Прятки с тенью Александрова Наталья

Когда ехала обратно в маршрутке, я опять погрузилась в черную тоску.

«Куда ни кинь, везде клин!» – говорила когда-то мама.

Впрочем, говорила она такое достаточно редко. Она растила меня одна и привыкла не ныть и не жаловаться, а преодолевать трудности самостоятельно. Но у меня ведь не временные трудности, а полная катастрофа. Так отчего же я не обращаюсь к маме? Хоть выговориться родному человеку, поплакать на груди… Так отчего же я не бросила все и не улетела к родным осинам?

Ну, вопервых, у меня нет денег на билет. Но это не главное, потому что можно, в конце концов, заложить пару колец и сережки. Во-вторых, как я уже говорила, мы с мамой никогда не плачем. А третья причина, и самая главная, заключается в квартире.

Если мама узнает, что я потеряла квартиру, которую она с огромным трудом купила мне после окончания института, то она просто задушит меня собственными руками. И правльно, кстати, сделает, но мне-то от этого не легче.

Мама много лет проработала на ситценабивной фабрике начальником цеха. Фабрика после перестройки не умерла, а, напротив, стала расширять производство – белье постельное всем нужно. Мама работала в три смены, прихватывала выходные, продала дом в деревне, оставшийся нам от бабушки, влезла в долги, но сумела преподнести мне к диплому подарок – крошечную квартирку с совмещенным санузлом, но зато отдельную. Свою собственную жилплощадь.

Когда я закончила ремонт и пригласила ее приехать посмотреть, впервые в жизни видела, как мама прослезилась. Так что если сейчас я приеду к ней и скажу, что потеряла квартиру, причем исключительно по собственной дурости, я просто не знаю, что она сделает!

В одном старом фильме я слышала фразу: если человек глуп, то это надолго. От себя могу добавить, что если человек идиот, то это навсегда. Грустно, но факт.

Когда я впервые поняла, что я – полная идиотка? То есть, наверное, была ею всегда, только ощутила это, когда прилетела в Штаты.

В первое время, когда поженились, мы с Генкой жили неплохо. Я работала на телевидении, тогда еще в другой передаче, он тоже где-то что-то делал. Не очень хорошо у него получалось, денег было маловато, но я, влюбленная дура, принимала за чистую монету все его разговоры о том, что в нашей стране трудно заниматься бизнесом, а на государственной службе все только и думают о карьере и никто – о деле.

Говорить Генка умел, я заслушивалась. Завораживал он меня, влюбленную дуру, своими разговорами. Ни на одной работе он долго не задерживался, говорил, что, пока молодой, хочет попробовать себя на разных поприщах. И как-то вдруг заговорил о том, чтобы уехать в Штаты. Дескать, тут у него ничего не получается по объективным причинам. Если работать по найму, то начальник обязательно дурак и глушит всяческую инициативу. А на то, чтобы как следует раскрутиться в бизнесе, у него не хватает начального капитала.

Такие разговоры он вел несколько месяцев. Вначале я стойко сопротивлялась, возражала, мы ссорились. Потихоньку я привыкла, тем более что Генка уволился с работы и часами торчал «ВКонтакте». Денег стало маловато. В конце концов Генка показал мне письмо своей бывшей одноклассницы, которая уехала в Штаты три года назад. Письмо было приветливое, но короткое, у нас как раз запускали новое шоу, так что я позабыла про это письмо через два дня.

Через месяц Генка поставил меня перед фактом – он едет. Пока просто посмотреть, сказал он, прикинуть. Хотя эта его знакомая обещает свести с нужными людьми, устроить на работу. С языком у этого паршивца было неплохо – закончил в свое время английскую школу. И улетел, забрав с собой все деньги, отложенные мной на отпуск и на черный день. В промежутках между работой я скучала. Генка слал восторженные имейлы и эсэмэски. По ним выходило, что в Америке все дешево, жить можно прекрасно и условия для бизнеса исключительные. Работу мне он найдет в два счета. Так что я должна только заняться английским. И когда я написала ему, что приеду хотя бы в отпуск, он удвоил усилия и убедил меня продать квартиру и приезжать насовсем. Дескать, у него готов уже окончательный бизнес-план, и знающие люди сказали, что это беспроигрышный вариант, но кредита в банке Генке не дадут, потому что он эмигрант. А если будет начальный капитал, то дело пойдет как по маслу.

Что заставило меня согласиться на эту авантюру? Наверно, я боялась принять окончательное решение. Потому что понимала, что Генка сюда не вернется и тогда получится, что у меня больше нет мужа. К этой мысли следовало привыкнуть, а я не могла. Скучала по нему, любила еще тогда… В общем, упорно отгоняла от себя все плохие мысли. Зарывала голову в песок, как страус.

Короче, я нашла трехмесячные курсы разговорного английского и занялась продажей квартиры, Генка же порекомендовал мне свою дальнюю родственницу, которая работала риелтором. Она-то быстро разобралась в ситуации и поняла, что объехать меня на кривой козе не составит труда. Якобы для скорости она предложила мне вариант цепочки – она продает свою двухкомнатную и мою однушку и покупает хорошую трешку, как раз сейчас есть вариант. Денег в договоре указываем вполовину меньше, остальное они отдадут мне наличностью, а пока за это пропишут меня в своей трешке. Так мы и сделали, я еще радовалась, что родственники не обманут, и, разумеется, не взяла с этой бабы никакой расписки. Если человек идиот, то… ну, вы знаете, как там дальше.

В общем, я уволилась с работы и полетела в Штаты, не сообщив об этом маме. Как оказалось, это был мой единственный более-менее умный поступок, хоть она сейчас живет и работает спокойно.

Оказавшись в аэропорту Нью-Йорка, знаменитом аэропорту имени Джона Кеннеди, я совершенно растерялась от обрушившегося на меня многоязычного гула, от снующих в разные стороны толп. Белые, черные, желтые люди спешили по своим делам, разговаривали на сотнях разных языков, из которых я не понимала ни слова. Впрочем, я была в таком состоянии, что, наверное, не поняла бы, даже если бы со мной заговорили по-русски.

Пройдя паспортный контроль и получив багаж, я остановилась в растерянности.

Мужа не было, никто меня не встречал. Все пассажиры моего самолета моментально рассосались, и я осталась совершенно одна в этом многолюдном человеческом муравейнике.

Я постояла десять, двадцать минут, все еще надеясь, что Генка появится, но с каждой минутой эти надежды таяли. Про себя я помянула его недобрым словом. Понимает же, каково мне стоять тут… хотя, может быть, у него что-то случилось и он просто не смог приехать.

Видимо, на моем лице отразилось охватившее меня отчаяние, потому что подошла девушка в униформе и что-то сочувственно спросила по-английски.

Надо сказать, что после курсов английского языка я воображала, что понимаю разговорную речь и даже могу кое-как объясниться. Но из того, что сказала мне девушка, я не поняла ни слова. Я даже подумала, что она говорит не по-английски, а на каком-то другом языке.

Видимо, увидев на моем лице растерянность, девушка повторила все еще раз, гораздо медленнее и отчетливее, и на этот раз я поняла хотя бы несколько слов и скорее догадалась, что она спрашивает, чем может мне помочь.

Тут я, к счастью, сообразила, что полагаться на мой разговорный английский не стоит, и просто протянула бумажку, на которой был написан адрес Генкиной квартиры, который я в последнем припадке благоразумия все же сумела у него выяснить.

Девушка оживилась, снова посыпала словами, но тут опять осознала, что я ничего не понимаю, и медленно, отчетливо проговорила:

– Эйр трейн, Ямайка! Ямайка!

Тут я совершенно растерялась: при чем тут Ямайка? Я вовсе не собиралась лететь на этот остров!

Но девушка взяла меня за руку и подвела к указателю, на котором было написано: «Эйр трейн».

Я послушалась, пошла в указанном направлении и очень скоро оказалась в поезде, который курсирует между терминалами аэропорта. Из надписей в этом поезде я выяснила, что Ямайка, о которой говорила сердобольная девушка, – это вовсе не тропический остров, а станция этого самого поезда.

Дальнейшее путешествие я помню очень смутно. Еще несколько раз я пересаживалась, оказалась в метро, которое, кстати, не произвело на меня впечатления, и наконец вышла из поезда в унылом и непривлекательном районе, застроенном домами из мрачного темно-красного кирпича.

Навстречу медленно, нога за ногу, брел местный житель. Это был, как принято теперь говорить, афроамериканец лет двадцати пяти, и его лицо не светилось добродушием и сочувствием к растерянной иностранке, поэтому я не стала его ни о чем спрашивать, а поскорее прошла мимо, сделав вид, что прекрасно знаю, куда идти.

На углу улицы смуглый мужчина торговал с лотка овощами и фруктами. Он показался мне более дружелюбным, я подошла и показала ему свою бумажку с адресом.

В ответ продавец разразился длиннейшей, совершенно непонятной тирадой, но, к счастью, в конце ее ткнул пальцем в сторону одного из красно-кирпичных домов.

Я подошла к этому дому.

Вход в него был на уровне второго этажа, так что сначала нужно было подняться по прилепившейся к стене железной лестнице. На этой лестнице сидел смуглый человек с косичками-дредами и курил толстую самокрутку. Я робко поднялась по лестнице, поравнялась с курильщиком и осторожно перешагнула через него. Он ничего не сказал, но взглянул на меня с какой-то равнодушной отстраненностью. Почему-то мне стало страшно.

Тем не менее я взяла себя в руки, поднялась до двери не оборачиваясь, и вошла в дом.

Лифта здесь, конечно, не было.

К счастью, нужная квартира была на третьем этаже, так что я кое-как дотащилась до нее, шлепнула чемодан на пол и позвонила в дверь.

То есть я только нажала на кнопку звонка, но никакого звука не раздалось. Точнее, из-за двери доносились какие-то невнятные и очень громкие звуки, но к дверному звонку они отношения не имели. Приглядевшись, я увидела, что провод звонка оборван.

Тогда я решила постучать, но дверь была обита каким-то синтетическим войлоком, так что стук вышел почти беззвучным. Во всяком случае, он не перекрыл доносящийся из квартиры шум. Но зато, пытаясь постучать, я поняла, что дверь не заперта.

Тогда, отбросив сомнения, я толкнула ее и вошла в прихожую.

Прихожая была крошечная, чисто символическая, и прямо от двери я увидела захламленную комнату. И в этой комнате на низком продавленном диване сидел мой муж Генка в драных джинсовых шортах и линялой футболке. В руке у него была открытая бутылка пива, и он пялился в экран телевизора, по которому носились с мячом здоровенные обалдуи в бейсбольной форме.

Тут меня наконец прорвало.

– Сидишь, телевизор смотришь?! – выкрикнула я незнакомым визгливым голосом. – А встретить меня ты не мог? Ты представляешь, с каким трудом я тебя нашла?

От неожиданности он выронил бутылку, повернулся ко мне, и на его лице заиграла растерянная и одновременно наглая улыбка.

– О, Жанночка приехала! – протянул он, поднимаясь с дивана. – Молодец, быстро добралась! А я тут, понимаешь, матч смотрю… сегодня «Янки» играют, такой матч важный, никак нельзя пропустить…

– Матч важный? – повторила я, теряясь от такой наглости. – Матч тебе важный, а что жена приехала – это так, ерунда? Да ты же знаешь, что я по-английски почти ни слова…

– А вот это плохо, – он нахмурился, с осуждением взглянул на меня. – Английским тебе надо заниматься, без языка здесь трудно…

– Мы что, сейчас будем мой английский обсуждать? – протянула я. – Я полмира пролетела, потом через весь город сюда тащилась, еле на ногах стою…

– Ой, Жанночка, правда, – засуетился он. – Что ж ты стоишь, садись вот сюда, отдохни… пива хочешь?

– Пива? – переспросила я, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься. – Какое пиво? Ты бы для начала ящик этот выключил!

– Выключить? – он открыл рот, снова закрыл, захлопал глазами. – Такой матч важный, «Янки» с «Крыльями» играют…

Однако все же сделал звук потише, расчистил мне место на диване.

И только было я собралась рухнуть на этот диван, как дверь за моей спиной хлопнула и раздался скрипучий неприязненный голос:

– А это еще кто такая?

Я обернулась.

В прихожей стояла крашеная блондинка в короткой юбке и оранжевом обтягивающем свитере. На лице у нее было килограмма два косметики и столько же злости.

– Стоит мне на пять минут выйти из дома, как у тебя уже появляется какая-то выдра, – процедила эта блондинка, глядя мимо меня на Генку.

Этот мерзавец вскочил, бросился навстречу этой блондинке и залебезил:

– Алисочка, ты все неправильно поняла… это совсем не то, что ты думаешь…

Тут уже я не выдержала:

– Одну минуточку! В чем дело? Я, между прочим, его законная жена, прилетела к собственному мужу через полмира, и что я здесь вижу? Какая-то крашеная швабра заваливается сюда, как к себе домой…

Договорить мне не удалось. По части скандалов эта блондинка была настоящей профи, мне до нее далеко, как до звезд. Она оттолкнула Генку, встала передо мной, уперев руки в бока, и выпалила базарным истеричным голосом:

– Как к себе домой? Это, между прочим, и есть мой собственный дом! Моя собственная квартира! Жена! Надо же! – она презрительно фыркнула. – Это ты там, у себя, в своем Подзаборске, жена, а здесь ты никто, и звать тебя никак!

– Что? – возмущенно перебила я ее. – Это ты, может быть, из Подзаборска, а я из Петербурга!.. Чувствуешь разницу?

– С чем тебя и поздравляю! Ты еще скажи, что твой Петербург – культурная столица! – она сделала неприличный жест и продолжила: – Вот и выметайся в свой Петербург! Тебя сюда никто не звал!

– Геннадий, – в последней надежде я повернулась к мужу, – что здесь происходит? Почему ты позволяешь этой дряни оскорблять твою жену? Ведь это ты вызвал меня!

Генка вертелся между нами, как карась на сковородке, но Алису он явно боялся куда больше, чем меня. Он отступил к ней и заискивающим тоном проговорил:

– Солнышко, ну не волнуйся так, мы что-нибудь придумаем!

– Ничего я не собираюсь придумывать! – отрезала Алиса. – Я хочу, чтобы через пять минут этой мерзавки здесь не было!

– То есть как? – пролепетала я.

В ушах у меня стоял звон после перелета, голова была чугунная от смены часовых поясов, в самолете я не могла заснуть, а сейчас неумолимо тянуло в сон. В общем, я была не в лучшей форме, чего не скажешь об этой стерве Алисе.

– А вот так! – заорала она. – Это моя квартира, и тебе нечего здесь делать! Я твоего Генку приютила из милости, нашла ему работу, кормлю его, пою – но уж тебя я тут видеть не желаю!

Я почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног. Куда мне отсюда идти? Я в этом городе никого и ничего не знаю, я и языка-то, как выяснилось, не понимаю, и денег у меня почти нет…

Тут у меня словно свет в голове вспыхнул.

– Одну минуточку, – проговорила я, когда Алиса ненадолго замолчала. – Сперва отдайте мне мои деньги!

– Деньги? – Алиса вылупилась на меня, как баран на новые ворота. – Какие деньги? Это ты вообще о чем?

– Как – о чем? Я продала свою квартиру, перевела ему все деньги, а теперь вы знать ничего не знаете?

Я снова повернулась к Генке. Он покраснел, побледнел, глаза у него смотрели в разные стороны, только не на меня.

– Какие деньги? – холодным тоном отчеканила Алиса. – Геннадий, о каких это деньгах она говорит?

– Ну, Алисочка, ты только не волнуйся… – лепетал мой так называемый муж. – Мало ли что она говорит…

– То есть что значит – какие деньги? – взорвалась я. – Я перевела тебе все деньги, которые получила за квартиру! Ты уверил меня, что эти деньги тебе нужны для развития нашего общего бизнеса, что мы здесь прекрасно заживем…

Только тут до меня дошло, почему он слал мне все эти письма, почему дурил мне голову – из-за этих денег! Чтобы я раньше времени не разобралась в нем и не передумала их высылать! Такими словами называл в письмах – откуда что взялось? Ныл, что скучает и жить без меня не может, а я-то, дура, поверила…

Алиса тоже с недобрым интересом взглянула на Гену, но на этот раз не стала горячиться и проговорила:

– Ладно, с ним мы потом разберемся. А сейчас выметайся отсюда, пока я не спустила тебя с лестницы.

– Алисочка! – Генка подскочил к ней, но нарвался на такой взгляд, что отлетел как ошпаренный. – Алисочка, ты только не волнуйся! Мы все как-нибудь разрулим!..

Тут же он метнулся ко мне, схватил мой чемодан и потащил меня к двери, вполголоса уговаривая:

– Жанночка, ты же понимаешь, сейчас нельзя ее раздражать, она в таком состоянии…

– Ее, значит, нельзя раздражать, а меня можно… – бормотала я из последних сил. – Она, значит, в таком состоянии, а то что я десять часов в самолете – это ничего… Ее, значит, нельзя раздражать, а меня можно выкинуть на улицу…

– Не беспокойся, я тебя сейчас устрою на квартиру, там живут очень хорошие люди, ты у них отдохнешь, поспишь, а потом мы непременно что-нибудь придумаем!

Я действительно была уже на последнем издыхании, и обещание отдыха прозвучало соблазнительно. Я понимала уже, что Генке ни в чем нельзя верить, но послушно переставляла ноги и брела за ним из последних сил.

Мы вышли из его дома, прошли два квартала и оказались перед таким же домом из красного кирпича, только куда более запущенным. Стены этого дома были густо разрисованы граффити, из окон, как флаги на бастионах сдающейся крепости, свисало сохнущее белье. На тротуаре перед входом дрались два темнокожих подростка, еще несколько с интересом наблюдали за дракой. Мы прошли мимо них, поднялись по наружной железной лестнице, вошли в темный подъезд.

Сразу же мне в нос ударили запахи еды, несвежей одежды, сбежавшего кофе и еще чего-то сладковатого и опасного. Из-за закрытых дверей доносилась громкая музыка, с одной стороны рэп, с другой – техно. Навстречу нам шагнул человек с длинными сальными волосами, что-то проговорил, протянул пакетик с белым порошком. Гена отмахнулся, ответил длинной английской тирадой. Длинноволосый блеснул глазами и исчез в темноте.

– Что это за дыра? – проговорила я испуганно.

– Не беспокойся, – фальшиво-жизнерадостным тоном ответил Генка. – Сейчас я приведу тебя к хорошим людям…

Мне было уже все равно – лишь бы лечь и хоть немного отдохнуть, хоть ненадолго забыться…

Муженек подошел к одной из дверей, позвонил.

Из-за двери донеслась ругань, потом дверь открылась, на пороге появилась огромная, очень толстая негритянка. Генка что-то быстро проговорил. Негритянка выслушала его, поджав губы, затем величественно развернулась и повела меня вглубь квартиры. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Генка, с моим чемоданом наперевес, замыкал шествие.

Наконец мы остановились перед дверью. Негритянка открыла ее и гордым жестом показала на пустую комнату. В углу ее лежал пружинный матрас, покрытый цветастым покрывалом, под потолком горела голая лампочка.

– Это что? – испуганно проговорила я. – Я должна здесь жить?

– Только один день, – суетливо ответил мне Генка, пряча глаза. – Завтра я приду, мы непременно что-нибудь придумаем!

У меня не было сил спорить с ним, не было сил сопротивляться. Мне хотелось лечь, пусть даже на этот жуткий матрас, закрыть глаза и хоть ненадолго забыть обо всем.

Но еще одно мне обязательно было нужно.

– Хоть какой-то санузел есть в этом клоповнике?

– А как же! – Генка кажется обрадовался, что может мне хоть чем-то угодить. Он поставил мой чемодан на пол, переговорил с хозяйкой и показал на дверь по другую сторону коридора.

На всякий случай я открыла эту дверь – Генке я больше на слово не верила. За ней и вправду оказался санузел – выщербленный унитаз и даже – о радость – душевая кабинка с незакрывающейся створкой.

Это было то, о чем я мечтала.

Подлец Генка мгновенно испарился, я достала из чемодана кое-какие вещи (разбирать чемодан в этой трущобе я не собиралась) и отправилась в душ.

Правда, прежде чем войти в кабинку, мне пришлось выгнать оттуда несколько крупных тараканов, но вода в душе была, и даже горячая.

Постояв несколько минут под обжигающими струями, я почувствовала себя немного легче.

Я растерлась жестким полотенцем, вернулась в свою комнату и легла.

Правда, матрас был жутко неудобный, к тому же из-за тонких стен доносилась громкая музыка (с одной стороны рэп, с другой – техно), но мне это было уже безразлично. Я провалилась в глубокий, вязкий сон без сновидений.

Утром я долго не могла понять, где нахожусь.

Наконец доносящаяся из-за стен музыка освежила мою память, и я вспомнила ужасный вчерашний день.

Кое-как встав, я доползла до душа.

Несколько минут под горячими струями вернули меня к жизни.

Я вернулась в свою комнату (впрочем, называть ее своей у меня язык не поворачивался) и задумалась о том, что же делать дальше.

Никаких мыслей у меня не было: как ни посмотри, я была в полной заднице.

И тут дверь комнаты открылась, и в нее ввалилась вчерашняя огромная негритянка. Она встала на пороге и выдала длинную, совершенно непонятную тираду.

Я растерянно взглянула на нее, развела руками и, с трудом вспомнив, проговорила по-английски, что ничего не понимаю.

Негритянка фыркнула, как рассерженный индюк, и повторила все снова, но на этот раз сопровождая свои слова выразительными жестами. Теперь я ее поняла. Несомненно, она требовала, чтобы я немедленно выметалась из ее квартиры.

Мне и самой не хотелось ни минуты лишней находиться в этом клоповнике, но я еще больше разозлилась на Генку: небось заплатил только за одну ночь…

Одевшись и сложив вещи в чемодан, я вышла из дому.

На тротуаре перед входом по-прежнему дрались двое мальчишек. Какие, однако, выносливые. Впрочем, может быть, это были уже другие мальчишки.

Я довольно легко нашла Генкин дом, поднялась по лестнице и, вспомнив про оборванный звонок, постучала в дверь. Потом толкнула ее, думая, что она, как и вчера, не заперта.

На этот раз дверь была закрыта, из-за нее не доносилось ни звука.

Я била по ней кулаками, ногами, но по-прежнему безрезультатно.

В это время снизу по лестнице поднялся хромой лысый старик. Он мрачно взглянул на меня и что-то проговорил.

– Да пошел ты! – огрызнулась я. – Пошли вы все знаете куда? Указать направление? Впрочем, ты меня все равно не понимаешь…

К моему удивлению, лицо старика просветлело.

– Ты русская? – проговорил он без акцента.

– Ну да, русская! – зло отозвалась я. – А толку-то? Прилетела сюда к мужу, а у него – другая баба, а меня бортанул… и сейчас не могу до него достучаться!

– А, так ты к Гене! – сочувственно протянул старик. – Так они вчера съехали…

– Как съехали? – окончательно растерялась я. – Куда съехали? А вы откуда знаете? Вы вообще кто такой?

– Еще бы мне не знать! Я ведь здесь управляющий. Вот куда съехали – это я не знаю, они мне нового адреса не оставили.

– Сволочь Генка! – выпалила я и изо всех сил пнула дверь ногой. Хотя и понимала, что дверь ни в чем не виновата.

– Совершенно согласен, – вздохнул старик. – Он и мне пятьдесят баксов недоплатил. Но я тебе, детка, советую: забудь про своего Гену и поезжай домой, пока можешь…

– То есть как? – оторопела я и села на чемодан, потому что ноги отказались держать. – Как домой? Мне некуда…

Тут что-то случилось, очевидно, сказался стресс, недосып и опять-таки смена часовых поясов. Потому что я стала биться головой о дверь и тихонько подвывать. Старикан подошел ближе и тряхнул меня за плечи неожиданно сильными руками. Затем повел вниз. Я перебирала ногами в полной прострации. У себя в каморке старикан напоил меня дрянным растворимым кофе. Зачем-то я рассказала ему всю историю моего здесь появления. Он ничего не говорил, только цокал языком и качал лысой головой. В глазах его я прочитала только одно: «Ну, можно ли быть такой дурой?»

Можно, поняла я.

– Улетай ты отсюда скорее, – повторил старик, когда я выдохлась и замолчала.

Я поняла, что ничего другого мне просто не остается.

К счастью, немного денег у меня еще было, так что хватило на обратный билет, и еще сколько-то осталось.

Так и закончилась моя поездка в Америку.

Но когда я летела обратно через Атлантический океан, было время подумать. Впрочем, думать о том, какая же я дура, не хотелось. Нельзя сказать, что Генка разбил мне сердце, больше жалко было квартиру. Вся моя неземная любовь к этому подлецу прошла бесследно, как не было. Растворилась в трущобах Нью-Йорка, как и сам бывший муженек.

Впрочем, тогда я не знала, что впереди меня ждут такие неприятности, по сравнению с которыми поездка в Америку покажется цветочками.

Родной город встретил меня мокрым снегом и толпой смуглых гастарбайтеров в аэропорту. Они тащили тяжеленные тюки с пожитками и перекрикивались на своем гортанном языке, напоминающем грохот катящихся камней. От этого зал прилета аэропорта казался похожим на горную речку, словно эти смуглые шумные мужчины привезли с собой в наш холодный город кусочек своей далекой родины.

Пройдя паспортный контроль и получив свой чемодан, я осознала, что ехать-то мне, собственно, некуда. Уезжая в Америку, я не собиралась оттуда возвращаться и поэтому сожгла за собой все мосты, обрубила концы, а теперь вернулась на остывшее пепелище. Единственным местом, с которым меня хоть что-то связывало, была та трехкомнатная квартира, которую Генины родственники выменяли на свою двухкомнатную квартиру и мою однушку. За этот обмен они мне еще не выплатили часть денег, поэтому я была прописана в их трехкомнатной квартире и считала, что имею моральное право попросить у них пристанища хотя бы на несколько дней. Кроме того, эти люди были со мной очень любезны, и я надеялась, что они не выставят меня на улицу.

После долгого перелета я ужасно устала, мне было трудно даже подумать о поездке городским транспортом. Я сосчитала оставшиеся деньги и решила взять такси, хоть это и пробило бы роковую брешь в моем финансовом состоянии.

Расплатившись с таксистом, я из последних сил поднялась на четвертый этаж (лифт, как назло, не работал) и позвонила в квартиру, с трудом разобрав ее номер (света на площадке тоже не было).

Некоторое время ничего не происходило.

Потом дверь наконец открылась. На пороге стояла девчонка лет пятнадцати в коротеньком полурасстегнутом халатике, с наглыми блудливыми глазами.

– Лешик, это ты? – пропела она, вглядываясь в темноту.

– Нет, это не Лешик, – огорчила я девицу. – Можно позвать Веру?

Разглядев меня и разочаровавшись, девица застегнула халатик, лениво побрела прочь, так же лениво крикнув в глубину квартиры:

– Мать, это к тебе!

Через минуту к двери подошла женщина лет сорока, в таком же халате и с такими же глазами. Это была не Вера Карасева, Генина родственница, с которой я менялась, а совершенно незнакомая мне особа. Увидев меня, она нахмурилась, отступила на шаг и проговорила сквозь зубы:

– Чего надо? Ты вообще кто такая?

– Это двадцать шестая квартира? – пролепетала я, пытаясь понять, что происходит.

– Ну, двадцать шестая, и что дальше?

– А Веры нет дома? – растерянно спросила я. – Веры Карасевой?

– Ах, Карасевой! – протянула женщина нараспев. – Ишь, вспомнила! Они здесь больше не живут!

– Как – не живут? – опешила я. – Они ведь совсем недавно сюда сменялись…

– Как сменялись, так и пересменялись! – отрезала женщина. – И нечего сюда шляться!

– А куда они переехали? – пролепетала я, чувствуя, как земля уходит у меня из-под ног.

– Мне только и дела, что про них думать! А ну, вали отсюда, пока я мужа не позвала!

– Но вы должны знать…

– Я тебе ничего не должна! – взвизгнула она и крикнула через плечо: – Веня! Веник! Иди сюда!

Тут же у нее за спиной образовался здоровенный лысый мужик в майке. Вытирая руки грязным полотенцем, он недовольным голосом проворчал:

– Ну, что тут еще? Могу я спокойно отдохнуть, или мне так и будут весь вечер нервы мотать?

– Вот, Веник, смотри, притащилась шалава какая-то, про Карасевых спрашивает! Объясни ей доступно, что нечего тут ошиваться, и пойдем отдыхать!

– Это ты, что ли? – мужик уставился на меня маленькими злыми глазками. – А ну, вали отсюда, а то я тебя щас с лестницы спущу, так и покатишься до первого этажа копченой колбаской!