Пуля для полпреда Незнанский Фридрих
— Александр Борисович, — Турецкий подал руку, — буду благодарен, хотя, по правде говоря, нет настроения читать. Вот если бы вы могли меня загипнотизировать, чтобы я проспал до самого Златогорска.
— Этому искусству не обучен, не волшебник…
— Понятно. И на кого вы учитесь?
— На политтехнолога.
— Забавно.
Голику, похоже, реплика Турецкого показалась обидной, и он вежливо хмыкнул: дескать, ничего забавного, дедуля, ты просто отстал от жизни.
— А вы сами из Златогорска? — поинтересовался Турецкий.
Сосед в ответ коротко кивнул, но потом все же добавил из вежливости:
— Да, из Златогорска.
— Тогда давайте проведем среди меня, как типичного избирателя, социологическое исследование, если не возражаете.
Молодой человек с любопытством посмотрел на Турецкого:
— Каким образом?
— Представьте, что я представитель московской диаспоры в Златогорске, совсем недавно переселившийся в Сибирь на ПМЖ. Через месяц губернаторские выборы, и вы прогрессивный кандидат.
— Значит, не левый, не правый — прогрессивный?
— Не хочу расшифровывать это понятие, чтобы не попасть впросак перед профессионалом. Будем считать, что вы сами так себя называете. Я человек не то чтобы искушенный в политике, но с жизненным опытом и запасом жизненных сил еще лет на двадцать активной деятельности. Такой оптимист, переученный в скептика. Я абсолютно не верю в скорые и решительные перемены, да и вообще в перемены не верю. Ваша задача убедить меня, что так жить нельзя, но ваши соперники не способны решить мои насущные проблемы — один потому-то, другой потому-то. Поименно. Можете считать себя не скованным обычной предвыборной этикой. Вы не должны выдвигать какой-либо собственной программы, не должны мне ничего обещать, но у меня само собой должно сложиться впечатление, что такой грамотный, и, самое главное, несущий ответственность за свои слова человек просто обязан занять губернаторское кресло. Потому что каждый из ныне действующих лидеров ему уступает по тем или иным пунктам. Ну как, справитесь?
— Это интересно, — ответил Голик после некоторого раздумья, — но агитация будет более действенной, если я буду точно представлять, к кому она обращена. Вы хоть немного расскажите о себе!
Турецкий отрицательно покачал головой:
— Не пытайтесь облегчить себе задачу. Вы читали в детстве про похождения Ходжи Насреддина?
— Да.
— Помните, как он, будучи еще ребенком, нашел слабое место в характере земляков и сообразил, как его эксплуатировать?
— Да, конечно. Перед ним встала проблема быстрого и сравнительно честного облапошивания масс. Он ничего не мог придумать, пока не догадался представить тысячи бухарцев в виде одного бухарца-великана. И сразу нашел ответ: большой бухарец любопытен. Тогда Насреддин изловил кота, разбил посреди базара палатку, стал зазывать зевак криками: «Зверь, именуемый кот…» — и началось паломничество. Все, конечно, подозревали, что кот самый обыкновенный — с помойки, но жаждали удостовериться и согласны были выложить последний медяк. По сути, Ходжа Насреддин своим открытием заложил концептуальные основы современных политологии, маркетинга и рекламы.
— Замечательно! — похвалил Голика Турецкий. — Исчерпывающе. Вот и считайте, что я уменьшенная копия большого москвича, вернее — большого сибиряка.
Попутчик отложил журнал:
— Ладно, начали! Итак, я хочу донести до вас следующее: вы, маленький-большой сибиряк, не отличаясь принципиально от прочих европейцев, живете значительно хуже. Во всех смыслах: беднее, неинтереснее и просто меньше. Теперь, правда, вы житель Азии, но и азиаты в сравнении с вами благоденствуют. За исключением тех, что не вырвались пока из состояния первобытной дикости, — те прозябают наравне с вами. Между прочим, самыми неблагоприятными по качеству жизни городами России официально признаны Новосибирск, Златогорск и Казань.
— А критерии?
— Социально-экономические факторы, климат, уровень преступности, качество образования и медобслуживания, экология, общественный транспорт, жилищная инфраструктура, степень личной свободы населения, межэтнические отношения. Исследование проводило всемирно известное консультационное агентство «Уильям Мессерер».
— А где живется лучше всего?
— В Ванкувере, Цюрихе, Вене, Берне, Сиднее, Женеве, Окленде, Копенгагене, Хельсинки, Амстердаме.
— Ха! Из десятка городов три находятся в маленькой Швейцарии! А как же европейские столицы?
— Париж занял двадцать третье место. Лондон — только тридцать четвертое: в основном подвели климат и вечные пробки на дорогах. Правда, в Нью-Йорке жить еще хуже: «столица мира» получила незавидное пятидесятое место. Москва и Питер в списке пятидесяти лучших не оказались. Как не оказались, впрочем, и среди пятидесяти худших.
— Что тоже приятно.
— Да. Зато среди этих худших шесть городов находятся на территории бывшего СССР.
— А самый худший?
— Браззавиль, столица Конго. Но наши-то предки, к счастью, поголовно стали на цивилизованный путь еще два-три поколения назад, так что участь конголезцев нам, наверное, не грозит. Впрочем, я не открываю Америку — просто напоминаю то, что вы сами прекрасно знаете. Потому напоминаю, что вы предпочитаете не думать о том, почему живете хуже других, проблема представляется вам неразрешимой. Человеку, как известно, вообще свойственно бессознательно подавлять нежелательные мысли — это основа психического здоровья. Если мне удалось вас встряхнуть и повернуть к вопросу беспросветного существования нашего обывателя лицом, давайте обсудим, так ли уж он неразрешим. Конечно, есть вещи, о которых очень трудно договориться, все страдают, но поделать ничего не могут. Например, нельзя быстро выйти из кинотеатра по окончании сеанса. Разве что зал целиком заполнен военнослужащими — организованный культпоход. Командир отдаст им приказ: «На первый-второй рассчитайсь, первые номера — левое плечо вперед в правый выход…» — и они выйдут быстро. Но почему-то никто им не завидует. Вот. Но кроме таких вопросов есть другие, о которых можно и нужно договариваться, в частности с властью. Власть, естественно, этого не хочет. Она никогда и нигде этого не хочет — по своей природе. Но там, где нас нет, она вынуждена это делать через не хочу. И потому там хорошо. Желаете знать, как в наших условиях ее заставить?
— Избиратель хочет! — подтвердил Турецкий.
— Для этого, господин избиратель, вам придется поработать головой. Выслушать определенную теорию и разобрать примеры. Сначала нейтрально-удаленные, чтобы без эмоций. Это необходимо, потому что одного вашего «жизненного опыта» недостаточно, чтобы понять, как функционирует нынешняя государственная система и как на нее влиять. И только когда теоретический материал будет усвоен, перейдем к вашим насущным и конкретным. К животрепещущим. Еще раз спрашиваю: готовы пошевелить извилинами, господин избиратель?
— Да! Даешь! Да пошел он! Пива налей! — изобразил Турецкий шум толпы.
— Те, кто все знают, пусть сходят за пивом. А остальные пусть слушают. Значит, главный тезис: сегодня решающее влияние на нашу жизнь оказывает большой бизнес. Значительную часть олигархов мы никогда не видели, не только вживую, но и по телевизору. Разумеется, это не означает, что их не существует. Или что наши интересы не пересекаются. До недавнего времени шел процесс формирования ядер промышленно-финансовых групп. Соответственно, олигархи сидели в своем гнезде — в Москве, а страна, как заботливая мать, их выкармливала. Из регионов вывозилась прибыль, но наших птенцов региональный имидж не заботил, их заботил процесс отраслевого раздела сфер влияния. Теперь они стали на крыло и начали поход в регионы, чтобы отраслевой раздел дополнить территориальным. Поскольку местная власть тоже кое в чем поднаторела, она не продается за три копейки первому встречному московскому дяденьке, а стремится оторвать ото всех побольше. Так и выгоднее и надежнее: никто не скажет, что губернатор, полпред президента или кто-то еще продался с потрохами.
— Дмитрий, можно покороче?! — взмолился Турецкий. — Так мы никогда до сути не дойдем! Избиратель начинает вас не понимать.
— Тем хуже для избирателя, — обиженно пожал плечами Голик.
— Примите во внимание неурочный час. Избиратель туго соображает. Давайте примем новую вводную: народ вам поверил и дальнейшие теоретические построения необязательны. Берите быка за рога!
— Ну если учесть ранний час… Ладно. Наша задача принять участие в торге между местными властями и олигархами, чтобы и нам чего-нибудь перепало. Тем более это чего-нибудь мы же своими руками и будем создавать. В Златогорске власть олицетворяют три фигуры: губернатор Михаил Игнатьевич Соловьев, новый президентский полпред Сергей Шангин и директор предприятия № 1 — медеплавильного комбината — Эдуард Сидорович Бутыгин. У каждого в торге с олигархами свой интерес.
Соловьев — типичный номенклатурный политик, ничем не выдающийся. «Правитель слабый и лукавый». Держится только за счет того, что нынешний политический режим — бюрократический по своей природе и опирается именно на такого рода людей. Не будь конкурента со сравнимым административным ресурсом, он мог бы почивать на лаврах. Но конкурент есть — Бутыгин. Соловьеву нужны деньги, деньги и громкие инвестиционные проекты, иначе он выборы проиграет. Беда его в том, что значительную часть денег он получает от медеплавильного комбината — то есть в вотчине своего основного конкурента, и крупный инвестиционный проект, способный поднять его рейтинг, возможен как раз на этом самом комбинате, то есть рейтинг Бутыгина он поднимет еще больше. В общем, Соловьеву не до отстаивания интересов избирателей — самому б кто помог. Единственное, что может его спасти в смысле денег, — принятие проекта о размещении на территории Златогорской области предприятий по переработке тех самых ядерных отходов, которые мы с легкой руки наших парламентариев вот-вот начнем ввозить. Тогда инвестиции потекут рекой, можно будет абстрагироваться от Бутыгина, но как к этому отнесутся избиратели, это еще бабушка надвое сказала.
Бутыгин имеет прочные связи в правительстве, — в частности, Шангин, до своего назначения полпредом, еще будучи министром, оказывал ему всяческое покровительство. Теперь Шангину нужно доказать президенту свою полезность на новом месте. Он носится с идеей создания совета министров Сибирского федерального округа. Для начала Златогорской области. Кандидат на пост премьера, — естественно, Бутыгин. Но чтобы новый орган имел какой-то реальный вес, он должен распоряжаться деньгами. Существующие финансовые потоки перенаправить невозможно, вся надежда на будущие инвестиционные. Если Шангин договорится с олигархами, он добьется своей цели. Но что он может пообещать олигархам взамен на инвестиции? Только режим наибольшего благоприятствования, больше ничего. То есть и он будет договариваться за наш счет. Кстати, Соловьев идею регионального и федерально-окружного совмина поддерживает — с той разницей, что премьером хочет видеть не Бутыгина, а кого-нибудь из своих людей. Или себя самого, если проиграет выборы, это его запасной аэродром. Наконец, Бутыгин. Этот настолько хорошо устроился, что ему вообще на избирателей плевать. Что ни случись, все ему на пользу. Год назад комбинат работал плохо, налоги не платил — Соловьев виноват. И в глазах народа, и в глазах правительства. Вершинин навел порядок, комбинат стал перечислять деньги в бюджет — слава Бутыгину. Хотя дополнительные деньги на борьбу с Соловьевым ему все равно не помешали бы. И предложить кредиторам ему точно так же нечего, кроме режима наибольшего благоприятствования в будущем.
А новый человек может вмешаться в схватку титанов, если пообещает олигархам за их деньги социальную стабильность и высокий спрос на их товары прямо в регионе, то есть более высокую прибыль со временем. Но для этого им придется сначала раскошелиться на социальные программы…
— Спасибо, спасибо! — прервал Турецкий собеседника. — Это уже пошла агитация, мы договаривались, что ее не будет. Вы говорили очень убедительно, на выборах я буду голосовать за вас!
Довольный похвалой, Голик снова уткнулся в свой журнал. А Турецкий, чтобы успокоить разыгравшуюся головную боль, выпросил у стюардессы таблетку анальгина и прислонил лоб к холодному стеклу иллюминатора. Когда немного отпустило, он заставил себя проштудировать несколько глав наугад из Сабанеева — неизвестно будет ли в Златогорске время теоретически подковываться в вопросах рыбалки, а расследовать смерть выдающегося рыболова-спортсмена и самому при этом совершенно не разбираться в предмете его хобби глупо и непрофессионально.
3
4 сентября. Н. И. Яковлев
Это, наверно, самая зеленая улица в городе — улица Бонифатьева (первого генерал-губернатора Златогорска), бывшая Бонивура. А вернее, бывшая Бонифатьева. Ведь так она звалась еще до Октябрьской революции. На мостовой до сих пор лежит столетней давности брусчатка, а вот на соседнем проспекте Мира небось асфальт каждые два года меняют.
Гастроном «Центральный». Когда-то Яковлев здесь каждый день пил томатный сок. Стакан — десять копеек. Отличный был сок, между прочим. Это до работы. А после — не грех с напарником и по стаканчику портвейна двинуть. Но это после.
Здесь надо сесть на 17-й трамвай, проехать пять остановок — до кинотеатра «Москва», там по диагонали пересечь два квартала, выйти в Черепановский тупик (Черепанов — красный партизан времен Гражданской, забыли переименовать, хотя, может быть, и не забыли, поскольку у Черепанова был родной брат, белый атаман) — и сразу же, справа, будет стоять хрущевская пятиэтажка. На третьем этаже — двухкомнатная квартира, в которую Алексей Яковлев въехал с молодой женой около тридцати лет назад. Совмещенный санузел, окна на улицу. Теперь там живет его сын с молодой женой. Вернее, молодая жена с сыном, но без мужа.
Гордеев, может, и хороший адвокат, но ни черта он так и не понял, думал Яковлев. Только напакостил. Просил же отозвать жалобу, не послушал, теперь официальное следствие начнется. Вообще не надо было с ним связываться. Хотел ведь как лучше, а получилось как всегда, теперь вот расхлебывать.
То, что Игорь чего-то или кого-то боялся раньше, — это факт. Иначе виновным бы себя ни за что не признал. Но если он все это говорит теперь, значит, уже не боится. По крайней мере, не так как раньше, а значит, на него больше не давят. Единственная возможность что-то сделать, не опасаясь навредить племяннику, — заняться собственным неофициальным расследованием. Но нужно не только добыть неопровержимые доказательства невиновности Игоря, но еще и отыскать настоящего убийцу. А ведь вполне вероятно, что это одно и то же: алиби Игоря невозможно будет предоставить, не найдя убийцу. А убийца наверняка здесь, в родном, до боли знакомом Златогорске, ходит по этим вот улицам и не подозревает, гад, что не долго ему осталось ходить…
Дверь Яковлеву открыли сразу же, словно ждали звонка. На пороге стояла молодая черноволосая женщина, вернее, девушка. В шортах и белой футболке.
— Вы Николай Иванович, — обрадовалась она. — Я Марина, жена Игоря. Входите же! Я вас в окно высмотрела.
— Здесь все изменилось, — обронил Яковлев, снимая сумку с плеча. — Все было по-другому.
— А мы ремонт сделали, — радостно сообщила Марина. — Совсем недавно, до того как… ну… Ой!!!
Это вслед за Яковлевым в квартиру зашел Артуз.
— Не бойся, — успокоил хозяин и сделал едва заметное движение пальцами.
Ротвейлер тут же лег в передней.
— Обедать будете? Для пса тоже что-нибудь найдется.
— Умница. Будем.
Прошли на кухню. Марина возилась у плиты, Яковлев рассматривал фотографии, которых в избытке хватало на стенах. В основном там были родители Игоря. На одной Яковлев увидел себя рядом с братом, в такой же милицейской форме, только на одну звездочку на погонах у него было меньше, чем у Алексея.
— …А мне мама говорит: живешь в Сибири, стыдно пельмени не уметь делать, — тарахтела Марина у плиты. — А мне вот не стыдно, мне повезло, что Игорек тоже их не любит, а я ему зато, — тут она запнулась, — а он… а я… — И зарыдала.
Это было так спонтанно и неожиданно — еще пяти минут не прошло, как он вошел, — Яковлев открыл рот и несколько секунд не знал, что сказать. Затем встал, шагнул к хозяйке, но его опередил Артуз. Он неслышно появился на кухне и негромко, но явственно заворчал. Марина осеклась и испуганно отодвинулась. Яковлев обрадовался и сказал, кивая на собаку:
— Он этого терпеть не может. Особенно когда голодный. Так что займемся лучше обедом.
Полчаса спустя, умиротворенные и слегка разомлевшие после сытного обеда, они вели отвлеченные беседы. Выяснилось, что ребенка (Алексея Игоревича, 13 месяцев) Марина несколько дней назад отправила к матери, что сама она занимается астрологией и что ничего нового сверх сведений, уже имеющихся у Яковлева, сообщить ему не может — об Игоре. Зато может сообщить много нового о нем самом — Яковлеве-старшем.
— Вот вы, Николай Иванович, когда родились?
— Двенадцатого ноября.
— Нет, я год имею в виду.
— В сорок первом.
— Ага, ровесник войны, так сказать. Значит, вы у нас — змея.
— Это почему же змея? — даже немного обиделся Яковлев.
— Сорок первый год — год Змеи. Это по японскому календарю, — объяснила Марина. — Змеи — люди сложные, но от рождения наделены мудростью.
— Хм.
— …Неразговорчивы. Их дела всегда идут прекрасно, но они часто скуповаты. Иногда… эгоистичны и тщеславны. Однако могут проявлять активное участие в своих менее удачливых собратьях. — Тут Марина посмотрела на Артуза, а Яковлев подумал о племяннике. — Правда, они часто перегибают палку, не веря суждениям других, полагаясь только на себя. Решительные и целеустремленные характеры, остро переживающие свои неудачи. Внешне спокойные, но страстные натуры. И еще вот что. Обычно отличаются привлекательностью внешней и внутренней, что при некоторой их ветрености ведет к семейным осложнениям.
— Каким семейным осложнениям? — Яковлев удивленно поскреб себя по лысому черепу, а про себя подумал: да это, пожалуй, подходит любому сыщику. — Я же вроде не женат.
— Это же не индивидуальный гороскоп. Это просто качества, которые в совокупности больше всего подходят к тем миллионам и миллионам людей, которых угораздило родиться в год Змеи.
Зазвонил телефон, Марина ушла в комнату. Николай Иванович допивал чай, соображая, с чего бы начать свое расследование. Марина ему явно не помощница, в тезисах Гордеева, составленных по материалам дела, по сути, никаких зацепок нет…
— Марина, мне бы надо поговорить с вашим братом, — попросил он, когда она вернулась. — Где я могу его срочно найти?
— С Витькой? Я так и думала, что вы этого захотите, только я даже не знаю, чем вам помочь. Он пару дней как из Москвы вернулся, пригнал грузовик — он у нас дальнобойщик, и ушел в запой. Но я, честное слово, не знаю, где и с кем он пьет.
Да, кое-что из сказанного ею уже было известно Николаю Ивановичу. Но его не оставляло ощущение непонятной растерянности: надо же, как тесен мир!..
— Простите, Марина, а ваша девичья фамилия?… — смущенно спросил он — стыдно таких вещей не знать о самых близких людях.
— В девичестве я Ключевская, Николай Иванович, только что же вы все время на «вы», мы же родственники все-таки.
— Больше не буду, — пообещал он. — Может, дашь мне адрес Виктора или какие-нибудь координаты его друзей?
— Конечно. — Она набросала на тетрадном листке несколько адресов и телефонов. — Только не вздумайте в гостиницу ехать! Я вас не пущу. Тут же места достаточно. И мне не так тоскливо будет. Ну пожалуйста!
— Хорошо, а пока мы пойдем с Артузом пройдемся.
— Николай Иваныч, дядя Коля, чуть не забыла, стойте-стойте, это очень важно!
Яковлев, уже спускавшийся по лестнице, остановился, посмотрев на Марину с надеждой, — может, вспомнила что-то важное про Игоря?
— У вас все обязательно получится! У нас же сейчас год Змеи!
4
4 сентября. А. Б. Турецкий
В Златогорске уже наступила глубокая осень. Солнце слепило глаза, однако эта показуха не могла никого обмануть, как почетный караул и хлеб-соль к трапу для высокого, но нежеланного гостя. Горизонт был обложен плотными, расплющенными собственной тяжестью, по краям взлохмаченными ветром облаками, местами сизыми, местами иссиня-черными, но одинаково угрюмыми и по-осеннему скучными. Раскисшие бурые листья липли к бордюру у выхода на летное поле. Почетного караула не было.
Турецкого вообще никто не встретил. Минут десять он бесцельно перекладывал всякую мелочь в кармане дорожной сумки, стоя на видном месте и глядя в спины торопливо удаляющимся попутчикам, — никто так и не объявился. Конечно, можно было подойти к дежурному или в отделение милиции аэропорта, позвонить в прокуратуру — одним словом, показать себя столичным барином, обидевшимся на то, что ему не оказали подобающего приема. При необходимости он мог сыграть почти любую роль, только не эту, не столичного барина или, хуже того, столичного умника, с элегантной небрежностью зароняющего в иссохшие умы провинциальных лапотников семена цивилизации. Ему и в молодости все это претило, а со временем стало просто передергивать от подобного поведения некоторых коллег. Полчаса ничего не решают, убеждал себя Турецкий, все равно попал бы в прокуратуру к началу перерыва, а если машину не прислали намеренно, не по головотяпству, тогда тем более не следует поднимать хай. Возомнят еще, что меня такой чепухой можно выбить из колеи, — тогда пиши пропало, придется воевать из-за каждой мелочи. Чудненько и на метро доеду.
Когда он вышел из метро, уже вовсю лил дождь.
Областной прокурор Жмаков его ждал.
Турецкий увидел его впервые около двух месяцев назад — в Генпрокуратуре был большой сбор, обсуждали судебную реформу и отношение к ней прокурорского корпуса, и Жмаков с трибуны толкал речь об ущемлении прав, которых прокуратуре и так не хватает. Еще тогда «важняк» поймал себя на мысли: встреть этого человека на улице, догадался бы без особых усилий, кто перед ним. Типаж великолепный, просто сошедший с картинки. Человек, возглавляющий прокуратуру криминально-беспредельного региона. Лучше кого бы то ни было понимающий, что здесь к чему, откуда у беспредела растут ноги, но, несмотря на это, а точнее — благодаря этому, источающий уверенность в себе и в завтрашнем дне.
Сегодня прокурор был совсем другой, дружелюбно-подозрительный и невообразимо сосредоточенно-деловитый. Соответственно и разговор вышел предельно коротким. Прокурор поздоровался и поинтересовался, кивнув на мокрый плащ, не подмочил ли «важняк» порох в пороховницах (из чего Турецкий сделал вывод, что не встретили-таки его в аэропорту не вследствие банального разгильдяйства, а по прямому указанию хозяина кабинета). После этого Жмаков пододвинул к Турецкому несколько папок с личными делами и, уткнувшись в бумаги, пояснил:
— Это сотрудники, которые занимались делом Яковлева. — Мог бы сказать: «делом Вершинина», прокомментировал про себя Турецкий, позиция, дорогой товарищ, знакома до боли: все у нас в ажуре, но в Москве кому-то делать нечего, шлют проверку за проверкой. — Я получил особое указание, — продолжал прокурор, — любое ваше пожелание по кадровому составу группы мне надлежит оформить в виде приказа, так что выбирайте себе в помощники кого хотите и сколько хотите. В пределах разумного, конечно. Следователей, как вы, надеюсь, понимаете, у нас ограниченное число и у каждого дел по горло.
— Буду скромен, — пообещал Турецкий.
— Кабинет вам освободили, чувствуйте себя как дома.
Турецкий сгреб личные дела под мышку, но прокурор его остановил:
— Через десять минут, нет, уже через семь, я обязан доложить генеральному, что приказ о создании следственной группы подписан. Поэтому, Александр Борисович, чувствуйте себя как дома прямо здесь.
Так вот к чему все эти церемонии! — усмехнулся про себя Турецкий. Задержись я еще на семь минут — и мое мнение было бы как «мнение народа»: выявлено и узаконено без всякого моего участия. С намерением взглянуть хотя бы на стаж кандидатов в помощники и на их фотографии он открыл первую папку и понял, что выбор сделан. На снимке старательно хмурилась восхитительная южная красавица. Что-то она Турецкому напоминала, бесконечно далекое, из ранней юности, ему даже показалось, он вспомнил, что именно: иллюстрацию к «Герою нашего времени» — Бэла на берегу ручья… если там была такая иллюстрация. Добрых тридцать лет прошло. Оправдавшись в собственных глазах сроком давности, он бегло изучил анкетные данные: «Циклаури Лия Георгиевна 1974 г. рождения, уроженка Златогорска… в 1996 г. окончила Московский государственный университет…» Ну что ж, наверняка толковая девушка. Правда, работает в прокуратуре всего четыре года, но абы кого на дело об убийстве полпреда президента не поставили бы, даже заворотным бэком, тем более — рабочей лошадкой. А кроме того, некоторый недостаток опыта — это даже неплохо, если рядом есть «старший товарищ». И «старшему товарищу» приятно… Чем моложе, тем неангажированнее, приструнил сам себя Турецкий. Пролистав для виду остальные папки, он вручил прокурору личное дело Лии Циклаури.
— Одного человека будет вполне достаточно. Она работала по делу от начала до самого конца?
— Не помню. А это как-то повлияет на ваш выбор?
Турецкий решил считать вопрос риторическим, кивнул и, быстро развернувшись, чтобы не встречаться со Жмаковым взглядом, вышел из кабинета.
Читать бесплатно другие книги:
