Вспомни о Флебе Бэнкс Иэн
– Не думаю. – Хорза прикоснулся к темной лужице крови. – Похоже, у него сильное внутреннее кровотечение.
– И что мы можем сделать? – спросила Йелсон.
– Почти ничего. – Хорза задумчиво потер подбородок.
– Может, ввести ему какой-нибудь антикоагулянт? – предложил Авигер, стоявший у угла паллеты, на которой восседала Бальведа, спокойно наблюдавшая за сценой своими темными глазами.
– Наши медикаменты на них не действуют, – сказал Хорза.
– Кожный спрей, – сказала Бальведа, и все посмотрели на нее. Она кивнула, глядя на Хорзу. – Если есть медицинский спирт и кожный спрей, надо смешать их в равных пропорциях. Если у него повреждения пищеварительного тракта, это ему поможет. А если повреждена дыхательная система, то ему конец. – Бальведа пожала плечами, не отрывая взгляда от Хорзы.
– Ну ладно, давай сделаем что-нибудь: не стоять же тут целый день, – вмешалась Йелсон.
– Стоит попробовать, – сказал Хорза. – Его нужно посадить, если мы хотим налить раствор ему в горло.
– Это, – устало произнес автономник под паллетой, – несомненно, относится ко мне.
Он выплыл вперед и поставил паллету у ног Ксоксарле; Бальведа спустилась на пол. Автономник подплыл к Йелсон и Хорзе, стоявшим у тела идиранина.
– Я помогу автономнику, – сказал Хорза, посмотрев на Йелсон и положив в сторону свое ружье. – А ты держи его под прицелом.
Вабслин, стоявший на коленях на полу туннеля и колдовавший с масс-детектором, вдруг тихонько присвистнул себе под нос. Бальведа тихонько обошла паллету сзади – посмотреть, что произошло.
– Вот он, – улыбнулся ей Вабслин, показывая на яркую белую точку на зеленой сетке экрана. – Ух, какой красавец!
– Ты думаешь, это станция семь?
Тонкие плечи Бальведы ссутулились; она засунула руки глубоко в карманы куртки и наморщила нос, разглядывая изображение на экране. Она чувствовала свой запах.
Все они, не мывшись столько времени, пахли по-животному. Вабслин кивал головой.
– Скорей всего, – сказал он агенту Культуры.
Хорза и автономник пытались усадить обмякшего идиранина. Авигер устремился к ним на помощь, снимая на ходу шлем.
– Скорей всего, – пробормотал Вабслин, обращаясь больше к себе, чем к Бальведе.
Ружье съехало с его плеча; Вабслин снял его и, нахмурившись, уставился на заклинивший барабанчик, который натягивал ремень. Он положил оружие на паллету и снова принялся возиться с масс-детектором. Бальведа подошла чуть ближе и заглянула через плечо инженера. Вабслин поднял голову, посмотрел на нее, потом на Хорзу и автономника Унаха-Клоспа, которые с трудом поднимали идиранина с пола. Вабслин застенчиво улыбнулся, встретившись взглядом с ней, и отодвинул лазерное ружье подальше. Бальведа тоже улыбнулась ему – чуть заметно – и отошла назад. Она вытащила руки из карманов и сложила их на груди, наблюдая за работой Вабслина со стороны.
– Тяжелый, сукин сын, – выдохнул Хорза, которому с помощью Унаха-Клоспа и Авигера удалось наконец усадить Ксоксарле, прислонив его спиной к стене.
Массивная голова идиранина безжизненно свесилась на грудь, из уголка громадного рта сочилась жидкость. Хорза и Авигер выпрямились. Авигер со стоном вытянул руки.
Ксоксарле казался мертвым, но лишь секунду или две – не больше.
Потом словно какая-то колоссальная сила оторвала его от стены. Он метнулся вперед и в сторону; одна его рука стукнула в грудь Хорзы, и мутатор отлетел, ударившись о Йелсон. В то же время частично связанные ноги идиранина выпрямились, и он прыгнул от группы людей, стоявших перед паллетой, – мимо Авигера (которого он отбросил к стене туннеля) и Унаха-Клоспа (его Ксоксарле швырнул об пол другой рукой) – к паллете.
Ксоксарле налетел на паллету; его поднятая рука и массивный кулак опустились. Рука Вабслина даже не успела потянуться к его ружью.
Идиранин со всей силой опустил кулак, одним ударом сокрушив масс-детектор. Другой рукой он ухватил лазерное ружье. Вабслин инстинктивно метнулся назад, ударившись о Бальведу.
Рука Ксоксарле обхватила лазерное ружье, как капкан обхватывает ногу животного. Идиранин крутанулся в воздухе над разбитым детектором и повернул ружье в ту сторону, где Хорза, Йелсон и Авигер все еще пытались встать на ноги, а Унаха-Клосп только-только начал двигаться. Ксоксарле замер и прицелился в Хорзу.
Унаха-Клосп врезался в нижнюю челюсть идиранина, точно маленький, аэродинамически неудачный снаряд, отчего Ксоксарле приподнялся над паллетой, шея его вытянулась, все три ноги соединились, а руки разошлись в стороны. Идиранин с грохотом приземлился близ Вабслина и больше не шевелился.
Хорза нагнулся и поднял свое ружье. Йелсон кинулась вниз, уклонившись в сторону, и направила ружье на идиранина. Вабслин сел. Бальведа, сбитая им, поднялась на ноги. Прижав руку ко рту, она стояла и глядела вниз – туда, где над лицом Ксоксарле парил Унаха-Клосп. Авигер потер голову и недовольно посмотрел на стену.
Хорза подошел к идиранину. Глаза Ксоксарле были закрыты. Вабслин вырвал свое ружье из полуразжатых пальцев гиганта.
– Неплохо, автономник, – кивнул ему Хорза.
Тот повернулся к нему.
– Унаха-Клосп, с вашего разрешения, – раздраженно сказал автономник.
– Ладно, – вздохнул Хорза. – Хорошая работа, Унаха-Клосп.
Он подошел проверить запястья Ксоксарле. Провода были разорваны. Провода на ногах оставались целы, но те, что связывали руки, были порваны, как нитки.
– Я его не убил, а? – спросил Унаха-Клосп. Хорза, прижав дуло своего ружья к голове идиранина, отрицательно покачал головой.
Тело Ксоксарле начало дрожать, веки дрогнули.
– Нет, я не мертв, мои маленькие друзья, – прогремел идиранин, и его скрежещущий, скрипучий смех гулко разнесся по туннелю. Он медленно приподнялся.
Хорза пнул его в бок.
– Ты…
– Карлик! – рассмеялся Ксоксарле, не давая Хорзе закончить фразу. – Вот, значит, как ты обходишься с союзниками? – Идиранин потер челюсть, двигая потрескавшимися кератиновыми пластинами. – Я покалечен, громогласно заявил он, а потом снова разразился смехом; его седловидная голова наклонилась к обломкам, лежащим на паллете. – Но намного меньше, чем твой драгоценный масс-детектор!
Хорза сунул ружье под нос идиранину.
– Мне бы следовало…
– Тебе бы следовало снести мне голову. Я это знаю, мутатор. Я тебе уже говорил – сделай это. Почему же ты не делаешь?
Хорза затаил дыхание, палец его замер на спусковом крючке. Потом он заорал – прокричал что-то без слов и без смысла сидящей перед ним фигуре – и зашагал прочь, мимо паллеты.
– Свяжите этого сукина сына! – взревел он, проходя мимо Йелсон, которая резко обернулась ему вслед.
Потом она повернулась назад, чуть тряхнув головой, и принялась смотреть, как Авигер и Вабслин, который время от времени бросал скорбные взгляды на останки масс-детектора, привязывают руки идиранина к телу несколькими витками провода. Ксоксарле все еще сотрясался от смеха.
– Думаю, этот детектор засек мою массу! Массу моего кулака! Ха-ха!
– Надеюсь, кто-нибудь уже сказал этому трехногому мешку с дерьмом, что у нас есть еще один масс-детектор – в моем скафандре, – сказал Хорза, когда Йелсон догнала его.
Она посмотрела назад через плечо:
– Да, я ему сказала, но, кажется, он не поверил. – Йелсон взглянула на Хорзу. – Разве твой датчик работает?
Хорза посмотрел на запястный экранчик.
– На таком расстоянии – нет, но включится, когда мы подойдем поближе. Не беспокойся, мы его непременно найдем.
– Я не беспокоюсь, – сказала Йелсон. – Ты как – собираешься вернуться и идти с нами?
Она снова оглянулась на остальных. Ксоксарле, все еще время от времени давясь от смеха, шел впереди, за ним – Вабслин, державший идиранина под прицелом парализатора. Бальведа сидела на паллете. Замыкал шествие Авигер.
Хорза кивнул.
– Да. Давай подождем здесь.
Он остановился. Йелсон, которая шла почти без помощи антиграва, тоже остановилась.
Они придвинулись к стене туннеля, когда Ксоксарле подошел ближе.
– Как твои дела? – спросил Хорза женщину.
– Йелсон пожала плечами.
– Прекрасно. А твои?
– Я хотел узнать… – начал было Хорза.
– Я знаю, что ты хотел узнать, – сказала Йелсон, и я ответила – прекрасно. Прекрати это занудство. – Она улыбнулась ему. – Договорились?
– Договорились, – сказал Хорза, наводя ружье на Ксоскарле, проходящего мимо.
– Заблудился, мутатор? – прогрохотал гигант.
– Иди-иди, – сказал Хорза и зашагал рядом с Вабслином.
– Извини, что я положил ружье на паллету, – сказал инженер. – Это было глупо.
– Бог с ним, – сказал Хорза. – Ему нужен был детектор, а не ружье. А уж ружье стало приятной неожиданностью. Ну, как бы то ни было, автономник нас спас.
Хорза фыркнул носом; это было похоже на смешок. «Автономник нас спас», – сказал он сам себе и покачал головой.
… – ах, моя душа, моя душа, теперь все темнота. теперь я умираю, теперь я ухожу, и ничего не останется от меня. мне страшно. великий, пожалей меня, как мне страшно. никаких победных снов; я слышал. только моя смерть. темнота и смерть. мгновение, когда все становится одним, миг уничтожения. я проиграл; я слышал, и теперь я знаю. проиграл. смерть слишком хороша для меня. забвение как прощение. больше, чем я заслуживаю, гораздо больше. я не могу сдаться, я должен держаться, потому что я не заслуживаю быстрой добровольной смерти. мои товарищи ждут, но они не знают, что я проиграл так безнадежно. я не достоин того, чтобы соединиться с ними. мой клан должен рыдать.
ах эта боль… темнота и боль…
Они добрались до станции.
Над платформой возвышался поезд Командной системы. Его темное, длинное тело посверкивало от огней, освещавших путь тем, кто вошел на станцию.
– Ну вот, наконец-то, – сказал Унаха-Клосп и остановился, давая Бальведе сойти с паллеты, потом поставил ее, полную припасов и материалов, на пыльный пол.
Хорза приказал идиранину встать у ближайшего мостика над рельсами, к которому и привязал его.
– Ну, – обратился Ксоксарле к привязывавшему его Хорзе, – так что насчет твоего Разума, карлик? – Он, словно взрослый на нашалившего ребенка, укоризненно посмотрел сверху вниз на гуманоида, который обматывал проводом его тело. – Где же он? Что-то я его не вижу.
– Терпение, командир, – сказал Хорза, завязывая провод и проверяя его на прочность, потом сделал шаг назад. – Удобно? – спросил он.
– Мои кишки болят, челюсть сломана, в ладонь впились осколки твоего масс-детектора, – сказал Ксоксарле. – А еще во рту у меня жжет – там, где я откусил себе кусок мяса, чтобы убедительно плевать кровью. А в остальном я в порядке. Спасибо, союзничек. – Ксоксарле, как мог, поклонился Хорзе.
– Только никуда не уходи. – Хорза язвительно улыбнулся.
Он оставил Йелсон сторожить Ксоксарле и Бальведу, а сам вместе с Вабслином отправился в пультовую.
– Я проголодался, – заявил Авигер, сел на паллету и взял пищевую плитку.
Оказавшись в пультовой, Хорза несколько секунд рассматривал рубильники, переключатели и счетчики, потом начал настройку.
– Я, гм-м… – начал Вабслин, почесывая лоб через откинутый щиток своего шлема. – Я все хотел спросить… насчет масс-детектора в твоем костюме… Он работает?
Слабо засветилась одна контрольная группа – приблизительно двадцать приборов. Хорза обвел их взглядом, потом сказал:
– Нет. Я уже проверял. Он немного реагирует на поезд, и все. Это началось километра за два до станции. Либо после уничтожения корабельного детектора чертов Разум переместился, либо мой детектор плохо работает.
– Вот черт, – вздохнул Вабслин.
– Да ладно. – Хорза перевел несколько выключателей в рабочее положение. Засветились новые приборы. – Давай-ка включим питание. Может, потом что-нибудь придумаем.
– Ага, – кивнул Вабслин.
Он бросил взгляд назад через открытые двери помещения, словно проверяя, не загорелся ли там свет. Но увидел он только неясные очертания Йелсон, стоявшей спиной к нему, на темной платформе. Чуть дальше смутно виделась часть поезда – огромного, высотой в три этажа.
Хорза подошел к другой стене и включил несколько рубильников. Он постучал ногтем по двум-трем циферблатам, бросил взгляд на ярко вспыхнувший экран, потер руки и поднес большой палец к кнопке на центральной консоли:
– Ну, кажется, всё.
Он нажал кнопку пальцем.
– Да!
– Ура!
– Получилось!
– Ну, если хочешь знать, давно было пора.
– Вот, значит, карлик, как это делается…
– …Черт! Если бы я знал, что у нее такой цвет, ни за что бы не стал есть…
Хорза слышал голоса остальных. Глубоко вздохнув, он повернулся к Вабслину. Коренастый инженер стоял в ярко освещенной пультовой, мигая отвыкшими от света глазами. Он улыбнулся.
– Класс, – сказал он и обвел взглядом помещение, продолжая кивать. – Класс. Наконец-то.
– Отлично, Хорза, – сказала Йелсон.
Хорза слышал, как другие выключатели, более крупные, автоматически переходят в рабочий режим, двигаясь где-то у него под ногами. Пультовая наполнилась гудением, а воздух вокруг них – запахом горящей пыли, похожим на теплый дух проснувшегося животного. В пультовую проникал и свет со станции. Хорза и Вабслин проверили еще несколько приборов и вышли из помещения.
Станция была залита ярким светом. Все сверкало. На серо-черных стенах отражался свет путевых огней и осветительных панелей на потолке. Поезд Командной системы, впервые представший перед ними во всей красе, заполнял всю станцию – сверкающий металлом монстр, напоминающий громадную андроидную версию рассеченного насекомого.
Йелсон сняла шлем, провела руками по ежику волос и оглянулась, щурясь от яркого бело-желтого света с потолка.
– Итак, – сказал Унаха-Клосп, подплывая к Хорзе; его корпус посверкивал в резком свете. – Где же находится то устройство, которое мы ищем? – Он завис рядом с лицом Хорзы. – Детектор вашего скафандра видит его? Он здесь? Мы его нашли?
Хорза отмахнулся от машины.
– Дай мне немного времени, автономник. Мы только-только добрались. Питание я подал, как обещал, разве нет?
Он прошел мимо Унаха-Клоспа, за ним последовали Йелсон, которая то и дело оглядывалась, и Вабслин, тоже смотревший во все глаза – главным образом на посверкивавшие бока поезда. Станция заполнилась гудением работающих вхолостую двигателей, шипением вентиляторов и системы циркулирования воздуха. Унаха-Клосп перевернулся и обратился лицевой частью к Хорзе, оставаясь на уровне его головы.
– Что вы хотите этим сказать? Ведь вам нужно только посмотреть на экран – показывает он Разум или нет.
Автономник приблизился и чуть опустился, заглядывая на кистевой экранчик скафандра Хорзы, но тот от него отмахнулся.
– Тут реактор создает помехи. – Хорза посмотрел на Вабслина. – Но мы сообразим, что делать.
– А ты пока осмотри ремонтную зону, проверь все места, – сказала машине Йелсон. – Займись чем-нибудь полезным.
– Он просто не работает, да? – сказал Унаха-Клосп, который не отставал от Хорзы, заглядывая ему в глаза и отступая перед ним. – Этот трехногий фанатик расплющил масс-детектор, и теперь мы как слепые; все, что мы делали, – впустую, да?
– Нет, – раздраженно ответил Хорза, – не как слепые. Мы его отремонтируем. А теперь как насчет того, чтобы для разнообразия заняться чем-нибудь полезным?
– Для разнообразия? – повторил Унаха-Клосп, вкладывая в эти слова немало чувства. – Значит, для разнообразия? Вы забываете, кто спас вас всех в туннеле, когда наш маленький идиранин пошел вразнос?
– Хорошо, автономник, – сказал Хорза, стиснув зубы. – Я тебя уже поблагодарил. А теперь осмотри станцию – может, увидишь что-нибудь.
– Что-нибудь вроде Разума, которого вы не можете обнаружить своим разбитым масс-детектором. А чем вы все собираетесь заниматься, пока я буду осматривать станцию?
– Отдыхать, – сказал Хорза. – И думать.
Он остановился перед Ксоксарле и осмотрел его путы.
– Вот замечательно, – язвительно усмехнулся Унаха-Клосп. – Много пользы было от вашего думания…
– Черт тебя задери, Унаха-Клосп! – сказала Йелсон, тяжело вздыхая. – Уходи или оставайся, но только заткнись.
– Понял! Договорились! – Унаха-Клосп отлетел от них в сторону и взмыл к потолку. – Тогда я пойду и где-нибудь потеряюсь. Я должен был бы…
Он говорил на лету. Хорза закричал, перекрывая голос автономника:
– Пока ты не улетел: не слышишь никаких сигналов тревоги?
– Что? – резко остановился Унаха-Клосп.
Вабслин изобразил на лице деланно-озабоченное выражение и оглядел блестящие от огней стены станции, словно пытаясь услышать те частоты, которые не в силах было различить его ухо.
Унаха-Клосп помолчал несколько мгновений, потом сказал:
– Нет. Никаких сигналов тревоги. Я ухожу. Проверю другой поезд. Вернусь, когда решу, что вы пришли в более благодушное настроение.
Он развернулся и полетел прочь.
– Доролоу могла бы уловить тревожные сигналы, пробормотал Авигер, но никто не расслышал его слов.
Вабслин посмотрел на поезд, сверкающий в станционных огнях, – и, подобно поезду, казалось, засветился изнутри.
… – что это? это свет? может, мне кажется? может, я умираю? неужели я умираю? неужели я умираю так скоро? я думал, у меня еще есть какое-то время и я не заслуживаю…
свет! это свет!
Я снова вижу!
Приклеенное к холодному металлу его собственной засохшей кровью, тело его, искалеченное и умирающее, надтреснуло и повернулось. Он открыл, насколько мог, единственный оставшийся глаз. Слизистая оболочка высохла, и ему пришлось моргнуть несколько раз, чтобы лучше видеть.
Его тело было темной и чужой страной боли, континентом муки.
… – Один оставшийся глаз. Одна рука. Ноги нет – как срезало. Одна онемела и парализована, другая сломана (он проверил, чтобы убедиться, пытаясь пошевелить этой конечностью; боль огнем пронзила его, словно молния, вспыхнувшая над темной землей – над его истерзанным телом) и мое лицо… мое лицо…
Он чувствовал себя как раздавленное насекомое, брошенное детьми после жестоких дневних игр. Они решили, что он мертв, но природа создала его не похожим на них. Несколько дыр в теле – ничего страшного, оторванная конечность… его кровь не фонтанировала, как у них, когда отрывалась нога или рука (он вспомнил видеозапись: как рассекают на части человека), и воин не испытывал шока, у него внутри не было ничего, подобного их жалким, мягким, уязвимым системам. Он получил выстрел в лицо. Но луч или пуля не пробили внутреннюю кератиновую пластину, защищающую мозг, и не повредили его нервы. Точно так же, хотя его глаза были размозжены, другая сторона лица осталась целой, и он все еще мог видеть.
Свет был слишком ярок. Зрение его прояснилось, и он, не шевелясь, смотрел на сводчатый потолок станции.
Он чувствовал, что медленно умирает: внутреннее знание, которого у них опять же не было. Он чувствовал медленное внутреннее кровотечение, ощущал, как растет давление в его груди, как сквозь трещины в кератине медленно выходят жизненные соки. Остатки скафандра должны были ему помочь – но не спасти. Он чувствовал, как медленно выходят из строя его внутренние органы – слишком много дыр в перегородках между системами. Желудок уже никогда не переварит его последнюю еду, а передний легочный мешок (обычно содержавший запас гиперокисленной крови на тот случай, если тело израсходует последнюю энергию) опустошался, его драгоценная жидкость бездарно расходовалась в безнадежном сражении, которое вело его тело против падающего давления крови.
Умираю… я умираю… Какая разница – при свете или в темноте?
О Великий, о мои павшие товарищи, мои дети, моя подруга… лучше ли вам видно меня в этом чужом сиянии из дальних глубин?
Меня зовут Квайанорл, о Великий, и…
Когда он попытался шевельнуть раздробленной ногой, его посетила мысль – ярче, чем боль, ярче, чем безмолвное, неистовое сияние станции.
Они сказали, что направляются на станцию семь.
Это было последнее, что он помнил, если не считать фигуры одного из них, летящего к нему по воздуху. Этот, наверно, и выстрелил ему в лицо; он не помнил, как это случилось, но, видимо, так оно и было… Послали, чтобы добить его. Но он остался жив, и его посетила одна мысль. Воплотить ее было нелегко, даже если он даст ей ход, если сможет двинуться с места, если все получится… нелегко во всех смыслах… Но по крайней мере он будет делать хоть что-то, как и подобает погибающему воину, что бы с ним ни случилось. Результат будет стоить боли.
Он быстро двинулся с места, чтобы не успеть передумать. Он знал, что времени у него мало (может, он уже опоздал…). Боль пронзила его, как меч.
Из разбитого, окровавленного рта исторгся крик.
Никто его не услышал. Крик эхом разнесся по ярко освещенной станции, потом наступила тишина. Тело его пульсировало от болевой волны, но теперь он почувствовал, что освободился, – кровяная корка, удерживавшая его, сломалась. Он мог двигаться. В этом свете он мог двигаться.
Ксоксарле, если ты все еще жив, то, может, скоро у меня найдется для наших друзей маленький сюрприз…
– Автономник?
— Что?
– Хорза хочет знать, что ты делаешь. – Йелсон говорила в коммуникатор шлема, глядя на мутатора.
– Обследую поезд – тот, что в ремонтной зоне. Если бы что-нибудь нашел, непременно сообщил бы. Ну как, детектор на скафандре заработал?
Хорза скорчил гримасу, глядя на шлем на коленях у Йелсон, потом протянул руку и выключил коммуникатор.
– Он прав, да? – сказал сидевший на паллете Авигер. – Твой детектор не работает?
– Да тут реактор поезда мешается. Только и всего. Мы с этим разберемся, – сказал Хорза, но, судя по скептическому выражению на лице старика, ни в чем его не убедил.
Хорза, чувствовавший себя усталым и опустошенным, открыл канистру с питьем. Он испытывал разочарование – хотя питание ему и удалось включить, но Разума он так и не нашел. Он проклинал разбитый масс-детектор, Ксоксарле и Разум. Он не знал, где находится эта проклятая машина, но был исполнен решимости найти ее. Но сейчас он хотел одного – сесть и расслабиться. Нужно было собраться с мыслями. Он потер голову в том месте, где ушиб ее при столкновении на станции шесть; голова постоянно давала знать о себе, ныла изнутри. Ничего серьезного, но если он не сможет отвлечься от этой боли, то она будет мешать ему и не даст сосредоточиться.
– Ты не считаешь, что нам лучше обыскать поезд? – сказал Вабслин, голодным взглядом окинув сверкающую поверхность корпуса.
Хорза улыбнулся при виде восторженного выражения на лице инженера.
– Ну да, почему бы и нет? – сказал он. – Давай, начинай.
Он кивнул ухмыляющемуся Вабслину, который проглотил последний кусок пищевой плитки и схватил свой шлем.
– Отлично. Идет. Прямо сейчас и начну, – сказал Вабслин и быстро пошел мимо неподвижного Ксоксарле по въездному пандусу и дальше – внутрь поезда.
Бальведа стояла спиной к стене, засунув руки в карманы. Она улыбнулась, глядя, как Вабслин исчезает в чреве поезда.
– Хорза, ты позволишь ему вести эту штуковину? – сказала она.
– Кому-то придется ее вести, – сказал Хорза. – Если мы хотим найти Разум, нам придется немного поездить.
– Замечательное развлечение, – сказала Бальведа. – Мы могли бы ездить тут кругами до бесконечности.
– Без меня, – сказал Авигер, отворачиваясь от Хорзы и глядя на агента Культуры. – Я возвращаюсь на «ТЧВ». Не собираюсь я искать этот чертов компьютер.
– Хорошая мысль. – Йелсон поглядела на старика. – Мы могли бы сделать тебя кем-то вроде конвоира и послать наверх вместе с Ксоксарле. Только ты и он.
– Я пойду один, – понизив голос, ответил Авигер, избегая взгляда Йелсон. – Я не боюсь одиночества.
Ксоксарле прислушивался к чужой речи. Такие писклявые, скрипучие голоса. Он снова проверил свои путы. Провод на плечах, бедрах и запястьях на несколько миллиметров врезался в кератин. Он чувствовал туповатую боль, но это можно было пережить. Он потихоньку вгрызался в провод, перетирал его со всей своей силой в тех местах, где тот натянулся сильнее всего: он намеренно истирал роговое вещество, защищавшее тело. Когда его привязывали, он набрал в грудь побольше воздуха и напряг все свои мускулы, что дало ему минимальный простор для движения. Но этого простора требовалось чуть больше, если он хотел получить хоть какую-то возможность освободиться от пут.
У него не было плана, он не представлял себе, сколько прошло времени, не знал, когда представится возможность, но что еще ему оставалось? Стоять там, как чучело, как пай-мальчик? А эти ползучие мягкотелые черви тем временем будут почесывать свою тонкую кожу и пытаться найти Разум. Нет, воин не может позволить себе такого, он зашел слишком далеко, видел слишком много смертей…
– Эй! – Вабслин открыл маленькое окошко на верхнем этаже поезда и высунулся из него. – Эти лифты работают! Я поднялся на одном из них! Все действует!
– Ура! – махнула ему Йелсон. – Отлично, Вабслин.
Инженер исчез в окне и отправился в путешествие по поезду, проверяя, тестируя, исследуя оборудование и пульты управления.
– Впечатляет, правда? – сказала Бальведа, обращаясь ко всем сразу. – С поправкой на время.
Хорза кивнул, медленно оглядывая поезд. Он сделал последний глоток из контейнера, положил его на паллету и встал.
– Да, впечатляет. Только что-то им это не очень помогло.
Квайанорл тащился вверх по пандусу.
В атмосфере станции висела пелена дыма, почти неподвижная в застоявшемся воздухе. Правда, в поезде работала вентиляция, и внутри серо-голубой дымки наблюдалось некоторое движение – в тех местах, где через открытые окна и двери из вагонов выдувало едкий туман. Он замещался воздухом, который засасывали внутрь поезда системы кондиционирования и фильтрации.
Квайанорл тащился через куски и целые фрагменты стены, обломки поезда и даже через части собственного скафандра. Движение давалось ему нелегко и было медленным; к тому же он боялся, что умрет, даже не успев добраться до поезда.
От ног не было никакой пользы. Может быть, ему было бы легче, если бы и две другие оторвало целиком.
Он полз с помощью одной целой руки, хватаясь за кромку пандуса и подтягивая себя изо всех сил.
После каждого движения тело его пронзала мучительная боль. Он рассчитывал, что с каждым подтягиванием боль будет уменьшаться, но этого не происходило; ему казалось, что в те – слишком долгие – секунды, когда он волочил свое переломанное, кровоточащее тело по усыпанному осколками пандусу, вдоль его кромки, все сосуды в организме наполнялись кислотой. Он тряс головой и бормотал что-то себе под нос. Он чувствовал, как кровь вытекает сквозь трещины в теле, которые слегка залечились, пока он лежал без движения, а теперь снова разошлись. Он чувствовал, как слезы сочатся из единственного глаза, ощущал медленный ток целительной жидкости в том месте, где находился второй глаз, теперь вырванный.
Перед ним сквозь яркий туман светилась дверь; через нее шел слабый воздушный поток, образуя в дыму вихри. Ноги тащились следом за телом, а грудь скафандра пропахала небольшую борозду в обломках на поверхности пандуса. Вновь и вновь он хватался за кромку пандуса, подтягивая себя.
Он старался не кричать – не потому, что боялся быть услышанным, ведь здесь никого не было; всю его жизнь, с того момента, когда он впервые самостоятельно встал на ноги, его учили страдать молча. Он пытался; он помнил, как гнездовой кверл и родительница-мать учили его не кричать и как ему было стыдно ослушаться их, но иногда у него не получалось. Иногда боль выдавливала из него крик.
На потолке станции горели не все световые панели – часть их была разбита случайными выстрелами. Он видел дыры и царапины в сверкающем корпусе поезда и не мог себе представить, насколько этот поезд поврежден, но остановиться уже не мог. Он должен был продолжать.
Он слышал поезд. Он прислушивался к нему, как охотник – к дикому зверю. Поезд был живым: покалеченным – судя по звуку некоторых двигателей, они были повреждены, – но живым. Умирал не поезд, а он, но он был исполнен решимости сделать все, чтобы поймать этого зверя.
– Что скажешь? – спросил Хорза Вабслина.
Он нашел инженера под одним из вагонов поезда – тот висел вверх ногами, проверяя ходовую часть. Хорза попросил Вабслина взглянуть на маленький прибор в грудной части его скафандра, где и находился масс-детектор.
– Не знаю, – сказал Вабслин, покачав головой. Щиток его шлема был опущен, и Вабслин с помощью экрана увеличивал изображение детектора. – Он слишком мал. Чтобы его толком обследовать, необходимо взять его на «ТЧВ». У меня с собой нет всех нужных инструментов. Никаких явных повреждений не видно. Может быть, на него воздействуют реакторы.
– Черт! Значит, придется искать, – сказал Хорза. Вабслин закрыл маленькое смотровое окошко на груди его скафандра, откинулся назад и поднял щиток шлема.
– Проблема только в том, – мрачно произнес он, что если дело в помехах от реактора, то отправляться на поиски Разума в поезде не имеет смысла. Нам нужно воспользоваться транзитной трубой.
– Сначала мы обыщем станцию, – сказал Хорза и встал.
Через окно на другой стороне платформы он видел Йелсон – та стояла, наблюдая за Бальведой, которая ходила взад-вперед по туннелю. Авигер по-прежнему сидел на паллете. Ксоксарле стоял, привязанный к опоре въездного пандуса.
– А что, если я поднимусь в кабину машиниста? – спросил Вабслин.
Хорза посмотрел в широкое, открытое лицо инженера.
– Давай, почему нет? Только не пытайся пока сдвинуть его с места.
– Хорошо, – сказал Вабслин со счастливым видом.