Песнь крови Райан Энтони

Лицо Макрила помрачнело, в желтом свете пламени оно выглядело угловатой, волосатой маской, и взгляд его был отстраненным, погруженным в невеселые воспоминания.

– Война? Война – это кровь, дерьмо и люди, обезумевшие от боли, которые зовут маму, истекая кровью. Никаких почестей в том нет, малый.

Он перевел взгляд, посмотрел в глаза Ваэлину.

– Вот увидишь, злосчастный щенок. Ты увидишь это все своими глазами.

Ваэлину вдруг сделалось не по себе. Он подбросил в огонь еще одно полено.

– Почему вы охотились за той девушкой?

– Она отрицательница. И к тому же из самых гнусных отрицателей, ибо ей дана сила искажать души праведников.

Он коротко, иронически хохотнул.

– Так что, думаю, если она повстречается со мной, мне-то ничего не грозит.

– Что же это за сила такая?

Макрил пощупал мясо пальцами и принялся есть, откусывая небольшие кусочки и старательно их разжевывая прежде, чем проглотить. Это были отработанные и механические действия человека, который не вкушает пищу, а просто поглощает ее, как топливо.

– Это мрачная история, малый, – сказал он между двумя кусками. – Как бы тебе кошмары сниться не начали.

– Кошмары мне уже снятся.

Макрил приподнял лохматую бровь, но ничего по этому поводу не сказал. Вместо этого он доел мясо, порылся в мешке и выудил маленькую кожаную фляжку.

– «Братний друг», – пояснил он, отхлебнув глоток. – Кумбраэльское бренди, смешанное с красноцветом. Не дает потухнуть пламени у тебя в животе, пока ты дежуришь на стене на северной границе, ожидая, когда дикари-лонаки перережут тебе глотку.

Он протянул фляжку Ваэлину. Тот покачал головой. Спиртное братьям не воспрещалось, но наиболее Верные мастера смотрели на это косо. Некоторые утверждали, что все, что затмевает разум, стоит на пути Веры, что чем меньше человек помнит о своей жизни, тем меньше он сможет взять с собой Вовне. Очевидно, брат Макрил этого мнения не разделял.

– Так ты, значит, хочешь знать про ведьму.

Он расслабился, привалился спиной к скале, время от времени прихлебывая из фляжки.

– Ну так вот, рассказывают, что ее арестовали по приказу совета, по доносу о деяниях Неверных. Обычно подобные людишки несут полную чушь. О том, что они, якобы, слышали голоса Извне, не принадлежащие Ушедшим, о том, что они будто бы умеют исцелять болящих, говорить со зверями и так далее. В основном это просто перепуганные крестьяне, которые обвиняют друг друга в своих бедах. Но иной раз попадаются и такие, как она.

У них в деревне вышла нехорошая история. Они с отцом были чужаками, из Ренфаэля. Держались особняком, он зарабатывал на пропитание писцом. Местный землевладелец потребовал от него подделать какие-то бумаги, что-то по поводу прав наследства на какое-то там пастбище. Писец отказался. Несколько дней спустя его нашли с топором в спине. Землевладелец был родственником местного судьи, так что дело замяли. А два дня спустя он пришел в местный трактир, покаялся в совершенном преступлении и перерезал себе глотку от уха до уха.

– И в этом обвинили ее?

– Судя по всему, их видели вместе в тот же день, и это выглядело странно, потому что они друг друга терпеть не могли еще до того, как этот ублюдок прикончил ее отца. Говорят, она к нему прикоснулась, этак хлопнула по руке. То, что она немая, да еще и из пришлых, усугубило дело. Ну и то, что она чересчур хорошенькая и больно умная, ей тоже на пользу не пошло. В деревне всегда говорили, что с ней что-то нечисто, какая-то она не такая. Но в деревне всегда так говорят.

– И вы ее арестовали?

– О нет! Мы с Тендрисом охотимся только на тех, которые убегают. Братья из Второго ордена обыскали дом и нашли доказательства отрицательской деятельности. Запретные книги, изображения богов, травы, свечки, ну, все как обычно. Оказалось, они с отцом были приверженцами Солнца и Луны – мелкой секты. Секта довольно безобидная, они не пытаются обращать в свою ересь посторонних, и все же отрицатель есть отрицатель. Ее забрали в Черную Твердыню. На следующую ночь она бежала.

– Бежала? Из Черной Твердыни?

Ваэлин заподозрил, что Макрил над ним издевается. Черная Твердыня была приземистая, уродливая крепость в центре столицы. Ее камни были пропитаны сажей расположенных по соседству плавилен. Она славилась как место, куда люди уходят и не возвращаются – разве только затем, чтобы взойти на эшафот. Если человек вдруг пропадал и соседям становилось известно, что его забрали в Черную Твердыню, они переставали обсуждать, когда он вернется, – на самом деле о нем просто переставали говорить. Бежать оттуда никогда никому не удавалось.

– Да как же такое может быть? – удивился Ваэлин.

Макрил как следует отхлебнул из фляжки, прежде чем продолжил:

– Ты никогда не слышал о брате Шасте?

Ваэлин припомнил несколько наиболее жутких историй про войну, рассказанных мальчишками постарше.

– Шаста-Топор?

– Он самый. Легенда ордена, здоровенный громила, ручищи как стволы, кулачищи как окорока, говорят, он убил больше сотни человек, прежде чем его отправили служить в Черную Твердыню. Вот уж был герой так герой… и самый тупой мудак, какого я видел в своей жизни. И злобный вдобавок, особенно как напьется. Вот его-то и приставили к ней тюремщиком.

– А я слышал, что он был великий воин, который много сделал для ордена, – заметил Ваэлин.

Макрил фыркнул.

– Орден держит в Черной Твердыне свои реликвии, малый. Тех, кто сумел выжить в течение пятнадцати лет, но при этом слишком глуп или чересчур безумен, чтобы сделаться мастером или командором, посылают в крепость, стеречь еретиков, даже если они для этого совершенно не годятся. Я навидался подобных Шаст: здоровенных, уродливых, грубых идиотов, у которых в голове нет ни единой мысли, кроме как о следующей битве или следующей кружке эля. Обычно они на свете долго не заживаются, так что возиться с ними не приходится, но, если они достаточно большие и сильные, они зависают в воздухе, как дурной запах. Вот и Шаста завис достаточно долго, чтобы его отправили в Черную Твердыню, помоги нам Вера.

– И что, – осторожно поинтересовался Ваэлин, – этот олух забыл запереть ее камеру, она взяла и ушла?

Макрил расхохотался. Смех у него был резкий и неприятный.

– Да нет, не совсем так. Он вручил ей ключи от главных ворот, снял свой топор со стены своей каморки и принялся убивать прочих братьев, что стояли на карауле. Успел зарубить десятерых, прежде чем один из лучников всадил в него достаточно стрел, чтобы умерить его прыть. И даже после этого он убил еще двоих, прежде чем ему выпустили кишки. Странно то, что умер он с улыбкой на устах, и перед смертью сказал нечто вроде: «Она ко мне прикоснулась!»

Ваэлин осознал, что его пальцы теребят тонкую ткань Селлиного платка.

– Она прикоснулась к нему? – переспросил он. Перед глазами у него стояли каштановые кудри и тонкое личико.

Макрил снова как следует отхлебнул из фляжки.

– Так говорят. Не знал природы ее Темного наваждения, ясно? Если она коснется тебя – ты ее навеки.

Ваэлин лихорадочно припоминал все моменты, когда он оказывался рядом с Селлой. «Я втолкнул ее в шалаш – прикоснулся ли я к ней тогда? Нет, она была хорошо закутана в одежду… Однако она протягивала ко мне руку… И я ощутил ее прикосновение, мысленно. Может быть, именно так она ко мне и прикоснулась? Может быть, я поэтому ей помог?» Ваэлину хотелось расспросить Макрила поподробнее, но он понимал, что это была бы глупость. Следопыт и так уже относится к нему с подозрением. Хоть он и пьян, а расспрашивать его дальше будет неразумно.

– Вот с тех пор мы с Тендрисом за ней и охотимся, – продолжал Макрил. – Уже четыре недели. И ближе, чем сейчас, мы к ней ни разу подобраться не сумели. А все из-за того ублюдка, который при ней. Клянусь, уж я заставлю его как следует повизжать, прежде чем он сдохнет!

Он хохотнул и снова отхлебнул из фляги.

Ваэлин поймал себя на том, что его рука тянется к ножу. Он испытывал глубокую неприязнь к брату Макрилу – слишком уж сильно он напоминал тех убийц в лесу. И кто знает, какие выводы он сделал?

– Он говорил мне, что его зовут Эрлин, – сказал Ваэлин.

– Эрлин, Реллис, Хетрил, – да у него сотня имен!

– Кто же он на самом деле?

Макрил нарочито пожал плечами:

– Кто его знает? Он помогает отрицателям. Помогает им прятаться, помогает бежать. Он тебе говорил про свои странствия? От Альпиранской империи до храмов Леандрена.

Ваэлин стиснул в кулаке рукоять ножа.

– Да, говорил.

– Звучит впечатляюще, а? – Макрил громко, раскатисто рыгнул. – Я ведь тоже постранствовал, знаешь ли. До хрена постранствовал. И на Мельденейских островах побывал, и в Кумбраэле, и в Ренфаэле. Уж сколько я бунтовщиков, еретиков и изгоев перебил по всей стране! Мужчин, женщин, детей…

Ваэлин наполовину вытянул нож из ножен. «Он пьян, это будет не так уж трудно…»

– Как-то раз мы с Тендрисом обнаружили целую секту, несколько семей, поклоняющихся одному из своих божков, в амбаре в Мартише. Тендрис разъярился, когда он в таком состоянии, с ним лучше не связываться. Велел нам запереть двери и полить амбар ламповым маслом, а потом выбил искру… Я и не думал, что детишки могут так громко орать.

Нож почти уже вышел из ножен, когда Ваэлин заметил нечто, что остановило его руку: в бороде у Макрила блестели серебристые капли. Следопыт плакал.

– Как же долго они орали!

Он поднес фляжку к губам, но обнаружил, что она опустела.

– Твою мать!

Он крякнул, поднялся на ноги и, пошатываясь, убрел в темноту. Некоторое время спустя из темноты донесся отчетливый звук льющейся в сугроб мочи.

Ваэлин понимал, что, если он собирается это сделать, делать надо сейчас. «Перерезать этому ублюдку глотку, пока он мочится!» Достойный конец для такого мерзавца. «Сколько еще детей он убьет, если оставить его в живых?» Но слезы смутили Ваэлина: слезы говорили о том, что Макрил ненавидит то, чем ему приходится заниматься. И к тому же он брат ордена… Нехорошо как-то убивать человека, чью судьбу ему, быть может, предстоит разделить много лет спустя. Он внезапно сказал себе, яростно и непреклонно: «Я стану воином, но не убийцей! Я буду убивать в честном бою, но не обращу меча против невинных. Детей я убивать не стану!»

– А что, Хутрил все еще на месте? – проговорил Макрил заплетающимся языком, вернувшись и плюхнувшись на свой спальник. – По-прежнему учит вас, говнюков, следы читать?

– Да, Хутрил на месте. Мы благодарны ему за его наставления.

– В жопу его наставления! Видишь ли, эта должность должна была быть моей. Командор Лилден говорил, что я лучший следопыт в ордене. Говорил, когда он станет аспектом, то вернет меня в Дом, чтобы я стал мастером по лесной части. А потом этот придурок словил брюхом мельденейскую саблю, и аспектом избрали Арлина. Он меня всегда недолюбливал, святоша сраный. И выбрал мастером Хутрила, легендарного молчуна из леса Мартише. А меня отправил охотиться на еретиков вместе с Тендрисом.

Он откинулся на спину. Глаза у него были полузакрыты. Голос упал до шепота.

– А я разве об этом просил? Я просто хотел научиться читать следы… Как мой старик… просто хотел быть следопытом…

Ваэлин дождался, пока он заснул, и подбросил еще дров в костер. Меченый пробрался обратно в лагерь и устроился рядом с мальчиком, опасливо покосившись на Макрила. Ваэлин чесал пса за ушами. Ложиться спать ему не хотелось: он знал, что ему теперь будут сниться пылающие амбары и вопящие дети. Желание убить Макрила развеялось, но ему все равно было неуютно ночевать рядом с этим человеком.

Он провел еще час, сидя рядом с Меченым и глядя на звезды. По ту сторону костра молча спал пьяный Макрил. Даже удивительно, как мало шума производил следопыт: не храпел, не кряхтел, не ворочался и даже не посапывал во сне. Интересно, это специальный навык, и можно ли ему научиться? Или это особый инстинкт, который вырабатывается у всех братьев за годы службы? Несомненно, умение спать беззвучно способно продлить жизнь воину. Когда глаза начали сами закрываться от усталости, мальчик уполз в шалаш и закутался в одеяло. Меченый лег между ним и входом. Ваэлин решил, что Макрил вернулся не затем, чтобы его убить, и все же лишняя осторожность не помешает. А он вряд ли попытается напасть, если ему придется сперва встретиться с собакой.

Ваэлин плотнее прижался к теплому боку пса. Хорошо все-таки, что он его оставил. Иметь в качестве друга травильную собаку – не худший вариант…

К утру Макрил исчез. Ваэлин тщательно искал, но так и не нашел никаких признаков того, что следопыт тут вообще был. Пещерка, где он оставил Селлу и Эрлина, была пуста, как он и ожидал. Мальчик снял с шеи платок Селлы, рассмотрел замысловатый узор, вытканный на шелке, золотые нити, образующие различные знаки. Некоторые выглядели смутно узнаваемыми: месяц, солнце, птица, – другие были незнакомыми. Видимо, какие-то символы ее отрицательских верований. Тогда лучше будет от платка избавиться, любой мастер, который такое найдет, сурово его накажет, хорошо еще, если обойдется обычной трепкой. Но платок был так хорош, так искусно соткан, и золотая нить блестела, как новенькая… Ваэлин понимал, что Селле будет ужасно жалко, если он пропадет, в конце концов, это ведь платок ее матери…

Мальчик вздохнул, затолкал платок в рукав и вознес безмолвную молитву Ушедшим, прося помочь этим двоим благополучно добраться туда, куда они идут. Он вернулся в лагерь в глубокой задумчивости. Надо было придумать, что он скажет мастеру Хутрилу. Ему требовалось время, чтобы придумать убедительную ложь. Меченый скакал впереди, весело хватая пастью снег.

Обратно с мастером Хутрилом они ехали молча. Ваэлин оказался единственным мальчиком в телеге. Он спросил, где же остальные. Мастер сквозь зубы ответил: «Плохой год. Пурга». Ваэлин содрогнулся, отгоняя панические мысли о судьбе товарищей, и залез на телегу. Хутрил тронулся дальше. Меченый поскакал следом за телегой по глубоким колеям, оставшимся в снегу. Хутрил выслушал рассказ Ваэлина молча. Пока Ваэлин, запинаясь, излагал свою частично выдуманную историю, мастер бесстрастно смотрел на собаку. Мальчик, в целом, придерживался той же версии, которую он рассказал Тендрису, только не стал упоминать о приходе Макрила. Единственный раз Хутрил как-то отреагировал на рассказ, услышав имя следопыта: он вскинул бровь. А в остальном ничего не сказал, и, когда Ваэлин договорил, повисло молчание.

– Э-э… я предлагаю взять собаку в Дом, мастер, – сказал Ваэлин. – Мастер Джеклин может найти ей применение.

– Это решать аспекту, – ответил Хутрил.

Поначалу казалось, что аспект скажет по этому поводу еще меньше мастера Хутрила. Он сидел за своим большим дубовым столом и молча взирал на Ваэлина поверх сложенных домиком пальцев, пока мальчик снова излагал свою историю, отчаянно надеясь, что ничего не перепутал. От того, что в углу сидел мастер Соллис, было нисколько не легче. Ваэлин прежде всего раз бывал в покоях аспекта, когда ему поручили отнести какой-то документ. Он обнаружил, что с тех пор гора книг и бумаг только выросла. Комната была набита, наверное, сотнями книг, полки с книгами возвышались от пола до потолка, а во всех свободных местах громоздились свитки и стопки документов, перевязанных ленточками. Библиотека матушки Ваэлина по сравнению с этим смотрелась бы довольно жалко.

Ваэлин был изумлен тем, как мало интереса вызвал Меченый. Мастера выглядели озабоченными, а кроме того, на них и в обычное-то время нелегко было произвести впечатление. Соллис встретил его во дворе, когда он слезал с телеги, одарил Меченого мимолетным нелюбопытным и неприязненным взглядом и сказал:

– Пока что вернулись Низа и Дентос, остальные должны быть завтра. Оставь свои вещи здесь и следуй за мной в комнаты аспекта. Он тебя ждет.

Ваэлин предположил, что аспект потребует объяснений, почему он вернулся с испытания с огромным свирепым зверем, и, когда аспект попросил рассказать о том, как прошло испытание, заново повторил свой рассказ.

– Ты, похоже, недурно питался, – заметил аспект. – Обычно мальчики возвращаются куда более худыми и слабыми.

– Мне повезло, аспект. Меч… собака помогла мне тем, что отыскала по следу оленя, погибшего во время метели. Я счел, что это не будет нарушением условий испытания – нам ведь разрешено пользоваться всем, что мы найдем в глуши.

– Да…

Аспект сплел свои длинные пальцы и положил руки на стол.

– Ты весьма находчив. Жаль, что ты не сумел помочь брату Тендрису в его поисках. Это один из наиболее ценных слуг Веры.

Ваэлин подумал о сожженных детях и заставил себя кивнуть с серьезным видом.

– Это правда, аспект. Его ревностность произвела на меня глубокое впечатление.

Ваэлин услышал, как Соллис издал какой-то звук у него за спиной – то ли хмыкнул, то ли фыркнул насмешливо.

Аспект улыбнулся – на его исхудалом лице улыбка выглядела странно. Но улыбка выражала сожаление.

– Со времени начала вашего испытания за стенами нашей обители произошли… кое-какие события, – сказал он. – Потому я и призвал тебя сюда. Владыка битв оставил королевскую службу. Это вызвало некоторый разлад в Королевстве, поскольку владыка битв был весьма популярен среди простого народа. По такому случаю, а также в знак признательности за его службу король даровал ему свою милость. Знаешь ли ты, о чем идет речь?

– О даре, аспект.

– Да, о королевском даре. Все, что угодно, что во власти короля. Владыка битв избрал себе дар, и король ждет, что мы выполним его обещание. Однако наш орден не повинуется королю. Мы обороняем Королевство, однако служим Вере, а Вера выше Королевства. Однако же король обратился к нам с просьбой, и отказать ему не так-то просто.

Ваэлин поежился. Аспект явно чего-то ждал от него, а он понятия не имел, чего именно. В конце концов, когда молчание сделалось невыносимым, он произнес:

– Я понимаю, аспект.

Аспект обменялся коротким взглядом с мастером Соллисом.

– Ты все понял, Ваэлин? Ты сознаешь, что это означает?

«Я больше не сын владыки битв», – подумал Ваэлин. Он не знал, что об этом думать – на самом деле он не был уверен, что он вообще что-то думает на этот счет.

– Я брат ордена, аспект, – сказал он. – События за стенами обители не касаются меня, пока я не пройду испытание мечом и не отправлюсь в мир, дабы защищать Веру.

– Твое присутствие здесь демонстрирует преданность владыки битв Вере и Королевству, – объяснил аспект. – Но он отныне не владыка битв, и теперь он желает, чтобы ему вернули сына.

Ваэлин удивился: он не испытал ни радости, ни изумления, у него не екнуло сердце и не защекотало в животе от восторга. Он был всего лишь озадачен. «Владыка битв желает, чтобы ему вернули сына». Он вспомнил дробь копыт по сырой земле, тающую в утреннем тумане, вспомнил суровый и властный голос отца: «Верность – наша сила».

Он заставил себя посмотреть в глаза аспекту.

– Вам угодно отослать меня, аспект?

– То, что мне угодно, здесь роли не играет. Пожелания мастера Соллиса также не имеют значения, хотя, можешь быть уверен, он выразил их вполне недвусмысленно. Нет, Ваэлин, решать только тебе. Поскольку приказывать нам король не может, а священное правило ордена гласит, что никого из учеников нельзя вынудить покинуть орден, кроме тех, кто не выдержал испытания или отрекся от Веры, король предоставляет выбор тебе.

Ваэлин с трудом удержался от горького смешка. «Выбор? Мой отец уже сделал выбор. Теперь выбор за мной».

– У владыки битв нет сына, – сказал он аспекту. – А у меня нет отца. Я брат Шестого ордена. Мое место здесь.

Аспект опустил взгляд в стол и внезапно сделался куда старше, чем всегда казалось Ваэлину. «Сколько же ему лет?» Сказать было трудно. Двигался он так же плавно и непринужденно, как и прочие мастера, но его вытянутое лицо выглядело изможденным и обветренным от многих лет, проведенных под открытым небом, и глаза у него были старые, наполненные тяжким опытом. И еще в них была печаль – сожаление, с которым он обдумывал ответ Ваэлина.

– Аспект, – сказал мастер Соллис, – мальчик нуждается в отдыхе.

Аспект поднял голову, посмотрел Ваэлину в глаза своим старческим, усталым взглядом.

– Это твой окончательный ответ?

– Да, аспект.

Аспект улыбнулся. Ваэлин видел, что улыбка эта искусственная.

– Мое сердце ликует о тебе, юный брат. Отведи свою собаку к мастеру Джеклину, думаю, он обрадуется ей куда больше, чем ты можешь ожидать.

– Спасибо вам, аспект.

– Спасибо тебе, Ваэлин, можешь идти.

– Воларская травильная собака! – благоговейно ахнул мастер Джеклин. Меченый уставился на него снизу вверх, озадаченно склонив набок покрытую шрамами голову. – Я таких лет двадцать не видел, если не больше!

Мастер Джеклин был жизнерадостный, жилистый человек немного за тридцать, и движения у него были более дерганые и менее выверенные, чем у прочих мастеров, такие, как у псов, о которых он так преданно заботился. Одеяние его было грязнее, чем у кого-либо из тех, кого доводилось видеть Ваэлину: все в земле, сене и смеси собачьей мочи и кала. Воняло от него воистину впечатляюще, но мастеру Джеклину, похоже, все было нипочем, и то, что это кому-то может не нравиться, его тоже нимало не тревожило.

– Так ты говоришь, его собратьев по стае ты убил? – переспросил он у Ваэлина.

– Да, мастер. Брат Макрил сказал, что из-за этого я теперь сделался его вожаком.

– О да! Насчет этого он прав. Собаки – те же волки, Ваэлин, они живут стаями, но инстинкты у них притуплены, стаи, в которые они сбиваются, временные, и они быстро забывают, кто у них вожак, а кто нет. Но травильные собаки – они иные, в них осталось достаточно волчьего, чтобы чтить законы стаи. Но при этом они куда свирепее любого волка, такими уж их вывели сотни лет назад. Воларцы оставляли на развод только самых злобных щенков. Иные говорят, что к их выведению приложила руку сама Тьма. Они каким-то образом изменились, сделались чем-то большим, чем собака, и чем-то меньшим, чем волк, но при этом не похожими ни на тех, ни на этих. Когда ты убил вожака стаи, пес тебя признал, счел тебя более сильным и достойным вожаком. Но такое бывает не всегда. Повезло тебе, парень, это точно.

Мастер Джеклин достал из поясной сумки кусочек вяленой говядины и наклонился, протягивая ее Меченому. Ваэлин обратил внимание, как опасливо и настороженно держится мастер. «Ему страшно! – осознал потрясенный мальчик. – Он боится Меченого!»

Меченый осторожно принюхался, неуверенно посмотрел на Ваэлина.

– Видел? – сказал Джеклин. – У меня не возьмет! Держи, – он бросил лакомство Ваэлину. – Попробуй ты.

Ваэлин протянул мясо Меченому. Тот сцапал мясо и мгновенно его заглотал.

– Мастер, а почему он называется «травильной собакой»? – спросил Ваэлин.

– Воларцы держат рабов – много рабов. Если раб сбегает, его приводят назад и отрубают ему мизинцы. Если он сбежит снова, за ним посылают травильных собак. Собаки не приводят его назад – они его приносят, у себя в брюхе. Собаке не так-то просто убить человека. Человек куда сильнее, чем ты думаешь, и куда хитрее любой лисы. Чтобы убить человека, собака должна быть сильной и проворной и, вдобавок, умной и свирепой, очень свирепой.

Меченый улегся к ногам Ваэлина и пристроил голову ему на башмаки, медленно постукивая хвостом по каменному полу.

– А по-моему, он довольно дружелюбный…

– К тебе-то – да. Но не забывай, что он убийца. Его за этим и вывели.

Мастер Джеклин прошел в глубину просторного каменного склада, отведенного под псарню, и отворил вольер.

– Держать его буду здесь, – сказал он через плечо. – Заведи его сюда сам, а то он тут не останется.

Меченый послушно подошел к вольеру следом за Ваэлином, зашел внутрь, покрутился на охапке соломы и улегся.

– Кормить его тоже тебе придется, – сказал Джеклин. – Убирать за ним, и так далее. Дважды в день.

– Конечно, мастер.

– И еще его надо выгуливать, много. Вместе с другими собаками я его выводить не смогу, порвет он их.

– Я позабочусь об этом, мастер.

Мальчик зашел в вольер, погладил Меченого по голове и получил в ответ порцию слюнявых поцелуев и объятий, так что аж на ногах не устоял. Ваэлин рассмеялся и вытер лицо.

– Я все гадал, захотите ли вы его видеть, мастер, – сказал он Джеклину. – Я думал, может, вы прикажете его убить.

– Его? Убить? О Вера, да ни за что! Какой же кузнец согласится выкинуть меч искусной работы? Он положит начало новой кровной линии, от него родится много-много щенков, и есть надежда, что они окажутся такими же могучими, но более покладистыми.

Ваэлин провел на псарне еще час, накормил Меченого и убедился, что ему хорошо на новом месте. Когда пришло время уходить, Меченый принялся душераздирающе скулить, но мастер Джеклин сказал Ваэлину, что пса нужно приучить оставаться одного, так что мальчик даже не обернулся, закрыв дверцу вольера. Потеряв его из виду, Меченый завыл.

Вечер прошел тихо. В комнате царило молчаливое напряжение. Мальчики делились историями о пережитых трудностях. Каэнис, который, как и Ваэлин, даже отъелся за время жизни в глуши, нашел себе убежище в дупле старого дуба, но его атаковал рассерженный филин. Дентос, который и в лучшие-то времена толстым не был, теперь заметно исхудал. Он с трудом пережил эту неделю, питаясь кореньями и теми немногими птицами и белками, которых ему удалось-таки изловить. На товарищей, как и на мастеров, история Ваэлина, похоже, не произвела особого впечатления. Как будто пережитые трудности воспитывали безразличие.

– А что такое «травильная собака»? – только и спросил Каэнис.

– Воларская зверюга, – буркнул Дентос. – Гнусные твари. Для собачьих боев они не годятся: кидаются на тех, кто их стравливает.

Он внезапно оживился и обернулся к Ваэлину:

– Слушай, а пожрать ты не притащил?

Ночь они провели в некоем трансе, порожденном усталостью. Каэнис все точил свой охотничий нож, Дентос грыз вяленую дичь, которую Ваэлин припрятал под плащом, откусывая по крохотному кусочку – все они знали, что так лучше после того, как долго голодаешь: если сразу налопаться, тебя только стошнит.

– Я уж думал, это никогда не кончится! – сказал наконец Дентос. – Я правда думал, что так там и помру.

– Никто из братьев, с кем я выехал вместе, еще не вернулся, – заметил Ваэлин. – Мастер Хутрил говорит, это все из-за пурги.

– Я начинаю понимать, отчего в ордене так мало братьев.

Следующий день был, пожалуй, наименее утомительным из всех, что они пережили до сих пор. Ваэлин ожидал возвращения к суровому повседневному распорядку, но вместо этого мастер Соллис провел утро, обучая их языку жестов. Ваэлин обнаружил, что его скромные навыки заметно улучшились после недолгого общения с Селлой и Эрлином, с их плавными жестами, хотя и ненамного, так что до Каэниса ему по-прежнему было далеко. Вторую половину дня посвятили мечному бою. Мастер Соллис ввел новое упражнение: молниеносно метал в них гнилые овощи и фрукты, а они пытались отбиться от гнилья своими деревянными мечами. Получалось вонюче, но в то же время забавно: это куда сильнее походило на игру, чем большая часть их занятий, после которых они обычно получали в награду по несколько синяков и разбитый нос.

Ужин прошел в неловком молчании: в трапезной было куда тише обычного, и множество пустых мест словно бы не давало заводить разговоры. Мальчишки постарше поглядывали на них, кто сочувственно, кто с угрюмой насмешкой, но насчет отсутствующих никто ничего не говорил. Было как после смерти Микеля, только в большем масштабе. Некоторые мальчики уже погибли и не придут обратно, другим же только предстояло возвратиться, и от того, что они могут и не вернуться, в зале царило осязаемое напряжение. Ваэлин с остальными бурчали что-то насчет того, что после сегодняшней тренировки от них разит помойной ямой, но шутки получались не смешные. Они спрятали под плащами по нескольку яблок и булочек и пошли к себе в башню.

Уже стемнело, а никто так и не вернулся. Ваэлин с упавшим сердцем начал осознавать, что они – это все, что осталось от группы. Нет больше Баркуса, который их всех смешил, нет больше Норты, который изводил их изречениями своего папочки… От этих мыслей кровь стыла в жилах.

Они уже ложились спать, когда на каменной лестнице послышались шаги. Все замерли в опасливом ожидании.

– Два яблока за то, что это Баркус! – сказал Дентос.

– Принято! – откликнулся Каэнис.

– Всем привет! – весело поздоровался Норта, сбрасывая свои пожитки на кровать. Он выглядел более худым, чем Каэнис или Ваэлин, однако же не казался таким истощенным, как Дентос. Глаза у него были красные от усталости. И все же он выглядел веселым, даже торжествующим.

– Баркуса еще нет? – спросил он, скидывая одежду.

– Нет, – ответил Каэнис и улыбнулся Дентосу – тот недовольно скривил губы.

Когда Норта стянул через голову рубашку, Ваэлин заметил на нем нечто новое: ожерелье из каких-то продолговатых бусин.

– Ты это нашел? – спросил Ваэлин, указывая на ожерелье.

Лицо Норты вспыхнуло самодовольством, смешанным с чувством победы и предвкушения.

– Медвежьи когти! – ответил он. Ваэлин оценил, как небрежно Норта это сказал: небось, часами репетировал… Ваэлин решил промолчать: пусть Норта расскажет обо всем по своей воле. Но Дентос все испортил.

– Ты нашел ожерелье из медвежьих когтей, – сказал он. – Ну и что? Ты его небось снял с какого-нибудь бедолаги, застигнутого пургой, а?

– Нет! Я его сделал из когтей медведя, которого сам же и убил.

Норта продолжал раздеваться, демонстрируя напускное равнодушие к их реакции. Но теперь Ваэлин отчетливо видел, как он наслаждается этим моментом.

– Он убил медведя! Да чтоб я сдох! – насмешливо бросил Дентос.

Норта пожал плечами:

– Хотите верьте, хотите нет, мне-то какое дело.

Воцарилось молчание. Дентос с Каэнисом не желали задавать вопросов, которые напрашивались сами собой, хотя оба явно сгорали от любопытства. Пауза затянулась, и Ваэлин решил, что слишком устал, чтобы нагнетать напряжение.

– Ну же, брат, – сказал он, – пожалуйста, расскажи, как ты убил медведя?

– Стрелой в глаз. Он вздумал покуситься на оленя, которого я подстрелил. Я не мог этого стерпеть. В общем, если кто вам скажет, что медведи зимой спят, знайте, что это вранье.

– Мастер Хутрил говорил, что они просыпаются, только если их потревожить. Должно быть, тебе попался весьма необычный медведь, брат.

Норта устремил на него странный взгляд, холодный и надменный – что было привычно, – и в то же время понимающий, что ему было совсем не свойственно.

– Должен сказать, я удивлен, что ты здесь, брат. Я встретил в глуши охотника, весьма грубого мужлана, разумеется, и пьяницу вдобавок, насколько я могу судить. Он поделился со мной многими новостями о том, что творится в большом мире.

Ваэлин ничего не ответил. Он не хотел говорить товарищам о королевской милости, дарованной его отцу, но было похоже, что Норта не оставит ему выбора.

– Владыка битв ушел с королевской службы, – сказал Каэнис. – Ну да, мы слышали.

– Поговаривают, что он попросил короля о милости: дозволить ему забрать сына из ордена, – вставил Дентос. – Но ведь у владыки битв нет сына, а стало быть, и забирать ему некого.

«Они все знают! – понял Ваэлин. – Они знали с тех пор, как я вернулся. Вот отчего они были такие тихие. Они все гадали, когда же я уеду. Мастер Соллис, должно быть, сказал им, что я останусь на сегодня…» Интересно, можно ли вообще в ордене сохранить хоть что-то в секрете?

– Может быть, – отвечал Норта. – Будь у владыки битв сын, он был бы счастлив возможности вырваться из этого места и вернуться в лоно семьи. Нам о таком даже мечтать не приходится.

И снова молчание. Дентос с Нортой свирепо уставились друг на друга, Каэнис неловко заерзал. Наконец Ваэлин сказал:

– Должно быть, то был великолепный выстрел, брат. Попасть стрелой в глаз медведю. Он напал на тебя?

Норта скрипнул зубами, сдерживая свой гнев.

– Да.

– А ты, значит, сумел сохранить присутствие духа. Это делает тебе честь.

– Спасибо, брат. Ну а тебе есть о чем рассказать?

– Я повстречал двух беглых еретиков, одна из которых обладает властью подчинять души людей, убил двух воларских травильных собак и еще одну оставил себе. Ах да, и еще я познакомился с братом Тендрисом и братом Макрилом, они охотятся на отрицателей.

Норта бросил рубашку на кровать и остался стоять, уперев в бока свои мускулистые руки и рассеянно хмурясь. Он прекрасно владел собой: его глубокого разочарования было почти не заметно, но Ваэлин его все-таки видел. Это должен был быть момент его наивысшего торжества: он убил медведя, а Ваэлин уходит из ордена. Это должна была быть одна из счастливейших минут в его юной жизни. А оказалось, что Ваэлин не воспользовался возможностью вырваться на волю – возможностью, которой так жаждал Норта, – а по сравнению с его приключениями подвиг Норты выглядел бледновато. Наблюдая за ним, Ваэлин удивился тому, как он сложен. Хотя Норте было всего тринадцать, уже сейчас сделалось понятно, каким он станет в зрелости: выпуклые мышцы и резкие, точеные черты лица. Его отец, королевский министр, мог бы гордиться таким сыном. Живи он своей жизнью вне ордена, это была бы жизнь, полная любовных похождений и подвигов, которые разыгрывались бы на глазах восхищенного двора. И вот вместо этого он обречен проводить свою жизнь в битвах, в скудости и тяготах, на службе Вере. Жизнь, которую он не выбирал.

– А шкуру ты снял? – спросил Ваэлин.

Норта озадаченно и раздраженно насупился.

– Чего?

– Шкуру-то с медведя ты снял?

– Нет. Надвигалась пурга, и я не мог доволочь его до своего убежища, я только лапу отрубил, чтобы добыть когти.

– Разумный шаг, брат. Весьма впечатляющее достижение.

– Ну, я не знаю, – сказал Дентос. – Каэнис вон филина добыл, это тоже круто.

– Филина? – переспросил Ваэлин. – Да я же воларскую травильную собаку привел!

Они еще некоторое время добродушно переругивались – даже Норта присоединился к ним, отпуская ядовитые замечания по поводу худобы Дентоса. Они снова сделались единой семьей, но семья эта оставалась неполной. Спать они легли позже обычного, оттого что боялись пропустить приход следующего товарища, но усталость все же взяла над ними верх. Ваэлин в кои-то веки спал, не видя снов, пробудился же он с испуганным криком, инстинктивно шаря вокруг в поисках охотничьего ножа. Остановился он, только разглядев массивную фигуру на соседнем топчане.

– Баркус? – сонно спросил он.

Фигура что-то буркнула в ответ и не шелохнулась.

– Ты когда вернулся?

Ответа не было. Баркус сидел неподвижно. Его молчание встревожило Ваэлина. Он сел, борясь с сильным желанием снова зарыться в одеяло.

– Ты в порядке? – спросил он.

Снова молчание. Оно тянулось так долго, что Ваэлин уже подумал, не стоит ли сходить за мастером Соллисом. Но наконец Баркус ответил: