Спаситель Несбё Ю

Глава 5

Понедельник, 14 декабря. «Маяк»

Юн отыскал Роберта на Хиркевейен, на заднем дворе «Фретекса».

Прислонясь к дверному косяку и скрестив руки на груди, Роберт наблюдал за грузчиками, которые таскали из машины на склад черные пластиковые мешки. Грузчики выпускали изо рта белые облака пара и брань на разных языках и диалектах.

– Хороший улов? – спросил Юн.

Роберт пожал плечами:

– Народ рад расстаться со всем летним гардеробом, чтобы на будущий год закупить новый. А нам-то сейчас нужны зимние вещи.

– Парни у тебя сущие варвары на язык. Что, параграф двенадцатый?

– Я вчера прикинул. Тех, кто отбывает тут наказание, вдвое больше, чем таких, что приняли Иисуса.

Юн улыбнулся:

– Целина для миссионера. Надо бы ее поднять.

Роберт окликнул одного из грузчиков, и тот поднес ему пачку сигарет. Роберт сунул в зубы гвоздик без фильтра.

– Вынь сигарету, – сказал Юн. – Солдатский обет. Нагоняй ведь заработаешь.

– А я закуривать не собирался, братишка. Ты чего пришел-то?

Юн пожал плечами:

– Да так, поболтать.

– О чем?

Юн коротко хохотнул:

– По-моему, обычное дело для братьев иной раз поговорить.

Роберт кивнул, выплюнул табачную крошку.

– Твое «поговорить», как правило, сводится к наставлениям о том, как мне жить.

– Да ладно тебе.

– А что же тогда?

– Ничего! Просто узнать хотел, как твои дела.

Роберт вынул сигарету изо рта, сплюнул в снег. Потом поднял голову, прищурясь взглянул на облачную пелену, белую и высокую.

– Мне до чертиков надоела эта работа. До чертиков надоела квартира. До чертиков надоела эта сухарь и ханжа капрал, которая тут заправляет. Не будь она такая противная, я бы… – Роберт ехидно ухмыльнулся, – трахнул эту каргу в наказание.

– Холодно, – сказал Юн. – Может, зайдем внутрь?

Роберт провел брата в крохотную контору, сел в жесткое кресло, кое-как поместившееся между заваленным бумагами столом, узеньким окошком с видом на задний двор и красно-желтым флагом с эмблемой Армии спасения и девизом «Огонь и кровь». Юн снял со стула кипу бумаг, частью пожелтевших от старости; стул этот, как он знал, Роберт умыкнул в студенческой корпорации «Майорстуа», расположенной за стеной.

– Она говорит, ты прогуливаешь, – заметил Юн.

– Кто?

– Капрал Руэ. – Юн кисло усмехнулся. – Карга.

– Господи, она, стало быть, звонила тебе, да? – Роберт поковырял складным ножом стол, потом воскликнул: – Ой, я же совсем забыл, ты ведь у нас новый управляющий, шеф всей лавочки!

– Пока никого не выбрали. С тем же успехом могут назначить Рикарда.

– Whatever[3]. – Роберт прокорябал на столе два полукружья, изобразив подобие сердечка. – Все, что хотел, ты сказал. Но прежде чем уйдешь, может, заплатишь мне пять сотен за послезавтрашнее дежурство?

Юн достал бумажник, отсчитал деньги, положил перед братом на стол. Роберт провел ножом по подбородку. Черная щетина зашуршала.

– И еще хочу напомнить тебе одну вещь.

Юн сглотнул, зная, что сейчас последует.

– Какую же?

В окне за спиной Роберта он видел, что пошел снег, но в тепле, поднимающемся от строений вокруг заднего двора, легкие белые снежинки как бы замерли в воздухе, словно прислушиваясь.

Роберт воткнул острие ножа в центр сердечка.

– Если я замечу, что ты крутишься поблизости от той девчонки… – Он обхватил ладонью рукоять, наклонился вперед. Под его тяжестью лезвие с треском вошло в глубь сухой древесины. – Я тебя уничтожу, Юн. Клянусь.

– Не помешаю? – послышалось от двери.

– Нет, конечно, госпожа Руэ, – приторным голосом сказал Роберт. – Брат как раз собирается уходить.

Начальник уголовной полиции и новый комиссар полиции Гуннар Хаген умолкли, когда Бьярне Мёллер вошел в свой кабинет. То есть уже не свой.

– Ну, как тебе вид? – спросил Мёллер, надеясь, что произнес эту фразу бодрым тоном. И добавил: – Гуннар. – Странное ощущение – выговаривать это имя.

– Н-да, в декабре Осло всегда выглядит уныло, – сказал Гуннар Хаген. – Посмотрим, может, и это поправимо.

Мёллер хотел спросить, что еще он имеет в виду, но осекся, увидев, что начальник уголовной полиции согласно кивнул.

– Я как раз сообщил Гуннару кой-какие подробности насчет наших сотрудников. Конфиденциально, так сказать между нами.

– Да, вы ведь давно знаете друг друга.

– Конечно, – сказал начальник. – Мы с Гуннаром знакомы еще по Полицейской школе.

– В резюме написано, ты каждый год участвуешь в Гонке биркебейнеров[4], – сказал Мёллер Гуннару Хагену. – А известно тебе, что начальник наш тоже всегда участвует?

– Разумеется. – Хаген с улыбкой покосился на начальника уголовной полиции. – Иной раз мы вместе участвуем. И пытаемся одолеть друг друга на финишном рывке.

– Вон как, – весело заметил Мёллер. – Выходит, если б шеф заседал в кадровой комиссии, можно было бы заподозрить, что ты попал сюда по знакомству.

Начальник уголовной полиции сухо хохотнул, бросив на Бьярне Мёллера предостерегающий взгляд.

– Я как раз говорил Гуннару о человеке, которому ты сделал весьма щедрый подарок.

– О Харри Холе?

– Да, – кивнул Гуннар Хаген. – Помнится, он отправил на тот свет некоего полицейского инспектора в связи с неприятным делом о контрабанде. Как я слыхал, в лифте оторвал ему руку. А кроме того, позднее подозревали, что именно через него информация об этом деле просочилась в прессу. Нехорошо.

– Во-первых, в «неприятном деле о контрабанде» речь идет о профессиональной преступной организации, которая пустила корни и в полиции и не один год заваливала Осло дешевым стрелковым оружием, – сказал Бьярне Мёллер, тщетно стараясь скрыть раздражение. – И вопреки сопротивлению здесь, в Полицейском управлении, Харри Холе в одиночку раскрыл это дело после нескольких лет кропотливой полицейской работы. Во-вторых, он убил Волера, защищая свою жизнь, а руку Волеру оторвало лифтом. И в-третьих, мы вообще понятия не имеем, кто и о чем проболтался прессе.

Гуннар Хаген и начальник уголовной полиции переглянулись.

– Тем не менее, – сказал начальник, – держи с ним ухо востро, Гуннар. Насколько я знаю, недавно от него ушла подруга. А нам известно, что у людей вроде Харри такие истории нередко приводят к рецидивам скверных привычек. С этим мы, понятно, мириться не станем, хоть он и раскрыл множество серьезных дел.

– Что ж, постараюсь держать его в узде, – сказал Хаген.

– Он инспектор. – Мёллер зажмурил глаза. – Не рядовой. И в узде ходить не любит.

Гуннар Хаген медленно кивнул, приглаживая рукой густой венчик волос на затылке.

– Ты когда приступаешь в Бергене… Бьярне? – Хаген опустил руку.

Мёллер мог бы поручиться, что и ему тоже было странно произносить его имя.

Харри шагал по Уртегата и по обуви встречных прохожих видел, что приближается к «Маяку». Ребята из отдела наркотиков не зря говорили, что армейские склады обмундирования вносят огромный вклад в опознание наркоманов. Потому что через Армию спасения военная обувь рано или поздно попадает на ноги наркомана. Летом – голубые кроссовки, зимой – высокие черные башмаки, которые вкупе с зеленым пластиковым пакетом с пайком Армии спасения служили униформой уличных наркоманов.

Харри толкнул дверь и кивнул охраннику Армии, одетому в свитер с капюшоном.

– Ничего нет? – спросил охранник.

Харри хлопнул себя по карманам.

– Ничего.

Табличка на стене предупреждала, что алкоголь надо оставить у дверей, а перед уходом можно забрать. Харри знал, они не требовали сдавать наркоту, ведь никто из наркоманов с этим добром никогда не расстанется.

Харри вошел, налил себе чашку кофе и сел на лавку у стены. «Маяк» – кафе Армии спасения, современный вариант пункта питания, где все нуждающиеся бесплатно получали бутерброды и кофе. Светлое, уютное помещение, отличающееся от обычных кофеен только клиентурой. Девяносто процентов – наркоманы-мужчины, остальные – женщины. Посетители ели хлеб с коричневым и белым сыром, читали газеты, вели спокойные разговоры. Здесь была зона отдыха, возможность отогреться и перевести дух, на время прервав поиски дневной дозы. Полицейские агенты время от времени наведывались сюда, но по негласному уговору аресты в кафе никогда не производились.

Человек за столиком поблизости от Харри замер, свесив голову к столу, черные пальцы сжимали папиросную бумагу, рядом валялись пустые окурки.

Харри смотрел на спину миниатюрной женщины в форме. Она стояла возле столика с четырьмя фотографиями в рамках, меняла сгоревшие стеариновые свечи. В трех рамках – снимки каких-то людей, в четвертой – крест и имя на белом фоне. Харри встал, подошел к женщине.

– Что это? – спросил он.

То ли стройная шейка и мягкость движений, то ли гладкие, черные как ночь, прямо-таки неестественно блестящие волосы навели Харри на мысль о кошке, еще прежде чем девушка обернулась. Когда же он увидел личико с непропорционально широким ртом и маленьким, точь-в-точь как в японских комиксах, носиком, это впечатление еще усилилось. Но в первую очередь глаза. Он не мог сказать, в чем именно тут дело, однако в них явно сквозила сумасшедшинка.

– Ноябрь, – сказала девушка.

Голос был спокойный, глубокий, мягкий, и Харри невольно подумал, таков ли он от природы или она просто усвоила эту манеру говорить. Он знавал женщин, которые меняли голос, как другие меняют наряды. Один голос для дома, другой – для первого впечатления и общественных поводов, третий – для ночи и близости.

– В каком смысле? – опять спросил он.

– Те, что умерли в ноябре.

Харри взглянул на снимки и наконец сообразил, что к чему.

– Четверо? – тихо сказал он.

Перед одной из фотографий лежала записка, корявые карандашные буквы.

– В среднем умирает один клиент в неделю. Четверо – вполне нормально. Поминовение в первую среду каждого месяца. У тебя кто-то…

Харри помотал головой. «Мой любимый Одд…» – так начиналась записка. Никаких цветов.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила девушка.

Наверно, у нее в репертуаре все ж таки один этот голос, глубокий, приятный, подумал Харри.

– Пер Хольмен… – начал он и осекся, не зная, что сказать дальше.

– Н-да, бедняга Пер. Поминовение будет в январе.

Харри кивнул:

– В первую среду.

– Точно. Приходите, брат, мы будем рады.

Слово «брат» слетело с ее губ легко и естественно, словно нечто само собой разумеющееся, этакий полумеханический придаток. И Харри чуть было ей не поверил.

– Я полицейский дознаватель, – сказал он.

Разница в росте была так велика, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Кажется, я уже видела вас, правда давно.

Харри кивнул:

– Возможно. Я сюда заходил, но вас не видел.

– Я здесь только полдня. В остальное время сижу в штаб-квартире Армии спасения. А вы работаете в отделе наркотиков?

Харри покачал головой:

– Нет, в убойном.

– В убойном? Но ведь Пера не…

– Может, присядем?

Она нерешительно огляделась.

– Работы много? – спросил Харри.

– Наоборот, против обыкновения спокойно. Обычно мы отпускаем до тысячи восьмисот бутербродов в день. Но сегодня выплачивают пособие.

Девушка окликнула одного из парней за стойкой, тот ответил, что в случае чего подменит ее. Заодно Харри узнал и ее имя: Мартина. У человека с папиросной бумагой голова свесилась еще ниже.

– Есть кой-какие неясности, – пояснил Харри, когда они сели. – Что он был за человек?

– Трудно сказать. – Она вздохнула, глядя на вопросительную мину Харри. – У наркоманов с таким многолетним стажем, как у Пера, мозг уже настолько разрушен, что о личности вообще говорить сложно. Тяга к наркотикам затмевает все.

– Понимаю, но я имею в виду… для людей, которые хорошо знали его…

– Увы. Спросите у его отца, во что превратился его сын как личность. Он много раз приходил сюда, забирал Пера. Но в конце концов отступился. Пер начал вести себя дома крайне агрессивно, потому что они запирали от него все ценности. Он просил меня присматривать за парнем. Я сказала, мы сделаем все, что в наших силах, но чудес обещать не можем. Так оно и вышло…

Харри посмотрел на девушку. На ее лице отразилось обычное для социальных работников печальное смирение.

– Сущий ад… – Харри почесал лодыжку.

– Наверно, надо самому быть наркоманом, чтобы понять это до конца.

– Я имею в виду жизнь его родителей.

Мартина промолчала. К соседнему столику подошел парень в драной куртке-дутике. Открыл прозрачный пластиковый пакет и вытряхнул из него кучку сухого табаку, видимо извлеченного из сотен окурков. Табак засыпал и папиросную бумагу, и черные пальцы сидевшей там неподвижной фигуры.

– Счастливого Рождества, – буркнул парень и побрел прочь старческой походкой наркомана.

– Какие же у вас неясности? – спросила Мартина.

– Анализ крови показал, что он не был под кайфом.

– Ну и что?

Харри смотрел на соседний столик. Сидящий там человек отчаянно пытался свернуть сигарету, но пальцы не слушались. По бурой щеке скатилась слеза.

– Я знаю, что такое быть под кайфом, – сказал Харри. – Вы не слыхали, денег он никому не задолжал?

– Нет, – коротко и решительно ответила девушка. Так коротко и решительно, что Харри догадался, каков будет ответ на следующий вопрос.

– Но вы, наверно, могли бы…

– Нет, – перебила она. – Не могу я выпытывать. До этих людей никому нет дела, и я здесь затем, чтобы им помогать, а не преследовать.

Харри долго смотрел на нее.

– Вы правы. Извините, что спросил, больше не повторится.

– Спасибо.

– Только еще один, последний, вопрос.

– Ладно.

– Вы… – Харри помедлил, в голове мелькнуло: «Зря я, это ошибка». – Вы поверите, если я скажу, что мне есть до них дело?

– А стоит?

– Ну, я расследую обстоятельства смерти человека, которого все считают явным самоубийцей и до которого никому нет дела.

Она молчала.

– Вкусный кофе. – Харри поднялся.

– На здоровье. Бог вас благослови.

– Спасибо, – сказал Харри и, к своему удивлению, почувствовал, что у него горят уши.

По дороге к выходу Харри задержался возле охранника, оглянулся, но ее уже не было. Охранник в свитере с капюшоном предложил ему зеленый пакет с пайком Армии спасения, но он поблагодарил и отказался. Поплотнее запахнул пальто, вышел на улицу, где алое закатное солнце уже погружалось в воды Осло-фьорда, и зашагал к Акеру. Возле «Эйки» прямо в сугробе стоял парень в драной куртке-дутике, один рукав он закатал, из вены в предплечье торчал шприц. Он улыбался, глядя сквозь Харри и морозную дымку над Грёнланном.

Глава 6

Понедельник, 14 декабря. Халворсен

Пернилла Хольмен казалась еще меньше, когда сидела в кресле на Фреденсборгвейен и большими заплаканными глазами глядела на Харри. На коленях у нее лежала рамка с фотографией сына.

– Здесь ему девять лет, – сказала она.

Харри невольно сглотнул комок в горле. Отчасти потому, что при взгляде на улыбающегося ребенка в спасательном жилете никому в голову не придет, что он кончит свои дни в контейнере, с пулей в виске. А отчасти потому, что снимок напомнил ему об Олеге, который иной раз забывался и звал его папой. Много ли времени ему понадобится, чтобы звать папой Матиаса Лунн-Хельгесена?

– Биргер, мой муж, обычно ходил искать Пера, когда тот пропадал по нескольку дней, – продолжала Пернилла Хольмен. – Хотя я просила его прекратить поиски, не могла больше выдержать присутствие Пера.

– Почему? – быстро спросил Харри. Остальное подождет.

Биргер Хольмен уехал в похоронное бюро, сообщила она, когда Харри без предупреждения позвонил в дверь.

Она всхлипнула:

– Вам когда-нибудь случалось находиться в одной квартире с наркоманом?

Харри не ответил.

– Он крал все, что попадалось под руку. Мы молчали. То есть Биргер молчал, из нас двоих он самый любящий родитель. – Она скривила дрожащие губы, стараясь изобразить улыбку. – Он всегда и во всем защищал Пера. Вплоть до того дня нынешней осенью, когда Пер стал мне угрожать.

– Угрожать?

– Да. Чуть не убил меня. – Пернилла Хольмен смотрела на снимок и терла стекло, словно оно запачкалось. – Утром Пер позвонил в дверь, я не хотела впускать его, потому что была дома одна. Он плакал и умолял, но я уже знала эти его игры и не открыла. Ушла на кухню, села там. Понятия не имею, как Пер сумел войти, но неожиданно он очутился передо мной с пистолетом в руке.

– С тем же, который…

– Да. Думаю, с тем же.

– Продолжайте.

– Он велел мне отпереть шкаф, где лежали мои драгоценности. В смысле, то немногое, что оставалось, большую часть он к тому времени уже унес. Потом он ушел.