Целый год. Мой календарь Рубинштейн Лев
Я там был. На экскурсии. Весной 1991 года, когда был в Сан-Франциско.
Помню, как мы, приехавшие только что из полуголодной Москвы, резвились, читая примерный рацион заключенного. На завтрак там полагались два яйца, чашка кофе и чего-то еще. Ну и так далее.
22
А 60 лет спустя я ехал в мюнхенском метро, где напротив меня сидели две пожилые дамы, говорившие по-русски. Из их разговора я понял, что они русско-еврейские эмигрантки, что живут они там недавно, что им тут что-то нравится, а что-то нет.
Одна из них говорила другой: «В Мюнхен я стараюсь часто не ездить. Здесь так много народу, такая толкучка, так трудно что-нибудь найти. Я тут теряюсь и страшно устаю. А когда я возвращаюсь к себе в Дахау, я чувствую себя как дома. Там все понятно, все рядом. Тихо, спокойно…».
23
По-моему, это действительно большой праздник. К тому же – международный. «День ОК» – это было бы здорово. Это было бы ОК!
24
Чехов и «Волшебная гора» были уже сильно позже. А поначалу слово «туберкулез» ассоциировалось в моем сознании с чем-то скорее приятным и, главное, привилегированным.
Потому что у одноклассника Степанова обнаружили этот самый «беркулез», и он был отправлен на несколько месяцев в санаторий. Мы и без того испытывали к нему мучительную зависть, а уж когда мы узнали, что он должен там целый день гулять, то и вовсе приуныли. Мы тут должны, видите ли, целый день сидеть в школе, а он там, видите ли, гуляет. Ничего себе больной! Так каждому охота!
25
Я очень хорошо помню тот день, когда я узнал о том, что Дебюсси и Би-би-си – это совершенно разные вещи. Это был весенний солнечный день. Я, как всегда, болел ангиной и слушал радио. Там сказали: «Дебюсси». А я сказал: «Би-би-си». А отец сказал, что Дебюсси – композитор, а Би-би-си – враждебная радиостанция, которая «против нас».
Гораздо позже я полюбил слушать и то и другое. А еще позже мне стало казаться, что «против нас» и Дебюсси тоже.
26
Телевизор у нас появился рано. Может быть даже, у самых первых в доме. А может быть, у вторых. Во всяком случае, все соседи по квартире приходили по вечерам смотреть наш телевизор с линзой. Некоторые по такому случаю даже принаряжались. Ну вроде как в театр.
А во дворе мы с другом Смирновым, в семье которого тоже был телевизор, вели ожесточенные споры о том, что чей телевизор показывает. Я, допустим, говорю с некоторой хвастливостью: «А у нас сегодня будет мультфильм „Золотая антилопа“!» – «Ха! – азартно кричал он. – Не ври! Это у нас сегодня будет „Золотая антилопа“!» – «Нет, у нас!» – кричал я. Дело иногда доходило до драки.
О том, что в двух телевизорах может быть одновременно одно и то же, и речи быть не могло.
27
У моего отца были часы «Лонжин». Он их привез с фронта и носил много лет. Когда я был уже в седьмом классе, ему подарили на какой-то юбилей новые часы, а эти он передарил мне. И я их долго носил. Потом они испортились. Потом их починили. Потом я их потерял на пляже в Эстонии.
Они были не круглые, как тогда у всех, а прямоугольные. Я поначалу чуть стеснялся их носить, потому что мне казалось, что они похожи на женские.
28
В детстве я плохо ел. Мама иногда шла на маленькую хитрость. Она тайно приносила соседке Елене Илларионовне свой суп, после чего та «приглашала меня на обед».
Вот у нее было все очень вкусно. И прежде всего потому, что мне ужасно нравилась ее посуда – трофейные немецкие тарелки, блюдца, чашки и супницы.
Вот «ее суп» я ел с большим удовольствием, а потом говорил маме, что «этот суп был вкусный, а твой невкусный».
Когда же я все-таки узнал об этом обмане? Не помню уже.
29
Мы жили у Никитских ворот, в Скарятинском переулке. А Берия жил рядом – на углу Садового кольца и тогдашней улицы Качалова, ныне Малой Никитской.
Моя простонародная нянька, гуляя со мной по окрестностям нашего дома, никогда не подходила близко к бериевскому особняку. Боялась. Его вообще боялись.
Даже когда летом 1953 года объявили о том, что он оказался врагом и шпионом, за что и был расстрелян, родители и соседи говорили об этом шепотом.
30
- «Если мальчик любит мыло
- И зубной порошок,
- Значит, в детстве что-то было,
- Значит, был какой-то шок».
31
Брюки на молнии долгое время считались признаком роскоши. «Даже брюки у него – и те на молнии», – пелось в одной из песен Галича.
До этого брюки застегивались на пуговицы, и этот процесс занимал довольно много времени. Особенно по утрам, когда пальцы не очень слушались, а ты торопился в школу или на работу. Некоторые забывали застегнуть штаны, и тогда эти пуговицы торчали наружу к необычайному веселью окружающих.
Незастегнутые штаны были навязчивым кошмаром артистов, лекторов, преподавателей, экскурсоводов.
Апрель
1
А я точно помню, что впервые увидел и попробовал его зимой 1962 года. Отец откуда-то притащил это наимоднейшее чудо. Он вообще имел склонность к разнообразным новинкам. Растворимый кофе. Местного производства.
Когда родителей не было дома, я насыпл в чашку пару ложек этого волшебного порошка, заливал его кипятком, клал сверху дольку лимона и пил его, сидя в кресле и изображая иностранную жизнь. В одной руке – дымящийся напиток. В другой – воображаемая сигара. Между двумя глотками я подносил два растопыренных пальца к губам, вдумчиво затягивался и долго, рассеянно глядя в потолок, выпускал «кольца».
Это было прекрасно!
2
На уроке в восьмом классе учительница Ирина Петровна вызвала меня к доске и попросила ответить на вопрос, какие главные герои «Онегина». Я почему-то, видимо из желания сказать что-нибудь оригинальное, сказал, что главный герой, точнее героиня, там всего одна. «Кто же это?» – с дидактическим прищуром спросила учительница. «Онегинская строфа», – ответил я. И тут же был отправлен на место с убедительной двойкой.
Но дело-то в том, что я и теперь в этом уверен.
3
Когда зимой 1961 года отец вернулся из Болгарии, где он проработал примерно полгода, он навез множество различных подарков. В том числе несколько флакончиков розового масла. Один из флакончиков разбился в чемодане. После чего наша квартира несколько месяцев яростно благоухала розовым ароматом.
Первое время это казалось приятным. Потом постепенно стало отвратительным. Мне нравится, что нынешние розы, которые продаются в цветочных киосках, совсем не пахнут.
4
Весной 1947 года, то есть года моего рождения, в Москве состоялся грандиозный праздник – 800-летие Москвы.
Это был ужасно пышный и многолюдный праздник. Моим родителям ужасно хотелось пойти на эти «народные гуляния». И они рискнули пойти туда вместе со мной, с грудным младенцем. В страшной толкучке меня чуть не раздавили. Но не раздавили все же. А старший брат потерял там кепку. Ерунда, конечно. Но все же кепка! Жалко.
5
В детстве я любил смотреть по телевизору различные праздничные концерты. Особенно я ждал, когда ближе к концу там появлялись какие-нибудь куплетисты и прочие юмористы. Оперных певцов и солистов балета я любил меньше. Но как-то терпел.
А вот когда конферансье объявлял, что сейчас будет «сцена и дуэт из оперетты такой-то», я просто выбегал из комнаты, не вынося этих ужасных противоестественных голосов и интонаций. В этом отношении с тех пор мало что изменилось.
6
А у меня когда-то была почтовая марка с его изображением. Большая такая марка – яркая и красивая. Он там был молодой, кудрявый, в белом военном мундире, в погонах.
7
В нашем дворе жил один мальчик. Он был одноногий и ходил на костылях. Когда ему было года четыре, он выбежал за ворота и попал под трамвай. И потерял ногу.
Его родители зачем-то внушили ему, что нога со временем вырастет. И он в это свято верил. Долго верил. И время от времени говорил: «Когда у меня вырастет нога, я тоже буду играть в футбол». Зачем эти дураки-родители так сделали, я не понимал тогда, не понимаю и теперь.
8
Когда Коля Лепин повис на пожарной лестнице, хулиган Витька Леонов подкрался к нему сзади и стащил с него сатиновые шаровары вместе с трусами.
А Коля так и висел, потому что руки у него были заняты.
А рядом были девочки.
И все очень смеялись. Девочки тоже смеялись, но отвернувшись.
9
Между сараем и ржавым гаражом всегда было свеженасрано. Там же можно было наступить на дохлую крысу. Там же показывали «глупости». Дворник Фарид никогда там не появлялся. Хорошее было место, спокойное.
10
Мы со Смирновым постоянно спорили, иногда до драки, о том, кто первый сказал ту или иную шутку. Шутки в основном были такие, что сейчас бы ему уступил все.
А тогда – нет, спорили.
11
Был такой период (недолгий, впрочем), когда я мечтал о брате-близнеце. Когда же я узнал от когото из взрослых, что бывают кроме всего прочего и сиамские близнецы, я стал мечтать о сиамском. Мне казалось, что очень здорово иметь две головы, которые могут между собой болтать целыми часами.
12
В Мытищинской районной больнице, где мне вырезали гланды, был такой хирург, Тигран Арамович Мхитарьян. Он был крупный, полный, усатый. Когда он оперировал, он пел. А сквозь марлевую повязку пробивались его жесткие усы.
Кроме того, среди пациентов ходили легенды о его невероятной физической силе. Какие-то дядьки из моей палаты с восхищением рассказывали, как он однажды вошел в палату, увидел, что больные, которым велено было лежать и не шевелиться, сидят на своих кроватях и играют в карты, взял в руки всю колоду и одним движением порвал ее пополам. «Во мужик!» – восхищались пациенты.
13
Когда-то по центру ходили шестой автобус и шестой троллейбус. Оба они ходили мимо старого здания МГУ. Но остановки их были в разных местах, на расстоянии примерно трехсот метров друг от друга.
Однажды, когда я шел мимо университета, ко мне подошел сильно пьяный мужчина и с преувеличенной, свойственной некоторым пьяным людям вежливостью спросил: «Скжите, пжалст, где здесь останавливается шестой?» – «Автобус или троллейбус?» – спросил я. «Большое спсибо!» – душевно сказал он и пошел дальше.
14
Была такая соседка, ее звали Елна Илларионовна. Как выяснилось позже, она была «из бывших» и в девичестве носила какую-то немецкую фамилию. Кажется, Франк.
Но, видимо, тщательно скрывая и свое дворянское, и свое немецкое происхождение, она умело изображала (и на кухне, и особенно в очередях) человека «из народа». Она говорила громко и с нарочитыми неправильностями. Меня, например, смешило слово «простина» вместо «простыни», а также «тубаретка».
После смерти Сталина, когда все немножко подтаяло, она начала очень медленно «раскрываться». Оказалось, что она училась в гимназии, в девичьи годы бегала на поэтические диспуты и вообще знала наизусть множество различных стихов. Именно от нее я впервые услышал о существовании поэта Саши Черного и о «жутко смешном» журнале «Сатирикон».
Читать бесплатно другие книги:
