Дарующий звезды Мойес Джоджо
– Я буквально на минуточку. – Фред прошел внутрь, заменил металлический кофейник и проверил жестянку с кофе.
Раз в неделю Фред Гислер по собственному желанию пополнял запасы кофе, а также приносил дрова для печки, чтобы женщины могли согреться между объездами.
«Фредерик Гислер, – каждое утро объявляла Бет, поднося ко рту первую чашку кофе, – самый настоящий святой».
– Я также принес вам, девушкам, немного яблок. Чтобы вы могли брать одно-два с собой. Теперь, с наступлением холодов, голод будет чувствоваться гораздо сильнее. – Достав из-за пазухи мешок, Гислер поставил его в сторонке.
Фред Гислер был по-прежнему в рабочей одежде, башмаки вокруг подошвы в обводах грязи. Приезжая в библиотеку, Элис иногда слышала, как Гислер говорит своим молодым лошадкам: «Да!» и «Вперед, умничка, ты можешь гораздо лучше», словно они были его друзьями, такими же, как женщины в библиотеке. А еще Элис видела, как Гислер, скрестив на груди руки, стоит перед щеголеватым владельцем лошадей из Лексингтона и они, цыкая зубом, обсуждают цену и условия сделки.
– Этот сорт яблок называется «Ром Бьюти». Они созревают чуть позже других. – Гислер неловко сунул руки в карманы. – Мне нравится, когда… что-то ждет меня впереди.
– Очень любезно с вашей стороны.
– Пустяки. У вас, девушек, очень тяжелая работа… и вы не всегда получаете то, чего заслуживаете.
Решив, что на этом все и Фред Гислер сейчас уйдет, Элис положила книгу и выжидающе посмотрела на Фреда, однако он остановился возле ее стола, смущенно прикусив губу.
– Элис? У вас все в порядке? – Он говорил так, будто уже много раз прокручивал в голове этот вопрос. – Просто… не в обиду будь сказано, но вы… выглядите гораздо менее счастливой, чем раньше. Я имею в виду, тогда, когда еще только приехали.
Элис почувствовала, что краснеет. Ей хотелось сказать: «У меня все отлично», но у нее вдруг пересохло во рту, и она не смогла выдавить ни единого слова.
Фред Гислер вгляделся в ее опрокинутое лицо, после чего прошел к полке слева от передней двери. Изучил стоявшие там книги и довольно кивнул, обнаружив то, что искал. Взяв книгу, он снова подошел к Элис:
– Она несколько выбивается из общего ряда, но мне нравится огонь в ее словах. Когда несколько лет назад я совсем пал духом, то вдруг понял, что это мне… помогает. – Заложив клочком бумаги нужную страницу, Фред протянул книгу Элис. – Я хочу сказать, вам, может, и не понравится. Поэзия – это нечто очень личное и на любителя. Я просто подумал… – Он растерянно пнул носком башмака вылезший из пола гвоздь, затем поднял глаза на Элис. – В любом случае оставляю вам книгу. – После чего, словно сочтя нужным отдать дань вежливости, добавил: – Миссис Ван Клив.
Элис не знала, что сказать. Фред Гислер подошел к двери, неловко взмахнув на прощание рукой. От его одежды пахло дымом.
– Мистер Гислер?.. Фред?
– Да?
Элис оцепенела, ее вдруг охватило непреодолимое желание поделиться своими переживаниями с другим живым существом. Рассказать о выматывающих душу, опустошающих одиноких ночах, о свинцовой тяжести на сердце, которой ей доселе еще не приходилось испытывать, о чувстве невосполнимой утраты, словно она совершила чудовищную ошибку и возврата к прошлому больше нет. Рассказать, что она до смерти боится выходных дней, поскольку, кроме этих гор, этих лошадей, этих книг, у нее в жизни вообще ничего не осталось.
– Спасибо вам, – судорожно сглотнула Элис. – Я хочу сказать, за яблоки.
– Всегда к вашим услугам, – на секунду замявшись, ответил Фред Гислер.
Дверь бесшумно закрылась, и Элис услышала его шаги по дорожке в сторону дома. Где-то на середине пути шаги замерли – Элис застыла в ожидании чего-то, чего сама не могла толком разобрать, – но затем шаги послышались снова и вскоре растворились в ночи.
Элис посмотрела на томик стихов и неуверенно открыла его.
Эми Лоуэлл
ДАРУЮЩИЙ ЗВЕЗДЫ
- Ты сердце распахни радушно для меня.
- В купели духа твоего, в прозрачной зыбкости
- Омой меня прохладой и покоем,
- Дай вытянуться истомленным телом
- И отдохнуть на этом ложе из слоновой кости[2].
Когда Элис вчиталась в стихотворные строки, в ушах у нее внезапно застучала кровь, а когда слова стали оживать в воображении, по коже побежали мурашки. На ум внезапно пришел вопрос Бет: А это правда, что «самки могут умереть при отсутствии сексуального партнера»?
Элис еще долго сидела, вглядываясь в раскрытый томик стихов. Похоже, она потеряла счет времени. Она думала о Гарретте Блае, который, пытаясь отыскать руку жены, буквально до последней минуты неотрывно смотрел ей в глаза. Наконец Элис встала и подошла к деревянному сундуку. Воровато оглянувшись, словно из страха, что ее могут застукать за недостойным занятием, она извлекла из сундука маленькую синюю книжицу. Села за стол и начала читать.
Домой Элис вернулась поздно вечером: на часах было почти без четверти десять. «Форд» уже стоял возле дома, и мистер Ван Клив, удалившись в свою комнату, с таким шумом выдвигал и задвигал ящики комода, что слышно было в прихожей. Элис закрыла за собой входную дверь и тихонько поднялась наверх, легко касаясь пальцами перил. У нее кружилась голова, мысли путались. Войдя в ванную, Элис закрыла дверь на задвижку и сняла одежду, после чего смыла с себя дневную грязь, чтобы кожа вновь стала пахнуть свежестью. Вернувшись в спальню, Элис достала из дорожного сундука ночную рубашку персикового цвета. Мягкий, струящийся шелк буквально обволакивал тело.
На сей раз Беннетт спал не на кушетке, а на супружеской кровати. Он лежал, как всегда, на левом боку, спиной к Элис. Летний загар уже сошел, и в полумраке его тело, с выступающими буграми мышц, казалось совсем бледным. Беннетт, подумала Элис. Беннетт, который целовал внутреннюю часть ее запястья и говорил, что еще никогда в жизни не видел такой красивой девушки. Который уверял, что буквально боготворит землю, по которой она ступает. Элис приподняла одеяло и беззвучно проскользнула в теплое пространство за спиной мужа.
Но Беннетт даже не шелохнулся: судя по ровному дыханию, он крепко спал.
- Огонь твоей души, мерцающий от радости,
- Пусть пляшет вкруг меня и лижет языками
- И дарит телу вдохновение и жизнь.
Элис придвинулась поближе, так близко, что чувствовала свое дыхание на коже Беннетта. Она вдохнула его запах, аромат мыла, смешанный с чем-то первобытным, чем-то таким, что невозможно было истребить даже армейской привычкой к мытью, протянула руку и, немного поколебавшись, переплела пальцы с пальцами мужа. И когда он сжал ее ладонь, Элис прижалась щекой к спине Беннетта и закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать его дыхание.
– Беннетт, прости меня, – шепотом сказала она, сама толком не понимая, за что просит прощения.
Он выпустил ее руку, и на секунду у Элис замерло сердце, однако Беннетт медленно повернулся лицом к жене, открыл глаза и посмотрел на нее. Глаза Элис были точно два наполненных печалью озера, они молили его о любви, и, возможно, в этот самый момент в выражении ее лица появилось нечто такое, что ни один нормальный мужчина не смог бы ей отказать, потому что Беннетт со вздохом обнял Элис, позволив ей примоститься у него на груди. Она пробежалась пальцами по его ключицам, ее дыхание стало прерывистым, мысли прыгали, путаясь от желания и облегчения.
– Я хочу сделать тебя счастливым, – пролепетала Элис, не зная, слышит ли ее Беннетт. – Действительно хочу.
Она подняла голову. Беннетт поймал взгляд жены, затем прижался губами к ее рту и поцеловал. Элис закрыла глаза и ответила на поцелуй, чувствуя, как постепенно разжимается пружина где-то очень глубоко внутри, сжатая настолько сильно, что трудно было дышать. Беннетт поцеловал жену и погладил по голове широкой ладонью, и Элис вдруг захотелось остановить мгновение, чтобы начать все сначала. Беннетт и Элис. История зарождающейся любви.
- Я выйду от тебя струной тугой и звучной
- И, разбудив подслеповатый мир,
- Волью в него всю красоту, что рождена тобою.
Она ощущала, как внутри зреет желание, подогретое поэзией и непривычным текстом маленькой синей книжки, вызвавшей образы, которые не терпелось воплотить в жизнь. Элис приоткрыла губы, позволив дыханию участиться и почувствовав разряд электричества, когда Беннетт застонал от удовольствия. Теперь он навалился на жену всей своей тяжестью, раздвигая мускулистыми бедрами ее ноги. Элис прильнула к нему, ей казалось, будто ее тело – это сплошные нервные окончания. Сейчас, подумала она, но эта мысль утонула в волне острого желания.
Сейчас. Наконец-то. Да.
– Что ты делаешь? – (Элис не сразу поняла, что он ей говорит.) – Что ты делаешь?
Элис отдернула руку. Опустила глаза:
– Я просто… я просто трогала тебя.
– Там?
– Я думала… тебе понравится.
Беннетт резко отодвинулся и, поспешно сдернув с жены одеяло, прикрыл пах. Но Элис уже сгорала от неутоленного желания, и это придало ей смелости. Она погладила мужа по щеке и произнесла, понизив голос:
– Беннетт, сегодня вечером я читала книгу. О том, какой может быть любовь между мужчиной и женщиной. Ее написала врач. И там говорится, что мы можем себе позволить доставить друг другу любое удовольствие, какое только…
– Что ты читала?! – Беннетт резко сел на кровати. – Что с тобой не так?
– Беннетт… это для женатых людей. Книга предназначена для того, чтобы помочь семейным парам обрести радость в спальне и… Ну, мужчинам, очевидно, нравится, когда их трогают…
– Прекрати! Неужели ты не можешь просто вести себя… как настоящая леди?
– Что ты имеешь в виду?
– Эти твои прикосновения и чтение грязных книжонок. Элис, что, черт побери, с тобой не так?! Ты сама… делаешь это невозможным!
Элис отпрянула, словно ее ударили:
– Я делаю это невозможным?! Беннетт, за целый год так ничего и не произошло! Ничего! А в наших клятвах мы обещали любить друг друга всем телом, причем во всех смыслах этого выражения! Мы поклялись перед Богом! В книге сказано, что для мужа и жены совершенно нормально трогать друг друга, как им нравится! Мы женаты! Там так и говорится!
– Заткнись!
У Элис на глаза навернулись слезы.
– Почему ты так себя ведешь, если я просто пытаюсь сделать тебя счастливым? Я только хочу, чтобы ты меня любил! Я ведь твоя жена!
– Кончай болтать! Неужели так уж обязательно говорить, как проститутка?!
– А откуда ты знаешь, как говорят проститутки?
– Ради бога, заткнись! – Беннетт швырнул на пол лампу, стоявшую на прикроватном столике, та разбилась вдребезги. – Заткнись! Элис, ты меня слышишь? Ты когда-нибудь перестанешь болтать?!
Элис буквально окаменела. Из-за стенки послышался протестующий скрип пружин матраса мистера Ван Клива, который начал вставать с кровати, и Элис закрыла лицо руками, приготовившись к неминуемому. И само собой, буквально через пару секунд раздался громкий стук в дверь их спальни.
– Беннетт, что у вас происходит? Беннетт? Что у вас там за шум? Ты что-то разбил?
– Папа, уйди, пожалуйста! Хорошо? Просто оставь меня в покое!
Элис в шоке смотрела на мужа. Она ждала от мистера Ван Клива вспышки гнева, в топку которого подбросили дров, но мистер Ван Клив, возможно ошарашенный непривычным поведением сына, молчал. Он постоял секунду-другую за дверью, дважды кашлянул, после чего зашаркал обратно в свою комнату.
На этот раз именно Элис решила покинуть супружеское ложе. Она встала с постели, собрала осколки разбитой лампы, чтобы не порезать босые ноги, аккуратно сложила все на прикроватный столик. Затем, не глядя на мужа, одернула ночную рубашку, надела стеганую ночную кофту и решительно направилась в туалетную комнату, где легла на кушетку, чувствуя, как снова каменеет лицо. Элис натянула на себя одеяло и принялась ждать утра или того момента, когда тишина в соседней комнате перестанет давить мертвым грузом на грудь.
Глава 10
Самая известная кровная вражда в горах Кентукки началась в Хиндмане после убийства Линвина Хиггинса. Дольф Дрон, помощник шерифа округа Нотт, собрал поисковый отряд и направился в округ Летчер с ордером на арест Уильяма Райта и еще двоих человек, обвиняемых в убийстве… В возникшей в результате драке несколько человек было ранено, а лошадь шерифа убита… (Уже позже Дьявол Джон Райт, главарь банды Райта, заплатил за погибшую лошадь, поскольку «сожалел об убийстве такого замечательного животного».)
Вражда продолжалась несколько лет. В ходе разборок погибло 150 человек.
УОР. Путеводитель по Кентукки
Зима в горах выдалась суровой. Марджери в темноте обвивалась вокруг Свена и, чтобы было теплее, закидывала на него ногу, памятуя о том, что там, снаружи, на колодце наросло четыре дюйма льда, который придется сбивать, да еще стая голодных животных с нетерпением ждет, чтобы их покормили, и эти два обстоятельства каждое утро делали последние пять минут под грудой одеял еще слаще.
– Это твой способ заставить меня сварить кофе? – сонно пробормотал Свен, целуя Марджери в лоб и переворачиваясь на другой бок с целью дать ей понять, что для него эти пять минут тоже самые сладкие.
– Я просто хотела сказать тебе «с добрым утром». – Марджери довольно вздохнула.
Кожа Свена так хорошо пахла. Иногда, когда он не приходил ночевать, Марджери спала в рубашке Свена, просто чтобы почувствовать его рядом. Она игриво провела пальцем по груди Свена, задав вопрос, на который он беззвучно ответил. Минута за минутой проходили в приятной неге, но вот наконец Свен нарушил молчание:
– Мардж, который час?
– Хм… Без четверти пять.
Свен жалобно застонал:
– Ты понимаешь, что, если бы ты жила у меня, мы могли бы вставать на целых полчаса позже?
– Это будет довольно трудно сделать. Плюс вероятность того, что Ван Клив подпустит меня к своей шахте, примерна равна тому, что он пригласит меня на чай к себе домой.
Свену пришлось признать, что Марджери права. Когда она в последний раз приходила к Свену – принесла ему забытую дома корзинку с ланчем, – Боб, охранявший вход на шахту Хоффман, с извинениями сообщил девушке, что получил специальные указания не пускать ее на территорию шахты. Конечно, у Ван Клива не было никаких доказательств причастности Марджери к распространению писем с юридическими советами по поводу блокирования взрывных работ в районе Норт-Риджа, однако при этом было понятно, что мало кто обладал возможностями – и смелостью – для выполнения подобной миссии. А публичный выпад Марджери по поводу приема на шахту цветных оказался реально болезненным.
– Насколько я понимаю, Рождество мы отпразднуем здесь, – заметил Свен.
– Ну да, соберем всех родственников, как обычно. Полон дом народу, – горячо прошептала Марджери, приблизив губы к лицу Свена. – Я, ты… э-э-э… Блуи. Лежать, Блуи! – (Пес, услышав свое имя, воспринял это как приглашение к кормежке и, забравшись на кровать к лежавшим в обнимку хозяевам, принялся лизать их лица.) – Ох уж эта собака! Ну ладно, хватит тебе! Все. Я пошла варить кофе.
Марджери села, оттолкнув Блуи, протерла сонные глаза и с сожалением убрала со своего бедра тяжелую мужскую руку.
– Ты что, решил меня спасти от самого себя, малыш Блуи? – спросил Свен, и пес, высунув язык и подставив живот, развалился между ними. – Вы что, оба против меня сговорились?
Марджери ухмыльнулась, услышав, как Свен сюсюкает с этим придурочным псом, и продолжала ухмыляться, пока шла на кухню, чтобы зажечь плиту.
– А теперь я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснила, – сказал Свен, когда они ели на завтрак яйца, касаясь под столом ногами. – Мы с тобой проводим вместе практически каждый вечер. Едим вместе. Спим вместе. Я знаю, в каком виде ты предпочитаешь есть яйца, какой кофе пьешь, знаю, что ты не любишь сметану. Знаю, какой температуры должна быть вода в твоей ванне и что ты сорок раз проводишь по волосам щеткой, потом затягиваешь их узлом и на целый день забываешь о них. Черт, я знаю клички всех твоих животных! Даже курицы с тупым клювом. Минни.
– Винни.
– Ну ладно. Я знаю клички почти всех твоих животных. Так скажи мне, почему нельзя делать все то же самое, но только с кольцом на пальце?
Марджери глотнула кофе:
– Ты обещал больше не заводить разговоров на эту тему. – Она улыбнулась, но в этой улыбке явно читалось предостережение.
– Я тебя ни о чем не буду просить. Как и обещал. Мне просто любопытно. Потому что я, собственно, не вижу особой разницы.
Марджери положила нож и вилку на тарелку:
– Ну, здесь есть разница. Потому что прямо сейчас я могу делать что захочу и никто мне не указ.
– Я ведь уже говорил, что ничего не изменится. И за десять лет ты уже вполне могла бы убедиться, что я человек слова.
– Да, я знаю. Но речь не только о свободе действий, а скорее о свободе мыслей. Мне важно знать, что я ни перед кем не держу ответ. Хожу куда хочу. Делаю что хочу. Говорю что хочу. Свен, я люблю тебя, но люблю тебя как свободная женщина. – Марджери взяла его за руку. – Ведь я здесь, с тобой, исключительно потому, что сама этого хочу, а не из-за кольца у меня на пальце. И разве это не является высшим проявлением любви?
– Я понимаю твои доводы.
– Тогда что?
– Я думаю. – Свен отодвинул тарелку. – Похоже, я просто… боюсь.
– Но чего?
Он вздохнул. Задумчиво повернул ее руку ладонью вверх:
– Что в один прекрасный день ты скажешь, чтобы я уходил.
Ну как ей было убедить его, что он глубоко заблуждается? Как дать ему понять, что она еще никогда не встречала мужчины лучше его и те несколько месяцев, которые она провела без него, показались ей холодными и безрадостными? Как сказать ему, что даже по прошествии десяти лет, когда он кладет руку ей на талию, у нее что-то екает и сладко замирает внутри?
Поднявшись со стула, Марджери обняла Свена за шею и села ему на колени. Прижалась щекой к его щеке и прошептала ему на ухо:
– Я никогда и ни за что не скажу, чтобы ты уходил. И не надейтесь, мистер Густавссон. Я буду с тобой днем и ночью, пока у тебя хватит сил меня терпеть. А ты знаешь, я всегда говорю то, что думаю.
Ну и конечно, Свен опоздал на работу. Однако угрызения совести его не мучили.
Рождественские венки, соломенные человечки, банка консервированных фруктов или браслет из блестящих камешков. Чем ближе было Рождество, тем больше подарков получали библиотекари от семей, которым доставляли книги. Девушки складывали подарки в помещении библиотеки, единогласно согласившись с тем, что кое-что из этого следует презентовать Фреду Гислеру в благодарность за его заботу в течение прошедших шести месяцев, однако браслеты и соломенные человечки определенно были не совсем тем, что нужно. Как подозревала Марджери, Фреда мог порадовать лишь один подарок, которого, естественно, не было в рождественском списке.
Жизнь Элис теперь, похоже, крутилась главным образом вокруг библиотеки. Она стала на редкость эффективным работником, запомнила на зубок все маршруты от Бейливилла до Джефферсонвилла, никогда не отказывалась сделать крюк, если ее об этом просила Марджери. Каждое утро она первой появлялась в библиотеке, чтобы пуститься в путь по темной замерзшей дороге, и последней уходила домой, перед этим самоотверженно сшивая книги, которые после ее ухода София распарывала и сшивала заново. Элис стала жилистой и мускулистой, кожа обветрилась от пребывания на свежем воздухе, неподвижное лицо озарялось улыбкой лишь в случае необходимости, но глаза при этом оставались холодными.
– Мне еще не доводилось видеть нашу девочку такой грустной, – заметила София, когда Элис занесла в библиотеку седло и тотчас же вышла обратно, чтобы почистить Спирит. София покачала головой, приготовившись снова вставить нитку в иголку.
– Раньше мне казалось, что Беннетт Ван Клив – самый завидный жених в Бейливилле, – сказала Иззи. – Но на днях я наблюдала, как они с Элис идут из церкви. Так вот, он вел себя так, будто у нее чесотка. Даже за руку ее не взял.
– Он просто свинья! – заявила Бет. – А та проклятая Пегги Форман вечно вертит перед ним хвостом в окружении своих подпевал. И вовсю старается привлечь его внимание.
– Тсс! – остановила девушек Марджери. – Сплетничать некрасиво. Ведь Элис – наша подруга.
– Я же за нее переживаю, – обиделась Иззи.
– Но от этого сплетня не перестает быть сплетней. – Марджери покосилась на Фреда, который сосредоточенно вставлял в рамку карты трех новых маршрутов, по которым девушки начали развозить книги на этой неделе.
Фред теперь часто приходил в библиотеку после своих занятий с лошадьми и задерживался допоздна под предлогом починки вещей, в сущности не нуждавшихся в починке, необходимости принести дров для печки или заткнуть щели тряпками. И не требовалось особого ума, чтобы понять почему.
– Как поживаешь, Кэтлин?
Кэтлин Блай вытерла лоб и попыталась изобразить улыбку:
– Ой, вы же знаете. Пока как-то держусь.
После кончины Гарретта Блая в доме стояла какая-то особая, давящая тишина. На столе красовалась целая коллекция полных банок и корзинок с продуктовыми наборами, полученными в подарок от соседей, на полке выставлены открытки с соболезнованиями; на заднем дворе две курицы топорщили перья на высокой поленнице дров, внезапно появившейся накануне вечером. На холме возвышался новенький могильный камень, выделявшийся своей белизной на фоне остальных. Жители гор, что бы там о них ни говорили, умели поддерживать друг друга. Итак, в хижине было тепло, еда приготовлена, но внутри все, казалось, замерло: в застывшем воздухе танцевали пылинки, на койке в углу, разбросав в стороны ручонки, спали ребятишки. Жизнь в хижине на время остановилась.
– Я принесла тебе кое-какие журналы. Ну да, знаю, что в последнее время тебе было не до чтения, но, может, возьмешь почитать короткие рассказы? Или что-нибудь для детей?
– Вы очень добры, – сказала Кэтлин.
Элис бросила осторожный взгляд на хозяйку дома, не зная, как себя вести перед лицом невосполнимой утраты. Горе наложило свой отпечаток на внешность Кэтлин: она не поднимала глаз, вокруг рта появились новые морщины, руки бессильно повисли; похоже, у нее не было сил даже смахнуть пот со лба. Она будто сникла под грузом усталости. Будто ей просто хотелось лечь и проспать как минимум миллион лет.
– Не желаете чего-нибудь выпить? – словно опомнившись, внезапно спросила Кэтлин. – Думаю, у меня есть кофе. Наверное, он еще теплый. Я точно помню, что утром его варила.
– Нет, мне ничего не надо. Спасибо.
Кэтлин зябко куталась в наброшенную на плечи шаль. За окном лишь молчаливые горы, голые деревья и свинцовые небеса, нависшие над обнаженными ветками. Одинокая ворона нарушала холодное безмолвие уносившимися ввысь резкими криками. Спирит, привязанная к столбу забора, била копытом, из ноздрей поднимался пар.
Элис достала из седельной сумки книги:
– Я знаю, что малыш Пит любит истории про кроликов. Эта книга совсем новенькая. Прямо из издательства. А вот здесь я заложила некоторые цитаты из Библии, которые помогут обрести душевный покой, если тебе сейчас трудно читать длинные вещи. Тут еще немного поэзии. Ты слышал о Джордже Херберте? Очень проникновенные стихи. В последнее время… я увлеклась поэзией. – Элис аккуратно положила книги на стол. – Можешь оставить их у себя до Нового года.
Кэтлин окинула взглядом стопку книг, провела пальцем по заголовку той, что лежала наверху, после чего вернула ее Элис:
– Мисс Элис, можете забрать книги назад. – Кэтлин откинула волосы со лба. – Не хочу зря держать их у себя. Я ведь знаю, с каким нетерпением люди ждут чего-нибудь новенького, что можно было бы почитать. И кому-то придется слишком долго ждать.
– Нет проблем.
Улыбка на лице Кэтлин погасла.
– На самом деле я не вижу смысла тратить на меня свое время. По правде говоря, мне сейчас даже думать тяжело. Ну а что касается детей… у меня нет ни времени, ни сил им читать.
– Не волнуйся. У меня еще полно книг и журналов для других людей. А твоим детям я просто оставлю книжки с картинками. Тебе не придется ничего делать, и они сами…
– Я не могу… Не могу ни на чем сосредоточиться. Не могу ничего делать. Каждый день я встаю и выполняю всю рутинную работу: кормлю детей, ухаживаю за животными, но все это мне кажется…
Уголки губ Кэтлин поползли вниз, она закрыла лицо руками и страдальчески вздохнула. Прошла мучительно длинная секунда. Плечи Кэтлин начали конвульсивно дергаться, и, пока Элис судорожно пыталась найти нужные слова, из груди Кэтлин вырвался надорванный, животный, низкий вой. Элис еще не приходилось слышать столь душераздирающего звука. Звук, точно исходивший из какого-то разбитого инструмента, взмывал ввысь и падал вниз приливной волной скорби. Кэтлин продолжала рыдать, крепко прижав руки к лицу.
– Я скучаю по нему! Я просто скучаю по нему. Ужасно скучаю! Скучаю по его телу, скучаю по его прикосновениям, скучаю по его волосам, скучаю по его голосу, который произносит мое имя. Да, я знаю, что он очень долго болел и от него осталась практически оболочка, но, Господи, как мне теперь жить без него?! Господи! Господи, я не смогу этого сделать! Просто не смогу. Ох, мисс Элис! Я хочу, чтобы Гарретт вернулся. Я просто хочу, чтобы он вернулся.
Элис испытала двойной шок, поскольку, помимо злости, она еще никогда не видела у местных семей особо сильных проявлений эмоций, разве что вялое неодобрение или изумление. Обитатели гор не привыкли демонстрировать свою слабость. А потому это зрелище было невыносимым. Элис наклонилась и обняла Кэтлин, тело которой сотрясалось от рыданий с такой силой, что Элис начала трястись вместе с ней. Она сжала Кэтлин обеими руками, притянула ее к себе, чтобы та выплакалась, и держала настолько крепко, что скорбь, выплескивающаяся из груди Кэтлин, стала физически ощутимой и тяжесть этого бремени могильным камнем легла на плечи обеих женщин. Элис прислонила голову к голове Кэтлин, пытаясь взять на себя частицу ее тоски, сказать без слов, что еще осталась красота в этом мире, пусть даже иногда от человека требуется каждая крупица сил, чтобы ее найти. И вот наконец всхлипывания стихли, словно набегающие на берег волны. Теперь Кэтлин лишь шмыгала носом и периодически икала, от смущения качая головой и вытирая ладонью глаза.
– Простите. Простите. Простите.
– Не надо, – прошептала Элис. – Тебе не за что просить прощения. – Она взяла Кэтлин за руки. – Это ведь замечательно, когда ты можешь кого-то так сильно любить.
Кэтлин подняла голову, устремив на Элис взгляд опухших глаз, обведенных красными кругами, и стиснула ее тонкие, сильные, загрубевшие руки.
– Простите меня, – повторила она.
На этот раз Кэтлин имела в виду совсем другое. Элис продолжала смотреть ей в глаза, пока Кэтлин не выпустила ее руку. Вдова вытерла слезы ребром ладони и бросила взгляд на все еще спавших детей.
– Боже мой, вам, пожалуй, пора, – сказала она. – Ведь предстоит объехать еще кучу домов. Бог его знает, что там будет с погодой. Да и мне лучше разбудить детей, а то опять будут полночи колобродить.
Элис не сдвинулась с места:
– Кэтлин?
– Да? – Кэтлин снова улыбнулась, нерешительно, но очень старательно, сжав в кулак все свои силы.
Элис положила книги на колени:
– Хочешь… хочешь я тебе немного почитаю?
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать[3].
Две женщины сидели в крошечной хижине, прилепившейся к склону большой горы, небо тем временем начало темнеть, и золотистые лучи света от зажженных ламп просачивались в щели между широкими дубовыми досками, которыми были обшиты стены. Одна женщина читала, ее голос был спокойным и четким, а другая сидела, поджав под себя ноги, задумчиво подперев голову ладонью. Время медленно шло, но женщины не обращали на это внимания, и дети, проснувшись, не стали плакать, а просто сидели и тихонько слушали, почти ничего не понимая из сказанного. Час спустя женщины уже стояли в дверях, крепко обнявшись под влиянием минуты.
Они пожелали друг другу счастливого Рождества, и обе криво улыбнулись, понимая, что каждой из них придется стоически продержаться до конца года.
– До скорого свидания, – сказала Кэтлин.
– Да, – ответила Элис, – до скорого свидания.
С этими словами Элис обмоталась шарфом до самых глаз, села на маленькую пегую лошадку и отправилась обратно в город.
Конечно, было ужасно тоскливо сидеть одному дома после многих лет шахтерского братства, поэтому Уильяму нравилось слушать рассказы Софии о проведенном в библиотеке дне. Он знал все об анонимных письмах Марджери семьям, проживающим в районе Норт-Риджа, о том, кто какие книги спрашивает в библиотеке, о разгорающейся любви мистера Фредерика к мисс Элис, а также о том, как мисс Элис словно застыла, уподобившись постепенно затягивающему воду льду, когда этот дурак Беннетт Ван Клив стал проявлять по отношению к ней демонстративную холодность, постепенно убивая ее любовь к нему.
– Так ты думаешь, он один из них? – поинтересовался Уильям. – Из тех мужчин, кто предпочитает… других мужчин?
– Кто знает? Насколько я понимаю, этот парень любит лишь свое отражение в зеркале и вместо жены каждый день целует холодное стекло, – ответила София, с удовольствием наблюдая за тем, как ее брат буквально сложился пополам от смеха, что в последнее время случалось с ним нечасто.
Однако сегодня София зареклась что-либо рассказывать брату. Вернувшись, Элис тяжело опустилась на плетеный стул в углу, словно вся тяжесть мира легла ей на плечи.
Хотя дело было явно не в физической усталости. Когда девушки до смерти уставали, они стягивали сапоги, и цапались друг с другом, и стенали, и терли глаза, и друг над другом смеялись. А Элис просто оставалась сидеть, точно каменное изваяние, и мысли ее явно витали где-то очень далеко отсюда. И Фред это прекрасно видел. София подметила, что его так и подмывало подойти к Элис, чтобы успокоить ее, но вместо этого он просто шел к кофейнику, наливал кружку свежего кофе и так осторожно ставил перед Элис, что та даже не сразу замечала, что за ней поухаживали. Сердце буквально разрывалось при виде того, как Фред смотрит на Элис.
– Милая, у тебя все в порядке? – тихо спросила София, когда Фред ушел за дровами.
Элис секунду помолчала, затем вытерла глаза тыльной стороной ладони:
– София, у меня все хорошо. Спасибо. – Она оглянулась на дверь. – Многим гораздо тяжелее, чем мне. – Элис произнесла это с таким видом, будто пыталась в первую очередь убедить именно себя.
– Это не всегда соответствует действительности, – ответила София.
Марджери тоже вдруг повела себя крайне странно. С наступлением темноты она вихрем ворвалась в библиотеку, настолько взбудораженная, что забыла закрыть за собой дверь, и Софии пришлось напоминать, что на дворе уже не лето. Никогда нельзя забывать о хороших манерах, сказала она Марджери.
– Сюда, случайно, никто не заходил? – Лицо у Марджери было таким бледным, будто она увидела привидение.
– Вы что, кого-нибудь ждете?
– Никого. – У Марджери тряслись руки, но явно не от холода.
София отложила в сторону книгу:
– У вас все хорошо, мисс Марджери?
– У меня все замечательно. Просто замечательно. – Она настороженно выглянула на улицу.
София выразительно посмотрела на сумку Марджери:
– Не хотите отдать мне книги, чтобы я могла их зарегистрировать?
Марджери не ответила. Она не сводила взгляда с входной двери. В результате София сама вытащила книги, выложив их на стол одну за другой:
– «Мак Магуайер и индейский вождь»? А разве вы не собирались доставить эту книгу сестрам Стоун, в Арнотт-Ридж?
– Что? – встрепенулась Марджери. – Ой! Да. Я… отвезу книгу завтра.
– Через Арнотт-Ридж невозможно проехать, да?
– Да.
– Тогда как вы собираетесь добраться туда завтра? Ведь снегопад продолжается.
Марджери, похоже, растерялась, не в силах найти нужные слова:
– Я… подумаю, как это уладить.
– А где «Маленькие женщины»? Книга ведь числится за вами. Вы не забыли?
Марджери вела себя действительно странно. А потом, как София рассказывала Уильяму, в помещение вошел мистер Фредерик и все стало еще более странным.
– Фред, у тебя нет лишнего ружья?
Фред поставил у печки корзину с поленьями:
– Ружья? Мардж, а зачем тебе ружье?
– Я просто подумала… подумала, что, возможно, девочкам было бы неплохо научиться стрелять. Брать с собой оружие в дальние поездки. На случай… – она дважды моргнула, – если вдруг попадутся змеи.
– Зимой?
– Ну, тогда медведи.
– У них сейчас зимняя спячка. Ну а кроме того, в наших местах уже лет пять-десять не встречалось медведей. И ты знаешь это не хуже меня.
София не верила своим ушам.
– Можно подумать, миссис Брейди позволит своей дочурке носить с собой ружье! Мардж, вы должны носить книжки, а не ружья. Неужели семьи, которые и так не слишком вам, девушкам, доверяют, сразу подобреют, когда вы явитесь к ним с ружьем на плече.
Фред нахмурился и удивленно переглянулся с Софией.
Марджери, похоже, наконец отогнала от себя одолевавшие ее страхи.
– Вы правы. Вы правы. Господи, что только иногда не взбредет в голову! – Она улыбнулась, но как-то не слишком убедительно.
Но вот какая штука, сказала София брату за ужином. Два дня спустя, когда Марджери вернулась из поездки, София решила разгрузить ее седельную сумку, пока та была в туалете. Погода стояла холодная, девочки работали на износ, и Софии хотелось по возможности облегчить им жизнь. Вытащив последние книги, София чуть было не выронила из рук сумку, поскольку на самом дне лежал кольт сорок пятого калибра, завернутый в красный носовой платок.
– Боб сказал, что ты ждешь меня здесь. А я-то удивлялся, почему ты вчера вечером отменила нашу встречу. – Свен Густавссон, все еще в рабочей одежде, но уже в толстой фланелевой куртке, вышел из ворот шахты, подошел к Чарли и погладил его по шее, позволив мулу ткнуться мягким носом в карман комбинезона в поисках угощения. – Тебе что, поступило более выгодное предложение? – Свен положил руку Марджери на бедро, и Марджери вздрогнула.
Свен убрал руку, его улыбка погасла.
– Ты в порядке?
– Ты можешь ко мне прийти, когда освободишься?
Свен вгляделся в лицо Марджери:
– Конечно. А я уж было решил, что до пятницы мы не увидимся.
– Ну пожалуйста.
Она никогда не говорила «пожалуйста».
Несмотря на минусовую температуру на улице, Марджери сидела в кресле-качалке на крыльце, на коленях лежало ружье, свет керосиновой лампы бросал отсветы на лицо. Она сидела, неестественно выпрямившись, глаза устремлены вдаль, губы сжаты. Блуи, дрожа от холода, лежал у ног хозяйки и время от времени вопросительно поднимал на нее глаза, словно ему передалось ее волнение.
– Мардж, что происходит?
– Думаю, Клем Маккалоу собирается прийти по мою душу.
Свен подошел поближе. Марджери говорила настороженно, с отсутствующим видом, будто не отдавая себе отчета, что Свен находится рядом с ней. У нее стучали зубы.
– Мардж? – Свен собрался было погладить ей колено, но, вспомнив о предыдущей реакции Марджери, лишь легко коснулся ее руки. Рука была холодной как лед. – Мардж, слишком холодно вот так сидеть здесь. Пойдем в дом.
Читать бесплатно другие книги:
