Николай II Радзинский Эдвард

«15 ноября. Итак, я женатый человек…»

«16 ноября. Виделся с милой Аликс за все утро только час. Поехали покататься… Странно сидеть с ней рядом в Питере».

«17 ноября. Невообразимо счастлив с Аликс. Жаль, что занятия отнимают столько времени, которое так хотелось проводить исключительно с нею…»

Она стесняется своего плохого русского языка. Происходит мучительное для деятельной натуры – она должна наблюдать, как вдовствующая императрица и министры руководят ее Ники. Но в его дневнике все чаще слышится ее голос. Она вписывает туда наставления: «Сперва твой долг, потом – покой и отдых…» «Не бойся опасности, Господь близ тебя и охраняет». Гармония их союза – его мягкость и ее твердость.

Годичный траур: нет балов, увеселений, и они предоставлены самим себе. Он – после занятий, «которые отнимают так много времени», а она – весь день. В 3 часа, освободившись от докладов министров и прочих государственных дел (здесь следует вписать «наконец-то»), они выезжают из Аничкова дворца и едут кататься на Невский, потом уже в Зимний дворец, где устраивается их квартира, а потом возвращаются в Аничков. Вечерами он читает ей вслух, как прежде читал ему отец. Когда выпал первый снег, они уехали в Царское Село и там впервые жили одни целую неделю.

В последний день года они сделали запись в его дневнике.

Он: «Вместе с таким непоправимым горем Господь наградил меня счастьем, о котором я не мог даже мечтать, дав мне Аликс».

Она: «Последний день старого года. Какое счастье провести его вместе. Моя любовь выросла такой глубокой, сильной и чистой – она не знает предела. Да благословит и хранит тебя Господь». И стихи Лермонтова: «Прозрачный сумрак, луч лампады, кивот и крест – символ святой. Все полно мира и отрады…»

Любовь заполняет их.

Когда он вступил на престол, от него столько ожидали… Вечное российское ожидание нового хорошего царя! Уже был создан его образ: наследником он пытался ускользнуть из дворца, чтобы спокойно погулять (жаждет свободы!). Еврейка, в которую он был влюблен (не будет угнетать инородцев). Обер-полицмейстера он посадил на гауптвахту на сутки (конец своевольству полиции)… Эти надежды родили бесконечные прошения земств – о всяческих реформах.

И Победоносцев решил: пора осадить! Должно произнести соответствующую речь. Речь, естественно, написал царю сам Победоносцев.

17 января (17!) 1895 года молодой император и новая императрица (крестившаяся в Феодоровском соборе и именовавшаяся теперь Александрой Федоровной) впервые показались стране.

«В милом Аничковом дворце» сошлись представители земств, городов, казачества. Вид множества людей, которые, по утверждению Победоносцева, таили крамолу и которых он должен был осадить, поверг застенчивого Николая в смятение. В барашковой шапке императора лежал текст.

Он начал читать слишком громко, срывающимся фальцетом: «В последнее время в некоторых земских собраниях послышались голоса людей, увлеченных бессмысленными мечтаниями…»

От смущения последнюю фразу речи он вдруг прокричал, глядя в упор на старика, представителя тверского дворянства. При царственном окрике у старика от ужаса вылетело из рук золотое блюдо с хлебом-солью, которые, по древнему обычаю, земцы готовились преподнести новому Государю.

Золотое блюдо, звеня, покатилось по полу, хлеб развалился, и врезанная в него золотая солонка катилась вслед за блюдом. Безукоризненно воспитанный царь сделал то, что надлежало сделать молодому человеку, когда что-то падает из рук старика: Николай попытался поднять блюдо, чем окончательно всех смутил. Министр двора, старый Воронцов-Дашков, поспешно бросился вслед за блюдом. Блюдо поймали.

Знатоки примет горестно вздохнули, ожидая печалей в будущем царствовании.

Граф Ламздорф, будущий министр иностранных дел, запишет в свой дневник:

«19 января 1895 года. В городе начинают сильно нападать на позавчерашнюю речь императора, которая произвела самое тягостное впечатление… И молодую императрицу также упрекают, что она держалась, будто аршин проглотила, и не кланялась депутациям».

Аликс была столь же застенчива, как и ее супруг. Но защищалась от смущения – царственностью.

Летом они поехали на юг, в Крым, в тот самый Ливадийский дворец, где так недавно умер в кресле отец-император. Мать, брат Миша, Сандро, товарищ его детских игр, и жена Сандро – сестра Ники Ксения. Ксения ждала ребенка.

«31 июля 1895 года. После чая занимался, когда вдруг узнал, что у дорогой Ксении родилась дочь Ирина. Немедленно Аликс и я полетели на ферму. Видели Ксению и маленькую племянницу. Слава Богу, все окончилось благополучно…»

Эта кричащая в колыбели Ирина станет женой Феликса Юсупова, главного убийцы Распутина.

Ждала ребенка и Аликс.

Осенью они вернулись в Петербург, в Царское Село. С этого года и до конца царствования Царское Село – главный дом его семьи. «Милое, родное, дорогое место». В парке, среди маленьких искусственных озер, неподалеку от роскошного Екатерининского дворца, стоял полускрытый деревьями небольшой белый Александровский дворец. В нем они жили. В ночь на 3 ноября из Гатчины туда была вызвана вдовствующая императрица.

«3 ноября, пятница. Вечно памятный для меня день, в течение которого я много выстрадал! Еще в час ночи у милой Аликс начались боли, которые не давали ей спать. Весь день она пролежала в кровати в сильных мучениях, бедная. Я не мог равнодушно смотреть на нее. Около 2 часов ночи дорогая мама приехала из Гатчины. Втроем с ней и Эллой находились неотступно при Аликс. В 9 часов ровно услышали детский писк, и все мы вздохнули свободно! Богом посланную дочку при молитве мы назвали Ольгой».

«6 ноября. Утром любовался нашей прелестной дочкой. Она кажется вовсе не новорожденной, потому что такой большой ребенок, с покрытой волосами головкой».

Русская няня (помощница старшей няни-англичанки) сказала, что «покрытая волосами головка» – непременная примета будущего счастья девочки.

В 1918-м ей «повезет» – она будет стоять рядом с матерью в той полуподвальной комнате. «Царица и Ольга попытались осенить себя крестным знамением, но не успели. Раздались выстрелы». (Из показаний стрелка охраны А. Стрекотина.)

Дочка растет. Фотография, сделанная им: Аликс и рядом с матерью, на слабых ножках, крошечная Ольга. И он по-детски все сравнивает ее с дочерью своей сестры: «21 марта 1896 года. За обедней привели своих дочек к Святому Причастию. Наша была совершенно спокойна, а Ирина немного покричала».

«1 апреля. Ксения принесла Ирину к ванне нашей маленькой. Они весят то же самое, 20 фунтов, но наша дочка толще».

Рождение совпало с концом траура. Блестящий бал состоялся в Зимнем дворце: тысячи приглашенных, оркестр играет полонез, церемониймейстер трижды ударяет в пол своим жезлом, арапы в белых чалмах распахивают двери. Все склоняются в поклоне: появляются он и она.

Аликс по-прежнему плохо говорит по-русски, и пребывание на людях – труд для нее. Она царит дома, в Царском Селе.

Страной правит мать и ее люди. Есть версия: зажатая железной волей мужа, властолюбивая мать наконец-то распрямилась. На самом деле все трагичнее и проще. Вдовствующая императрица (тетя Минни – так звали ее в Романовской Семье) слишком хорошо знала своего сына. И боялась, что кто-то непременно станет влиять на доброго Ники (Аликс она тогда в расчет не принимала). Им мог быть великий князь Сергей Александрович – прямолинейный ретроград – или другой брат покойного царя – Владимир, столь же очаровательный, сколь неумный. Или милый, но легкомысленный третий брат Александра, Павел. Влияние любого из них могло стать роковым для империи. В себя эта деятельная женщина верила, она многому научилась у Александра III.

В дневниках Витте есть красочное описание: «Спросите матушку» – так отвечает Николай Витте по поводу назначения очередного министра.

И в другом месте, и опять в трудную минуту: «Я спрошу мою матушку».

Мария Федоровна проявляет прозорливость: ее протеже при Ники становится Сергей Юльевич Витте, министр финансов ее мужа. Витте – это целая эпоха: сторонник реформ, либерал, точнее – умеренный либерал, каким и должно было быть после мороза, который свирепствовал при Александре III. Витте знал: в России нельзя слишком быстро менять температуру. Но главным советчиком оставалась мать.

На первых порах императрица-мать старается всюду появляться рядом с сыном. Вера Леонидовна:

«В то время вдовствующая императрица вдруг удивительно помолодела. Весь Петербург занимала тогда эта загадка. Говорили, что эта потрясающая женщина решилась на операцию, которую сделали ей в Париже. Она услышала об этой операции от будущей английской королевы – принцессы Александры, точнее сказать, увидела ее плоды. Несмотря на возраст, принцесса буквально потрясала всех своим молодым лицом. Это чудовищная операция: сначала острой ложечкой снимают с лица эпидермис, и лицо превращается в сплошную рану. Рану примачивают, подлечивают, и на лицо наносят прозрачный лак. С этим новым, нежным и чистым лицом приходится обращаться очень бережно – чтоб не попортить лак. А дальше еще мучительней: расширяя волосяной канал, вставляют длинные ресницы. Вся операция требует героизма».

Бедной женщине пришлось решиться на эту боль – рядом с молодым императором должна была быть молодая мать.

Она стоит рядом с сыном в начале его царствования, умная и властная, а потом… потом ей выпадет все страшное, что может выпасть на долю матери: смерть всех сыновей, внука и внучек и гибель империи, которую всю жизнь создавал ее муж. Она будет жить в Копенгагене, последняя оставшаяся в живых русская императрица, обломок великого кораблекрушения.

В древнем Успенском соборе в Москве венчаются на царство русские государи.

6 мая со всей большой Романовской Семьей императорский поезд отбыл в Москву.

«6 мая 1896 года. В первый раз после свадьбы нам пришлось спать раздельно. Очень скучно… Встал в 9. После кофе отвечал на телеграммы. Даже на железных дорогах они не оставляют в покое. В Клину дядя Сергей (его бывший командир великий князь Сергей Александрович, ставший московским генерал-губернатором. – Э.Р.) встретил нас. Приехали в Москву в 5 часов, при ужасной погоде: дождь, ветер и холод…»

По обычаю перед торжественным въездом в Москву для коронования Государь и Государыня должны жить в старом Петровском дворце, находившемся за Тверской заставой, в версте от тогдашней Москвы. Здесь, во дворце-замке, построенном Екатериной Великой в память победы над турками, – с готическими окнами, романтическими башнями, они жили три дня.

«7 мая. Проснулись той же безотрадною погодой… Принимали громадную свиту Генриха (брата императора Вильгельма. – Э.Р.), принцев – Баденского, Вюртембергского и Японского…»

Королевская Европа и весь остальной мир съезжались на коронацию русского самодержца.

И вот наступил день торжественного въезда в Москву. Впервые вышло солнце: вспыхнули бесчисленные золотые купола московских церквей.

Раннее утро. Молодая императрица – золотые волосы до пояса – стоит у готического окна, глядит на башни Петровского замка. Продолжение все той же сказки! Но пора садиться в карету.

Теперь из окна Петровского дворца наблюдает слуга великого князя Павла, Александр Волков. Впоследствии он все это опишет: конвой в черкесках, царь на коне, и в каретах – две женщины: мать и жена. И вокруг – мундиры империи. Вся эта сверкающая процессия двинулась в Кремль.

«9 мая. Первый тяжелый день для нас – день въезда в Москву. К 12 часам собралась вся ватага принцев, с которыми мы сели завтракать. В 2 с половиной – тронулось шествие. Я ехал на Норме, мама сидела в первой золотой карете, Аликс – во второй – тоже одна».

В эти дни произошло странное событие. Они посетили величайшую святыню России – Троице-Сергиеву лавру. Но в Лавре их… никто не встретил. Спохватились, когда царь уже вошел на территорию Лавры. Все это случилось из-за несогласованности устроителей коронационных торжеств, но… Но знатоки примет опять отметили: Сергий Радонежский не встретил нового царя.

«13 мая. Поселились в Кремле… Пришлось принять целую армию свит понаехавших принцев. Да поможет нам милосердный Бог, да подкрепит он нас завтра и да благословит на мирную трудовую жизнь».

После записи он поставил три восклицательных знака и крест. Венчание на царство, венчание с Россией для религиозного Николая – один из величайших дней жизни.

14 мая 1896 года. Шествие из Кремля к Успенскому собору. В малой бриллиантовой короне – императрица-мать, и четыре генерала несут ее порфиру. А потом под крики «ура» в собор вошли они – Николай и Александра.

«Великий, торжественный, но тяжелый в нравственном смысле для Аликс, мама и меня день.

С 8 часов утра были на ногах. Погода стояла, к счастью, дивная. Красное крыльцо представляло сияющий вид. Все, что произошло в Успенском соборе, хотя и кажется сном, но не забывается во всю жизнь».

Горели свечи… херувимское пение… Из рук митрополита он принял большую корону и надел ее на голову. Она опустилась перед ним на колени. Он снял корону – и дотронулся ею до ее головы. И вновь корона на его голове. А на ее золотистых волосах уже сверкает маленькая бриллиантовая корона. Четыре фрейлины укрепляют ее золотыми шпильками. Они сели на троны в древнем соборе, и императрица-мать поцеловала Ники. Потом поцелуй прежней императрицы коснулся щеки Аликс…

Как молоды, как счастливы они были…

С Красного крыльца трижды, в пояс, они поклонились народу.

«В 3 часа пошли в Грановитую палату к трапезе… Обедали у мама, которая отлично выдержала все это длинное испытание. В 9 часов пошли на верхний балкон, откуда Аликс зажгла иллюминацию на Иване Великом. Затем последовательно осветились башни и стены Кремля».

Гессенская принцесса смотрела на золотой купол великого собора: сверкала в огнях столица полумира – древняя столица Европы и Азии.

Императрица-мать действительно отлично выдержала все это длинное испытание. Ее выдержка понадобилась ей и на следующий день.

«17 мая… Час с четвертью шли поздравления дам. Началось с великих княгинь, потом фрейлины, городские дамы… Ноги немного побаливали…

Поехали в Большой [театр] на торжественный спектакль. Давали по обыкновению первый и последний акт «Жизнь за царя» и новый красивый балет «Жемчужина»…

Этот «новый красивый балет» – и был тот самый, в котором, к изумлению публики, на сцену вышла Кшесинская.

В тот вечер мать еще раз поняла, как мягок ее Ники.

Но следующее утро, 18 мая, стерло из ее памяти и злополучный балет, и торжествующую Матильду. 18 мая стал одним из страшных дней царствования ее сына.

По ритуалу после коронации происходит народное гулянье с раздачей бесплатной еды, сладостей, пряников… Место для гулянья было выбрано за чертой города, на Ходынском поле.

Древнее: «хлеба и зрелищ» – Цезарь и народ.

На Ходынском поле стояли палатки, цветастые, со сладостями. И кружки должны были давать – коронационные, с гербами, и все бесплатно. Но между палатками и собравшейся в ночь с 17-го (17!) толпой находились забытые рвы. Забытые благодаря разгильдяйству властей. Много пришло людей на даровое угощение… Сошлось, сгрудилось не менее полумиллиона, так спрессовались – ядром не пробить. Все ждали, когда начнется раздача подарков. И тут раздались крики – задыхались люди в толпе. Кто-то решил – лакомства дают! И поднаперли. Сдвинулась груда тел, и попадали люди в ямы, а по головам, по раздавленным грудным клеткам – толпа…

На рассвете вывозили на телегах трупы раздавленных.

Через 22 года, также на рассвете и также на телегах, повезут их трупы…

Когда днем министр Сергей Юльевич Витте садился в экипаж – ехать на продолжение празднеств, – ему уже сообщили о двух тысячах погибших на Ходынском поле. Но когда блестящие экипажи подъехали к Ходынке, все уже было тщательно убрано, никаких следов катастрофы. Сверкало солнце, в павильоне – вся знать Европы, и гигантский оркестр исполнял кантату в честь коронации. На поле толпилась разодетая публика, присутствовал и Государь. Около него неотступно был генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, устроитель торжеств коронации.

Николай был смущен и подавлен – это отметили все.

«18 мая 1896 года. До сих пор все шло как по маслу, а сегодня случился великий грех: толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании начала раздачи обеда и кружек, наперла на постройки, и тут произошла страшная давка, причем ужасно прибавить – потоптано около 1300 человек. Я об этом узнал в десять с половиной… Отвратительное впечатление осталось от этого известия. В 12 с половиной завтракали, а затем отправились на Ходынку, на присутствование на этом „печальном народном празднике“…

Смотрели на павильоны, на толпу, окружавшую эстраду, музыка все время играла гимн и «Славься».

Переехали к Петровскому [замку], где у ворот принял несколько депутаций… Пришлось сказать речь. Обедали у мама. Поехали на бал к Монтебелло (французскому послу. – Э.Р.)».

Сколько мистики в его судьбе! Хотя бы это зловещее для него число – 17!

17 октября – крушение поезда в Борках, когда он чудом остался жив. 17 января он столь неудачно первый раз показался русскому обществу. 17 октября 1905 года – конец самодержавия, в этот день он подпишет Манифест о первой русской конституции. 17 декабря – гибель Распутина. И 1917 год – конец его империи. В ночь на 17 июля – гибель его самого и семьи. И эта страшная кровь во время коронации – в ночь с 17 мая.

Впрочем, императрица-мать весьма рационально поняла причину ходынской катастрофы. Она хорошо усвоила принципы правления мужа. Командная система (самодержавие) действует только тогда, когда вершину пирамиды венчает Страх. Со смертью императора ушел Страх. И как организм высокой температурой сообщает о своей болезни, так грозной катастрофой объявила система о самом для нее убийственном: уходит Страх. Слабый царь.

И мать решила: Страх должен вернуться. Должно быть жестоким наказание. Виноват великий князь Сергей Александрович, родной брат ее мужа? Тем лучше. Именно он должен быть примерно наказан. И тогда вернется Страх.

Она потребовала немедленного создания следственной комиссии и наказания виновных. Николай согласился. И еще она потребовала отмены всех увеселений и вечернего бала у французского посла Монтебелло.

Вот какой разговор скрыт за его записью – «Обедали у мама».

«Ушли от мама…»

И тогда впервые против вдовствующей императрицы выступила Аликс. Она не позволит отдать на растерзание мужа любимой сестры. Она не позволит отменить увеселения. Прав Сергей Александрович: все должно происходить, будто ничего не случилось. Коронация случается раз в жизни, бал должен состояться (в глубине души она гнала это новое кровавое предзнаменование: сначала свадьба после похорон, а теперь трупы на Ходынском поле… она надеялась, что бал и музыка, и эти торжества прогонят воспоминания…). И Николай опять согласился. «Поехали на бал к Монтебелло»…

Да, к ужасу друзей нового императора… Николай и Аликс танцевали на этом балу.

И по-прежнему неотступно рядом с Николаем – великий князь Сергей Александрович: Москва уже прозвала его «князь Ходынский».

Зато в следующие дни…

«19 мая в 2 часа поехали с Аликс в Старо-екатерининскую больницу, где обошли все бараки и палатки, где лежали несчастные, пострадавшие вчера…»

«20 мая… В 3 поехал с Аликс в Мариинскую больницу, где осмотрели вторую по многочисленности группу раненых…»

Он щедро жертвует на пострадавших. Но страна отметила только одно: «Поехали на бал к Монтебелло». Мать была права.

Существует такое понятие: царский характер. Это сумма качеств, которая должна производить впечатление мощной воли. У Николая этого не было. «Рыхлая жалость», «паралич воли» – так говорили о нем одни. Другие возражали – коварен. На самом деле он был упрям… Его трагедия: будучи упрямым, он не умел сказать четкое «нет» в лицо просителю. Он был слишком деликатен и хорошо воспитан для грубой определенности. Вместо отказа он предпочитал промолчать. И, как правило, проситель принимал молчание за согласие. Николай же лишь выжидал следующего, который разделил бы его точку зрения.

И тогда тотчас принимал решение. В результате первый проситель, принявший молчание за согласие, клял коварство Государя. Именно так было в истории с Кшесинской. Когда мать и министр вычеркнули имя балерины из коронационных торжеств, он промолчал – не мог обидеть мать. Но он ждал. И когда его дядя Владимир пришел просить за Матильду, Николай тотчас же согласился. Такая же история была с Ходынкой. Это он сам, понимая состояние Аликс, решил продолжить праздник, но не посмел возразить своей матери. А потом как бы уступил требованиям Сергея Александровича. Но легенда о его безволии была создана, и она пройдет через всю его жизнь. «Нецарский характер» с самого начала слился с его образом.

Он назначил следственную комиссию и во главе ее поставил графа Палена, протеже вдовствующей императрицы.

Но тут же последовал контрудар. Владимир и Павел, дяди царя, сообщили, что немедленно покидают двор, если Сергей Александрович пострадает в результате следствия.

Безопасный ультиматум: они знали – им не придется подавать в отставку. За спиной была Аликс.

В это время деликатный Ники без устали раскланивался в противоположные стороны, пытаясь всех примирить: доклад Палена исчез в недрах архивов. Но зато обер-полицмейстер Москвы, человек великого князя Сергея Александровича, был уволен. Но зато сразу после Ходынки, к ужасу матери, он отправляется в имение «князя Ходынского» – в Ильинское.

Он не хотел быть царем, он не хотел огорчать мать, он не хотел, чтобы были убитые, он не хотел, чтобы Аликс печалилась… И все это случилось.

И сейчас под Москвой осталась эта широкая аллея с вековыми деревьями, ведущая в усадьбу, в знаменитое Ильинское. Остались столетние липы в парке и старинная церковь.

«3 июня. День свадьбы дяди Сергея и Эллы».

Шумно отмечали этот день в Ильинском… Дети бегали по усадьбе. Это было новое поколение Романовской Семьи.

Заканчивался XIX век, и уже незримо возводились декорации нового страшного века, и на сцену выходили его действующие лица…

Один из Романовых ХХ века: пятилетний мальчик в бархатных штанишках. Это Дмитрий, сын младшего брата Александра III – великого князя Павла. Он был рожден здесь, в Ильинском, и стал причиной гибели своей матери.

Это случилось еще до брака Николая с Аликс.

И ныне с вершины холма к Москве-реке спускается эта тропинка. На реке можно найти полуразвалившиеся мостки. Вот сюда, к мосткам, жарким летом 1891 года, радуясь солнцу и утру, сбежала молодая женщина – греческая королевна Александра, жена великого князя Павла.

Когда она садилась в лодку, начались преждевременные роды. Вскоре в усадьбе лежало обряженное тело мертвой Александры. Но мальчик появился на свет. И остался жить. Его нарекли Дмитрием.

Как удивительно сложатся судьбы у всех, кто сейчас собрался на праздник в Ильинском. И страшно.

Отец Дмитрия, великий князь Павел, будет вскоре выслан из России. После смерти Александры у него – скандальный роман с женой адъютанта великого князя Владимира. Павел решит на ней жениться. Но вдовствующая императрица будет неумолима. К ней придется присоединиться братьям Павла – Сергею и Владимиру. Это первый скандал в Романовском Семействе, который придется судить бедному Ники. Николай вынужден будет выслать из России «милого дядю Павла».

Но сын Павла Дмитрий останется в России и вместе с сестрой будет воспитываться в семье Сергея Александровича и Эллы.

У этой пары не могло быть своих детей, и всю свою нежность Элла и Сергей Александрович обратили на Дмитрия и его сестренку.

В дни революции 1905 года у Большого театра встанет с бомбой эсер Каляев. Все рассчитано: вот засветились в метели яркие фонарики кареты великого князя, и Каляев с бомбой бросился наперерез карете и… увидел в карете вместе с Сергеем Александровичем Эллу и детей! Каляев не посмел бросить бомбу. Идиллический террорист идиллического XIX века! Но в другой раз, когда Сергей Александрович поедет один, Каляев не промахнется…

После убийства мужа Элла посвятит себя созданию монастырской обители, и Дмитрий будет жить у другого родственника – у царя Николая II. «Папа и мама» – так он будет называть Ники и Аликс. Дмитрий даже станет женихом старшей дочери Николая Ольги, которую сейчас вынесла кормилица, и она таращит глазенки на мальчика.

И Николай всегда будет любить этого красавца и франта. В нем будет все, чего никогда не было в самом Ники: Дмитрий – истинный гвардеец, дуэлянт, сердцеед, кутила.

Николай не отдаст ему Ольгу, но сердце отдаст. И в тобольское заключение Николай возьмет с собой письма любимца – насмешливые письма юного повесы: «Дорогой дядя. Я страшно, страшно благодарен тебе за твое милое письмо. Я был так доволен получить его, что почтил его вставанием. И во все время его чтения почтительно стоял, согнувшись пополам. Ужасно рад, что вы приезжаете сюда – уж очень хочется вас видеть… Воображаю шляпу, которую моя сестра (Ольга. – Э.Р.) напялила себе на свою породистую голову… Еще раз благодарю за письмо. Над твоим я много посмеялся, но все-таки из почтения пустил свой смех на букву «э»: «хэ-хэ-хэ», а не «ха-ха-ха»… Ну а засим крепко обнимаю тебя, ручки тети покрываю сладострастными поцелуями и прошу ее не забывать своего «сына»…»

Через 6 лет после этого письма «сын» Дмитрий будет участвовать в убийстве самого дорогого человека для «мамы Аликс» – Григория Распутина. «Он еще раз убил свою мать», – скажет о нем Аликс.

Но сейчас 1896 год – мальчик возится на лугу, и с ним играют еще двое мальчиков. Их привез в усадьбу князь Константин Константинович.

Вся читающая Россия знает этого человека под псевдонимом «К.Р.». Его романтические стихи – в девичьих дневниках и альбомах. Сама императрица старательно переписывает их в свои тетради. Романсы Чайковского, Алябьева написаны на его слова…

В Мраморном дворце – любимом доме К.Р. – не раз бывал его знакомец, писатель Федор Достоевский. И вот что записал К.Р. однажды в своем дневнике: «В нем (Достоевском. – Э.Р.) есть что-то таинственное, он постиг что-то, что мы все не знаем.

Он был осужден на казнь, такие минуты не многие пережили. Он уже распростился с жизнью – и вдруг, неожиданно для него, она опять ему улыбнулась… Достоевский ходил смотреть казнь Млодецкого (И. Млодецкий был казнен в 1880 году за покушение на М.Т. Лорис-Меликова – одного из самых блестящих сановников Александра III. – Э.Р.)… Мне было бы отвратительно сделаться свидетелем такого бесчеловечного дела… может быть, ему хотелось мысленно пережить собственные впечатления? Млодецкий озирался по сторонам и казался равнодушным, Федор Михайлович объясняет это тем, что в такие минуты человек старается отогнать мысль о смерти, ему припоминаются большей частью отрадные картины, его переносит в какой-то жизненный сад, полный весны и солнца. Но чем ближе к концу, тем неотвязнее, мучительнее становится представление неминуемой смерти… ужасен переход в иной неизвестный образ… Мне как-то грустно стало от слов Федора Михайловича и возобновилось прежнее желание испытать самому последние минуты перед казнью, и быть помилованным… мне бы хотелось пережить все эти страдания, они должны возвышать душу, смирять рассудок…»

«Испытать самому последние минуты перед казнью» К.Р. не удастся. Но вот детям его, резвящимся сейчас на лугу…

Старшему сыну Иоанну поэт К.Р. посвятил «Колыбельную»:

В этой длинной «Колыбельной» были странные строки:

(курсив мой. – Э.Р. ).

И еще:

(курсив мой. – Э.Р.).

К.Р. умрет в 1915 году – Бог его миловал, и он так и не узнает, что будут означать его пророчества.

Тот, кто «лежал в колыбели нарядной» – Иоанн (Иоанчик – как нежно звали его в семье), его братья Константин и Игорь – в «годы смятений и бурь!» – погибнут на дне грязной шахты. После жестоких побоев их сбросят туда еще живыми.

И рядом с ними на дне этой шахты будет умирать хозяйка усадьбы, тетя Элла.

Элла! Одна из пленительнейших женщин того, ушедшего времени. Французский посол в России Морис Палеолог влюбленно писал:

«Мне вспоминается, как я обедал вместе с ней в Париже… около 1891 года. Я так и вижу ее, какой она тогда была: высокой, строгой, со светлыми, глубокими и наивными глазами, с нежным ртом, мягкими чертами лица, прямым носом… с чарующим ритмом походки и движений. В ее разговоре угадывался прелестный женский ум – естественный, серьезный и полный скрытой доброты».

По легенде, на дне шахты Элла перевяжет платком разбитую головку Иоанчика – того, кто когда-то лежал «весь в кружевах и шелку» в Мраморном дворце – любимом доме поэта К.Р.

Весело в Ильинском. Иоанчик и Константин бегают по лугу с Дмитрием.

А на коленях у великого князя Павла таращит глазенки еще один будущий убиенный – младенец Игорь, младший сын К.Р. Впрочем, расстреляют и дядю Павла.

На резвящихся детей смотрят: благостно – Ники и жадно – Аликс. Как мечтает она о сыне!

Праздник жизни продолжается. Они путешествуют. Австрия – визит к престарелому императору Францу-Иосифу; потом навестили бабушку и дедушку Ники (то есть датского короля и королеву) и оттуда в Англию к другой бабушке – королеве Виктории. Объезд королевских фамилий закончился визитом в республику – Францию.

Ходынка, которую потом столько раз припомнят ему в России, – на Европу не произвела впечатления. Во Франции их принимали восторженно – в открытой коляске красавица императрица, молодой Государь и очаровательная девочка… Это был первый визит в Париж русского царя после злополучного визита его деда – Александра II, когда в него стрелял поляк Березовский, – мстил за угнетенную Польшу.

Теперь никто не стрелял, напротив: толпы восторженного народа, овации… Только свободная республика может так восторгаться монархом. Даже заложили мост в честь отца.

«25 сентября произошла закладка моста, названного именем папа. Сидели в большом шатре… Отправились втроем в Версаль. По всему пути от Парижа до Версаля стояли толпы народа. У меня почти отсохла рука прикладываясь (он был в форме и прикладывался к козырьку фуражки. – Э.Р.).

Прибыли туда в 4 с половиной и прокатились по красивому парку, осматривая фонтаны… Действительно есть сходство с Петергофом. Залы и комнаты дворца интересны в историческом отношении».

Его поразило сходство с Петергофом, а ее – «историческое отношение»…

Она постояла на балконе дворца, куда в дни Революции ворвавшаяся толпа заставила выйти королевскую чету…

В Париже Аликс рассказали о месте, где когда-то был ров, куда свозили гильотинированных… Она представила их вместе в яме: Дантон… Робеспьер… Жирондисты… Они осмелились казнить своего короля. Что ж, Бог покарал их безумием – они убили друг друга… Она никогда не забывала все это. Через двадцать лет, когда она услышит об отречении Ники, она будет повторять по-французски: «Abdique» (отрекся)… Тайники души…

1896 год заканчивался, Аликс ждала ребенка, она верила: будет мальчик. Как она жаждала этого мальчика. Но…

Дневник: «29 мая 1897 года. Второй счастливый день в нашей семейной жизни… В 10 утра Господь благословил нас дочкою Татьяной. Весит 8 с половиной фунтов и длиной в 54 сантиметра. Читал и писал телеграммы…»

На свет появилась еще одна убиенная.

Он все еще правил силой умершего отца, но уже курился невидимый вулкан: волнения в армии (о которых не писали – армия всегда должна быть верна) и страшный голод 1898 года (о котором писали много).

Счастливый праздник продолжался. В эти годы он много охотился.

Дневник: «20 сентября. Итог убитой дичи: 100 оленей, 56 козлов, 50 кабанов, 10 лисиц, 27 зайцев. 253 за 11 дней».

Но уже началась в его стране другая охота (и трофеи здесь тоже были самые серьезные) – охота за людьми. Как только пошел отсчет XX века…

В феврале 1901 года убит министр просвещения. Убит бывшим студентом. Студент объяснил, что Московский университет был недоволен реакционными взглядами министра. Через год убит министр внутренних дел Сипягин. Гибнет финский генерал-губернатор, а потом и новый министр внутренних дел Плеве. Так начала действовать террористическая организация социалистов-революционеров.

Молодой царь ведет себя как-то странно. Он почти не скорбит, он будто тотчас забывает о своих погибших министрах.

В его дневнике – разгадка: «Нужно со смирением и твердостью переносить испытания, посылаемые нам Господом для нашего же блага» (написано после убийства Сипягина).

«На то Его святая воля» (после убийства Плеве).

Все та же главная черта мировоззрения: все определено Богом в этом мире – судьбы народов и судьбы людей. И нам не познать промысел Божий и то благо, которое скрыто в каждом его деянии.

Это помогает ему смиряться со странной неосуществимостью любых своих начинаний. Уже тогда он чувствует: что бы он ни делал, ни предпринимал, каковы бы ни были его добрые намерения – все исчезает, становится противоположностью или попросту идет прахом.

Как завещал отец, сразу по восшествии на престол он принимает закон против пьянства. Пьянство – «русская болезнь», как ее называли в Европе. Закон был хорош, но пьянство не исчезло, попросту люди стали платить больше за водку – пили по-прежнему и разорялись. Следующий закон предложил все тот же неугомонный Витте – он перевел русский рубль на золотое обеспечение. Русская валюта должна была стать (и стала) в ранг европейских валют. Теперь в Европе русские богачи производили фурор – тратились состояния, прокучивались имения в парижских ресторанах, «русская белуга пошла метать золотую икру». Но в результате почему-то разорялись благородные люди, потомки лучших семейств. И те самые золотые монеты, на которых был отчеканен профиль Николая, все больше правили его страной.

Именно тогда у него и у Аликс появляется это недоверие к богатым. Тогда, на пороге века, у него возникает эта идея: «Народ и царь, и между ними – никого». На пороге века возникает его странное правдоискательство.

Однажды в разговоре с кем-то из великих князей он узнает, что существует титулярный советник с презабавной фамилией Клопов. Этот Клопов все время пишет ему письма, где красочно рассказывает о казнокрадстве в мукомольном деле. Письма эти, естественно, до Николая не доходят, но неутомимый правдоискатель продолжает писать. Николай рассказывает об этом Аликс, они читают вслух письма, поражаясь чистоте этого неизвестного, простого человека: может быть, он найден, человек из народа, может быть, он пришел к ним сам?

Титулярного советника привозят к царю. Тихий, застенчивый, маленький Клопов с ласковыми глазами так напоминал невысокого застенчивого человека, который встретил его в кабинете. Они были похожи – жалкий титулярный советник и «властитель полумира».

Николай отправляет Клопова с секретным рескриптом – ему даны тайные и самые широкие полномочия. Клопов едет инспектировать Россию. Он должен понять причины неурожаев, выяснить злоупотребления чиновников и привезти правду царю. Причем не «губернаторскую правду» – правду бюрократии, но истинную, народную, которую таят от царя. И Клопов поехал.

«В России все секрет, но ничего не тайна». И вскоре уже вся страна знала о таинственном Клопове. Толпы людей с прошениями осаждали царского посланца.

Но Клопов был всего лишь титулярный советник, который знал только мукомольное дело. С ним обходительно побеседовали высокие чиновники, обещали устранить все беды в любимом им мукомольном деле. И растроганный Клопов привез из недр России такую «истину» своему патрону: «Министр внутренних дел Плеве и все его министерство одушевлены наилучшими намерениями».

Так началось это опасное правдоискательство. После поездки Клопова он еще раз смог сказать себе: неосуществимость мечтаний…

И так во всем. Его грозного отца угодливо называли «Миротворец» за то, что он умел избегать войн. Николай взошел на трон с той же идеей. На пороге века он прочел сочинения некоего И. Блоха. Блох, промышленник и философ, писал о невозможности вести локальную войну в новой Европе. Война XX века, если она начнется, обязательно станет глобальной. «Победитель не избежит ужасных разрушений, поэтому каждое правительство, которое нынче готовится к войне, должно готовиться и к социальной катастрофе». Блох предсказывал, что война может стать гробом для великих европейских монархий. Николай принял Блоха. Разговор произвел на него впечатление.

Именно тогда с подачи все того же Витте рождается его «Воззвание к державам». Николай предложил Европе всеобщий мир.

Об основной идее «Воззвания» Витте писал в своих «Воспоминаниях»: «Вся Европа представляет одну мирную… Европа не тратит массы денег на соперничество разных стран, не представляет военного лагеря, каким она является сейчас… Европа дряхлеет под тяжестью взаимной вражды и международных войн… и скоро другие нации, Америка и Япония, будут относиться к Европе с почтением, но таким… как к одряхлевшей красавице».

Но идея всеобщего мира скоро закончится… войной с Японией.

В 1899 году рождается третья дочь, Мария. Долгожданного сына все нет. С тремя девочками Царская Семья вступает в XX столетие. В том же 1899-м умирает от туберкулеза брат Николая – Георгий, и теперь наследником престола становится младший брат – Михаил.

Осенью 1900 года в Крыму опасно заболел Николай. У него оказался тиф.

Он умирал. Уже возник вопрос: кто наследует престол. Это был странный вопрос для Аликс: конечно, их старшая дочь Ольга. Будет, как в Англии, где правит бабушка, королева Виктория… В конце концов, у самих русских было столько императриц! Но Витте объясняет: должен править Михаил. Таков закон о престолонаследии, принятый Павлом I. Вся ненависть Павла к матери – императрице Екатерине Великой – в этом законе: русский трон не может занять женщина. Но возникает деликатная подробность: Аликс беременна. На этот раз она твердо верит: родится сын. Но закону, оказывается, это безразлично. Будет править тот, кто является престолонаследником в момент смерти монарха.

Теперь Витте – ежедневный гость в Ливадийском дворце. В ялтинской гостинице поселяются министры. Они курсируют между

Ялтой и Ливадией и кажутся Аликс воронами, которые ждут добычу.

Но Николай выздоровел – в третий раз избежал смерти. После его болезни мечта о сыне завладевает всем существом Аликс. И тогда появляются черногорские принцессы…

Дочери черногорского князя учились в России – в знаменитом Смольном институте.

Милица и Стана – так звали черногорок (впрочем, при дворе их язвительно называли «черногорка номер 1» (Стана) и «черногорка номер 2» (Милица). Обе они вышли замуж за великих князей из клана Николаевичей: Милица – за слабогрудого Петра Николаевича, а Стана – за его брата, Николая Николаевича. Николаша – так называли его в большой Романовской Семье. Николай Длинный – в армии и при дворе, кто с иронией, кто с восхищением. Гигант, с зычным голосом, любимец армии – великий князь Николай Николаевич…

С черногорками Аликс чувствовала себя царицей. Вместо вежливого холода двора – поклонение, обожание. Черногорки окружили ее умелым раболепием. Когда она заболела желудочной болезнью – ухаживали за ней, как последние служанки…

Черногорки привезли со своей таинственной родины непоколебимую веру в сверхъестественное. Там, на высоких горах, поросших диким лесом, всегда жили ведьмы и колдуны, там есть люди, которым дано беседовать с мертвыми и предсказывать судьбу живых. Все это было внове воспитаннице скептической королевы Виктории – ее обворожил этот новый таинственный мир. Но главное – черногорки сулили исполнение мечты: Аликс жаждет наследника? Нет ничего легче – надо только найти подходящего человека, обладающего силой. Экзальтированная, романтичная Аликс всем существом втягивается в новую игру. Кровь Марии Стюарт пробудилась.

Началось с иностранца, более привычного для гессенской принцессы, некоего месье Филиппа, родом из Лиона. Месье Филипп прославился своими чудесами во Франции (черногорки узнали о нем в Париже от военного атташе русского посольства).

Характер Аликс: если поверила – то безоглядно, целиком. Она поверила: заклинаниями месье Филиппа она получит желанного сына.

Русская церковь осуждает затеи с магами и колдунами. Но черногорки объяснили: «Месье Филипп не является колдуном. Колдун – это отщепенец Бога, он опасен, он не осеняет себя крестом, не причащается в церкви. Через него показывает свою силу дьявол. Но иное – знахари. Знахарь – христианин. И потому он творит не от себя, но от Бога…» Никто во дворце не решается выступить против этой наивной лжи. Филипп появляется в Петербурге. Несмотря на сомнительное его образование и такие же рекомендации, пришедшие от французских властей, Филипп получает звание доктора медицины и чин действительного статского советника. При дворе начинают рассказывать забавное: месье Филипп поселен в царской спальне, дабы своими молитвами приблизить рождение наследника. Императрица-мать вынуждена побеседовать с Ники и потребовать удаления француза из России. Как всегда, Ники согласился, но Филипп остался. Царь не решился лишить любимую Аликс надежды – Филипп продолжал врачевать.

И счастье – она почувствовала, что беременна. Она боялась посоветоваться с врачами, чтобы не спугнуть чары месье Филиппа. Но беременность протекала так странно, что пришлось обратиться к врачам. Оказалось, это была лжебеременность – она была беременна мечтой. И вот наконец-то! Врачи подтвердили: она ждет ребенка. Филипп предсказал мальчика.

5 июня 1901 года она родила четвертую дочь, Анастасию. Француз объявил – это особый знак: рождение девочки вместо мальчика, которого обещали звезды, лишь доказывает необычную судьбу девочки.

Но француз был слишком цивилизован. Черногорки понимают: нужно что-то более таинственное и странное.

Во дворец привезен Митька Юродивый. Черногорки объясняли ей: «Юродивые Христа ради» существуют только в этой стране. Притворяясь безумными, они порой творят непотребство – ходят в рубище и даже голыми, чтобы посмеяться над жалким видимым миром, получить поношение от людей. Они открывают нам противоречие между глубокой Божьей правдой и поверхностным мирским здравым смыслом. Но в их устах, в их нечленораздельной речи надо искать слово Господа. Они – Блаженные, им дано пророчествовать и свершать чудеса.

Но Аликс еще не превратилась в московскую царевну, бессвязная речь Митьки утомляет ее.

Появилась Дарья Осипова.

Вера Леонидовна:

«Тогда все жили чудесами. Это мистическое чувство возникает, наверное, при конце века. А может, оно было предчувствием крушения „Атлантиды“. Обожали спиритические сеансы, нюхали кокаин… Мы увлекались тогда Дарьей Осиповой… Эта Осипова билась в падучей и тогда выкрикивала свои пророчества. Мы переписывали ее заклинания, они у меня до сих пор лежат… Купаться в реке „во время грозы и новолуния“ – это был ее рецепт для зачатия… Еще она рассказывала, как сделать зелье, чтобы превращаться в ведьму и летать по ночам. Я помню, она рассказывала это так бытово, так просто: „черемшина… дурман… ведьмина трава…“ Кстати, от нее пошло предсказание, что при последних трех русских царях каждое 12-летие будет переворачиваться русская история. И вот судите сами, мой друг: 1894 год – Николай вступает на престол. На 12-м году царствования – Конституция 17 октября 1905 года, заканчивается русское самодержавие, еще через 12 лет – 1917 год и конец империи. Еще через 12 лет, в 1929 году, к власти окончательно приходит наш новый царь – Сталин. 1941 год – начинается война. 1953 год – Сталин умирает, приходит Хрущев. Мне так интересно было бы дожить и узнать, что с нами случится через 12 лет…»

Вера Леонидовна не дожила, но через 12 лет был свергнут Хрущев. И пришел Брежнев. Но это уже был не царь. Это была пародия, кукла. И при нем, видимо, 12-летний закон последних русских царей перестал действовать.

Откровения, уходящие в языческую Русь… Вещее бормотание знахарки научит Аликс находить потом смысл в бормотании Распутина. И непонятные рассказы о непотребстве юродивых станут оправданием распутинскому разгулу…

Так все эти чародеи готовили приход «Святого черта». Видимо, вся эта пагубная игра вызвала беспокойство у Иоанна Кронштадтского.

Отец Иоанн Кронштадтский рассказал им об истинном Святом и чудотворце – о Серафиме Саровском, посмертная слава которого уже гремела по Руси.

Серафим – Старец, умерший в 1833 году в Саровской пустыни. «Укрепляясь в богомыслии, в непрестанном славословии Божьем и чтении божественных книг, неоднократно удостоен был Серафим видений духовных, он исцелял и пророчествовал…»

С 18 лет, уйдя из дома, пошел Серафим (а тогда еще Прохор Мошнин, Серафимом он стал, придя в Обитель) на поклонение в великий град Киев, в Святую Печерскую лавру… А потом долго жил в безмолвии в Саровской пустыни… Он учил: «Душу надо снабдить Словом Божьим – это и есть хлеб ангельский, им и питается душа».

Он был кроток и светлорадостен – Старец. «Душа, исполненная отчаяния, делается безумной, кто победит страсти – победит и отчаяние». Уныние, отчаяние – грешны.

Серафим ходил, окруженный девственницами – этими счастливыми Христовыми невестами.

И пошли толки о Серафиме. Забеспокоилось светское начальство, повелело духовным властям допросить Серафима, и тайна Святости сделалась предметом полицейского розыска. Вскоре дело прекратили, ибо не было никакого дела. Но будто Серафим сказал тогда: «Сие обстоятельство и означает, что близок конец моей жизни». И вскоре он тихо умер.

Вот таким-то образом во время розыска и появились в Департаменте полиции пророчества отца Серафима…

Аликс поверила сразу: Старец Серафим, находящийся у Божьего престола, заступится за них, и Святая Русь получит наследника. Кроткий Серафим входит в их жизнь…