Предупреждение Эмблера Ладлэм Роберт

Эмблер молчал.

Аудитор покачал головой.

— Я бы никогда это не заметил.

— Есть многое на небе и земле, чего нет в ваших таблицах и графиках.

— Не надо меня недооценивать. Рано или поздно я бы до него добрался.

— И, может быть, даже успели бы собрать еще теплые гильзы. Знаю я таких. Вы работаете с бумажками, компьютерами, разбираетесь в цифрах, но не имеете дел с людьми. Вам ближе и биты, и байты.

Кастон усмехнулся.

— Вы мне еще про Джона Генри расскажите. Проснитесь, мир давно вступил в информационный век. Технологии раздвигают горизонты. Они наблюдают.

Слушают. Регистрируют, сравнивают и обнаруживают скрытые от глаза закономерности. Так что если мы...

— Слушают, но не слышат. Наблюдают, но не видят. И уж точно не умеют общаться с людьми. Что бы вы там ни утверждали, а человеческому общению замены нет.

— Исходя из собственного опыта, могу определенно сказать, что изучение финансовой отчетности дает больше пользы, чем разговоры с большинством людей.

— Вам — да, — бросил Эмблер и, поднявшись, прошелся по комнате. В крохотном помещении было душно. — Ладно, хотите поговорить о логике и «вероятностных выводах»? Что происходит сейчас в Китае? Почему это так важно для Эштона Палмера? Отчего он ненавидит Лю Аня?

— Я разбираюсь в числах, а не в геополитике. — Кастон пожал плечами. — Но газеты читаю. Мы слышали, о чем он говорил на конференции. Поэтому на ваш вопрос я бы ответил так. Ли Ань прежде всего необычайно популярен в своей стране. К тому же он — главная сила происходящей там либерализации. Его стараниями открыты рынки, установлены справедливые торговые отношения, приняты меры против медиапиратства и производства контрафактной продукции.

— Но ведь это происходит в рамках градуализма, постепенно? По-китайски.

— Да, его стратегия — стратегия градуализма, но градуализма ускоренного.

— Противоречие в терминах.

— Во многих отношениях Лю Ань парадоксальная фигура. Помните, какое словечко употребил Палмер? Двойственность. Если следовать логике аргументации профессора, нас ждет Китайский век. И вспомните его прогноз на будущее, на опасности, связанные с пробуждением дремавшего столетиями царства, с его интеграцией в мировое сообщество. Для Палмера Лю Ань худший из кошмаров.

— На месте Палмера, — вставил Эмблер, — вы бы сложа руки не сидели.

— В газетах писали, что Лю Ань собирается нанести визит в Америку в следующем месяце. — Кастон надолго замолчал. — Думаю, мне необходимо сделать несколько звонков.

Эмблер перевел взгляд на экран с застывшей картинкой.

Кто ты? Что ты хочешь?

Он опустил голову.

И в этот момент Эштон Палмер исчез с экрана.

Исчез, потому что телевизор взорвался, разбрасывая в стороны кусочки стекла. Что-то громко хлопнуло.

Время замедлило бег.

Что случилось?

Пуля. Крупнокалиберная. Стреляли из автомата с глушителем.

Обернувшись, Эмблер увидел замершего в дальнем конце коридора человека в черном. В руках у стрелка был автомат. И не просто автомат, а «Хеклер-Кох Г-36» с магазином на тридцать патронов, оптическим прицелом и корпусом из особо прочной, сверхлегкой черной пластмассы. Удобное и точное оружие.

Стандартный образец из арсенала оперативников ОКО.

Глава 26

Эмблер бросился на пол за долю секунды до того, как стрелок успел выпустить в его сторону еще одну очередь. Краем глаза он увидел, что Кастон метнулся в угол комнаты.

Пронесло.

Но легче не стало. По глазам стрелка Эмблер понял — он не один. Если спецгруппа, то из скольких человек она может состоять? Обычно, когда речь шла о гражданском «объекте», в группу включали от четырех до шести спецназовцев, но в экстренных случаях собрать успевали только двоих или троих. В дом они проникли разными путями, кто-то через окно, кто-то через дверь. Определить позиции остальных сейчас было невозможно.

Удивительно, что он еще остался в живых.

В то время как первый боец застыл с прижатым к плечу автоматом, мимо него пробежал второй — стандартный фланговый маневр.

Резко выбросив ногу, Эмблер захлопнул дверь.

— Я знаю, что вы думаете, — прошептал бледный как снег Кастон. — Но поверьте, я здесь ни при чем.

— Знаю. Скорее всего, когда мы загружали файлы, сработала сигнализация. Идентификатор выдал адрес. Зная, что в квартире никого не должно быть, вывод сделать было нетрудно.

— И что теперь?

— Ситуация не из лучших. Мы имеем дело с профессионалами. Вооруженными автоматами «Хеклер-Кох Г-36». Представляете, что это такое?

— "Хеклер-Кох Г-36", — повторил Кастон. — При заказе на тысячу штук мы платим договорную цену — восемьсот сорок пять долларов. Однако учитывая стоимость патронов...

— Автоматы у них с глушителями, — оборвал его Эмблер. — Эти парни — чистильщики.

Короткая очередь разорвала верхнюю половину двери, разметав щепки и наполнив воздух запахом обугленного дерева.

Эмблер вскочил, хлопнул ладонью по выключателю и бросился на пол.

Почему его не убили? Почему он остался жив?

Объяснение могло быть только одно: их двое. Инфракрасные прицелы показали им двух человек. Эмблера не застрелили потому, что не были уверены, кто из двоих «объект». Им дали приказ: идентифицировать и ликвидировать. Инструкции не предусматривали присутствие второго лица.

— Нам нечего им противопоставить, — задумчиво произнес Кастон. — Придется сдаваться.

Еще одна очередь проделала в двери огромную дыру.

Эмблер знал, что будет дальше. Коммандос подберутся ближе и через дыру спокойно разберутся, кто из двоих им нужен.

В его распоряжении оставались считанные секунды.

Единственное оружие Эмблера, маленький «глок-25», было совершенно бесполезно против автоматов, детская прыскалка против водяной пушки: ни прицела, ни точности боя на расстоянии, ни реальной силы боя — его пуля вряд ли смогла бы пробить даже легкую защитную броню. То есть в данной ситуации пистолет вообще ничего не значил.

Импровизируй!

— Вообще-то у вас есть кое-что, чем можно воспользоваться, — прошептал Эмблер сжавшемуся от страха аудитору.

— Не думаю. Пульт ДУ против этих ребят не действует. Я уже нажимал кнопку «пауза».

Оперативник покачал головой.

— У вас есть заложник.

— Что? Вы спятили.

— Молчите и слушайте. Сейчас вы громко, как только умеете, крикнете им, что у вас заложник и что вы убьете его, если они сделают хотя бы шаг. Действуйте.

— Я не смогу.

— Сможете и сделаете. Ну же!

Кастон, казалось, побледнел еще сильнее, но все же кивнул и набрал воздуху.

— У меня заложник! — крикнул он неожиданно громким и уверенным голосом. — Подойдете еще на шаг, и я его застрелю.

В наступившей тишине было слышно перешептывание коммандос.

Эмблер вынул из кобуры «глок» и сунул его в руку аудитору.

— Прижмите пистолет мне к затылку, ясно?

— Легко вам говорить, — прошептал Кастон. — Стрелять-то они в меня будут.

— Положитесь на меня. Пока у вас отлично получается.

Несмотря на очевидную тревогу и растерянность Кастона, Эмблер видел, что похвала пришлась ему по душе.

— Закрывайтесь мной как щитом. Главное, чтобы они вас не увидели. То есть постоянно держитесь за мной. Я помогу, но и вы должны понять маневр.

— Не понимаю. Они же за вами охотятся.

— Положитесь на меня, — повторил Эмблер, — и играйте свою роль. — Времени на объяснения не оставалось. В подобного рода операциях заложники всегда осложняющий фактор. Когда нервы натянуты до предела, разбираться, кто где, никому и в голову не придет. Даже если спецназовцам дали его фотографию, вряд ли они станут рассматривать ее сейчас в полутьме. В руках у них автоматы, в крови бушует адреналин, а в голове стучит мысль: как выполнить приказ, не совершив губительной для карьеры ошибки. Такой ошибкой могла стать смерть заложника. Боязнь сделать ложный шаг лишит их инициативы, создаст проблему, которая отодвинет на задний план такие детали, как цвет волос и рост.

Выслушав дальнейшие инструкции, Кастон снова кивнул и глубоко вздохнул.

— Я хочу поговорить с вашим командиром! — громко крикнул он. Прозвучало решительно и убедительно.

Ответа не было.

Съежившись и изображая совершенный ужас, Эмблер рывком, как будто его толкнули в спину, подался к полуразбитой двери. Кастон спрятался у него за спиной.

— Не дайте ему убить меня! — захныкал он, просунув голову в дыру. — Пожалуйста, не дайте ему убить меня. — Взгляд метался из стороны в сторону, выпученные глаза едва не вылезали из орбит, в голосе прорывались истерические нотки.

Спецназовцев было всего двое: крупные, мускулистые, темноволосые парни с квадратными подбородками. На него они почти не смотрели, пытаясь заглянуть за спину и явно не догадываясь, что тот, кто им нужен, стоит перед ними.

— Я хочу поговорить с вашим командиром, — громко и требовательно повторил Кастон. — Немедленно!

Парни переглянулись, и Эмблер почувствовал, как заколотилось сердце. Командира нет. Еще нет. Приказа никто не ждал, и к месту отправили только тех, кто оказался под рукой. Конечно, подкрепление скоро будет, но пока эти двое действовали без поддержки.

— Пожалуйста, не дайте ему убить меня, — снова захныкал Эмблер, повторяя одно и то же, как некую мантру ужаса.

— Отпусти заложника, и поговорим! — крикнул один из спецназовцев.

— Держишь меня за придурка? — отозвался, все глубже входя в роль, Кастон.

— Тронешь его, и тебе конец, — предупредил второй спецназовец. Обычно в программе подготовки ситуациям с заложниками уделялось лишь немного времени, и сейчас оперативник, видимо, пытался вспомнить хотя бы основные правила поведения.

Внезапно Эмблер отшатнулся назад и осел, как будто его ударили сзади.

— Ох! — вскрикнул он, словно от боли.

Им хватило нескольких секунд, чтобы выработать план дальнейших действий. Все должно было быть разыграно без малейшего сбоя. Кастон слушал внимательно, сосредоточенно, как и положено человеку, превыше всего на свете ценящему точность.

Эмблер снова приблизился к двери и высунулся в дырку.

— Пожалуйста, выпустите меня. Позвольте мне уйти. Я не знаю, кто вы и что здесь происходит. Только не дайте ему убить меня. — Он шмыгнул носом и даже постарался выжать слезы. — У него здесь какой-то длинный автомат. Он говорит, что разнесет мне голову. Я американец, у меня дома жена и дети. — Короткие предложения, рваный ритм, частое повторение одного и того же — все признаки панического состояния. — Вы же любите кино, правда? Я занимаюсь кинобизнесом. Приехал подобрать натуру для съемок. Да еще посол мой хороший друг. И тут вдруг этот... этот... о господи... Господи...

— Слушайте меня! — загремел из темной комнаты голос Кастона. — Один из вас может подойти к порогу. Но не ближе пяти футов. Я выпущу заложника за дверь, чтобы вы убедились, что он в порядке. Но буду держать его на прицеле, понятно? Лишний шаг, неосторожное движение, и мой «магнум лапуа» продемонстрирует, на что способен.

Эмблер распахнул дверь и сделал несколько неуверенных шагов из комнаты в коридор. На лице его застыла маска ужаса. Расчет строился на том, что коммандос воздержатся от активных действий до подхода подкрепления, чтобы не подвергать опасности жизнь заложника. Время было на их стороне, и они могли позволить себе ждать. Возможно, смерть гражданского лица — не такая уж высокая цена за уничтожение Таркина, но ответственность должен был взять на себя командир.

Эмблер шагнул к спецназовцу повыше, крупному парню с сине-зелеными глазами, темными волосами и двухдневной щетиной. В глазах коммандос он был досадной помехой, неизвестной величиной, затруднявшей решение уравнения. Они даже расслабились и опустили автоматы.

Эмблер оглянулся назад и вздрогнул, словно увидел глядящее в спину дуло «магнума». Потом медленно повернулся и умоляюще посмотрел на одетого в черное спецназовца.

— Он убьет меня... убьет... я знаю... знаю... Я это понял по его глазам. — Заламывая в отчаянии руки, Эмблер приблизился к спецназовцу еще на пару шагов. — Вы должны мне помочь. Боже, помоги мне. Позвоните в американское посольство. Спросите Сэма Херлбата, он поручится за меня. Сделайте что-нибудь, только не отдавайте меня этому маньяку. — Еще шаг...

— Успокойтесь, — раздраженно прохрипел спецназовец, с трудом скрывая отвращение к жалкому, хнычущему штатскому, слишком близко подошедшему к нему и мешающему видеть дверь.

Возможность представится. Надо только ею воспользоваться.

— Вы должны мне помочь... должны мне помочь... должны мне помочь... — Слова лились бессмысленным речитативом. Эмблер был уже так близко от спецназовца, что чувствовал резкий запах его пота.

Хватай оружие за приклад, а не за магазин. Магазин может отщелкнуться, а пуля останется в стволе. Он даже не держит палец на крючке. Ну же!

Одним неуловимым для глаза движением Эмблер вырвал автомат из рук спецназовца и ткнул дулом ему в грудь. Парень упал на спину, а оперативник уже направил оружие на второго спецназовца, слишком ошеломленного происходящим, чтобы успеть что-то сделать.

— Брось автомат!

Спецназовец беспрекословно выполнил приказ, отступив при этом на пару шагов. Эмблер разгадал маневр.

— Стоять.

Но спецназовец продолжал пятиться назад, по-прежнему держа руки над головой. Если операция сорвалась — отходи. Это правило действовало до получения другого приказа.

Отступив еще на шаг, спецназовец повернулся, выскочил из квартиры и помчался по улице. Эмблер знал, что большой передышки не будет, а значит, им тоже надо спешно отходить. Убивать безоружного в данном случае не имело смысла.

Он не сомневался, что желающие ликвидировать «маньяка» уже выстроились в очередь.

* * *

Пекин, Китай

Сяо Тань поднимался рано и вынуждал к такому же распорядку дня подчиненных, назначая рабочие совещания на самые утренние часы. Работавшим под его непосредственным руководством чиновникам Министерства государственной безопасности не оставалось ничего другого, как приспосабливаться к привычкам шефа; забывались мало-помалу вечеринки с рисовым вином, отходили в сторону и другие веселые и шумные ночные забавы, которые могли позволить себе члены правительства. Удовольствие уже не кажется таким соблазнительным, когда за него расплачиваешься головной болью в шесть часов утра. Постепенно заспанных глаз и помятых лиц на утренних «летучках» становилось все меньше, а сами совещания уже не казались невыносимым наказанием, наложенным суровой рукой деспота.

Впрочем, сейчас Сяо Тань думал вовсе не о предстоящем совещании с непременным подведением итогов достигнутого и анализом причин отдельных неудач. Сидя в центре связи, он размышлял над срочным сообщением, поступившим всего лишь час назад и предназначавшимся ему лично. Содержание донесения вызывало глубочайшее беспокойство. Если верить Джао Ли, ситуация, с которой они столкнулись, представлялась еще более рискованной и опасной, чем можно было предполагать. Рассказ товарища Ли о происшествии в Люксембургском саду заставлял отвергнуть старые предположения и принять новые. Вопрос «почему?» тяжким бременем лежал на плечах начальника Второго управления.

Может быть, Джао Ли ошибся? В это не верилось. Донесение нельзя было просто сбросить со счетов. Сяо Таню приходилось иметь дело со многими врагами, но самым сильным из них было время. Он просто не мог позволить себе ждать, пока Лю Ань придет в чувство.

Сяо понимал, что должен взять инициативу на себя и предпринять действия, которые многие сочтут если не прямой изменой, то, по крайней мере, непростительным и вопиющим превышением полномочий.

И тем не менее упрямство Лю Аня не оставляло ему другого выхода.

Сяо глубоко вздохнул. Сообщение необходимо доставить как можно скорее, но при этом с соблюдением полной секретности. Ясное и четкое, оно должно послужить руководством к действию. Ставки слишком высоки, чтобы связывать себя процедурными нормами.

Передавая зашифрованный текст, Сяо убеждал себя, что всего лишь принимает диктуемые ситуацией меры. Если расчеты неверны, он совершает величайшую в жизни ошибку. Мысли метались, подстегиваемые тревогой и предчувствием беды.

Снова и снова возвращался он к донесению Джао Ли. Кто еще знал об этом донесении? Доставивший его утром Чень Ван выглядел и вел себя как обычно. Поначалу Сяо относился к нему настороженно. В рамках сложившейся практики и в целях недопущения ведомственной разобщенности руководство НОАК регулярно откомандировывало своих молодых офицеров в гражданские министерства и ведомства. Отказаться от такого назначенца было практически невозможно, не вызвав серьезного недовольства военной верхушки. Чень Вану предстояло провести в Министерстве государственной безопасности год. Правда, и МГБ имело право направлять своего «стажера» в центральный аппарат Народно-освободительной армии, но пользовалось этим далеко не всегда.

Разумеется, в МГБ к стажеру относились с подозрением, не без оснований считая соглядатаем, докладывающим своим хозяевам-военным обо всем, что делается в министерстве. Чень Ван был протеже генерала Лама, заносчивого ретрограда, к которому товарищ Сяо всегда относился с недоверием и неприязнью. Подозрения, однако, постепенно рассеялись, а молодой человек — ему вряд ли исполнилось и двадцать пять — завоевал его симпатии трудолюбием, предприимчивостью и полным отсутствием столь распространенного в молодежной среде цинизма. В конце концов Сяо пришлось признать, что Чень Ван напоминает ему самого себя времен далекой юности — такой же идеалист.

Возникший в дверях молодой человек негромко откашлялся.

— Прошу извинить, вы, кажется, чем-то озабочены. Сяо пытливо посмотрел на стажера. Заглянул ли он в донесение? В ясных, честных глазах Чень Вана не было и намека на чувство вины за совершенное должностное преступление.

— Дела давно идут не совсем так, как хотелось бы. Сегодня утром ситуация еще больше осложнилась.

Чень Ван склонил голову.

— Вы слишком много работаете. Думаю, вы самый трудолюбивый человек из всех, кого я знаю.

По губам Сяо скользнула тень улыбки.

— Вы вполне можете превзойти меня в этом качестве.

— Я не знаю, какие именно государственные дела обременяют вас, — продолжал Чень, — но уверен, что ваши плечи выдержат и эту ношу.

Граничащий с лестью намек на старую китайскую пословицу не показался товарищу Сяо неуместным.

— Будем надеяться.

— Товарищ Сяо отменяет поездку?

— Я о ней уже забыл. Напомните.

Чень Ван заглянул в рабочее расписание шефа.

— Торжественный обед во Дворце Героев.

— Тогда мне пора. — Даже короткая поездка по запруженным улицам города отнимала кучу времени, а человек, занимающий столь высокое положение, как товарищ Сяо, всегда ездил в неуклюжем бронированном автомобиле, за рулем которого сидел прошедший специальную подготовку водитель.

Устраиваясь на заднем сиденье черного лимузина, Сяо Тань подумал, что его стажер приятно отличается от других проницательностью и хорошими манерами. Пожалуй, он мог гордиться тем, что первым распознал потенциал молодого человека, которого, несомненно, ждало большое будущее.

Лишь через десять минут, в течение которых они ползли с черепашьей скоростью, седан вырвался наконец на относительный простор. Дорога была пуста, если не считать стоящего на противоположной полосе огромного желтого бульдозера. Опять какие-то ремонтные работы, подумал товарищ Сяо. К сожалению, отложить поездку до более удобного времени было невозможно. Что ж, по крайней мере, бульдозер застыл на другой полосе.

— Сегодня нам еще повезло, — заметил водитель.

Ответить начальник Второго управления Министерства госбезопасности уже не успел. Из груди его вырвался крик — бульдозер с опушенным ножом вдруг свернул со своей полосы. Уклониться от столкновения лимузин, зажатый с трех сторон другими машинами, не мог. Переднее стекло лопнуло, разметав по сторонам шрапнель острых, пронзающих глаза и взрезающих артерии осколков; металл заскрипел, встретившись с металлом; нож бульдозера оторвал от земли смятый седан, бросил его на дорожное ограждение и подтолкнул. Лимузин, перевалившись через парапет, рухнул на бетонную площадку. Столб пламени и черного дыма взметнулся вверх.

Выждав секунду-другую, водитель бульдозера набрал номер на сотовом телефоне.

— Уборка завершена, — сказал он на диалекте, распространенном в северных провинциях страны.

— Благодарю, — отозвался Чень Ван. С учетом состояния движения и количества дорожных происшествий на улицах Пекина смерть товарища Сяо не должна никого удивить. — Генерал будет доволен.

* * *

— Что это? — В глазах Лорел вспыхнула тревога. Они находились в номере отеля, и Эмблер только что снял рубашку. — Откуда? — Она провела пальцем по синяку у него на плече.

— Конспиративная квартира, о которой говорил Кастон, оказалась не совсем безопасным местом.

— Ты уверен, что можешь доверять ему? — В ее голосе прозвучали нотки страха.

— Приходится.

— Но почему, Хэл? Почему ты так в нем уверен?

— Потому что если я не смогу доверять ему, то не смогу доверять и себе. — Он помолчал, подбирая слова. — Это трудно объяснить.

Лорел медленно кивнула.

— И не надо. Я понимаю. — Она вздохнула. — Сама не знаю, из-за чего так беспокоюсь. Мир уже давно сошел с ума.

— Всего несколько дней назад, — поправил Эмблер.

— Нет, раньше.

— После того, как в твоем мире появился я. Чужак. Чужак, не знающий собственного имени.

— Не надо. — Пальцы Лорел пробежали по его груди, плечам, рукам, как будто подтверждая, что он настоящий человек из плоти и крови, а не иллюзия. Взгляды их встретились, и он заметил, что глаза ее повлажнели. — Я никогда не встречала такого, как ты.

— Свалился тебе на голову.

Лорел покачала головой.

— Ты хороший человек. — Она постучала его по груди. — С добрым сердцем.

— И чужой головой.

— К черту, — усмехнулась она. — Они пытались стереть тебя, но знаешь что? Для меня ты реальнее любого другого мужчины.

— Лорел...

— Когда я с тобой, это... Я как будто лишь теперь узнала, что такое чувствовать себя по-настоящему счастливой. Раньше я жила, не сознавая, насколько это прекрасно — быть вместе с кем-то. С тобой я не одинока. И я больше не могу вернуться к прежней жизни. Не хочу. — Голос ее дрогнул. — Хочешь поговорить о том, что ты для меня сделал? Я расскажу. Но ты должен знать, что я не хочу жить по-другому.

От чувств у него перехватило горло.

— Больше всего я боюсь потерять тебя.

— Ты никогда меня не потеряешь. — В ее янтарных глазах как будто вспыхнули зеленые огоньки. — Ты спас мою жизнь.

— Ты моя единственная, Лорел. Все, что у меня есть. Без тебя жизнь теряет смысл. Это ты спасла меня. Ты — особенная. А я всего лишь...

— Харрисон Эмблер, — с улыбкой произнесла она. — Ты просто Харрисон Эмблер.

Глава 27

В путеводителе «Мишлен» музей Армандир квалифицируется всего лишь как «заслуживающий посещения», явно проигрывая своим более знаменитым собратьям. Но Эмблер имел на сей счет собственное мнение. Он хорошо помнил Армандир с того времени, когда провел в Париже целый год, и сомневался, что за минувшие годы в нем что-то кардинально изменилось. Будучи одним из немногих сохранившихся во французской столице частных музеев искусства и поддерживая свой статус, он регулярно открывал свои двери перед потенциальными посетителями. Тем не менее внутри царило запустение; скорее всего большей популярностью его залы и гостиные пользовались в конце девятнадцатого и начале двадцатого века, когда особняк служил частной резиденцией. Само здание — спроектированное в стиле неоитальянской виллы, с глубоко посаженными в пурбекский песчаник величественными арочными окнами и частично закрытым двориком — не было лишено изящества и грации. Построенное разбогатевшим во времена Второй Империи банкиром-протестантом, оно находилось в той части Восьмого округа, которую раньше баловали своим вниманием бонапартистская знать и только что народившийся класс финансистов и которая до сих пор оставалась достаточно тихой, чтобы привлекать современных состоятельных людей. Время от времени музей Армандир оккупировала та или иная киностудия, снимающая костюмированную драму, но по большей части он оставался одним из самых мало посещаемых публичных мест Парижа.

Удобное местечко для свидания — Эмблер улыбнулся, вспомнив давно забытое, — но лишенное того, что обычно интересует широкие массы туристов. Главная проблема заключалась в коллекции. Жена Марселя Армандира, Жаклин, питала слабость к стилю рококо начала восемнадцатого века, определенно вышедшему из моды к середине девятнадцатого. Мало того, в рококо ее привлекали второстепенные авторы, а потому на стенах висели полотна практически никому не известных Франсуа Буше, Николя де Ларжийера, Франческо Тревизани и Джакомо Амикони. Ее купидоны, пухленькие и гладенькие, красовались на фоне лазурного неба, ее пасторальные пастушки представляли высшее состояние безмятежной идиллии, ее пейзажи отличались такими размерами, как будто она оценивала их в первую очередь по площади приобретаемых угодий.

Превращая дом в музей, Жаклин, пережившая супруга на десяток лет, надеялась, должно быть, что дорогие ее сердцу вещицы будут радовать и восхищать еще не одно поколение. Получилось же так, что если собрание и привлекало внимание случайно забредшего искусствоведа, то удостаивалось не восторженных эпитетов, а неодобрительных причмокиваний или, что еще хуже, злорадно-издевательских комментариев.

Эмблер ценил музей по другой причине: по большей части безлюдный, он служил идеальным местом встречи, а из огромных окон хорошо просматривались прилегающие тихие улочки. К тому же скромный бюджет заведения не позволял нанимать больше одного смотрителя, который редко забредал выше второго этажа.

Поднявшись по лестнице на четвертый этаж, Эмблер прошел по коридору, украшенному позолоченными статуэтками и широкими картинами, на которых богини с отстраненными лицами перебирали струны лир, расположившись на лужках, вполне пригодных для проведения турнира по гольфу. В конце коридора находилась комната, где он должен был встретиться с Кастоном.

Расстеленный по полу персикового цвета ковер приглушал звук шагов, и, приблизившись к залу, оперативник услышал голос аудитора.

Эмблер застыл на месте. В шею как будто впились тысячи мелких иголочек. С кем разговаривает Кастон?

Он бесшумно переступил порог и снова остановился.

— Хорошо... Неужели?.. Так у них все получается?.. — Аудитор разговаривал по сотовому телефону. Секундная пауза. — Спокойной ночи, милая. Я тоже тебя люблю. — Он сложил телефон, убрал его в карман и, повернувшись, увидел Эмблера.

— Рад, что добрались.

— Милая?

Заметно смутившись, Кастон посмотрел в окно.

— Звонил в офис, просил проверить базу данных пограничного контроля. — Он помолчал. — Доктор Эштон Палмер прибыл вчера в Руасси. Он здесь.

— Вы сказали «офис». А им можно доверять?

— В офисе у меня всего один человек. Помощник. Я ему доверяю.

— Что еще вы узнали?

— Я не говорил, что узнал что-то еще.

— Сказали. Хотя и не словами.

Кастон провел взглядом по увешанным картинами стенам и нахмурился.

— Да, кое-что есть, но все такое неопределенное, обрывчатое... выводы делать не на чем. То, что у нас называется «болтовней»: перехваты, куски, фрагментарные, сами по себе незначительные.

— Но взятые вместе?

— Что-то происходит. Или, скорее, что-то вот-вот произойдет. Что-то, имеющее отношение к...

— К Китаю, — вставил Эмблер.

— Да. Но это наиболее легкая часть головоломки.

— Вы и сами говорите загадками.

— Более трудная часть — вы. Если подходить к проблеме логически, с нее надо и начинать. Назовем это вариантом антропического принципа. Или, по-нашему, эффектом созерцательного выбора.

— Послушайте, Кастон, вы можете говорить по-английски?

Аудитор сердито нахмурился.

— ЭСВ — явление совершенно обычное. Вы никогда не замечали, что в супермаркете мы часто оказываемся в более длинной очереди к кассе? Почему так происходит? Потому что в этих очередях больше людей. Предположим, я говорю, что мистер Смит, о котором нам совершенно ничего неизвестно, стоит в очереди к кассе, и прошу определить, в какой именно, на основании лишь одного факта: мы знаем, сколько человек в каждой из них.

— Ответа нет. Я не смогу это определить.

— Но вы можете обосновать предположение вероятностью. Скорее всего мистер Смит окажется в той очереди, где больше всего людей. В этом легко убедиться, если отойти в сторону и занять позицию стороннего наблюдателя. Самое медленное движение на той полосе, где больше всего машин. Закон вероятности подсказывает нам, что любой из выбранных наугад водителей скорее всего окажется именно на этой полосе. То есть вы. И если вам кажется, что по другим полосам машины движутся быстрее, то это не иллюзия и не знак судьбы — так оно и есть. Чаще, чем реже, машины на других полосах действительно движутся быстрее.

— Ладно. Это мне понятно.

— Это очевидно. Но только потому, что вам на это указали. Точно так же, если вы, ничего не зная о человеке, кроме того, что он живет на нашей планете, ответите, что он китаец, то скорее угадаете, чем нет. А все потому, что китайцев на свете больше всего.

— Внимание, экстренное сообщение, — перебил его Эмблер, — я не китаец.

— Нет, но вы оказались втянутым во что-то, имеющее отношение к китайской политике. Вопрос: почему вы? В случае с очередями к кассам вы ничем не отличаетесь от других покупателей. Но в данном случае список пригодных кандидатов разжижен гораздо сильнее.

— Я сам никого и ничего не выбирал. Меня выбрани.

— Опять-таки почему? Какой информацией они располагали, выбирая вас? Какие пункты оказались решающими?

Эмблер задумался. Почему он? С точки зрения тех, кто имел отношение к Группе стратегических услуг, он отличался от других.

— Пол Фентон сказал, что я ценен для них потому, что я стер себя.

Страницы: «« ... 1213141516171819 »»

Читать бесплатно другие книги:

Все мужчины – подлецы и обманщики. Именно в этом старались убедить Алису сотрудники реабилитационног...
Известный британский историк и археолог популярно и увлекательно рассказывает о корнях и дальнейшем ...
Может ли молодая красивая женщина быть одинокой? Увы, да!...
Совместная экспедиция землян и представителей иных галактических рас терпит бедствие на планете Агав...
Что значит «территория души»? Как освободить душу любимого человека, самолично закованную им в броню...
Богатый и благородный Рауль Майнау бросает к ногам обедневшей графини Лианы сокровища всего мира, но...