Крампус, Повелитель Йоля Бром

Глава первая

Человек в костюме Санты

Округ Бун, Западная Вирджиния

Рождество, 2 часа пополуночи

Джесс Бервелл Уокер молился, чтобы его пикап продержался, по крайней мере, еще одну зиму, не развалившись на две ржавые половины. Пикап этот, серый когда-то «Форд Ф-150» 1978 года, достался ему в наследство от отца, когда старик проиграл, наконец, свою долгую битву с «черными легкими»[2]. Теперь на стеллаже для ружей лежала гитара, а заднее окно кузова украшал стикер: «А ЧТО БЫ СДЕЛАЛ ХЭНК».

Под колесами захрустел присыпанный снегом гравий: Джесс свернул с Третьего шоссе на дорожку трейлерного поселка Кингз-Касл. Около месяца назад Джессу стукнуло двадцать шесть, и был он высоким, худощавым, с темными волосами и бачками, которые явно пора было подровнять. Постукивая своими длинными пальцами – то что надо, для гитариста – по зажатой между коленками бутылке «Wild Turkey», он медленно катился между трейлерами, припорошенными снегом, мимо видавших виды пластиковых Сант и снеговиков, мимо пенопластового оленя Неда Бернетта, заодно служившего хозяину мишенью. Олень висел вниз головой на качелях Недова парнишки, будто ожидая, чтобы его освежевали, а к его носу Нед прикрутил красную лампочку. Джессу это казалось забавным – первые раза два, – но бедняга Рудольф[3] висел так со Дня Благодарения[4], и шутка успела несколько обрасти бородой. Кое-где в окнах торчали жалкие пластиковые елочки, подсвечивая огоньками жалкие комнатушки, но в общем и целом в трейлерах Кингз-Касла царила темнота – их обитатели либо нашли себе местечко повеселее, либо вовсе решили не напрягаться. Джессу не хуже других было известно, что для округа Бун настали нелегкие времена, и праздновать многим было особо нечего.

Пикап перевалил через пригорок, и впереди показался двойной трейлер старушки Милли Боггз, обнесенный белым штакетником и пластиковыми цветами в горшках. Милли была владелицей Кингз-Касла, и, смотрите-ка, она опять выставила свой пластиковый вертеп между подъездной дорожкой и помойкой. Иосиф упал, внутри у Марии не горела лампочка, но малютка Иисус сиял изнутри во все двести вольт (по догадке Джесса), имея при этом довольно радиоактивный вид. Миновав вертеп, Джесс съехал вниз, под уклон, и затормозил возле маленького фургончика, стоявшего среди сосен.

Когда Милли отдавала ему ключи от трейлера, то назвала хибару «временной мерой», потому что, как она выразилась, «никто не должен жить подолгу в такой теснотище». Джесс заверил ее, что это всего на пару недель, пока они с Линдой – его женой – не разберутся между собой.

Это было уже почти два года назад.

Заглушив мотор, Джесс поглядел на трейлер.

– Ну, с Рождеством, – открутив у бутылки крышку, он как следует хлебнул виски, утер рот рукавом куртки и сделал приветственный жест бутылкой в сторону трейлера. – А вот мне, например, все по хрен.

Вдоль крыши тянулась одна-разъединственная гирлянда. Джесс, как и всегда, не потрудился снять гирлянду после очередного Рождества, и все, что нужно было теперь сделать, дабы приобщиться к праздничному духу – это воткнуть вилку в розетку. Вот только все лампочки давно перегорели, за исключением одинокого красного огонька прямо над дверью. Лампочка то загоралась, то гасла опять, подмигивая, зазывая его в дом. Джессу в дом не хотелось. Ему не хотелось опять сидеть на жеваном, старом в полосочку, матрасе и пялиться в обшитую дешевыми деревянными панелями стенку. Было у него такое свойство: видеть среди сучков и разводов на дереве лица – печальные лица, истерзанные страданием лица. Там, в доме, он не мог притворяться, не мог прятаться от того факта, что вот еще одно Рождество, которое он проводит в полном одиночестве. А человек, который проводит Рождество в одиночестве, в этом мире один, как перст, это каждому ясно.

Твоя жена-то, ясен хрен, не одна. Верно?

– Прекрати.

И где же она, Джесс? Где Линда?

– Прекрати.

Она у него дома. Хороший, красивый дом. С хорошей, красивой, большой елкой. Уж наверняка под елкой полно подарков, на которых – ее имя. И подарков с именем малышки Эбигейл, наверное, тоже немало.

– Прекрати, – прошептал он. – Пожалуйста, давай просто оставим это.

А лампочка все продолжала издевательски подмигивать, швыряя ему в лицо его собственные мысли.

«Мне не обязательно туда идти, – подумал он. – Можно и в кузове поспать. В первый раз, что ли?» У него в кузове даже лежала скатка с одеялом – в основном для тех случаев, когда Джессу приходилось играть не в городе. Увы, в кабаках недотыкомке-гитаристу редко платили столько, чтобы хватило и на мотель, и на бензин до дома. Он глянул в окно, на снег.

– Черт, слишком холодно.

Джесс посмотрел на часы; время было раннее, по крайней мере, для него. Обычно, играя в «Рустере», он добирался до дома не раньше четырех утра. Он попросту не успел еще устать – или набухаться – настолько, чтобы заснуть. Джесс знал: пойди он сейчас домой, и будет пялиться и пялиться часами на лица среди древесных разводов.

Сид закрыл «Рустер» раньше обычного – не из-за Рождества, нет: сочельник для Сида был довольно хлебным времечком. Их много таких – потерянных душ вроде Джесса, тех, кому неохота возвращаться в пустые гостиные и спальни – только не на Рождество.

«Как бы мне хотелось пристрелить того сукиного сына, который придумал этот чертов праздник, – подумал Джесс. – Может, это счастливое время, если кому повезло семью иметь и родных, но для нас, для всех остальных неудачников, это просто еще одно напоминание о том, сколько дерьма способна скормить тебе жизнь».

В этот раз в «Рустер» притащилось всего шесть или семь доходяг, и большинство из них – исключительно ради бесплатной рождественской выпивки, которой скупо оделял своих клиентов Сид. Джесс отставил комбик в сторону, решив обойтись исключительно акустикой, и играл подряд всю старую добрую рождественскую классику, но всем было плевать – кажется, никто даже не слушал. Только не сегодня. Похоже, Дух Прошлогодней Елки прочно обосновался в баре, и все пялились себе в стаканы с отсутствующим видом, будто желая оказаться где-нибудь в другом месте – или в другое время. И поскольку никто ничего не покупал, Сид прикрыл лавочку что-то около часа ночи.

Джессу Сид сказал, что сегодняшний вечер обернулся полным финансовым провалом, и спросил, не возьмет ли Джесс уже открытую бутылку сауэр мэша[5] вместо своей обычной двадцатки. Джесс вообще-то рассчитывал на эти деньги, думая купить дочке – Эбигейл было пять лет – подарок на Рождество. Но бухло он взял. Сказал себе, что это ради Сида, чертовски хорошо зная, что это не так.

Джесс бросил на бутылку мрачный взгляд.

– Всего одну вещь она у тебя попросила. Куклу. Одну из этих «Тин Тайгер», которые везде продаются. Не слишком сложная просьба. Нет сэр… Не слишком.

В голове у него зазвучал голос жены: «И почему тебе обязательно надо всегда все портить?» Ответа у него не было.

«Почему я всегда все порчу? Впрочем, еще не поздно. Я могу зайти в ломбард к Дикеру в понедельник».

Вот только он знал – у него не осталось ни хрена, закладывать больше нечего. Он уже продал телик и колонки, хорошие шины, и даже кольцо, которое оставил ему отец. Джесс потер поросший щетиной подбородок. Что же у него осталось? Он снял с оружейного стеллажа гитару, положил на колени. «Нет, я просто не смогу. – Он взял аккорд. – А почему бы и нет?» Чертова штука не принесла ему ничего, кроме горя. И потом, это была единственная ценная вещь, которая у него осталась. Он покосился на руку, на обручальное кольцо. Ну, почти. Джесс положил гитару на пол, поднял руку, и кольцо вспыхнуло золотом в свете уличных фонарей. И почему он до сих пор от него не избавился? Богу известно, Линда свое больше не носила. И все же он просто не мог собраться с духом и продать кольцо. Будто оно могло каким-то образом вернуть их друг другу.

Джесс нахмурился.

– Я что-нибудь придумаю. Что-нибудь, – вот только он знал: ничего он не придумает. – Эбигейл, кроха, – сказал он. – Прости.

Его слова гулко и пусто разнеслись по кабине пикапа. Он что, скажет ей это опять? Сколько раз можно повторять эти слова маленькой девочке, прежде чем они перестанут что-либо значить?

Он сделал еще глоток, но спиртное вдруг стало отдавать горечью. Завинтив крышку, Джесс уронил бутылку на пол. Лампочка загоралась и гасла, загоралась и гасла. «Не могу я туда идти. Не могу провести еще одну ночь в этой дыре, думая о Линде и о том, что она сейчас с ним. Думая об Эбигейл, о моей собственной дочери, в доме у другого мужчины. О подарке, который я ей не купил… Не смог купить».

– Меня задолбало все время чувствовать себя виноватым, – слова упали в тишину окончательно, бесповоротно.

Джесс рывком открыл крышку бардачка и принялся шарить среди аудиокассет, купонов на скидку и мятых документов на машину, пока его пальцы не наткнулись на холодную, твердую сталь короткоствольного пистолета тридцать восьмого калибра. Он взял пистолет в руки, посмотрел, как на темном металле пульсируют красные отсветы. Тяжесть оружия в руках успокаивала, вселяла уверенность – в конце концов, это была единственная вещь, на которую он мог положиться. Джесс проверил барабан, убедился, что в каждом гнезде сидит по пуле, а потом, не торопясь, вставил ствол между зубов, так, чтобы дуло было направлено вверх, в нёбо. Его тетушка Пэтси пыталась вышибить себе мозги в девяносто втором, вот только она сунула ствол прямо в рот и, спустив курок, просто-напросто снесла себе заднюю сторону шеи. Раскурочила позвоночник у самого основания черепа, и последние три месяца жизни провела в больнице, бессмысленно пуская слюни. Джесс не намеревался давать жене еще один повод назвать его неудачником.

Он взвел курок. Чертова лампочка все мигала – горит, не горит, горит, не горит, будто обвиняла его в чем-то – да во всем. Джесс положил палец на спусковой крючок. Горит, не горит, горит, не горит, все настойчивей, все ближе. У него задрожала рука.

– Давай! – прорычал он в дуло. – Сделай это!

Он зажмурился; по щекам катились слезы. Ему вдруг ясно представилось лицо дочери и ее голос – так отчетливо, будто Эбигейл сидела в машине, рядом с ним: «Пап? Ты когда приедешь домой, пап?»

Из горла у него вырвался отвратительный, утробный, исполненный боли звук – не то рыдание, не то смешок. Вынув пистолет изо рта, Джесс аккуратно поставил предохранитель на место и уронил «пушку» на пассажирское сиденье. На глаза ему попалась бутылка, и с минуту он злобно играл с ней в гляделки, а потом, опустив стекло, размахнулся и запустил бутылкой в ближайшую сосну. Он промахнулся, и бутылка покатилась, подпрыгивая, в неглубоком снегу. Окно закрывать не стал – хорошо было чувствовать на лице морозный воздух. Уронив голову на руль, Джесс закрыл глаза и заплакал.

– Я так больше не могу.

Раздался легкий звон, потом будто кто-то всхрапнул. Джесс выпрямился, сморгнул. Он что, заснул? Потерев лоб, он огляделся. В конце переулка, в тупике, стояли олени. Восемь штук, прямо перед воротами Такеров. Олени были запряжены в сани, и даже в слабом, мерцающем свете гирлянд было видно, что это настоящие сани, а не рождественская фальшивка. Высотой они были почти со взрослого мужчину, и дощатые борта блестели темным, густо-алым лаком. По красному полю вилась тонкая золотая роспись. Вся конструкция покоилась на двух основательных полозьях с изящно изогнутыми передними концами. Джесс никак не мог проморгаться. «Мне это не кажется, я даже не пьян. Вот дерьмо, у меня ж даже в голове не шумит». Один из оленей топнул копытом в снег и фыркнул, выпустив в морозный воздух облачко пара.

Джесс взглянул назад, на дорогу. На нетронутом снегу темнели следы колес его пикапа – и больше ничего. «Черт, откуда же они взялись?»

Тут все олени, как один, подняли головы и посмотрели вверх – туда, где дорога исчезала за гребнем холма. Джесс проследил за их взглядом, но не увидел ничего. А потом он услышал тяжелый топот – будто кто-то бежал в тяжелых ботинках, и очень быстро.

«Ну что там еще?»

Мужик с белой бородой, в сапогах до колен, в алом костюме Санта-Клауса, отороченном белым мехом, с огромным красным мешком, бежал вниз по дороге, так, что гравий хрустел под сапогами – несся, как на пожар, будто кто-то за ним гнался.

За ним и вправду кто-то гнался.

Четыре фигуры возникли на гребне холма, прямо рядом со светящимся вертепом Милли. Какие-то черные люди, все в потрепанных темных толстовках с капюшонами, у всех – палки или дубинки. Притормозив, они заозирались, и тут один из них заметил мужика в костюме Санты. Взвыв, он ткнул дубинкой в направлении бегущей фигуры с развевающейся белой бородой, и вся компания бросилась вдогонку.

– Какого черта!

Мужик в костюме Санты пронесся мимо Джесса, явно устремляясь к саням. Он пыхтел на бегу, дико выпучив глаза; похожие на яблочки щеки раскраснелись от усилий, на лице – яростная гримаса. Фигура у него была полная, даже скорее массивная – не тот пухлый Санта, к которому все привыкли, нет, – у этого были широкие плечи и грудь, похожая на бочку.

Тем временем свора преследователей скатилась вниз по склону, размахивая своими дубинками, и тут до Джесса вдруг дошло, что на них были вовсе не толстовки, а плащи – настоящие плащи из меха, кожи и перьев, которые плескали и хлопали на ветру у них за плечами. Они неслись длинными, какими-то звериными прыжками, быстро сокращая разрыв. Блеснула сталь, и Джесс заметил гвозди, торчавшие из дубинок, и острые-острые лезвия, которыми заканчивались палки. По спине у него пробежали мурашки: глаза у всех преследователей светились тусклым оранжевым светом, кожа отблескивала иссиня-черным и была покрыта какими-то пятнами, а из голов торчали рога – как у чертей.

– Какого х…

Еще двое вынырнули откуда-то из-за трейлера Такеров и бросились наперерез «Санте». Эти были в джинсах, сапогах и черных куртках с капюшонами. «Санта» даже не притормозил; пригнув голову, он врезался плечом в первого нападающего, так, что тот наткнулся на второго, и оба, не удержавшись на ногах, покатились по земле.

Грохнул выстрел. Один из преследователей выхватил пистолет и выпалил в «Санту». Потом он – оно – выстрелило еще раз. От саней полетели щепки.

– Прочь! – заорал «Санта». – Прочь!

Над бортиком переднего сиденья показалась голова – вроде как мальчишечья, только с длинными, заостренными ушами. Увидев, что происходит у «Санты» за спиной, он выпучил глаза. Живо подхватил поводья, тряхнул. Олени прянули вперед, и сани – сани вдруг поднялись над землей.

– Какого… черта… здесь… творится?

Мужик в костюме Санты забросил мешок на заднее сиденье и заскочил следом сам. Джесса поразило, как ловко, как легко двигался этот явно немолодой уже, полный человек. Сани продолжали подниматься – они набрали уже добрых пятнадцать футов над землей. Джесс подумал было, что «Санте» удастся сбежать, когда один из «чертей» – тот что был впереди – прыгнул. Прыгнул на невозможную, как показалось Джессу, высоту и ухватился за полоз. Его вес рывком потянул сани вниз, чуть их не опрокинув. Оставшиеся пятеро «чертей» прыгнули вслед за первым; четверо приземлились уже в санях, а пятый вскочил на спину переднему оленю. Животные, неистово вращая глазами и раздраженно фыркая, загребали копытами воздух, и весь цирк, двигаясь по спирали, принялся набирать высоту.

Еще три выстрела. Джесс был совершенно уверен, что «Санте» конец, но, если в того и попали, он явно об этом не знал. Он отвесил одному из своих противников роскошный пинок, прямо в грудь, так, что тот упал на товарища и оба чуть не полетели с саней вниз. Пистолет вылетел у твари из рук и упал в снег. Другой «черт» ухватил мешок и сделал попытку спрыгнуть с саней. Человек с белой бородой испустил неистовый вопль, бросился на него и принялся избивать так, будто сорвался с цепи. Мощным ударом кулака он разнес «черту» нос. Хруст сломавшейся кости был отчетливо слышен даже в пикапе, далеко внизу. Черный человек обмяк, и «Санта» вырвал у него мешок – как раз в тот момент, как остальные всем скопом бросились на него.

Сани рванули вверх, по спирали, все быстрее и быстрее, и Джессу уже не было видно, что там происходит, слышны были только крики и вой, а сани, вращаясь все быстрее, уходили вверх. Он вышел из пикапа и, задрав голову, проводил взглядом уменьшающийся силуэт. Надвинулись тучи; опять шел снег. Очень скоро сани исчезли в ночном небе.

Тишина.

Джесс выдохнул.

– Твою мать, – он выковырял пачку сигарет из нагрудного кармана своей джинсовой куртки. Как раз тогда, как он нашел зажигалку, Джесс услышал какой-то звук и снова задрал голову. Кто-то кричал. Крик становился все громче, и вот в небе показалась какая-то черная крапинка, которая, кувыркаясь, летела к земле.

«Черт» рухнул аккурат на лобовое стекло «камаро», принадлежавшего парнишке Такеров, смяв капот и зажав, по всей видимости, клаксон – непрерывный истошный гудок далеко разносился по заснеженной улице.

Джесс едва успел сделать шаг по направлению к машине, как что-то, ломая нависшие ветки деревьев, рухнуло прямо на его трейлер, пробив крышу. Он обернулся как раз в тот момент, когда заднее окошко осыпалось осколками, а рождественская гирлянда свалилась вниз – и это чертова красная лампочка, наконец, погасла. Джесс повертел головой, не зная, куда бежать, потом снова двинулся к человеку, неподвижно лежащему на капоте машины.

Повсюду в трейлерах загорались огни, из дверей и окон высовывались головы.

Когда Джесс подошел к машине, гудок, наконец, замолк, издав перед этим какое-то жалостное блеянье, будто умирающая коза. Джесс посмотрел на темнокожего «черта» – только тот не был по-настоящему чернокожим, и чертом он тоже не был. На нем был грубо сшитый плащ, из, должно быть, медвежьей шкуры, а волосы и одежда – или, скорее, лохмотья – были вымазаны в чем-то черном, вроде смолы или сажи. Своим видом он напомнил Джессу шахтеров, когда они возвращались по вечерам после рабочей смены: лицо, руки, вся кожа – в засохшей подтеками корочке угольной пыли. А рога были просто коровьими, пришитыми по бокам капюшона. Но глаза – его глаза горели, в буквальном смысле – светились тусклым оранжевым огнем с черными пульсирующими точечками зрачков посередине. Эти глаза следили за Джессом, смотрели, как он огибает машину. Джесс заколебался, стоит ли подходить ближе. Странный человек поднял руку и потянулся к Джессу длинными, иззубренными ногтями. Открыл рот, попытался заговорить, но из губ только плеснуло кровавой пеной. Его рука упала и взгляд застыл, не мигая, упершись прямо в Джесса. Странные, пугающие глаза «черта» медленно погасли и стали карими – самыми обычными карими человеческими глазами.

– Нет, ну это вообще странно как-то, – сказал женский голос.

Джесс вздрогнул – рядом с ним стояла Филлис Такер, в ночной рубашке, в тапках и в охотничьей куртке своего мужа. Филлис было уже за семьдесят – маленькая, хрупкая пожилая дама; куртка смотрелась на ней скорее как пальто или шуба.

– Что?

– Говорю, это было странно.

Он рассеянно кивнул.

– Видал, как у него глаза изменились?

– Угу.

– Это было очень странно.

– Да, мэм, это уж точно.

Подошли еще несколько человек: они явно выбрались из дома, чтобы узнать, что тут происходит.

– Думаешь, он умер? – спросила Филлис.

– Мне кажется, да.

– Выглядит он мертвым.

– Да, похоже на то.

– Эй, Уэйд! – крикнула Филлис. – Вызови-ка «скорую»! Уэйд, слышишь меня?

– Слышу, слышу, – отозвался тот. – Трудно тебя не услышать. Они уже едут. Ну и холодина, гребись оно конем! Ты моей куртки не видела?

Подошли двое девчонок Пауэлл, подростки Тина и Трейси – они жили за три трейлера отсюда. За ними – сам Том Пауэлл и его жена Пэм. Пэм пыталась прикурить сигарету, не выпуская из рук пива, и при этом продолжала разговаривать по телефону.

– Чего это он такой черный? – спросила Тина и, не предоставив никому шанса дать ответ, добавила: – Откуда он?

– Уж точно не отсюда, скажу я тебе, – ответила Филлис.

– Он явно откуда-то свалился, – сказал Том. – Откуда-то с большой высоты.

– Типа, из самолета, что ли? – спросила Тина.

– Или из саней Санты, – вставил Джесс.

Филлис окинула его кислым взглядом.

– Вряд ли Господь одобрит неуважительное отношение к мертвым.

Вытащив изо рта сигарету, Джесс ухмыльнулся:

– Господь не одобряет практически все, что я делаю, миссис Такер. Вы разве не заметили?

Подошел Билли Такер, подтягивая на ходу джинсы.

– Вот дерьмо! Моя машина! Вы только посмотрите, что он сделал с моей машиной!

Откуда-то издалека донесся вой сирены. «Что-то слишком быстро для “скорой”. Наверное, патрульная машина». Джесс напрягся. С него было достаточно проблем, на сегодня уж точно. И если шеф Диллард сегодня на дежурстве, то неловкая сцена обеспечена. Джесс потихоньку отступил и пошел к себе в трейлер.

Примерно на полпути он вспомнил, что с неба свалилось что-то еще. Пробило ему крышу, если уж быть точным. И было довольно много шансов на то, что это что-то до сих пор находится у него дома. «Еще один из этих?» Он все никак не мог выкинуть из головы глаза той твари, эти страшные, оранжевые глаза. Одно он знал точно: находиться в одном помещении с таким вот хрен-знает-кем ему не хотелось, особенно если тот еще мог шевелиться. Он сунул руку в окно пикапа и взял с сиденья свой револьвер. Успокоительное действие пистолета явно закончилось: он вдруг показался Джессу каким-то маленьким и совсем легким. У Джесса вырвался злой смешок. «Я боюсь? Да неужели? Боюсь, что кто-то меня убьет? Я ж сам только что собирался вышибить себе мозги». Да, все так, но почему-то это было совсем другое дело. Он точно знал, что именно сделает с ним пуля, но эта тварь у него в трейлере? Кто знает?

Он осторожно вставил ключ. Повернул, пытаясь сдвинуть засов как можно тише. Засов упал с громким лязгом. «Черт, с тем же успехом мог бы и в дверь позвонить». Держа пистолет перед собой, Джесс осторожно потянул на себя дверь, которая открылась с протестующим скрипом. Его встретила темнота. Он ступил было внутрь, потянулся к выключателю – и остановился. «Твою мать, нет, этого лучше не делать». Прикусив губу, Джесс встал на кирпич из шлакобетона, служивший ему ступенькой. Потом, сжимая пистолет в правой, потянулся левой рукой в темноту и зашарил по стенке, пытаясь нащупать выключатель и испытывая полную уверенность: вот-вот что-то откусит ему пальцы. Выключатель щелкнул, и над головой замигала галогеновая лампа.

В трейлере было всего три крошечных помещения: кухонька-столовая, ванная и спальня. Все еще стоя на ступеньке, Джесс заглянул внутрь. В кухне не было ничего, кроме недельного запаса грязной посуды, горы одноразовых тарелок и пары пластиковых стаканчиков. Дверь в ванную была распахнута настежь. Там тоже никого не было, но дверь спальни оказалась закрыта, и он не мог припомнить, так ли он ее оставил, или нет. «Придется тебе пойти посмотреть, что там». Но его ноги вдруг решили, что им и так хорошо, и он остался стоять, где стоял, тупо пялясь на закрытую дверь.

Снаружи плеснуло синим и красным светом; с горки спускалась патрульная машина. Он подумал, что за милую картину он собой представляет – стоя перед трейлером, тычет внутрь пистолетом. «Ладно, – сказал себе Джесс, – это тот самый момент, когда надо все не испортить». Он шагнул внутрь и прикрыл – но не захлопнул – за собой дверь.

Целую минуту он смотрел на дверь, потом, наконец, буркнул: «на хрен», подошел и повернул ручку. Дверь открылась наполовину и застряла. Что-то было там, с другой стороны. До Джесса вдруг дошло, что сигарету он перекусил пополам, и он выплюнул остатки. «Не нравится мне это… Совсем не нравится». Держа пистолет на уровне глаз, он толкнул дверь носком ботинка. На дальней стороне кровати виднелся чей-то сгорбленный силуэт.

– А ну, мать твою, не двигаться, – сказал Джесс как мог, сурово, но голос предательски дрогнул.

Не опуская пистолета, он хлопнул по выключателю на стене. Лампа валялась на полу с разбитым абажуром, но лампочка каким-то чудом уцелела и загорелась, пустив по стенам причудливые тени.

– Ну, будь я проклят! – выдохнул Джесс.

Не было никаких оранжевоглазых демонов, готовых проглотить его целиком, был только мешок – большой красный мешок с горловиной, обвязанной золотым шнуром. Мешок, который, провалившись сквозь крышу, упал прямо Джессу на кровать.

Продолжая держать мешок на мушке, Джесс выудил из пачки свежую сигарету и прикурил свободной рукой. Глубоко затянулся и некоторое время наблюдал, как на полу в его комнате постепенно формируется сугроб. Еще пара затяжек, и его нервы как будто начали успокаиваться. Он стал одной ногой на кровать, подался вперед и пару раз потыкал дулом в мешок, будто тот был набит змеями.

Ничего не произошло.

Джесс развязал золотой шнур, открыл мешок и осторожно заглянул внутрь.

– Будь я проклят.

Глава вторая

Мешок Санты

– Где же мои Бельсникели?

Крампус изо всех сил натянул цепи, так, что древний ошейник впился ему в горло. Задрал голову и – вот оно! – бледный отблеск далеко вверху, на каменной стене. «Лунный свет – или первые лучи солнца?»

Он поскреб свою грязную, кишащую насекомыми шкуру и изучающе оглядел обломанные ногти, из-под которых торчали грязные волосы и куски засохшей корками плоти. «Я гнию заживо. Пока он купается в удовольствиях, я каждый день понемногу умираю. – Он вдруг заметил, что пальцы у него дрожат. – Я что, дрожу? Стою здесь и дрожу, как малое дитя? – Он стиснул руки. – А что, если они никогда не вернутся? Что тогда? На что я могу надеяться без моих детей? Не будет никакой надежды, никаких шансов на то, что имя мое снова распространится по земле, а без надежды даже я, великий Повелитель Йоля, рано или поздно сдамся на милость безумия. Буду медленно погружаться в небытие, пока он не одержит окончательную победу».

– Нет! – взрыкнул он. – Никогда! Я никогда не позволю ему победить. И если от меня останется только иссохший труп, пусть так! Но мой дух никогда не будет знать покоя. Я стану чумой в его доме. Я буду вечно тревожить его. Я буду… Я буду…

Его голос угас. Зажмурившись, Крампус уткнулся лбом в холодную стену пещеры, прижал ладони к влажному камню и замер, надеясь уловить дрожь земли под их бегущими ногами.

– Бельсникели вернутся, – проговорил он. – Они просто обязаны вернуться. Они должны принести мне обратно мешок Локи.

Свет там, наверху, мигнул, и у него заколотилось сердце. Крампус сделал глубокий вдох – еле заметно пахнуло сосновыми иглами и влажной, гниющей листвой. Он прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, какой он, зимний лесной рассвет. Каково это – бежать, танцуя, среди деревьев, а свежий, морозный воздух покусывает за шею.

– Скоро, – прошептал он. – Скоро я вновь зашагаю по милой Матери-Земле, и они будут приветствовать меня, радуясь моему возвращению. Будут празднества и пиры, как раньше, и гораздо, гораздо больше.

Нахлынули воспоминания – калейдоскоп картинок, быстро сменяющих друг друга, тысячи ушедших святок: бой барабанов, вызывающий его из леса; звук рога, знаменующий его приход; юноши и девушки с глазами, полными страха и восхищения, обвивают его гирляндами из перьев и омелы, венчают остролистом; кружащиеся в танце девы усыпают его путь свежими сосновыми иглами, окуривают благоуханной хвоей и ведут его между хижинами, а следом выступают строем, ударяя мечами в щиты, мужчины, и скачут беснующиеся, вопящие женщины. Вот перед ним открываются двери господского дома, и его приветствует манящий запах жареного вепря. Они усадят его на огромный трон, сплетенный из ветвей, во главе длинного стола, и будут потчевать лучшими кушаньями и медовой брагой – ешь, пей до отвала. А потом они проведут перед ним своих самых пухленьких женщин, и он будет ложиться с ними, и они будут совокупляться, как звери в лесу, и он благословит их чрева здоровьем и плодородием.

И, когда его сердце наполнится преданностью и верой людской, он провозгласит пришествие святок, поторопит возрождение земли и изгонит прочь духов голода и болезни. И круговорот жизни продолжится, вновь и вновь.

«И уже скоро, – подумал он, – я вновь буду благословлять род людской. Но на сей раз это будут люди Виргиний. Потому как эта новая земля, Америка, сильно нуждается во мне, нуждается в том, чтобы я был велик и ужасен, чтобы я прогнал прочь духов тьмы и обрушил кару свою на нечестивцев и грешников. И так оно и будет, потому что Крампус, Повелитель Йоля, знает, как быть ужасным. И я буду ужасным, и они все поклонятся мне, и будут праздновать мой приход, и осыплют меня дарами и яствами, и… и приведут ко мне молодых женщин своих, чтобы я их благословил. – Он кивнул, улыбнулся, глядя перед собой невидящими глазами. – Они меня полюбят. Они все меня полюбят, дай только срок».

– Ну, будь я проклят, – сказал Джесс еще раз, для ровного счета.

Внутри мешка виднелся угол какой-то коробки. Сунув пистолет в карман куртки, Джесс вынул из мешка коробку. И ухмыльнулся до ушей. Это была новенькая, с иголочки, кукла «Тин Тайгер».

– Да, Эбигейл, детка, Санта-Клаус действительно существует.

Он покрутил куклу в руках. Из-под роскошной копны сверкающих волос на него глядела пара соблазнительных, густо подведенных, синих кошачьих глаз. Он было задумался, насколько вообще позволительно игрушке иметь такие вот пухлые, ярко-алые губы, мини-юбку «под тигра» и гордо обнаженный пупок, и тут до него дошло: как странно, что в мешке оказалась именно эта кукла. Ну, это мешок Санты, понятное дело, и, конечно, Джесс надеялся, что внутри будут игрушки, а еще ему подумалось, что среди них может быть кукла «Тин Тайгер», верно? Тааак, и о какой же из них он подумал? Он опять посмотрел на куклу. Тина Тайгер, как раз та, которую хотелось его дочке. Лежит себе на самом верху, будто мешок нарочно подсунул ему игрушку. «Эта штука будто мысли мои читает. – Волосы у него на руках стали торчком, по спине пробежал холодок, и он подозрительно покосился на мешок. – Ладно, ладно, успокоились. Ты и так уже порядком сбит с панталыку».

Он сделал глубокий вдох. Затем поднял мешок и поразился, насколько тот оказался легким – Джесс спокойно мог держать его на вытянутой руке. Размером мешок был с большой мусорный пакет, какими пользуются в саду. Джесс стряхнул с мешка снег и отнес его вместе с куклой на кухню, прикрыв за собой дверь спальни, чтобы не напустить в дом холода.

Подъехала «скорая», и за окном замелькали цветные всполохи, окрашивая комнату то в красный, то в синий. Джесс бросил мешок на пол и не сводил с него взгляда, пока не докурил сигарету, потом подтянул к себе стул и уселся. Сунул большой палец в горловину мешка, осторожно растянул ее и с опаской заглянул внутрь, немного опасаясь: а вдруг оттуда что-нибудь выскочит? Черная бархатная подкладка мешка сливалась с темнотой внутри, и вглубь было видно дюйма на три-четыре, не больше. Было в этой темноте что-то неестественное, и чем больше Джесс вглядывался в тени внутри мешка, тем ему становилось яснее, что видит он вовсе не тени, а что-то вроде дыма или густого, курящегося пара. Дым этот бурлил внутри мешка, постоянно двигаясь и образуя водовороты, но наружу не шел.

Джесс пощупал мешок снаружи. В нем явно что-то было – на ощупь он оказался вроде того кресла-мешка, какое у него было в детстве. На мешок можно было надавить, сжать, но он всегда возвращался к прежней форме. Джессу страшно хотелось узнать, что еще лежит там, внутри, но совать руки в эту дымную жижу он совершенно не торопился.

Он опять заглянул внутрь, раздумывая о том, как обрадуется Эбигейл, если он принесет ей не одну, а, может, парочку этих шлюховатых кукол. Сглотнув, он медленно опустил руку в мешок. Его пальцы исчезли в курящемся тумане, потом кисть, потом локоть. Джесс отметил перепад температуры – внутри мешка было гораздо теплее, – и вдруг его посетила абсолютная уверенность в том, что мешок этот – живое существо, а его рука находится у этого существа во рту, и в любой момент оно может захлопнуть пасть, как медвежий капкан. Что-то стукнулось о его запястье, и Джесс, вскрикнув, выдернул руку из мешка. Осмотрел ее, точно ожидая, что она будет покрыта пиявками, но все было в порядке.

– Черт. Соберись, тряпка.

Он стал думать об еще одной такой кукле – азиатке с татуировкой дракона – и, прикусив губу, опять опустил руку в мешок, и вот она уже исчезла по локоть. Джесс молился, чтобы рука вернулась к нему целиком. Поводив рукой, он опять наткнулся на какой-то предмет. На ощупь нечто вроде коробки. Он вытащил предмет из мешка и не особо удивился, обнаружив, что глядит в экзотические фиолетовые глаза Цинь Тайгер.

Джесс крякнул. «Ладно, понятненько». Подумал о кукле-готке, потом о рыжей, и вытащил обеих. На этом он не остановился. Всего неделю назад, восседая у него на коленях с буклетом Toys «R» Us, дочка назвала поименно всю шестерку «Тин Тайгер», разъяснила все насчет их суперспособностей, сообщила ему, какие именно ей нравятся больше всего, и без каких аксессуаров абсолютно невозможно обойтись. Она также подробно объяснила, насколько трудно девочке ее лет есть, спать, или даже дышать, не будучи владелицей одной из этих потрясающих кукол.

Минуту спустя на столе у Джесса выстроилась вся компания тигродевушек, а также красный, в тигриную полоску «корвет» и две упаковки с аксессуарами. И не нужно было быть гением, чтобы понять: все это никак не могло поместиться в мешке за раз. «Значит, мешок их каким-то образом делает. – И тут до него дошло. – Мешок сделает все, чего я ни пожелаю!» Глаза Джесса округлились, он даже перестал на секунду дышать. Неужели это правда? Неужели Провидение только что всучило ему волшебный мешок? Он вскочил на ноги, запер дверь на засов, а потом осторожно глянул в окно. «Скорая» и полицейская машины все еще были здесь, но соседи все разошлись по домам – все, кроме Филлис, которая несла что-то водителю «скорой» со скоростью миля в минуту.

Джесс опустил жалюзи и сел перед мешком. Сосредоточился. Закрыл глаза, представил себе кольцо с бриллиантом и запустил руку в мешок. Вот оно! Он стиснул в пальцах маленькую бархатную коробочку, и, затаив дыхание, вынул руку из мешка. Рука тряслась так, что ему пришлось насильно разжимать себе пальцы.

– Ну, зашибись! – вырвалось у него, и он поднес кольцо к свету.

Улыбка у него на лице погасла.

Это была игрушка – ничего, кроме пластика да подкрашенного алюминия.

– Вот черт!

Он помотал головой.

– Я, наверное, что-то делаю не так?

Отбросив кольцо, на этот раз он сосредоточился на мыслях о часах. Представил себе тот «ролекс», который попался недавно ему на глаза в ломбарде. На часах, которые он выудил из мешка, в самом деле, стояла надпись «Ролекс», и все же это опять была только игрушка.

– Ой, ну давай же! Давай!

Три оловянных колечка, четыре пластиковых «ролекса» и огромную пачку денег из «Монополии» спустя до него, наконец, дошло: мешок производил исключительно игрушки.

– Вот тебе и хрен, – откинув голову, так, что затылок уперся в стенку, Джесс принялся разглядывать подтеки на потолке. – Все равно никогда ничего не выходит по-моему.

На него вдруг навалилось все то, что случилось этим долгим, странным вечером. Теперь ему хотелось одного – свернуться калачиком в кровати и никогда оттуда не вылезать. Он покосился в сторону спальни.

– Они там, наверное, уже снеговика слепили.

Джесс вздохнул, снял со стула сиденье-подушку, сунул под голову и улегся прямо тут, на полу. Понаблюдал, как за закрытыми жалюзи вспыхивают огни служебных машин. Потом его взгляд переместился на кукол, и он сумел-таки улыбнуться:

– Я раздобыл всех этих супершалав… абсолютно всех.

Он подумал, какое у Эбигейл будет лицо, и его улыбка стала еще шире.

– Да, малыш, в этот раз твой папа неудачником не будет. В этот раз, для разнообразия, твой папа будет героем, – он закрыл глаза. – Эбигейл, ты давай, держись там, кроха. Потому что Санта-Клаус уже в пути.

– Вот они. Наконец-то, мои Бельсникели… Они вернулись! – Крампус оторвал ухо от скалы и задрал голову вверх, к отверстию пещеры, натянув цепь, будто пес в ожидании кормежки. Там, наверху, было уже настолько светло, что стало ясно – это рассвет. И он видел их тени – они спускались, все ближе и ближе. До верха узкой горловины пещеры было около пятидесяти футов; стиснув руки, Крампус смотрел, как они лезут вниз. «Где он? – Он всматривался в их силуэты в поисках хоть каких-то признаков мешка.

Маква, самый крупный из шауни[6], первым спрыгнул на пол пещеры, приземлившись на четвереньки. Медвежья шкура у него на плечах висела лохмотьями, одежда из оленьей кожи была грязной и рваной, а сам он был весь в крови. Он встал, и Крампус стиснул его плечи.

– Он у вас?

Маква, откинув капюшон, покачал головой:

– Нет.

Спустились еще трое Бельсникелей: братья Випи и Нипи, тоже из народа шауни, и маленький Вернон – в его лохматой бороде было полно сосновых иголок. Они тоже явно пострадали, и сильно. Было совершенно очевидно, что совсем недавно они отчаянно сражались – с кем-то или с чем-то.

Крампус переводил взгляд с одного на другого, и все прятали глаза.

– У вас его нет? Ни у кого?

– Нет.

– Нет?

Они покачали головами, все так же не поднимая глаз. «Нет». Это слово резануло ему по сердцу осколком льда. Нет. У него чуть не подломились колени. Чтобы не упасть, Крампус ухватился за стену.

– Это был он? Это был Санта-Клаус?

– Да, – ответил Вернон, и трое шауни согласно кивнули.

– Где он? Где мешок?

– Мы сделали все, что могли, – сказал Вернон. – Он страшно силен и совершенно безумен в своей ярости… Мы такого не ожидали.

Крампус сполз по стенке вниз, сжав голову своими большими руками.

– Другого шанса больше не будет, никогда.

На пол пещеры спрыгнула девушка, Изабель. Откинув капюшон куртки, она посмотрела на Крампуса, потом на четверых мужчин.

– Вы что, ему не сказали?

Никто ей не ответил.

– Крампус, мешок еще может быть где-то там, наверху.

Крампус поднял на нее недоуменный взгляд.

– Мешок?

– Да, мешок. Он все еще где-то там.

Крампус, вскочив на ноги, стиснул ей руку.

– Что ты имеешь в виду, дитя?

– Он был у нас. То есть почти. Мы были в санях, бились из-за мешка со стариком, и… ой! Черт, Крампус, ты делаешь мне больно.