Отморозки: Другим путем Земляной Андрей

Возвращение экспедиции Вилькицкого

Архангельск, 3 сентября. Полярная экспедиция флигель-адъютанта Вилькицкого прибыла в 11 ч. 40 мин. утра в составе судов «Таймыр», «Вайгач» и «Эклипс» и была торжественно встречена главноначальствующим, губернатором, городскими представителями и горожанами. Все здоровы.

«Ведомости», 4 сентября 1915 г.

На следующий день оба товарища с больными головами лежали в грязной канаве, пережидая артналет. Ночью десятая немецкая армия ударила на Свенцяны и прорвала фронт. Утром восьмая немецкая армия также перешла в наступление, и на Новый Двор, свято полагавший себя тыловым городом, обрушился артиллерийский огонь.

– Вот же я дурак! – после близкого взрыва Львов сплюнул забившую рот глину. – Надо же так проколоться!

– Э-э, чего за самокритика? – Анненков протер запорошенные глаза. – Ну, забыл точные числа, с кем не бывает?

– Да едрит Мадрид, если бы я числа забыл! Я ж, олух царя небесного, забыл, что сейчас у нас – старый стиль! То бишь юлианский календарь!

Есаул секунду осмысливал услышанное, а потом дико заржал:

– Так я тогда – еще дурнее! Когда ты числа называл, мне бы, идиоту, спросить: а по какому стилю? Я ж все-таки не совсем сапог, хоть что-то да знаю…

Стапятимиллиметровый гаубичный снаряд, разорвавшийся в опасной близости от гостеприимной канавы, заставил обоих прервать самобичевание. Когда закончился звон в ушах, Анненков-Рябинин вытащил из-за голенища сапога сложенную трехверстную карту:

– Смотри, вот твоя охотничья команда. Как закончится артподготовка, включаешь сверхзвук и мчишься к ним. Приказ о назначении у тебя с собой?

– Так точно, господин есаул, – кривая усмешка. – И как будем связь держать?

– А что проще? Я тебе трех казачков пришлю, а ты мне – троих своих дашь.

– На делегатах связи можем погореть. Захватят, допросят как следует, и пиши пропало…

– А мы бумажную волокиту разводить не будем. Что надо – на словах передадим… – есаул хмыкнул. – Тут еще до методов экстренного потрошения не додумались, так что ничего сразу узнать не выйдет. А то и вообще не выйдет: тут вон за обстрелы извиняются, а ты – «допросят, как следует»…

Штабс-капитан подумал и молча кивнул.

– Ага, стрельба стихает… – Анненков резко взмахнул рукой: – Пошел!

Львов выскочил из канавы и помчался, петляя обезумевшим зайцем. Анненков посмотрел ему вслед, потом прикинул что-то, взглянул на часы и рванул в другую сторону – туда, где оставил своего коня…

К полудню Львов добрался в расположение, приведя с собой почти всю свою роту. Когда он сообщил о своем новом назначении и предложил добровольцам, желающим перейти в охотники, выйти из строя, вся рота во главе с двумя подпоручиками дружно шагнула вперед. Оставив подпоручика Полубоярова со взводом собирать оставшееся ротное имущество, штабс-капитан поспешил взять под свою руку охотничью команду.

Из прежних охотников в строю осталось лишь восемнадцать человек. Ни одного не то что обер-офицера – унтер-офицеров не осталось! Львов оглядел коротенькую шеренгу своих новых подчиненных, посмотрел на их мрачные лица, мятое обмундирование и висящие ремни, и ему очень захотелось сплюнуть. Еле удержался…

– Подпоручик! – позвал он Зорича.

Тот подбежал, придерживая шашку.

– Возьми унтера Петрова, ефрейтора Семенова и приведи этих орангутангов в человеческий вид!

Зорич с сомнением оглядел охотников и тихо спросил:

– Господин штабс-капитан, больно уж Петров с Семеновым того-с… руками убеждать любят.

– Вот пусть и убеждают – на доступном для этих зверьков уровне. Командуйте, подпоручик, а я в оружейку пройдусь, посмотрю, что нам за наследство досталось?..

К радости Львова, в числе снаряжения охотничьей команды обнаружился ручной пулемет «мадсен» с тремя запасными магазинами на двадцать и тридцать три патрона. Штабс-капитан тут же наложил на такую полезную вещь свою тяжелую лапу: он не без оснований полагал, что на данный момент является самым лучшим пулеметчиком Русской императорской армии. Разве что есаулу Анненкову уступает, хотя это еще стоит проверить…

Штабс-капитан едва-едва успел принять командование, когда прямо в расположение его подразделения вылетел эскадрон прусских улан. Опустив пики, немцы рванулись в атаку…

– Рассыпься! Огонь – по готовности! – рявкнул Львов и метнулся в сторону.

Он бежал к старой полуразвалившейся мельнице, стоявшей возле некогда большого и глубокого, а ныне заболоченного пруда. За ним гигантскими прыжками мчался Чапаев, тащивший на себе целый ящик патронов, два запасных магазина и приспособление для их набивки. А со стороны охотников уже хлопнул первый выстрел, потом второй, а потом поднялась частая винтовочная пальба.

На бегу штабс-капитан оглянулся и удовлетворенно вздохнул: уроки Рябинина не пропали втуне. Его солдаты рассыпались, используя каждый бугорок, каждую ложбинку для укрытия, и яростно огрызалась, не допуская улан до ближнего боя.

Потеряв до трети всадников, эскадрон заколебался, спешился и вступил с русскими в яростную перестрелку. Но Львов не сомневался в исходе боя: его бойцы стреляют всяко разно не хуже улан, а числом превосходят чуть ли не вдвое. Так что пулемет пока и не нужен. Но занести и установить его на укрытой позиции необходимо: мало ли, как дело повернется? Бой – дело такое, случиться может всякое…

– Накаркал! – зло прошипел штабс-капитан и выматерился так густо и хитро, что Чапаев чуть не выронил снаряженный магазин, дав себе обещание запомнить этот красивый пассаж.

На помощь эскадрону подходил остальной полк. Из развалин мельницы было хорошо видно, как разворачиваются эскадроны, как спешиваются кавалеристы в фельдграу, как коноводы гонят в сторону лошадей и как солдаты примыкают к карабинам штыки.

– Вашбродь, да чего ж ты ждешь? – прошептал ординарец, от волнения забывая субординацию. – Давай, Глеб Константинович, стреляй, стреляй!

– Не бубни под руку! – прошипел Львов, и добавил новый загиб, еще крепче прежнего. – Нишкни, Чапай!

Он примерился к пулемету, покрепче упер приклад в плечо, пошевелил пальцем, разминая сустав…

Очередь прорезала грохот винтовок, точно нож мешковину. Маркин не зря был в Советской Армии пулеметчиком: первые же пули сбили с ног осанистого полковника, а вторая очередь накрыла стоявших рядом офицеров.

– Ага, сволота! – восторженно завопил Василий. – Что, фрицы, скусно?

– Заткнись, пожалуйста, – вежливо попросил Львов. – От твоего голоса в ушах звенит почище, чем от пушки. Чеши лучше в роту и тащи сюда второй взвод. А не то нас тут сейчас убивать начнут…

Немцы не сразу сообразили, откуда бьет этот пулемет. А когда сообразили, было уже поздно: к русским подошел на помощь третий взвод с подпоручиком Полубояровым. Пехотинцы не мешкая установили трофейный «максим», предусмотрительно укрытый запасливым Львовым от недреманного начальственного ока, и атака спешенных улан на старую мельницу захлебнулась под огнем двух пулеметов.

Вернувшийся к командиру Чапаев ликовал, торопливо набивая магазины. Он так увлекся этим занятием, что не сразу расслышал шепот командира:

– …обидно. Черт, как обидно – вот так нелепо сдохнуть…

Сначала Василий не поверил своим ушам, а потом попытался вскочить на ноги. И вскочил бы, если бы лежавший рядом Львов не ударил его под колено и свалил обратно наземь.

– Василий Иванович, скажи честно: ты дурак, или просто карма у тебя такая – под дурные выстрелы подставляться?

Ответ Чапаева потонул в грохоте «мадсена». Длинная, на две трети магазина, очередь свалила целый десяток улан, а остальных заставила вжаться в землю, мечтая затеряться в невысокой траве. С правого фланга застучал MG-08, окончательно срывая очередную попытку атаки.

Когда стрельба поутихла, младший унтер-офицер Чапаев все-таки рискнул спросить:

– Ваше благородие, а чего помирать-то собрались?

Прежде чем ответить, штабс-капитан вытащил из кармана портсигар, достал ароматную папиросу «Зефир», закурил и выпустил тонкую струйку дыма.

– Видишь ли, Василий Иванович, – произнес он неестественно спокойно, – долго мы не продержимся. Нас застукали, считай, со спущенными штанами, так что особых надежд на благополучный исход этой драки у меня лично очень мало. И с каждым отстрелянным патроном остается их все меньше и меньше…

– Но почему?!

– Потому, – жестко отрезал Львов. – Их тут – целый полк, а нас – и полной роты не наберется. Патронов нам хватит на два, пусть – на три часа хорошего боя, а потом? В плен мы сдаваться не собираемся, значит, в штыки? Я вам скомандую: «На нож!», и пойдем мы в свою последнюю атаку…

Василий Иванович задумался. Только что он был готов торжествовать очередную победу, к которым привык, служа под командой Львова, но жестокие слова штабс-капитана заставили его взглянуть на ситуацию с другой стороны. И хотя эта сторона ему не больно-то нравилась, он не мог не признать правоту Львова. Надо бы отойти, но как оторваться от этих треклятых германцев? Да и куда бежать? Где теперь искать своих? Кто знает, сколько этих немцев и докуда они смогли добраться?..

Уланы снова поднялись в атаку. В этот раз пулеметчики экономили патроны и подпустили немцев поближе. Вместе с длинными, напористыми очередями почти в упор в наступающих полетели ручные гранаты, и атака снова захлебнулась.

На мгновение стрельба полностью прекратилась, и наступила какая-то странная, ненормальная тишина. Лишь где-то далеко бухали орудия да изредка вскрикивал какой-то тяжелораненый улан.

Внезапно Львов приподнялся на локте и прислушался.

– Чапаев, слышишь? – спросил он тихо.

Василий Иванович напряг слух и явственно расслышал топот множества копыт.

– Ну вот, собственно, и все, – все с тем же истерическим спокойствием произнес штабс-капитан. – Знаешь, что это такое?

Хотя унтер и догадывался, но почему-то отрицательно помотал головой.

– Это кавалерийский полк. Еще один. И идет к нам… – Львов усмехнулся какой-то мертвой усмешкой и хлопнул Чапаева по плечу: – Василий Иванович, ты песню «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“» знаешь? Можешь запевать, потому что это – наш последний парад…

С этими словами он вытащил свой маузер, прищелкнул колодку и положил его рядом, потом поудобнее ухватил пулемет…

Уланы, как видно, тоже услышали подходящее подкрепление и снова рванули вперед. Пулеметы снова загремели, но боеприпасы к немецкому трофею уже заканчивались, поэтому подпоручик Полубояров приказал экономить патроны. Правильное решение, но не в такой ситуации…

Ободренные тем, что плотность огня упала, немцы бросились вперед. «Мадсен» яростно огрызался короткими очередями, ожесточенно хлопали трехлинейки, но с каждой минутой становилось все понятнее: русским не устоять…

Чапаев сунул набитый магазин своему командиру и вдруг услышал совершенно не подходящие к погонам штабс-капитана слова. Львов не пел, не кричал, а словно бы яростно выплевывал слова:

Даже через грохот выстрелов уже доносился напористый тугой стук копыт. И вдруг…

«Шашки-и-и… ВОН!»

– Наши! – заорал, вскакивая, конопатый рыжий ефрейтор с Георгиевским крестом на груди. – Ура!

Борис Владимирович Анненков гнал своего жеребца Бокала, а в голове есаула уже считал варианты настоящий тактический компьютер. Полковник Рябинин прикинул возможные варианты развития немецкого наступления, и все эти варианты ему очень не нравились.

Движение кавалеристов на Минск – и город рухнет им прямо в руки. Прямо как в сорок первом, мать его! Пойдут на Вильнюс – ничуть не лучше. Вильно в это время – город, куда важнее в стратегическом плане, чем Минск. Э-эх! Если бы русское командование заранее позаботилось о создании мобильной группы хотя бы из трех-четырех дивизий кавалерии с достаточными артиллерийской и саперной составляющими, могли бы спарировать удар. Или нанести свой удар по тылам и линиям снабжения противника. Но все воюют по старинке: медленно перемещают пехотные части со скоростью двадцать, много – тридцать километров в сутки, стараются раздолбать оборону друг друга только артиллерией, причем без нормальной разведки целей, а потом – в штыки! Ура! Стратеги хреновы!..

Где-то в стороне грохотали орудия, хлопали шрапнельные снаряды, но в расположении четвертого Сибирского казачьего полка еще было тихо. Правда, «тихо» означало лишь то, что не было боя…

В казачьем полку царило то, что обычно именуют «пожар в бардаке во время наводнения». Еще не паника, но очень близко. Их высокоблагородие полковник Михайловский изволили пребывать в банальном ступоре. Соображал, видать, болезный, что это такое с ним и с его полком приключилось? Его заместитель, войсковой старшина Инютин, наоборот: метался по штабу вспугнутой курой и отдавал противоречащие друг другу приказы. Прочие же господа офицеры исхитрились сгрудиться в одном месте – должно быть, чтобы, ежели что, одним снарядом всех и накрыло, – и ждали, пока персоны начальствующие примут хоть какое-то решение. А сами проявить инициативу отказывались категорически…

«Ну, если так – вперед!» – решил про себя Анненков-Рябинин, соскочил с коня и упруго подошел к Михайловскому:

– Господин полковник, срочное сообщение.

– Э-эм? – откликнулся Михайловский и посмотрел на Анненкова мутными глазами снулой рыбы.

«Блин-клинтон, еще бы от него перегаром тянуло, точно сказал бы, что пьян», – хмыкнул про себя есаул, но вслух продолжил:

– Наши соседи – Бутырский пехотный полк просят помощи. Их кавалерия атакует, числом – до бригады.

– Хм-м? – недоверчиво поинтересовался полковник. – Э-э-э?

– Их артиллерией кроют, дивизионная артиллерийская бригада в стороне, наверное, разбита. Помочь надо, господин полковник. Раскатают ведь махру…

Михайловский долго молчал, а потом внезапно встрепенулся, словно бы ото сна, и рявкнул во все луженое казачье горло:

– Полк! Слушай мою команду! Первая, третья, четвертая сотни – под командой есаула Анненкова, остальным – за мной! Двумя колоннами – в расположение шестьдесят шестого полка! Марш-марш!

Когда Анненков-Рябинин пробегал мимо остальных офицеров полка, кто-то бросил ему негромко:

– Спасибо, есаул. А то ведь как каменный уже третий час сидел…

Как и было приказано, двумя колоннами полк влетел в Новый Двор. И сразу же выяснилось, что делать здесь более нечего. Судя по всему, батальоны полка захватили врасплох минимум две кавалерийские дивизии немцев. Они расшвыряли русских, перебили тех, кто пытался оказать сопротивление, разогнали или пленили остальных и теперь ушли вперед, громя тылы семнадцатой пехотной дивизии и стремясь вырваться на оперативный простор.

– Вы опоздали, Борис Владимирович, – подвел итог Михайловский. – Нам здесь больше делать нечего. Кончились наши героические серые шинели…

Рябинин скрипнул зубами. Да, все верно: пехоту разбили и рассеяли, теперь ее не собрать. Во всяком случае, им. Но вот Львов… Спецназ своих не бросает!

«Да не мог Маркин просто так себя отдать! Уж хотя бы день, да продержался бы… или в леса свалил… – Анненков стиснул кулаки. – Опыт не пропьешь и не продашь. Должен он сопротивляться…»

– Где-то там, – есаул указал плетью, – базируется охотничья команда семнадцатой дивизии. Я слышу стрельбу…

Никакой стрельбы Анненков, разумеется, не слышал и слышать не мог, но говорил так уверенно, что полковник Михайловский невольно прислушался.

– Действительно, – произнес он задумчиво. – Мне кажется, что я тоже что-то такое слышу…

– Определенно стреляют, – подтвердил хорунжий Башков. У него едва-едва пробивались усики, и это было его первое дело. Он ужасно трусил предстоящего боя, а больше того – что кто-нибудь заметит, как ему страшно. – Совершенно точно: пачками садят!

Само собой, что никто ничего не слышал, но никто не хотел показаться глухой тетерей. Все офицеры заговорили, загомонили, наперебой утверждая, что они ясно слышат бой.

– Так чего же мы ждем, господа? Вперед! Марш-марш!

И полк помчался туда, где на старом, брошенном фольварке располагались охотники…

Через полчаса бешеного галопа до казаков действительно донеслась стрельба. Звуки залпов словно пришпорили казаков, и они поскакали еще скорее. Анненков еле-еле успел уговорить полковника выслать вперед дозор с тем, чтобы разобраться: какими силами обороняются наши, какими силами атакует противник и откуда ловчее вмешаться в бой?

Есаул лично возглавил пошедших на разведку. Он заставил казаков спешиться и подобрался по-пластунски почти к самому расположению вражеских кавалеристов.

Немцы заметно нервничали. Уже третья атака, казалось бы, на беззащитную против кавалерии пехоту русских, но проклятые русские не подались назад ни на шаг, а потери составили едва ли не половину полка!

Появление у противника пулеметов оказалось неприятным сюрпризом, и уланский полковник решил, что с него хватит терять своих солдат в бесплодных атаках. Он отправил двух улан к соседу за помощью и теперь с нетерпением ожидал ответа от восемнадцатого саксонского гусарского полка. Но все никак не мог дождаться…

…Двое улан и гусарский лейтенант нещадно нахлестывали коней. Саксонцы уже спешат на помощь своим товарищам, и нужно немедленно сообщить командиру уланского полка об этом и о том, что саксонцы идут по старой лесной дороге, которая не отмечена на карте.

Особенно торопился лейтенант Вейзен. Он совсем недавно выпустился, окончив обучение, в полк, буквально два месяца тому назад получив заветные офицерские погоны, и теперь, теперь…

В прошлое посещение родного дома в Альбертштадте – маленьком городке под Дрезденом – лейтенант чувствовал себя подлинным триумфатором! Отец привел его в свою любимую пивную и…

– …Ну-с, господин лейтенант, – веско произнес учитель гимназии, которую три года назад закончил юный Вейзен. – Значит, вы едете на фронт, добывать победу для Фатерлянда?

– Да, – ответил лейтенант, с трудом подавив в себе желание прибавить «господин учитель». – Нас отправляют на восток, чтобы решить вопрос с Россией.

– И это правильно! – воскликнул учитель с жаром. – Это великолепно! Я всегда говорил, говорю и буду говорить: будущее Германии – на востоке! Мы возьмем эти земли и построим там новый порядок! Германский порядок! – он щедро наполнил рюмки отца и сына Вейзенов и поднял свою. – Прозит!

– Прозит! – поддержали его отец, почтмейстер и начальник станции.

– А я говорю – нет! – рявкнули в унисон брандмейстер и полицмейстер. – Надо как можно скорее принудить Россию к миру и обрушиться всеми силами на Францию! Мы должны разгромить французов и преподать урок этим предателям-англичанам! Ведь верно же, господин лейтенант?

«Господин лейтенант» купался в лучах славы, наслаждаясь тем, что его мнения спрашивают первые люди города. Его распирало от гордости, и он просто растворялся в мечтах о будущем…

А теперь Вейзен мечтал о Железном кресте. Если в следующий раз он приедет домой с крестом на кителе, то… Его отец, чиновник магистрата, будет на седьмом небе от счастья, а Лизхен… впрочем, тогда можно подумать и о ком-нибудь другом: все-таки Лиззи безнадежно глупа и провинциальна. В конце концов, герой войны может рассчитывать и на лучшую партию. Вот, например, у барона Гидау подросли две дочери, и старшая – Ольга – чудо как хороша! Однажды он видел ее, когда она прогуливалась в открытом ландо. Тогда она не обратила на него никакого внимания, но на героя войны… О, это совсем другое дело!..

Тут на лейтенанта Вейзена снизошло вдохновение, и он будто наяву представил себе свидание с баронессой Ольгой. Но почему-то это его не удовлетворило, и он задумался о том, что у его полковника, графа Рейнхарда фон Клотца тоже, по слухам, имеется дочь-красавица. И вполне возможно, что полковник обратит внимание на своего офицера-героя…

Мечты унесли лейтенанта в заоблачные эмпиреи, и ему же виделось, как сам кайзер вешает ему на шею крест голубой эмали[23] и предлагает юному герою обратить внимание на одну из его дочерей. Но внезапно все оборвалось, причем самым неожиданным и неприятным образом: что-то с ужасающей силой ударило его чуть ниже уха. В голове сразу же зашумело, перед глазами заплясали яркие огоньки, и лейтенант сам не заметил, как вывалился из седла.

Вейзен пришел в себя и с удивлением обнаружил, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Вернее, пошевелить он может, только при этом почему-то перехватывает горло и становится нечем дышать.

– Не надо дергаться, – произнес негромкий голос на вполне приличном хохдойч. – Не стоит, а то удавишься.

Над лейтенантом стоял высокий, плечистый человек в русском мундире. Вейзен покрылся холодным потом: мундир оказался казачий! За свое недолгое пребывание на фронте юноша успел наслушаться леденящих кровь историй о нечеловеческой жестокости и безудержной кровожадности казаков. И вот он попал в руки этих людоедов, которые пожирают германских младенцев и пьют кровь германских девушек?! Боже, боже!..

Анненков смотрел на пленного офицера с холодным любопытством токаря, прикидывающего, какой резец использовать первым, какой – вторым. Наконец он принял решение и обратился к пленнику:

– Ну-с, любезный, и куда же вы так спешили? Давайте, излагайте быстрее, у меня мало времени.

Лейтенант судорожно сглотнул, затем попытался что-то сказать, но лишь беззвучно открыл и закрыл рот.

– Послушайте, гусар, – полковник Рябинин окончательно взял власть в свои руки. – Вы из саксонского полка, здесь – прусские уланы, – он перехватил взгляд лейтенанта и надавил своим взглядом. – Я понимаю, что Львов натянул уланам глаз на жопу и они запросили поддержки. Вопрос первый: на помощь должен прийти только ваш полк или вся дивизия? – тут он перешел на шипение взбешенной кобры, продолжая давить пленника взглядом: – Отвечай, засранец, а не то я тебе сейчас глаз вырежу!

С этими словами он вытащил нож и приставил острие к лицу Вейзена.

Лейтенант заверещал пойманной крысой и сделал попытку отползти, но аркан, которым он был спутан, затянулся, и пленник задергался и захрипел.

– Ну! Выкладывай!

И, рыдая от страха и унижения, Вейзен принялся выкладывать. Ему очень не хотелось отвечать, но умирать не хотелось еще сильнее…

– …Так что, господин полковник, необходимо бить сейчас, пока не поздно.

Михайловский помолчал, а затем кивнул. В свое время он по малолетству не успел на турецкую войну, потом не попал на японскую, а теперь… Теперь ему очень хотелось показать, что он не уступает своим многочисленным предкам, прославившим род Михайловских в войнах и сражениях. Поэтому раздумывал полковник недолго. Привстав, он крикнул:

– Казаки! За мной! Марш!

Уже подлетая к дороге, казаки опустили пики и с разгона влетели в стройную колонну саксонских гусар. Те смешались, разлетаясь, точно брызги от камня, брошенного в лужу, последний эскадрон кинулся наутек, остальные же приняли бой в самых невыгодных условиях. Казаки набрасывались на немцев с разных сторон, свистели шашки и гремело страшное русское «ура!».

Два эскадрона, шедших передовыми, попытались оторваться от противника, уходя на позиции уланского полка. Четвертый Сибирский рванулся за ними. Казаки снова взялись за пики и, настигая, кололи немцев в спины. Те пытались отбиваться саблями, но тщетно. За весь бой с обеих сторон не прозвучало и десятка выстрелов.

Наконец лес раздался, и Анненков, привстав в стременах, увидел развалины какого-то строения, к которому ползли фигурки в фельдграу и касках с четырехугольными навершиями. Он не успел отдать команду, как справа от него раздалось:

– Шашки вон!

И на улан обрушилась казачья лава. Спешенные уланы не умели обороняться от всадников. Будь они верхами, они еще могли бы попробовать за себя постоять, но тут…

Кто-то пытался стрелять, кто-то выставлял бесполезный штык, кто-то хватался за саблю, а большинство ударилось в бессмысленное бегство, стремясь хоть на миг продлить свою жизнь…