Юношество, зрелость и прочее Федоров Вадим

Национальный вопрос

Срочную службу я проходил в Воронежской области. Ещё при Советском Союзе. 1985-1987 годы. Осенний призыв.

В первой учебной роте, располагавшейся на четвёртом этаже панельного здания, служили представители всех наших многонациональных республик. Грузины, армяне, украинцы, татары, узбеки, казахи… Не было почему-то евреев.

Последние полгода я служил заместителем командира взвода. Воспитан я был, как было положено в то время, интернационалистом и не делал различия между людьми разной национальности. Для меня все были советскими людьми.

В тот сентябрьский денёк у нашего взвода проходили занятия по устройству изделия 6944. Собственно, в учебной части, где я в то время служил, и готовили механиков-водителей на различные машины. Начиная от мазов и заканчивая устройствами с четырёхзначными номерами.

Наша машинка была в длину 11 метров, и в боевых частях на ней стояли ракеты средней дальности. С ядерной боеголовкой.

И вот чтобы не опрокинуть эту ядерную боеголовку в кювет, а довезти её до точки пуска, наш взвод и изучал машину.

Командиры отделений были в карауле. Из сержантов остался только я.

А тут ещё и командир взвода, пряча глаза, заявил, что ему куда-то срочно надо.

– Фёдоров, – сказал он, – мне нужно отойти на пару часиков. Или больше. В общем, остаёшься за старшего.

– А если кто с проверкой придёт? – задал я резонный вопрос.

– Скажешь, что меня в штаб вызвали, – ответил взводный, – а сам гонца в библиотеку пошлёшь. Я там буду.

– Есть послать гонца, – вытянулся я. – Разрешите приступить к практическим занятиям по изучению устройства шасси?

– Приступайте, – кивнул взводный и убыл.

В библиотеку.

А я построил взвод. Отдал приказ изучать шасси. А сам с нашим художником Молиным залез в кабину. Молин разрисовывал мой дембельский альбом.

– Нарисуй, как я сплю в кабине, – попросил я нашего самоучку, – а я тебе попозирую. Минут сорок.

– Хорошо, – сказал Молин и вытащил заранее приготовленные карандаши и альбом, обтянутый шинельным сукном, – я сейчас набросаю сам рисунок, а раскрашу уже в казарме.

Я развалился в водительском кресле. Закрыл глаза и уснул. Мгновенно. Как это возможно только в армии.

Снилось мне лето. Июльский поздний вечер. Года два до армейской службы. Я тогда летом подрабатывал в местной столовой. Поваром.

Снилось мне, что я стою у распахнутого окна столовой. А по улице идёт Женька Ермакова. В лёгком ситцевом платьице и на каблуках.

– Цок, цок, – стучали её каблучки по асфальту.

– Вадик, иди картошку чистить, – позвала меня откуда-то из недр столовой заведующая, Тамара Васильевна.

– Я не могу, – ответил я, прислушиваясь к удаляющемуся цокоту каблучков, – мне в библиотеку надо.

– Какая библиотека ночью? – удивилась Тамара Васильевна и, подойдя сзади, схватила меня за плечо. – Завтра в шесть утра завтраки. Пойдём картошку чистить.

– Не пойду, – как попугай повторил я, – не хочу я картошку чистить…

– Товарищ младший сержант Вадик, проснитесь, – прошипела мне на ухо Тамара Васильевна и принялась трясти меня, как грушу.

Я открыл глаза.

Знакомая кабина изделия 6944. Надо мной склонился Молин.

– Товарищ младший сержант, – почему-то шёпотом сказал он мне, – это не моё дело. Но, по-моему, там драка.

Сон мгновенно прошёл. Я вскочил. Открыл люк и почти бесшумно скатился по лесенке на бетонный пол ангара.

Внизу никого не было. Весь личный состав я обнаружил по правую сторону машины. Мои подопечные стояли полукругом. В полукруге, пригнувшись и сжав кулаки, раскачивался эстонец Терас. Напротив него в той же напряжённой позе приготовился к схватке низкорослый узбек Бабаев. Рядом с ним, то ли в качестве секундантов, то ли как поддержка против высокого эстонца, стояли два украинца. Пилипенко и Бойко.

– Воздух! – заорал я, мгновенно оценив ситуацию.

Все попадали как подкошенные, закрыв головы руками. Откуда-то сверху, видимо, с крыши машины, свалился татарин Мамонов, больно ударив меня сапогом по плечу.

– В шеренгу по одному строиться, – подал я новую команду, потирая ушибленное плечо.

Взвод вскочил и построился. В шеренгу. Вдоль стены ангара.

Я застегнул крючок на хэбэшке. Подтянул ремень.

– Пилипенко, Бабаев, Бойко и Терас, выйти из строя.

Четверо сделали шаг. Развернулись. В ангаре повисла томительная тишина.

– Неуставные отношения, значит, – я принялся расхаживать вдоль строя, старательно обходя четыре застывшие фигуры, – ну, рассказывайте. Кто зачинщик. На какой почве конфликт. Кто виноват и что делать?

Тишина. Лишь слышно, как где-то бьётся о стекло муха.

– Ваше чистосердечное признание смягчит моё наказание, – добавил я.

Опять тишина.

– Не хотите по-хорошему, будет по-плохому, – пообещал я, – завтра зарядка начнётся пораньше. Три километра по пересечённой местности. А потом будем отрабатывать команду «газы».

Взвод горестно вздохнул.

– Всё равно же я всё узнаю, – продолжал я расхаживать вдоль строя, – рано или поздно узнаю. Только лишние мучения сами себе устроите. Фантазия у меня богатая. И утренний кросс – это будут только цветочки.

– А почему все должны страдать? – подал голос стоящий на правом фланге Алиев. – Мы же ничего не делали.

– Вы наблюдали и не предотвратили конфликт, – парировал я, – следовательно, тоже виноваты.

– Это всё хохлы замутили, – не сдавался Алиев, – я их зарежу нафиг.

Пилипенко и Бойко побледнели. Одновременно.

Я подошёл к Алиеву.

– Резать можно будет только по моему личному указанию, – сказал я ему, – только когда я отдам письменный приказ. Понятно?

– Понятно, – улыбнулся мне Алиев.

– Это всё прибалт начал, – подал голос Бойко, – это всё он.

Через 10 минут я знал о конфликте всё. Точнее, почти всё.

Кто первый начал, так и осталось невыясненным. Украинцы обозвали Тераса фашистом. А он их бандеровцами. Слово за слово, перешли к прямым оскорблениям. Родственников по материнской линии и вообще всего народа.

Каким-то образом Бойко и Пилипенко настропалили проходившего мимо узбека против эстонца. Вдвоём со здоровенным Терасом они побоялись драться.

Я появился вовремя. За секунду до рукоприкладства.

– Ну и что мне с вами делать? – спросил я, выслушав все стороны. – Вы мне такой сон прервали. Такой сон…

Четвёрка провинившихся молчала.

Остальной взвод усиленно изучал шасси изделия 6944.

А я в голове прокручивал различные методы наказания. Наряд вне очереди, чистка туалетов, марш-бросок…

И тут я вспомнил, что Женька вышла замуж. Ещё год назад.

И чего тогда, спрашивается, она мне снится?

Я вздохнул.

– Вот что, бойцы, – сказал я, – приготовите мне рефераты. В течение двух недель. Не менее десяти листов формата А4. Каждый. И на политзанятиях прочтёте лекции личному составу.

– Какие рефераты? – обалдело спросил Пилипенко.

– А что такое реферат? – задал другой вопрос Бабаев.

– Реферат – это доклад такой, – пояснил я, – напечатанный или написанный на бумаге. С диаграммами, рисунками и статистическими данными. Вот ты, Бабаев, подготовишь мне доклад об Эстонии. Пилипенко о Латвии. А Бойко о Литве.

– А я об Украине, – догадался Терас.

– И об Узбекистане, – кивнул я, – с тебя два доклада.

– А почему с меня два, а с них по одному? – опять спросил Терас.

– Потому что крокодил, – отмахнулся я от него. – Срок вам две недели. Не сделаете – из нарядов до конца учебки не будете вылезать. Всё понятно?

– А где информацию брать? И кто нам диаграммы нарисует? – поинтересовался Бойко.

– Диаграммы сами нарисуете, – ответил я, – а информацию в библиотеке возьмёте. Рядом со штабом здание.

– Там библиотекарша новенькая, – причмокнул губами Бабаев, – красивая. Блондинка.

– Теперь понятно, на кого нас наш лейтенант променял, – вздохнул я. – В общем, через две недели жду от вас рефераты. Иначе пойдёте в вечный наряд. Где старшим я назначу Алиева.

Через две недели рефераты были готовы. И на ближайших политзанятиях моя четвёрка драчунов рассказала про страны Прибалтики, про Украину и про Узбекистан.

За что замполит роты получил благодарность. От командира части. За отличную работу с личным составом и за укрепление дружбы между народами.

Конечно же, Пилипенко и Бойко не подружились с эстонцем. Но и конфликтов на национальной почве у меня во взводе больше не было.

Караул

К середине срока службы в армии ты начинаешь испытывать пофигизм к жизни. До дембеля ещё год, и он где-то там, за горизонтом. А с другой стороны, ты уже прослужил год и уже пообтёрся. Познал все тяготы военной жизни.

Одной из тягот этой самой армейской жизни была караульная служба.

Караул – это охрана объектов. Приходил взвод в покрашенное зелёной краской караульное помещение. И жил там сутки. Взвод – это 30 человек. Три отделения по 10 человек. Я был в то время командиром отделения. И у моего отделения была задача – охранять автопарк.

А автопарк у нас был огромный. Автомобильная учебная часть как-никак. Соответственно, для охраны этой территории было выделено аж три часовых. Каждый имел свой маршрут. Задача простая – ходить по маршруту с автоматом и охранять автотранспорт. Через два часа часовой менялся. Менял их я. Должность моя называлась разводящий. То есть я разводил часовых на их посты и забирал после двухчасового бдения. Три смены по три человека.

За время службы я ходил в караул раз 30 или 40. Но из всех, в принципе, монотонных и малоинтересных караулов запомнил только один. На всю жизнь запомнил.

Дело было осенью. Поздней. Когда тёплые деньки уже ушли, а снег ещё не выпал. С неба временами моросил мелкий и противный дождь. Иногда выглядывало солнце. Пригревало на пару часов и потом опять стыдливо пряталось за свинцовые тучи.

Наш взвод получил оружие. Сходил на построение. И после него бодро потопал в караульное помещение.

Затем рутинное сдал-принял у предыдущего караула. И первый развод часовых по месту несения ими службы.

Три рядовых. Кобелев. Мамедов. Сергунин.

Первый пост был около въезда в автопарк. Деревянная будка с прямой телефонной линией в караульное помещение. Второй пост располагался на самом парке и представлял собой маршрут между ангарами с военной техникой. Третий пост был в самом конце автопарка, на границе с городом.

Итак. Отвёл я первую тройку бойцов по постам. Вернулся обратно. А через два часа повёл их менять.

Кобелев все два часа отстоял около ворот, под навесом, глядя, как вечереет и ремонтники с механиками идут домой. В части служило большое количество вольнонаёмных гражданских.

– Пост сдал, – сказал Кобелев и зевнул.

– Пост принял, – сказал заменивший его боец.

Пошли за Мамедовым. Тот стоял между двумя ангарами и задумчиво смотрел куда-то вверх.

– Мамедов, – окликнул я его, – хватит ворон считать. Ты же на боевом дежурстве, в конце концов.

– Извините, товарищ младший сержант, – откликнулся Мамедов, – замечтался. За время моего дежурства никаких происшествий не было.

– Мечтать будешь в караулке, – проворчал я, – а тут делом занимайся. У тебя в руках оружие, между прочим.

– Пост сдал, – гаркнул Мамедов.

Пошли к третьему посту, где нас ждал Сергунин.

– За время моего дежурства никаких происшествий не было, – как положено, отрапортовал часовой, – кроме…

Сергунин замялся.

– Да говори уже, чего там, – подбодрил я его.

– В общем, один из мужиков, которые тут работают, не стал через проходную идти, а через забор перелез, – начал рассказывать Сергунин.

– А ты что? – спросил я.

– Я ему по уставу: «Стой, назад», – продолжил Сергунин.

– А он? – спросил я.

– А он меня послал, – вздохнул Сергунин, – на три буквы послал и пообещал ноги выдернуть. Перелез через забор и спрыгнул на ту сторону. У них тут вот даже бочка около забора стоит, чтобы удобно было лазить.

– Я бы стрельнул, – влез в наш разговор Мамедов.

Я покосился на ретивого бойца, но ничего ему не сказал. Обратился к Сергунину.

– Ты если действуешь по уставу, то действуй до конца, – сказал я ему. – Следующие твои слова должны были быть: «Стой, стрелять буду».

– А если бы он не остановился? – спросил Сергунин.

– Если бы он не остановился, – тоном усталого воспитателя продолжил я, – то тебе надо снять автомат с предохранителя и передёрнуть затвор.

– И стрельнуть, – опять влез Мамедов.

– Ну, если звук затвора его не остановит, то тогда да, надо стрелять, – продолжил я, – но в воздух. Предупредительный выстрел. Поверь. После этого любой человек остановится.

На несколько секунд все замолчали, переваривая услышанное.

– Вопросы есть? – спросил я.

– Никак нет, – хором ответили трое часовых.

– За мной в колонну по одному шагом марш, – скомандовал я и бодро зашагал на выход из автопарка.

Смеркалось. После дневного гнусного дождика парило. Вместе с ночью пришёл туман. Густой, как кисель. Он накрыл нашу часть ватным одеялом. Даже звуки в нём казались приглушёнными. А видно было не далее одного-двух метров.

Я каждые два часа разводил часовых по постам. В промежуток между разводами пытался поспать.

В полночь отвёл Сергунина с товарищами в автопарк и сразу же пошёл в комнату отдыха. Снял сапоги. Улёгся на топчане. Только положил голову на подушку, как толчок в плечо. Подъём. Оказывается, полтора часа прошло. А мне показалось, одна секунда.

Вышли во двор. У специального стенда пристегнули магазины к автоматам. Три разводящих, каждый со своей тройкой часовых, ушли в туман.

До автопарка мы дотопали минут за пять по асфальтированной дорожке. Ориентируясь по фонарям, висящим где-то в вышине. Свет от них едва угадывался.

Сменили Кобелева. Он стоял в будке, и пахло от него сигаретами.

– За время моего дежурства никаких происшествий не произошло, – отрапортовал Кобелев.

– Курил? – спросил я.

– Никак нет, товарищ младший сержант, – ответил Кобелев, – это вам кажется. Это ветром принесло.

– Ну-ну, – проворчал я, – сдавай пост.

На место Кобелева шагнул долговязый Волков. А мы пошли дальше, менять Мамедова.

Мамедова на месте не оказалось. Мы постояли несколько минут под столбом с прожектором. Подождали.

– По маршруту, наверное, ходит, – высказал предположение Юрка Балабан, который и должен был менять Мамедова.

Маршрут у часового второго поста проходил между ангарами по кругу. По часовой стрелке.

Мы ещё постояли. Мамедова не было. Стояла звенящая тишина. И вокруг был плотный молочный кисель. И где-то вверху прожектор.

– Пойдём ему навстречу, – скомандовал я, – в колонну по одному. Против часовой стрелки. И держитесь поближе друг к другу. А то в этом тумане я и вас растеряю.

Пошли. Гуськом, стараясь не потерять друг друга из вида.

Прошли весь маршрут второго часового. Против часовой стрелки. Натыкаясь на стены и тихо матеря Мамедова. Ориентирами оставались лишь светящиеся кое-где в вышине лампы.

Вернулись к прожектору.

– По идее, он нам должен был встретиться, – высказал предположение Балабан, – если только он правильно ходит по маршруту, а не спит где-то под забором.

– Или его диверсанты зарезали, – вдруг высказал предположение Кобелев, – погода самая подходящая для этого.

– Заткнитесь все, – велел я, – сейчас ещё один круг сделаем. И если не найдём этого горе-часового, то объявлю тревогу.

– А в какую сторону пойдём? – поинтересовался Балабан.

– Против часовой мы уже ходили, – чуть помедлив, сказал я, – пойдём по часовой. Мож, он чего перепутал и ходит не в ту сторону в тумане.

– Как ёжик, – сказал Балабан.

– Какой ёжик? – не понял я.

– Ёжик в тумане, – пояснил Балабан, – мультик такой есть.

– Боже мой, – пробормотал я, – с кем мне приходится служить? Одного по матушке посылают. Второй про мультики вспоминает во время службы. Третий курит на посту.

– Я не курил, – возразил Кобелев, – это надуло. А Мамедова, наверное, диверсанты зарезали.

– Да какие тут диверсанты? – разозлился я, – спит ваш Мамедов где-то. Я ему после караула устрою весёлую жизнь. Главное, чтобы живой и невредимый нашёлся.

И я шагнул в туман. Вслед за мной паровозиком, след в след, пошли три бойца.

Над автопарком стояла тишина. Все звуки поглощал проклятый туман. Лишь слышалось собственное дыхание и шорох идущих за мной часовых.

Прошли половину маршрута. Я остановился под ближайшим столбом с фонарём наверху.

Прислушался, вглядываясь в клубящийся передо мной туман.

Вдруг из тумана медленно вынырнул штык-нож. Вслед за ним дуло автомата. Время замедлило свой бег. Я видел, как из тумана выползает тускло блестевший клинок с капельками росы на лезвии. Штык-нож был пристёгнут к автомату. Ствол автомата так же медленно стал появляться из тумана. Появился затвор, рука, держащаяся за магазин.

Штык-нож упёрся мне в пуговицу на шинели и остановился. Я вдохнул и замер. Выдохнуть не получалось. Всё тело сковало. Я смотрел на торчащую из тумана часть автомата и даже думать ни о чём не мог.

– Стой, кто идёт? – раздался приглушённый голос Мамедова.

– Второй разводящий младший сержант Фёдоров, – выдохнул я.

Время опять вернулось к обычному ритму.

– Товарищ младший сержант, вы как-то долго, – прошелестел Мамедов, – я соскучиться успел.

– Возьми автомат на плечо, – попросил я часового.

Штык-нож отлепился от моей пуговицы и поплыл вверх. Я сделал шаг вперёд. Мамедов стоял, моргая глазами и всматриваясь за мою спину.

– У тебя автомат на предохранителе? – спросил я его.

– Конечно, – ответил тот.

– Спал? – строго спросил я.

– Никак нет, – обиделся Мамедов, – я машины охранял. Спать буду дома.

– Балабан, принимай пост, – скомандовал я.