Дама с букетом гвоздик Кронин Арчибальд

Глава 14

На следующий день около трех часов Кэтрин вышла из дома, чтобы принять в своем офисе Брандта. Мелкий дождик пронизывал воздух, просачиваясь сквозь завесу тумана над головой. Вопреки своему обыкновению, Кэтрин взяла такси, и, пока она ехала, мысли, роившиеся в ее сознании, казались такими же серыми и смутными, как полосы тумана снаружи. Воспоминания о прошлой ночи – о ночном клубе, Дейзи Джервис, о посиделках в «Лонгчемпсе», о веселье Нэнси и стоическом выражении лица Мэддена – все это хаотично крутилось в ее голове.

И она более рассудительно подумала о возвращении Мэддена в Кливленд, о том, как, избавившись от непривычного досуга последних недель, он перейдет на другой уровень существования, земной и практичный, соответствующий его реальному статусу. Она видела, как он выходит из поезда, с саквояжем в руке, с поднятым воротником пальто и в надвинутой на лоб шляпе, – его смуглое серьезное лицо обращено к маленькой фабрике с одной трубой, где его встретят преданные сотрудники – менеджер, бригадир, стенографистка и, возможно, полсотни рабочих. Почему ей представилась такая картина, она не могла бы сказать, однако была убеждена в ее реальности, как будто сцена разыгрывалась прямо у нее перед глазами.

Кэтрин вздохнула. Она должна была держать в узде свои эмоции и собрать все силы, какие у нее были, для встречи с Брандтом. Как только она продаст миниатюру, то сможет прикинуть, как побыстрее вернуться в Англию. Кроме премьеры Нэнси, больше ничто ее тут не удерживало. Мэддену и Нэнси она больше не понадобится. От нее будет мало толку во время их медового месяца, с горечью подумала она.

Ее пробрала дрожь от холода и сырости, когда она вылезла из такси и быстро направилась к офису, где ее ждал Бреге. Это был не сам офис, а подсобное помещение, по сути крошечный закуток, где едва хватало места для письменного стола, электрического гриля и пары стульев. От нее не ускользнуло, что Бреге – худой, с орлиными чертами лица – явно нервничал, хотя и держался вежливо и сдержанно. Трогательный и нелепый, он с пафосом сварил на маленькой плите кофе, который вместе с тарелкой сладкого печенья предложил ей в качестве угощения.

Это был хороший кофе, горячий и крепкий, с настоящим французским привкусом. За чашкой кофе Кэтрин изучала своего пожилого сотрудника – его морщинистое, нервное лицо, его костюм, лоснящийся от многократной глажки и потертый на манжетах, рубашку, безупречно чистую, но неприлично поношенную, с аккуратной штопкой прямо под высоким жестким воротником, ботинки, так тщательно начищенные, что крошечные трещинки сверху были почти незаметны, – и вдруг в ней проснулось безмерное сострадание. Раньше она никогда не обращала особого внимания на Бреге, разве что размышляла о том, насколько ей нужен этот пожилой джентльмен-холостяк, но теперь она прониклась к нему симпатией, видя его борьбу с унизительной бедностью, все эти жалкие усилия поддерживать достойное существование.

– Кстати, – вдруг сказала она, – если мы заключим эту сделку, то собираемся повысить вам жалованье.

Бреге покраснел до корней своих редких седых волос.

– О нет, мисс Лоример.

– О да, Бреге, – решительно ответила она.

Он по-собачьи посмотрел на нее, затем отвел взгляд и пробормотал:

– Спасибо, мисс Лоример, Большое вам спасибо.

Наступила тишина. Он взглянул на свои часы, тонкие, золотые, с эмалью, марки «Луи-Филипп», – все, что у него осталось от прежнего статуса.

– Пора бы мистеру Брандту прийти.

– Ведь еще нет трех, верно?

– Как раз есть, мисс Лоример.

– Не суетитесь, Бреге. – Она по-доброму улыбнулась ему, как бы прекрасно понимая причину его нервозности. – Считайте, прибавка уже у вас в кармане.

– Я имею в виду другое, – поспешно сказал он. – Я имею в виду вас, мисс Лоример. В конце концов, это довольно важно… – Он замолчал, неловко пожав плечами.

– Брандт купит ее, – убежденно сказала Кэтрин. – Он ведь подтвердил это. Разве мы его не знаем? Он человек слова.

Снова воцарилось молчание, которое оба они заполнили мыслями о своем знаменитом клиенте. Брандт был, как говорила Кэтрин, человеком, который знал, чего хочет, и всегда получал это. Невысокий, темноволосый, коренастый, в очках, но с пронзительным взглядом, он проложил себе путь к баснословному богатству благодаря двойным интересам – транспорту и лесозаготовкам. Его имя стало наглядным примером того, чего можно добиться в этой жизни. История его достижений – от огромной сети лесозаготовительных поселков, которые он построил на северо-западе, до нового биохимического института, который он основал в Сан-Франциско, – стала почти легендой, как и цена его сокровищ, заполнявших его замок в Испании, палаццо в Венеции и грандиозный особняк в стиле барокко недалеко от Ки-Уэста и измеряемых миллионами.

Достаточно было уже просто подумать о нем, чтобы он возник в комнате как бы во плоти, настолько яркой была его личность, и Кэтрин вздрогнула, очнувшись и обнаружив, что здесь лишь она и Бреге, чьи неумолимо тикающие часы показывали четверть четвертого.

– Странно, мисс Лоример, не правда ли? – сказал Бреге, прочищая горло. – Может… может, следует позвонить ему домой?

Кэтрин отрицательно покачала головой:

– Не стоит его беспокоить. Он точно приедет, если только что-то его не задержало. В этом случае нам бы позвонили.

– Да, мисс Лоример.

Но неизвестность и все, что за ней могло стоять, оказалась для Бреге непосильной ношей. Не усидев на своем месте, он бочком проскользнул в приемную и застыл в ожидании за узкой стеклянной дверью, откуда можно было наблюдать за тем, что происходило на тротуаре перед витриной.

Кэтрин, подперев щеку ладонью, продолжала ждать стука открываемой двери, но слышала снаружи только гул уличного движения и пронзительные крики мальчика – продавца газет. В конце концов она осознала, что кричит он слишком уж пронзительно и возбужденно. И тут же к ней с газетой в руке бросился Бреге – вид у него был такой растерянный, что она подумала, не случился ли у старика инсульт. Сначала он не мог вымолвить ни слова. Он стоял на пороге, слегка пошатываясь, – дикие глаза, бледное лицо, за исключением ярких пятен румянца на скулах. Наконец он пробормотал:

– Гляньте, мисс Лоример! Гляньте!

Она вскочила, внезапно охваченная страхом:

– Что там?

– Брандт… он… он все-таки не купит миниатюру.

Бреге с трудом выговаривал слова, его лицо исказилось, затем, опустившись на стул, он, не стесняясь, заплакал.

Кэтрин схватила газету, которую он ей протянул, и там черным по белому через всю страницу было крупно напечатано известие о катастрофе самолета, в результате которой Брандт и еще десять человек погибли.

Глава 15

Кэтрин вышла из офиса в сгущающуюся тьму с таким видом, как будто ее единственным желанием сейчас было спрятаться от людских глаз. С гордо поднятой головой и мало что различая перед собой, она прошла по Шестьдесят первой улице, пересекла Медисон-сквер и, повинуясь какому-то неясному инстинкту, оказалась в открытом и пустынном оазисе Центрального парка. Походив несколько минут, она села на скамейку у замерзшего озера и инстинктивно попыталась собраться с мыслями.

Сначала она не испытывала ничего, кроме тупого ужаса из-за внезапной кончины Брандта. Ей нравился этот человек. В отношениях с ней он был скрупулезно справедлив, а за его мощной аурой открывалась настолько простая и великодушная натура, что Кэтрин стала считать его не только своим покровителем, но и другом. А теперь его больше нет.

Она сидела в пустом парке – странная одинокая фигура, – и на нее нахлынуло отчаяние. Вокруг нее во мраке, окутывающем город, возвышались минареты и храмы великой цивилизации, наполненные приглушенными голосами многомерной жизни. И все же здесь Кэтрин была одна. На замерзшем пруду до ее прихода несколько ребят катались на коньках, но они давно вернулись домой, оставив только опушенные инеем следы от своих коньков. Несколько водоплавающих птиц, прикрыв озябшими крыльями ноги-ходули, понуро отсиживались в укрытии на маленьком острове. Парковые фонари были похожи на размытые бусины, нанизанные на невидимую цепь, уходящую в никуда. Все прочее представляло собой мрак и глухую тишину.

Постепенно к ней пришло осознание собственного положения. Все было кончено. С трагическим уходом Брандта ее надежды удачно и быстро продать миниатюру стали нереальными – разве что оставалось полагаться на какую-нибудь мизерную случайность. Вскоре она должна была погасить долг банку. Чтобы сделать это и выполнить другие свои обязательства, ей придется продать – если только без нее не продадут – все, чем она владела: имущество, арендованные помещения, даже самую суть ее бизнеса. Если повезет, она сможет избежать позорной процедуры банкротства. Но, с везением или без него, она была повержена, разбита, разорена. Это означало конец ее карьеры, горестное крушение карточного домика, который она построила с таким трудом. Она вспомнила о своих первых проблесках надежды, которая теперь была безжалостно растоптана, о своем сладостном мимолетном успехе, оставившем теперь лишь горечь во рту, и ее пронзила острая боль.

Затем, когда боль поутихла, она подумала о тех, кого коснется ее крах. Об Уолтерсе и мисс Миллс, о Бреге – увы, бедный Бреге! – и, прежде всего, о матери, которую потрясет случившееся. Нэнси, слава богу, теперь в ней не нуждается. Но другие… О, это было слишком мучительно – думать, как они пострадают из-за нее. Конечно, она все еще может работать и благодаря неустанному упорству и добропорядочности – качествам, унаследованным от отца-пуританина, – вполне способна дотянуть до ранней старости. Но сумеет ли она когда-нибудь достичь того благополучия, которое знала раньше? Другие (она подумала о Бертраме) способны с улыбкой проиграть, а затем за год сколотить новое состояние. Но она не такая. Ее звезда движется скорее по выверенной, чем по случайной орбите. Если эта звезда упадет, то на самое дно и больше никогда не взойдет снова. Кроме того, в последнее время Кэтрин чувствует себя до странности беззащитной и уязвимой перед стремительным, турбулентным движением жизни. К тому же сейчас она как никогда мучительно сознает свою женскую суть. Она женщина, слабая и беспомощная, нуждающаяся в опоре, в ком-то сильнее себя, кого могла бы со слезами на глазах попросить о защите.

Внезапно Кэтрин охватило чувство такой полной и отчаянной безысходности, что мелькнула мысль положить конец этой катастрофе, быстро расправившись с самой жизнью. Так легко было бы ступить в темную, добрую Лету забвения. И объяснять ничего никому не надо. Один неверный шаг в поток машин – конечно, это несчастный случай, – и она избавится от страданий, навсегда уснет и вскоре будет забыта.

Но в тот же миг она содрогнулась от отвращения и отбросила эту мысль, как что-то нечистое. Мужество! Вот что было девизом ее жизни. Только мужество. Ничто другое не имело значения, и теперь она должна принять свое поражение с еще большей, чем когда-либо, силой духа. Она резко встала и, плотнее запахнув пальто, твердым шагом направилась домой.

В квартире была Нэнси, уже собиравшаяся на репетицию. Увидев Кэтрин, она подбежала и обняла ее за шею.

– Дорогая Кэтрин, – воскликнула она, видевшая специальный выпуск газет, – мне ужасно жаль. – И торопливо продолжила: – Я надеюсь, что это не будет иметь таких уж страшных последствий. Как тебе жутко не повезло! Лучше бы это случилось потом, а не теперь!

Кэтрин, уже овладевшая собой, тихо произнесла:

– Если подумать, то Брандту не повезло гораздо больше.

– О, конечно, дорогая, – сказала Нэнси и, помолчав, добавила: – Ты как всегда видишь все по-своему. В своем ключе.

Она чуть-чуть задержалась, желая выказать свое внимание Кэтрин, суетясь вокруг нее, умоляя сесть, выпить коктейль, выкурить сигарету, прямо сейчас заказать ужин. Но было очевидно, что ее мало волновало произошедшее с Кэтрин и что в глубине души она была поглощена театром, ходом репетиций и всеми своими насущными делами. И вскоре она ушла, помахав на прощание в знак сочувствия и любви.

Есть Кэтрин не хотелось. Она позвонила, чтобы принесли горячего молока, и запила им две таблетки снотворного. Сон был тем лекарством, в котором она нуждалась, и, сбросив с себя одежду, она сразу же легла в постель.

Под воздействием мощного усыпляющего средства она и в самом деле мгновенно погрузилась в сон, который сомкнул над ней свои крыла. И все же ее мысли просачивались сквозь его стремительное объятие, превращаясь в гротескные, ужасающие видения.

Ее растерзанное и оцепеневшее сознание вернулось к тому дикому видению, которое с недавних пор стало преследовать ее и теперь, казалось, совпало с ее собственными несчастьями. Мадемуазель де Керси, героиня миниатюры, ожила, слилась с ней, горестной и одинокой, воплотилась в нее. Она, Кэтрин Лоример, стала живым портретом кисти Гольбейна, разочарованной в жизни и любви женщиной, трагической фигурой, с вечной бледной улыбкой на губах, с букетом белых гвоздик. Все повороты судьбы благодаря которым миниатюра попала ей в руки в этот период ее жизни, казались чем-то предопределенным и неизбежным – напоминанием и предзнаменованием. Она повторила не историю, а судьбу несчастной Люси. И этой судьбы, увиденной сквозь призрачные тени сна, было достаточно, чтобы заплакать в голос.

Она проснулась как от толчка, с пересохшим горлом, вся в поту – и увидела, что уже утро. В ее пульсирующем мозгу, еще не освободившемся от остатков сна, тут же снова вспыхнуло осознание ее положения. Словно пытаясь спастись от этого, она вскочила с постели, приняла душ и быстро оделась. Заглянула в комнату Нэнси – та еще спала.

Кэтрин вышла на улицу. Она понятия не имела, куда идет. Только, конечно, не в офис. Она не могла видеть ни Бреге, ни место, где ее настигла катастрофа. Смутно она осознавала, что ее действия иррациональны, ее разум все еще наполовину одурманен таблетками или даже полностью оглушен. Она оказалась на Сорок второй улице, направляясь к Таймс-сквер. На углу зашла в аптекарский магазин и заказала себе чашку кофе и булочку. Снова выйдя на улицу, она продолжила путь через площадь, а затем, подчинившись потоку людей, вливающихся в метро, миновала турникеты и спустилась к поездам.

Бежать! Бежать! Так она оказалась в поезде, не зная, куда направляется, – просто сидела в переполненном вагоне, мчащемся сквозь подземную тьму, а внизу стонали и скрежетали колеса. Она хотела только одного – сбежать. Конечная остановка. Она снова на продуваемой всеми ветрами платформе, с запахом моря в ноздрях и слабым шумом прибоя в ушах. От станции – на унылую главную улицу, полную закрытых магазинов, устричных баров, ресторанов с морепродуктами, тиров, – стены сплошь в пузырях краски и с отслаивающейся побелкой, порванные рекламные щиты и объявления минувшего сезона. Над нею и вокруг – угрюмые гигантские конструкции, безжизненные и нелепые, – зимние скелеты аттракционов из парка развлечений. Сквозь пелену, окутавшую ошеломленное сознание Кэтрин, пробился лучик разума и обнажил в самом насмешливом виде ее положение. Ее губы дрогнули, и она издала резкий болезненный смешок. Местом, где она оказалась, был Кони-Айленд.

Впрочем, какая разница? Над пустынной береговой чертой, где огромная дуга смыкала небо и море и где обширную водную гладь рассекали самые большие в мире лайнеры, воздух был холоден и чист. Кэтрин прошла несколько миль по безлюдному променаду. Она весь день ходила туда и обратно, наклонив голову, глаза неподвижны, будто что-то ищут. Но хотя в голове у нее прояснилось и ее разум снова обрел шаткое равновесие, она не испытывала ничего – абсолютно ничего, кроме усталости и отчаяния. Ранняя декабрьская тьма заставила ее вернуться к огням беспризорной окраины, а оттуда к сверкающему Нью-Йорку, который встретил ее с оглушительной издевкой – неоновыми вывесками, изрыгающими свои цветовые вспышки над диким адом запруженных улиц.

Когда, испытывая глубочайшее отчаяние, она вернулась в свой номер, ее взгляд упал на стопку белых листков, на каждом из которых была напечатана привычная фраза: «Для вас в офисе есть сообщение». И в тот же момент у нее зазвонил телефон. Это был оператор телефонной связи отеля.

– О, мисс Лоример, – раздался приятный певучий голос, – мистер Бреге весь день пытался найти вас. Он звонил вам раз пять или шесть и несколько раз заходил лично.

Только Бреге, огорченно подумала Кэтрин, а вслух сказала:

– Все в порядке, спасибо. Я позвоню ему.

Она уже хотела безучастно положить трубку, как снова раздался голос оператора:

– Подождите минутку, пожалуйста, мисс Лоример. Мистер Бреге снова на проводе.

Раздался щелчок, и Бреге сказал:

– Привет! Привет! Это вы, мисс Лоример? Где, господи, вы пропадали?

Устало прижав руку ко лбу, Кэтрин все же заставила себя терпеливо ответить:

– Я взяла выходной, Бреге. Чтобы хоть немного прийти в себя.

– Но, mon Dieu![21] – воскликнул Бреге. – Вы хоть понимаете, что произошло?

Кэтрин облизнула губы, пораженная странной истеричностью Бреге.

– А что произошло?

– Я весь день пытался вам сообщить, – верещал Бреге в крайнем возбуждении. – О, mon Dieu! Я не могу больше сдерживаться, иначе взлечу, как воздушный шар. Мисс Лоример, дорогая мисс Лоример, мы продали миниатюру.