Грустная история Васи Собакина Градов Игорь
— Да, — кивнул я.
— Хорошо, тогда слушай: мы не знаем, что задумали люди, но в любом случае надо действовать очень осторожно. Поэтому ты пойдешь на разведку и все узнаешь. Ни во что не вмешивайся, никаких самостоятельных действий не предпринимай — просто посмотри и сразу назад. Я думаю, что гвардейцы (если они не последние идиоты, конечно) еще вчера покинули деревню и отошли к замку, но все же… Если они имели глупость остаться, то мы скоро отомстим за наших братьев. Однако, полагаю, никого, кроме жителей, там уже нет. Ты ведь не боишься крестьян, верно?
Я снова кивнул.
— Вот и хорошо. Будь внимателен и осторожен, ладно?
Клаар на прощанье пожал мне руку, и я вышел в предрассветный туман, покрывающий поле. Заблудиться я не боялся: эти места были мне хорошо знакомы, и я смог бы добраться до деревни даже с закрытыми глазами.
…Прошлым летом я с младшим братом Ольгером проходил подготовку как раз в этих местах. Наставлял нас мудрый Гадар — учил, как правильно вести наблюдение за людьми, как прятаться от собак, что делать, если тебя все же обнаружили…
В качестве практики мы занимались разведкой. Надо было запомнить и подробно рассказать, кто из людей куда ходил, что делал и даже с кем говорил. В принципе, дело это было достаточно простое — крестьяне, как правило, заняты работой и по сторонам не глядят, а потому нас не видят. Кроме того, они говорят так громко, что слышно издалека — особенно с нашими-то длинными ушами. Всего-то и требовалось — спрятаться, сидеть, смотреть, слушать. Четыре „с“, как любил повторять мудрый Гадар. И еще одно „з“ — запоминать.
Другое дело — дворовые псы. Вначале в деревне было много собак, и они доставляли нам немало хлопот. Их не обманешь — они чуют эльфов за версту и громким лаем привлекают внимание людей. От собак на крыше дома не укроешься и в кронах деревьев не спрячешься — везде обнаружат. Но потом наши старейшины и заключили с деревенскими договор — они не держат собак, а мы разрешаем им собирать хворост, грибы и ягоды на опушке леса. И даже рубить деревья для своих нужд, но только старые, больные и не более трех сотен в год. Люди согласились, и с тех пор проблем у нас с ними не было.
Так вот, за время обучения я хорошо изучил деревню и ее обитателей, мог о каждом многое рассказать. У нас, молодых эльфов, была популярна одна забава — пробраться потихоньку в дом и украсть какую-нибудь вещь, желательно из кухонной утвари или одежды. Это считалось проявлением настоящего мастерства, храбрости и удали. А еще лучше — прихватить со двора курицу или индюшку на обед. В крайнем случае — десяток яиц из птичника.
Между прочим, один раз со мной произошел забавный случай. Я в паре с братом Ольгером, как обычно, вел разведку. Рано утром мы залезли на дом старосты и начали наблюдать за людьми. Лежать долгое время на черепице, покрывающей крышу, честно говоря, не совсем удобно, да и скучно — ничего интересного не происходит: так, обычная деревенская рутина. Женщины убираются в доме, готовят обед, мужчины работают в поле, дети играют во дворе или на улице… Так и хочется потянуться, размяться или выкинуть что-нибудь такое! Но нельзя — разведчик, как учил мудрый Гадар, должен быть невидимым и неслышимым.
Ладно, лежим мы, наблюдаем, и ведем обзор попеременно — то я, то Ольгер. А солнце припекает, ну, я и пригрелся чуток, задремал ненароком. Тем более что вышли мы на разведку рано утром, я не успел как следует выспаться. В общем, не знаю почему, но во сне я неожиданно поехал по крыше и свалился прямо во двор. Ольгер этого не видел: наблюдал, как деревенские парни играют в вышибалочку — местное развлечение. Брат немного увлекся и, конечно, обо всем забыл.
Я ударился о землю, мгновенно вскочил и выхватил кинжал. Сна, разумеется, уже ни в одном глазу не было. Вдруг слышу сзади — звонкий смех. Оборачиваюсь, а это девчонка деревенская заливается, надо мной смеется. Она как раз находилась во дворе — кормила кур, и я свалился точно к ее ногам. Молоденькая совсем, года на два младше меня, и, видимо, очень смешливая. Так и звенела, как колокольчик. Я смутился (надо же — так опозориться перед какой-то деревенской девчонкой!), подскочил к стене и в два прыжка взлетел на крышу.
Разумеется, позицию пришлось сразу же сменить. Брату я ничего не сказал, а он сделал вид, что ничего не видел. Молодец, настоящий товарищ! А ту девчонку, как ни странно, я хорошо запомнил: светлые, почти белые волосы, ладная фигурка и очень симпатичное (по людским меркам, конечно) личико.
И еще одна деталь: у нее на шее были крупные коралловые бусы. Мне это особенно запомнилось — такие украшения делают только в южных графствах. Как правило, их привозят купцы из дальних земель, и стоят они очень недешево. Вот я и подумал: как у простой деревенской девчонки (судя по одежде — служанки) могли оказаться подобные бусы? Ни одна баронесса не откажется от такого украшения, тем более что бусы были весьма искусно сделаны (это я тоже отметил). Даже княгиня Кларисса, жена князя Редрика, была бы рада получить их в подарок, да и самой герцогине Лолее преподнести такие кораллы не стыдно…
Все это я додумал уже позже, когда мы с братом возвращались в наше селение. Часто с тех пор, лежа в постели, я вспоминал ту девчонку. Конечно, сейчас она уже девушка, наверняка превратилась в настоящую красавицу и, возможно, даже вышла замуж за какого-нибудь деревенского парня. Скажем, за сына кузнеца или даже племянника старосты…
У меня, кстати, тоже есть невеста — прекрасная Нолли. Наши отцы сосватали нас, когда мы были еще совсем маленькими, и брачный союз благословил сам премудрый Сарель. Теперь мы ждем, когда наступит брачный возраст, чтобы официально стать мужем и женой.
Нолли — очень хорошая девушка, добрая, отзывчивая, веселая и храбрая. Она сопровождала меня и моих братьев во всех наших детских играх, даже училась наравне с нами боевому искусству. И, стоит отметить, весьма в этом преуспела — по крайней мере, стреляет из лука не хуже меня, а, может быть, даже лучше.
Поэтому, наверное, я с малых лет привык видеть в ней не будущую жену, а друга, товарища по играм. Это несколько мешает нашим отношениям — я, честно говоря, испытываю к Нолли чисто братские чувства. Нет ничего похожего на любовь — в том смысле, как об этом говорится в старинных балладах. Где, скажите на милость, бурная страсть, где горение души, бессонные ночи и поэтический пыл? Ничего подобного нет и в помине!
При виде Нолли я, конечно, радуюсь, но не более, чем при встрече со старым другом или родственником. Она, кажется, испытывает ко мне такие же чувства. Разумеется, мы не можем нарушить договор, заключенный нашими отцами, и, когда придет пора, глава клана Клаар поведет нас в Святилище, где премудрый Сарель, наш верховный жрец, произнесет слова древнего заклинания и навечно соединит нас нерушимыми узами брака. И произойдет это меньше, чем через год…
Затем, согласно обычаям, родственники и друзья построят для нас дом, чтобы мы могли жить отдельной семьей, рожать и воспитывать детей. Нолли, кстати, как-то обмолвилась, что хочет иметь не меньше пяти-шести эльфят…
Мы с ней подробно не обсуждали наши будущие семейные отношения, но Нолли, кажется, не возражает, чтобы мы стали настоящими мужем и женой. Мне же, честно говоря, это кажется несколько… Как бы это сказать? В общем, несколько неправильно, что ли…
Сколько раз я слышал, как наши звонкоголосые барды воспевают в своих балладах высокие чувства, ради которых не жаль и саму жизнь отдать, а тут… У нас с Нолли все происходит слишком просто и обыденно: отцы заключили договор (даже не спросив нашего согласия), и в условленное время Клаар приведет нас в Святилище — почти как овец на бойню. И придется клясться в любви, которую я, честно говоря, совсем не испытываю. По крайней мере, такую, о которой поется в старинных песнях.
Впрочем, стоит признать, что мне еще крупно повезло — Нолли действительно красивая и умная. А поэтому многие в клане мне завидуют… Думаю, среди моих товарищей найдется немало желающих поменяться со мной местами. Вот только проблема в том, что разорвать наш союз уже нельзя — это могли бы сделать наши отцы (и то при наличии веских причин), но они, к сожалению, оба уже мертвы: отец Нолли погиб, когда ей было всего пять лет, а мой — год назад.
Конечно, верховный священник, премудрый Сарель, имеет право отменить брачное соглашение, но он на это никогда не пойдет. Во-первых, разрыв явится неслыханным нарушением древних обычаев, а во-вторых, самое главное, Нолли — его родная внучка, и он хочет для нее только добра. А с его точки зрения, настоящее добро для молодой эльфийки — выйти замуж за достойного эльфа и произвести на свет как можно больше хорошеньких, умненьких эльфят.
И я на роль мужа, по мнению Сареля, подхожу просто идеально — из древней, уважаемой семьи, имею влиятельных родственников в Совете старейшин (отважный Ноир, кстати, мой двоюродный дядя), молод, здоров, неплохо обучен, прилично воспитан. Что еще нужно для заключения брака и появления на свет потомства? Так что надеяться на помощь Сареля (да и всех членов клана) не приходится. Поэтому я никому и не рассказываю о своих мыслях — во избежание осуждения.
Меня понимает одна лишь мать, почтенная Таона. Недавно, когда мы были с ней дома вдвоем, она тихо прошептала: „Сынок, не все наши законы хорошие, но все они по-своему мудрые. В том числе и древний обычай заключать браки по договору. И твой отец, и отец Нолли не раз все обсудили, прежде чем ударить по рукам. Поверь — это хороший брак для наших семей. Недаром его благословил премудрый Сарель, а он ни за что не отдал бы свою любимую внучку за недостойного жениха. Так что смирись и радуйся, что тебе достанется такая замечательная эльфийка. Да и мне, честно говоря, Нолли очень нравится, я давно уже рассматриваю ее как свою невестку“.
— А как же любовь? — задал я давно волновавший меня вопрос. — Неужели ее нет, и все баллады про настоящее, всепоглощающее чувство — просто обман?
— Любовь… — вздохнула мать. — Конечно, она есть, и, возможно, сынок, ты когда-нибудь ее встретишь. Но запомни: личные чувства и брачный договор — очень разные вещи. Часто нам приходится жертвовать первым ради второго.
— А ты? — спросил я. — Тебе пришлось пожертвовать любовью?
— Да, — еле слышно прошептала мать. — Ты уже большой, Альмир, и я могу сказать: я любила другого эльфа, не твоего отца. Но моя семья решила, что моим мужем должен стать Тирель, и я, разумеется, покорилась. И, как видишь, не прогадала: наш брак оказался очень удачным — мы прожили с твоим отцом в любви и согласии почти двадцать лет, вырастили вас, наших троих сыновей. О чем еще могу я мечтать? Мне грех жаловаться на судьбу.
— А как же тот, кого ты любила?
— Клуур тоже смирился. Мы любили друг друга, но не осмелились пойти против воли наших отцов и старейшин клана. Стать изгоями — слишком суровое испытание, не каждый его вынесет… А через год после того, как мы с Тирелем поженились, Клуур ушел в дальний, опасный поход — шла война с гномами, и наш клан принимал в ней участие. Он не вернулся. Видимо, такова была наша судьба…
Мать замолкла и долго смотрела в окно. Я не стал ее ни о чем больше расспрашивать».
Господи, как болит голова! Я с трудом оторвался от подушки и сел на кровати. Ужасно хотелось пить. Так, где-то здесь у меня была припасена бутылочка минералки…
Я всегда ставлю на тумбочку возле кровати воду — как раз на тот случай, если проснешься и захочется пить. Идти на кухню неохота, а тут протянул руку — и все. Надо бы нащупать бутылку… Черт, ничего не видно (правильно, ночь на дворе, подсказал мне внутренний голос), придется все-таки включить ночник.
Я нашарил выключатель и нажал на кнопку. При слабом свете ночника осмотрел тумбочку — на ней ничего не было. Значит, придется ползти на кухню — в холодильнике должен быть запас минералки. Кстати, хорошо бы еще проглотить пару таблеток от головы, а то затылок просто раскалывается.
Я стал нашаривать тапочки. Вечно они куда-то убегают под кровать… Наконец я их нашел, надел и попытался подняться. Только бы жену не разбудить…
На кровати тихо посапывала Ленуля. Ленуля? Она же вроде как вчера уехала в Египет… Я повернул голову (далось это не без труда) — и вместо дорогой супруги увидел Верочку. Она спала, повернувшись ко мне спиной.
…Черт, черт, черт! Только этого не хватало. Мало того, что вчера нажрался, как свинья, так еще и притащил Верочку домой. Все, теперь мне точно конец. Ленуля как узнает, так таких пипюлей навешает, что… Я даже зажмурился от страха, представив будущие семейные разборки.
Ладно, будем, как говорится, решать проблемы по мере их поступления. Итак, первое — вода и таблетки от головы, второе — Верочка, третье — Ленуля.
Начнем по порядку. Я с трудом поднялся и, слегка пошатываясь (надо меньше пить!), поплелся на кухню. О, счастье — в холодильнике действительно оказалась бутылка минералки. Опорожнив ее наполовину и приняв две таблетки от головы, я начал вспоминать, что же вчера было и почему Верочка оказалась у меня дома. Да еще в супружеской постели…
…Вроде бы вначале все шло строго по плану. Шеф вызвал меня в кабинет, где уже сидели двое солидных товарищей. Как выяснилось, представители фирмы, занимающейся производством туалетной бумаги. Они выразили желание, чтобы мы придумали для них несколько оригинальных, запоминающихся и, главное, приличных рекламных плакатов.
Их гендиректор решил завалить наш славный город продукцией своего комбината, для чего требовалось организовать широкую пиар-кампанию по ее продвижению. Конкуренция-то большая… Причем нужно было сделать так, чтобы реклама не вызвала отторжения и неприятия у покупателей и, главное, недовольства местных властей. Далеко не каждому придется по вкусу, что повсюду висят плакаты с какой-то туалетной бумагой, пусть даже наивысшего качества (как уверяли представители). И тем более может не понравиться, если бумага будет некорректно прорекламирована…
Надо было так изловчиться, чтобы и внимание покупателей привлечь, и тонкий вкус отдельных граждан не задеть. А то всегда находятся типчики, которые в штыки принимают любую смелую, оригинальную рекламу и тут же начинают сигнализировать властям — неприлично, мол, оскорбляет нашу нравственность! Власти же обязаны реагировать на народные жалобы.
И приключается тогда целая канитель: приходится давать объяснения, по двадцать раз доказывать, что ты имел в виду только самое хорошее и что у тебя и в мыслях не было оскорбить чувства уважаемых граждан…
В общем, возни бывает много, и это отнимает много времени и сил. Вот и приходится творить с оглядкой — как бы чего не вышло. А то в прошлом году был случай, о котором мы до сих пор вспоминаем с содроганием и ужасом.
Делали мы тогда макет для неких леденцов. Придумали отличный плакат — красивая девушка очень эротично сосет конфету на длинной палочке. Прелесть, а не картинка, высший сорт!
Так наши идиоты-креативщики присобачили к нему такой слоган: «Бери в рот не думая!» Представляете, какой разразился скандал? Досталось нам тогда по первое число — и от возмущенных ветеранов Куликовской битвы, и от заслуженных пенсионеров союзного значения, и просто от местных блюстителей морали и нравственности.
И бессмысленно было говорить, что мы имели в виду именно конфетку (изображение которой, кстати, видно ясно и отчетливо), а не что-то иное. Визг стоял страшный. Снимите! Немедленно! Позор! Уроды! Извращенцы! Педофилы! Куда только смотрит милиция? Чему вы учите нашу молодежь?
Еле-еле отбились. Но плакаты, разумеется, пришлось снять, и наша контора потеряла на этом кучу денег. Пал Палыч целый месяц ходил зеленый от злости, ни с кем не разговаривал, а только шипел. Болванов-креативщиков, конечно, тут же уволили, но что толку — награда нашла своего героя. Наш отдел еще долго склоняли и приводили в качестве примера безответственного отношения к работе.
Так вот, на сей раз предстояло не менее тонкое и сложное дело. Ладно, поговорил я с представителями фирмы, выяснил все вопросы и пошел в отдел — советоваться с коллективом, то бишь со Славкой и Верочкой. Славка уже пришел в себя (три бутыли чешского пива подействовали весьма благотворно) и тут же стал фонтанировать разными идеями. Но мне они показались не слишком реальными в плане воплощения. А то и вовсе фантастическими. Верочка же скромно молчала.
Наконец Славка иссяк и обратился к девушке: «Верунь, а у тебя есть какие-нибудь мысли?» Та немного засмущалась, но ответила:
— А что, если снять на фоне этой туалетной бумаги милую, белую кошечку и подписать: «Она белее белого»? Кошек все любят…
Я мысленно представил себе картинку и подумал: а что, действительно, может получиться. И очень неплохо.
— Молодец! — похвалил я Верочку, — сгодится как один из вариантов, но давайте приготовим и другие — заказчик любит, чтобы было из чего выбирать.
Верочка покраснела и скромно потупила глазки. Славка немедленно предложил:
— Хорошо, но попозже. Давайте, когда все разойдутся, сядем втроем и хорошенько все обмозгуем. Может быть, что-нибудь и придумаем. Мешать нам уже никто не будет, спокойно пообщаемся, покумекаем…
Ладно, решили сделать так. И вот, когда рабочий день закончился и все ушли, мы собрались, сели и стали думать. Через некоторое время Славка говорит:
— Вась, у тебя, кажется, была припасена бутылочка белого вина? Давай откроем — думать-то легче будет…
Я, в принципе, не возражал — алкоголь в небольших дозах действительно способствует творческому процессу. Проблема только в том, чтобы правильно эту самую дозу рассчитать…
Вино оказалось на редкость хорошим, и вскоре нам потребовалась добавка. Сгонял за ней уже сам Славка — купил на мои, разумеется, деньги. Причем сразу две бутылки — чтобы еще раз не бегать.
В общем, я и не заметил, как набрался, причем весьма изрядно. Что, впрочем, было неудивительно: к алкоголю я не особенно привычный, многолетнего опыта, как у Славки, нет. Пью редко, обычно по праздникам и на днях рожденья, и, как правило, под бдительным присмотром Ленули. А тут без закуски да практически на голодный желудок…
Последним, что я запомнил, было то, что Славка усаживал нас с Верочкой в такси. Я должен был сначала отвезти ее домой, а потом вернуться к себе. Но что-то, видимо, пошло не так…
…Я допил минералку, принял еще таблетку от головы, и пошел в спальню. По дороге заглянул к Степке — он крепко спал, за дверью дочери было все тихо. Я осторожно приблизился к супружеской кровати, намереваясь тихо разбудить Верочку и аккуратно все выспросить, но задумался — одета она или нет?
Дело в том, что я был в одних трусах (что вполне нормально для спящего мужчины), а вот в каком виде была Верочка, не знал. Я осторожно приподнял одеяло — девушка спала абсолютно голой. Так, интересненько… Я не мог вспомнить, было у нас с ней что-нибудь ночью или нет. И ведь не спросишь, вот черт! Придется выяснять окольными путями.
Я забрался под одеяло и ласково погладил Верочку по бедру. Она сразу же проснулась, выгнулась, как кошка, и прижалась ко мне филейной частью своего молодого тела. Мой организм, естественно, среагировал на это дело мгновенно. Верочка почувствовала, обернулась и тихо спросила:
— Хочешь еще?
— Э… — неопределенно протянул я.
— Подожди, я быстро, — произнесла она и выскользнула из-под одела. И прямо так, нагишом, потопала в ванную. Понятно — захотелось освежиться. Я посмотрел на ее ладную фигурку, аккуратную попку и подумал — а почему бы и нет?
Пока Верочка занималась водными процедурами, я лихорадочно соображал — что делать утром? Главный вопрос, который волновал меня больше всего, — видели ли Верочку дети. Если да, то впору вешаться, если нет, то шанс еще оставался…
Степан обычно сидит у себя в комнате и, когда к нам приходят гости, встречать их не выходит — не желает отвлекаться от милой сердцу игры. Значит, он мог и не заметить нашу гостью… Оставалась Машка.
Я на цыпочках приблизился к ее комнате и осторожно заглянул — внутри никого не было. Кровать застелена, одежда разбросана по полу. Значит, милая дочка дома не ночевала… Скорее всего, снова зависла в каком-нибудь своем ночном клубе: быстро переоделась после института и свалила, пока меня не было дома. Воспользовалась, негодница, тем, что мамашка укатила в отпуск, вот и отрывается по полной. Ладно, это нам на руку. Но как быть с Верочкой? Как бы повежливее ее выпроводить утром? Не устраивать же семейный завтрак!
Пока я размышлял, Верочка вернулась из ванной. И, надо признаться, она была так хороша и соблазнительна (наряд Евы ей очень к лицу), что я сразу потянул ее в кровать. Ну, а дальше — сами понимаете…
В общем, до утра мы так и не уснули. В семь часов я вызвал такси, усадил в него Верочку, дал шоферу денег и приказал отвезти девушку домой. Мужик понимающе хмыкнул и кивнул…
Такси мигнуло фарами и скрылось в предрассветной мгле, а я потрусил домой — бриться и собираться на работу. Любовь любовью, а служебные обязанности еще никто с меня не снимал. И выполнение заказа не отменял.
Глава шестая
В курилке ко мне сразу подрулил Славка.
— Ну, как она?
Я только махнул рукой — нет слов, одни эмоции! Причем исключительно положительные.
— Видок у тебя весьма потрепанный, — констатировал друг.
— Ты сам не лучше! — огрызнулся я.
— Художника каждый обидеть может… — жалобно протянул Славка.
Выглядел он, по правде говоря, намного лучше меня — вот что значит опыт! А я как увидел в зеркале утром свою бледную, помятую физиономию, так сразу решил — все, больше ни грамма! Почти год держался, и на тебе, сорвался. Однако надо было признаться, Верочка стоила мессы — показала, что значит по-настоящему страстная женщина. Права все-таки русская пословица про чертей в тихом омуте. Рогатые оказались еще теми самыми — ужасно активными и ненасытными.
— Ладно, художник, — примирительно произнес я, — пошли работать, а то шеф вызовет и вставит по самое не балуй за трудовой пофигизм и служебное сачкодавство.
И как в воду глядел. Только сел за комп и стал прикидывать, как бы получше реализовать вчерашнюю Верочкину идею, как затренькал телефон:
— Бобиков, к шефу! — привычно рявкнула Людочка.
— Бобикова нет, вместо него Собакин, — схохмил я.
— Мне однофигственно, кто из вас придет, — ответила Людочка, — но чтобы у шефа были через минуту!
— Хорошо, придем, причем оба.
Вот, накаркал, блин… Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо, не поминай черта всуе… Или все-таки бога? Неважно, главное, что появилась проблема — начальство, как правило, вызывает на ковер, чтобы как следует пропесочить или загрузить внеплановой работой. И то, и другое весьма плохо.
Шеф был явно чем-то озабочен.
— Собаков…
— Собакин, — привычно поправил я.
— Да, Собакин… Как там дела с нашим заказом? Есть идеи?
— Есть, — кивнул я, — основная концепция разработана, осталось только уточнить кое-какие детали, отшлифовать кое-что по мелочам… В частности, поработать над цветовым решением фона и размером шрифта…
Далее я минут пять красочно описывал шефу, как идея с кошечкой будет выглядеть в реале: маленькая, прелестная киска (а еще лучше — белоснежный персидский котенок), вытянув лапки, трогательно лежит на ослепительно белой бумаге, раскиданной в художественном беспорядке по дивану… Чудо, а не картинка! Просто умиление. Конкуренты умрут от зависти, повесятся на первом же столбе.
Пал Палыч слушал молча, лишь время от времени рассеянно кивал. Чувствовалось, что его мысли витают где-то совсем в другом месте, причем очень далеком. Наконец я закончил.
— Ну что, в принципе, мне все нравится, — согласился шеф, — давайте, работайте, рисуйте. Но на всякий случай придумайте еще пару вариантов. Сам знаешь, какие привередливые бывают клиенты…
Я знал — редко когда заказчик брал работу с первого раза, приходилось по несколько раз доделывать и переделывать. Поэтому мы обычно предлагаем на выбор два-три проекта, из которых дотошный и капризный клиент выберет какой-нибудь один. Или не выберет никакого — не понравится, и все тут. И тогда нам придется начинать все сначала… Но это крайний случай, о нем даже думать не хочется. А так после небольшой доработки проект обычно утверждался, и мы получали свои деньги.
— Вот что, Собакин, — шеф вылез из-за стола и прошелся по кабинету, — я улетаю на несколько дней в Турцию… На симпозиум по рекламе. Так что постарайтесь к моему приезду все закончить, чтобы показать готовый макет заказчику. Понял?
Я, конечно, кивнул. Как не понять — все ясно, гражданин начальник, сделаем! Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть!
А сам подумал: шеф, значит, получил уже свой кусок бабла и укатывается за границу. На симпозиум он едет, как же! С новой любовницей на курорт — отдохнуть и поразвлечься. А может, и деньги в заграничный банк положить — на всякий пожарный.
А мы, выходит, остаемся на время без руководства… Свобода, полная свобода! Можно приходить на работу, когда захочешь, уходить, когда вздумается… Красота! Пал Палыч между тем продолжал:
— Связь со мной будешь держать через Людочку — она знает, в каком отеле я остановлюсь, и позвонит в случае чего. Но это на самый крайний случай, а так — разбирайтесь со своими проблемами сами. Не маленькие уже — думаю, вполне можете справиться.
Значит, сообразил я, Людочка на этой неделе остается одна. Надо бы сообщить Славке, пусть порадуется. А заодно, может, и взбодрится немного, а то он в последнее время какой-то кислый ходит… А все потому, что его любимая стервочка Алла дала от ворот поворот.
Впрочем, у них подобные размолвки происходят регулярно, и все давно привыкли. Аллочка периодически отправляет моего друга в отставку и заводит нового любовника — для освежения чувств. Она считает, что такие кратковременные романчики очень способствуют поддержанию хорошей женской формы — ничто так не бодрит леди, как появление нового мужчины, особенно молодого и красивого. А Славка в это время мучается, бедняжка…
Нет, он, конечно, и сам не прочь погулять, завести новую интрижку, но одно дело, когда бросаешь ты, и совсем другое — когда тебя. Славкино мужское самолюбие очень страдает от Аллочких измен.
Вы спросите, почему же тогда он не бросит свою ветреную любовницу? Ответ прост: мы, мужики, часто любим именно таких стервоз. Верная жена хороша для дома, для семьи, а для страсти нужно совсем иное… Стерва для мужика в сто раз привлекательнее, чем преданная и любящая супруга. Правда, для жен есть одно утешение — на стервах не женятся. Погуляв хорошенько, муж все равно вернется домой — к дорогой женушке и любимым детям. Надо только уметь ждать и закрывать глаза на мужнины «леваки», и все будет хорошо. В этом и состоит главный секрет крепкого брака и долгой, счастливой семейной жизни. Впрочем, это я так, к слову, сам-то я стервами не интересуюсь — моя Ленуля легко заменит с десяток подобных дам.
— Ладно, Собакин, иди, — наконец-то отпустил меня шеф, — и смотри: приеду — проверю, что вы тут без меня наваяли…
Я кивнул и порысил в отдел — сообщить всем радостную весть. Славка сидел у компа — раскладывал очередной пасьянс. Я решительно пресек неподобающее в рабочее время занятие.
— Все, хватит дурака валять, — начальственным голосом произнес я, — шеф утвердил концепцию нашего проекта — будем делать кошечку, как Верочка предложила. С тебя — наброски, с нее — готовые эскизы. Я занимаюсь общей координацией проекта и руковожу вами. Понятно? Так что быстренько все бросай и принимайся за дело, цигель-цигель, ай-лю-лю…
— А чего спешить-то? — удивился Славка. — Днем раньше, днем позже — какая разница?
— Раньше сядешь, раньше выйдешь, — ответил я своей любимой цитатой из фильма. — Сделал дело — гуляй смело. Шеф, между прочим, улетает в Турцию, и до конца недели его на будет. А Людочка, заметь, остается с нами, причем одна…
— Да? — оживился Славка. — Что же ты раньше не сказал?
Он выключил игру, сгреб в корзину все бумаги, расчищая место для работы, и принялся творить. Славка все прекрасно понял — чем быстрее он сделает наброски, тем больше времени у него останется на Людочку. Я тоже был в этом заинтересован: смогу с чистой совестью предаться любимому занятию — чтению.
Кстати, пока Славка творит, у меня есть возможность часик-другой побездельничать. Верочка придет после двенадцати, я ее отпустил до обеда — надо же девушке привести себя в порядок после ночи бурной любви! Значит, первые эскизы и рисунки лягут ко мне на стол не раньше через два-три часа. У меня есть законное право предаться своей пагубной страсти… Я открыл книгу и углубился в роман.
«В деревне было тихо, только иногда слышалось тягучее, низкое мычание коров и легкое позвякивание ведер — хозяйки шли на утреннюю дойку. Я быстро пробежал по главной улице и свернул в переулок, где находился дом старосты. Его следовало проверить в первую очередь: если люди князя так глупы, что задержались в деревне, то я найду их именно там. Гвардейцы всегда ночуют в лучших домах, а в этой деревне лучший — старосты.
Я перепрыгнул через невысокий забор, окружавший двор, и неслышно проскользнул к хлеву, стоявшему вплотную к дому. С него можно было легко перелезть на крышу и залечь у дымохода. Самый верный способ узнать, что делается в комнатах, это подобраться к дымовому отверстию. Пока камин не растлен, отлично слышно (особенно с нашими-то длинными ушами), что говорят внутри. И даже напрягаться не надо — у людей, как правило, очень громкие, противные голоса. Поэтому достаточно просто полежать некоторое время на крыше — и ты уже знаешь, сколько человек в доме, кто они и чем заняты. Хуже, когда камин уже затопили — дым разъедает глаза и мешает приблизиться к отверстию. Но и это поправимо: одно небольшое колдовство, и его относит в противоположную сторону.
Я решил поступить старым, проверенным способом — подобраться к дымоходу. Но для этого следовало сначала залезть на хлев, а уж потом перебраться на крышу усадьбы. Внутри коровника шла дойка — слышно было, как молоко звонко струйкой ударяет в дно ведра, а молодая девушка (очевидно, служанка) что-то напевает красивым, мелодичным голосом. Даже странно, что у человека может быть такой чудесный голос…
Мне стало любопытно, и я заглянул в приоткрытую дверь. Возле коровы на низенькой табуретке сидела молоденькая девушка, года на два-три младше меня. Светлые волосы, очень хорошая фигурка… Что-то в ее облике мне показалось знакомым, и я осторожно вошел в хлев. Конечно, этого делать не следовало — вдруг она испугается, поднимет крик и позовет сородичей на помощь? Но внутренний голос подсказывал мне, что все буде хорошо, а я привык к нему прислушиваться.
Я неслышно приблизился к девушке и посмотрел на нее пристальнее. И тут заметил на ее шее красные коралловые бусы…
Так вот откуда я ее знаю! Это была та самая девочка (конечно, уже значительно повзрослевшая), к ногам которой я так неудачно свалился несколько лет назад! При воспоминании об этом забавном случае мне стало смешно, и я тихонько рассмеялся. Девушка тут же обернулась и уставилась на меня красивыми, ярко-зелеными глазами. Редкий цвет для здешних мест, подумал я: деревенские жители, как правило, имеют светло-серые, почти белесые глаза. Мое сердце при виде этой девчушки почему-то стало бешено биться, а руки внезапно вспотели.
— Ты кто? — тихо спросила она.
Молодец, не испугалась, отметил я про себя, а вслух как можно солиднее ответил:
— Меня зовут Альмир, я сын отважного Тиреля. А как твое имя?
— Я Элли, просто служанка Элли…
— Скажи, Элли, — задал я свой самый главный вопрос, — есть ли в деревне гвардейцы?
— Нет, — покачала девушка головой. — Они были два дня назад, но вчера неожиданно собрались и ушли. Их командир сказал, что был тяжелый бой, и они перебили кучу эльфов, а теперь им нужно срочно отступать к замку. Ой, прости, — испугалась Элли, — наверное, там были и твои родственники?
— Да, — кивнул я головой, — и потому я здесь — чтобы все выяснить. А также покарать виновных.
— Вы будете нам мстить? — тихо воскликнула Элии. — Но ведь мы, крестьяне, не сделали ничего плохого! Мы вообще не хотели, чтобы гвардейцы останавливались в нашей деревне. Наш староста, почтенный Тимуш, так и сказал их командиру: „У нас с эльфами мир, мы ни во что не вмешиваемся. Если вы пришли с войной, то эльфы потом отомстят нам — сожгут дома, уничтожат урожай и перебьют всю скотину. А, может, и нас самих… Они очень злопамятны и мстительны, это все знают. Уходите, мы не хотим воевать!“ Но разве гвардейцев этим остановишь? Их командир заявил: „У меня есть приказ князя, и я его выполню. Не пустите нас — сам сожгу вашу жалкую деревню, а жителей голыми выгоню в лес, раз вы так любите паршивых эльфов. Пусть они о вас и заботятся!“ Вот и весь разговор…
— А что за приказ был у командира? — поинтересовался я.
— Не знаю, но слышала, как он за столом обмолвился, будто князь велел ему и его людям убить парочку-троечку эльфов…
— Это точно?
— Да, — кивнула Элли, — я подавала гвардейцам за ужином, когда они собрались у старосты в доме. Я служу здесь, — смутилась девушка, — делаю, что прикажут: в доме убираюсь, посуду мою, за скотиной хожу… Вот и услышала, как их командир хвастался: мол, покажем этим гадким эльфам, зададим ушастым по первое число! Пьяный был, даже ко мне приставал — пришлось от него на сеновале прятаться.
— А что потом было?
— Вчера рано утром гвардейцы вышли из деревни, но через несколько часов уже вернулись — хмурые, злые, как собаки. Потребовали лошадей и телеги — эльфы, оказывается, их здорово потрепали. К полудню привезли десять убитых и еще столько же ранеными. И сразу стали собираться — чтобы успеть до заката уехать как можно дальше. Даже хоронить солдат не стали — приказали мужикам закопать по-быстрому на погосте за деревней. Ну, вот, собственно, и все. А вы не будете мстить нам? — с тревогой спросила Элли.
— Нет, — покачал я головой, — если солдаты ушли, никто вас пальцем не тронет. Мы с крестьянами не воюем… Скажи, Элли, — решил уточнить я, — ты сама видела, как солдаты уходили? В деревне никто не остался?
— Да, видела, — уверенно кивнула девушка, — даже помогала укладывать на телеги их раненых. Все вышли посмотреть, как гвардейцы уходят. Мы очень рады были, что они убрались из деревни — не хотели портить с вами отношения. Староста Тимуш, всегда говорил: „Лучше с лесным народом жить в мире — и им хорошо, и нам спокойно“. Он даже собрался сегодня идти к вам — просить не разорять нашу деревню за вчерашнее побоище… Это ведь не наша вина, что гвардейцы напали на вас, правда? Мы не любим князя и его гвардейцев — они налоги с нас дерут да постоем разоряют. Всего пару дней у нас пробыли, а столько всего натворили — и кур перебили себе на ужин, и девчонок наших распугали — они, как и я, прятались по чердакам да подвалам…
Похоже, Элли не врала. По крайней мере, я не чувствовал в ее словах неправды — а на это нюх у меня (как у всех эльфов) просто отличный. Скорее всего, гвардейцы действительно ушли из деревни и сейчас находятся уже очень далеко, не догонишь. Вероятно, уже укрылись за стенами замка… Ладно, проверю несколько домов для очистки совести, и назад, в лес — доложить Клаару. Жаль, конечно, что наша месть откладывается, но что поделать! Не жечь же в самом деле эту несчастную деревню из-за княжеских гвардейцев!
Я повернулся, чтобы уйти, но Элли неожиданно взяла меня за руку.
— Скажи, уважаемый Альмир, где я могла тебя видеть? Твое лицо кажется мне знакомым.
— В этом дворе, — честно признался я, — тогда я упал с крыши прямо к твоим ногам. Помнишь, это было несколько лет назад?
— Точно, — улыбнулась Элли, — я так смеялась! Представляешь, кормлю себе кур, и вдруг бах-бабах — откуда-то сверху на меня сваливается сонный эльф! Сначала я испугалась, а потом, когда разглядела, что это совсем еще мальчишка, расхохоталась, как ненормальная. Я ведь знаю, что вы, эльфы, за нами, деревенскими девушками, подглядываете — особенно когда мы моемся…
— Неправда, — возмутился я, — я никогда за вами не подглядывал! У меня даже в мыслях подобного никогда не было!
— Не сердись, — примирительно произнесла Элли, — я же тебя ни в чем не обвиняю. В конце концов, нам, девушкам, даже приятно, что вы, эльфы, обращаете на нас внимание. Значит, мы симпатичные. Все знают, что эльфы ценят женскую красоту, и на замухрышек даже не взглянут.
— Ну, пока, — немного смутившись, произнес я, — мне пора. Может, еще увидимся.
С этими словами я вышел во двор, перелез через забор и оказался на улице. Обратный путь занял немного времени — не успели деревенские петухи в третий раз пропеть свою утреннюю песню, как я уже был на опушке леса, где меня поджидал мой брат Эльтер…»
Глава седьмая
День пролетел незаметно. Работалось легко, как говорится, с огоньком, что в последнее время случалось со мной крайне редко. То ли Верочка была тому причиной, то ли еще что, но к вечеру эскизы были уже в основном готовы. Оставалось кое-что доделать по мелочам — и можно сдавать. Сработали досрочно, как пятилетку — в четыре года.
Кстати, о Верочке. Они пришла, как и обещала, в два часа дня, очень нарядная и веселая. Все с удивлением заметили, что у нее новая прическа — и когда только успела? Даже наши злые мымры, Юля и Катя, и те несколько смягчились и шпыняли ее меньше обыкновенного.
Мы с Верочкой вежливо поздоровались, но не более того. По молчаливому согласию было условлено, что не стоит афишировать наши отношения. Славка, конечно, все знает, но на него можно было положиться — могила, не выдаст! А вот если узнают наши бабоньки — тогда держись! Языки у них злые, длинные, а с острых клыков яд так и капает… Лучше им на зуб не попадать — твои бедные косточки не только обглодают, но еще и обсосут до идеальной белизны. А может, и разгрызут, чтобы полакомиться вкусным мозгом…
Надо сказать, что у нас на работе от посторонних взглядов особенно негде укрыться — сидим в одной большой комнате, все буквально на виду. Шеф считает, что так оно лучше — сразу видно, кто чем занят. Между столами, конечно, есть небольшие стеночки, но они абсолютно ничего не загораживают и не закрывают. И уж тем более не спасают от любопытных глаз и ушей. Поэтому и приходится быть очень осторожным, чтобы не сболтнуть чего лишнего. А то не только разнесут по всему отделу, но еще и настучат начальству — у нас, как и в большинстве контор, это вполне обычное явление. Так сказать, норма современной жизни.
Единственное место, где можно отвести душу, — курилка. Она находится прямо за туалетом, и в нее влезает всего два-три человека. Вот туда все и ходят общаться — и то вполголоса, чтобы спешащие по своим большим и малым нуждам коллеги ничего не услышали. А что вы хотите? Давно замечено, что сплетни чаще всего возникают в женских коллективах — таких, как наш, к примеру. В них представительниц прекрасного пола — абсолютно большинство, вот они и чешут языки в свободное (и не только) от работы время.
От сиденья за эскизами быстро устаешь, поэтому очень хочется заварить себе чайку (у нас это разрешается) или с кем-нибудь поговорить на отвлеченные темы. А кто в любом коллективе главный объект для сплетен? Конечно, родные сослуживцы и сослуживицы. Вот наши бабоньки и отводят душу во время чаепитий и перекуров. Но это я так, отвлекся…
Верочка, когда принесла мне эскизы, легонько коснулась моей руки и вся зарделась, я тоже почувствовал в своей душе что-то такое, очень необычное… Этому нет слов, ибо неповторимо! К счастью, никто ничего не заметил.
В пять часов вечера наши сотрудники, как всегда, стали собираться домой, я же сделал вид, что собираюсь еще немного посидеть — нужно, мол, доработать проект. Славка слегка притормозил у моего стола:
— Ты идешь?
— Нет, нужно кое-что еще доделать…
— Ну, ладно, доделывай, только не перестарайся, — понимающе улыбнулся он.
— А ты?
— Да вот, — помахал Славка какой-то бумажкой, — пойду к шефу, надо подписать заявление на отпуск.
— Так ведь Пал Палыч, наверное, уже уехал, — удивился я, — у него же самолет в шесть часов…
— Какая жалость! — картинно закатил глаза Славка. — Что же мне, бедному, делать-то, а? Придумал! Отдам заявление Людочке, пусть она заранее возьмет его, а потом, когда шеф вернется, подпишет…
Он хитро улыбнулся и побежал в приемную шефа. Ох, доиграется он, добалуется! И пусть тогда не говорит, что я его не предупреждал… Впрочем, это его проблемы, а меня же ждала Верочка — она тоже как бы случайно задержалась на своем рабочем месте.
Странно, мы с ней заранее ни о чем не договаривались, ни единым словом не обмолвились, а поняли друг друга без слов, буквально с одного взгляда. Быть может, это и есть настоящая любовь? Или просто у меня началось безудержное половое влечение стареющего мужчины молодым девушкам? Седина в бороду, бес в ребро… Вроде бы рано — мне всего сорок с небольшим, самый расцвет. Нет, лучше я буду считать, что меня обуяла безумная страсть, которая бывает лишь раз в жизни…
Славка улетел в приемную шефа, и я остался один в комнате. Не считая, конечно, Верочке. Она неслышно подошла ко мне и нежно прижалась молодым, горячим телом. И так мне стало сладко, так хорошо… Не знаю, что на нас нашло, но следующие пятнадцать минут выпали из реальности — улетели куда-то далеко, где бывают одни только безумцы и влюбленные…
Когда же я снова обрел способность видеть и слышать, то к своему ужасу обнаружил, что мы с Верочкой миловались прямо на моем рабочем столе. Боле того — непосредственно на эскизах! И теперь они превратились в мятую, а местами — и сильно рваную бумагу.
Ладно, подумал я, завтра начнем все сначала… Впрочем, наплевать — ради такого можно хоть сто раз переделывать эти дурацкие эскизы, не жалко. Белая кошечка, получается, мне очень помогла, не зря же я ее так расписывал Пал Палычу…
По крайней мере, я почувствовал прилив творческой энергии — при значительном истощении энергии физической. А что вы хотите — общение с женщиной отнимает не только время и деньги, но и немалые силы…
Верочка, вероятно, почувствовала то же самое, потому что предложила куда-нибудь пойти перекусить, подкрепиться на скорую руку. И мы направились в ближайшую забегаловку, гордо именуемую кафе.
В зале народа было относительно немного — рабочий день все-таки. Мы с Верочкой сели за дальний столик, в самом углу, чтобы не привлекать внимания. Да и поинтимнее там было как-то… Я заказал пару салатов, какую-то рыбу и бутылку вина. Ужин интеллигента, так сказать… Романтизма добавляла зажженная на столике свеча — местная фишка. Красиво, однако: в зале полумрак, лишь кое-где мерцают огоньки на столах, а по потолку — тени, тени, тени…
Не помню точно, о чем мы с Верочкой говорили. Кажется, она рассказывала о себе, о своем детстве, о родителях… О том, как приехала из маленького провинциального Урюпинска в наш город, как поступила в художественное училище и получила диплом дизайнера. Мечтала создавать новые, интересные, необычные вещи…
Но дизайнеров сегодня — хоть пруд пруди, и ей по окончанию училища пришлось устраиваться простым оформителем витрин. И то, считай, крупно повезло — бывшие ее сокурсники и по сей день трудятся кто официантом, кто разносчиком пиццы, а то и вовсе поломойкой в ресторане. А что делать? Каждый выживает, как может, а о том, чтобы вернуться назад, под мамино крылышко, провинциал обычно даже думать не хочет. После соблазнов большого города родной Урюпинск кажется сонным болотом и полным отстоем, а жизнь там — одно сплошное уродство и мучение… Что, как правило, полностью соответствует действительности. Да и работы там приличной не найдешь. А в большом городе — большие шансы, если, конечно, не сидеть, сложа руки, не жаловаться на судьбу-злодейку, а крутиться. Кто ищет, тот, как известно, всегда найдет. А плаксы и нытики остаются не у дел…
Вот и Верочке пришлось изрядно побегать, посуетиться. Она долго мыкалась по чужим квартирам, прежде чем удалось купить крошечную комнату в перенаселенной коммуналке. И то родители помогли — прислали единственной, любимой дочурке последние сбережения, отложенные на похороны. Квартира попалась ужасная — алкаш на алкаше, зато комната своя, отдельная, да еще с балконом. И дом хороший, сталинский, к тому же недалеко от метро…
И сейчас Верочка очень надеется, что найдется какой-нибудь богатенький буратино, который захочет приобрести хорошую, хотя и изрядно запущенную квартиру в некогда престижном доме. И тогда ей тоже кое-чего обломится — например, скромная, но удобная однокомнатная квартира… Пусть даже на самой городской окраине, в каком-нибудь Муеве-Кукуеве, зато своя, собственная. Тогда можно будет навсегда забыть о пьяных соседях, ночных дебошах и драках на кухне, вызовах милиции, вечно сломанном душе и тошнотворном запахе в туалете.
Верочка пришлось поменять несколько работ, прежде чем она попала в нашу контору. Поэтому своей нынешней должностью она очень довольна — хоть и платят копейки, зато работа по профессии и, главное, по душе. Какое-никакое, а все же творчество. А что до потребностей — так она девушка скромная, неизбалованная, привыкла еще со времен общежития питаться сосисками, пельменями да чаем: недорого, доступно, да и времени на готовку много тратить не надо… А одежду она покупает на китайском рынке — дешево и сердито!
К тому же народ в нашем отделе, по словам Верочки, в основном приличный, за исключением, разумеется, двух злобных дур, Юли и Кати. Но она на них внимания не обращает — что взять с сексуально озабоченных баб, которых никто не хочет трахнуть? Даже темной ночью, на самой окраине, в абсолютно пустом переулке…
Я как услышал такое определение, так чуть было не подавился салатом — насколько точно и образно! А потом поинтересовался, чем ее привлекла моя скромная персона. Ясно, что не красотой своей неземной и не толстым кошельком, это и ежу понятно. Чего у меня нет, того нет… Верочка загадочно улыбнулась и сказала:
— Знаешь, Вася, ты мне сразу понравился — прежде всего своей интеллигентностью, скромностью, мягкостью. Не лезешь, куда не надо, с грязными намеками не пристаешь, ничего от меня не требуешь. Очень редко такое встретишь у современных мужиков. Обычно, когда узнают, что я девушка одинокая да из провинции, так сразу норовят поскорее под юбку залезть. А что там интересного, спрашивается? У всех женщин все одинаковое, можешь мне поверить… Я так считаю: если просто потрахаться хочешь, так возьми себе проститутку — и быстро, и никаких проблем. Чуть-чуть денег и немного удовольствия, зато без головной боли и ненужных переживаний. А так, без чувств, без любви, я не могу и не хочу… Да и не буду.
— Значит, ты меня любишь? — удивился я.
— Да, — скромно потупила глаза Верочка. — Почти с первого дня, как на работе увидела. Сначала ты мне просто нравился, а потом я поняла, что ты еще и в душе очень хороший — добрый, чуткий, отзывчивый, только ужасно невезучий и несчастный.
— Почему это? — искренне удивился я.
До этого мне казалось, что жизнь моя вполне удалась — по крайней мере, несчастным я себя точно не ощущал. Есть хорошая работа, семья, дети, любимая жена в конце концов… Даже большая квартира и дача. Что нужно еще мужчине, как говорил один мудрый человек, чтобы спокойно встретить старость?
— Потому что тебя никто не любит, — пояснила Верочка, — ни жена, ни дети, никто. И ни в грош ни ставят — только пользуются тобой. А каждый человек имеет право на счастье, так еще классик сказал.
— Какой классик?
— Не помню, — пожала плечами Верочка, — нас в школе плохо учили. Да и к чему было? Все знали, что готовят кадры для ПТУ. А потом все ребята пойдут в армию, а девчонки — на швейную фабрику. Так чего стараться, силы тратить? Научили на троечку, и хватит. Из всего класса, пожалуй, только мне одной повезло — приехала в большой город, поступила в училище, получила хорошую профессию и даже устроилась по специальности. А теперь и комнату свою имею! Другие мои одноклассники — кто уже спился, кто в тюрьме сидит или только что оттуда вышел, а кто и на кладбище… Девчонки же, как одна, повыскакивали замуж и нарожали по двое-трое детей. Улучшают демографическую ситуацию в стране!
— Ага, круговорот дерьма в природе, — философски заметил я.
— Что? — удивленно подняла брови Верочка.
— Ну, это о твоих одноклассниках, — пояснил я. — Сама посуди: отец с утра до вечера пьет, мамка на фабрике вкалывает, как проклятая, старается прокормить двух-трех оглоедов да еще непутевого их папашку, внимания детям почти не уделяет. Да какое там внимание — после смены скорее бы по магазинам пробежаться да домой, гладить-стирать-убирать-готовить. И за мужем присмотреть — чтобы последнее из квартиры не вынес. Хорошо, если он вечером только пьяным домой придет и спать завалится, а то может и побить или со злости голой на улицу выгнать. Тогда опять слезы, крик, милиция, бессонная ночь… А утром — снова на фабрику, и не отпросишься ведь, даже если больна: сразу выгонят и другую на твое место поставят, желающих-то много. Понаехали невесть откуда и работу отнять норовят… Поэтому все детское воспитание в вашем городе — ремнем по заднице, если слишком уж нахулиганил или соседи жалуются, или без телевизора оставить (если он есть). А по-настоящему воспитывает улица. В восемь лет — первая сигарета, в десять, а то и раньше — первая бутылка пива, потом — первый портвейн, первая водка, первый самогон… В тринадцать-четырнадцать — первых трах, как правило, в грязном, заблеванном подъезде или в полуразвалившемся сарае на пустыре. После этого — по заведенному пути: ПТУ, армия для ребят, фабрика — для девчонок. А дальше по новой: скорострельная свадьба по залету, рождение нелюбимых и нежеланных детей, вечно пьяный муж, драки, милиция, слезы, опостылевшая донельзя работа, которую тем не менее не бросишь… Вот я и говорю — круговорот дерьма в природе.
Верочка задумчиво покрутила в пальцах рюмку:
— Да, наверное, так оно и есть. Хорошо, что я еще в детстве твердо решила стать художницей и после школы нацелилась на училище. Все тогда против были — и отец, и мать, не хотели, чтобы я уезжала. Говорили: «Зачем тебе это? Город-то большой, миллион людей, а ни одного родного или близкого… Не поддержит никто, даже слова доброго, случись что, не скажет. Пропадешь, сгинешь без следа, оставайся здесь, поступай в швейное ПТУ. Где родился, там и пригодился…» Только моя классная руководительница, Клавдия Петровна, поддерживала меня и постоянно говорила: «Уезжай, даже не думай. Тебе Бог большой талант послал, глупо будет им не воспользоваться. Да, город жесток, девичьих слез и соплей не любит, и наверняка нахлебаешься дерьма немало, но только в нем обретешь себя и всего, чего хочешь, добьешься. А останешься здесь — пропадешь, как твои друзья и подружки…» Я послушалась ее и уехала, и нисколько об этом теперь не жалею.
Верочку едва заметно улыбнулась:
— К тому же, если бы не уехала, то никогда тебя бы не встретила…
И очень ласково, нежно погладила своими тонкими пальчиками мою руку. Я даже вспотел от неожиданно нахлынувшего желания… Верочка это почувствовала и лукаво спросила:
— Хочешь?
— Да, — с трудом выдавил я из себя.
— Ну, пойдем, поищем, где это можно…
Подходящее место нашлось в какой-то подсобке. Дверь была не заперта, и мы проскользнули в маленькое, тесное, пыльное помещение. На стеллажах стояли какие-то банки и пакеты (очевидно, съестные припасы), вдоль стен — меши с крупами. На одном из них мы и расположились.
Как нас не заметила местная обслуга — ума не приложу. Единственное объяснение — закончилось все довольно быстро. Я так боялся, что нас застанут в неподобающем виде и с позором выгонят из кафе, что успел уложиться в пять минут. Верочка, может, и недовольна была моей скорострельностью, но никак этого не выразила.
Вот что значит настоящая женщина — в первую очередь думает о мужчине, а не о себе! В отличие от моей супружнице, к примеру. Та, пока свое не получит, пристроиться, как я люблю, не разрешит. Жесткий принцип — сначала мне, потом тебе. И ведь не поспоришь, что печально…
Читать бесплатно другие книги:
