Сын Несбё Ю
– Кто? – спросил Матс, теребя и дергая дядю за рукав, чтобы тот встал со стула.
– Американский доктор, который очень хорошо умеет чинить глаза, – сказал Симон и позволил поднять себя на ноги, притворяясь более крепким, чем был на самом деле. – Пошли посмотрим, не найдется ли у нас настоящей полицейской фуражки. Нальешь себе кофе, Эдит?
Мальчик и мужчина вышли в коридор, и мальчик взвыл от радости при виде черно-белой полицейской фуражки, которую мужчина достал с полки в шкафу, но сразу застыл в благоговении, как только мужчина опустил фуражку ему на голову. Они подошли к зеркалу. Мальчик ткнул пальцем в дядино отражение и воспроизвел звуки выстрелов.
– В кого это ты стреляешь? – удивился мужчина.
– В бандитов, – прошипел мальчик. – Бах! Бах!
– А может, в мишень? – спросил Симон. – Потому что полицейские не стреляют в бандитов без крайней необходимости.
– Стреляют! Бах! Бах!
– Иначе нас посадят в тюрьму, Матс.
– Нас? – Мальчик остановился и удивленно посмотрел на дядю. – Почему это? Мы же полицейские.
– Потому что, если мы стреляем в человека, не сумев поймать его, мы сами становимся бандитами.
– Но… но если мы его задержали, мы же можем стрелять?
Симон засмеялся:
– Нет. Тогда уже судья решает, сколько времени преступнику предстоит провести в тюрьме.
– А разве это не ты решаешь, дядя Симон? – Во взгляде мальчика промелькнуло разочарование.
– Знаешь что, Матс? Я рад, что не мне приходится это решать. Я рад, что мне надо всего-навсего их поймать. Потому что именно это самая интересная часть работы.
Матс зажмурил один глаз, и фуражка сползла ему на затылок.
– Слушай, дядя Симон…
– Да?
– А почему у вас с тетей Эльсе нет детей?
Симон встал позади племянника, положил руки ему на плечи и улыбнулся его отражению в зеркале:
– Зачем нам дети, если у нас есть ты? Или как?
Пару секунд Матс задумчиво смотрел на дядю, а потом его лицо осветилось улыбкой.
– Хорошо!
Симон засунул руку в карман и извлек вибрирующий телефон.
Звонили из Операционного центра. Симон выслушал сообщение.
– В каком месте у Акерсельвы? – спросил он.
– Напротив Кубы, у Академии художеств. Там есть пешеходный мост…
– Я знаю, где это, – ответил Симон. – Буду через тридцать минут.
Поскольку Симон уже стоял в коридоре, он нацепил ботинки и снял с вешалки куртку.
– Эльсе! – крикнул он.
– Да? – Ее лицо появилось над перилами лестницы.
Он снова поразился ее красоте. Длинные волосы, струящиеся рыжей рекой вокруг изящного бледного лица. Веснушки на носу и на щеках. И внезапно ему в голову пришла мысль, что у нее по-прежнему будут веснушки, когда сам он уйдет на тот свет. И вслед за этой пришла другая мысль, которую Симон попытался отогнать, но не смог: кто будет тогда ухаживать за ней? Он знал, что со своего места она его не видит, а просто делает вид, что видит. Он кашлянул:
– Мне надо идти, дорогая. Позвонишь и расскажешь, как прошла встреча с доктором?
– Да. Езжай осторожно.
Двое пожилых полицейских шли по парку, который в народе называли просто Куба. Почти все считали, что название это как-то связано с островом Куба, возможно потому, что здесь проходили политические митинги, а район Грюнерлёкка всегда был рабочим. Надо было достаточно долго прожить в этом городе, чтобы узнать, что раньше здесь, в парке, стоял большой контейнер с газом, над которым имелась надстройка в форме куба. Они вышли на пешеходный мост, ведущий к старым фабричным корпусам, переданным Академии художеств. На прутья решетки моста были навешаны замки с написанными на них датами и инициалами влюбленных. Симон остановился и посмотрел на один из них. Он любил Эльсе все десять лет, что они прожили вместе, каждый из более чем трех с половиной тысяч дней. В его жизни не будет другой женщины, и для того, чтобы понимать это, ему не нужен никакой символический замок. Да и ей он не нужен, будем надеяться, что она переживет его на столько лет, чтобы в ее жизни появилось место для других мужчин. Ну и ладно.
С того места, где они стояли, был виден мост Омудт, скромный мост через скромную речку, разделяющую скромную столицу на западную и восточную части. Однажды, давным-давно, когда Симон был молодым и глупым, он сиганул с этого моста. Пьяная троица, три парня, двое из которых были непоколебимо уверены в себе самих и своем будущем. Двое из них были уверены в том, что они лучшие из этой троицы. Третий – а это был Симон – уже давно понял, что не может конкурировать с двумя приятелями по части ума, силы, общительности или тяги к женщинам. Но он был самым мужественным. Или, говоря другими словами, самым рисковым. А прыжок вниз в грязную воду не требовал ни ума, ни владения телом, лишь безрассудной смелости. Симон Кефас часто думал, что в молодости его единственным конкурентным преимуществом был пессимизм. Из-за этого пессимизма ему хотелось играть с будущим, которое он оценивал весьма невысоко. У него было врожденное чувство, что потерять он может меньше, чем остальные. Он встал на перила и дождался, когда два приятеля заорали, что не надо, что он сбрендил. И прыгнул. Вниз с моста, прочь из жизни, в чудесное крутящееся колесо казино под названием судьба. Он прошел через воду, у которой не было никакой поверхности, только белая пена, а под ней – ледяные объятия. И в этих объятиях он ощутил тишину, одиночество и покой. Когда он снова показался над поверхностью, совершенно невредимый, они ликовали. Да и сам Симон тоже, хотя он чувствовал небольшое разочарование оттого, что вернулся. Вот что может сделать с молодым человеком простая любовная неудача.
Симон отогнал от себя воспоминания и перевел взгляд на поток между двумя мостами. А точнее, на тело, висящее там, как на фотографии, застрявшее прямо на середине водопада.
– Скорее всего, тело плыло вниз по течению, – произнес пожилой криминалист, спутник Симона. – А его одежда зацепилась за что-то торчащее из водопада. Река по большей части такая мелкая, что ее можно перейти вброд.
– Ну конечно, – сказал Симон, засунул в рот пакетик с жевательным табаком и свесил голову набок.
Тело висело строго вертикально, с руками, расставленными в стороны, а вода обтекала его по обеим сторонам, словно белый стальной венок. Как волосы Эльсе, подумал Симон.
Криминалистам наконец удалось спустить лодку на воду, и сейчас они пытались снять тело с водопада.
– Спорим на пиво, что это самоубийство?
– Думаю, ты ошибаешься, Элиас, – сказал Симон, засунул скрюченный указательный палец под верхнюю губу и вытащил пакетик табака.
Он хотел бросить его в воды протекавшей под ними реки, но остановился. Наступили новые времена. Он оглянулся в поисках урны.
– Ну что, споришь на пиво?
– Нет, Элиас, я не буду спорить на пиво.
– Ой, прости, я забыл… – смутился криминалист.
– Да ладно, – сказал Симон и ушел.
На ходу он кивнул высокой белокурой женщине в черной юбке и короткой куртке. Он бы подумал, что она банковская служащая, если бы у нее на шнурке на шее не висело полицейское удостоверение. Симон выбросил пакетик табака в урну на обочине дорожки у моста и пошел вниз, к берегу реки, а потом стал подниматься, исследуя взглядом поверхность земли.
– Комиссар Симон Кефас?
Элиас посмотрел вверх. Женщина, которая произнесла эти слова, выглядела так, как, наверное, иностранцы представляют себе типичную скандинавку. Он подумал, что сама она считает себя игроком высшей лиги и именно поэтому стоит сейчас в своих туфлях без каблуков, слегка склонившись вперед.
– Нет. А вы кто?
– Кари Адель. – Она вытянула в его сторону удостоверение, висящее у нее на шее. – Я новый сотрудник отдела по расследованию убийств. Мне сказали, что я найду комиссара здесь.
– Добро пожаловать. А зачем вам Симон?
– Он должен меня обучить.
– Тогда вам повезло, – произнес Элиас и указал на маленькую фигурку мужчины, идущего вдоль берега. – Вон ваш человек.
– Что он там ищет?
– Следы.
– Но они ведь должны были остаться вверх по течению от трупа, а не вниз?
– Да, и он исходит из того, что там мы уже все осмотрели.
– Другие криминалисты говорят, что это похоже на самоубийство.
– Да, я совершил ошибку и хотел поспорить с ним на пиво, что так и есть.
– Ошибку?
– У него зависимость, – объяснил Элиас. – Была зависимость. – И добавил, когда тщательно выщипанная бровь женщины поползла вверх: – Это не секрет. Это надо знать, если вы собираетесь работать вместе.
– Никто не говорил, что мне предстоит работать с алкоголиком.
– Не с алкоголиком, – поправил ее Элиас. – С игроманом.
Она заправила светлую прядь волос за ухо и зажмурила на солнце один глаз.
– Что за игры?
– Насколько мне известно, любые, в которые можно проиграть деньги. Но если вы – его новый напарник, то вам представится возможность самой его об этом расспросить. Где работали раньше?
– В отделе наркотиков.
– Ну, тогда река вам знакома.
– Да. – Она, сощурившись, посмотрела вверх по течению от трупа. – Конечно, возможно, что это наркоманское убийство, но не потому, что оно произошло здесь. Тяжелыми наркотиками не торгуют так далеко вверх по течению, их продают у площади Скаус и моста Нюбруа. Из-за травки обычно не убивают.
– Да уж, – сказал Элиас и кивнул в сторону лодки. – Они его сняли, так что если у него есть при себе документы, мы скоро узнаем, кто…
– Я знаю, кто он, – произнесла Кари Адель. – Тюремный священник. Пер Воллан.
Элиас испытующе посмотрел на нее. Скоро она перестанет носить официальный офисный костюм, который, скорее всего, видела на женщинах-следователях в американских киносериалах. А в остальном в ней что-то было. Может, она из тех, кто задержится на этой должности. А может даже, она одна из тех, кто встречается крайне редко. Но так он раньше думал и о других, и где они теперь?
Глава 5
Комната для допросов была выкрашена светлой краской и обставлена мебелью из сосны. Красная занавеска закрывала окно, выходившее на контрольное помещение. Полицейскому Хенрику Вестаду из полицейского участка Бускеруда комната показалась уютной. Он уже приезжал в Осло из Драммена и бывал именно в этой комнате. Они допрашивали детей по делу о домогательствах, вот и оказались здесь. Теперь речь шла об убийстве. Вестад внимательно посмотрел на мужчину с длинной бородой и волосами, сидевшего на стуле с другой стороны стола. Сонни Лофтхус. Он казался моложе возраста, указанного в документах. Он выглядел трезвым, зрачки его были нормального размера. Но так обычно выглядят люди, у которых хорошая переносимость наркотиков. Вестад кашлянул:
– И ты плотно привязал ее, воспользовался обыкновенной ножовкой и ушел?
– Да, – ответил мужчина.
Он отказался от адвоката, но отвечал на вопросы преимущественно односложно. В конце концов Вестад стал задавать ему вопросы, требовавшие ответов «да» или «нет». И это, в общем, работало. Очевидно, работало: черт возьми, у них было признание. И все-таки… Вестад посмотрел на лежащие перед ним фотографии: верхняя часть черепа и мозга была частично отрезана и свисала набок, держась на коже. Глядя на это фото, Вестад подумал о вареном яйце с отрезанной верхушкой. На изображении был виден рисунок коры мозга. Вестад уже давно отверг идею о том, что, глядя на человека, можно понять, на какие ужасные поступки он способен. Но этот мужчина, от него… от него не веяло тем холодом, агрессией или, прямо говоря, идиотизмом, которыми веяло от других хладнокровных убийц.
Вестад откинулся на стуле:
– Почему ты признаешься?
Мужчина пожал плечами:
– ДНК на месте преступления.
– Откуда ты знаешь, что она там есть?
Мужчина поднял руку к длинным густым волосам, которые тюремное начальство теоретически должно было приказать остричь из гигиенических соображений.
– У меня выпадают волосы. Это побочный эффект от многолетнего приема наркотиков. Теперь я могу идти?
Вестад вздохнул. Признание. Улики на месте преступления. Почему же он сомневается?
Он склонился к микрофону, стоявшему посередине между ними:
– Допрос подозреваемого Сонни Лофтхуса завершен в тринадцать ноль четыре.
Он увидел, как погасла красная лампочка, и понял, что техник отключил диктофон. Вестад поднялся и открыл дверь надзирателям, которые защелкнули наручники и повели заключенного обратно в Гостюрьму.
– Что думаешь? – спросил техник, когда Вестад вошел в контрольное помещение.
– Думаю? – Вестад надел куртку и резким нетерпеливым движением застегнул молнию. – Он оставляет мало места для размышлений.
– Я о первом сегодняшнем допросе.
Вестад пожал плечами. Подруга жертвы. Она показала, что жертва рассказывала ей, будто ее муж, Ингве Морсанд, обвинял ее в неверности и угрожал убить. Эва Морсанд боялась. Боялась в том числе и потому, что у мужа были причины для подозрений: она встретила другого мужчину и собиралась уйти от него. Более классический мотив для убийства найти трудно. А что за мотив у парня? Женщину не насиловали, из дома ничего не пропало. Ну да, шкафчик с лекарствами в ванной был взломан, и, по словам мужа, пропало снотворное. Но зачем человеку, который, судя по следам от уколов на руках, имеет постоянный доступ к тяжелым наркотикам, беспокоиться о каких-то слабеньких снотворных?
Следующий вопрос возник немедленно: зачем следователю, получившему признание, беспокоиться о таких мелочах?
Йоханнес Халден махал метлой по полу между камерами в отделении «А» и тут увидел, что по коридору идут два надзирателя, а между ними – Сонни. Парень улыбался, и если бы не наручники на руках, можно было бы сказать, что он идет с двумя дружками на какое-то приятное мероприятие.
Йоханнес поднял вверх правую руку:
– Смотри, Сонни! Плечо полностью восстановилось! Спасибо за помощь!
Парню пришлось поднять обе руки, чтобы показать старику большой палец.
Надзиратели остановились перед одной из камер и расстегнули наручники. Дверь камеры им отпирать не пришлось, потому что все двери автоматически открывались каждое утро в восемь часов и стояли незапертыми до десяти часов вечера. Ребята из контрольного помещения показывали Йоханнесу, как они открывают и закрывают все двери простым нажатием кнопки. Ему нравилось в контрольном помещении, поэтому там он обычно подолгу мыл полы. Как будто стоял на мостике супертанкера. Как будто находился там, где и должен. До «происшествия» Йоханнес служил матросом и начал изучать навигацию. Он хотел стать морским офицером: штурманом, старшим помощником, а затем и капитаном. Через несколько лет переехать к жене и дочке в домик недалеко от Фарсюнда и начать работать лоцманом. Так зачем же он совершил это? Почему все испортил? Что заставило его согласиться взять на борт два больших мешка из порта Сонгкла в Таиланде? Нельзя сказать, чтобы он не понимал, что в мешках героин. И нельзя сказать, что он не знал, какой срок его ждет и как истерично норвежская правовая система относилась в то время к подобным преступлениям, приравнивая их к предумышленным убийствам. И дело даже было не в тех огромных деньгах, которые ему предложили за доставку мешков по определенному адресу в Осло. Так почему же он сделал это? Хотел рискнуть? Или мечтал о том, чтобы снова встретиться с ней, с красивой тайской девушкой в шелковом платье, погладить ее длинные черные блестящие волосы, заглянуть в миндалевидные глаза, услышать нежный голос, шепчущий сложные английские слова, увидеть мягкие малиновые губы, просящие сделать это ради нее, ради ее семьи из Чанг Рая. Она говорила, что только так он сможет спасти их. Нельзя сказать, чтобы он поверил в ее историю, но он поверил ее поцелую. И этот поцелуй он повез с собой домой, через моря, через таможню, в камеру предварительного заключения, в зал суда, в комнату для встреч с родственниками, где повзрослевшая дочь объяснила ему, что никто в семье не хочет больше иметь с ним ничего общего, через развод и прямо в камеру тюрьмы Ила. Ничего, кроме этого поцелуя, ему было не надо, и обещание этого поцелуя было единственным, что у него осталось.
Когда Йоханнеса выпустили, его никто не встретил: семья отреклась от него, друзья выросли, и на флот его больше не приняли. И он подался туда, где его готовы были принять. К бандитам. Он стал работать по своей старой профессии. Трамповое судоходство. Его нанял один украинец, Нестор. Героин из северного Таиланда перевозился на грузовиках по старому наркомаршруту через Турцию и Балканы. Груз делили между скандинавскими странами в Германии, откуда Йоханнес и транспортировал его на последнем отрезке пути. А потом он начал закладывать других.
Для этого тоже не было особых причин.
Просто один полицейский достучался до его души, в которой оказалось то, о чем он и не догадывался.
И хотя обещанная тем полицейским чистая совесть стоила гораздо меньше поцелуя красивой женщины, он поверил ему, вправду поверил. Что-то было в его глазах. Может быть, Йоханнес двигался к чему-то хорошему, кто знает? А потом все случилось. Одним осенним вечером. Полицейского убили, и Йоханнес в первый и последний раз слышал, как упоминалось то имя, слышал, как его шептали со смесью страха и уважения: «Близнец».
С тех пор его возвращение за решетку было вопросом времени. Он стал рисковать все больше и больше, брал все большие грузы. Черт возьми, да он хотел быть пойманным. Хотел отсидеть за все, что совершил. Поэтому, когда его взяли на шведской границе, он испытал облегчение. Мебель в прицепе его автомобиля была начинена героином. Судья посчитал отягчающими обстоятельствами как объем перевозимого, так и то, что он попался не в первый раз. Это случилось десять лет назад. Его перевели в Гостюрьму сразу после ее открытия четыре года назад. Он видел, как приходят и уходят заключенные, как начинают и заканчивают работать надзиратели, и ко всем относился с тем уважением, какого они заслуживали. Постепенно он тоже стал пользоваться уважением, какое обычно оказывают пожилым. Неопасным. Потому что никто не знал, какую тайну он хранит. В каком предательстве он виновен. По какой причине он сам назначил себе это наказание. И у него не было надежды достичь того единственного, что еще имело значение. Поцелуя, который ему пообещала забытая женщина. Чистой совести, которую ему пообещал мертвый полицейский. Не было надежды до тех пор, пока его не перевели в отделение «А» и он не познакомился с парнем, который, как говорили, умеет исцелять. Йоханнес вздрогнул, когда услышал его фамилию.
Но Йоханнес Халден ничего не сказал. Он просто махал шваброй, низко опустив голову, улыбался, оказывал и принимал мелкие услуги, делающие жизнь за этими стенами сносной. Так пролетали дни, недели, месяцы, годы, превращаясь в жизнь, которая скоро должна была закончиться. Рак. Рак легких. Скоротечный, по словам доктора. Агрессивного типа, самого плохого, если его не обнаружить на ранней стадии.
Его не обнаружили на ранней стадии.
Никто ничего не мог поделать. По крайней мере, Сонни не мог. Он даже приблизительно не сумел угадать, что происходит с Йоханнесом. Когда тот спросил его об этом, парень предположил что-то в паху, хо-хо. А плечо, если честно, поправилось само, а не оттого, что его коснулась рука Сонни, температура которой наверняка была не выше обычных тридцати семи даже на ладони. Но он был хорошим мальчиком, и Йоханнес не хотел лишать его веры в то, что он обладает особыми способностями.
Так что Йоханнес держал при себе как болезнь, так и то, другое. Но он знал, что время не ждет. Что эту тайну он не может унести с собой в могилу. Во всяком случае, если он хочет спокойно лежать там, в могиле, а не очнуться живым мертвецом, изъеденным червями и приговоренным к вечным мукам. Нельзя сказать, чтобы у него были какие-то религиозные убеждения относительно того, кого и почему приговаривают к вечным мукам, но он допустил в своей жизни слишком много ошибок.
– Так много ошибок… – пробормотал Йоханнес Халден себе под нос.
Он отставил в сторону метлу, подошел к двери камеры Сонни и постучал.
Ответа не последовало. Он постучал еще раз.
Подождал.
Затем открыл дверь.
Сонни сидел на нарах, рука его выше локтя была перетянута резиновым ремнем, конец которого он зажимал в зубах. Он держал шприц прямо над вспухшей веной. Угол наклона составлял предписанные тридцать градусов, чтобы площадь попадания была как можно больше.
Он спокойно посмотрел на вошедшего и улыбнулся:
– Да?
– Прости, я… я могу подождать.
– Уверен?
– Да… спешки нет. – Йоханнес рассмеялся. – Часом меньше, часом больше – роли не играет.
– Часа через четыре?
– Отлично, через четыре часа.
Шприц вошел в вену, Сонни нажал на поршень. Старик почувствовал, как комнату словно наполнила тишина и похожий на черную воду мрак. Он медленно, спиной вперед двинулся к выходу, вышел и закрыл за собой дверь.
Глава 6
Симон прижал мобильный телефон к уху, а ноги положил на стол, одновременно раскачиваясь на стуле. Этим искусством их троица владела в совершенстве, и, когда они устраивали соревнование, кто дольше сумеет балансировать в таком положении, речь шла лишь о том, кому дольше не надоест.
– Значит, американец ничего не говорит? – спросил он тихо, отчасти потому, что не видел никаких причин втягивать сидящих вокруг сотрудников убойного отдела во внутренние дела своей семьи, отчасти потому, что они с женой привыкли именно так разговаривать по телефону: тихо и ласково, словно лежали в постели и обнимались.
– Не говорит, – ответила Эльсе. – Пока. Он хочет сначала изучить анализы и снимки. Заключение мне дадут завтра.
– Ладно. Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Насколько хорошо?
Она засмеялась:
– Не думай так много, любимый. Увидимся за ужином.
– Ладно. А твоя сестра, она…
– Да, она еще здесь, и она отвезет меня домой. Положи трубку, зануда, тебе надо работать!
Он нехотя прервал связь и вспомнил свой сон о том, как она получила его зрение.
– Комиссар Кефас?
Симон поднял голову. Запрокинул ее. Женщина, стоявшая перед его столом, была высокой. Очень высокой. И стройной. Долгоножка в офисном костюме.
– Я Кари Адель. Мне велено помогать вам. Я пыталась найти вас на месте преступления, но вы исчезли.
Эта женщина была больше похожа на банковскую служащую, чем на полицейского. Симон еще дальше откинулся на стуле:
– Каком таком месте преступления?
– Куба.
– Откуда вам известно, что это место преступления?
Он видел, как она замешкалась в поисках выхода. Выхода не было.
– Место возможного преступления, – уточнила она.
– А кто считает, что мне нужна помощь?
Женщина указала большим пальцем на потолок, чтобы объяснить, откуда пришел приказ:
– На самом деле помощь нужна мне. Я новенькая.
– Только что из Полицейской академии?
– Полтора года в отделе наркотиков.
– Новичок. И сразу в убойный? Поздравляю, Адель. Тебе повезло, либо у тебя хорошие связи, либо тебя взяли потому, что ты… – Он привел стул в нормальное положение и выудил из кармана джинсов порцию жевательного табака.
– Женщина? – предположила она.
– Я хотел сказать «способная».
Она покраснела, и он заметил досаду в ее взгляде.
– А ты способная? – спросил Симон и засунул табак под верхнюю губу.
– Была номером два в выпуске.
– И как долго ты собираешься прослужить в убойном?
– Что вы имеете в виду?
– Если тебе не понравилось в нарко, почему тебе должно понравиться в убойном?
Она снова замешкалась. Симон понял, что попал в цель. Она из тех, кто недолго пробудет здесь в качестве гостя, а потом, вполне возможно, уйдет наверх по этажам и служебной лестнице. Способная. А может, вообще уйдет из полиции, как ушли все способные сотрудники отдела экономических преступлений. Исчезли вместе со своими знаниями и оставили Симона одного. Полиция не место для тех, кто умен, амбициозен и хочет хорошо жить.
– Я ушел с места преступления потому, что там больше нечего было искать, – сказал Симон. – Расскажи, с чего бы ты начала.
– Поговорила бы с его близкими, – произнесла Кари Адель, оглядываясь в поисках стула. – Определила бы его передвижения перед попаданием в реку.
В реку, а не в речку. Это указывало на то, что она жила на востоке западной части Осло, где все ужасно боялись, что из-за употребления уменьшительно-ласкательных суффиксов люди отнесут их к жителям «неправильного» берега, и совершенно не употребляли таких суффиксов.
– Хорошо, Адель. А его близкие…
– …это его жена, которая должна была вскоре стать бывшей женой. Она недавно выгнала его из дома. Я поговорила с ней. Он жил в пансионе «Ила». А здесь есть стул…
Способная. Определенно способная.
– Он тебе сейчас не понадобится, – сказал Симон, поднимаясь.
Она была выше его сантиметров на пятнадцать. И все-таки за один его шаг делала два. А все из-за узкой юбки. Красивая юбка, но скоро она перестанет ее носить. Убийства расследуют в джинсах.
– Вам не стоит проходить внутрь.
Марта стояла у входной двери в пансион «Ила» и разглядывала этих двоих. Женщину она вроде бы видела раньше. Такой рост и худобу легко запомнить. Отдел по борьбе с наркотиками? У нее были светлые безжизненные волосы, почти никакой косметики и лицо с выражением легкого страдания, присущее избалованным деткам богачей.
Мужчина был ее полной противоположностью. Всего метр семьдесят ростом, возраст – за шестьдесят, на лице глубокие морщины. Но не только: еще и морщинки от улыбки. Седые густые волосы и глаза, в которых она прочитала «добрый», «с хорошим чувством юмора» и «упрямый». Так она автоматически изучала всех постояльцев во время обязательного вступительного собеседования, во время которого им предстояло выяснить, какое поведение и какие проблемы их здесь могли ожидать. Случалось, она ошибалась. Но не часто.
– Нам необязательно заходить, – произнес мужчина, представившийся комиссаром Кефасом. – Мы из отдела по расследованию убийств. Дело касается Пера Воллана. Он жил здесь…
– Жил?
– Да, он умер.
Марта стала хватать ртом воздух. Ее первая реакция на сообщение о смерти очередного постояльца всегда была такой. Ей казалось, она делает это, чтобы удостовериться, что сама еще жива. Потом наступило удивление. Удивление оттого, что она не удивилась. Пер ведь не был наркоманом, он не сидел в приемной у смерти вместе с остальными. Или сидел? И потому, что она видела это и неосознанно поняла, обычное глотание воздуха сменилось таким же обычным мысленным комментарием: «Этого следовало ожидать». Но на этот раз все не так. Все по-другому.
– Его нашли в реке Акерсельва, – говорил тем временем мужчина.
У женщины на лбу стояла печать «НА ОБУЧЕНИИ».
– Вот как, – сказала Марта.
– Кажется, вы не удивлены?
– Нет. Наверное, нет. Это всегда шок, но…
– Но люди наших профессий к этому привыкают, правда? – Мужчина кивнул на затянутые пленкой окна: – Я не знал, что «Транен» закрылся.
– Здесь будет модная кондитерская, – произнесла Марта и обхватила себя руками, словно замерзла. – Для мамочек, пьющих кофе латте.
– Они и сюда вторглись. Ладно. – Симон кивнул одному из старожилов пансиона, проходившему мимо на подкашивающихся по-наркомански ногах, и тот молча кивнул в ответ. – Здесь много знакомых лиц, как я погляжу. Однако Воллан работал тюремным священником. Отчет о вскрытии еще не готов, но следов от уколов мы у него не обнаружили.
– Он жил здесь не как наркоман. Он помогал нам, когда у нас возникали проблемы с бывшими заключенными. Они доверяли Воллану. И мы предоставили ему временное жилье, когда ему пришлось съехать из дома.
– Да, мы в курсе. Мне интересно, почему вы не удивились, хотя знали, что он не был наркоманом. Это ведь мог быть несчастный случай.
– А это был несчастный случай?
Симон посмотрел на высокую худышку. Она медлила, ожидая знака с его стороны, и наконец открыла рот:
– Мы не обнаружили никаких признаков насилия, но тропинки у реки – это криминальная территория.
«У реки», – отметила Марта. Строгая мама, поправлявшая ее речь за обеденным столом. «Ты никогда не выйдешь замуж за приличного человека, если будешь разговаривать, как портовый грузчик».
Комиссар Кефас склонил голову набок:
– О чем вы думаете, Марта?
Он ей нравился. Казалось, ему не все равно.
– Думаю, он знал, что умрет.
Полицейский поднял бровь:
– Почему вы так решили?
– Из-за письма, которое он мне передал.
Марта обошла вокруг стола в переговорной, находившейся прямо напротив приемной на втором этаже. Им удалось сохранить готический стиль, и эта комната, вне всяких сомнений, была самой красивой в здании. Да и конкурентов у нее было не много. Марта налила кофе комиссару, усевшемуся, чтобы прочитать письмо, которое Марта обнаружила в конверте, оставленном для нее в приемной Пером Волланом. Его напарница сидела рядом с ним на краешке стула и набирала на телефоне сообщение. Она вежливо отказалась от предложенных кофе, чая и воды. Как будто думала, что вода в этом здании полна каких-то редких микробов. Кефас протянул письмо коллеге:
– Здесь написано, что он завещает все свое имущество вашему пансиону.
Его коллега отправила сообщение и кашлянула. Комиссар повернулся к ней:
– Да, фрёкен Адель?
Читать бесплатно другие книги:
