голуба моя, на белом свете справедливости, а есть одна сплошная экономическая целесообразность! Зарубите эту простую истину у себя на носу... Ой, да вам нос-то уже, как я погляжу, поломали. Вижу, вы уже успели, голуба моя, пострадать за свою «справедливость».
— Сломанным носом я заплатил за наш с вами разговор, Иван Андреевич. Я хотел бы объя...
— Ай как интересно! — оборвал Сергача на полуслове Зусов. — Он еще чего-то пытается хотеть. Окстись, голубь! Единственное, чего тебе сейчас надо хотеть, о чем надо мечтать, чтоб я не кликнул доктора Айболита и не приказал превратить твою симпатичную рожицу в свинячью харю с пятачком заместо носяры, с острыми ушками и круглыми глазками. Минутку с тобой поболтал, голубь мой, а уже устал от кучерявых разговорчиков. Давай-ка, без лишних базаров, колись, голубь, — ты родственнику моему, Стасику Шумилову, удавку на шею накидывал? Ты или кто другой? Кто? Колись! Пой, голубок, воркуй, пидор гнойный, не томи.
Игнат внутренне собрался — отступать некуда, мосты сожжены, пора брать, образно говоря, быка за рога.
— Иван Андреевич, простите, вам известно, что ваш... что владелец фармацевтической фирмы «Октал» покойный Станислав Семенович Шумилов болел СПИДом?
— Правильнее сказать, Стасик был ВИЧ-инфицированным. — Иван Андреевич откинулся в кресле, вытянул ноги, скрестил руки на груди. — Сдается мне, на поставленные вопросы ты отвечать не хочешь. Придется звать доктора...
— Иван Андреевич! Погодите! Я не знаю, кто конкретно задушил вашего брата, но я знаю... то есть мне кажется, что я знаю... в смысле, лично я убежден, что знаю, кто его заказал!
— И кто же?!
Как ни старался Зусов сохранить на лице прежнее надменное выражение, не получилось. У Ивана Андреевича чуть заметно дернулась щека, глаза сузились, лоб сморщился.
— Не томи, голубь! С огнем играешь.
Игнат набрал в легкие побольше воздуха и выпалил на одном дыхании:
— Шумилова Станислава Семеновича, заказал Шумилов Станислав Семенович! В смысле, ваш брат сам себя заказал. Сохраняя полное инкогнито, скрывая свое имя и внешность, вышел на киллера, на исполнителя или посредника и заказал магната Шумилова, то есть самого себя.
Зусов молча смотрел в глаза Игнату, молча и пристально. Не иначе снова пытался понять, кто же все-таки сидит перед ним? Законченный безумец? Сумасшедший? Наглец, каковых свет не видывал? Мазохист?
— Позвольте, я все объясню, Иван Андреевич! — поспешил продолжить Игнат. — Дайте мне высказаться, рассказать свою версию, а потом, если сочтете нужным, — зовите доктора Айболита, пусть кромсает мне рожу или сразу зарежет — все равно, больше того, что я собираюсь вам сообщить вполне добровольно, я не скажу! Николай Самохин сделал все возможное и невозможное, чтобы представить меня в виде этакого чудака не от мира сего, свихнувшегося на почве заморской религии озлобленного педераста и маньяка, но хотя бы на время, хотя бы на десять минут поверьте — я абсолютно нормален. Я не пидор, и не псих, и не сумасшедший. И я никого не убивал, черт побери! Меня подставили! Меня подставил Николай Васильевич Самохин. Как мне кажется... Нет! Не кажется! Я убежден, что знаю, зачем и почему он меня подставил. Я хочу, я мечтаю вам все-все рассказать, дайте мне такую возможность, а потом... А потом делайте со мной все что вам заблагорассудится! В конце концов, и вы, Иван Андреевич, сомневаетесь в Самохине. Ведь правда? Ведь так? Сомневаетесь! Иначе зачем бы вам позавчера устраивать на меня засаду? Зачем, иначе, пытаться похитить меня, увести из-под носа Николая Ва...
— Довольно!!! — Зусов встрепенулся в кресле, шарахнул кулаком по столешнице круглого столика, что стоял рядом. Столик покачнулся и упал. Со звоном разбился графин, разлетелся вдребезги бокал, рассыпались по полу врачебные пыточные инструменты.
Со стуком распахнулась дверь. В комнату вбежали врач и двое громил. Один со сжатыми кулаками, второй с короткоствольным, миниатюрным автоматом.
— Пошли вон! — рявкнул Зусов, не оборачиваясь.
Доктор и громилы-"гориллы" выскочили, как на прокрученной в обратную сторону кинопленке. Только что были тут, секунда — и их уже нет, а дверь снова плотно закрыта.
Зусов прикрыл глаза. Медленно сцепил пальцы в замок, хрустнул суставами. Шумно втянул носом воздух, повернул голову, открыл глаза и, разглядывая безобразие на полу, тихо произнес:
— Что ж, молодой человек, вы правы, я в последнее время весь в сомнениях. С одной стороны, Коля Самохин брата потерял, как и я сам, с другой... Что ж, голубь мой... Что ж, воркуй, послушаю тебя, отчего бы не послушать, в самом деле. Пойму, что болтовней надеешься оттянуть приход доктора, — очень пожалеешь. Чирикай, голубок, десять минут я тебе, так уж и быть, подарю.
Игнат тряхнул головой. Медленно вздохнул, резко выдохнул. Ощущение было такое, словно прыгнул с парашютом, дернул кольцо, а белый купол медлил, медлил и все-таки раскрылся. В последний момент, когда кажется, что все, конец, и когда уже успел мысленно проститься с жизнью.
Собравшись с мыслями, Сергач заговорил. Говорил, опустив глаза, чтобы не отвлекаться, наблюдая за реакцией Зусова, ибо от Ивана Андреевича зависела сейчас дальнейшая судьба Игната, зависело, жить Сергачу дальше или умереть еще сегодня, до захода солнца.
— Половина Москвы знает, что две крупные фармацевтические фирмы — «Октал» и «Парацельс» — борются за получение госзаказа, гарантирующего десятки миллионов долларов ежемесячного дохода. Но никто не знает, что владелец «Октала», Станислав Семенович Шумилов, — ВИЧ-инфицированный. Станислав Семенович пытается лечиться, посещает строго законспирированного доктора Альтшуллера. Бесполезно. Болезнь прогрессирует, еще месяц-два — и скрывать недуг от общества станет совершенно невозможно. Вся Москва, а заодно вся страна и ближнее зарубежье — все узнают, чем болен производитель лекарств. Узнают и начнут судачить про богомерзкие пороки господина Шумилова. И благоволящие сегодня Станиславу Семеновичу чиновники мгновенно от него отрекутся. Какой уж тут госзаказ! Существование фирмы «Октал» под угрозой. Проанализировав ситуацию, Шумилов решается на самоубийство. Но он не собирается попросту наложить на себя руки. Станислав Семенович придумывает хитроумнейший план, который позволяет ему сохранить и собственную репутацию, и репутацию фирмы. План Шумилова предусматривает получение наследниками пресловутого государственного заказа на производство таблеток от кашля. На краю могилы Шумилов все равно остается бизнесменом, но мне почему-то кажется, что главным для него все же была собственная репутация. Впрочем, это неважно... Убежден — человек с деньгами легко нашел киллера. Причем вошел в контакт с профессиональным убийцей, сделал заказ так, что исполнитель не имел возможности строить догадки относительно личности заказчика. Я не уверен, но предполагаю, что, выбирая для самого себя способ убийства, Шумилов остановился на удушении потому, что оно бескровно. Слишком часто в кино встречаются сцены, когда, работая на месте преступления, следователь просит медэксперта, на всякий случай, произвести анализ крови, разлившейся лужицей рядом с расстрелянным в упор телом. Само собой, Шумилов боялся, что при подобном анализе обнаружится вирус. С другой стороны, по-моему, и утопленникам, и висельникам положено произвести вскрытие и разнообразные анализы... Еще раз говорю — я не уверен, но мне кажется, что Шумилов, как мог, страховался от посмертных амбулаторных исследований. Или узнал то, о чем мне сообщил мент с Петровки, — смерть от удавки скоротечна и легка. Теряешь сознание, вроде как засыпаешь, и все... Хотя и это неважно... По-настоящему важно лишь то, что половина Москвы посчитала заказчиком убийства главы «Октала» его конкурента — владельца фирмы «Парацельс» Барановского, Виталия Георгиевича. Именно на это рассчитывал Шумилов, и его расчеты оправдались! Стороннему наблюдателю, не знакомому с личными проблемами Шумилова, все сразу вроде бы ясно: на кону миллионы долларов, сам бог велел хозяину «Парацельса» грохнуть конкурента. Но каково Барановскому! Доказать его причастность к смерти Станислава Семеновича, сами понимаете, невозможно, но распределяющие госзаказы чиновники больше всего на свете боятся, что их уличат в причастности к криминальным разборкам, и, пока не найден убийца Шумилова, денежек от государства «Парацельсу» не видать как своих ушей! И Барановский предпринимает самое очевидное и простое в его ситуации! Барановский строго конфиденциально выходит на Самохина-старшего, сулит ему деньги. Много денег. Очень много. Целое состояние. Единственное, что требуется от Самохина, — подыскать подходящую кандидатуру на роль убийцы вашего, Иван Андреевич, двоюродного брата. В силу стечения ряда обстоятельств этой кандидатурой стал я. Мне просто-напросто не повез...
— Откуда ты все это знаешь? — перебил Иван Андреевич, снова оборвал на полуслове.
— Откуда я все знаю? — слегка удивился Игнат. — Разве вы не поняли? Я рассказываю свою ВЕРСИЮ событий. Как все было на самом деле, в смысле точную хронологию и тому подобное, я не знаю и знать не могу. Но я уверен, что моя версия близка к правде, поскольку она экономически целесообразна. Вы же сами говорили, что кругом одна сплошная экономическая целесообразность.
— Я не о том спрашивал! Чай, не придурок, понимаю, что сочиняешь. Мне интересно, откуда ты знаешь про госзаказ, про склоку «Октала» с «Парацельсом»?
— Так пол-Москвы про это зна...
— Погоди! Про пол-Москвы я уже слышал. Тебе кто конкретно все рассказал? Назови фамилию, имя.
— Самохин, Виталий Васильевич, когда во вторник утром ехал со мной к Тарасову, по дороге все и рассказал, — выдал Игнат давно заготовленную ложь. — Рассказал про государственные деньги на средство от кашля, про чиновников, которые боятся запачкаться в криминальном дерьме, про конкурентную борьбу «Октала» с «Парацельсом», Барановского с Шумиловым и закончил фразой: «Об этом пол-Москвы знает».
— И про Альтшуллера тебе Виталий рассказал? Да?
— Нет. Продавщица в магазине «Нирвана» с подачи Николая Васильевича приняла меня за пациента Рэма Соломоновича. Из разговора с продавщицей я понял, какие болезни лечит Альтшуллер, — еще раз соврал Игнат и поспешил оставить скользкую тему. — Иван Андреевич, мне нужно еще десять минут вашего внимания. Чтоб поведать о последних днях, начиная с вечера воскресенья, чтобы все, что касается меня лично и моих взаимоотношений с господином Самохиным, вам стало окончательно понятно.
— Еще десять минут?.. Что ж... Рассказывай, голубь. Слушаю.
Игнат говорил еще около получаса. Зусов часто перебивал, задавая «сложные», заковыристые вопросы. На все вопросы Игнат отвечал без запинки, ибо рассказывал сущую правду и запутать его, уличив в неточностях, было абсолютно невозможно. Солгал Игнат лишь один-единственный раз — сказал, что, пережив рядом с трупом Альтшуллера озарение, сразу же поехал за город, где вплоть до сегодняшнего утра ломал голову, как быть, что делать дальше.
Ближе к концу монолога пленника и до того мрачный и озадаченный Иван Андреевич совершенно осунулся. Зусов сидел в кресле, сгорбившись, подперев кулаками подбородок, глядя в пол. Когда Игнат замолчал, Иван Андреевич еще долгих пять минут оставался в позе роденовского мыслителя, молчаливый, погруженный в себя. Потом заговорил. Тихим, скрипучим голосом:
— В прошлом году, осенью, Стасик позвонил и попросил найти киллера, попросил помочь... Не напрямую попросил, конечно, все-таки по телефону разговаривали... Мы с ним редко разговаривали и встречались редко... В прошлом году я ему отказался помогать. Москва — чужой для меня город, не в жилу, чтоб мои пацаны здесь светились. Я послал Стасика на хер, не спросив о его проблемах... Я только после его смерти узнал, что Стасик был... был «голубым». Что болел... неизлечимо... Ментам, которые шуровали на хате Альтшуллера, замаксал бабок немерено, купил компьютерные дискеты... На дискеты Альтшуллер писал истории болезней и результаты лечения... Там и про тебя нашлась дискетка. Написано — физически ты здоров, но имеешь психические отклонения, опасен для окружающих. Написано, что ты и Стасик были любовниками, есть подробное описание, как конкретно вы совокуплялись, как Стасик следил, чтоб презерватив не порвался, как берег тебя. Короче, гадость написана... Зусов замолчал. Посмотрел на Игната — мол, «что скажешь, голубь»?
— Что-то подобное я и ожидал от Самохина, — сказал Игнат. — Николай Васильевич заставил Альтшуллера позвонить в «Нирвану», позвать меня к телефону, поговорить с продавщицей-посредницей и придушил Рэма Соломоновича, а перед уходом поломал его компьютер, — дескать, это я, псих ненормальный, искал файлы с компроматом. А дискету, где записана гадость про меня, грешного, он с собой принес и оставил специально для вас и для ментов. Доказать, что я раньше не встречался с Альтшуллером, невозможно!.. Самохин, начав следствие, мигом разыскал «Нирвану» и вышел на Альтшуллера. У Станислава Семеновича дома была оккультная литература, все элементарно! «Нирвана» расположена в том же районе, где жил Шумилов. Найти «Нирвану», тряхануть продавщицу — плевое дело для профессионального сыщика. Самохин довольно быстро откопал информацию, способную уничтожить репутацию «Октала» раз и навсегда. Но! Но загадка убийства Шумилова осталась неразгаданной. Вешая на меня, пидора, труп Альтшуллера, Самохин косвенно организовывал утечку информации о ВИЧ-инфекции магната Шумилова. Опять же работал на Барановского! На получение «Парацельсом» госзаказа! Может быть, линию Альтшуллера на начальном этапе отрабатывал как раз Виталий, не подозревавший об ангажированности брата Коли, и именно поэтому Николай его приговорил к...
— Довольно умничать, умник! Коля Самохин живет под серьезной «крышей». Просто так ему, голубь мой, предъяву не сделаешь. Факты нужны! Реальные и конкретные. Есть у тебя, голуба, конкретный фактик, который подтвердит твою говорильню?
— Я думал, ваш доктор Айболит вытрясет, точнее, вырвет, клещами вытянет из Самохина не то что один факт, а...
— Думал?! Видали? Он «думал»... Индюк тоже думал и в суп попал. Беспредельничают пускай менты, им можно. Серьезные люди по понятиям живут. Когда легавые на беспределе, убери понятия — и полный обвал в стране начнется. Выдай хоть одну улику против Коли, и, падлой буду, — отпущу тебя, голуба. Не сможешь — пеняй на себя. Допустим, я тебе верю на слово, но слить тебя, голубь, все одно я реально обязан. Пустые слова против железных фактов ничего не стоят, кумекаешь? ФАКТЫ против тебя! Напрягись, умник. Ну же!.. Или, чтоб ты напрягся, доктора позвать?
— Не нужно доктора...
Игнат понимал — Зусов не злобствует, не мракобесничает. Иван Андреевич хочет, очень хочет, чтобы версия Игната получила реальное подтверждение, и ежели Сергач тотчас же это самое проклятое подтверждение не придумает, не вспомнит — не вычислит, тогда все! Согласно правилам, по которым существует мир Зусова, Игнат обречен.
«И это тоже, черт побери! И эти чертовы „понятия“ учел Николай Васильевич! Скотина, он ВСЕ просчитал, даже вариант, когда вшивый прорицатель догадается о подставе и заговорит раньше, чем его получится убрать. Все предусмотрел, гад! Но неужели Самохин не допустил ни одной ошибки?! Мелкой ошибочки, за которую можно было бы зацепиться?» Мозг Игната лихорадочно работал. Сергач позабыл, что связан, что напротив него сидит мафиозный Папа, облеченный властью карать и миловать по понятиям, заменившим закон в стране. Еще и еще раз Сергач прокручивал все с ним произошедшее, с самого начала, с вечера воскресенья, с того момента, когда в дверь позвонил Овечкин, отвлек от компьютерной игры со стрельбой и морями нарисованной крови...
— Нашел!!! — закричал Игнат, дернувшись так, будто его ударило током, так, что чуть не уронил себя вместе с креслом на пол. — Нашел, Иван Андреевич! Ура! Есть факт, черт меня подери! Есть!!!
Зусов посмотрел на Игната скептически. И с некоторой досадой. «Не нужно доктора» — Сергач произнес всего пять, может быть, семь секунд назад. Разве мог Иван Андреевич Зусов понять внутреннее состояние Игната? Нет, не мог. Никак не мог понять Зусов, что для Сергача остановился отсчет времени и за пять-семь секунд Игнат заново пережил события нескольких последних суток.
— Иван Андреевич, вы разбираетесь в компьютерах?
— В компьютерах? Мы в провинции щи лаптем не хлебаем, голубь, не надейся. Специально человека держу для компьютеров и всякой другой техники. Запудрить мозги и не надейся.
— Позовите вашего специального человека, пожалуйста.
— Ишь, раскомандовался! Мне говори, чего ты «нашел», а я уж сам решу, кого звать.
— Хорошо. Слушайте... — Игнат тряхнул головой, вздохнул резко, медленно выдохнул. — Слушайте... Я в компьютерах ни бум-бум. Только и умею включать, выключать. Помните, я рассказывал, как в понедельник, дома у Самохина, Николай Васильевич лазил в Интернет, искал информацию про тугов? Он. Самохин, тогда спросил, знаком ли я с Интернетом... Или он спросил, соображаю ли я в компьютерах вообще... Впрочем, неважно. Я честно признался: мол, ни фига не соображаю в виртуальной реальности. Николай Васильевич включил Айбиэм и буквально за пару-тройку минут разыскал в Интернете страничку про тугизм!
— Ну и что?
— Я очень фигово разбираюсь в компьютерных сетях, про Интернет только слышал, но слышал многое! Провайдеров, то есть тех, кто осуществляет подключение к Интернету, сейчас пруд пруди. Они наперебой рекламируют свои услуги и Интернет вообще. Не помню, где и когда, по телевизору или из газет, не помню, прочитал я это, слышал или видел, но из какой-то рекламы я узнал и машинально запомнил, что найти нужную информацию во «всемирной паутине» — дело долгое и хлопотное. В понедельник, в гостях у Самохина, я был в подавленном настроении и совершенно не обратил внимания на то, как быстро, что называется «в одно касание», Николай Васильевич вывел на монитор нужные сведения про тугизм. Или Самохин заранее знал, где и как в Интернете искать нужную страничку, или... Нет, не «или»! Я почти убежден... Нет — я совершенно убежден, что эту проклятую страничку, посвященную тугам, Николай Васильевич САМ сочинил и САМ разместил в Интернете. Чтоб всех запутать, он сочинил страничку на английском! Он, сволочь, так натурально удивлялся, когда спросил, зачем ко мне приходил Овечкин, и услышал, вроде бы первый раз в жизни, про существование культа Черной богини! Вы понимаете, он...
— Я понимаю! Утопающий хватается за соломинку, вот чего я понимаю. Не понимаю только, на кой ляд Коле Самохину понадобилось размещать в сети сайт про душителей.
— Чтоб иметь возможность любому ответить на провокационный вопрос: «Откуда вы, господин Самохин, СТОЛЬКО всякого разного и в столь короткое время узнали про тугов?»
— Похоже, фуфло толкаешь, голубь, но будь по-твоему, хватайся за соломинку.
Зусов хлопнул в ладоши. Тотчас деликатно приоткрылась дверь и в узкую щель протиснулась коротко остриженная голова с маленькими глазками и мощной нижней челюстью.
— Шурика ко мне, — скомандовал Зусов. Голова, кивнув, исчезла, а Иван Андреевич продолжил прерванную беседу с пленником. — Ты хватаешься за соломинку, голубь. Случится, что Самохин не сам сочинил ту страничку в Интернете, а отыскал уже готовую, тебя ПРИДЕТСЯ сливать.
— Интернет — гигантская база всевозможных данных, но, черт побери, кому может понадобиться размешать во «всемирной паутине» СПЕЦИАЛЬНЫЙ сайт про тугов? Кому, кроме Самохина?
— Скоро узнаем кому... В дверь стучат. Спец по компьютерам пришел. Входи, Шурик!
Шурик вошел. Замер на пороге в позе отменно вышколенного официанта. Молодой парень лет двадцати семи, в модной рубашке под бордовым пиджаком, с прилизанными волосами и слегка косящим правым глазом.
— Надобно отыскать в Интернете страницу про индийских тугов, про жрецов богини смерти. Сумеешь, Шурик?
— Адрес сайта известен? Нет? Тогда нужны еще какие-нибудь ключевые слова, кроме слов «тугов» и «богиня смерти».
— Не «тугов», а «туги», — поправил Иван Андреевич и вопросительно взглянул на Игната. — Ну, голубь, напрягись. Чего еще читал тебе Самохин, вспоминай.
— Он переводил с английского... В смысле, говорил, что переводит, не читает, а пересказывает общий смысл.
— Это плохо, — опечалился Шурик. — В Интернете можно вести поверхностный или глубокий поиск. При поверхностном поиске по одному слову или по паре, как правило, попадаешь на какой-нибудь порносайт. Устроители порнографических сайтов специально забивают все подряд слова из словаря. Они...
— Шурик, а того, кто оплачивает конкретный сайт, трудно вычислить? — перебил парнишку Зусов.
— Найти сервер, на котором располагается сайт, в принципе можно достаточно быстро, если...
— Довольно!.. Слыхал, голубь? Поднапрягись, расскажи Шурику все, чего запомнил, а он переведет это обратно на английский и сядет работать. Обещаю, голубь: ни сил, ни средств не пожалею, чтоб взять за жопу Кольку Самохина. Пообщаешься с Шуриком, придет доктор и сделает тебе, голубь, укольчик. Повезет тебе еще раз — проснешься. Не повезет — не взыщи. Может, и проснешься, но от жара в печке крематория. Такой вот расклад, голубок ты мой сизокрылый.
13. Пятница, вечер
Игнат очнулся. Болели затекшие ноги, поясница, плечи, онемевшие запястья потеряли чувствительность. Очень хотелось пить. В нос лез неприятный, тошнотворный запах человеческих испражнений.
— Доктор, почему от него так воняет?
— Он обделался, пока спал. Сходил под себя и по большому, и по маленькому. Вполне естественно, больше суток парень в отключке.
— Помойте его, приведите в порядок, поставьте уколы какие надо, накормите. Оклемается окончательно, доложите мне.
— Все сделаем, Иван Андреевич.
— За сколько? Сколько понадобится времени, док?
— Часа три.
— Два! Через два часа он должен быть как огурчик. Терпежу нет, так охота с ним побыстрее по душам покалякать.
— Постараемся, Иван Андреевич.
Игнат сидел все в том же кресле, все в той же комнате. Перед глазами плыли смутные, расплывчатые пятна вместо людских лиц, но голоса он слышал отчетливо и понимал смысл сказанного.
— Я оказался прав? — прошептал Игнат, еле ворочая совершенно сухим языком.
— Чего он сказал, док? — переспросил голос Зусова.
— Говорит, что был прав.
— Это ты про Интернет, голуба моя? Ишь, все помнит, голубь! Только-только очухался после укола, а уже скрипит мозгами, умник! Работай, медицина, чини умника аккуратненько, его головенка мне еще понадобится.
— Не извольте беспокоиться, Иван Андреевич, все сделаем в лучшем виде.
Чьи-то пальцы разрезали путы на теле Игната, расстегнули наручники. Как минимум четыре пары рук осторожно подняли Сергача и понесли куда-то недалеко, в помещение по соседству. Там Игната уложили, кажется, на стол. Одежду с него не снимали, а срезали, быстро и ловко. Обнаженное тело протерли влажным. Капнули в рот холодной горькой жидкости, дали запить теплой, кипяченой водой. Игнат почувствовал, как вошла игла в вену, услышал просьбу доктора поровнее поставить капельницу. Зрение прояснилось. Мутное, бледное пятно, все время маячившее перед глазами, приобрело резкие, контрастные очертания.
— Игнат Кириллович, вы меня видите?
— Да.
— Хорошо видите? Кто я?
— Доктор Айболит.
— Ха! Ошибаетесь, милейший! Я более не доктор Айболит! Отныне я для вас «док Филгут». Пересказывая всемирно известную сказку для советских малышей, Корней Иванович Чуковский перекрестил Филгута в Айболита. Символично, не находите? Филгут в переводе с английского означает «хорошее самочувствие», ну а Айболит, сами понимаете, чего означает...
Продолжая отвлекать пациента разговорами, штатный доктор господина Зусова промассировал Игнату суставы, особенно тщательно разгоняя кровь на запястьях и щиколотках, пропальпировал живот, измерил давление и попросил ассистентов убрать капельницу. Ассистировали доктору те две «гориллы», что ворвались вчера в комнату, когда Иван Андреевич в сердцах опрокинул столик с медицинскими инструментами. Вопреки зверскому виду ассистенты оказались более чем умелыми, понимали доктора с полуслова и скорее всего выполняли функции медбратьев отнюдь не впервые.
— Как вы себя чувствуете, Игнат Кириллович?
— Спасибо, доктор Филгут, много лучше.
— Нос у вас сломан, но пока его трогать не будем... Кушать хотите?
— Не отказался бы.
— Вставайте.
— Я голый, я...
— Не стоит стесняться. Обопритесь о мою руку, вот так, молодцом. Пойдемте в ванную, помогу вам принять душ, оденетесь и перекусите. Легкий диетический ужин с соком для начала. К ночи разрешаю покушать поплотнее. Однако алкоголь вам сегодня противопоказан, учтите.
— И без алкоголя голова кружится.
— Ничего, скоро все пройдет. Все с вами будет чудненько с медицинской точки зрения. У вас чудесное сердце и мускулатура развита, и вообще вы на зависть здоровый мужчина.
После душа ассистенты и доктор насухо вытерли Игната длинным махровым полотенцем, игнорируя просьбы Сергача позволить самому себя обслужить. Игнату высушили голову феном, его причесали, ему принесли одежду и помогли одеться. Одежда была совершенно новой, только что из магазина, причем из престижного. Все, начиная от носков и заканчивая пиджаком, подошло идеально. И полуботинки совершенно не жали. Уже самостоятельно, без посторонней помощи шествуя вслед за доктором по широкому коридору, устланному мягкими коврами, Игнат получил возможность взглянуть на себя со стороны, посмотреться в попавшееся на пути зеркало. Из Зазеркалья на него бросил беглый взгляд изящный, со вкусом одетый молодой человек. Темно-синий костюм, что называется, «стройнил» фигуру. Зачесанные назад волосы укрупняли лоб. Синяк на переносице делал лицо молодого человека обманчиво суровым. Этакий бывалый «мачо» из «приличной семьи», в смысле — «мафии».
— Пожалуйте, Игнат Кириллович. — Доктор остановился, обернулся к Игнату, распахнул двери, как выяснилось, в комнату, где Сергач познакомился с Зусовым и где «проспал» более двадцати четырех часов.
— Проходите, Игнат Кириллович, кушайте, а я пойду доложусь Ивану Андреевичу.
Комната пахла свежестью, в отсутствие Игната ее проветрили, протерли пол и обрызгали дезодорантом. Возле насиженного Игнатом, уместнее сказать, просиженного, кресла — круглый столик, покрытый белоснежной скатеркой. С белым фоном скатерти сливаются фарфоровые тарелочки. На них — красные помидоры, малюсенькие огурчики с пупырышками, янтарная «молодая» картошка и высокий бокал с соком цвета южного вечернего солнца. Игнат опустился на краешек кресла, отыскал взглядом вилку и набросился на еду.
Что может быть вкуснее натурального, не тепличного, помидора весной? За зиму забываешь, каково это — жевать сочную, естественную мякоть, выращенную не под пленкой, а под первыми солнечными лучами. А что за прелесть первые огурчики! Наши, родные, ставропольские огурчики, не какие-то там испанские или новозеландские! А картошечка? Да в мундире, да с вологодским маслицем! И хрен с ним... в смысле, хер с ним, пусть все это объедение приходится запивать соком, выжатым из заморского апельсина, хотя предпочтительнее была бы рюмашка пшеничной водки, один черт — вкусно невероятно! Тем паче, ежели больше суток ты ничего не ел.
Игнат опустошил посуду на столе за каких-то три-четыре минуты. Вытер губы салфеткой и откинулся на спинку кресла. Благодать! Победа, черт побери! И обходительность слуг Зусова, и то, что «просыпающегося» Сергача зашел поприветствовать лично Иван Андреевич, имело единственное объяснение — Самохин проиграл! Просчитался, черт его подери, Николай Васильевич, попался на мелочи, на пустяке — на сфабрикованной интернетовской страничке!
Сергач с удовольствием потянулся, погладил живот, встал с кресла. Не спеша, без опаски подошел к окну, отодвинул шелк занавесок, выглянул на улицу. Сумрак. Мелкий дождик робко стучится по стеклам. Размытые городские огни радуют глаз, приятно урчит в животе. Правда, голова слегка кружится и побаливает, мышцы немного ноют, но настроение отличное...
— Соскучился, голубок, по свежему воздуху?
Игнат вздрогнул. Как вошел Иван Андреевич, он не услышал, увлекся барабанной мелодией весеннего дождя.
— Подсматриваешь, голуба моя? Пытаешься определить, где находишься? В апартаментах братца моего покойного, Стасика Шумилова, мы находимся. В самом центре Москвы, на Чистых Прудах... Садись, голуба. В ногах правды нет. Усаживайся, и я, старик, присяду. Покалякаем.
— Иван Андреевич! Я оказался прав? Шурик нашел доказательства? Сайт про тугизм разместил в Интернете Самохин, да?
— Достал! Надоел ты, голубь, со своим Интернетом! Совсем ты меня запутал. Я вчера, откровенно признаюсь, так и не допер, за каким хером Колька Самохин морочил тебе башку этим Интернетом... Ишь, глазенки заблестели! Сиди, голубь! Сиди и молчи, пока не спрошу... Помню, как ты объяснял Колькины резоны с Интернетом, мать его так. Все помню, но до конца твоих объяснений не просекаю, уж извини туповатого провинциала, умник... Ну? Ну, чего ты на меня вылупился, как солдат на вошь? Очень хочешь чего-то высказать? Да? Хер с тобой, говори.
— Иван Андреич, я, пока ел... Кстати, спасибо за еду и вообще... Спасибо вам...
— Пожалуйста. Говори, чего хотел, не люблю я вежливостей с благодарностями. Трави короче, голубь.
— Я вспомнил еще одну важную деталь! Во вторник, прежде чем выключить домашний компьютер, Самохин посетовал, дескать, фигово разбирается в вычислительной технике. И в то же время он...
— Черти полосатые! Эко тебя, голуба, на компьютерах законтрило! — Зусов улыбнулся слегка устало. — Не желаю больше про Интернеты-компьютеры слышать. Ни хера Шурик не нашел! Дошло? Говорю по буквам: н-и х-е-р-а. Понял? Ишь ты, как потешно у тебя губа оттопырилась. Что? Офонарел, голубь? Соберись в кучку, голуба моя, и скажи-ка, читал ли ты газетенку «Московские тайны» когда-нибудь, а?
— Да, читал. Я вам рассказывал, Самохин давал мне «Тайны», давал читать статью про убийство вашего брата.
— А кто ту статью сочинил, помнишь?
— Нет. На подпись автора я не обратил внимания. — Голос Игната дрогнул.
— Зря, голубь! Автору... вернее — авторше ты обязан жизнью, умник!.. Ой, да ты побледнел, голуба. Не боись! Все уже хорошо, все пучком. Повезло тебе, умник. Везучий ты, чертяка... Ладно уж, не буду тебя больше садировать. Слушай, как дело было. Покуда ты во сне под себя ссался, а Шурик за компьютером потел, время работало на нас. Журналистка из «Тайн» вчера вечером узнала про смерть Альтшуллера. Журналисты — проныры, все узнают быстро. Ментам бабки максают, и легавые, суки, стучат щелкоперам. Репортерша, как просекла, кого мочканули, так сразу помчалась разносить новость по тем ночным клубам, где пидоры гужуются. Прости господи, не уважаю я педрил, едва не сблеванул, когда выяснилось, что братик Стасик сделался жопником... Ну да хер с ним! Короче, журналистка нарыла одного крутого пидора с телевидения. Как бишь его... Тьфу, склероз!.. Да ты его знаешь, волосатый, пригожий, его часто по телику кажут. Короче, этому жопнику из «Останкино» Альтшуллер оставил письмо в запечатанном конверте с наказом прочитать, если шлепнут ненароком Соломоныча. Соображаешь? Колька Самохин, мудак, когда на Рэма наткнулся, застращал Соломоныча, чтоб сидел тихо и про сыщика Колю никому ни гугу. Ну, Рэм, ясное дело, усох, однакося на всякий случай настрочил письмецо про то, как Колян его пугал, и про то, как колол на тему врачебной тайны. Но конкретно про Стасика-пидора ни слова в той маляве! Герой Соломоныч, настоящий доктор!.. Короче, журналистка из «Тайн» сагитировала телевизионщика отнести маляву на Петровку. Ясное дело, ее интерес — всех разоблачить на хер и статейку сварганить по горячим следам. Пидор волосатый с телевидения поломался для понту, потом согласился, и утром посмертную маляву Рэма уже читал Олежка-Циркач. Абзац настал Кольке Самохину. Циркач на него давно зуб точит, а тут такой повод! Короче, повязали менты Колю, он, ясное дело, в полной несознанке, целку из себя строит, а я почесал лысину и решил: эх, была, не была! Звякнул Барановскому в «Парацельс», забил «стрелку», приехал и, ядрены пассатижи, взял на понт Викентия! Впарил ему ТВОЮ версию про то, что он, Викентий, перекупил Самохина. Припугнул его, типа, появятся доказательства или запоет Коля на киче, извиняй, Барановский, ответишь по особому счету. Выходит, говорю, с твоего, Викентий, благословения Колян Самохин пять рыл придушил и, главное дело, меня за бобика держал! Викентий скис, очко-то не железное, и предложил отступного, а до кучи еще и от госзаказа отказался, представляешь?! Со дня на день потекут в «Октал» денежки, а после нехай узнает общественность про СПИД и Стасика! Один хер — бабки уже капают!.. Да и не узнает никто. Сами чинуши, подписавшие госзаказ, позаботятся о репутации «Октала», спасая свои шкуры драные... Елочки-моталочки! Угадал ты, умник, под которой картой прикуп! Золотая у тебя, голубь, головушка, ик... ой, хрен с редькой, икаю... Повело меня чой-то. Покуда док тебя чинил, я на радостях водяры ноль пять выкушал. Шла мамочка, как газировочка, не цепляла, а щас догоняет, пьянею, но, ик, ты не думай — все, ик... со-о-ображаю, котелок ва-а-арит, ба-а-ашка... ик, ра-а-аботает... ик... ик... ух, собака, ик...
Зусов пьянел на глазах, стремительно, лавинообразно. Пять минут назад в комнату вошел человек, похожий на вора в законе Ручечника из «Места встречи», и Сергач даже не заметил, что Иван Андреич выпивши, а теперь напротив Игната расплылось в кресле нечто смахивающее на персонаж из того же классического фильма по кличке Промокашка. В соответствии с новым образом изменилась и речь Ивана Андреевича. Хитрые, проницательные глазки подернула пьяная мутная пелена. Мысленно Игнат перекрестился. Очень надеялся Сергач, что закосевший после пол-литра беленькой Зусов, протрезвев, забудет о его, Игната, реакции на вопрос про фамилию пронырливой журналистки из «Московских тайн». Забудет о невольной дрожи в голосе Игната, о предательски побледневшем лице.
Между тем Иван Андреевич, икнув еще пару, тройку раз, выматерился, потряс головой, потрепал себя пальцем за нос, потер уши ладонями и, немного реанимировавшись, заговорил более-менее членораздельно:
— А теперь серьезно... Голубь! Ты мне нужен!.. Понял, нет?.. Ты этот, ну, как он там называется?.. Аналитик, во! Ты при-рож-ден-ный аналитик! Понял, нет?! Короче, предлагаю тебе работу. Серьезно, без базаров, понял?.. Ты не смотри, что я пьяный, я за свои слова отвечаю! Неволить тебя не буду, отпущу на волю. Сейчас же и отпущу, понял? Уже распорядился, тачка ждет, домой тебя отвезут, ага?.. Ментов не бойся, не тронут, я уладил... Думай, голуба, ага? Пойдешь под меня — все у тебя будет, все будет ништяк, голубь. Обещаю... Но!.. Ты сам должен решить... добровольно, по понятиям, чтоб потом ни-ни, чтоб за базар отвечал. Понял, нет?.. Короче, созвонимся... Езжай, умник, кумекай, а я спать... Сукой буду, водяра паленая попалась, эко меня развезло-то, а?.. Спать!..
Иван Андреевич топнул ногой, мигом в комнате появился доктор с двумя ассистентами-"гориллами". Зусова бережно извлекли из кресла, подхватили с боков и вынесли в коридор. Как только исчезла медицинская троица, на пороге возник жлоб в черной кожаной куртке и с кепкой-"жириновкой" в руке.
— У Иван Андреича манера такая, — объяснил жлоб Игнату с ноткой извинения в голосе. — Ведро может выпить, и хоть бы хны, а потом р-раз, и ломается в одну секунду... А меня Петей зовут, мне велено тебя домой доставить.
Игнат поднялся с кресла, Петя нахлобучил на макушку свою политизированную кепку и протянул Сергачу освободившуюся лапу для рукопожатия.
— Игнат. — Сергач стиснул широкую грубую ладонь.
Петя ответил осторожным пожатием. По классификации Игната так ручкаются начальник с подчиненным и, само собой, роль подчиненного добровольно принял на себя Петя.
— Пойдем, Игнат Кириллыч, тачка внизу, отвезу, как велено.
Вышли из комнаты, где Игнату довелось пережить так много. Прошли длинным, устланным коврами коридором мимо ряда дверей, закрытых, приоткрытых, распахнутых. Игнат заметил, что комнаты в огромной квартире оформлены каждая в своем стиле. Мелькнули за дверными просторными проемами и помещения с ультрасовременным дизайном, и клетушки со стандартной офисной мебелью. Апартаменты, блин!
У дверей на лестницу дежурила охрана. Двое дюжих хлопцев стояли, как часовые, поглядывая на черно-белый экран монитора, разделенный на шесть квадратов. В каждом квадрате своя картинка. Видеокамеры, посылающие сигнал на монитор, фиксировали лестничную клетку ниже этажом, кабину лифта изнутри, двор и еще одного хлопца с другой стороны двери.
Охрана отворила хитрые замки, Петя и Игнат вышли на лестницу. Хлопчик, дежуривший с внешней стороны дверей, проводил их до лифта. В лифтовой тесноте Петя заговорил:
— Ты без пальто, это плохо. На улице не жарко.
— Фигня, мы ж на машине.
— Тебе фигня, а мне, если простудишься, Иван Андреич башку снесет. Велел пыль с тебя сдувать, планы у него на тебя.
— Ага. Он мне работу предложил, но не бери в голову, Петя, — пьяный разговор. Проспится Иван Андреевич, еще тысячу раз передумает.
— Ты его не знаешь, он и по пьяни зря не базарит. Язык заплетается, это бывает, а все, что сказал по смыслу, помнит. Зря брехать не будет, не такой человек.
— Может быть. Однако я вряд ли согласился бы работать на Зусова. Я, Петь, сам по себе.
Кабина лифта остановилась. Первым вышел Петя, за ним Игнат. На улице, во дворе-колодце, Петр поприветствовал взмахом руки двоих прогуливающихся возле парадного рослых парней и направился к иномарке с тонированными стеклами.
— Залазь, Игнат Кириллыч. На переднее садись, удобнее..
Машина тронулась. Притормознула у выезда со двора. Обождали, пока мент с сержантскими погонами выйдет из специальной будки и откроет решетчатые ворота. Выехали на улицу, почти сразу же попали в пробку.
— Слышь, Игнат, не мое дело, но ты бы лучше согласился пойти под Ивана Андреича, — произнес Петя без нажима и угрозы в голосе, высказал совет немного смущенно. — Глянулся ты ему. Мне Андреич сказал: «Ценный пацан, знает прикуп, сечет фишку».
— Ни фига, Петь, я не ценный. Да и не пацан давно. И ни фига я не знаю, мне просто повезло, вот и все!
— Зря прибедняешься. Ты ж просек, как Барановский с Колей Самохиным сговорились, да? Не я ж до этого додумался и не менты — ты пасьянс разложил, фишечку к фишечке подогнал. Сообразительный ты, Кириллыч, но я тебе прямо удивляюсь, неужто не въезжаешь, на кой ляд Иван Андреич тебя отпускает, а?
— Чтоб я добровольно принял решение работать на него или отказаться.
— Во! Чисто добровольно! Имеешь право цену себе назначить, это ж такое к тебе уважение, а ты ломаешься, как школьница... Во, наконец-то, едреныть, поехали, ну и пробки у вас в Москве, разжирели москали, все на тачках, говнюки, катаются...
Дальше ехали без разговоров. Игнат потихонечку приходил в себя, осмысливая произошедшее. Благо наконец-то появилась возможность все взвесить и оценить, трезво и здраво. Впрочем не совсем трезво. Наркотический сон длиною в сутки сказывался, несмотря на все старания дока Филгута. В голове не особо назойливо, но все еще жужжал пчелиный рой, ныли кости, побаливали сухожилия. Внимая Ивану Андреевичу, Сергач, как и было велено, «собрался в кучку», теперь же самопроизвольно расслабился. Постстрессовое состояние подчас не менее, а более дискомфортно, чем сам стресс.
«Удивительно, как быстро Инна разыскала письмо Альтшуллера. Сама, без помощи „друга“, офицера Леши. Чудо что за баба!.. Удивительно, что Зусов решился шантажировать Барановского моей ВЕРСИЕЙ. Рисковый дядька Иван Андреевич. Я ведь мог и ошибаться, версия — это ведь всего лишь ГИПОТЕЗА. Однако, как выяснилось, я не ошибся... Вот с Интернетом я, блин, ошибся. Зусов прав, что-то меня заклинило на теме „Самохин и компьютер“. Интуитивно чувствую, что-то здесь не то, а вот что, понять никак не получается. Впрочем, неважно... УЖЕ неважно. Все кончилось. Четыре с половиной сумасшедших дня и три безумные ночи остались в прошлом...» — думал Игнат.
— Прибыли, Игнат Кириллыч... Постой, ты куда?
— Домой.
— А ключи? На-ка, хватай, вот твои ключи, вот паспорт, а в паспорт я вложил бумажку с двумя телефонами. Во, глянь, вверху красным написан прямой телефон Ивана Андреича, внизу синим номер моего мобильника.
— Твой-то номер на фиг мне нужен?
— Чисто для порядка. С ментами Иван Андреич за тебя побазарил, но вдруг легавые возникнут и возбухнут, звони мне. Зусова по мелочовке не беспокой... Слышь, аналитик, я тебя до дверей провожать не буду, а?
— Конечно, я не девушка.
— Я девушек, к слову, не уважаю. Люблю ядреных баб, сисястых и чтоб с большой попой. К одной такой бабенке как раз сейчас и собираюсь мотануться. Трахну ее на скорую, пока Иван Андреич отсыпается. Москвичка, вчера склеил на бензозаправке, брешет, что из консерватории, на скрипке пиликает.
— Повезло тебе... Ладно, пойду я. Прощай, Петя.
Они пожали друг другу руки. Мордастый, пышущий здоровьем амбал, похожий на раздельщика туш с мясокомбината, и бледный, не старый еще человек. Игнат вылез из машины, трусцой добежал до парадного, нырнул в теплоту родного дома. На свой этаж поднимался в лифте. И проклинал себя за то, что не пошел пешком, не взбежал вверх по ступенькам. Игнату не терпелось поскорее оказаться у себя, в старой, знакомой до последней мелочи, до последней выщербины на полу квартире. Отгородиться от всего мира бронированной дверью, остаться, наконец, одному и позвонить Инне. Он воскресил в памяти цифры ее телефонного номера и тихо нашептывал их, как заклинание, как секретный шифр, тайный код.
Он продолжал повторять семь заветных цифр, начинающихся с семерки, выйдя из лифта, подойдя к своей двери, вставляя ключ в замочную скважину. Сломанный нос уловил запах сигаретного дыма. Дымком тянуло с лестничной площадки пролетом выше, той, что за шахтой лифта. Случалось и раньше видеть там местных подростков, покуривающих втихаря от родителей, а посему, заметив краем глаза низкорослую, субтильную фигуру, спускающуюся вниз с площадки-курилки, Игнат совершенно не удивился и не насторожился. В голове крутилась мантра телефонного номера, заглушая естественные природные инстинкты, сигнализирующие об опасности.
Худенькая девушка с фигурой подростка, цокая каблучками, спустилась вниз по ступенькам и оказалась за спиною у Игната как раз в тот момент, когда он, открыв дверь, переступил через порог.
— Игнат? Игнат Сергач? — спросил тихий женский голос.
— А?! Что?.. Да, я... — Игнат обернулся. В шаге от него стояла Жанна. Сотрудница Николая Васильевича, которая во вторник днем, во время первого визита Сергача в контору «Самохин и брат», напоила его растворимым кофе без сахара. Тогда, во вторник, Игнат мысленно сравнивал Жанну с певицей Наташей Королевой. Сейчас же она более напоминала девочку-старушку. Пенсионерку с детской фигурой, с толстым слоем грима на осунувшемся лице. Жанна сгорбилась, как-то вся поникла. Под глазами тени, губки собрались морщинистым бантиком, волосы висят паклей, и только зрачки горят двумя маленькими угольками. В руках Жанночка теребит кожаную дамскую сумочку, переступает с ножки на ножку, нервничает.
— Я ждала вас, Игнат. Можно войти?
— Да, да, конечно.
Игнат посторонился, пропуская ее в квартиру, машинально закрыл дверь, щелкнул замком. Автоматически обошел в темноте перегруженную книгами этажерку, включил свет в прихожей.
— Снимайте пальто, Жанна. Не стойте возле дверей, проходите, — сказал Игнат, потому что надо было чего-то сказать. Явление Жанны его немного обескуражило, сбило с толку. Под черепной коробкой все еще продолжала по инерции крутиться карусель из цифр телефонного номера Инны, мешая сосредоточиться на неожиданной гостье, жалкий вид коей разбудил в душе щемящее чувство сострадания.
— Сейчас... — Жанна судорожно втянула воздух носиком и дрожащей рукой полезла в сумочку. — Сейчас, я сейчас...
Девушка опустила глаза, секунд пятнадцать рылась в сумочке, причем с каждой секундой дрожь в ее ищущей руке увеличивалась. Игнат нахмурился, подумал о том, о чем следовало бы подумать сразу же, как только она его окликнула: «А на фига, собственно, Жанночка меня ждала под дверью? Что ей может быть от меня нужно? Зачем я ей? Кто я для нее?.. Я для нее тот парень, который переиграл Самохина! Что-то там такое, помнится, сотрудники Николая Васильевича шутили на предмет нежных отношений Жанет с Самохиным-старшим... Блин! Неужели...»
Читать бесплатно другие книги:
