99 мир – 1. Маджуро Сугралинов Данияр
– Отвали от мамы, мерзавец! Убери свои грязные руки!
– Шустрый пацан. – Трактирщик ухмыльнулся, но руки убрал. – А что скажет она сама? Приска, что ты скажешь?
– Она скажет: «Вон из нашего дома!» Мама к вам не придет, и не мечтайте! Ваш сын и его друзья сами закидали меня камнями и чуть не убили! Голову разбили!
– Надо же, – изумился Неманья. – И правда, ходить начал. А я думал, врет мой сорванец, выдумал все. А оно вон как… Что ж, и где же твои синяки? Есть чем слова подтвердить?
Лука потянулся к виску, чтобы раздвинуть пряди волос и показать рану, но замер, вспомнив, что все исчезло.
– Они… зажили, – сбивчиво произнес он. – Я не вру…
– Так я и думал. – Неманья перевел взгляд на Приску: – Что решила?
Та украдкой бросила взгляд на сына, и усталое равнодушие к ударам судьбы, покорность, с которой она была готова принять грядущие унижения, смущение от этой готовности – все сменилось гордостью.
Впервые за многие годы она увидела в Луке черты своего мужа Севера Децисиму, храбростью, великодушием и мечом завоевавшего положение в обществе и ее сердце.
– Мой сын ответил за меня. Нет!
– Ну, нет так нет, – легко согласился Неманья.
Грубо сдвинув плечом мальчика, он прошел к двери, но остановился, подумал и развернулся.
– И все-таки… Это… Я что мыслю… – Трактирщик прищурился, осмотрел Луку с ног до головы. – Как? Вот так просто взял и пошел? Не в храме, не у лекаря, а сам? Неужели, чтобы излечить калеку, потребовалось просто хорошенько врезать ему по башке? Надо бы запатентовать эту идею! – Он расхохотался. – Ладно, живи, пацан… пока. Приска, к вечеру не принесешь деньги – я отправлю-таки твоего ублюдка на рудники. Ты знаешь, у нас, Ковачаров, слово крепче дуба!
Уходя, он громко хлопнул дверью.
В тот же миг перед Лукой всплыла строчка:
Очки Тсоуи: +1. Текущий баланс: 1.
Связав эту информацию с тем, что произошло чуть раньше, Лука понял взаимосвязь двух событий. Кивнув самому себе, он подошел к матери, поставил на пол ведро с чистой водой, которое все это время держал в руках. Тыльной стороной ладони утер слезы с ее щек и обнял. Крепко прижал к себе, осознавая, что они одного роста. Мать разревелась в голос:
– Что будет, сынок? Что теперь будет?
– Никто ему не поверит, мам. Посмотри на мои руки – они тоньше тростинки. Как я мог сломать ему ключицу? Господин судья – разумный человек, он не поверит их россказням.
– Да, конечно, он справедлив… – с некоторым сомнением в голосе согласилась она.
Приска совсем успокоилась, когда Лука напомнил ей о незаконченной стирке и Коре, которая томилась в тюрьме. Рудники ей не грозили, но, если не выплатить вовремя выкуп, девчонку могут отправить в воспитательный дом. Последний срок – завтра. И, спохватившись, Приска бросилась к тазу.
– Мама, давай я помогу. Развесить белье?
– Я сама, сынок. Надо вскипятить котел, наносить чистой воды…
В этих хлопотах пролетел день. Лука носил туда-сюда воду, дрова со двора, развешивал и снимал белье, подавал его матери для глажки, помогал с укладкой. Мышцы жгло, они словно налились кислотой, но мальчик терпел, вспоминая, что раньше мать делала все это одна.
В сумерках они уложили готовое чистое белье в корзины, каждая принадлежала отдельному дому, пользующемуся услугами мамы.
Приска не уставала воздавать хвалу всем богам за сына, а когда Лука собрался вместе с ней идти разносить белье, восприняла это уже как само собой разумеющееся. В доме появился мужчина!
И тем острее стало ее безысходное горе, когда в лачугу вломились городские стражники во главе с маленьким злым констеблем, оторванным от ужина:
– Лука Децисиму! Ты обвиняешься в покушении на жизнь Карима Ковачара! Взять его, ребята!
Глава 7. Генетическое отребье
Напоследок стражник дал ему пинка под зад. Лука споткнулся о порог камеры и проехался пузом по склизкому полу. Лязгнув замком, охранник запер дверь и торопливо удалился доедать остывший ужин.
– За что тебя, сынок? – донесся из темноты чей-то низкий хриплый голос.
Лука напряг зрение, но не смог ничего увидеть. Лунный свет, падавший сквозь крохотное зарешеченное окошко, освещал только небольшой участок пола.
Мальчик счел за лучшее не отмалчиваться перед человеком, назвавшим его сыном, и ответил:
– Кинул камнем в сына трактирщика и сломал ключицу. Так говорят.
– А на самом деле?
– Кинул камнем в ответ. Он убежал. Сломал ли я ему что-нибудь, не знаю. Но надеюсь, сломал – он тот еще подлец.
Невидимый собеседник расхохотался. Смеялся он густым утробным гоготом, и казалось, что от этого звука дребезжат даже прутья клетки. Успокоившись, узник вышел на лунный свет, приподнял подбородок Луки пальцем, вгляделся, сверкнул белками глаз на темном лице и мягко спросил:
– Как тебя зовут, малой?
– Лука Децисиму. А вас?
– Терант, так меня звали там, откуда я родом. Здесь у меня нет имени, но не будем об этом. Сколько тебе, десять?
– Мне семнадцать.
– Что? Какого Двурогого? Семнадцать! Надо же! Боги, что за генетическое отребье в Империи?
– Мама говорит, ругаться плохо, – Лука отвечал, просто чтобы поддержать беседу, еле стоя на ногах. – Поминать богов всуе – плохо. Поминать Двурогого…
– Плохо! Я знаю, малыш. Но, клянусь совершенными генами сияющей Тайры, в жизни не видел такого тощего парня! Выглядишь слабее моей дочки, а ей всего семь!
– У вас есть дочь?
– Есть… Была… Неважно! Как тебя ноги держат, Лука Децисиму? У тебя же все кости наружу!
– Отец говорил, надо всегда стоять, даже если тебе отрубили ноги. А ноги у меня есть, – ответил мальчик и рухнул на пол.
Он мог сколько угодно терпеть голод, но каждому надо хотя бы иногда заправляться.
Когда Лука очнулся, оказалось, что он лежит на какой-то подстилке, а под головой у него что-то мягкое. Сосед по клетке подложил ему под затылок свою ладонь, огромную и мясистую.
– Голоден?
Лука моргнул в ответ, не в силах даже открыть рот.
– Тогда потерпи.
Белки глаз Теранта погасли.
Он положил ладонь свободной руки Луке на лоб. А потом сжал голову мальчика так, будто хотел расколоть ее, как орех.
Мальчик попытался взвыть, но из горла не вырвалось ни единого звука. Терант тоже молчал. Лука старался вырваться, но тело не слушалось.
От ладоней Теранта волнами шел сильный жар. Он пульсировал, проникая в голову и оттуда распространяясь по всему телу.
Обнаружено внешнее воздействие!
Фиксируется принудительное пополнение энергией. Преобразовано для дальнейшего использования: 64%… 66%… 68%…
На восьмидесяти процентах Терант отвалился и тяжело, хрипло задышал.
Через несколько биений сердца жадно втянул воздух и сам Лука. Он с упоением наслаждался каждым вдохом спертого влажного смрада подземелья.
Открыв глаза, мальчик удивился тому, как ясно и четко он теперь видит. Вообще в нем забурлили силы, много сил, хотелось бегать, прыгать, что-то делать. А еще исчезло чувство голода. Напрочь.
В паре локтей от него лежал Терант. Кожа его казалась абсолютно черной, словно она поглощала свет, но отблески в покрывавших ее каплях пота делали мужчину видимым. В голове Луки заворочался похожий образ и слово «ке-хар»… С подобным Теранту отец как-то дрался на Арене. Кажется, это и был ке-хар.
– Терант?
– Да, малой? Ожил?
– В жизни себя так хорошо не чувствовал! Как вы это сделали?
– О… Дай отдышаться… – Терант сел и утер лоб.
Луке показалось, что мужчина похудел.
– Что ты знаешь о мире, сынок?
– Э… Я не ходил в школу, но знаю, что мы живем в столице Империи. Император Маджуро Четвертый управляет страной.
– Хм… Ладно, допустим. Знаешь ли ты, кто управляет миром? Кто такие раканты, кхары, олаки?
– Я не знаю таких слов… – Лука задумался. – Кхары, точно! Вы кхар? Мой отец дрался с кхаром, он был такой же, как вы!
– А что находится за пределами Империи, знаешь?
– Ничего. Только вода, а за ней край мира и великое ничто, куда низвергаются струи мирового океана. Так меня учила няня.
– Сынок, мир намного больше. Ты знаешь, что такое проценты?
– Это части целого. Один процент – это часть целого, поделенного на сто частей.
– Вся ваша Империя – это меньше одного процента всех жителей мира.
– Чушь! – не удержавшись, воскликнул Лука. – Все знают, что Великая Империя – это весь мир!
– Великая Империя, сынок, это резервация. – Терант произнес незнакомое слово, но Лука понял. – Послушай.
Кхар откашлялся, прочистил горло и, воздев указательный палец, начал говорить:
– Первая семья – семья Ра’Та’Кантов. Про гены я тебе объясню позже, но запомни сразу: у Первой семьи совершенные гены. Безупречные. Эталон человеческой расы. Сто процентов совершенства!
– Они идеальны?
– О да, сынок! Они идеальны. Те же, кто немного не дотягивают до идеала, но всячески к этому стремятся, – раканты. Их очень мало, но им принадлежит все. Семьи ракантов управляют всем миром, но каждая – своей частью. Семья отвечает за свою территорию перед Первой. Они поделили между собой и сферы экономики…
– Экономики? – И снова Лука понял значение, но спросил раньше.
– Ты запоминай все непонятные слова, я объясню их позже. Слушай дальше. Большая часть людей – олаки. Это обычные граждане, специалисты в своих областях: ученые, юристы, ремесленники, коммерсанты, обслуга… Всех их объединяет несовершенство генов. Они более чем на десять процентов не соответствуют эталону.
– А вы кто? Кхар?
– Да. Наш вид создали искусственно. Армия, силовые и охранные организации, стражники и бойцы, спортсмены и телохранители – это мы.
– Как-то наша стража не похожа на вас.
– Ваша стража – никакие не кхары. И они, и ты, и все жители Империи – это съяры.
– Съяры?
– Прости, сынок. То, что скажу дальше, не мои слова, я просто процитирую то, что повторял тысячи раз. – Терант снова откашлялся и заговорил жестко, чеканя каждое слово: – Во всем мире вы – генетическое отребье. Отщепенцы. Изгои. Раканты блюдут ценность любой человеческой жизни, однако не признают права съяров на пользование какими бы то ни было природными ресурсами планеты и достижениями цивилизации. Во избежание порчи генома человечества единственно допустимым местом пребывания каждого съяра является так называемая Империя.
– Почему Империя не атакует этих ваших ракантов? Мощь и сила…
– Сынок, вся ваша мощь и сила – это палки-копалки, сделанные из дерьма. У вас ничего нет. И живете вы на острове, откуда до ближайшей цивилизации три тысячи миль по буйному океану. Вы обречены.
Лука долго молчал, снося старый фундамент мировоззрения и возводя новый. Теранту он поверил безоговорочно, интуитивно, а интуиция ему от странника перепала отменная. У него остался только один вопрос:
– А как ты попал сюда, Терант?
– О, а я не сказал? Видишь ли, преступникам не место на блаженной и благословенной земле ракантов.
Глава 8. Золотой сектор
С лежанки Теранта давно раздавалось мерное дыхание спящего человека, а Лука все не мог уснуть. Наследие Эск’Онегута – знания и опыт странника – затаилось на задворках сознания и проявлялось только в нужный момент и крайне малыми дозами. Как, например, с теми новыми словами, которые мальчик услышал от кхара.
Поэтому то, что рассказал Терант, потрясло Луку, и он еще долго пытался представить, что это за мир, в котором нет голодных и больных. Самодвижущиеся повозки и сияющая кожа ракантов, которых живописал кхар, казались ему менее удивительными, чем отсутствие голода и болезней.
– Вы, съяры, живете в выгребной яме человечества, – сказал Терант. – И все хорошее, что есть у ваших власть имущих и знати, – обычная контрабанда нашего хлама, собранного на помойке.
«Какой долгий день! – подумал Лука. – И сколько всего произошло! Еще утром я был парализованным калекой и мечтал о корке хлеба. Потом вдруг умер, воскрес и научился ходить! А теперь я в клетке с пришельцем кхаром и узнал о мире больше, чем за всю жизнь! А утром будет суд за то, что я сломал ключицу Кариму! Удивительно!»
О том, что произойдет после суда, он легкомысленно не волновался. Что бы с ним ни случилось в дальнейшем, хуже того, что было, уже не станет.
Он снова попытался уснуть, поворочался с боку на бок, наслаждаясь каждым движением обретенного здорового тела. Одна только возможность легко, просто протянув руку, почесаться приводила его в радостное изумление.
Молодая кровь бурлила от энергии, перелитой Терантом. Лука вскочил и стал мерить шагами камеру. Что-то он упустил, но что?
Колесо!
Стоило ему вспомнить о Колесе, и перед ним снова появился текст, дублирующийся его собственным голосом в голове.
Лука’Онегут, первая жизнь.
Реминисцент. Наследник Эск’Онегута.
Уровень влияния: 0.
Очки Тсоуи: 1.
Активировано право на разовое использование Колеса.
Использовать?
Лука замер, вчитываясь, а потом уверенно нажал «Да».
Колесо в этот раз выглядело иначе: может, потому, что он был в темной камере подземелья, а может, потому, что он впервые вращал его осознанно, будучи странником. То огромное, уходящее в звездные просторы Колесо с тысячами тысяч секторов исчезло, вместо него появилось небольшое, размером с поднос.
Оно, казалось, зависло в воздухе, а каждый его сегмент был подсвечен изнутри. Большая часть Колеса светилась чистым, безупречным белым, но встречались и узкие разноцветные сегменты, причем фиолетового среди них Лука не обнаружил, как не было и красных с золотыми. Почти везде сплошной белый и оттенки синего, сливающиеся с доминирующим цветом.
Из кладовки знаний Эск’Онегута пришло понимание: уровень Колеса повышается с каждым использованием, увеличивая его возможности менять странника. Сначала Лука об этом пожалел, а потом успокоился – зато никаких красных секторов! В одной из жизней Эску выпала неизлечимая болезнь. Так он стал нулевым пациентом пандемии, уничтожившей цивилизацию: зараженные были крайне агрессивны, а успокоить их можно было лишь повреждением головного мозга, что довольно непросто в мире без дистанционного оружия. Такого, как, например, в предпоследней жизни странника.
Лука оглянулся. Терант продолжал спать, и дыхание его было все таким же размеренным. Свет Колеса не освещал ничего и существовал только в голове мальчика. Поняв это, он успокоился и, глубоко вдохнув, запустил вращение.
Стартовый зеленый сектор сменился серией белых, мелькнул бледно-голубой, а потом что-то различить стало невозможным. Колесо разогналось.
«Все-таки не очень удобно, – подумал он. – Ничего не разобрать. Вот бы крупнее сделать…»
Колесо чутко отреагировало, и его размеры увеличились раз в десять. Теперь в пестроте секторов Лука мог вычленить цвета, отличные от белого, и, кажется, мелькнул даже золотой?
Мальчик заскучал, глядя на однообразие слившихся секторов и слыша только гудение Колеса, будто шмель залетел в дом и бьется о стены в поисках выхода на свободу. Но когда вращение затянулось и стало казаться, что шмелю, а вместе с ним и Луке, вечно томиться в темноте камеры, вращение замедлилось.
Проскочив массу белых секторов, один насыщенно-синий и пару голубоватых (с талантами разной силы), указатель остановился.
Лука уставился на тоненький сияющий золотом сектор и не поверил своим глазам. Всплывшее окошко с результатом поверить заставило, но ждал он совсем не того.
Право на разовое использование Колеса реализовано.
Результат вращения: золотой сектор.
Награда:
– Лука’Онегут получает сверхспособность (применяется к текущему телу и миру существования) «Метаморфизм».
Метаморфизм? Лука Децисиму надеялся, что ему выпадет талант с какой-нибудь редкой профессией, умением, с которым можно разбогатеть в Империи, но это?
Лука’Онегут тем временем радостно потирал руки. Прежде страннику не доводилось получать эту сверхспособность, но он видел ее в действии. Умение управлять всеми процессами в теле силой мысли – это, как и красота, страшная сила! Знавал он одного когтистого странника, покрывшего свой скелет и кости редким сплавом…
Метаморфизм
Первый уровень способности.
Возможность управлять своим телом на базовом уровне: контроль температуры, иммунной системы, расхода энергии, обмена веществ, ускоренное восстановление, регенерация тканей и органов, обостренное восприятие.
Импульсивно Лука собрал ладонь в кулак и ударил в каменную стену камеры. Уже внутренне сжавшись от неминуемой вспышки боли, он захотел, чтобы его кулак стал прочнее камня. Железо прочнее камня!
Трансформация невозможна. Недостаточно железа в организме!
Приглушенный стук маленького кулака о камень сменился оглушительным воплем, разбудившим Теранта.
Глава 9. Справедливость судьи Кэннона
Разбитый в кровь кулак зажил за остаток ночи. Когда именно это произошло, Лука не понял. Проснувшийся Терант, совсем как отец (суровый на Арене и мягкий дома), погладил мальчика по голове:
– Не могу обещать, что все будет хорошо, но одно знаю точно: после самой темной ночи всегда наступает рассвет. Ложись спать, малой, и не думай о том, что случится завтра. Ложись спать.
Кхар не знал о Колесе, о странниках и о той награде, проверить действие которой стремился мальчик. Поняв все по-своему, он просто пытался утешить.
Лука лег и мгновенно уснул. А теперь, проснувшись, пытался собрать воедино все отрывочные и многочисленные воспоминания вчерашнего дня.
– Как ты, малой? Хотел бы я пожелать тебе доброго утра, но… Здесь, как я понимаю, завтраками не кормят, – сказал Терант. – И верно, зачем кормить тех, кто уже сегодня будет принадлежать новому хозяину?
Лука потер глаза, зевнул, потянулся и пожал плечами. Поесть хотя бы раз в день было за счастье. К тому же никто его кормить не обязан. Но почему бы не помечтать? Вот сейчас послышатся шаги стражника, который подойдет к двери их камеры и бросит сквозь прутья черствую корку хлеба! Это стало бы прекрасным началом нового дня!
– Двурогий! – воскликнул Терант. – Ты только посмотри на это! Почти натянул и не заметил!
Только сейчас мальчик увидел, что одна нога кхара прикована не к цепи, а к очень тонкому, тоньше нити, бесцветному поводку. Его сложно заметить, но если обратил внимание, то уже не отведешь взгляда – уж больно красивы редкие всполохи отраженного света. Словно поймали солнечный луч и засадили внутрь поводка.
– Знаешь, что это? – спросил кхар.
Лука покачал головой.
– Это струна. Подобные струны – то немногое, в поставках чего раканты не отказывают вашему императору. Прочнее железной цепи и легче бельевой веревки! Это порождение Двурогого вживается в плоть, срастается с нервной системой прикованного. Рискнувший ее натянуть или оборвать – безумец, чьи нервные жилы будут выдернуты из тела, а смерть наступит раньше, чем он успеет вскрикнуть.
Послышались шаги стражника и звон связки ключей. Лука встрепенулся: неужели принесли поесть?
– Лука Децисиму, на выход! Живо!
Мальчик растерянно обернулся к Теранту.
– Будь сильным, – кивнул кхар на прощание. – Помни, что говорил твой отец.
Понукаемый стражником, Лука прошел в обратном направлении тот же путь, что и вчера, когда его привели, однако у лестницы стражник повел его не к выходу из подземелья, а в другой коридор. Все камеры были забиты народом. Хромые, кривые, уродливые, в язвах и струпьях – заключенные отлично вписывались в историю Теранта о генетическом отребье Империи. Присмотревшись к лицу стражника, Лука заметил, что и с ним не все в порядке – низкий лоб, бельмо на глазу…
– Че зыришь? – рявкнул страж и влепил мальчику затрещину. – Давай-давай, двигай булками, салага!
Его кривые почерневшие зубы, всегда казавшиеся Луке обычным и нормальным явлением, вдруг сделались противоестественными, уродливыми. Наследие странника вновь проявило себя с неожиданной стороны.
«Ну и урод!» – подумал мальчик, но попробовал завязать начавшееся общение.
– А что будет с ним? – спросил он.
– С кем?
– С кхаром, с которым я сидел.
– С черным? Или казнят, или выкупят, чтобы дрался на Арене.
– А кто выкупит?
– Хватит болтать, мелюзга! Вот привязался!
Стражник дал ему пинка, и Лука ускорил шаг, чтобы не упасть, потирая ушибленное место. Всплыл текст о полученном уроне и регенерации поврежденных мягких тканей, а через биение сердца боль ушла.
Наконец они достигли другого крыла и по лестнице поднялись на улицу. Просторный закрытый двор тюрьмы был полон зрителей, зевак и родственников тех, над кем будет вершиться суд.
Судья Кэннон – скрюченный старец, едва сдерживающий желание уснуть прямо за столом, – что-то прошамкал. Стоящий рядом глашатай громогласно объявил:
– Именем императора! Жизнь именуемого Рахимом Даришта объявляется собственностью Империи отныне и до конца его дней. Раб Даришта приговаривается к отработке своих многочисленных злодеяний против народа Империи на Олтонских рудниках!
Осужденный, повязанный струнами по рукам и ногам, заревел:
– Судья – продажная тварь! Отсо…
Мгновенно образовавшаяся куча мала вскипела на том месте, где стоял несогласный с приговором Даришта. Стража увлеченно месила бунтаря, пока тот не перестал издавать какие-либо звуки. А потом два здоровенных охранника, подхватив тело за ноги, утащили его со двора.
Судья посмотрел в свои записи и снова то ли что-то прошептал, то ли просто зевнул, но глашатай встрепенулся и подал знак. Стражник пихнул Луку в спину и вытолкал в центр двора. Лука открыл рот, чтобы сказать слова в свою защиту, но спрашивать его никто не стал – Кэннон уже все решил.
– Обвиняемый в нанесении телесных повреждений Кариму Ковачару несовершеннолетний Лука Децисиму приговаривается к штрафу в пятнадцать золотых! Из них семь – претензия господина Ковачара, семь – штраф в пользу Империи и один золотой на судебные издержки! – раздался звонкий голос глашатая. – Обвиняемый! В состоянии ли ты или твоя семья уплатить штраф здесь, сейчас и в полном объеме?
– Лука! – послышался голос матери, а следом раздался ясный и чистый голос Коры:
– Братишка! Сам стоит! Чудо!
– Мама! Кора! – обрадовался Лука и бросился к родным, но споткнулся о вовремя выставленную ногу стражника. В толпе засмеялись.
Судья недовольно посмотрел в ту сторону, где стояла семья Луки, и сделал знак рукой. Его мать и Кору вытащили и поставили пред мутны очи вершителя судеб.
Кора все еще счастливо улыбалась, видя брата здоровым, а не беспомощным, как всю его жизнь.
– Имя!
– Приска Децисиму, господин судья! – едва сдерживая слезы, ответила мать. – Лука не виноват! Мой мальчик до вчерашнего дня и рукой пошевелить…
Кэннон чуть приподнял указательный палец, и глашатай визгливо заорал, обрывая речь Приски:
– Отвечать по существу! Женщина, ты в состоянии уплатить штраф за ублюдка?
– У меня нет таких денег, – прошептала Приска.
– Я найду! Достану! Дайте день! – Кора кинулась к судье, и тот отшатнулся.
Девочку схватили стражники, но она продолжала вырываться.
– Убрать! – скомандовал глашатай, и женщин увели, не слушая их криков и плача. – Кто из присутствующих желает приобрести семнадцатилетнего Луку Децисиму в полную собственность сроком на пять лет?
Толпа загудела, обсуждая характеристики мальчика. Глашатай обеспокоенно оглядел толпу, наклонился к судье, выслушал и изменил условия:
– Пятнадцать лет! Кто из присутствующих желает приобрести семнадцатилетнего Луку Децисиму в полную собственность сроком на пятнадцать лет?
Люди затихли, оглядываясь друг на друга. Раздался чей-то кашель, и поднялась рука.
– Пожалуй, я заберу его. На двадцать пять лет, если позволит господин судья…
Судья Кэннон благосклонно кивнул, а Лука увидел своего будущего хозяина – сухощавого смуглого мужчину с орлиным носом. На первый взгляд Лука дал бы ему лет сорок, но потом всмотрелся в покрытое морщинами лицо и старческие пятна на руках и добавил еще двадцать.
Покупатель отсчитал монеты и, не вставая с кресла, протянул глашатаю. Тот мигом оказался рядом, принял деньги и торжественно прокричал:
– Именем императора! Жизнь именуемого Лукой Децисиму объявляется собственностью господина Ядугары сроком на двадцать пять лет.
– Хе-хе… – подал голос судья. – Отличное приобретение, господин Ядугара! Свежая кровь! Ха-ха-ха! Свежая кровь!
Глава 10. Старший ученик Пенант
Сразу после суда, уже за пределами тюрьмы, господин снизошел до нескольких фраз:
– Меня зовут Нестор Ядугара, раб. Для тебя – господин Ядугара. Это, – он качнул головой в сторону парня возле себя, – мой старший ученик Пенант.
Лука, не зная, как ответить, просто кивнул. Старший ученик выглядел бы как обычный парень лет восемнадцати, если бы не определенная странность. Некоторая сутулость, иссохшая кожа, легкая одышка, хотя он сделал всего две сотни шагов, – вкупе все это создавало впечатление, что Пенант начал стареть раньше, чем положено природой.
– Твой ошейник, раб… Отойдешь от меня или Пенанта без разрешения больше чем на сто шагов – умрешь, – сухо продолжил господин Ядугара. – Сделаешь что-то, чего я не просил, – умрешь. Дотронешься до меня без моего разрешения – умрешь. Ты все понял?
Лука непроизвольно потрогал силовой ошейник, кивнул и тут же получил тростью по голове. В глазах помутилось, а от боли брызнули слезы.
– Отвечай, когда тебя спрашивает господин! – злобно прошипел Пенант.
– Пенант, аккуратнее! Упадет без сознания, ты его понесешь? – ехидно поинтересовался Ядугара.
– Простите, господин, в следующий раз я буду прилагать усилия соразмерно величине проступка раба.
– А следующий раз, уверен, наступит совсем скоро. Этот болван не похож на того, кто все схватывает с первого раза. Говори, раб! Так?