Невеста без места Сапункова Наталья
– Я не знаю, дорогая моя Велья-ола. Скажу только, что уважаемая мной Аленья-кер раньше принадлежала к народу, что жил там же. И еще скажу, что волки весьма чтят огненную богиню Кару. Драгоценная Аленья-кер в юности служила этой богине, если я ничего не путаю. Ты что-нибудь знаешь о служении Каре, дорогая Велья-ола?
– Ничего, – пожала плечами Велька, – совсем ничего. Меня такому не учили. Нет у нас Кары, мы Сварожича почитаем.
Ливец понимающе закивал, пояснил:
– Оборотни считают, что эта богиня – родная сестра вашего огненного бога, имя которого вам тоже заповедано произносить. Настоящее имя Кары совсем иное, а это – для людей, его можно произносить, не осквернив настоящее. Настоящее имя Кары знают великие огненные волхвы, Матери Огня. Собственно, вот и все, что мне известно, дорогая Велья-ола. Что касается этих волков, они торговые люди, поэтому скоро уедут из Верилога. Просто подожди. А если тебе понадобится еще что-нибудь, любая редкость – пошли мне весточку, ты знаешь как.
– Да, Мураныч. Спасибо тебе большое, – она поклонилась купцу, тот тоже поклонился, но слегка, не низко. – И за совет спасибо, буду осторожна.
– Пусть солнце светит тебе долго, Велья-ола…
Бабка когда-то давно объясняла, что «ола», приставленное сзади к имени, всего лишь значит «девушка из достойной семьи», а «кер» – уважаемая пожилая женщина. Если бы ливец обращался к Вельке, как к княжеской дочери, он должен был бы называть ее Велья-бона, и еще ему нельзя было бы на нее смотреть и нельзя подниматься с колен. Странные все же обычаи есть в дальних землях. Хоть бабка твердила еще, что все обычаи, принятые у разных народов, мудры, что мудрого в том, чтобы купцу не смотреть на того, с кем говорит, и ползать по палатке на коленях? Нет, она лучше будет Вельей-олой, так даже красивей.
Ириней с кметями ждал у палатки, и другие княжичи тоже подошли – вот не сиделось им во дворе. Велька вышла, держась за ошейник Волкобоя. Когда Ириней протянул к ней руку, пес грозно рявкнул, и парень поспешно руку отдернул, ткнул кулаком Волкобоя в бок, усмехнулся:
– Ох и глупая зверюга! Прыгает под мечи, а мы его шкуру мохнатую обороняем. И чем ты, красавица, его так покорила? Приворожила, может?
Волкобой сдержанно рыкнул, на морде его было красноречиво написано: и что с дурака взять? Велька прыснула, но тут же посерьезнела, вздохнула, поклонилась княжичам.
– А где… они, позволь спросить?
– Ушли. Я сказал, что ты челядинка на княжьем дворе, не надо тебя трогать, сердить князя Велеслава, – ответил Ириней. – Касмет обещал, что придет к князю откупить тебя. Но я считаю, что он передумает. Ему не нужны лишние трудности.
– Ох, да что же им в голову взбрело? – горестно вздохнула Велька.
– Твои амулеты, – он показал взглядом на подвески на Велькиной груди, – как я понял, они что-то означают. То, что делает тебя особенной. Ты якобы собственность семьи Касмета… или я чего-то не понял. Но какие-то права на тебя он за собой знает. А ты – знаешь?..
– Нет! – Велька мотнула головой. – Не может такого быть, вот и все!
– Значит, он ошибся, бывает, – Ириней улыбнулся. – Надеюсь, тебе нечего бояться. Князь ведь тебя не отдаст? А захочет отдать – я перекуплю. Обещаю. Золотом за тебя заплачу, хочешь? Со мной в Карияр поедешь. Ты ведь меня меньше боишься, чем Сараватов?
– Сейчас забоюсь, – буркнула Велька, берясь за ошейник Волкобоя.
Тот не возражал. А парень криво усмехнулся, предложил:
– Хочешь, орехов жареных тебе куплю?
– Спасибо тебе, боярин, за помощь, за защиту. Не надо орехов. Пора мне, пойду…
– Э, нет. Я не боярин, я княжич, это первое. И не пойдешь ты одна, мы до ворот доведем – это второе. А то случится что с тобой, князь Велеслав разгневается, а нам его гневить никак нельзя, он и так нам не больно рад! Как зовут-то тебя, скажешь хоть?
Не боярин, значит, а княжич. Жених Чаяны. Один из четырех. И он не прочь перекупить ее, челядинку княжью, у оборотней и увести в Карияр вместе в Чаяной…
Вот радость-то.
Как бы сбежать? Уж до отцовского двора она доберется, а там спрячется и точно гостям дорогим больше не покажется…
Оказалось, сбежать – никак. Отпустить ее наотрез отказались, и княжич Ириней, и Волкобой тоже – вцепился зубами в край поневы и повел, и деваться было некуда. Ириней, пока шли, пытался байками развлекать, да все обещал изловить ее сегодня ночью во время русальего гона, и ничего он, дескать, не боится, и терять ему-де нечего, и он уже столько русалок словил, что и со счета сбился.
Болтун он редкий, хоть и княжич! Русалку поймать, поцеловать – к удаче, а вот русальим чарам поддаться – это, говорят, беда большая, это весь год маяться, томиться, до следующей Купалы можно и не дожить.
Поймать… поддаться… а велика ли разница? Легко ли понять, кто тут кого поймал? Поэтому русалок ловить можно, а вот изловить – не надо! Все об этом знают. Русалку нелегко поймать, почти невозможно, хоть парни и стараются, изо всех сил стараются, напрочь забыв, что – не надо…
– А обручье-то у тебя серебряное, – вдруг заметил княжич, – ишь ты, у челядинки – серебряное! Кто же одарил тебя, милая?
– Родной батюшка! – не без яда бросила Велька. – Это мое девичье, а ты что, княжич, подумал?
– Девичье? Это хорошо! – Ириней заулыбался. – Я ведь не знаю, какие рисунки бывают на ваших браслетах. Это у тебя, чтобы жениху дарить, правильно? И никому ты еще не обещалась? Я ведь не хочу увозить тебя в Карияр от жениха, сама понимаешь. Хоть ты и не желаешь мне говорить, как тебя зовут!
Два года как с первой своей русальей рубахой получила Велька и обручье серебряное, тонкий ободок, покрытый узором из дивных листьев. Отец наказал беречь, не терять, без его веленья никому не дарить. Она пообещала. Обручье Велька не снимала, просто подтягивала повыше, чтобы под рукавом рубахи спрятать, так вот же, не углядела – упал на запястье серебряный ободок, а княжич такой глазастый оказался.
– Видать, не беден твой батюшка? Иначе откуда он взял для тебя такое обручье? Может, на дороге нашел? Не сердись, милая, но погляди вокруг, сегодня праздник и все уже нарядные, а ты одета так, словно и не праздник. Значит, твой отец не может одеть тебя красиво? Зато я первым делом куплю тебе все, что захочешь, и ожерелье обязательно, из сердоликовых бусин! У тебя есть бусины из сердолика? А из хрусталя?
Велька не выдержала, рассмеялась.
– То-то мне волки то же самое обещали. И бусы сердоликовые, куда без них!
Князь не растерялся.
– Это потому, милая, что сердолик тебе дивно пойдет! Вот увидишь, ты от этих бус глаз отвести не захочешь, а я – от тебя! Хотя от тебя и без бус глаз не отведешь!
Ну, княжич. Всем вроде хорош, и ее вот выручил, а пустобрех редкий. И жених, опять же! Что за жених, если за невестой приехал, а вокруг другой вьется?
А может, на Чаяне вовсе не он женится? Их же четверо.
Да без разницы. Не нужен он Вельке, и ей в Карияр с ним не ехать! Она сказала:
– Ответь, княжич, а не ты ли нашей княжны жених?
Глаза Иринея хитро заблестели.
– А это, милая, тебе пока нельзя знать! Да и зачем? Или иначе со мной не поедешь? Или тебя твой добрый батюшка только в старшие жены мне отдаст?
Парни заухмылялись, словно шутку веселую услышали.
– Кто знает! – усмехнулась девушка. – Пока ведь не стал ты князем? Так, может, и не отдаст!
Кмети скалились веселее, да и сам Ириней откровенно забавлялся разговором. Ну и ладно, отчего не позабавиться, дорога недлинная – почти пришли уже.
Они, и верно, уже были у ворот, и Велька успела подумать, что, пожалуй, без труда за спинами кметей прошмыгнет через двор до хором, и все, только ее и видели. Уже приготовилась благодарить да прощаться и Волкобоя напоследок погладила. Ну, с ним-то еще увидятся, она постарается!
И прямо перед ними открылись ворота. И всадники выехали, числом больше десятка, а впереди – князь-батюшка.
Велька замерла. Вот ведь не повезло!
Князь Велеслав коня придержал, посмотрел, словно глазам не веря, на меньшую дочь рядом со страшенным псом в окружении парней.
Все учтиво князю поклонились, и Велька тоже. Князь-батюшка лицом потемнел, глазами сверкнул, дочку поманил, она подошла. Нагнувшись с седла, Велеслав Судиярыч основательно взялся за толстую дочкину косу, на грудь перекинутую, стиснул в кулаке так, что костяшки побелели. Не дернул, нет. Но Велька малость струхнула.
– Я тебе чего велел? – выдохнул князь.
– Прости, батюшка…
Пес зарычал, князь посмотрел удивленно и косу отпустил, бросил:
– Ступай в горницы.
Велька побежала во двор, пес за ней следом, а княжич с кметями своими остался говорить с князем. Обогнув столовую избу, она взбежала на гульбище, и пес – следом…
– Стой, Волкобой, – Велька поймала его за ошейник, – тебе со мной нельзя. Спасибо тебе, родной мой, – она крепко обняла собаку, – ничего, батюшка долго не сердится. Главное, ты меня от оборотней оборонил. Ох, боюсь я оборотней. Бабка столько меня в детстве оборотнями пугала! Боюсь. Хоть бы больше их не встретить никогда! Ну, ладно, ступай! – а сама все гладила, теребила мохнатую собачью шерсть, не отпускала. – Потом повидаемся, опять утащу тебе мяса с кухни! Не откажешься?
Судя по выражению на песьей морде, тот был на все согласен.
Скрипнула ближняя дверь, из-за нее выглянула Малка, Велькина сенная девка, всплеснула руками:
– Княженка! Ой, и псина эта! Не трогай, страсть какая! А ну как порвет тебя? Отойди, отойди!
– Не глупи, Малка, – отмахнулась Велька, – погляди, не рвет же? Зачем ему это? Сама отойди, если боишься.
Девка опасливо отодвинулась, зачастила:
– А мы тебя, княженка, обыскались. Княгиня велела в баню тебя сводить, да по-быстрому, все уж готово. А какую она тебе верхицу прислала, из зеленого шелку – глаз не оторвать! Говорит, тебе зеленый шелк всего лучше. К таким-то волосам. Только подол девки подошьют, как надобно. Да косу с перебором тебе заплести велено, и с жемчугом, и с лентами. Пойдем, княженка!
– Поняла я, Малка, не тараторь, – вздохнула она, – поесть сначала дай, хоть молока. Все, ступай, хороший мой! – махнула она Волкобою.
Тот послушно отошел. Вот же умный пес. Подарили бы Вельке такого, в придачу к ее Званке!
Не подарят. Такого пса да девке во владение – где видано?..
Глава 3
Четверо из ларца
Велька, по-праздничному причесанная и наряженная, так и просидела в своей горнице, с девками-челядинками – княгиня велела им ее не оставлять. Отец не звал, чтобы отругать, видно, занят был. Да Велька его и не боялась. Покричать князь мог, когда она своевольничала, но чтобы с настоящей злостью – никогда. Князь-батюшка вообще был человек незлой и отходчивый. А чтобы, к примеру, хворостиной – так Вельку только бабка учила уму-разуму, и то давным-давно, да и, прямо скажем, всякий раз за дело. Княгиня и подавно не сердилась, осмотрела падчерицу, нарядную, непослушные прядки на ее голове убрала под венчик, улыбнувшись. Сказала:
– Вот и хорошо. Тебя одеть, и такая девка получается, просто глаз не отвести. Где княжича кариярского встретила, почему вместе пришли?
– На ярмарке и встретила, – Велька потупилась, – он думает, что я челядинка здешняя…
– Вот как? – княгиня рассмеялась. – Челядинка! Ох, Велья! Ладно, челядинка, а что ему надо было от тебя?
– Ничего. Просто… веселый он.
– Просто веселый! Скажешь тоже. Ни дать ни взять дитятко малое, и понятия не имеешь, с чего бы это парням с девками веселиться и байки им сказывать. Понравилась ты ему?
– Нет…
– Нет? – теперь княгиня хмурилась. – Оно и понятно, что нет! Точно дитя! Не понимаешь, что если такой молодец заскучает да сенную девку с собой на лежанку уложит, то за это спрос невелик? Не тот, что за княжескую дочь?
Да какой там вообще спрос, с гостя-княжича да за сенную девку…
Велька только кивнула, голову опустила:
– Понимаю, матушка.
Ее-то силой на лежанку не уложишь, и княгиня об том знает. Бабка давно заклятью простенькому научила, еще когда и для поневы время не пришло[9]. Непросто силой взять внучку старой Аленьи. У княжича, к примеру, не выйдет. А у тех, оборотней? Какая-то пугающая мощь, власть непонятная чудилась Вельке в их взглядах, в самом их странном, чужом облике. Сможет ли она им противиться, чужакам этим, которые чего-то от нее хотят? Она им нужна. А зачем?
– Жди, – сказала княгиня, – как понадобишься, за тобой придут. Готова будь, и вниз из горниц ни ногой, поняла?
Зря Велька прождала, за ней не пришли. Без нее отец с ближними и гостями отполудничал в трапезной избе, народу нынче там собралось столько, что столы, один за другим поставленные, продолжались и за широкими дверями трапезной, чуть не до конюшен. Помимо бояр, воевод с женами, ближней дружины и гостей княжьих, купеческие старшины еще пришли, и купцы именитые самые, и мастеровые старшины с женами, а кто и с сынами и дочками. Как всегда в такие дни, народу набрался полон двор. Княжна Чаяна, конечно, пошла за те столы, с матерью и боярынями, чары с медом подавать будет самым почетным гостям. Может, женихов своих хоть рассмотрит толком, наконец.
В другой раз вовсе была бы не прочь и Велька там посидеть, да кариярскому княжичу теперь на глаза попадаться не хотелось. Не увидит он ее – и не поймет, кто такая. Вот то бы и хорошо.
Жалко, бабки Аленьи нет больше. Она бы все толково объяснила, и про кариярцев, и про тех оборотней с ярмарки. Недоговорила бабка чего-то в свое время, скрыла важное. Как Велька ни силилась думать, вспоминать, мелькало что-то в памяти, как отдельные огоньки, но ясным не становилось. Ведь ее ни много ни мало за робу приняли, за холопку! Из-за бабкиных оберегов? А если эти трое сунутся к князю права свои неведомые предъявлять? Конечно, отец ее не отдаст и не продаст, но что не обрадуется он – точно.
Но что же не так с бабкиными оберегами? Ведь невольничий знак мудрая волхва, всю жизнь прожившая на чужой стороне, носить бы не стала. Да и не бывают волхвы невольницами, не бывают, это всякий, кто хочешь, подтвердит! Значит, врут оборотни?
А что она им так вдруг в жены понадобилась – этому Велька и на капельку не поверила. Не глупая же она, в самом деле…
Кончилось застолье, вернулась Чаяна. Веселая. Порывисто обняла Вельку, шепнула:
– Видела княжичей? Тебе который показался?
Велька только головой покачала, хмыкнула. Так ей и позволили хоть глазком взглянуть…
– А тебе уже какой-то и показался?
– Да все неплохи. Но я, кажется, знаю, кто старший. Догадалась. Княжич Ириней. И еще там один, Велемил – может, он? Велемил – он вечно насупленный какой-то, что ли? Может, глупый малость? Ириней бы лучше, – глаза у княжны-сестрицы блестели этак загадочно, и в голосе что-то появилось, томное, зовущее.
Ириней, значит. И вокруг Вельки кружит, и сестре успел понравиться. Только по-разному он на них смотрит…
– А проклятье? – напомнила Велька. – Ничего странного не разглядела? Может, метка какая – нет? Родинка большая, к примеру…
– Нет, – тут же скисла Чаяна, – не видно ничего ни на ком.
Велька только рукой махнула:
– Вот что, сестрица, нынче ночь особая, проклятье себя проявить может, метки невидные видными делать… ненадолго, но заметить успею. Могу попытаться. А не боишься? Может, лучше и не знать?
– Нет уж, лучше знать! – упрямо тряхнула головой Чаяна. – Если сумеешь, Велюшка, век перед тобой в долгу буду!
– Не нужна ты мне в должницах ни на век, ни на день! – буркнула Велька. – Я и так… не сомневайся.
Легко сказать. Слово-то она знала, но и только. А знание, бывает, уменья не заменяет. Но попытаться ей и самой хотелось.
А время подходило. Опустели улицы Верилога, горожане собирались на высоком берегу реки Верилы, там вокруг берез девки уже завели хороводы, пели, славили Ярилу с Лелей – близилась великая ночь божьей свадьбы. Сегодня вечно юная Леля-красавица, богиня-дева, уйдет к супругу Яриле в дальние чертоги, а власть над миром получит Лада, всему земному мать и хозяйка. Кончилось время девичьего цветения и веселья, наступает пора растить и собирать плоды.
Один хоровод распадался, и девушки разбредались по ближнему лесу, набрать трав и цветов, которые вплетут в венки из березовых и дубовых веточек, но тут же рядом начинались другой хоровод и другая песня.
Купальские костры только готовили, их зажгут с закатом, сам князь с волхвом вместе огонь выбьют. И расстелют тут скатерти повсюду, выставят припасы: пирогов и блинов будет без счета, сыра и сметаны, и медов хмельных самых разных. Минувший год удался урожайным, сытым, и люди истово надеялись, что и нынешний случится не хуже, а для этого праздновать следует широко и щедро, чтобы боги остались довольны.
А Леля вернется будущей весной. И далеко не все девицы из нынешних хороводов встретят ее, некоторые уже назавтра спрячут волосы под женский повой, уйдут молодыми женами в мужний род. А кто-то отдаст свои девичьи обручья и станет поджидать сватов. А кто-то, может, в свою семью принесет дитя, зачатое дивьей купальской ночью – семья не попрекнет. Дети купальской ночи – дети самого Ярилы, его божье благословение, им радоваться положено.
Только все по доброму согласию должно быть, иначе Леля осерчает и накажет. А оскорбленная богиня-краса, богиня-весна злее и мстительнее самой Мары – Марены, хозяйки смерти и зимы. Никто не рискнет обижать Лелю, в такой-то день, а рискнет – пусть не жалуется.
За Чаяной прислали от княгини, и она ушла. А Велька сбросила нарядную одежду, сняла серьги-гроздья и венчик с подвесками, нырнула в простую рубаху, огляделась в поисках прочего, чтобы понеказистее, да попадалось на глаза только нарядное и ее русалья рубаха, уже разложенная на сундуке.
– Дай свою поневу, быстро, скоро верну, – велела она какой-то из горничных девок, та подчинилась без возражений.
Велька небрежно затянула поневу поверх рубахи. Ей бы только спуститься да по двору пройти, не привлекая внимания. Огляделась, поманила Малку:
– Пойдем, княжичей кариярских мне покажешь, всех четверых.
Та за голову схватилась:
– Ой, княженка, да как же… Да где же? Не в гостевых же палатах? Да они, поди, и ушли со двора!
– Вот и пойдем, поглядим, ушли ли…
Обещание, данное сестре, бессмысленно, если не знать в лицо всех княжичей. Ей ведь надо на них проклятую метку поискать, да еще во время праздника. То, что они у отца важные гости, упрощало дело: по ходу праздника отец непременно посадит их рядом с собой, чтобы лично угостить чаркой меда и пирогом. Но не их ведь одних, и вместе ли, и когда именно – кто знает, да ночь еще, праздник, толпа народу кругом мельтешить будет.
– Княженка, княженка! – вбежала еще горничная, всплеснула руками. – Не готова? Скорее раздевайся… одевайся! Уж ждут…
– Подождут! – отрезала Велька. – А вы тут готовьте все! – И, схватив за руку Малку, выскочила поскорее из горницы и почти что сбежала с лестницы вниз. Малка только охала, стараясь поспевать за неугомонной княженкой и при этом устоять на ногах.
По пути Велька и повод придумала прийти в гостевой терем. Ради этого забежала в кухню, кинулась к старшей стряпухе:
– Веруня, ладушка моя, не откажи, дай того меда, что ты с одолень-травкой варила? Налей в ковш, угостить кое-кого ну просто очень надо!
Та тоже переполошилась:
– Ох, княженка, что задумала? А княгиня что скажет? Натворишь ведь дел, наведешь беду…
– Ничего не наведу, все хорошо будет, Матушка Макошь послухом! Помоги, Веруня! А я зато… – привстав на цыпочки, Велька прошептала кое-что стряпухе на ухо.
Старшая стряпуха неплохо смыслила в травах и лекарских снадобьях, хоть и не могла волхвовать, потому Вельку, тоже в этом деле знающую, уважала и отказала бы вряд ли. Она и не отказала, тем более что и обещание получила взамен заманчивое: секретами бабкиных травок Велька мало с кем делилась, но самими травками – почему же нет.
– Налить-то налью, – согласилась Веруня, – хоть самый большой ковш, да хоть два! Только кого же ты в такой-то день одолень-травой поить собралась? Она же силу только назавтра придаст, а сегодня мало что с ног не свалит!
– Главное, что не свалит, – буркнула Велька. – Все потом объясню, а сейчас налей!
– Ну, ладно! – качая головой, стряпуха ушла, но долго не возилась, скоро вынесла Вельке большой резной ковш-утицу с крышкой, доверху полный душистого хмельного меда. – Ну, гляди, княженка…
Мед с одолень-травой стряпуха готовила каждый год, отбивая ягодами характерный, узнаваемый вкус этой дорогой и редкой чудо-травки, что и впрямь дивно прибавляла силы – на следующий день. А сегодня княжичи бегать за девками не захотят, а может, и подремать прилягут где-нибудь в кустах, тогда рассмотреть их вообще труда не составит. А завтра, если и догадаются, что к чему, то ничего. Волков бояться – в лес не ходить.
Поблагодарив, Велька подхватила ковш, махнула Малке – идем, дескать, показывай. Сойдя с крыльца, чуть не споткнулась об Волкобоя. Он вольготно растянулся на травке и, казалось, дремал, но при виде Вельки встрепенулся, вскочил на лапы. Ждал?
– А ты не поможешь ли, друг любезный? – коротко рассмеялась девушка. – Покажи мне твоих княжичей, отведи к ним. Угостить их хочу, поблагодарить.
Пес недовольно рявкнул.
– Ай, княженка! – опять заволновалась горничная. – Что ты задумала? С псом страшенным разговоры говорить! А это не оборотень, случаем? Ох, страсти!
Теперь пес рыкнул, явно адресуя это Малке.
– Да какой оборотень! – рассердилась Велька. – Вот же дура, молчи лучше! Не слушай ее, Волкобой! И гляди, если меня не отведешь к твоим княжичам, сама пойду их искать и найду! Нужны они мне, понимаешь?
Пес повернулся и потрусил по двору, только не к гостевой палате, а в другую сторону.
Пришли к конюшне. И впрямь там были Ириней и еще парни, около коня привязанного стояли что-то обсуждали. Увидев подошедшую компанию – двух девок и Волкобоя, все разом умолкли и удивленно уставились.
Велька низко поклонилась, протянула ковш.
– Здоровы будьте и простите дерзкую. Вы меня спасли сегодня, так вот я благодарить пришла. Этот мед, он особый, такого где попало не найдете – голову проясняет, силу придает…
Пес тем временем не торопясь подошел к одному, дернул за полу, потом к другому и тоже дернул, потом еще к одному, что стоял чуть подале прочих…
Кариярцы переглядывались, а Велька, конечно, примечала указанных. Это княжичи, выходит? Пес тем временем вернулся к Иринею и задрал ногу над его сапогом…
Нет, до конфуза не дошло – Волкобоюшка, видать, шутить изволил. Но Ириней отскочил, возмущенно крикнул и даже ногой топнул. Остальные парни не то что засмеялись – заржали конями.
– Ну и дела, – хмыкнул Ириней, когда смех утих, – наш блохастый, красавица, как видно, нас тебе представить желает. Ну, гляди: меня ты знаешь, вот это братья мои Велемил и Горибор, а вон то – Яробран, – каждого из парней он хлопал при этом по плечу. – Все мы братья, но кому-то княгиня не родная матушка, а кому-то князь наш Вереней Горятыч – не отец, а добрый дядюшка…
– Спасибо за честь! – Велька опять низко поклонилась, и Малка за ее спиной, которая тряслась как осинов лист и то и дело в сторону теремов поглядывала, тоже.
Конечно, княжичи им, простым девкам, по именам назвались. Еще бы не честь.
А все лицами вроде немного схожи и статью: все высокие, крепкие, широкоплечие – ну на подбор просто. И разницы в летах между ними большой нет, даже непонятно, кто самый молодой, вот разве Яробран? А раз они не одних отца и матери сыновья, то старшим княжичем может быть вовсе не старший по возрасту…
– Тебе-то княгиня точно родная матушка, да? – не удержалась Велька, чтобы не попробовать одним махом определить среди княжичей первого наследника кариярского князя.
Жен у князя может и несколько быть, но княгиня одна, она обычно и мать наследника. Княгинин сын, скорее всего, и есть наследник, потому как ясно, что князю он тоже сын. Если, конечно, князь этот в свое время не женился на вдове с ребенком, что Вельке было неведомо. Или у князя с княгиней не один сын. Нет, одним вопросом тут не обойдешься…
А Ириней рассмеялся.
– Ишь любопытная! Тебя не княгиня ли прислала расспрашивать, а, лиса рыжая? Ей-то точно очень интересно, кто из нас старший княжич!
Велька только отрицательно замотала головой. Ишь ты, уже лиса! В прошлый раз не белка ли была?
– А от тебя-то нам почему чести нет? – настаивал княжич. – Скажи и свое имя, уважь!
Он приблизился, взял из ее рук утицу, передал Велемилу, склонился – Велька отпрянула. А он просто поймал в руку ее косу, за спину отброшенную, и разглядывал, точно диковину.
– Ну, надо же! Как князь вериложский своих сенных девок наряжает…
Велька даже застонала сквозь зубы. Ох и растяпа же она! Все украшения до последнего сняла, а забыла, что в косе у нее ленты шелковые изумрудной зелени, поверх которых нить жемчужная пущена, длинная. Богатое украшение. Долго княгинина горничная с их косами возилась, с ее и с Чаяниной, а вышло – докука одна.
Прошлой весной богатые эти жемчуга отцу купцы иноземные преподнесли, а он тут же дочерей и одарил, для добавочка каждой в шкатулку.
– Это… княжна баловалась, а я забыла совсем, – нашлась Велька, – не привыкла я к такому. Пусти, княжич, недосуг мне, дел много, – и посмотрела умоляюще, – и княжне не говори! – зачем-то добавила, разом смутившись, покраснев и искренне пожелав сквозь землю провалиться прямо сейчас, на этом самом месте, только бы исчезнуть отсюда скорее.
Как будто и не княжья дочка. Недаром княгиня Дарица то и дело ей выговаривает да советы дает, как говорить, да как что делать, чтобы честь отцовскую не ронять. Чаяна бы небось не смущалась и глаз не опустила! А она, Велька, еще и волхва огненная, силу имеет, пусть и невеликую, но все же…
– Пущу, пущу, не бойся! Ох, хороша ты, лиса! – он косу выпустил, нагнулся и быстро поцеловал ее в щеку, под громкий смех остальных и лай Волкобоя.
Это он зря…
На какой-то миг окончательно потеряв самообладание, девушка дернулась, пальцы сами сложились, а уж как слова нужные в голове мелькнули – и не заметила, а целый сноп искр вспыхнул и пронесся между ней и Иринеем. Тот отскочил, вытаращив глаза, чуть не упал, а Велька, пользуясь случаем, как коза, прыгнула в сторону и, схватив за руку Малку, помчалась к хоромам.
– Ну, лиса! – крикнул вслед Ириней, – поймаю тебя на шапку, вот увидишь! Как тебя все же звать-то?!
Остальные поддержали его смехом, но не так охотно, как недавно.
Глава 4
Купала
Время поджимало.
Старая нянька, завидев княженку с Малкой, только руками всплеснула:
– Где же вы? Скорей уж…
– Да-да… – закивала Велька, резво взбегая по лестнице в горницы, – мы скоро, скоро…
Она уже успокоилась. И чего всполошилась, спрашивается? Подумаешь, парень в щеку поцеловал. Грозит поймать на шапку – видали таких! По всему выходило, что теряться, волноваться вообще было не надо. Ну, запамятовала про ленты с жемчугом, нехорошо, так следовало ловчее врать, а не теряться. А она до того забылась, что волшбу огненную показала чужакам, будто и впрямь была нужда! Хоть и мелкую волшбу, простенькое заклятье, бабка такое истинным пустяком считала, но люди непривычные пугаются, еще как. Когда, давно уже, Велька впервые показала Чаяне эти искорки, а еще как она лучину без огнива зажигать может, просто пальцами – так княгиня Дарица в ужасе была, чуть ли не под замок посадить Вельку хотела! Обошлось, князь-батюшка уладил, княгиня смирилась. Велела, правда, девкам ведра с водой держать возле Велькиной горницы, первое время так и делали, пока княгиня не успокоилась, не поняла, что никакого пожара падчерица не устроит…
А тут и не заметила, как искры бросила. Не то беда, что сестрины женихи видели, а то, что она забылась, волю потеряла! Бабка все твердила, что хуже нет, как волхве волю потерять!
Пусть бы уехали они быстрее, кариярцы эти.
Чаяна вон уже млеет от Иринея! И хорошо, и славно…
– Ох, прости, княженка! – Малка, расплетя Велькину косу и отложив в сторону ленты с жемчугом, теперь торопливо расчесывала ей волосы березовым гребнем.
Русалки кос не носят…
– Как он на тебя смотрел, княженка. Княжич этот, кариярский.
– Забавлялся, что ему, – уронила Велька равнодушно, – а если повезет, мы найдем среди них старшего нынче ночью.
– Ох, княженка! Старший – он же проклятый!
– Вот и узнаем, который проклятый. А точно ли один проклятый, не все? – усомнилась она вслух, пока горничная раздирала гребнем ее буйные кудри, – да осторожнее ты…
– Прости, княженка! А проклятый точно один. Нянька вчера сказывала у печки. Проклятье на самом князе и на наследнике. А что за проклятье, никто того не знает.
– Слушай, ну странно это, – Велька задумчиво потерла нос, – все знают про проклятье, но не знают, в чем оно! Все его боятся, говорят, что злое, родниться с кариярцами не хотят. Так?
– Так, княженка. Только роднятся с ними все равно. Кариярское княжество богатое, говорят, большое…
Те четверо красивых и веселых парней не казались ни несчастными, ни хоть как-то удрученными судьбой.
– Может, болезнь какая? Смерть ранняя? Так князь их человек немолодой, верно. А что тогда? Какой-нибудь запрет? Что еще нянька говорила, а, Малушка?
– Еще говорила… А вот: на войну и даже в полюдье их князь сам не ходит! И наследник его тоже. Как надо вести войско, так воеводой кто-то из княжьих братьев идет или из бояр. Это только странно, а остальное по-обычному. Так нянька сказывала, княженка.
– Гм… – вздохнула Велька, – и сидит, выходит, князь в Карияре безвылазно? Но так не бывает, какой же он тогда князь. Может, просто сам князь хворый, а наследник… ведь неизвестно, кто он. Откуда известно, что наследник с войском не ходит?
– Так свои-то не могут не знать, княженка, – понизила голос девка и, нагнувшись к уху Вельки, вовсе зашептала: – Князь наш, батюшка твой, вечор[10] бояр собирал ближних, да не в палате, а в своей горнице. И будто бы боярину Вуйко Мареничу поручил к себе в гости зазвать того боярина кариярского, что с княжичами приехал, подпоить его да вызнать про проклятье.
– И что?..
– Да ничего, княженка, больше не знаю! И про это… так, шепоток слышала, уж ты меня не выдай!
– Ясно, что не выдам. Ты вот что, Малушка, когда мне нянька чашку с отваром подаст, отвлеки ее. Мне отвара нынче не надобно. Сделаешь? – Велька сняла шнурок с оберегами, положила в шкатулку.
Не положено русалке людских оберегов.
И рубаха ее чистая, без вышивки, белая как морозный снег, потому что на том снегу и белили полотно для нее в прошлую, на редкость злую, зиму.
– Как же можно, княженка?! – вскинулась девка.
– А так, – отрезала Велька, – если я под русальим дурманом буду, как смогу волхвовать? Да не бойся. Думаешь, поймают меня? Ни за что не дамся. Давай, садись, я тебе волосы расчешу, быстрее будет, – она вскочила, усадила горничную на свой табурет и принялась расплетать той косу…
Все уже ушли со двора, остались только девушки в русальих рубахах, несколько старух и совсем дряхлый дед, которому ходить было невмочь. И так в любом дворе, весь город, почитай, собрался на высоком речном берегу. На Купалу добрые люди дома не сидят.
Чаяна молча стояла у гульбища, дожидалась, когда волхва из Ладиного капища с помощью старух закончит готовить отвар. Как все, босая и в белой русальей рубахе, с гладко расчесанными волосами, в которых – ни нитки, не то что ленты, и переплетенными длинные пряди быть не должны. Кругом нее толпились девки, не только с княжьего двора, а со всей улицы и переулочков, не в каждом же дворе русалий отвар варить. У всех белые рубахи, гладко стекающие на спину волосы. Шума-гама не было, но многие переговаривались, пересмеивались, хоть и тихонько – праздник же, да какой! Грустить вроде причины нет. На княжну поглядывали. Княжна и боярышни мало отличались нынче от собственных сенных девок, разве что руками маленькими и слишком белыми. Русалкам это безразлично. Главное – ни оберега, ни даже малой бусины и ни одной цветной нитки! А то не вселится в девку русалий дух, другие русалки заметят чужую, защекотать могут, разума лишить, а то и побить. Старухи так говорят…
Русалок в реках и озерах видимо-невидимо, а воплощаться не каждая из них способна. Потому и приходят девушки-невесты к речке, ничем не защищенные, чтобы на короткое время дать русалкам тела, принять в себя русалий дух, надеть подаренный людьми венок и побегать по зеленой траве, подышать пряным воздухом купальской ночи, полностью отдаться нечеловеческому, исступленному неистовству – потому что в последний раз в этом году дано Даждьбоговым дочкам погулять на земле. Так всегда было, так предками заповедано. Погуляют и спокойно уйдут, а вернутся с Лелей будущей весной.
Говорят, если какая-то девка не выйдет к реке, не захочет отдать себя русалке, то и какая-то из русалок не сможет или не захочет покинуть человечий мир, останется больше срока, а с ней и другие. Или, того хуже, все захотят вернуться, а им оставаться нельзя, их время прошло.
Говорят еще, что однажды, когда мор страшный пришел из низовий Верилы и прокатился много выше Верилога, не отпраздновали Купалу как должно. Хоть волхвы из капища и старались, огни жгли и жертвы принесли, а не ушли русалки. Тем летом на каждом поле находили потоптанное жито, и урожай собрали совсем маленький. Русалки это не со зла, не могут они иначе, живут они так, по-своему, не по-человечьи. А отчего да почему? Этого Велька не знала, да и мало кто взялся бы объяснять. От бабки Аленьи ничего добиться не удалось, только что в том краю, где она родилась, русальих игрищ на Купалу не было. Стало быть, иной какой-то ряд был в тех местах у людей с водяными и лесными девками.
Еще говорят, что на Купалу нельзя русалок разглядывать, а пересчитывать подавно, потому что их непременно окажется больше, чем человечьих девушек, спустившихся к реке. И венков плетут и вешают на прибрежные кусты больше. Потому что некоторые их них, русалок, могут принять собственное воплощение и чужое им не нужно, в своем и выйдут гулять на бережок и бегать по траве. И вообще, не стоит, говорят, приглядываться к тем, кто пляшет у купальих костров, помимо русалок, и леший может из леса выйти на огонек, и болотник с болотницей, и водяной из омута выползти, да и мало ли кто еще! Кикиморы вон страсть как любят среди людей на праздниках поплясать да блинков-пирожков отведать, а у редкой из них хватит силы пригожей девкой или бабой обернуться. Не нужно их, соседей, узнавать-признавать, а тем паче пугаться, не нравится им это…
Поспел наконец отвар, мутный, зеленовато-бурый, с резким, немного медовым запахом. Волхва махнула рукавом, и девушки всполошились, обступили няньку с волхвой, возившихся возле котла. Хоть и были все равны между собой этой ночью и друг от дружки не отличались, а первый ковшик отвара полагался Чаяне, княжеской дочке, она же поведет всю толпу «русалок» к реке. Следующий нянька зачерпнула для Вельки. И тут Малка вскрикнула и повалилась на землю, ее подхватили, стали поднимать, переполошились, и волхва подошла ближе, посмотреть, что случилось. Быстро сложив пальцы в отводящий глаза знак, Велька выплеснула отвар обратно в котел.
Молодец, Малка, надо будет потом чем-нибудь ее одарить. А русалок княженка не боялась. Она – да не убежит? Быть не может.
Через заднюю калитку Чаяна вышла со двора, Велька за ней, и другие девушки, выпившие отвар, потянулись следом. Не по главной улице ходят русалки к реке, а вот так, задами, среди кустов, а случайный прохожий, если угораздит его некстати подглядеть, отвернется, а то и ничком свалится, глаза и уши закрыв, или поторопится унести ноги. Не следует видеть русалок, пробирающихся к реке. Ворота были чуть приоткрыты, только чтобы одной девке выскользнуть. Стража, однако, на забороле[11] над воротами стояла, куда же без стражи – праздник праздником, а головы не теряй. Но и стражники тоже старательно делали вид, что совсем ничего не видят.
Чаяна держалась спокойно, ровно, глядела перед собой, будто ни до чего ей не было дела. Только уже внизу, у самой воды, оглянулась, нашла Велькину руку, сжала:
– Сестричка, ты все помнишь?
– Не бойся, не забыла, – отозвалась Велька, – а ты поиграй с русалками и за меня тоже.
Читать бесплатно другие книги:
