Джек Ричер, или 61 час Чайлд Ли

— Ну да, или под партами, — сказал Ричер.

— Не важно. Суть в том, что через две недели после обмена ударами уцелевших среди детей будет больше, чем среди взрослых. Какой-то конгрессмен в Комитете по ассигнованиям решил, что для детей надо найти особые места. Их доставят на неповрежденные провинциальные аэродромы и вывезут в отдаленные районы. Нужно построить радиационные убежища со всем необходимым для жизни. Он связался с ВВС. Сам он был из Южной Дакоты — оттуда они и начали.

— Здесь ходят слухи о каком-то скандале, — сказал Ричер. — Строительство убежища — не самое скандальное предприятие.

— Предполагалось, что взрослых почти не останется. Ребят высадят из самолетов, они спрячутся под землей, и там уж пусть живут, как сумеют. Как дикие животные. От психологов поступали доклады, что там возникнут клановые отношения, будут драки, убийства. А средний возраст уцелевших, по оценкам, был семь лет. Потом психологи побеседовали со взрослыми — взрослых больше всего страшило то, что они погибнут, а дети останутся одни. Они хотели быть уверены, что дети не пропадут, что будут врачи и няньки, чистые простыни. Поэтому от плана отказались.

— Значит, пятьдесят лет тут было пусто?

— Из-за каких-то ошибок в проекте это место ни для чего больше не годилось. Его загрузили барахлом, которое надо сохранить, и начисто про него забыли.

— Что это за имущество?

— Это — в других документах. Мой человек их затребовал. Вряд ли что-нибудь увлекательное. Оно уже пятьдесят лет назад считалось излишками.

— Как там с погодой? Чего нам ждать?

— Завтра снег. До тех пор холодно и ясно.

Ричер вернул телефон Холланду. За окном уже темнело. Солнце опустилось на запад. Они принялись обыскивать последний домик. Ничего не нашли.

— Можно вызвать слесаря из Пирра, — сказал Питерсон.

— Лучше — банковского грабителя, — отозвался Ричер. — Медвежатника. Может, в тюрьме сейчас есть такой.

— Не верится, что это место никогда не использовалось. Оно обошлось в миллионы.

— В те дни оборонный бюджет был практически не ограничен, — сказал Ричер.

— Не могу поверить, что ему не нашлось другого применения.

— Проект был с какими-то изъянами.

— И тем не менее. Морская пехота могла проводить здесь зимние учения.

— При том что в названии штата есть слово «Южная»?

Они вернулись к машине, забрались в нее и уехали.

15.55. Осталось двенадцать часов.

Далеко на востоке и немного южнее, на базе ВВС Эндрюс в Мэриленде, приземлился самолет. Реактивный самолет бизнес-класса, арендованный армией и приписанный к конвойной роте военной полиции. В нем находились пилот, второй пилот, трое конвойных и заключенный. Заключенным был капитан Четвертой пехотной дивизии из Форт-Худа. Самолет вырулил к ангару, с него спустили лестницу, и заключенного быстро провели к машине, стоявшей на площадке. Его посадили сзади. Встречала его женщина, майор военной полиции. Женщина среднего роста. Стройная. Ее длинные темные волосы были собраны сзади. Загорелая, с темно-карими глазами. В лице ее угадывался ум, властность и вместе с тем недоброе озорство. Она носила орденские планки — «Серебряной звезды» и две «Пурпурного сердца».

— Здравствуйте, капитан. Я майор Сьюзан Тернер, командир сто десятого подразделения военной полиции. Я веду ваше дело. Мы поговорим минутку, а потом вы вернетесь в самолет и полетите обратно в Техас или прямо в Форт-Левенуорт. Вы поняли?

— Я требую адвоката, — сказал капитан.

— Получите, — сказала Сьюзан Тернер.

Капитан молчал.

— У меня плохие новости, — сказала Сьюзан Тернер. — Вы умрете. Именно это вы услышите от адвокатов. Все они скажут, что вас казнят. Вы уже — ходячий покойник.

Капитан молчал.

— То есть пока что сидячий. Вы сидите в машине и слушаете меня. И должны выслушать, потому что перед вами важный выбор: за что вас казнят. Либо Техас казнит вас за убийство жены, либо Левенуорт казнит вас за измену родине. Техасский вариант — люди его отчасти поймут. Послевоенный стресс, долгое участие в боевых действиях, все эти посттравматические дела. Но в случае измены оправдывающих обстоятельств нет. Вашим маме и папе придется продать дом и переехать. Или они не смогут его продать и повесятся в подвале. Подумайте о брате. Столько лет он на вас равнялся? Конец. Должен уволиться из флота. Кто поверит ему в команде? Брату предателя? Может быть, тоже покончит с собой.

Капитан молчал.

— Так вот, предлагаю. Поговорите со мной. Ответьте на мои вопросы, и мы измену спрячем под сукно.

— Ладно, буду говорить, — сказал капитан.

— Ладно, будете говорить с кем?

— Ладно, буду говорить с вами, мэм.

Платон положил трубку. Звонил его пилот и сказал, что в течение суток погода испортится. Опять пойдет снег. Платон знал это и без него. У него было спутниковое телевидение.

Рядом с телевизором висели впритык одна к другой восемнадцать картин маслом. На двух длинных стенах — еще сорок три. И двадцать на другой торцовой стене. В большинстве — второсортные работы третьеразрядных художников. Платон был не простофиля. Он знал, что у него висит. Каждое полотно было сувениром загубленной жизни — и только. Между картинами он набил из медных булавок сотни фигурок в виде перевернутых подков. На каждой подковке висело столько ожерелий и браслетов, сколько могло поместиться. У него были бриллианты, изумруды, рубины и сапфиры. Золотые цепочки, серебряные цепочки, платиновые цепочки. На отдельных булавках висели кольца. Обручальные кольца с камнями и без камней, большие бриллианты.

Это был вопрос времени.

Когда кончились деньги, сколько могут продержаться люди до того, как продадут свои тела? Сколько слоев у человека между поражением и капитуляцией, между падением и гибелью? У бедных людей — никаких слоев. Они нуждались в его продукте, так что, когда кончалась их жалкая зарплата — а это происходило обычно в первый же день, — они выходили на улицы и делали то, что им велено было делать.

С богатыми было иначе. Заработки больше, и хватало на дольше, но не навсегда. А потом начиналось медленное опустошение банковских счетов, расставание с акциями, облигациями. Потом трясущиеся руки рылись в шкатулках с драгоценностями. За ними следовали картины. Когда не оставалось ничего, богатые тоже сдавались — сначала, может быть, в отелях, но в конце концов неизбежно оказывались на улице и делали то, что им велено.

Вопрос времени.

Холланд остановил машину на стоянке и отправился к себе в кабинет. Питерсон и Ричер пошли в пустую оперативную комнату. На столе записок не было, на автоответчике — ничего.

Ричер нажал клавишу пробела на клавиатуре компьютера, экран осветился, и на нем появилось изображение полицейского значка. Он сказал:

— Выясним, кто такой Платон. Кто бы он ни был, кажется, он в этой истории — главная фигура.

Питерсон сел за соседний стол и тронул клавиши своего компьютера. Должно быть, появилось какое-то диалоговое окно, потому что Ричер увидел, как он нажал левым мизинцем клавишу регистра, правым указательным — заглавную букву и потом — еще пять маленьких.

— Ничего, — сказал Питерсон. — Отсылка к «Гуглу», а там — что он греческий философ.

— Других имен, прозвищ не знаете?

Питерсон набрал еще какое-то слово. Девять букв. Вероятно, другое имя, потом пробел, потом «Платон».

Южноамериканец. Гражданство неизвестно. Настоящая фамилия неизвестна. Возраст неизвестен. По слухам, живет в Мексике. По слухам, владеет ломбардами в пяти городах США, подозревается в торговле наркотиками, подозревается в связи с организованной проституцией.

— Славный малый. Больше ничего?

Питерсон вызвал другую базу данных.

— То же самое, — сказал он. — Южноамериканец, настоящая фамилия неизвестна, предполагаемый возраст — сорок с чем-то, предполагаемое место жительство — Мексика, ломбарды в Чикаго, Миннеаполисе, Милуоки, Де-Мойне, Индианаполисе, торговля наркотиками в тех же городах, проституция в тех же городах.

— Выяснили для себя что-то новое? — спросил Ричер.

— Городов раньше не знали.

— А кроме этого?

— Тут предупреждение, насколько он крут. — Питерсон прокрутил текст. — Владеет «Боингом-737». Купил у обанкротившейся мексиканской авиакомпании. — Питерсон прокрутил дальше. — Маленького роста. Четыре фута одиннадцать дюймов. В вас сколько?

— Шесть и пять, — сказал Ричер. — Он фактически карлик.

— Кто-то тоже однажды назвал его карликом и проснулся в больнице с отрезанными ногами.

16.55. Осталось одиннадцать часов.

Сьюзан Тернер вернулась в свой кабинет в Рок-Крике. Она оставила машину на стоянке, вошла через парадную дверь и поднялась по лестнице. Коридор на втором этаже был все таким же узким. На полу — по-прежнему линолеум. По-прежнему слева и справа двери с окнами волнистого стекла, за каждой дверью — кабинет. Ничего не изменилось со времен Ричера, подумала она. В ее кабинете стоял знаменитый стол, на нем — три телефона, эргономичное кресло, картотечные шкафы и два стула для посетителей. У нее был компьютер, подключенный к быстрой и безопасной правительственной сети.

Она села. Писем не было. Из ВВС ничего. Ричер не звонил. Она подключила свой цифровой диктофон к порту USB. Ее разговор с заключенным скопировался в аудиофайл. Программа распознавания речи превратит его в документ. Оба файла будут отправлены по нужным адресам. В Техасе, Флориде и Нью-Йорке пройдут аресты. По делу будет вынесена благодарность, а ее представят к «Бронзовой звезде».

Ричер получил «Бронзовую звезду» давным-давно. Сьюзан Тернер это знала, потому что его личное дело лежало у нее на столе. Джек Ричер, родился 29 октября. В семье военных. Его отец служил в морской пехоте. Мать — француженка. Окончил Уэст-Пойнт. Отслужил тринадцать лет. С самого начала — в военной полиции, и тем не менее постоянно попадал в неприятности. Он говорил то, что необходимо было сказать, и не принимал во внимание, кому он это говорит. Он делал то, что необходимо было сделать, — все равно кому он это делал. Его разжаловали в капитаны за то, что сломал ногу штатскому. Но он не уволился и снова дослужился до майора. Потом возглавил 110-е подразделение. Был первым его командиром. Был награжден «Серебряной звездой», орденом «Доблестного легиона», «Солдатской медалью», медалью «Пурпурное сердце» и медалью «Бронзовая звезда».

«Серебряную звезду» и «Пурпурное сердце» он получил за Бейрут. Когда взорвали американские казармы в Бейруте, Ричер был армейским офицером связи, прикомандированным к морской пехоте. Он получил серьезное ранение и героически вел себя непосредственно после взрывов. Представления ко всем остальным наградам были составлены в общих словах, то есть дела были секретные. Он был сильным человеком. Рана зажила полностью. По немецкой справке, вес его составлял 240 фунтов. Рост — шесть футов пять дюймов. Он находился в отличной физической форме. Двуязычен — английский и французский; приемлемо знает испанский. Превосходно владеет любым ручным оружием и в совершенстве — техникой рукопашного боя.

Его фотография была приколота изнутри к обложке папки. Короткие непослушные волосы. Ярко-голубые глаза. Два шрама — один в углу левого глаза, другой на верхней губе. Широкие плечи, длинные руки с крупными кистями. Насмешливая улыбка выражает терпение и одновременно досаду. Как будто он понимает, что должен сфотографироваться, но сказал фотографу, что дает ему три секунды, после чего запихнет камеру ему в глотку.

В общем, решила Сьюзан, с ним было бы интересно познакомиться; такой человек может оказаться ценным другом, и не дай бог иметь такого врага. Она взяла трубку и позвонила знакомому в ВВС. Новостей не было. Сьюзан положила трубку.

В Мексике к имению Платона катили три черных «рейндж-ровера». В каждом по двое мужчин. Все — местные, лет тридцати с чем-то, все в темных костюмах, все вооружены. Все работали на Платона — а это значит, что все были немного испуганы. До имения оставалось проехать еще одну пыльную милю. Три водителя знали, что за ними наблюдают в бинокль. Три автомобиля остановились, не доезжая до ворот; шестеро вышли из них и смирно стояли на вечерней жаре. Их должны опознать издали. После этого препятствий не будет. Они знали, что залог их хорошего поведения — их сестры, матери, бабки и двоюродные сестры, до которых легко добраться.

Заработал мотор, завращались шестерни, и ворота открылись. Как только последняя машина въехала во двор, они закрылись.

Питерсон доставил Ричера к дому Джанет Солтер. По скрипучей заснеженной дорожке он доехал до террасы, и женщина-полицейский из прихожей впустила Ричера в дом. Джанет Солтер была в библиотеке, читала, сидя в своем кресле. Другая полицейская сидела у окна. Обстановка нормальная. Все тихо.

— Байкеры в самом деле уехали?

— Да, — сказал Ричер.

— Так я теперь в безопасности?

— Нет.

17.55. Осталось десять часов.

Джанет Солтер отправилась готовить ужин. Ночные дежурные проснулись и спустились на первый этаж. В доме царило спокойствие. За окнами ничего, кроме снега.

И тут зазвонил телефон.

Ричер как раз находился в прихожей — хозяйка окликнула его и попросила взять трубку. Звонил Питерсон из полиции:

— У меня тут кое-что есть, хочу, чтобы вы посмотрели.

— Я не могу отсюда уйти.

— Я заберу вас и сразу же привезу обратно.

— А если в это время дадут сирену?

— Все равно привезу. Жизнью детей клянусь.

Приехав, Питерсон сказал Джанет Солтер, что заберет Ричера на четверть часа. Пообещал, что никто из охраны не покинет дом, пока не вернется Ричер. Ее это явно обеспокоило, хотя в обещании Питерсона сомневаться не приходилось.

Ричер оделся, сел в машину Питерсона, и через пять минут они уже были в полиции.

Питерсон сел к компьютеру и стал двигать мышью. Посреди экрана появился устойчивый квадрат. Стрелка стояла в его центре.

— Видеонаблюдение, — сказал Питерсон. — Комната свиданий в тюрьме. Запись цифровая. Послали нам электронной почтой. Это байкер и адвокат. Запись сегодняшняя.

Питерсон щелкнул по стрелке. Серый квадрат превратился в зернистую цветную картинку комнаты для свиданий. На стуле сидел человек в сером костюме, лицом почти вплотную к стеклу. По другую сторону сидел человек в тренировочном костюме. У него были длинные черные волосы и борода с проседью.

— Теперь слушайте, — сказал Питерсон.

Адвокат произнес шепотом:

— Знаете, древние греки говорят нам, что шесть часов ожидания решают все наши проблемы.

Питерсон поставил на паузу.

— Древние греки? Например, древнегреческие философы? Платон был древнегреческий философ. Это код.

Ричер кивнул.

— Когда это записано?

— Сегодня в два часа дня. Шесть часов ожидания дают нам восемь. Сейчас шесть. То есть им еще осталось два часа. Две трети времени они истратили.

— Проиграйте еще раз, — глядя на экран, сказал Ричер.

Питерсон включил запись. Скрипучий тихий голос адвоката. «Древние греки говорят нам, что шесть часов ожидания решают все наши проблемы».

— Мне слышится в этом другое. Он не говорит, что в их распоряжении шесть часов и где-то в какой-то неизвестный момент их проблемы могут разрешиться. По-моему, он говорит, что через шесть часов произойдет что-то такое, что позволит их решить.

— Что же может произойти?

— Дадут сирену. Это у них единственный способ добраться до миссис Солтер.

— Как адвокат может это устроить?

— Сам он не может. А вместе смогут. Что там делается в восемь часов? Ужинают? Кормежка — удобное время для беспорядков.

— Они ужинают раньше.

Питерсон побелел. О господи, в восемь их пересчитывают. Разводят по камерам на ночь и проверяют по списку. Предположим, кто-то сбежал днем. Обнаружится, что одного нет. Через минуту после восьми нажмут тревожную кнопку.

Они сразу вернулись к Джанет Солтер. Ужин был почти готов. Спагетти с соусом и салат. Джанет Солтер предложила накормить и Питерсона. Питерсон согласился. После этого он вышел из кухни в гостиную и позвал с собой Ричера:

— Если дадут сирену, я останусь здесь.

— Хорошо, — сказал Ричер.

— Двое лучше одного.

— Всегда.

— Вы вооружены?

— Да. И миссис Солтер тоже.

— Откуда он появится?

— С фасада, в машине. Иначе слишком холодно.

— Мы можем что-то сделать заранее?

— Нет, — сказал Ричер.

— Можем предупредить тюрьму. Если сирену дадут прямо сейчас, этот человек будет не готов.

— Нам это не нужно, — возразил Ричер. — Мы хотим, чтобы он появился на дорожке в две минуты девятого.

Платон вышел из дома и увидел цепочку стоявших вплотную «рейндж-роверов». Шестеро, приехавшие в них, стояли парами, подняв головы, в темных очках. Платон посмотрел на приехавших. Их можно было бы описать разными словами. Проще всего: «расходный материал».

Он посмотрел на машины. Надо было выбирать. Он никогда не занимал одно и то же место в кортеже. Предсказуемо. Опасно.

Он показал головой на третью машину. Один из тех, кто стоял рядом с ней, открыл заднюю дверь. Платон влез в машину. Устроился сзади. Двое сели спереди. Двери закрылись. Кортеж двинулся к выходу. При его приближении ворота открылись.

В кухне Джанет Солтер за столом теснились семь человек, но всем было уютно. Женщины-полицейские обрадовались случаю поболтать. Ричер с Питерсоном по молчаливому соглашению решили отложить разговор до того времени, когда это станет необходимым. И присоединились к общей беседе.

После ужина убрали со стола. Дневная смена ушла наверх. Ночные отправились в прихожую и библиотеку. Джанет Солтер взяла свою книгу. Ричер и Питерсон перешли в гостиную.

18.55. Осталось девять часов.

Питерсон поглядывал на свои часы. Ричер вел отсчет времени мысленно. Семь часов. Пять минут восьмого. Десять минут. На улице никакого движения. Питерсон вынул из кобуры «глок», проверил и сунул обратно. У Ричера «смит-вессон» лежал в кармане брюк. Проверять, там ли он, нужды не было. Ричер чувствовал его тяжесть.

Питерсон стоял у окна. Ричер сел в кресло хозяйки. Он думал о взлетно-посадочной полосе, о старом каменном здании и деревянных домиках. В особенности — о первом. Он спросил:

— У Ким есть сестра?

— Нет, — ответил Питерсон.

— Эта девушка, которую я видел в домике. Как будто что-то знакомое. Или она просто распространенный местный тип, или похожа на кого-то, кого я видел в первый вечер здесь. А единственная женщина, которую я видел в первый вечер, — Ким.

— И старушек в автобусе.

— Никакого сходства.

— Как же выглядела эта таинственная девушка?

— Высокая и худая, блондинка.

— Мы все тут высокие и худые блондины.

— Вот именно.

— Но вы нас различаете.

— Если очень постараюсь, — сказал Ричер.

В половине восьмого Ричер услышал шаги Джанет Солтер в прихожей. Она вошла в гостиную и спросила:

— Что сейчас должно произойти?

Питерсон ответил вопросом на вопрос:

— Почему вы решили, что должно?

— Потому, мистер Питерсон, что вы здесь, а не дома. И потому, что мистер Ричер еще молчаливее, чем обычно.

— Ничего не должно произойти, — сказал Питерсон.

— В восемь часов в тюрьме пересчитывают заключенных, — объяснил Ричер. — Мы думаем, что одного недосчитаются.

— Побег?

— Мы думаем, что он уже произошел. Его обнаружат, когда посчитают по головам.

— Понимаю.

— Я не уеду, — сказал Питерсон.

— Я благодарна вам за заботу, но настаиваю, чтобы вы уехали. Вы наш следующий начальник полиции. В интересах города этому ничто не должно помешать.

— Смешно. Я не могу уехать. И не уеду.

— Уедете.

Без десяти восемь дом затих. Барабанной дробью от одного к другому обитателю передавался страх. Полицейская в прихожей поднялась с нижней ступеньки и встала за дверью. Та, что в библиотеке, подошла ближе к окну. Питерсон наблюдал за улицей. Джанет Солтер подравнивала книги на полках в гостиной. Ричер развалился в кресле. С закрытыми глазами.

Тикали часы.

19.55. Осталось восемь часов.

8

Часы в голове Ричера сказали: ровно восемь. Ничего не произошло. Мир снаружи как будто замер. Одна минута девятого. Ничего не произошло.

Две минуты девятого. Ничего не произошло.

Питерсон взглянул на Ричера. Ричер пожал плечами.

Три минуты девятого.

Четыре минуты.

Пять. Шесть. Ничего не произошло. Сирены не было.

В 20.15 они перестали тревожиться. Питерсон был уверен, что с проверкой в тюрьме опоздать не могли.

— Вы уверены? — спросил Ричер.

— Абсолютно, — ответил Питерсон.

— Тогда подтвердите свои слова делом. Езжайте домой.

И Питерсон уехал. Он подождал еще пять минут, потом оделся, сел в машину и уехал.

Джанет Солтер перестала поправлять книги и уселась читать. Полицейская в прихожей снова села на нижнюю ступеньку лестницы. Полицейская в библиотеке отступила от окна.

Ричер пошел на кухню и включил кофеварку. Налил себе кружку и сделал глоток.

В половине девятого зазвонил телефон в прихожей. Полицейская поднялась со своей ступеньки и подошла к столику. Просили Ричера. Голос из Виргинии. Ричер сел и взял трубку. Голос сказал:

— Сорок тонн неиспользованных предметов снабжения для летного состава. Хранятся со Второй мировой войны.

— Расплывчато.

— Мой человек сделал все, что мог, и выяснил только это.

— Какого рода излишки могли образоваться после Второй мировой войны?

— Все изменила атомная бомба. Раньше им нужно было много самолетов с маленькими бомбами, потом стало меньше самолетов с большими бомбами. К тому же перешли с винтовых на реактивные. Может быть, там сорок тонн старых кожаных шлемов.

— Ясно, — сказал Ричер. — Спасибо.

— Мой клиент заговорил. Тот, что в Форт-Худе. Как вы и предсказывали.

— Рад слышать.

— Я у вас в долгу.

— Нет, мы квиты.

— Нет, я должница. Это мое первое большое задание.

— В самом деле? Давно вы на этой работе?

— Две недели.

— Я удивлен. По разговору можно было подумать, что вы здесь вечность.

— Не уверена, что это комплимент.

— Задумывалось именно так. Вам полагалось бы сейчас праздновать, а не сидеть на работе.

— Я отпустила своих людей.

— Правильное решение. Все заслуги припишите им. Они будут признательны, а начальство и так поймет, кто сделал работу.

— Так вы поступали?

— Всегда. Изображал, будто ничего особенного сам не сделал. Правда, чаще всего так оно и было.

— Ваше личное дело говорит о другом.

— Вы все еще просматриваете это старье? В смысле информации у нас очень неравное положение.

— Старик, жизнь вообще дрянь.

— Как вы меня сейчас назвали?

— Пытаюсь походить на блондинку из Калифорнии.

— Понял. Вы не блондинка и не из Калифорнии.

— Это не страшно?

— Брюнетка тоже годится. Глаза карие?

— Угадали.

— Длинные волосы, да?

— Длиннее, чем следует.

— Великолепно. Нравится в армии?

— Вам нравилось?

— У вас мое личное дело, — сказал Ричер.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

Москва в 1812 году – оккупирована французами....
Давний враг Великой Империи Глорианский Союз вторгается на планету Шрайх. Идут кровопролитные бои, з...
Умный, талантливый, красивый – Всеволод привык нравиться девушкам и учителям, пользоваться уважением...
Продюсер Руслан Шуравин был в ярости: как она посмела? Жена Дина, которую он сделал звездой, бросила...
И что делать, если тебя, принцессу Эмму Шеридонскую, родители собираются выдать замуж за какого-то у...