Роковая музыка Пратчетт Терри

– Ну, хорошо, начнем… – неуверенно произнес он.

Бамбам-бамБАМ.

Струны лежавшей рядом с Дионом гитары отозвались звоном.

– Это оллрайт, мама, – заключил Золто.

– Что? – не понял Дион.

– Не обращай внимания, так, обычная музыкальная присказка, – пояснил Золто. – Типа «я не вижу ваших рук».

– Не понял?

Бам-бам-а-бамбам, бамБАМ.

– А ты подпрыгни, – посоветовал Лава.

Дион, не отрываясь, смотрел на камни. В Лламедосе ударные инструменты не поощрялись. Барды говорили, что палкой по камню или полому бревну любой дурак стучать может. Это – не музыка. А еще – тут они обычно переходили на шепот – во всем этом есть что-то животное.

Гитара тихонько гудела. Казалось, она вбирает в себя все звуки из окружающего воздуха.

На юношу вдруг нахлынуло странное ощущение, что в камнях, по которым можно стучать, скрыты неограниченные возможности.

– А можно теперь я? – спросил он.

Он взял в руки молотки, гитара откликнулась едва слышным звоном струн.

Через сорок пять секунд он опустил молотки. Чуть позже смолкло эхо.

– А зачем ты в самом конце треснул меня по шлему? – осторожно спросил Золто.

– Извини, – виновато ответил Дион. – Меня немного занесло. Я принял тебя за тарелки.

– Звучало несколько… необычно, – признал тролль.

– Музыка… из камней, – промолвил Дион. – Нужно только дать ей свободу, выпустить на волю. И тогда в ней зазвучит глас Рока. Музыка есть во всем, нужно только суметь ее найти.

– А мне можно попробовать? – спросил Лава и неуклюже расположился за камнями.

А-бам-боп-а-ри-боп-а-бим-бэм-бум.

– Что ты с ними сделал? – удивился он. – Они стали звучать как-то… дико.

– А мне нравится, – заявил Золто. – Так намного лучше, чем прежде.

Ту ночь Дион провел между маленькой кроватью Золто и огромной каменной грудой Лавы. Заснул он почти сразу – стоило ему лечь, как буквально через минуту он храпел.

Струны лежавшей рядом гитары подпевали ему.

Убаюканный их едва слышным гулом, Дион совсем забыл о своей арфе.

Сьюзен проснулась. Кто-то дергал ее за ухо.

Она открыла глаза.

– ПИСК?

– О нет…

Она села на кровати, все остальные девушки мирно спали. Окно было открыто – в школе поощрялось потребление свежего воздуха, особенно учитывая тот факт, что потреблять его можно было в огромных количествах и совершенно бесплатно.

Скелет крысы вскочил на подоконник и, убедившись в том, что девушка заметила его, скрылся в ночи.

Таким образом, Сьюзен было предложено два пути: снова заснуть или последовать за крысой.

Второй вариант она всегда считала откровенно глупым. Так поступали главные героини всяких сентиментальных книжек. После чего оказывались в каком-нибудь идиотском мире, заселенном придурковатыми гоблинами и говорящими животными. И вообще, эти девчонки-героини были такими жалкими… Они просто позволяли событиям случаться и расхаживали по страницам книги, непрестанно повторяя: «О, силы небесные», вместо того чтобы, как и подобает всякому цельному разумному существу, организовать свою жизнь быстро и надлежащим образом.

Впрочем, если хорошенько подумать, во втором варианте есть некая привлекательность… В мире слишком много неуверенности – вот в чем беда. А Сьюзен сама непрестанно повторяла, что разобраться со всем этим беспорядком должны люди, подобные ей.

Она накинула халат, забралась на подоконник и, чуть помедлив, спрыгнула на клумбу.

Крошечный силуэт крысы пробежал по озаренной лунным светом лужайке и скрылся где-то за конюшнями. Сьюзен двинулась следом, но, дойдя до угла, остановилась, почувствовав себя слегка продрогшей и совсем не слегка идиоткой. Но тут крыса вернулась, волоча какой-то предмет, больше себя самой по размерам и напоминавший комок старых тряпок.

Скелетообразная крыса обошла сверток и несколько раз пнула его.

– Ну хорошо, хорошо!

Сверток открыл один глаз, который некоторое время безумно вращался, пока не остановился на Сьюзен.

– Предупреждаю, – сказал сверток, – слово на букву «Н» я говорить не буду.

– Э-э, что? – не поняла Сьюзен.

Сверток перевернулся, принял вертикальное положение и расправил два грязных крыла. Крыса сразу перестала его пинать.

– Я ведь ворон, не так ли? – произнес бывший сверток. – Одна из немногих птиц, умеющих разговаривать. А люди, стоит им только увидеть меня, сразу начинают твердить: «О, так ты ворон, значит? А ну-ка, скажи нам слово на букву «Н»…» А все этот поэт со своим воображением. Он и представить себе не мог, что мы, вороны, знаем не одно слово и даже не два…

– ПИСК.

– Хорошо, хорошо. – Ворон взъерошил перья. – Это существо – Смерть Крыс. Большая шишка в крысином мире.

Смерть Крыс поклонился.

– Большую часть времени проводит под амбарами и в прочих местах, куда люди обычно ставят тарелки с отрубями и хорошей порцией стрихнина, – продолжил ворон. – Очень добросовестный работник.

– ПИСК.

– Да, но что ему нужно от меня? – не поняла Сьюзен. – Я ведь не крыса.

– И это очень предусмотрительно с твоей стороны, – сказал ворон. – Послушай, я ведь ни на что не напрашивался, понимаешь? Сплю себе мирно на своем черепе, и вдруг кто-то хвать меня за ногу. А будучи птицей оккультной, как и подобает всякому порядочному ворону…

– Прости-прости, – перебила его Сьюзен. – Я понимаю, все это не более чем сон, но должна же я понять, что происходит. Ты спал на своем черепе?

– Ну, не на моем личном черепе, – поправился ворон. – На чьем-то еще.

– На чьем именно?

Глаза ворона бешено завращались. Ему никак не удавалось сфокусировать взгляд обоих глаз в одной точке. Сьюзен едва сдерживалась, чтобы не закрутиться вместе с глазами ворона.

– Откуда я знаю? Их ведь не приносят с ярлыками. Обычный череп. Послушай, я работаю на волшебника, поняла? Сижу на черепе весь день в его конторе и каркаю на людей…

– Зачем?

– Потому что каркающий ворон на черепе является столь же неотъемлемой частью modus operandi волшебника, как заплывшие воском свечи и старое чучело аллигатора на потолке. Ты что, совсем ничего не знаешь? Мне казалось, это все знают, кто хоть что-то о чем-нибудь знает. Да нормальный волшебник скорее откажется от зеленой дряни, булькающей в колбах, чем от сидящего на черепе и каркающего на людей ворона…

– ПИСК!

– Послушай, людям все следует объяснять постепенно, – устало произнес ворон. Один его глаз снова обратился в сторону Сьюзен. – М-да, никакой изысканности, правда? Но крысы не задаются философскими вопросами, тем более крысы мертвые. Как бы то ни было, я единственное известное ему существо, которое умеет разговаривать…

– Люди тоже умеют разговаривать, – перебила Сьюзен.

– Да, конечно, – согласился ворон, – но суть, или, так сказать, ключевое отличие, состоит в том, что люди не предрасположены к тому, чтобы их посреди ночи будила скелетообразная крыса, которой вдруг приперло иметь переводчика. Кстати, люди его не видят.

– Но я же его вижу!

– Ага, вот тут ты ткнула пальцем в суть, в мозг кости, если так можно выразиться.

– Послушай, – сказала Сьюзен, – просто хочу предупредить, ничему этому я не верю. Не верю в то, что существует Смерть Крыс в мантии, да еще и с косой наперевес.

– Но он стоит прямо перед тобой!

– Это еще не причина, чтобы в него поверить.

– Вижу, ты получила настоящее образование, – кисло заметил ворон.

Сьюзен пристально посмотрела на Смерть Крыс. Из его глазниц струился таинственный синий свет.

– ПИСК.

– Все дело в том, – продолжил ворон, – что он снова ушел.

– Кто?

– Твой… дедушка.

– Дедушка Лезек? Но куда он мог подеваться? Он же давно умер.

– Твой… э-э… другой дедушка, – намекнул ворон.

– У меня нет…

Откуда-то из глубины снова всплыли неясные воспоминания. О лошади… О комнате, полной шепотов… О странного вида ванне… О полях пшеницы…

– Вот так всегда. Вот что бывает, когда детям пытаются дать образование, вместо того чтобы просто сказать им правду, – покачал головой ворон.

– Я думала, мой другой дедушка тоже… умер, – неуверенно произнесла Сьюзен.

– ПИСК.

– Крыса говорит, что ты должна пойти с ней. Это очень важно.

В воображении Сьюзен возник образ похожей на карающую валькирию госпожи Ноно. Какая глупость…

– Нет, только не это, – запротестовала девочка. – Уже почти полночь, а завтра у нас экзамен по географии.

Ворон удивленно открыл клюв.

– Ушам своим не верю, – сказал он.

– Ты действительно считаешь, что я послушаюсь какую-то костлявую крысу и говорящего ворона? Я немедленно возвращаюсь домой!

– Никуда ты не вернешься, – возразил ворон. – Да ни один человек, в котором бурлит хоть капелька крови, не откажется от такого. Ты же ничего не узнаешь, если сейчас уйдешь. Разве что получишь образование.

– У меня совсем нет времени! – воскликнула Сьюзен.

– А, время… – протянул ворон. – Что есть время? Не более чем привычка. И оно не имеет к тебе никакого отношения.

– Но как такое может…

– А вот это тебе и предстоит выяснить.

– ПИСК.

Ворон возбужденно запрыгал на месте.

– Можно я скажу? Можно? – закричал он и даже сумел наконец сфокусировать оба глаза на Сьюзен.

– Твой дедушка… – начал было он. – Он… самый… настоящий… взаправдашний… Сме…

– ПИСК!

– Когда-нибудь она все равно узнает, – возразил ворон.

– Смерд? Мой второй дед происходит не из благородного семейства? И вы подняли меня среди ночи только для того, чтобы сообщить это известие?!

– Я не говорил, что твой дедушка смерд, – возразил ворон. – Я хотел сказать, что он – С…

– ПИСК!

– Ну, хорошо, будь по-твоему!

Два странных существа ввязались в долгий спор друг с дружкой, а Сьюзен тем временем потихоньку отступала.

Потом она подобрала подол и бросилась прочь через двор и влажную от росы лужайку. Окно все еще было открыто. С трудом забравшись на карниз и ухватившись за подоконник, она подтянулась и нырнула в окно спальни. После чего Сьюзен легла на кровать и закрылась с головой одеялом…

Чуть позже она поняла, что, сбежав, поступила не совсем разумно. Но менять что-либо было уже поздно.

Ей снились лошади, кареты и часы без стрелок.

– Думаешь, мы перегнули палку?

– ПИСК? «С…» ПИСК?

– А ты как хотел? Чтобы я вот так, запросто взял и выложил ей, что ее дедушка – Смерть? Вот так просто? А где такт, где понимание ситуации? Людям нравится драма.

– ПИСК, – многозначительно заметил Смерть Крыс.

– У крыс все по-другому.

– ПИСК.

– Ладно, хватит на сегодня, – сказал ворон. – К твоему сведению, вороны не относятся к ночным животным. – Он почесал клюв лапой. – Кстати, ты занимаешься только крысами или мышами, хомяками, ласками и прочими мелкими тварями тоже?

– ПИСК.

– А полевками? Как насчет полевок?

– ПИСК.

– Обалдеть. Никогда бы не подумал. Значит, ты еще и Смерть Полевок? Поразительно, и как ты везде успеваешь?

– ПИСК.

– Понял, понял.

Есть люди дня, а есть создания ночи.

Тут нельзя забывать, что созданием ночи просто так не станешь; от того, что вы ночь-другую не поспите, крутизны и загадочности у вас не прибавится. Для перехода из одной категории в другую требуется нечто большее, нежели плотный грим и бледная кожа.

И наследственность в этом деле имеет далеко не последнее значение.

Ворон вырос в далеком Анк-Морпорке, на постоянно осыпающейся, увитой плющом Башне Искусства, нависшей над Незримым Университетом. Вороны от природы птицы очень разумные, а периодические утечки университетской магии, которая имеет тенденцию усиливать всякие аномальные черты, довершили дело.

Имени у ворона не было, животные обычно не обращают внимания на подобные условности.

Волшебник, который считал себя владельцем птицы, называл ворона Каркушей – не обладая чувством юмора, он, подобно большинству людей, обделенных этой чертой, искренне гордился наличием того, чего у него в действительности не было.

Ворон долетел до дома волшебника, ввалился в открытое окно и устроился на привычном месте, то есть на черепе.

– Бедное дитя, – сказал он.

– Такова доля твоя, – многозначительно отозвался череп.

– Впрочем, не могу ее упрекнуть. Она честно пытается быть нормальной, – продолжил ворон.

– Ага, – согласился череп. – Я всегда говорил: думать надо, пока голова на плечах. Потом будет поздно.

Хозяин зернового элеватора в Анк-Морпорке решил, что пора принять самые экстренные меры. Смерть Крыс слышал, как возбужденно лают терьеры. Ночь обещала быть напряженной.

Вообще, описать мыслительный процесс Смерти Крыс достаточно сложно. Трудно даже утверждать, что этот процесс у него в черепе происходит. Однако в данный момент Смерть Крыс испытывал определенные сомнения по поводу правильности своего решения привлечь к переговорам ворона. Но люди всегда считали слова такими важными…

Крысы не отличаются способностью предвидеть будущее – разве что в общем смысле. И в этом самом общем смысле Смерть Крыс был очень, очень встревожен. Он не ожидал столкнуться с такой штукой, как образование.

На следующее утро Сьюзен даже не пришлось становиться невидимой. Экзамен по географии касался в основном флоры равнины Сто[3], основных статей экспорта равнины Сто[4] и фауны равнины Сто[5]. Предмет не составлял особого труда, главное тут было запомнить общий знаменатель. Девочки должны были раскрасить карту. Использовался в основном зеленый цвет. На обед подавали «Пальцы Мертвеца» (читай – сосиски) и Пудинг с Глазными Яблоками (с обычными маленькими яблочками) – здоровый противовес урокам физкультуры.

Уроки физкультуры относились к компетенции Железной Лили, которая, по слухам, брилась, поднимала гантели зубами и подбадривающие крики которой, когда она носилась вдоль боковой линии, сводились к фразам типа: «А ну, схватили мяч, бабы!»

Когда начиналась физкультура, госпожа Ноно и госпожа Перекрест предпочитали наглухо задраивать окна. Госпожа Ноно яростно изучала логику, а госпожа Перекрест в одеянии, напоминающем, по ее мнению, тогу, усиленно занималась аритмикой в спортивном зале.

Своими успехами в спорте Сьюзен могла поразить кого угодно. По крайней мере, в некоторых его видах – к примеру, в хоккее на траве и лапте. Главное, чтобы игра была связана с размахиванием палкой. Тут Сьюзен поражала как в прямом смысле слова, так и в переносном. Вид приближающейся к воротам Сьюзен, в глазах которой горела дьявольская расчетливость, заставлял любого вратаря усомниться в надежности защитных доспехов и броситься на землю, а тем временем мяч, летящий на высоте пояса, со свистом врывался в ворота.

Тот факт, что ее не приглашали ни в одну из команд, несмотря на то что она, согласно общему мнению, играла лучше всех в школе, являлся, как считала сама Сьюзен, еще одним подтверждением общей и повальной глупости человечества. В команды брали даже толстых девчонок с прыщами. Она так и не смогла найти логичного объяснения подобной несправедливости.

Сьюзен не раз объясняла другим девочкам, насколько хороша она в игре, охотно демонстрировала свое мастерство и постоянно подчеркивала, как это глупо – не приглашать ее в команду. Однако по какой-то необъяснимой причине брать ее в игру наотрез отказывались.

В общем, вместо занятий физкультурой она отправилась на официально разрешенную прогулку. Такая альтернатива была возможной – при условии, что девочки гуляли не одни. Обычно они ходили в город и покупали несвежую рыбу с чипсами в вонючей лавочке на улице Трех Роз – жареная пища считалась госпожой Ноно крайне вредной для здоровья, поэтому покупалась при первой же возможности.

Девочки должны были прогуливаться группами по три, и не менее. Опасность, как предполагала госпожа Ноно, не может подстерегать группу, состоящую из более чем двух девушек.

И вряд ли какая опасность могла грозить группе, в которую входили принцесса Нефрита и Глория, дочь Тога.

Сначала, когда в школу обратились с просьбой принять на учебу дочь самого настоящего тролля, владелицы колледжа для девочек испытывали некоторые сомнения, но отец Нефриты был королем целой горы, а заполучить в ученицы настоящую принцессу – это крайне престижно для любого учебного заведения. Кроме того, как заметила госпожа Ноно в беседе с госпожой Перекрест, нужно искренне поощрять стремление таких существ стать настоящими людьми, тем более что король просто душка, даже и не помнит, когда он в последний раз кого-то ел. Принцесса Нефрита страдала слабым зрением, что освобождало ее от долгого пребывания на солнечном свете и плетения кольчуг на уроках труда.

Ну а Глории запретили ходить на физкультуру потому, что она слишком угрожающе размахивала топором. Госпожа Ноно как-то имела смелость заметить, что топор не кажется ей дамским оружием, даже если речь идет о гномах, на что Глория резонно возразила, что топор достался ей в наследство от бабушки, которая владела им всю свою жизнь и чистила каждую субботу, даже если ей не доводилось пускать его в ход. Что-то в манере Глории сжимать топорище заставило сдаться даже госпожу Ноно. В качестве выражения доброй воли Глория отказалась от шлема, но оставила бороду. В правилах поведения ничего не говорилось о том, что девушкам запрещается носить бороду в фут длиной, тем более если она заплетена в косички и увита лентами фирменных цветов школы.

Удивительно, но в этой странной компании Сьюзен чувствовала себя вполне уютно, чем заслужила сдержанное одобрение госпожи Ноно, которая заметила, что Сьюзен – просто душка. Сьюзен была поражена до глубины души, она и представить себе не могла, что кто-то, кроме как в сентиментальных книжках, употребляет слово «душка».

Девушки шли по буковой аллее вдоль игрового поля.

– Не понимаю я этой физкультуры, – сказала Глория, наблюдая за толпой запыхавшихся девушек, что носились взад-вперед по площадке.

– У троллей есть такая игра, – откликнулась Нефрита. – Называется «аргуха».

– И как в нее играют? – поинтересовалась Сьюзен.

– Ну… у человека отрывают голову и гоняют ее специальными, сделанными из хрусталя башмаками, пока не забьют гол или голова не лопнет. Правда, теперь в нее не играют, – добавила она поспешно.

– Я так и думала, – кивнула Сьюзен.

– Наверное, утерян секрет изготовления башмаков, – заметила Глория.

– Думаю, если бы в нее еще играли, кто-нибудь типа Железной Лили бегал бы вдоль боковой линии и орал: «А ну-ка, схватили голову, бабы!» – сказала Нефрита.

Некоторое время они шли молча.

– Вряд ли она бы так орала, – осторожно произнесла Глория.

– Кстати, – перебила Сьюзен, – вы ничего странного не замечали?

– Ты о чем? – спросила Глория.

– Ну, скажем… крыс, – намекнула Сьюзен.

– Как раз крыс я тут не видела, – ответила Глория. – Хотя искала их повсюду.

– Я имею в виду… странных крыс, – пояснила Сьюзен.

Они поравнялись с конюшнями. Как правило, в конюшнях содержались две лошади, которых впрягали в школьную карету, плюс временные постояльцы – те лошади, с которыми девушки, поступившие в школу, наотрез отказывались расставаться.

Есть на свете девушки, которые под угрозой лютой смерти не способны навести порядок в собственной спальне, зато готовы с оружием в руках сражаться за право весь день убирать навоз в какой-нибудь жуткой конюшне. Этого Сьюзен не понимала. Она ничего не имела против лошадей, но совершенно не разбиралась в уздечках, стременах и прочей сбруе. Кроме того, она долго не могла понять, почему лошадей измеряют в ладонях, когда существуют всем понятные дюймы. Впрочем, понаблюдав некоторое время за девушками в бриджах, она сделала вывод, что им просто не под силу справиться с таким сложным прибором, как линейка.

– Хорошо, – сказала она. – А как насчет воронов?

Кто-то дунул ей в ухо.

Она резко обернулась.

В центре двора стояла белая лошадь, смахивающая на плохой спецэффект. Она была слишком яркой. Она вся светилась. Она казалось единственным реальным существом в мире бледных теней. Она была просто гигантской по сравнению с пухлыми лошадками, обычно стоявшими в денниках.

Рядом с ней суетилась пара девушек в бриджах. В них Сьюзен узнала Кассандру Лисс и леди Сару Благост, исключительно похожих друг на друга своей любовью ко всем четвероногим существам, которые кричат «иго-го», и отвращением ко всему остальному, а также способностью смотреть на окружающий мир зубами и произносить слово «о» так, словно в нем как минимум четыре гласных.

Белая лошадь тихонько заржала и уткнулась мордой в ладонь Сьюзен.

«Ты – Бинки, – подумала она. – Я тебя знаю. Я на тебе каталась. Кажется, ты… ты принадлежишь мне».

– Кста-а-ати, – сказала Сара, – чья эта лошадь?

Сьюзен огляделась.

– Что? Моя? Да… наверное, моя.

– О-о-о-о? Она стоя-а-а-ала в деннике рядом с Буркой. А я и не зна-а-ала, что у тебя есть лошадь. Зна-а-аешь, тебе нужно получить разрешение госпожи Ноно.

– Это подарок, – неуверенно произнесла Сьюзен. – От… кое-кого…

Гиппопотам воспоминаний сонно заворочался в болоте сознания. Она сама не могла понять, почему сказала то, что сказала. Уже много лет она не вспоминала о дедушке. До последней ночи.

«Я помню конюшню, – подумала она. – Такую большую, что даже стен не видно. Как-то раз я каталась на тебе. Кто-то держал меня, чтобы я не упала. Но с такой лошади упасть нельзя. Если она сама того не захочет».

– О-о-о-о. А я и не зна-а-а-ала, что ты ездишь верхом.

– Я… когда-то ездила.

– Зна-а-а-ешь, нужно платить. За то, что держишь ту-у-ут лошадь, – сказала Сара.

Сьюзен ничего не ответила. Почему-то она была уверена, что нужная сумма уже заплачена.

– А у тебя не-е-ет сбруи, – заметила Сара.

Тут Сьюзен не сдержалась.

– А мне она и не нужна.

– О-о-о-о, ездишь без седла, да-а-а? А правишь чем, уша-а-ами?

– Наверное, на сбрую у нее денег не хватило, – вставила Кассандра Лисс. – А ты, гномиха, чего уставилась? Это моя лошадь! Кончай на нее глазеть!

– И ничего я не глазею, – смутилась Глория.

– А то я не вижу, как у тебя слюни текут, – огрызнулась Кассандра.

По булыжникам быстро простучали каблучки, и Сьюзен одним прыжком вскочила на спину лошади.

Она окинула взглядом замерших в изумлении девушек, после чего оглянулась в сторону расположенной сразу за конюшнями тренировочной площадки. Там были установлены препятствия – простые жерди, положенные на бочки.

Лошадь, хотя Сьюзен даже пальцем не шевельнула, вдруг развернулась и рысью проследовала на площадку, направляясь к самому высокому препятствию. Потом возникло ощущение стремительно высвобождающейся энергии, затем – мгновенное ускорение, и препятствие промелькнуло где-то далеко внизу…

Бинки плавно затормозила и остановилась, переступая с копыта на копыто.

Девушки, видимо, лишившись дара речи, молча таращились на Сьюзен.

– А так и должно быть? – наконец спросила Нефрита.

– В чем дело? – удивилась Сьюзен. – Никогда не видели, как прыгает лошадь?

– Видели, – произнесла Глория медленно и осторожно, как будто боялась, что от звука ее голоса вселенная вдруг возьмет да и разлетится на мелкие кусочки. – Но все дело в том, что лошади обычно опускаются на землю.

Сьюзен посмотрела вниз.

Бинки висела в воздухе.

Какой приказ следует отдать, чтобы лошадь снова вошла в контакт с землей? До сих пор в подобных командах общество любителей верховой езды не нуждалось.

Словно уловив мысли девушки, лошадь начала плавно опускаться. На мгновение ее копыта погрузились в землю, словно земная твердь была не более плотной, чем туман, но затем, как будто поразмыслив немного, Бинки наконец определила верный уровень и решила остановиться на нем.

Первой обрела дар речи Сара Благост.

– Мы все расска-а-ажем госпоже Ноно, – пообещала она дрожащим голосом.