Восстание на Боспоре Полупуднев Виталий
– Любой враг возрадуется, если мы начнем братоубийственную драку, – говорили старики в лагере Фарзоя. – Надо князьям помириться, тогда и враги будут бояться нас.
– Как же могут помириться такие враги, как Фарзой и Гориопиф? – возражали молодые. – Если «ястребы» не побьют «вепрей», то «вепри» расправятся с ними огнем и мечом. Да и Танай с оргокенцами рвутся в бой, чтобы разделаться с Дуланаком и его людьми. Дуланак Оргокены и много других сел разорил, а людей поработил. И жену Таная в рабство продал.
– Вот и пусть режутся «вепри» с «ястребами», а оргокенцы с людьми Дуланака. А при чем здесь вся Скифия?!
Военачальники обеих сторон знали о подобных разговорах, принимали свои меры, стараясь обелить себя и очернить врага. Знал и Фарзой о разноречиях в народе. Собрал воевод и князей на совет.
– Одни спрашивают, почему мы медлим со штурмом города, – начал он свою речь, – а другие с душевным страхом думают об этом штурме. Ибо штурм – это кровь и разрушение. Правы те и другие. Князей-изменников мы порешили выгнать из скифской столицы – и выгоним!.. Но разрушать Неаполь, предавать его огню и мечу негоже.
– Что же делать? – недоуменно спросили воеводы. – Для чего мы войско собрали?
– Войско собрали мы против врагов Скифии – понтийцев и против кучки тех, кто продался им. Но изменники засели в городе, а понтийцы сами ушли. Что делать?.. Нужно лишить власти Дуланака и Гориопифа, однако не ценою разрушения священного города нашего, ибо народ не простит нам этого.
– Как же сделать это? – еще больше удивились князья и военачальники.
– А так, – возвысил голос Фарзой, окидывая всех орлиным взглядом, – у меня с Гориопифом кровное дело. Мы с ним враги смертные…
– Это мы знаем.
– Так вот, хочу я сразиться с Гориопифом в честном бою перед всем войском, как это и наши предки делали. Но не с одним Гориопифом, я и Дуланаку пошлю вызов одновременно. Чтобы в войске и среди народа не говорили, что молодой одолел старого, в чем не много чести. Я пойду против двоих! Если они убьют меня, тогда без меня решать будете, кому быть князем-воеводой. Если я убью их – город сам откроет врата свои. Не так ли?
– Нет! – вскричал Танай. – С Дуланаком я сам драться буду! Я должен воздать ему за разрушение Оргокен, за порабощение моей семьи!
– Не выйдет он на бой с тобою, – возразили все разом, – ведь он князь, а ты – нет. Вышлет за себя воина. Если ты и убьешь воина, толку мало будет.
– Но хорошо ли, что князь Фарзой идет против двоих? Ведь оба князя богатырями считаются.
– Сейчас нельзя иначе, – ответил Фарзой, – нельзя, брат Танай! Народ хочет вольной и мирной жизни, а не резни между родами. Дуланак и Гориопиф нелюбимы народом, но когда они говорят, что добиваются свободы и мира для всех племен, то их словам внемлет каждый.
Мужественное заявление Фарзоя о его решении вызвать двух князей на суд божий стало известно всем и вызвало немало толков. Фарзоя громко славили, считая его настоящим витязем скифским.
– Ты, князь, победишь, ибо боги за тебя, – говорил Пифодор, – но хитрость не мешает в военном деле. Вызови их не сразу, а сначала одного. Сразишь его, а потом другого вызывай. Они, как говорят, бойцы очень сильные.
– Нет, – ответил твердо Фарзой, – этого-то они и ждут. Вызову я Гориопифа, так Дуланак будет всех богов молить о моей победе. Ибо он сразу же после смерти Гориопифа объявит себя царем. А с царем может сражаться лишь царь. Значит, я должен буду или покориться ему, или бежать в степи… Я все уже обдумал и отдаю судьбу свою Святому Мечу! Удары железом скажут, кто прав. Папай рассудит нас ударами мечей наших.
«Ястребы» все как один собрались перед шатром князя и требовали немедленного штурма. В ответ на их опасения, что два сильнейших бойца Скифии могут убить его, Фарзой возразил:
– Я тоже буду не один. У меня есть помощник.
– Кто же? – разинули рты воины.
– Со мною будет великий Папай, бог отцов наших!
Взрыв восторга был ответом на эти слова. Все воочию убедились, что их князь совсем не отрекся от богов сколотских.
– Он настоящий сколот!.. Он победит!.. Папай! Папай!..
Фарзой жаждал этого поединка и боялся лишь одного – что князья не примут его вызова. Этим боем бывший гребец-невольник хотел сразу заткнуть рты всем врагам и тайным недоброжелателям, привлечь к себе сердца народные, смыть кровью скверну рабства. А потом, не растратив силу своего войска, устремиться на Херсонес, чтобы изгнать Диофанта со скифской земли, наказать херсонесцев.
Утром рано перед воротами Неаполя появились трубачи, протрубили громко, а потом объявили осажденным, что князь Фарзой вызывает на поединок обоих князей, Дуланака и Гориопифа, перед всем войском.
– Папай рассудит их! – кричали глашатаи. – Он решит, на чьей стороне правда!.. Если ваши князья откажутся, мы начнем штурм!..
Эта новость взбудоражила народ городской и войско осажденных.
– Вот он, «ястреб»! – в восторге шептали люди во всех углах Неаполя. – Один против двоих! Не испугался таких прославленных витязей, как Дуланак и Гориопиф! Видно, правда на его стороне!
5
Алмагир без труда проник в Неаполь, но сразу сделал промах, в результате которого оказался в руках князей-правителей. Имея деньги, он не удержался, чтобы не зайти в винный погребок, сильно охмелел и стал открыто говорить, что за Фарзоя боги и каждый сколот должен быть на его стороне.
Схваченный и избитый, он держался молодцом. Сколько ни хлестал его плетью Гориопиф, но ничего не добился. Воин лишь повторял:
– Ничего не помню, пьян был. Обрадовался, что из плена бежал, выпил. А что говорил – запамятовал.
Гориопиф хотел казнить воина-изменника, но Дуланак взял дело допроса в свои руки. Он любил такие дела и считал, что Гориопиф не годится быть дознатчиком, слишком груб и горяч. Но и ему Алмагир не сказал ничего, кроме того, что был пьян и ничего не помнит.
– Ты изменник, – зловеще пробасил Дуланак, – и умрешь медленной смертью!.. А ну, поджарьте его!
Палачи калили в огне концы мечей и прикладывали их плашмя к щекам несчастного лазутчика. Тот дико вскрикивал, извивался от боли, но цели своего прибытия в Неаполь не выдал.
Дуланак велел вложить между пальцами пытаемого наконечники стрел, а потом обмотать ему руки ременными поводьями накрепко. Алмагир кричал, обливаясь холодным потом, лицо его, обезображенное ожогами, вздулось. Наконец его поставили на доску, утыканную гвоздями. Воин закричал дико в лицо Дуланаку:
– Все, все воины и народ покинут тебя, проклятый князь-изменник! Ты раб Диофанта! Проклинаю тебя трижды всеми богами и духами! Быть тебе убитым от меча Фарзоя!
После чего потерял сознание.
Дуланак велел положить его на пол и задумался. Князь был суеверен. Последние слова узника болезненно отозвались в его сердце. Много раз он слыхал проклятия умирающих под пыткой. Но сейчас небывалое смущение проникло в его душу, чего он никогда до этого не испытывал.
– Облейте его водой, дайте отдышаться, – отрывисто приказал он палачам и ушел домой.
Оставшись один, позвал любимую рабыню Филу, желая рассеяться. Та предстала перед ним бледная, осунувшаяся, со слезами на глазах.
– Что с тобою? – спросил он. – Ну, мы, князья, озабочены многими делами, войной, осадой… О чем же печалиться рабе, для которой в доме хозяина всегда накрыт стол?.. Дай мне вина!
У него было такое чувство, словно в грудь ему вошла стрела и он не может вынуть ее.
– Гм… – продолжал он говорить сам с собою, расставив широкие ладони, – я умру от меча Фарзоя. Нет, бродяга, ты не прав! Я еще буду править всей Скифией!
Вошел воин и сказал, что перед воротами города стоит Фарзой, верхом на коне и в полном вооружении, и вызывает на поединок сразу обоих князей – его и Гориопифа. Дуланак не смог проглотить вино и выплюнул его на пол, пораженный таким совпадением. Через час он встретился с Гориопифом в кругу советников. Последние осуждали дерзость самонадеянного Фарзоя и считали возможным отклонить вызов.
– Следует выслать кого-то за себя, – выдал свое малодушие Дуланак, – негоже старшим князьям мериться оружием и силой с младшим. Да еще с бывшим рабом.
– Тьфу ты! – изумлялся Гориопиф. – Он что, этот мальчишка, пьян или сбесился? Да мы вдвоем его, как котенка, в суму посадим и в город привезем!.. Но я тоже думаю – лучше выслать кого-то за нас. Пусть сразится с младшими.
– Нет, – возразили некоторые, подумав, – сражаться с подставными воинами Фарзой откажется. Тогда начнется штурм. Он – глава всего войска, выше его в противном лагере нет. У нас – старших двое. По обычаю – он имеет право на поединок. Если же вы оба откажетесь от божьего суда, все увидят, что боги за него, что вы не уверены в себе, боитесь. И народ валом повалит к Фарзою.
Поединок был предрешен. Оба князя пошли надевать доспехи и вооружаться. Фарзой проезжался на сером в яблоках коне перед воротами города, подкидывая высоко и ловя сильной рукой копье. Войско награждало смелого витязя зычными криками, от которых у защитников города западала на сердце тревога.
Князем восхищались друзья и враги.
6
Табана хотела увидеться с Фарзоем перед поединком, но он не допустил ее к себе.
– После боя! – кратко ответил он Пифодору.
Княгиня в волнении вышла из своего шатра и приказала тут же на походном алтаре, «палице Геракла», заимствованном у греков, разжечь огонь и приготовиться к жертвоприношению.
Она вместе с тысячами воинов приготовилась смотреть на неравный бой между Фарзоем и сильномогучими богатырями Скифии.
Все замерли, когда распахнулись ворота и выехали оба князя с блестящей свитой оруженосцев. Это не противоречило правилам поединков. Свита выстроилась невдалеке от ворот, а князья стали выезжать навстречу Фарзою. Дуланак на золотистом белогривом коне казался сказочным витязем. Он был одет в сверкающую панцирную рубашку, опоясанную золотым поясом. У пояса – акинак, прихваченный ремнем к ноге, чтобы не болтался при скачке. В руке два дротика и копье с ременной петлей. У седла боевая секира, на локте левой руки щит. Всадник казался выше обычного благодаря высокому султану, развевающемуся на бронзовом шлеме.
Гориопиф был одет в чешуйчатый панцирь с пластинками и греческий литой шлем, имеющий прорези для глаз. Его вороной жеребец рвался вперед, звеня и сверкая золотыми колокольцами и налобником.
Оба всадника выглядели очень красиво и в то же время грозно. Гориопиф размахивал блестящим сарматским мечом, грозя Фарзою смертью.
Молодой князь казался бедным по сравнению с этими пышными всадниками, но его гибкая кольчуга не стесняла движений, копье было легким и длинным, а сарматский меч не уступал по длине мечу Гориопифа. Круглый щит сверкал позолотой.
Обе стороны стали одна против другой, обнажив оружие. Потом сразу подняли лошадей в галоп и стали быстро съезжаться.
Табана зажмурилась в страшный миг. Да ее ушей донеслись лязгающий звук удара, треск, чье-то глухое падение и стон. В страхе открыв глаза, она увидела, что Дуланак вместе с конем рухнул на землю, рядом торчит копье, вонзившееся в сухую почву. Фарзой и Гориопиф, подняв коней на дыбы, хлещут один другого мечами. Гомон и крики тысячного войска выдавали всеобщее возбуждение. Все видели, как в начале схватки Дуланак копьем пробил щит Фарзоя, стальной наконечник вонзился в левую руку молодого князя. Но последний выдернул конец вражеского копья и грудью своего коня повалил Дуланака на землю. Теперь раненый Фарзой рубился с Гориопифом, владея лишь одной рукой. Вот они уже мчатся бок о бок, обнявшись, словно братья. Не поймешь, что делают они. Но тяжеловесный Гориопиф гнет под себя раненого противника, и оба валятся с седел на землю.
– Гориопифу слава! – доносится нестройный вопль со стен города.
– Победил старый князь!.. Папай! Папай!..
Танай, Пифодор, Мирак и многие князья и воины хлестнули своих коней плетями и галопом поскакали к месту битвы. Воины, размахивая арканами, ловили княжеских лошадей. Ропот и смущение прошли как туча по рядам Фарзоева войска. Получалось, что Гориопиф – победитель. Все видели, что он оказался наверху и поверг Фарзоя на землю, хотя и сам рухнул вместе с ним.
Первым подскакал к месту боя Танай, за ним какой-то усатый военачальник из свиты князей. Оба спрыгнули с седел.
– Видишь, – указал Танаю нагайкой усатый, – победил наш князь! Он наверху!
– А почему у него из спины меч торчит?
Танай схватил руку Гориопифа и с трудом перевернул его тело. Князь был мертв. Меч Фарзоя насквозь пронзил его грудь.
– Оба мертвы! – вскричал военачальник. – А Дуланак – жив! Опять наша взяла!
– Подожди, не раскрывай рта! – вскричал Пифодор, сойдя с коня. – Наш князь тоже жив!
Оглушенный Фарзой открыл глаза. Он был залит кровью Гориопифа.
– Вставай, князь! – сказал ему Пифодор. – Вставай, ты победил!
Его подняли с трудом. Левая рука его висела беспомощно. Он смотрел непонимающим взором. Пифодор кричал ему, как глухому:
– Ты победил!.. – И, обратившись к войску, добавил во весь голос: – Наш князь жив и невредим! Сейчас он добьет Дуланака, и дело сделано!
Сторонники князей кинулись к Дуланаку, но тот лежал со сломанной ногой, весь помятый. Он стонал и плевал кровью.
Когда подвели под руки Фарзоя, то стало очевидно, что ни тот, ни другой боец не в состоянии продолжать поединок. Однако Пифодор не унимался:
– Князь Фарзой! Решай судьбу Скифии! Бери клинок в руки, дерись! – И совал в правую руку Фарзоя меч.
Тот не понимал, о чем ему говорят, и валился с ног.
– Великий князь, – в свою очередь тормошил Дуланака усатый военачальник, – Гориопифа уже нет! Ты один остался на всю Скифию! Враг твой слаб и без памяти! Добей его!
Но Дуланак опустил голову на грудь и с трудом проговорил:
– Я побежден, я пленник Фарзоя.
– Ты с ума сошел, князь Дуланак! – в досаде топнул ногой усатый. – Пойми, Гориопиф мертв, а Фарзой на ногах не стоит! Ударь его по черепу топором один раз, и боги даруют нам победу!
Но Дуланак мотал головой, по его щекам текли слезы. Безжалостный сатрап, которого не могли растрогать никакие страдания и слезы людей, сейчас сам плакал, как маленький ребенок.
Военачальник окинул глазами войско Фарзоя, что горело огнем боевой страсти и ждало лишь сигнала к штурму. Сообразил, что штурм будет означать смерть для всех людей Гориопифа и Дуланака. Сдача на милость победителя ничего не изменит в этой страшной судьбе. «Ястребы», оргокенцы, все любители помахать мечом, что выстроились в степи, ненавидят князей-правителей и не остановятся ни перед чем. Один выход – объявить результат поединка ничейным, запереться в городе, провозгласить Дуланака старшим князем и просить помощи у Диофанта. Это лучше, чем умирать.
И неожиданно для Таная и Пифодора, пытавшихся помочь князю Фарзою, по знаку усатого военачальника два дюжих воина подхватили Дуланака и с трудом втащили в седло. Военачальник и воины тоже вскочили на коней и во весь дух помчались прочь.
Танай обернулся, услышав топот, и понял, что они упустили добычу. Дуланаковцы во весь опор скакали к воротам города, увозя в седле Дуланака, хотя и раненого, но живого.
– Задержать! Задержать! – вскричал Танай, ловя повод своей лошади.
Началась погоня. «Ястребы» и все конное войско не смогли устоять на месте, степь загрохотала, и вся масса полудиких всадников ринулась к городским воротам.
Усатый военачальник и сопровождающие Дуланака оруженосцы влетели в город словно на крыльях с криками:
– Победа!.. Наша взяла!.. Наш князь победил с помощью богов!.. Закрывай ворота!.. На стены, сейчас штурм будет!..
Створки ворот заскрипели. Стоявшие на стенах, увидев страшную пыль, поднятую тысячеконным войском, оробели. Они не могли разобраться, кто победил в поединке. Чья взяла, за кого боги – не ясно.
Какой-то человек с лицом, обезображенным зияющими ранами, кричал хрипло, поддерживаемый товарищами:
– Открывай ворота законному князю Фарзою! Он друг и родня Палаку! Боги за него – он победил в поединке! Он не пустит иноземца Диофанта в Скифию, а Дуланак продаст нас завтра же!
Это был Алмагир. Он воспользовался суматохой и бежал из застенка с помощью десятка друзей, готовых драться на стороне Фарзоя.
– Кто это за худого князя Фарзоя ратует? – раздался грозный окрик усатого. – Взять изменника на копья!
Усатый вздыбил коня и обрушился на толпу с мечом, рубанул с размаху, но принужден был отступить перед копьями и топорами. Толпа разделилась. Одна половина продиралась к воротам, стремясь их закрыть. Другая перегородила улицу с криками:
– Открывай ворота Фарзою! Он законный князь!.. Открывай!..
Нескольких мгновений замешательства оказалось достаточно. Ворота широко распахнулись от удара конскими грудями. «Ястребы» ворвались в город с превеликим шумом, гамом и визгом. На всем скаку они рубили направо и налево, не разбирая, кто за них и кто против. Впереди мчался Танай, оставив своих пеших гоплитов позади. Пифодор не отставал от него, вертел мечом и скалился, подобно веселящемуся демону.
По толпе, что оказалась у ворот, словно прошел молотильный каток. Люди были буквально размолоты копытами лошадей.
– Фарзой!.. Фарзой! – неистово кричали атакующие «ястребы».
– Папай!.. Папай!.. – вторили им конные дружины Мирака и Андирака, стремясь опередить «ястребов» в деле разграбления города.
Страшная сеча разливалась по улицам Неаполя подобно огненной буре.
Дуланаковцы и «вепри», которым нечего было ждать от врагов, кроме глумления и смерти, сомкнулись и заняли ту часть города, где стоял дом Дуланака. Они быстро сооружали завалы, поджигали все, что могло гореть, рассчитывая огнем задержать натиск атакующих. Это им удалось. Конная масса врагов потеряла свою стремительность, опаленная пламенем и остановленная завалами из плетней, срубленных деревьев и сорванных с домов крыш.
Начались пешие схватки. Осажденные оборонялись храбро и даже переходили во встречные атаки. Одновременно готовили себе путь отступления и выхода из города в степь через западные ворота. Боем руководил усатый военачальник, правая рука Дуланака. Танай сообразил, что дело оборачивается не так хорошо, стал поспешно подводить своих пеших гоплитов, которые уже вошли в город за хвостом конницы.
– Мы атакуем Дуланака и всех тех, кто разорил Оргокены! – крикнул он, слезая с коня, чтобы возглавить пешее войско. – Отомстим за все обиды наши!
Пехота сомкнутой фалангой двинулась вперед и без особого труда преодолела передние завалы. Она не щадила никого и не брала в плен. Битва приняла такой ожесточенный характер, что люди буквально шли по трупам. «Ястребы» частью продолжали драться, но в значительном числе увлеклись раздеванием убитых, ловлей коней и грабежами домов, не интересуясь, за кого стоят их хозяева. Никем не писанные законы войны вошли в силу. Люди озверели, они разили всех, кто попадался на пути. Такого кровопролития Скифия не видала и в дни штурма Неаполя Диофантом.
Танай рубился впереди всех. Пифодор, увидев его во главе пешей фаланги, тоже соскочил с коня, передал повод воину, а сам в боевом азарте присоединился к пехотинцам.
Усатый военачальник Дуланака, несмотря на огромную энергию, им проявленную, видел, что им не устоять. Приказал сотнику задержать панцирную пехоту любой ценой, а сам кинулся в дом Дуланака, где застал князя в постели, обливающегося слезами. Что-то надломилось в душе гордого и жестокого сатрапа, а что именно – он и сам не сказал бы. Рядом стояла бледная как полотно раба Фила, прижимая к груди ребенка. Она беззвучно шевелила мертвенно-синими губами и то и дело целовала голову младенца. Дуланак плакал, обращаясь к ней, но она слышала лишь шум битвы, усиливающийся с каждой минутой.
– Надо бежать, князь! – еле переводя дух, выкрикнул военачальник. Он весь был залит кровью, запылен, измазан грязью, лицо его дергалось, как у помешанного, глаза налились кровью. В руке он держал окровавленный меч.
Женщина так испугалась, что вскрикнула и бросилась в соседнюю комнату, прижимая к груди ребенка.
– Куда бежать?.. Воля богов… Гнев Папая!
Дуланак сокрушенно покачал головой и опустил ее низко, словно желая показать свою покорность судьбе.
– Какой гнев Папая? – озлобленно закричал военачальник. – Я не узнаю тебя, князь! Тебя подменили или околдовали! Давай я перенесу тебя на руках к лошадям, и мы бежим в степь через западные ворота!
Вбежали воины. Один тут же упал и испустил дух, заливая горячей кровью земляной пол. Другие осипшими голосами спешили сказать, что враг у дверей. Они были изранены, утомлены, еле держались на ногах.
– Спасайте князя! Берите его, да осторожнее! – приказал усатый.
– Танай! Танай! – послышались за стеной ярые крики.
– Танай? – словно проснулся размякший князь, встрепенувшись при упоминании ненавистного ему имени. – Я не хочу встречаться с этим головорезом! Он не пощадит меня! Скорее, скорее!
– Наконец понял! – раздраженно скривился военачальник. – Не только Танай, но и никто из врагов не пощадит тебя!
Воины с усилием приняли на плечи грузного Дуланака и понесли к выходу. Едва они протиснулись в узкую запасную дверь, в которую тут же пыхнули клубы дыма, как с другой стороны в покои ворвались воины княжеской дружины, преследуемые беспощадными гоплитами Таная.
Поднимались и опускались сверкающие клинки. Страшный хряск ударов, нечеловеческие выкрики слились в демоническую, ужасную музыку смерти. Окружающее казалось одинокой женщине нереальным, как сон. О ней забыли. Она из каморки видела жуткие сцены рукопашного боя, прижалась с ребенком к стене, не зная, что предпринять.
– Где он? – раздался как гром разъяренный голос Таная, при одном звуке которого женщина в ужасе затрепетала.
– Бежал, бежал! – ответил ему Пифодор, размахивая мечом. – Вперед! Они могли уйти только туда!
Грек кинулся к двери, в которую ушли воины со своей живой ношей. Танай остановил его хриплым окриком:
– Постой, тут еще какая-то дверь!
Оргокенец заглянул в каморку, думая найти там врага своего, но вдруг опешил, остановился и медленно опустил руку с мечом. Он увидел, как ему показалось, привидение. Даже испугался, почувствовал холодный ветерок в груди. Перед ним стояла та, которую он считал потерянной навсегда.
– Липа!.. Жена!.. – только и произнес он в крайнем изумлении.
Рабыня стояла бледная, с искаженным лицом и судорожно кутала продолговатый сверток, прижимая его к груди, стараясь скрыть его под пестрыми тряпками. Крик ребенка разъяснил все.
Мужчина изменился в лице, вслед за выражением изумления и жалости в его глазах мелькнули ярость и жестокость. Он решительно шагнул вперед и, не снимая боевой рукавицы, схватил край пеленки, пачкая его кровью.
– Не тронь младенца! – высоким голосом вскрикнула женщина.
Лицо ее заострилось. Она сжалась в комок, готовая защищать своего ребенка до конца, повернулась к стене, подставляя под удар спину.
– Чей, говори!
– Мой!.. Убей меня, а его не тронь! Прокляну!
– Его? Дуланака? Врага моего и разорителя?.. Вот вам обоим! – В слепой ярости Танай размахнулся тяжелым, тусклым от крови мечом. Р-раз!
Но меч скользнул вправо и сверкнул искрами, задев кладку стены. Кто-то схватил Таная за руку и оттащил назад.
– Опомнись, воин! На кого руку поднял!
Танай, казалось, обезумел. Он едва узнал Пифодора, который успел в последнее мгновение отразить удар его меча.
– Изменница, Дуланакова наложница! – прошептал, как в бреду, Танай.
– Рабыня она. Подневольная. При чем здесь она? Ты же сам был рабом и знаешь. Разве раб и рабыня вольны в себе? Будь, Танай, справедлив.
– Ребенка родила врагу моему.
– Таков закон хозяев. Раба рождает детей господину. Будь он хоть сам злой дух из-под земли.
Танай бросил меч и сел на пол, закрыв лицо руками. Пифодор обернулся и мигнул Липе, что смотрела на мужа, заливаясь слезами. Та быстро подхватила упавшую пеленку и, закутав ребенка, исчезла в ту же дверь, куда унесли Дуланака. В дом уже проникали языки пламени, становилось жарко и душно, потолок застлало дымом.
Замешательство Таная помогло Дуланаку и его верным слугам бежать. Они уже скакали по степи, когда Пифодор с воинами достиг западных ворот.
– Город наш! – вскричал разгоряченный, торжествующий Пифодор.
– Верно, мы победили! – отозвался Танай, но без особого подъема. – Надо принять меры, чтобы прекратить грабежи и потушить пожары.
– Я поскачу вдогон за Дуланаком!
– Бесполезно, он уже далеко. Липа спасла его, это она нас задержала.
Неаполь был во власти Фарзоя. Все кричали:
– Победа! Победа!.. Слава князю Фарзою!..
Шум сражения сменился громом победных кличей.
Только Фарзой, самый старший из воевод, герой сегодняшнего дня, ничего не знал о происшедшем. Он лежал без сознания в своем шатре, на ложе, пропитанном кровью. Около него стояли опечаленные друзья. У изголовья сидела встревоженная, заплаканная Табана.
– Очнись, князь! – шептала она, гладя его волосы белой рукой. – Очнись!.. Тебе рано умирать!.. Ты стоишь на пороге великой славы!..
Глава четвертая.
Табана
1
Это был план Табаны: не спешить с въездом князя-победителя в Неаполь, пока он не сможет сидеть на коне. А войску – стоять лагерем в открытом поле, в виду столицы. Ибо негоже кому-либо въезжать в ворота города раньше победоносного князя. Все согласились с этим. Народ недоумевал, почему это славный князь Фарзой продолжает жить в юрте за городом, хотя ему, как раненому, было бы куда удобнее в Палаковом дворце.
– Предки царских сколотов не ведали городов, – ответила на это Табана, – они жили, родились и умирали в юртах. Фарзой же прямой потомок царей сколотских. Для него воздух степи и уют юрты полезнее всякого снадобья.
Эти слова попали в цель, прямо в сердца сколотам-табунщикам, детям степного приволья. О них говорила вся степь. Поединок с двумя сильными витязями, которые держали в руках всю Скифию, вознес Фарзоя на недосягаемую высь. Его признали все, он стал народным героем, сказочным богатырем. Заявление же Табаны о причинах пребывания князя вне города свидетельствовало о его преданности делу «царских сколотов», обычаям старины. Кто теперь мог равняться с великим князем-богатырем?..
Танай, Пифодор и несколько сотников из рода Ястреба наводили порядки в Неаполе. Дворец царский привели в должный вид, очистили площади от мусора и навоза, накопившегося всюду за время безалаберного правления двух князей. Последние больше занимались соперничеством между собою и угождением новым хозяевам Скифии понтийцам, нежели благоустройством столицы.
Время шло. Степные травы вытянулись в рост человека и побурели от зноя. Фарзой медленно поправлялся, осторожно вставал на ноги и прохаживался по шатру, опираясь на мягкое плечо Табаны. Агарская княгиня ни на шаг не отходила от больного, вела себя с удивительной предупредительностью и ласковой настойчивостью. Она кормила его из своих рук, обмывала раны и обкладывала их толченым агариком, давала ему пить настой из корня акора и еще какие-то снадобья – одно, именуемое питьем Медеи, другое, якобы когда-то составленное знаменитым врачом Скифии Абарисом, – а ночами собирала для него «лунную росу», как этому учили Анахарсис и Токсарид.
Табана была немного колдунья и знала толк в травах, заговорах и заклятьях. Она умела гадать по пузырям на воде и плевала себе в пазуху, чтобы заманить туда болезнь князя, а потом вынести ее из юрты.
Ее преданность, ласка и уход делали свое дело. Еще слабый Фарзой хорошо чувствовал себя рядом с этой женщиной. Поединок и тяжелые раны словно отдалили от него позорное прошлое. Он охотно вслушивался в негромкие речи княгини, которые лились будто и без нарочитого плана, но постепенно многое становилось для него более ясным и определенным. Непоследовательный в своих мыслях, более тщеславный, нежели честолюбивый, князь находил в беседах с Табаной тот елей, что целил его раны, как телесные, так и душевные. Вдыхая запахи степи, он чувствовал себя как бы рожденным вновь, но уже для иной, более высокой цели. Еще совсем слабый, он мысленно видел себя в роли большого воеводы, народного вождя, проникся сознанием некоей предопределенности всего происшедшего.
Табана приносила ему вкусную еду, ворковала, как голубица, и в то же время искусно сосредоточила в своих руках все дела возрождающегося государства. Простой душой, Фарзой не замечал этого. Он считал, что после поражения врагов все идет само собою, по воле бессмертных богов. И причиной собственных успехов готов был признать ту звезду, о которой говорил ему Пифодор.
Бывший пират, посещая Табану, восхищался ее умом и удивлялся судьбе Фарзоя, считая его баловнем скифских богов. Он видел далеко и ни на минуту не сомневался в конечном торжестве князя. На агарскую княгиню смотрел с чувством преклонения. Она казалась ему богиней, сошедшей с неба по указанию самого Зевса или Папая, чтобы служить тому же Фарзою.
– Мне бы немного такого счастья! – вздыхал он, стоя перед Табаной. – Но нет, мое счастье на дне морском, и мне не достать его. Был пиратом – попал на цепь в Лаврийские рудники. В Скифии еле спасся от петли. Приобрел корабль и команду – и опять боги заставили меня служить чужому счастью. Кто же я сейчас, скажи, княгиня? Или воевода, или слуга тех же «ястребов», которых вооружаю и обучаю рукопашному бою?.. Получил я известие – корабля моего нет, Диофант захватил его. Не убереглись без меня – сразу попались. А я вот думаю: упадет ли мне крошка со стола чужой радости, или Фарзой выгонит меня в степь, как старую собаку, после того как станет властителем Скифии?
– Старайся, Пифодор, старайся! – с легкой усмешкой отвечала ему княгиня. – Боги не забывают тех, кто служит знатным.
– Лучше ты не забудь меня, прекраснейшая из женщин, умнейшая из княгинь!
Придя в юрту князя, Табана старалась развлечь больного, но незаметно переходила к делам государства. Она говорила ему:
– Ты собрал вокруг своего знамени много людей, твой род Ястреба опять сел на коня и пойдет за тобою хоть на смерть! Создавай сильную, преданную дружину, ибо сила большого князя в войске. Народ хотя и славит тебя, но завтра разбежится по своим кочевкам и пастбищам. Князья капризны, родичи Гориопифа тайно точат мечи, а Дуланак, слыхала я, собирает конное войско. Зато крестьяне не те стали, что раньше, это уже не забитые пахари, которых царские сколоты называли рабами. Они научились держать в руках оружие, силу почуяли!.. Танай создал пешую рать, которая не хуже эллинской. Возвысь Таная, достоин он стать князем!.. Будешь управлять Скифией, помни, что ты силен, пока есть лад и согласие между родами и племенами!.. Величай степняков по-прежнему «царскими», они любят это. Но не позволяй им грабить и унижать крестьян, ибо степные скифы – твоя правая рука, а крестьяне – левая. Так и Скилур когда-то говорил. Прошли времена, когда царские скифы могли брать дань с других племен. Теперь нужна дружба между племенами…
И намекала при этом, что дело его и судьба его не на Боспоре, а здесь, в коренной Скифии, у себя дома.
– Страна сколотская обнищала, ее табуны поредели, поля заросли травой!.. Лучшие витязи ее уже сложили головы! Не спеши с новой войной!.. Слышала я, что скоро прибудут к тебе посланцы Диофанта с дарами. Понтийцы поняли, что Скифия обрела настоящего хозяина. Прими посланных с честью.
Табана оказалась права. В Неаполь прибыли послы Диофанта. Их проводили в степь, в княжеский лагерь. Послы вручили Фарзою подарки и просили позволения зачитать всему народу и войску письмо Диофанта, который от имени Митридата Великого готов признать независимость и свободу Скифии, а Фарзоя ее правителем, если тот станет единомышленником царя понтийского.
– Соглашайся, князь, – шепнула Табана, – сейчас на все надо соглашаться, пока держава не окрепла. Ибо слова подобны облакам, они не могут навсегда застлать солнце истины, они развеются, и правда засияет вновь!
Зачесть народу и войску письмо было разрешено, но прямого ответа Фарзой не дал. На совете с ближайшими соратниками он сказал решительно:
– Я тогда успокоюсь, когда надену на Диофанта тот ошейник, что висел на моей шее, и наряжу его в ту гнилую овчину, которую он мне пожаловал.
– Укрепиться надо, – хором отвечали советники, – мы готовы воевать, с кем укажешь, великий князь, но не сегодня. Ибо Скифия нуждается в покое. Она разорена, люди голодны. Если сейчас ввергнешь страну в новое бедствие – народ отвернется от тебя и пойдет за врагами твоими.
2
В это время Диофант поспешно готовил флот и войско против мятежного Пантикапея. Вопреки повелению Митридата о направлении всего флота к западным берегам Понта Эвксинского, он вернул корабли в херсонесскую гавань. Полководец понимал, что за такое ослушание он будет наказан, может даже лишен высокого доверия, но останется жив. Если же пантикапейский пожар охватит всю Тавриду, то ему не простят этого. Восстание Савмака, буйство кочевых и оседлых племен Скифии, побратимство рабов и крестьян – все это казалось таким грозным началом, после которого можно было ожидать крушения замыслов царя понтийского укрепить свое владычество над северными странами. И виновником этого будет он, Диофант, сын Асклепиодора. Да и Бритагора не пожалуют. Метродор Скепсиец, главный судья Митридатова царства, не замедлит бросить в темницу нерадивых и злосчастных руководителей северного похода, а после пытки огнем и железом посадит обоих, по восточному обычаю, на острые еловые колья на виду всей Синопы.
Об этом было страшно подумать. Полководец и его советник чувствовали озноб, когда такие мысли приходили им в головы.
Диофант потребовал у совета херсонесского несколько сот хорошо вооруженных гоплитов. Они должны были усилить его войско.
– О стратег! – поднимали руки озабоченные архонты. – Ты отозвал свои войска из Неаполя, хотя народ скифский осмеливается бунтовать и вновь угрожает войной.
– Есть там два преданных нам князя, – отмахнулся Диофант, – у них дружины сильные, этого достаточно.
– Но, мудрый соратник Митридата, известно ли тебе, что мятежники послали послов к Савмаку и хотят заключить с ним союз?
– Известно и это. Но скифский народ измотан войной и не пойдет за такими, как Мирак или пьяница Андирак. Если же мы в неделю разделаемся с боспорскими бунтарями, вся Скифия успокоится. Готовьте воинов!
Диофант делал вид, что не придает значения новым вспышкам восстаний степного народа. Но в душе был сильно обеспокоен тем оживлением, которое последовало за боспорским бунтом во всей Тавриде. Почва колебалась под ногами. Однако он твердо решил устремить мощь своих войск в сердце сопротивления скифского – Пантикапей. Надеялся, что, пока он расправляется с Савмаком, степная Скифия не успеет по-настоящему поднять голову. В стране свирепствовал голод. Палак погиб, а князья-соправители не способны сговориться и выступить против него. Стихийную силу народа он явно недооценивал.
Перед самым отплытием флота к боспорским берегам Диофант узнал, что в степи появился князь Фарзой, который быстро сколотил войско, сразил в честном бою Гориопифа и заставил бежать раненого Дуланака. А теперь стоит у ворот Неаполя, уже подчинившегося ему.
Эта новость смешала планы полководца, раздражила и раздосадовала его. Народ степей шел за Фарзоем, который был другом Савмака и врагом понтийцев. Диофант решил было выделить часть войск для нового похода на Неаполь, но вспомнил основное правило войны: не дробить, не распылять сил – и передумал.
Бритагор, встретившись с Диофантом, задал ему вопрос:
– Выходит, что вонючий гребец Сколот побеждает?
– Побеждают обстоятельства, Бритагор. Гений счастья покровительствует гордому князю.
– Народ признал его, а князья принесли свою покорность. Он обладает талантом вождя.
Диофант поморщился, потом рассмеялся с пренебрежительной миной. Он редко смеялся и сейчас напоминал старого сатира.
– Дело не в талантах этого человека, которого мы не сумели привлечь к себе и сделали ошибку, оставив его в живых. Талантов у него нет и никогда не было. Он смел, но нерасчетлив. Он лихо дерется, но не знает законов войны. Фарзой – всего лишь знамя, которое случайно оказалось впереди народной волны. Но около него способный Танай, умная, как демон, баба Табана, обозленный на нас народ, а сзади Савмак, что поддержал его и вооружил его рати. Можно ли на все это закрыть глаза?.. Если мы не сумеем развязать этот гордиев узел, Митридат трижды лишит жизни нас обоих!
– Скажи, стратег, как ты понимаешь цели Фарзоя? Не ударит ли он в наше отсутствие по Херсонесу?
– А как ты думаешь, почему наш гребец медлит с вступлением в Неаполь?
– Он ранен и лежит в своем шатре.
– Не в этом дело. А в том, что около него есть умная и дальновидная Табана. Она знает, что делает.
Диофант опять сморщился в улыбке. Он постарел за время скифских походов. Советник его, при всей своей хитроумности, потерял душевный покой после страшной ночи рабского восстания, стал с меньшей самоуверенностью изрекать свои суждения. Он поднял водянистые глаза на собеседника, и усмешка скользнула по тонким, втянутым губам.
– Я думаю, – сказал он медленно, – что Фарзой не хочет войти в город простым воеводой. Он намеревается вступить в Неаполь под крики народа как законный, избранный войском и всеми родами царь!
– Истинно! – хлопнул его по плечу Диофант, продолжая смеяться. – А вернее сказать, этого хочет и об этом мечтает хитрая и красивая вдова Табана!.. Как видишь, Бритагор, мы лучше стали разбираться в скифских делах и понимать скифскую душу.
Читать бесплатно другие книги:
