Ельцин. Кремль. История болезни Хинштейн Александр

ПИР ЗВЕРЕЙ

Представьте себе такую ситуацию: губернаторы трех американских штатов – ну, допустим, Техаса, Невады и Аризоны – собрались в каком-нибудь мотеле на краю прерий. Хлопнули по бутылке джина. Завалили бизона. И за ужином, аккурат между третьей и четвертой пол-литрой , решили – к чертовой матери – распустить США.

Что ждет этих горе-губернаторов? Три равноправных президентских кресла? Три смирительных рубашки? А может, три одноместных камеры в знаменитой тюрьме Аль-Катрас?

По-моему, вопрос излишен…

…О том, что Ельцин собирается в Беловежскую Пущу, встречаться с Кравчуком и Шушкевичем, Горбачев знал заранее. В своей книге президент СССР вспоминает:

«Спрашиваю Ельцина перед его отъездом в Минск: о чем вообще будете говорить? Он отвечает: у меня есть общие вопросы с белорусами. Я хочу их решить. Заодно переговорю с украинцами. Сюда (в Москву) Кравчук ехать не хочет, а туда прибыть согласен».

Михаил Сергеевич, как водится, не придал этой поездке особого значения. В те дни он был занят другой проблемой: пытался реанимировать Союзный договор.

Власть, как песок, утекала у него между пальцев. Де-юре – Горбачев был еще президентом самой большой мировой державы. Де-факто – генералом без армии.

С каждым днем Ельцин замыкал на себя все больше полномочий. Даже те, кто формально подчинялся советскому президенту, уже смотрели в рот президенту российскому. Это была классическая формула двоевластия: оба президента даже сидели теперь в Кремле, каждый – в своем корпусе.

Если бы Горбачеву удалось, наконец, подписать злополучный Союзный договор, вся дальнейшая история могла пойти совсем по другому пути. Но Ельцина такой поворот совершенно не устраивал. Ради того, чтобы скинуть опостылевшего оппонента с Олимпа, он готов был пожертвовать чем угодно: даже огромной страной.

Вот она – та самая, неуемная, патологическая жажда власти, о которой предупреждали все, кто знал Бориса Николаевича еще с юности: государство – это я.

За всю историю, со времен варягов, в России не было второго такого правителя. Какими бы пьяницами и дураками не казались нам ельцинские предшественники, все они – и цари, и генсеки – лишь расширяли границы империи, а если и отдавали российские земли – так исключительно после поражений в войне.

Либерал и масон Александр I – ввел войска в Париж. Почти стопроцентный прусак по крови Николай II – вступил в схватку с Германией. И даже добрый выпивоха Брежнев, «бровеносец в потемках», едва не начал войну с Китаем из-за абсолютно бесполезного полуострова Даманский.

Единственное досадное исключение – проданная американцам Аляска, да и то: можно ли сравнить эту вечную мерзлоту с рудниками Украины или газом Туркмении?

«Президент России и его окружение принесли Союз в жертву неудержимому желанию воцариться в Кремле», – утверждает Горбачев, который и по сей день продолжает называть Беловежские соглашения не иначе как «предательство».

И на этот раз, похоже, с ним приходится согласиться, потому что никаких иных мало-мальски внятных объяснений беловежской инициативе, кроме собственных ельцинских амбиций, – отыскать попросту невозможно.

Решение упразднить СССР созрело у российского президента вскоре после августовского путча. Когда осенью он уехал в Сочи, где отключился полностью от внешнего мира, из всех соратников (не считая Коржакова) рядом с ним находился один только Бурбулис.

Горбачев пишет, что именно Бурбулис окончательно обработал Ельцина, убедив, что реанимировать СССР невозможно. Да, собственно, и не нужно, ибо тогда на первый план снова вылезет Горбачев, а ему, главному творцу августовской революции, опять придется довольствоваться унизительной ролью одного из вассалов .

В том состоянии , в каком пребывал на отдыхе Ельцин, он готов был согласиться с чем угодно: лишь бы только поскорее отстали. Но потом, возвратившись к нормальной жизни, мысль эта, исподволь засевшая в нем, стала прорываться наружу. В самом деле, одним богатырским махом, он расправляется со всеми противоречиями, обретая, наконец, абсолютную, необъятную власть.

Не забывайте: по образованию и призванию Борис Николаевич был строителем. И рассуждал он в точности, как строитель. Сломать здание, дабы выстроить на его месте новое, и проще, и масштабнее, нежели латать и ремонтировать…

…В легендарную, воспетую в стихах и песнях Беловежскую Пущу («Заповедником добра» называл ее прежний хозяин Белоруссии Машеров) Ельцин пожаловал поздно вечером 7декабря.

«Был отличный зимний вечер. Стоял легкий морозец. Тихий снежок. Настоящий звонкий декабрь», – лирично описывает он (а точнее, Юмашев) свои ощущения.

А он и приехал – по крайней мере, для всех, – дабы насладиться красотами заповедника и заодно поохотиться на знаменитых беловежских зубров.

Об истинной причине ельцинского визита знало считанное число людей. Даже не все из участников поездки изначально понимали ее исторический смысл: Егору Гайдару, например, по его же собственному признанию, было сказано, что «предстоит обсуждение путей к усилению сотрудничества и координации политики России, Украины, Белоруссии».

Накануне отъезда Ельцин собрал в окрестностях подмосковного Богородского, где жил он тогда, узкий круг доверенных силовиков: Баранникова, Грачева, Скокова. Без их поддержки затевать все предприятие было верхом безумия[19].

Ельцин панически боялся КГБ, поэтому увел соратников в лесок и, присев на пенек, принялся рассуждать вслух: как, мол, отнесется страна к упразднению СССР.

«Поддержит, Борис Николаевич», – тараща глаза, отрапортовали генералы, восседая на колесе от трактора, каким-то чудом закатившимся в поля. Ради того, чтобы получить внеочередную звезду на погоны, они готовы были на все.

«А операцию назовем “Колесо”, – торжественно объявил будущий секретарь Совбеза Скоков.

«Почему “Колесо”?» – удивился Ельцин.

«Так мы ж на колесе сидим».

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

В январе 1853 года Николай I встретился с британским послом Г. Сеймуром и сходу предложил Англии разделить на сферы влияния Оттоманскую империю, настолько ослабевшую к тому времени, что ее скорый развал представлялся совершенно неминуемым. Николай I сказал: «Я хочу поговорить с вами как друг и как джентльмен. …Если Англия собирается в ближайшем будущем водвориться в Константинополе, я этого не позволю. Но вполне может случиться, что обстоятельства принудят меня самого занять Константинополь». Он также сообщил ошеломленному Сеймуру о намерении занять обширные и многонаселенные территории, принадлежащие Турции: Молдавию, Валахию, Сербию, Болгарию, отдав при этом Англии Египет и остров Крит…

Развал любой империи – это неизменно событие исторического масштаба. Он и проходить должен исторически, масштабно: так, чтоб потом и оратории можно было сочинять, и картины писать, вроде «Последнего дня Помпеи».

Но в Беловежском сговоре помпезности не было ни на грош. Бдения трех президентов со стороны более напоминали типичную обкомовскую пьянку, но никак не великую страницу истории: баня, охота, выпивка. (Разве что только девок не привезли.)

Расчленение Союза они начали обсуждать прямо за ужином, в перерывах между рюмками. Сильнее всех активничал Ельцин. Шушкевич и Кравчук скорее молчали: выжидали. У каждого имелась на то своя собственная причина.

Больше всего президент самостийной Украины боялся, что Ельцин начнет тянуть одеяло на себя; заведет разговор о возрождении российской империи, которую – Кравчук это помнил по Академии общественных наук при ЦК КПСС – Ленин именовал не иначе, как «тюрьмой народов».

При таком раскладе он готов был тут же присягнуть Горбачеву и войти в Союзный договор: так оно – надежнее.

Шушкевича волновало совсем другое. Он-то как раз согласен был подписаться под любым решением, которое примут старшие братья . Или – Горбачев. Неважно кто, лишь бы самому не брать на себя никакой ответственности.

Еще год назад профэссор Шушкевич трудился в скромной должности проректора Белорусского университета, и к свалившейся на него – нежданно-негаданно – власти привыкнуть никак не мог. Профэссор жил точно во сне. Ему все время казалось, что вот сейчас появится кто-то строгий и грозно спросит: вы-то здесь откуда взялись? А ну-ка, брысь: наигрались и будет…

Единственное, что успокаивало его: от Беловежья до Польши – рукой подать. В случае любой заварухи президенты успели бы добежать до польской границы.

Вряд ли выбор места для переговоров был как-то обусловлен этой близостью. Скорее – случайное совпадение, хотя любая случайность – есть осмысленная закономерность…

Но Шушкевич с Кравчуком напрасно мандражировали. У Ельцина и в мыслях не было обмануть, развести их. Его главный противник, препятствие, мертвым грузом лежащее на его пути к Олимпу, находился сейчас совсем в другом месте: в московском Кремле. И в эти минуты Борису Николаевичу были нужны не новые соперники, а новые союзники.

То, что предлагает Ельцин, не лишено остроумия. Формально, о чем многие уже и запамятовали, Советский Союз был учрежден в 1922 году четырьмя республиками: РСФСР, Украиной, Белоруссией и Закавказьем.

Закавказья – больше нет. Значит, три остальные братские республики имеют полное право этот Союз теперь упразднить: сами его породили, сами его и убьем.

Предложение это, рожденное изворотливой фантазией Сергея Шахрая, Кравчук с Шушкевичем принимают на «ура». Почему-то никто из них не подумал об очевидной, кажется, вещи: если Союз распускают по договору 1922 года, то соответственно, и раздел имущества должен происходить в границах 70-летней давности.

Или – наоборот – президенты это как раз смекнули, потому с такой радостью и поддержали ельцинский вариант. В противном случае у России должен был остаться и Крым, и Донбасс, и половина Белоруссии, не считая Туркестана и Киргизии: так, как выглядела она на картах 1922 года.

А вот почему не подумал об этом Ельцин – вопрос отдельный. Впрочем, к моменту, когда переговоры вошли в решающую фазу, был он уже здорово обессилен . Российский президент соглашался со всем сказанным, и даже когда Кравчук с ходу предложил – уж независимость так независимость – выкинуть из будущего договора положение об общих министерствах и едином рублевом пространстве, и слова не сказал поперек, хотя рубль оставался последней пуповиной, соединяющей республики меж собой. Ее обрезание – означало неминуемый распад единой страны…

Исторический документ ельцинские соратники – Шахрай, Козырев, Бурбулис – ваяли до самого рассвета. В силу врожденной интеллигентности, машинисток беспокоить они не стали, поэтому всю писанину взял на себя Егор Гайдар.

Но утром случилось ужасное. Совершенно секретный документ таинственным образом исчез. Последним, его держал в руках министр иностранных дел Козырев. Белый, как полотно, министр божился, что в 4 утра он сунул черновик под дверь номера, где жила машинистка. Однако в комнате бумаг не было.

Поднялась страшная паника. Все мгновенно уверились, что документ выкрали агенты КГБ. А тут еще, как нарочно, раздался звонок Баранникова, который доложил, что Горбачев будто бы знает все замыслы заговорщиков, и уже с раннего утра ведет переговоры с Бушем и европейскими лидерами, убеждая их не признавать новый Союз. Тут было от чего прийти в ужас. Ликвидаторы уже ждали властного стука в дверь, представляли заранее, как повезут их, скованными кандалами прямиком в «Матросскую тишину» и поселят по соседству с Янаевым и Крючковым…

Спасение пришло в виде Коржакова, который, точно Шерлок Холмс в рассказе «Второе пятно», мгновенно отыскал пропавшие бумаги.

«Выяснилось, – вспоминал позднее Гайдар, – что Козырев не решился в 4 утра будить машинистку, засунул проект декларации под дверь, по ошибке не под ту».

Взрывоопасные черновики, порванные и уже частично использованные , преспокойно лежали в сортире у одного из президентских охранников: в корзинке для туалетной бумаги. Рождение «СНГ» начиналось, действительно, с «Г»…

Наскоро отпечатав злополучный документ, его принесли президентам. Те уже вовсю отмечали предстоящий распад империи.

Сытно пообедав со всеми вытекающими последствиями, они звонят министру обороны Шапошникову, обещая назначить его главкомом вооруженных сил нового содружества, и Шапошников, понятно, радостно им присягает . Если учесть, что министр внутренних дел СССР Баранников был назначенцем Ельцина, а в КГБ творился хаос и полный кавардак, ни одного штыка у Горбачева более не оставалось.

Впрочем, нет. Оставался еще Запад, который так любил ненаглядного Горби. Но американский президент Буш, едва дозвонились до него, сдал Горбачева в один присест. Он сказал, что «идея панславистского государства» ему очень нравится, и он желает всяческого успеха «дорогим друзьям».

Вот теперь можно было звонить Горбачеву: ставить его перед фактом. Эту малоприятную функцию решено было доверить Шушкевичу, как самому воспитанному. Но взбешенный Горбачев потребовал немедленно передать трубку Ельцину: он-то понимал, кто здесь главный закоперщик.

В своих мемуарах экс-президент СССР довольно прозрачно указывает, что российский президент находился уже в состоянии, мягко говоря, приподнятом.

«Ельцин взял трубку и начал что-то нудить, язык подозрительно заплетался… Я оборвал его: “Утром в понедельник встретимся и будем обо всем разговаривать”».

После этого документ, наконец, был подписан. Ельцин выпил еще и отправился спать: к назначенной вечером пресс-конференции ему надо было успеть прийти в себя…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Апатический (психопатический) синдром характеризуется состояниями вялости, безразличия ко всему окружающему, отсутствием побуждения к деятельности и внешних проявлений эмоциональных реакций. Апатический синдром наблюдается в случае употребления больших доз алкоголя или наркотических средств, а также при некоторых душевных заболеваниях или функциональных расстройствах нервной системы.

В понедельник, 9 декабря, Ельцин возвратился в Москву. Горбачев назначил ему встречу в Кремле, но он, вопреки извечной своей пунктуальности – Борис Николаевич и на минуту не опаздывал нигде и никогда – к назначенному часу так и не появился.

Ельцин смертельно боялся, что Горбачев арестует его прямо в Кремле: как когда-то маршал Жуков арестовал маршала Берия.

В своих мемуарах Горбачев пишет, что, дозвонившись до Ельцина – «Ты что, задерживаешься?» – он сразу услышал встречный вопрос в лоб: «Я приеду, но как насчет моей безопасности: гарантирована она или нет?»

Вопрос этот был не праздным. Еще накануне, узнав об истинной причине беловежской охоты , Михаил Сергеевич пришел в страшную ярость и принялся обсуждать с архитектором перестройки Яковлевым возможность ельцинского ареста. Он готов был задержать трех президентов прямо по горячим следам, в Беловежье, доставить в соседний медвытрезвитель, а потом объявить на весь мир: надрались , дескать, до потери пульса, начали дебоширить, и спьяну чуть не распустили Советский Союз.

Однако Яковлев остудил президентский пыл. Он напомнил, что все президенты – и Ельцин в том числе – обладали статусом неприкосновенности. Их не то что арестовать: даже обыскать можно было только с согласия их же, республиканских парламентов. Да и кто, скажите на милость, будет всем этим заниматься, если и милиция, и армия, и Лубянка давно уже вышли из-под горбачевского контроля.

Но отступать без боя Михаил Сергеевич не желал. Хоть и сдал его со всеми потрохами Запад, он продолжал еще трепыхаться .

Вечером 9 декабря, после встречи с Ельциным, Горбачев обнародовал официальное заявление: «Судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик». Но эти призывы никого уже не трогали.

Напрасно президент распадающейся на глазах державы тешил себя иллюзиями, что другие республики – тот же Казахстан во главе с лучшим другом его Назарбаевым – осудят действия «беловежских» заговорщиков . Увы: все без исключения союзные республики моментально поддержали коллег.

Каждый из вчерашних правоверных коммунистов, членов ЦК и первых секретарей, волею судеб ставших демократическими президентами, в глубине души никогда не любил Москву. Спасская башня была для них чем-то вроде вышки охранника.

Все они были людьми циничными и прагматичными, и поняли сразу же, какие бескрайние возможности открывает для них соглашение. Эта бумага давала им бескровный шанс вырваться из железных объятий старшего брата; обрести истинную, а не бумажную свободу; бесконтрольную, всеобъемлющую власть. Гигантские деньги, наконец.

21 декабря, на встрече национальных лидеров в Алма-Ате, договор о создании СНГ был переутвержден, но уже в расширенном составе: его подписали все 11 республик: отказались только Прибалтика и Грузия (она присоединится к Содружеству позже).Республиканские парламенты документ мгновенно ратифицировали. (В российском Верховном Совете за «Беловежское соглашение» проголосовали почти все, включая и коммунистов.)

Последней надеждой Горбачева оставалась армия: как-никак он являлся еще Верховным главнокомандующим. По свидетельству Шахрая, «после 8 декабря и вплоть до 25-го, когда Горбачев объявил о своей отставке, он обзванивал командующих военными округами, звонил Шапошникову и просил его поддержать. Но все ему отказали».

25 декабря, ровно за 5 дней до очередной годовщины создания СССР, Горбачев вынужден был добровольно уйти в отставку. Конечно, он мог еще упираться, требовать внеочередного созыва союзного парламента. Только что бы это дало?

Как сказал раввин пришедшей к нему за советом молодой невесте: «Нет никакой разницы, ляжешь ты в первую брачную ночь голая или в ночной рубашке: все равно он тебя трахнет».

С отставкой Горбачева – первого и последнего советского президента – могучая, многомиллионная империя рухнула, точно карточный домик.

Ее можно было еще удержать, реанимировать, вернуть к жизни: принять, например, за основу китайскую модель. Но Ельцин жил не завтрашним днем, а сегодняшним. По науке это, кажется, именуется экзистенциализмом. («Ельцин всю свою деятельность строил на минутных политических моментах», – свидетельствует его бывший соратник Михаил Бочаров.)

В его «Записках президента» содержится самое оригинальное объяснение той, проделанной им эвтаназии , которое только можно себе представить.

На страницах своих мемуаров он соглашается с тем, что СССР вполне реально было сохранить.

«Попытаться легально занять место Горбачева. Встать во главе Союза, начав заново его реформу “сверху”… Постепенно, планомерно демонтируя имперскую машину, как это пытался делать Михаил Сергеевич».

И дальше:

«Возможности для этого были. Бороться за всенародные выборы Президента СССР. Сделать российский парламент правопреемником распущенного советского. Склонить Горбачева к передаче мне полномочий для временного исполнения его обязанностей».

Так в чем же дело? Что остановило его?

Ни за что не поверите.

«Этот путь для меня был заказан. Я психологически не мог занять место Горбачева».

Перечитайте этот абзац еще раз. По-моему, то, что пишет Ельцин, – это не из области психологии, а психиатрии.

Получается, он не захотел спасать огромную страну по одной лишь только причине: в силу комплексов своих и амбиций, и в одном поле, мол, с Горбачевым не сяду.

Его сугубо личные заморочки оказались намного важнее миллионов человеческих судеб; национальных, государственных интересов, в конце концов.

Не в последний, кстати, раз…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Различные комплексы вызывают отклонения в поведении человека, проявляясь в виде ошибочных действий, неврозов, навязчивых представлений и т. п. Исключительная роль отводится так называемому комплексу неполноценности – ощущению индивидом своих органических или психических недостатков, что оказывает негативное влияние на формирование его характера и поведения. Обычно наличие комплексов у человека сопровождается завышенными амбициями, тщеславием, неприкрытой спесью.

Если и унижал генсек когда-то будущего российского президента, жучил и принародно порол, то теперь Ельцин отыгрался за все свои унижения с лихвой.

Так, по крайней мере, уверяет горбачевское окружение, бытоописуя жуткие – надо сказать – картины.

Якобы 25 декабря – в день отставки – Горбачев не успел даже дописать прощального обращения, как на дачу его, в Барвиху, уже пожаловали сотрудники охраны и потребовали немедленно очистить помещение.

Его пресс-секретарь Андрей Грачев, находившийся в тот момент в кабинете, пишет:

«Во время этой работы над текстом зазвонил телефон с дачи. Взволнованная Раиса Максимовна сообщила, что к ней явились люди из новой охраны и велели “освободить от личных вещей представительское помещение” (так на языке спецслужб называлась государственная резиденция президента). Отложив текст, Горбачев позвонил начальнику охраны Редкобородому, отвечавшему до недавних дней за его собственную безопасность.

– Прекратите хамить, – возбужденно сказал он в трубку, – ведь это же квартира, там люди живут. Что, мне в прессу сообщить об этом?

Редкобородый, оправдываясь, сослался на указания сверху и на излишнюю ретивость снизу, но пообещал отозвать своих людей с дачи».

В многочисленных публикациях и исторических трудах версию эту – о мелочной жестокости Ельцина, поганой метлой выгонявшего своего предшественника – мне доводилось встречать в самых разных вариациях.

Вплоть до того, что уже в день отставки вещи Горбачева были выброшены из президентской квартиры на улице Косыгина, а взамен ему милостиво предложили занять помещение своей же бывшей обслуги: общей площадью в 80 метров.

И дачу, и квартиру присмотрел уже новый президент: надо было поспешать .

Но все это – как-то не вяжется с образом Ельцина. Борис Николаевич был, конечно, человеком мстительным, но все же не настолько мелочным. Ему легче было кинуть Горбачеву кость , дабы забыть о нем навсегда, нежели мараться подобными коммунальными сварами. (Одна Раиса Максимовна с ее характерцем – чего стоила!)

Так что же происходило тогда на самом деле?

Александр Коржаков – он, а вовсе не Владимир Редкобородый отвечал теперь за безопасность вождей – отвечает:

«Квартиру у Горбачевых никто не отбирал. Он и сейчас живет там же, где и прежде. Речь шла исключительно о представительском помещении в том же доме: оно использовалось для всевозможных встреч и приемов.

Но Ельцин вселяться туда и не собирался. Только весной 1992-го он съездил посмотреть квартиру – но, по-моему, исключительно из любопытства. Аппартаменты почти в 300 метров произвели на Наину неизгладимое впечатление. Таких хором она еще никогда не видела. Больше всего ее поразили даже не размеры, а мебель: настолько, что она приказала забрать кухню – ее перевезли потом в квартиру на Осеннюю».

Что ж. Теперь все более-менее проясняется.

А что с дачей?

Обратимся вновь к свидетельствам Коржакова:

«К моменту отставки Горбачев жил в Барвихе, на так называемом объекте “Б-4”, где одна только территория составляла 66 гектаров. Дача это была государственная, естественно, ее следовало сдавать.

Больше всех меня торопила Наина: Ельцину, вообще, все это было по барабану; он никак не мог до конца еще насладиться Кремлем. Но Наина постоянно теребила: “Когда переедем, когда передеем?”.

Никаких ультиматумов Горбачеву я не ставил. Ни с ним, ни с Раисой Максимовной мы и не разговаривали. Все общение шло через начальника его охраны Пестова.

Взамен “Барвихи” Горбачев попросил другую дачу – “Москва-река-5”: там, где он жил когда-то. Ельцин махнул рукой: пусть забирает…»

В этом широком жесте, чудится мне, скрывался, впрочем, глубинный, понятный лишь посвященным подтекст. Очень удачно, что бывший президент выторговал себе именно эту дачу.

Когда-то, в далеком 1986-м, генеральный секретарь Горбачев уступил объект «Москва-река-5» кандидату в члены Политбюро Ельцину: так государи жалуют холопам шубу с царского плеча.

Теперь же – все поменялось с точностью до наоборот и новому правителю очень нравилось показывать, кто в доме хозяин.

Не знаю – правда уж или нет – но как доложили Горбачеву потом, рано утром, в 8.20 Ельцин с соратниками вскрыли горбачевскую дверь и прямо на рабочем столе бывшего президента бывшей державы в ознаменование великой победы распил бутылку коньяка под конфетку .[20]

Когда Горбачев узнал об этом, он сказал всего одну-единственную фразу: «Пир зверей»…

Через полгода выделенный ему лимузин ЗИЛ был заменен обычной «Волгой», число охраны сократилось с двадцати единиц до трех. К середине 90-х пенсия экс-президента СССР равнялась 2 долларам США, а в его бывшей представительской квартире жила теперь дочка нового хозяина жизни: олигарха Березовского…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Цинизм – выраженное в форме издевательского глумления нигилистическое отношение к достояниям общечеловеческой культуры: к морали; к идее достоинства человека и др. Цинизм в поведении и убеждениях характерен для людей, стремящихся достигнуть своих эгоистических целей любыми средствами, нацеленных на лидерство.

Кавалеристский успех Беловежья окончательно окрылил Ельцина. Он полностью уверовал теперь, что тактика эта – наскок и натиск – единственно верная, а главное – быстродействующая, точно растворимый суп. Зачем варить чего-то, помешивать, сыпать специи: залил кипятком – и готово.

Больше всего в жизни – кроме власти, конечно, – российский президент любил быстроту и скорость. Мучительные раздумья, бесконечные совещания, просчет вариантов – все это было не по его экспансивному нутру.

Вся жизнь – один сплошной марафон. Стукнуло что-то в голову, и айда, аллюр три креста!

Главное, потом еще и виноватый обнаружится: тот, кто не доглядел, не досмотрел, не додумал. Гайдар, Коржаков, Чубайс, Кириенко, Примаков: уж с кем-с кем, а с крайними проблем во власти не было никогда. Мальчик для битья найдется при любой ситуации…

Его многолетний сотрудник Сергей Филатов дает очень верную, по-моему, оценку бывшему своему патрону:

«Ельцину всегда хотелось всего достичь побыстрее: побыстрее ликвидировать КПСС, побыстрее сделать Россию демократической страной с рыночной экономикой, побыстрее провести приватизацию, побыстрее принять новую Конституцию, побыстрее встать в ряд с международной элитной “семеркой”…

Эпоха Ельцина – это… радикальные перемены в обществе, но при отсутствии ясного ответа на вопрос, как их осуществить. Это и ощущение того, что нужно непрерывно бежать, бежать не останавливаясь».

Возможно, я выскажу крамольную вещь, но мне кажется, что демократы не были готовы к свалившейся на них махине власти. Они-то закладывались на многолетнее противостояние, готовились к бесконечной осаде Кремля. Но вдруг Советская власть рассыпалась в одночасье, как недостроенный Ельциным в далеком 1968 году свердловский дом.

Никакой экономической и политической программы у ельцинской команды отродясь не водилось. Все их лозунги построены были только на критике действующего режима. Но когда режим этот рухнул, они застыли в оцепенении, не зная, что делать теперь с этим нежданно-негаданно доставшимся счастьем.

Демократы были похожи на старшеклассников, которые долго бахвалились друг перед другом, разбирая – в самых сочных подробностях – женскую физиологию. А потом, на какой-нибудь вечернике, попав в объятия пьяной и общедоступной пэтушницы, окаменели от робости и неуверенности, ибо первый сексуальный контакт виделся им совершенно в иных цветах.

Сергей Филатов, один из виднейших демократов той поры, прямо показывал потом:

«У Ельцина не было своей программы преобразования России».

«У Ельцина никогда своих идей не было, – вторит ему другой президентский соратник, Михаил Полторанин. – Помню, когда он пришел в МДГ, первое выступление было типичным выступлением партийного босса. Всем оно очень не понравилось. Но там Попов был, экономист, мозговитый мужик. Афанасьев, Пальм, Бочаров… Ельцин, как губка, все впитывал, а потом стал выступать с этими же идеями. Его программы чисто наше дело. Юра Афанасьев с ним работал, Гавриил Попов помогал, я. Но чужое – оно и есть чужое, не выстраданное. Сегодня в голове сидит, а завтра, когда начинает себя огораживать, улетучивается…»

Что такое экономические реформы – Ельцин понимал весьма и весьма приблизительно. По своей ментальности он по-прежнему оставался полупрорабом, полупартократом, привыкшим любые проблемы решать нахрапом и накачками. (Не выполнишь к сроку – партбилет на стол!).

Первое знакомство Ельцина с рыночной экономикой состоялось лишь в сентябре 1989 года, во время поездки в Америку. Правда, наблюдал он эту самую экономику исключительно из окна лимузина, да еще и находясь в состоянии вечного возбуждения .

Самое сильное впечатление произвели тогда на Ельцина супермаркеты, рядом с которыми даже спецпаек члена Политбюро казался бесплатной нищенской похлебкой.

На встрече с жителями Зеленограда, едва вернувшись из круиза , он восхищенно делился:

«Если ты в магазин пришел, то продавец за тобой ходит. Вот – во имя человека. Если там – супермаркет (это большой гастроном), то можете себе представить: там тридцать тысяч наименований продуктов. Фантазии не хватит просто, чтобы перечислить…

Если у нас 40 легковых автомобилей на тысячу жителей, то у них 40 частных самолетов на тысячу жителей. Тысячи самолетов на специальных аэродромах, на которые они в пятницу вечером сели с семьей и полетели на побережье отдохнуть… Ну, я уже не говорю, что легковых автомобилей примерно 600 на тысячу…

Я когда заходил в один магазин, продуктовый, остановился там с женщиной. Она с колясочкой, закупает продукты ровно на неделю… Получается примерно 30 долларов на человека в неделю. На члена семьи. Ну допустим, если три человека, значит, на человека выходит 120 долларов в месяц при заработной плате в среднем у них 3,5–4 тысячи долларов… Понятно, что там квартира, бензин. “Есть у вас проблемы?”, – говорю. Она думала, думала: да, говорит, проблема – рожать второго или не рожать?..»

По своей примитивности, эта картина – бескрайние супермаркеты, эскадрильи летящих на уик-энд американцев, 30-долларовая продуктовая корзина – чем-то похожа на верования древних о гигантской черепахе, на чьем панцире покоится земной шар. Но именно этот лубок и составлял основу экономической доктрины Ельцина.

Молочные реки и кисельные берега – вот главный смысл этой его программы. Дайте только свергнуть ненавистных коммунистов, которые мешают «рубль перевести в конвертируемый» (цитата с той же зеленоградской встречи), и разом настанет тотальное благоденствие, слепые прозреют, нищие разбогатеют, безногие затанцуют краковяк и будет всем счастье.

И ведь главное – народ всему этому верил. Зарплата в 4 тысячи долларов, из которой на еду всего-то уходит 120 «баксов»: вот он – истинный рай на земле.

Большинству и невдомек было, что в той же хваленой Америке кварт-плата и коммунальные платежи отбирают не менее трети всех доходов, а литр бензина, стоивший тогда в Союзе 35 копеек (при зарплате в 120 рублей), на Западе обходится в доллар. Это все станет понятно лишь позже…

Еще с конца 80-х журналисты и политологи бились над разгадкой «феномена Ельцина». По-моему, ответ на поверхности.

Ельцин – это политический Кашпировский. Усаживайтесь у телевизора с трехлитровой банкой в руках, и волшебная психотерапия принесет вам излечение от всех известных науке – и неизвестных, впрочем, тоже – болезней.

Даже Горбачев – уж на что великий сказочник – и тот собирался возродить экономику за 500 дней – сиречь за полтора года.

Ельцин же в своих обещаниях пошел еще дальше. На президентских выборах он клятвенно заверяет, что уже через полгода начнется снижение цен и всеобщее изобилие, а к осени 1992 года – «стабилизация экономики и постепенное улучшение жизни людей». Если этого не случится – он ляжет на рельсы.

Но время идет, а улучшения – как не было, так и нет. Даже напротив. Уровень жизни катастрофически падает. Но президент продолжает делать магические пассы руками, уговаривая подождать еще чуть-чуть. Вот-вот. Еще немного. Последний рывок и сейчас, как говаривал Кашпировский, зазвонит ваш будильничек .

Перелистаем старые газеты. Так говорил президент:

Декабрь 1991 года:

«Нам будет трудно, но этот период не будет длинным. Речь идет о 6–8 месяцах».

Апрель 1992 года:

«Возможно, какое-то начало стабилизации может быть к концу года, а в дальнейшем, в 1993 году – улучшение жизни людей. В этом я убежден».

Октябрь 1992 года:

«В прогнозах могут быть ошибки. Но это ошибки не на годы – на месяцы».

Ноябрь 1992 года:

«В первом квартале будущего года начнется финансовая и экономическая стабилизация».

Апрель 1993 года:

«Я уверен, что 1993 год будет годом переломным, годом стабилизации, поскольку вот уже три месяца уверенно идет снижение уровня инфляции, а производство становится на ноги».

К декабрю 2000 года, когда Ельцин ушел в отставку, ни один из этих его прогнозов так и не сбылся.

Но на рельсы он почему-то тоже не лег…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

При различных формах психического расстройства у больных отмечается склонность к эпатажу, желание делать безапелляционные заявления. При этом впоследствии они впадают в состояние полной отрешенности и игнорирования данных обещаний, а также тяготеют к закулисным договоренностям.

Впрочем, у Ельцина есть одно незаменимое для политика качество: он всегда найдет «крайнего». Виновником провала ельцинской экономической реформы был объявлен Егор Гайдар, чья внешность просто-таки располагала к этой роли жертвенного овна.

Похожего на Мальчиша-Плохиша Гайдара первым отыскал Бурбулис: в 1991 году он привез его к Ельцину на дачу, прямо в парилку. Гайдар не любил баню – у него в квартире была ванна; он не знал, как следует себя вести в подобной ситуации, но на всякий случай сразу разделся и предстал перед Ельциным неглиже. Президенту такая смелость очень понравилась, хотя сам кандидат впечатление на него произвел двоякое.

«У него вид, как будто только что оторвали от корыта со сгущенным молоком», – пожаловался он соратникам. Но в мемуарах, как и положено, написал совсем другое:

«Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью. Это просто очень независимый человек с огромным внутренним чувством собственного достоинства».

То, что Ельцин принял за уверенность и независимость, на самом деле было обычным апломбом книжного всезнайки. К своим 35-ти Егор Тимурович никогда и ничем не руководил: лишь год назад он возглавил им же созданный институт с коллективом в 100 человек, более похожий на симбиоз литкружка и КСП, а до этого трудился в газете «Правда» и журнале «Коммунист».

Гайдар совершенно не представлял себе, чем дышит страна, дальше Сочи никуда не выезжал (он, вообще, не понимал, зачем нужны Сибирь и Дальний Восток), и экономические модели выстраивал исключительно по учебникам. Если бы в России жило не 150 миллионов, а этак двести или триста мучеников-интеллигентов, его идеям не было б, наверное, цены.

Странное дело: никто не обращал никогда внимания на очевидную, кажется, вещь. Происхождение Гайдара, равно как и среда обитания, по определению должно было наложить неизгладимый отпечаток на его мировоззрение.

Оба деда нового мессии – Аркадий Гайдар и Павел Бажов – были главными писателями-сказочниками страны Советов. Отец – Тимур Гайдар – на страницах «Правды» создавал сказания о Кубинской революции и успехах социализма. И даже тесть – Аркадий Стругацкий – и тот был знаменитым фантастом.

В этом мире сказок и мифов, отделенном от грубой действительности забором элитного писательского поселка, и сформировался будущий творец российской реформы; отличник и бабушкина радость.

Когда Гайдар выступал перед людьми, складывалось ощущение, что он говорит на другом языке. Вместо того чтобы изрекать простые и ясные мысли, он употреблял сложные, наукообразные обороты, самыми доступными из которых были словечки типа «конвергентность» или «полифонический синдром».

Ельцин, кстати, при первом же их разговоре тоже мало что понял. Как рассказывал мне Коржаков, Гайдар несколько часов подряд излагал свои макроэкономические воззрения, сыпал учеными терминами, и президент настолько обалдел от услышанного, что едва тот уехал, потребовал немедленно налить себе фужер коньяку. Каковой тут же – для снятия стресса – и осушил.

Как и все малообразованные люди, Борис Николаевич очень боялся быть заподозренным в невежестве. Он никогда не признавал, что чего-то не знает.3 Ему было проще согласно кивать, нежели переспросить, что, собственно, имеет в виду собеседник, потому-то Гайдар и уверился, что президент понимает его с полуслова. В мемуарах он с наивной убежденностью пишет:

«Общее впечатление: Ельцин прилично для политика ориентируется в экономике, в целом отдает себе отчет в том, что происходит в стране»[21].

Коржаков, однако, свидетельствует совсем о другом. Уже после того, как Гайдару было доверено приступить к реформам, когда Ельцина просили на встречах объяснить их смысл, он толком не мог ничего ответить. Просто терялся и уходил в общие демагогические рассуждения…

К моменту появления Гайдара Ельцин находился в тяжелых раздумьях. Под давлением депутатского корпуса он вынужден был отправить в отставку прежнее правительство во главе с Иваном Силаевым, не испытывая, впрочем, к ним особой жалости, ибо не в силах был простить премьеру трусливого бегства из осажденного Белого дома.

Конечно, проще всего было ему позвать за собой Григория Явлинского – идеолога той самой сказочной горбачевской программы «500 дней», наиболее раскрученного экономиста страны. Но он почему-то этого не сделал. (По версии Явлинского, это объяснялось нежеланием Ельцина делиться будущими победами, ибо реформа «предполагалась как быстрая и красивая».)

Да что там Явлинский! Нобелевский лауреат в области экономики Василий Леонтьев, американец по паспорту, но русский по происхождению, тоже получил от ворот поворот, хоть и предлагал свои услуги новой власти.

Признанному мировому авторитету Леонтьеву Борис Николаевич предпочел вчерашнего журналиста Гайдара: с тем же успехом истекающего кровью больного следует везти не к знаменитому хирургу, а к полуграмотному знахарю.

Гайдар был хорош единственно тем, что в народе его никто не знал. Кроме того, он не спрашивал лишнего, не докучал президенту вопросами (а чего докучать, если в экономике тот разбирался так же, как и в высшей математике), и готов был тащить весь ворох работы в одиночку, принимая ответственность целиком на себя.

Очень удобная тактика: если чудо произойдет – его главным творцом будет президент. Ну а если нет – ясно, на кого свалить все огрехи.

Страна не оправилась еще от новогодних празднеств, а новое правительство приступило уже к решительным действиям. 2 января 1992 года произошла либерализация цен – проще говоря, тотальное удорожание. Только за один месяц цены выросли на 352 процента. Исключение составили лишь молоко, хлеб, алкоголь, коммуналка и электричество.

В том же январе Ельцин подписывает подготовленный Гайдаром указ «О свободе торговли». Отныне торговать разрешено чем угодно, где угодно и почем угодно.

Не знаю, как в других городах, но Москва превратилась мгновенно в огромную стихийную толкучку. В магазинах скупалось все, что можно – детское питание, колготки, сигареты – и тут же выносилось на уличные рынки: только уже втридорога. Раньше это называлось спекуляцией и служило основанием для ареста; теперь же стало именоваться «рыночными отношениями».

Таким образом Гайдар победил дефицит и вечные очереди. Правда, возникла проблема другая – куда более серьезная: новые цены оказались запредельными. Если прежде большинство не могло ничего купить из-за отсутствия товаров, то теперь – из-за отсутствия средств.

Когда Гайдар увидел, что создает рынок без денег, он с той же лихорадочной поспешностью бросился формировать «класс собственников». Началась приватизация.

Ни в одной стране мира приватизация не проходила в режиме марш-броска. (Англия, например, проводила ее 80 лет.)

В России же, за каких-то пару годков, задорные экономисты-либералы умудрились продать половину госсобственности: не то что без выгоды для страны – с дикими, невообразимыми убытками.

(За 10 лет от приватизации 145 тысяч (!) предприятий государство выручило всего 9,7 миллиарда долларов: чтобы было понятно – такую сумму наши туристы ежегодно оставляют за рубежом.)

Морские порты вместе со всей инфраструктурой и кораблями продавались по цене одной проржавевшей баржи. Валютоемкие, крепко стоящие на ногах предприятия уходили за сумму, равную размеру их месячной прибыли.

Северное морское пароходство досталось новым владельцам за 3 миллиона долларов.

Легендарный «Уралмаш» гордость Урала, центр мирового тяжелого машиностроения – за 3 миллиона 720 тысяч.

Челябинский тракторный завод – за 2 миллиона 200.

Флагман автопромышленности легендарный завод «ГАЗ» со 140-тысячным коллективом – за 25 миллионов.

И примеров таких – тысячи. (В иной день продавалось по десять крупнейших заводов кряду.)