Секретный концлагерь Тамоников Александр

© Тамоников А., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

В начале 1945 года Красная армия вошла на территорию Польши. Началось освобождение польских городов и сел от фашистских оккупантов. Шаг за шагом советские войска продвигались к западной границе Польши и, соответственно, к восточной границе Германии.

Вместе с регулярными боевыми частями в этом же направлении продвигался и Смерш. У смершевцев была своя особая задача – выявлять и изобличать фашистских шпионов и диверсантов, оставшихся в польских полуразрушенных городах и истерзанных селах после ухода оттуда немцев.

А их, шпионов и диверсантов, оставалось на территории освобожденной Польши немало. Фашисты рассчитывали и надеялись, что уходят из Польши они не навсегда, рано или поздно они сюда вернутся, а потому им здесь нужны были свои глаза и уши, своя разветвленная агентурная сеть, свои диверсанты, террористы и убийцы и сеятели всяческих враждебных слухов.

Против всей этой публики и должен был бороться Смерш. Он тоже вел войну, не менее жестокую, чем сражения на передовой. Правда, Смерш вел войну по особым правилам. Это была незримая война, в ней мало звучало выстрелов, в ней почти не ходили в атаки – потому что четко определенной линии фронта в этой войне не было. Фронт здесь был повсюду, со всех сторон. Невидимый, неслышимый, но от этого он был еще опаснее.

Да-да, опаснее. На передовой – там все четко и ясно. Вот – ты и твои боевые товарищи, а там – враг. У смершевцев же явного видимого врага не было. Для них, в принципе, каждый мог быть как врагом, так и другом.

Положение осложнялось еще и тем, что это была Польша. Как ни крути, а чужая земля. И люди здесь также были чужими. Добрыми или недобрыми – а чужими. А от чужого человека не знаешь, что и ожидать. Поможет он тебе или не поможет, равнодушно пройдет мимо или исподтишка ударит в спину… Все могло быть на чужой земле. Поэтому приходилось большей частью надеяться лишь на себя самого. На себя – да еще на помощь боевого товарища, который рядом с тобой.

Смершевцы не были объединены в традиционные боевые подразделения – взводы, роты, батальоны и так далее. Большей частью они действовали небольшими группами. В этом имелся свой смысл и свой резон. Это в атаки ходить лучше взводами и батальонами, а выявлять затаившегося шпиона лучше именно небольшой группой. Таковы были правила этой незримой, неощутимой, но вместе с тем вполне реальной войны.

Глава 1

В освобожденный Краков спецгруппа Смерша вошла вместе с арьергардными частями Красной армии. В группе было всего три человека: старший группы – капитан Алексей Мажарин и двое его подчиненных – лейтенанты Кирилл Черных и Семен Мартынок.

До недавнего времени группа насчитывала пять человек. Но двое из них – Игнат Чаус и младший лейтенант Прохор Заречнев – выбыли из строя. Игнат Чаус – погиб, а Прохор Заречнев с тяжелым ранением угодил в госпиталь. Так уж оно получилось, причем на второй день после того, как советские войска ступили на польскую землю.

Крестьяне одного из польских сел сообщили красноармейцам, что в их селе прячутся какие-то подозрительные люди. Со слов селян, одеты эти люди были в немецкую форму, и оружие при них было немецким, но при этом говорили они не по-немецки, а вроде как по-русски. Селяне утверждали, что всего их было три человека. Ну, может, четыре… Днем эти странные люди безвылазно сидели в каком-то заброшенном сарае, а по ночам выходили из него, таясь, бродили по селу, заходили в дома, угрожая оружием, требовали от жильцов еды и еще – самогонки.

И все бы ничего, терпеливые польские крестьяне вытерпели бы этих нежеланных гостей и, скорее всего, не донесли бы о них советским солдатам, но случилась непоправимая беда. В одну из ночей эти подозрительные люди застрелили одного из селян. Как водится, они вошли к нему в дом, а дальше… А кто ж его ведает, что было дальше? Должно быть, повздорили. Может статься, хозяин не пожелал делиться с ними скромными запасами хлеба и картошки, а может, и вовсе пытался не пустить их в дом… И тогда пришельцы застрелили хозяина. При хозяине была его жена и взрослая дочь, но их отчего-то эти страшные люди трогать не стали.

После этого случая все село переполошилось. Оно и понятно, ведь если эти люди застрелили одного селянина, то где гарантия, что следующей ночью они не застрелят еще кого-нибудь? И селяне, посовещавшись между собой, снарядили ходоков к единственной на данный момент реальной власти – Красной армии. Дескать, придите и защитите нас. Избавьте село от этих страшных людей, кем бы они ни были.

Всякая недобитая нечисть, окопавшаяся в тылу, – была по части Смерша. Именно смершевцы должны были разбираться с такой публикой. Деревенских ходоков направили к Алексею Мажарину.

Мажарин не знал польского языка, а ходоки (их было три человека) не знали русского языка. Но тем не менее им удалось понять друг друга. Трудная беседа длилась целый час, и в результате ее Мажарин более или менее вник в ситуацию.

Дело, насколько он понял, обстояло так. До недавнего времени в селе стоял небольшой немецкий гарнизон – что-то вроде артиллерийского подразделения при трех орудиях. Вместе с немцами были и какие-то другие люди – человек десять или, может, пятнадцать. Нет, это были не немцы, потому что и говорили они не по-немецки, и вели себя тоже не по-немецки. Очень могло статься, что эти люди были русскими, хотя и были одеты в немецкую форму. Почему селяне считали, что эти люди русские? А потому, что они ругались по-русски. О, русские ругательства не спутаешь ни с какими другими ругательствами!

Ну, а потом, перед самым приходом Красной армии, немцы, забрав орудия, ушли из деревни. А вместе с немцами ушли и эти люди, которые не были немцами. Но, как оказалось, не все. Трое или четверо остались. А почему они остались – кто ж их знает? И вот они-то и убили одного из селян.

Выслушав ходоков, Мажарин тут же встретился со своими немногочисленными подчиненными. Нужно было обсудить ситуацию и определиться, как действовать дальше.

– Скорее всего, это власовцы, – высказал предположение Игнат Чаус. – Известное дело… Не очень-то они охотно драпают вместе с немцами. Некоторые – остаются. Пытаются разжиться советскими документами и сойти за своих. Вот совсем недавно мы с такими уже пообщались. Под Брестом, если помните…

– Помним, – за всех ответил Кирилл Черных. – Как тут позабудешь. Злые были ребята, упорные. До последнего отстреливались. С ножами пытались на нас пойти.

– Вот и эти такие же, – сказал Игнат Чаус. – Точно вам говорю! Загорелась у гадов земля под ногами! Ищут способы, чтобы выжить. Харчишки собирают в дорогу. Подсоберут – и вперед. Верней сказать, назад. На бывшую Родину. Там-то затеряться проще.

– Вот и надо их ликвидировать, – сказал Прохор Заречнев. – Нагрянем этой же ночью в ту деревню и… Их-то там всего трое или четверо. Справимся.

– А если их больше? – усомнился Мажарин. – Скажем, трое или четверо шастают ночами по деревне, а остальные ждут их в сарайчике?.. Как бы нам не просчитаться.

– Э нет! – не согласился Кирилл Черных. – Было бы их больше в деревне, о том бы знали! В деревне разве что скроешь? Там все про всех известно. И без разницы – польская это деревня, русская или еще какая. Знаю, о чем говорю, – сам деревенский.

– Резон, – усмехнулся Мажарин. – Что ж, подкрепления просить не будем. Справимся сами. Не впервой.

Ближайшей же ночью пятеро смершевцев вместе с тремя ходоками отбыли в деревню.

– Там он, их сарай! – пугливо указали ходоки на приземистое строение, темневшее за деревенской околицей.

– Понятно, – сказал Мажарин. – Что ж, спасибо. А теперь марш отсюда! Да поживее!

Повторять селянам не пришлось, они все прекрасно поняли с первого раза, хоть Мажарин и говорил по-русски. Ходоки дружно охнули и растворились в темноте.

Смершевцы тихо и незаметно подкрались к сараю. Внутри сарая не слышалось никаких звуков, не было заметно огоньков и даже не пахло дымом. То есть не было ощутимо никакого человеческого присутствия.

– Обманули нас селяне, что ли? – недоуменно прошептал Чаус.

– А может, они просто ушли? – так же шепотом произнес Черных. – Говорю о власовцах… Скажем, в деревню. Или насовсем…

– Слышь, командир! – в самое ухо Мажарину прошипел Семен Мартынок. – Давай-ка я подберусь поближе да разведаю.

– Давай, – сказал Мажарин.

– Ага, – сказал Мартынок.

И он тотчас же незримо и неслышно растворился в темноте. Вернулся он скоро и так же неслышно и невидимо, будто вырос из-под земли.

– Никуда они не ушли! – шепнул Мартынок. – Присутствуют, заразы. По крайней мере, один. Дышит… Ну, а коль так, то и остальные где-то поблизости. Я так думаю, хлеб насущный добывают, бакланы…

Мартынок был родом из Одессы и любил ввернуть в разговоре какое-нибудь специфическое одесское словечко, а то и целый оборот.

– Ждем! – приказал Мажарин.

Ждали недолго – каких-то полчаса. Вскоре в темноте послышались шаги нескольких человек, за ними – дыхание и еще какие-то звуки.

– Да! – хрипло произнес Мажарин, когда звуки и дыхание стали совсем близко. Слово «да» в данном случае означало команду «огонь».

Стрелять в кромешной тьме – дело непростое, даже если ты человек в этом деле опытный. Где тут враг, где тут свой? После первых очередей два или три тела – это было понятно по характерным звукам – свалились на землю. Кто-то – это, опять же, было понятно по звукам – опрометью бросился в сарай и захлопнул за собой тяжелую дверь, которая взвизгнула несмазанными петлями, и этот визг был громче всех выстрелов. Из сарая тотчас же раздались выстрелы – стреляли из автомата и из винтовки. А коль так, то стрелявших было, по крайней мере, двое. Хотя откуда они стреляли – сквозь стены или из каких-то щелей или окошек, – было непонятно.

– Слышь, командир! – крикнул Семен Мартынок (говорить шепотом сейчас уже не имело смысла). – Не нравится мне эта ночная серенада! А давай-ка я их гранатами! Подберусь поближе, найду какую-нибудь щелочку и…

– Давай! – согласился Мажарин. – Но только не один, а вдвоем. Нужен еще кто-то для надежности.

– Я! – вывалился откуда-то из темноты Игнат Чаус.

– Хорошо, – сказал Мажарин.

– А вы пока что прекратите пальбу, – сказал Мартынок. – А то, чего доброго, зацепите рабов божьих Игната да Семена…

Смершевцы прекратили пальбу, но из сарая по-прежнему продолжали стрелять. Правда, нечасто – редкими одиночными выстрелами и короткими очередями. Должно быть, берегли патроны или просто не знали, в какую сторону следует стрелять. И это было хорошо: то, что враг палит редкими выстрелами, и то, что он дезориентирован. При таком раскладе подкрасться к сараю, найти в нем оконце или какую-то другую щель и швырнуть туда гранату куда как проще. Ничего, все должно обойтись. Все будет хорошо, потому что – не впервой.

Вскоре где-то в глубине сарая бабахнул глухой взрыв – это Мартынок или, может, Чаус кинули гранаты. Из сарая раздался чей-то сдавленный крик, и вслед за ним застрочил автомат длинной, почти нескончаемой очередью. Ухнул еще один гранатный взрыв, и все стихло. Никаких выстрелов из сарая больше не слышалось.

– Всем лежать! – приказал Мажарин Заречневу и Черных. – Ждем!

– Командир! – простонал из темноты Заречнев, и было в этом стоне что-то такое, что заставило Мажарина опрометью броситься в ту сторону, откуда раздавался стон.

Прохор Заречнев лежал на боку, подогнув ноги.

– Что? – спросил Мажарин, хотя в этом вопросе не было смысла, потому что и так все было понятно.

– Зацепило меня, – сквозь зубы проговорил Заречнев. – В бок ударило. Кажется, два раза…

– Ах ты ж!.. – с досадой проговорил Мажарин, ощупью шаря по телу Заречнева. – Потерпи, я сейчас… Вот только…

На Заречневе был ватник, под ватником – гимнастерка, под гимнастеркой – нательная рубаха. Сложное дело! Попробуй вот так вот, при стольких одежках, да еще в кромешной темноте, определить, где рана, и одна ли она или, может, их несколько! А тем более попробуй определить, насколько они тяжелые. Огня бы сейчас, но зажигать огонь нельзя – вдруг из сарая полоснут очередью по огню!

– Что тут у вас? – подкатился к Мажарину и Заречневу Черных.

– Стукнуло его, – сквозь зубы ответил Мажарин.

– Давай я помогу, – сказал Черных. – Вдвоем сподручнее.

– Следи за сараем! – сказал Мажарин. – Мало ли что… Я уж как-нибудь сам…

Из темноты послышался чей-то короткий вздох, и перед Мажариным возник Семен Мартынок.

– А вот и я! – сказал он и осекся. – Кого-то царапнуло?

– Его, – указал Мажарин на Заречнева, хотя в темноте и не было видно, на кого именно он указывает.

– Сильно? – спросил Мартынок.

– Черт его знает! – ответил Мажарин. – Темно, ничего не видно… А где Игнат?

– Чего не знаю, того не знаю, – ответил Мартынок. – Был рядом. Даже швырнул гранату в какую-то щелюгу. А вот где он сейчас, не ведаю. Ничего, объявится.

Голос у Мартынка был бодрым, но одновременно в нем ощущалась тревожная неуверенность.

– А те, что в сарае? – спросил Мажарин.

– Ну, с теми, думаю, все ясно, – ответил Мартынок. – Спеклись, волки дешевые. От трех гранат кто же уцелеет? Да и другие двое спели свою серенаду…

– Какие двое? – не понял Мажарин.

– Наткнулся я в темноте на двоих, – пояснил Мартынок. – Валялись рядышком в бурьяне, недалеко от входа в сарай. Один – готовый, другой – подраненный. Ворочался, стонал и матерился. По-русски, понимаешь ли… Ну, я его успокоил… Ножом. Нож он хорошо успокаивает. Четверо, кажись, их было. Власовцы, как и было сказано.

Он помолчал, прислушиваясь к темноте.

– А вот где же все-таки наш Игнат? – спросил он. – Что-то не нравится мне такая партитура… Слышь, командир! А слетаю-ка я на разведку! Верней сказать, сползаю. А вдруг он, Игнат, тоже… Заодно швырну в сарай еще одну гранату. Для верности.

– Будь там осторожен, – сказал Мажарин.

– А то как же! – в голосе Мартынка прозвучала ирония. – «Будь осторожна, доченька, сказала мамаша, отправляя свою Сонечку на свидание с матросом. А то эти моряки такие проказники!» «Обязательно буду», – ответила Сонечка…

С этими словами Мартынок исчез в темноте. А Мажарин принялся осторожно, на ощупь расстегивать на раненом Заречневе вначале ватник, затем гимнастерку. Ему нужно было обязательно добраться до ран и перевязать их. Черных находился неподалеку, он лежал на земле, вслушиваясь и всматриваясь в темноту.

Какое-то время было тихо, затем ухнул взрыв гранаты. Никаких ответных выстрелов и прочих звуков вслед за взрывом не последовало. Вскоре из темноты раздалось тяжелое, хриплое дыхание. Черных изготовился к стрельбе, Мажарин тоже.

– Это мы, – раздался из темноты голос Мартынка. – Точнее сказать, я… Помогите – а то тяжелым парнем был наш Игнат…

Пригнувшись, Черных подошел к Мартынку и опустился на колени.

– Да, – сказал Мартынок. – Ты правильно понял. Был Игнат Чаус, и не стало Игната Чауса… Возле того сарайчика натолкнулся я на него. Игнат, говорю, что это ты тут разлегся, как на июльском пляже? Поднимайся, говорю, да и пойдем к своим. Вот, пришли мы к своим… Вроде – с Игнатом, а если разобраться, так без него. Вот такая получилась серенада…

Он замолчал. Молчали и остальные, потому что нечего тут было сказать. Тут все было четко и понятно: был Игнат Чаус, и не стало Игната Чауса. А потому слова здесь были лишними.

– А с теми, которые в сарае, – все, – сказал Мартынок. – Спеклись, бакланы… Словом, задачу свою мы выполнили.

Вот так и получилось, что на задание отправлялись пятеро смершевцев, а вернулись – трое. Игнат Чаус погиб, а Прохор Заречнев надолго слег в госпиталь. Может быть, даже до самой победы. Надо было доукомплектовывать группу, да ведь это – дело тонкое. Тут первого попавшегося не возьмешь. Тут к человеку надо со всех сторон присмотреться, прислушаться, даже – принюхаться. А уже потом решать, годится он или не годится для службы в Смерш. Долгое это дело – доукомплектовывать группу Смерша.

Глава 2

Оказывается, этот поляк умел говорить по-русски. Не сказать чтобы хорошо, но в общем и целом понять его было можно. Да и многие польские слова для русского уха также были вполне понятны. Что ж, и хорошо, коль оно так. Если ты понимаешь собеседника, а собеседник понимает тебя, то так вы скорее уясните, что вам друг от друга нужно.

Хотя Алексею Мажарину, Кириллу Черных и Семену Мартынку от поляка не нужно было ничего. Наоборот, это поляку было что-то нужно от них. Верней сказать, не конкретно от Мажарина, Черных и Мартынка, а, похоже, от всей Красной армии. Утром на Мажарина вышел начальник полковой разведки подполковник Резунов и сказал ему:

– Тут к нам прибился какой-то поляк. Говорит, что здешний, из Кракова. Говорит, что хочет сообщить какую-то важную весть. Вроде насчет шпионов…

– Каких шпионов? – не понял Мажарин.

– Немецких, каких же еще, – сказал Резунов. – Ну, а поскольку шпионы – это по твоей части, то я думаю, что будет правильно, если я этого поляка сдам тебе, так сказать, с рук на руки. В общем, приезжай и забирай. Он тут, у меня. Может, и вправду он хочет сказать что-то путное…

Мажарин отправил к Резунову Семена Мартынка, он и привез таинственного поляка. И вот сейчас они сидели напротив друг друга и вглядывались друг в дружку. Поляк – в смершевцев, трое смершевцев – в поляка. Поляк был молодым, лет двадцати пяти, с приятным умным лицом и открытым взглядом.

– Как тебя зовут? – спросил Мажарин у поляка.

– Ян Кицак, – ответил поляк.

– Ты здешний? – спросил Мажарин.

– Да, краковский, – ответил поляк. – Все мои… – он запнулся, подыскивая подходящее слово, – моя матка и мой тато, мои дзядек и бабця – все они из Кракова.

– Хороший город – Краков, – сказал Мажарин. – Вот ведь – наполовину разрушенный, а все равно красивый.

– О, так! – согласился поляк. – Доброе место… А будет еще красивее, потому что здесь больше их нет. Немцев.

– Откуда ты знаешь русский язык? – спросил Мартынок.

– О, я плохо знаю вашу мову! – махнул рукой Ян Кицак. – Так, немного. Научился… До войны в Кракове жили русские. Они уцекаць… убегали от Советской власти и поселились в Кракове. Я с ними водился… дружил. И они меня научили мове.

Поляк замолчал и с некоторым испугом стал смотреть на смершевцев, будто соображая, не сболтнул ли он чего лишнего.

– Ты хотел что-то нам сказать? – улыбнувшись, спросил Мажарин.

– Хотел, – кивнул поляк. – Вам или не вам – не знаю. Без разницы. Вот вы меня спрашиваете, значит – вам.

– Мы слушаем, – сказал Мажарин.

– Вначале я хотел запитаць… спросить: кто вы есть, панове офицеры?

– Мы Смерш, – ответил Мажарин. – Означает «смерть шпионам». Мы ловим немецких шпионов и тех, кто им помогает.

– То добре, – кивнул Ян Кицак. – Потому что я хотел рассказать вам… – он на какой-то миг умолк, собираясь с мыслями. – Я хотел рассказать вам о шпионах. О немецких шпионах здесь, в Кракове. Точнее сказать, об одной пани… одной женщине. Я не знаю – может, она и не шпионка, а просто немецкая курва. Знаете, при немцах таких было много. Те, которые помоложе и покрасивее, были с офицерами, другие – с солдатами. Я не хочу их судить… я хочу сказать о другом. Я не знаю, может, это вам совсем не цекаве… не интересно, но…

– Нет-нет, нам очень интересно! – энергично махнул рукой Мажарин. – Мы внимательно слушаем! Рассказывай!

И Ян Кицак рассказал следующее. При фашистах он проживал в Кракове – куда же ему было деваться? Здесь был его дом, здесь жили его родители. Жить было тяжело, надо было где-то работать, чтобы не умереть с голоду, и он устроился чернорабочим в один ресторанчик. Это был ресторан для немецких офицеров, никто другой, можно сказать, сюда не ходил. За исключением, разумеется, женщин, которых приводили с собой офицеры.

До поры до времени Ян Кицак не обращал особого внимания ни на офицеров, ни на их женщин. Не до того ему было, да и опасное это дело – пристально вглядываться в посетителей ресторана, кем бы они ни были.

Но однажды он все же обратил внимание на одну из дам. Почему? Он и сам не знает, почему. Так уж оно получилось, можно сказать, само собой. Во-первых, дама была очень красива, а на красивую женщину поневоле обращаешь внимание. Во-вторых, она постоянно приходила в ресторан с одним и тем же офицером, тогда как большинство других дам то и дело меняли кавалеров. Да оно бы еще и ладно, что с одним, но это был не просто офицер, он был одним из высших чинов краковского гестапо – Кауфман. Его, можно сказать, знал весь Краков, а кто не знал, тот слышал о его страшных кровавых делах. Имя Кауфман было синонимом смерти. И вот с этим человеком-смертью та красивая женщина и приходила в ресторан. Только с ним, и ни с кем больше.

Но и это было еще не все. Еще – каждый раз Кауфман со своей спутницей уединялись в отдельном номере, и никто, пока они там были, не смел даже приблизиться к дверям того номера. За исключением, разумеется, официанта, но и официант каждый раз был один и тот же. Кроме того, эта красивая женщина хорошо говорила по-немецки – Ян однажды совершенно случайно услышал обрывок ее фразы, обращенной к Кауфману. Это был чистейший немецкий язык. Значит, эта женщина, скорее всего, была немкой.

И так продолжалось до той самой поры, пока Красная армия вплотную не подошла к Кракову и не стали слышны орудийные раскаты, доносившиеся с востока. Большая часть постоянных посетителей ресторана, в том числе и сам Кауфман, моментально исчезли. Ян, конечно, не знает, исчезли ли они из Кракова, но вот в ресторане никто из них больше не появлялся.

А вот та самая красивая женщина осталась! И все так же приходила в ресторан, но уже с другим спутником – каким-то поляком, одетым в штатский костюм. И все так же они закрывались в отдельном номере и о чем-то подолгу там беседовали. Правда, обслуживал их уже другой официант. Тот, прежний официант, исчез в одно время вместе с Кауфманом и прочими постоянными посетителями ресторана. Да-да, панове офицеры правильно поняли: ресторан работает все так же, он не закрылся, и потому панове офицеры в любое время могут туда прийти, и там им будут очень рады. Правда, никаких женщин, как это было при немцах, в ресторане уже нет, но панове офицеры могут прийти в ресторан со своими женщинами.

– Значит, ты говоришь, что этот Кауфман сбежал, а та женщина осталась? – уточнил Мажарин.

– Так-так, – подтвердил Ян Кицак. – Она осталась. И это мне кажется странным. Я не понимаю…

– А что же тут непонятного? – усмехнулся Семен Мартынок. – Когда драпаешь – тут не до любовниц. Кто же в таких случаях тащит с собой красоток? Тут бы самому уцелеть… Обычное дело!

– О нет! – горячо возразил Ян Кицак. – Она не была коханкой… любовницей. Она была кем-то другим!

– Почему ты так считаешь? – прищурился Мажарин.

– Она не похожа на коханку, – с сомнением произнес Ян Кицак. – Коханки – они все на одно лицо. Они хоть и не похожи одна на другую, а все равно все на одно лицо. Думаю, панове офицеры понимают, что я хочу сказать. Я в том ресторане видел много коханок… А у этой женщины совсем другое лицо. Совсем другое…

– Другое – это какое? – спросил Мартынок.

– Ну, другое… – поляк беспомощно пошевелил пальцами. – Они похожи на собак. Да, на собак. Я говорю о немецких коханках, других я не видел. Что написано на собачьей морде? Покора своему хозяину. Покорность… Так и у немецких коханок. А у этой женщины – совсем другое лицо. На нем – хлодь… холод. И еще – злоба.

– Ты же сказал, что она – красивая, – с недоумением произнес Семен Мартынок.

– Холод – это тоже красиво, – возразил поляк. – Только это совсем другая врода… красота.

– Ну, и кто же она, по-твоему? – спросил Мажарин.

– Я не знаю, – пожал плечами Ян Кицак. – Кто мне о том скажет? Но я думаю, что… Если она не покинутая коханка, и если она о чем-то говорила с самим Кауфманом, и если их обслуживал один и тот же официант, который тоже пропал из ресторана, как только в город вошла ваша армия, и если Кауфман убежал, а она осталась, и теперь она бывает в ресторане с каком-то поляком, и это каждый раз один и тот же поляк, то…

– То все это – очень даже интересно, – закончил за поляка Мажарин.

– Так-так, – согласился Ян Кицак. – Это очень цекави… Потому я и пришел к вам, чтобы сказать… Я не люблю немцев, – помолчав, добавил он. – Я никогда их не любил. И я хочу вам помочь. Если, конечно, вы мне поверите.

– Как часто эта женщина приходит в ресторан с тем поляком? – спросил Мажарин.

– Так же, как и с Кауфманом, – ответил Ян Кицак. – Два раза в неделю. Всегда только два раза в неделю. По средам и воскресеньям. Ровно в семь часов вечера. Всегда минута в минуту. А в другие дни – никогда.

– Вот как, – задумчиво проговорил Мажарин. – А вот это и впрямь интересно. Всегда минута в минуту… И по тем же самым дням, что и раньше…

– То так, – согласился Ян Кицак.

– А обслуживает их – всегда один и тот же официант? – поинтересовался Черных. – Или каждый раз разные?

– Один и тот же, – ответил Ян. – Он устроился в ресторан совсем недавно – когда из города ушли немцы.

– А кому принадлежит ресторан? – спросил Семен Мартынок. – Ну, кто в нем самый главный хозяин?

– Пан Мирончак, – ответил Ян.

– И кто он такой, этот пан Мирончак? – спросил Мартынок.

– Курва, – поморщился Ян. – Как и все хозяева. Дерет с нас три шкуры, а платит всего пару злотых.

– При немцах он тоже был хозяином ресторана? – спросил Мартынок.

– Так, – ответил поляк.

– Какой сегодня день? – поморщился Мажарин, пытаясь вспомнить.

– Вроде как вторник, – усмехнулся Мартынок.

– Так, вторек, – подтвердил Ян Кицак.

– Значит, завтра эта женщина вместе со своим разлюбезным поляком должна прийти в ресторан, – Мажарин потер лоб. – Ровно к девятнадцати ноль-ноль.

– Наверно, – пожал плечами Ян. – Она всегда приходит в среду и в воскресенье. Почему ей не прийти завтра?

– Угу… – произнес Мажарин и не сказал больше ничего.

Молчал он довольно-таки долго. Мартынок, Черных и Ян Кицак также молчали. Они понимали – Мажарин размышляет. Черных и Мартынок размышляли тоже, да и Ян, кажется, также задумался о чем-то своем.

– А ты-то завтра работаешь? – наконец спросил Мажарин, обращаясь к поляку.

– Так, – ответил тот.

– И ты завтра их увидишь – ту женщину и того поляка, который будет при ней? – спросил Мажарин.

– Если так надо, то увижу, – сказал Ян. – Когда они будут заходить в ресторан. Или когда будут уходить из ресторана.

– Да, надо, – сказал Мажарин. – И не только увидеть, но и проследить за нею. Узнать, куда она отправится из ресторана. Ты смог бы это сделать?

– Я? – удивился поляк.

– Да, ты, – сказал Мажарин. – Проследить. Но только, сам понимаешь, тайно. То есть так, чтобы ни она, ни ее кавалер не обратили на тебя никакого внимания. Справишься?

– Я? – повторил вопрос поляк, еще больше удивляясь.

– Ну, ты же хочешь нам помочь? – спросил Мажарин и в упор взглянул на Яна.

– О, так! – ответил Ян. – Я хочу вам помочь! Но…

– Ты удивлен, что мы так легко тебе доверяемся? – спросил Мажарин.

На это Ян ничего не сказал, лишь опустил голову и развел руками.

– Мы тоже не любим фашистов – так же, как и ты, – усмехнулся Мажарин. – А все остальное – неважно.

Кажется, эти слова произвели на Яна Кицака впечатление. Он поднял голову и также в упор глянул на Мажарина.

– Я сделаю то, что меня просит пан офицер, – твердо сказал он. – Правда, за это меня могут выгнать с работы. За то, что я без спросу ушел…

– Ну, если что, то это дело мы как-нибудь уладим, – пообещал Мартынок. – Мы кто? Красная армия, которая стоит на страже трудового элемента. А ты и есть тот самый трудовой элемент. А этот твой пан Мирончак – эксплуататор и шкура! Неужто мы не защитим тебя от такого кровососа? Ты только намекни, ежели чего. Самолично явлюсь для наведения социальной справедливости.

– Добре, – не слишком уверенно улыбнулся поляк. – Скажу…

– Вот и скажи! – подытожил Семен Мартынок. – И не сомневайся. Потому что кончилось время ваших польских мироедов и шкурников! Теперь наступает твое время!

– Я не разумею… – развел руками Ян.

– Это с непривычки, – хлопнул парня по плечу Мартынок. – Со временем все поймешь. Это та самая наука, которую все понимают очень быстро. И эксплуататоры, и трудовой элемент. А пока – помоги нам, чем можешь. Раз уж ты влез в штаны, то надо их и застегнуть. Иначе получится безобразие.

– Это я понял, – на этот раз улыбка Яна была более уверенной.

– Вот и славно! – сказал Мартынок. – Командир, все прочее объясняй ему сам.

– Нам надо знать, где эта женщина проживает, – сказал Мажарин, обращаясь к Яну. – Или куда она каждый раз направляется, когда уходит из ресторана. Затем: одна она отправляется к себе или вместе со своим кавалером. Ты понимаешь?

– Так, – кивнул Ян Кицак. – Это я разумею. А вот другого я не разумею. А вдруг они выйдут из ресторана и направятся в разные стороны? Что я должен буду делать? За кем мне следить?

– А и вправду, – поразмыслив, сказал Мажарин. – Скорее всего, так оно и будет. То есть они разойдутся в разные стороны. И хорошо бы при этом проследить за обоими. А, Семен?

– Так это мы запросто! – беспечным голосом произнес Мартынок. – Дело привычное.

– Ну, коль привычное, то тебе его и делать, – сказал Мажарин. – Вот только нужно придумать, как его провернуть половчее!

– Половчее, – ухмыльнулся Мартынок, – это когда я буду при даме. Тут уж меня никто ни в чем не заподозрит. А что? Пришел офицерик с барышней в заведение! Обычное дело. Отчего бы советскому офицеру не пригласить даму в ресторацию? Другое дело – где мне ее раздобыть в кратчайшие сроки, такую даму? С первой попавшейся на такое дело не пойдешь… Ладно, подумаем. Итак, этот поляк мой. Провожу до самой колыбельки. Кстати, – Мартынок глянул на Яна. – А почему ты думаешь, что этот кавалер именно поляк?

– А кто же он еще? – спросил Ян.

– Ну, кто… Допустим, немец. Или, может, англичанин. Тут у вас всяких перебывало.

– Нет, – после короткого размышления произнес Ян. – Он поляк. Поляки отличаются от всех других…

– Да ты что? – иронично сощурился Мартынок. – И чем же именно? Может, пояснишь?

– Ладно, не спорьте, – вмешался в разговор Мажарин. – Поляк, не поляк… Какая разница? А вот проследить за ним действительно надо. В общем, так. Ян, ты проследишь за этой дамочкой. А ты, Семен, за ее спутником. Понятно?

– Не совсем, – сказал Мартынок. – А что, если они не пожелают расставаться и после ресторана отправятся вместе в обнимку? Тогда как?

– А тогда Ян будет следить за ними двоими, а ты – его подстраховывать. А то ведь мало ли что? Четыре глаза могут заметить за собой слежку намного проще, чем два.

– Это понятно, – согласился Мартынок.

– Ян, – сказал Мажарин. – Сегодня вторник. Завтра – среда. А в четверг, рано утром, тебе обязательно нужно быть здесь. Расскажешь, что и как. У меня все.

– Так, – коротко произнес поляк и поднялся, намереваясь уйти.

– Погоди-ка, – остановил его Мартынок. – Все-то оно все, да не совсем. В общем, так. В среду, в половине седьмого вечера, я появлюсь в вашем замечательном ресторане. При мне будет дама, прошу это учесть. Хорошо бы нам с тобой там переглянуться. Не обняться и не расцеловаться, а именно переглянуться. Чтобы ты знал, что я – поблизости. И чтобы я тоже знал, что ты рядом. А так – делаем вид, что мы друг друга не знаем. И все: мы с дамой развлекаемся, ты – чистишь картошку. И все ждем, когда появится та самая красавица со своим кавалером. А потом дожидаемся их ухода и двигается следом за ними. Ты, значит, впереди, я с моей дамой – чуть поодаль. А дальше действуем по обстоятельствам. Вот теперь окончательное все.

– Я зрозумев, – ответил Ян, потоптался и добавил: – Я все сделаю. Я могу уже идти?

– Да, – сказал Мажарин. – Спасибо тебе.

– И вас я тоже дзякую бардзо, – ответил Ян Кицак.

– А нас-то за что? – удивился доселе молчавший Черных.

– За то, что поверили, – сказал Ян. – Вы меня не знали, а все равно поверили.

– Ладно, – махнул рукой Мажарин. – Там разберемся. Кстати, как называется тот ресторан?

– «Золотой голубь», – ответил Ян. – И при немцах он так назывался, и сейчас – тоже. Только теперь на нем другая вывеска. Раньше была на немецком, а теперь – на польском.

Он вышел. Смершевцы какое-то время молчали.

– Думаешь, не подведет? – спросил наконец Мартынок у Мажарина.

– Думаю, что нет, – ответил Мажарин. – Иначе зачем ему было к нам приходить? А ведь пришел… Да еще согласился последить за той дамочкой. Мог бы ведь и не соглашаться. Нет, все будет нормально. Толковый парень, нутром чую.

– Может, и толковый, – не стал спорить Мартынок. – А только все равно, для чего такой риск? Могли бы проследить и мы сами. Я – за кавалером, Кирилл – за дамочкой. Или наоборот. И все было бы в норме.

– Поляк – местный, – сказал Мажарин. – Значит, город он знает лучше. А это при слежке – очень важно. А вдруг дамочка вычислит или просто почует за собой хвост и захочет запутать следы? И запутает, как пить дать. А вот если ты хорошо знаешь город, то попробуй-ка тебя вот так запросто объегорь! Так что, я считаю, в данном случае можно и рискнуть.

– Ну да, ну да, – согласился Мартынок, хотя было видно, что он на этот счет придерживается другой мысли. – А теперь, я так понимаю, нам надо подробнее поговорить о той интересной дамочке, – сказал Мартынок. – И обо всех делах вокруг да около… Я правильно понимаю?