Прятки с тенью Александрова Наталья

Маршрутка высадила меня возле торгового центра. Он был построен совсем недавно, и некоторые помещения еще пустовали. Центр был огромный, я долго его обходила, потом шла по тихой безлюдной улице. Было зябко, казалось, что в сумерках кто-то смотрит в спину тяжелым взглядом.

Я удачно миновала двух смуглолицых мужчин, что отирались возле подъезда, и поднялась на второй этаж. В моем временном жилище коридорного типа ничего не изменилось. Но это только на первый взгляд. Потому что в коридоре царил просто вселенский холод. Казалось, на стенах сейчас выступит иней, а с потолка свесятся сосульки. Непослушными руками, я отперла дверь. В комнате было чуть теплее, но это пока я не начала ходить туда-сюда. Я потрогала батарею и поежилась – она была ледяной. Да, за ночь я здесь околею.

Когда я ставила чайник на кухне, туда явился Федя. Сегодня на нем поверх вылинявшей рубахи была надета жилетка, сделанная из старого ватника – просто обрезаны рукава.

– Отчего холод такой? – спросила я хмуро.

– А, это отопление отключили! – ответил Федя жизнерадостным тенорком. – Чтобы нас отсюда выкурить!

– Часто так бывает? – я сняла закипевший чайник и понесла его в комнату в надежде погреть об него руки.

– Бывает… – Федя неопределенно махнул рукой и подмигнул левым глазом, – но не боись, совсем не отключат, потому как дом выстудиться может, а это вредно.

– А если я выстужусь, то на это всем…

– Точно! – подтвердил Федя. – Правильно понимаешь!

Мы как раз дошли до его двери, он немного приоткрыл ее, собираясь зайти, и оттуда на меня пахнуло таким теплом, что я чуть не выронила чайник.

– Федя, так у тебя тепло? – едва не закричала я.

– Я печку топлю, – ответил он, – хошь, пойдем ко мне спать!

И ухмыльнулся нагло, и двинулся ко мне, а глаз его замигал безостановочно.

– Нет уж, – отшатнулась я, – обойдусь как-нибудь!

– Ну, как знаешь, – очевидно, мысль залучить меня к себе показалась ему привлекательной, – смотри, как бы не околеть ночью-то…

Я попятилась и вспомнила, что в моей комнате тоже есть печка. Большая и красивая. Если Федя топит свою печь, то и я, наверное, смогу затопить свою.

– Спасибо, Федя, за приглашение, только я уж сама… – сказала я твердо.

– Тогда ладно! – не обиделся Федя, ушел к себе и тут же вернулся с топором.

– Сейчас мы тебе дровишек раздобудем! – Федя остановился перед дверью, на которой висел амбарный замок.

– Тут же заперто, – проговорила я неуверенно.

– Ты про это? – Федя пренебрежительно покосился на замок. – Да это так, одна видимость!

С этими словами он подковырнул дужку замка ногтем, она отскочила, и замок остался у него в руке.

– Вот и все! – он открыл дверь. – Заходи, соседка, будь как дома!

Я неуверенно переступила порог.

Эта комната была больше моей, и не такая пустая. Здесь был старый платяной шкаф, и письменный стол с обитой зеленым сукном столешницей, и несколько стульев, и еще кое-какая мебель – все это старомодное, обшарпанное, но крепкое и добротное.

Вообще, в этой комнате было как-то грустно – здесь еще витал дух тех людей, которые в ней жили. На одной стене висел календарь за позапрошлый год, на другой было несколько прямоугольных пятен на обоях – видно, там тоже висели какие-то картинки или фотографии, и обои под ними не так выцвели. Мне стало как-то неуютно – как будто я без спросу вломилась в чужую жизнь.

– Знаешь, чем хороша старая мебель? – солидно проговорил Федор, внимательным хозяйским взглядом оценивая обстановку. – Она натуральная, деревянная, а не из ДСП, значит, годится на дрова. ДСП, соседка, на дрова не годится – там много химии, можно отравиться. Дерево – это другое дело… Вот, смотри, какой хороший стол!

С этими словами он примерился и с размаху хряпнул топором по письменному столу.

– Даже как-то жалко… – я смотрела, как стол превращается в груду обломков.

– Жалко не жалко, а топить чем-то надо, а то ты совсем окоченеешь! – Федор отложил топор и набрал охапку дощечек. – Пойдем, этого тебе должно хватить на сегодня. А за мебель не переживай, они ее бросили за ненадобностью.

Он дотащил дрова до двери моей комнаты. Я остановилась на пороге в раздумье – пригласить его в комнату или все же не стоит. С одной стороны, он мне вроде помогает и ведет себя прилично, так что неудобно закрыть дверь перед его носом, но с другой… я вспомнила его перекошенное лицо, безумные глаза – и замялась. Черт его знает, что ему взбредет в голову! И тут Федор сам пришел мне на помощь.

Он сложил дрова на пороге моей комнаты и проговорил озабоченным тоном:

– Ну, соседка, думаю, дальше ты сама справишься, а у меня дела. Печку-то когда-нибудь топила?

– Топила… – ответила я неуверенно.

– Ну, тогда вот держи, – Федор вручил мне коробок спичек и удалился в свою комнату с таким деловым видом, как будто и впрямь шел на какие-то важные переговоры.

Я пожала плечами и проводила его взглядом. Причем я заметила, что он не так сильно хромает, как обычно, и нога у него не так вывернута. Хотя, возможно, это мне только показалось.

Ну ладно, у каждого есть свои проблемы, а мне хватает собственных. Даже более чем.

Я перетащила обломки стола в комнату, сложила их возле печки и задумалась.

Когда я сказала Федору, что раньше топила печку, я не то чтобы соврала, но малость преувеличила. Когда-то давно, в студенческие годы, мы снимали с друзьями зимний домик на Карельском перешейке, чтобы кататься на лыжах и вообще приятно проводить время. Там мы действительно топили печку, и я в этом процессе участвовала, но была, как правило, на подхвате. Ничего серьезного парни мне не доверяли. Сейчас я стала вспоминать, как мы это делали.

Так, сначала нужно положить в устье печки самые тонкие щепочки, на них – палочки потолще, затем дощечки и наконец самые толстые куски дерева.

Через несколько минут у меня получилась аккуратная груда дров, я зажгла кусок газеты и поднесла к нижним щепкам.

Язычок пламени лизнул щепки, они загорелись, я подула на них и выпрямилась с довольным видом.

Но тут из печи повалил густой черный дым, который в считаные минуты наполнил всю комнату.

Я закашлялась, поспешно распахнула окно и вдохнула сырой холодный воздух.

Ничего себе – протопила печку! Теперь в комнате стало еще холоднее, чем прежде, да еще и дышать невозможно!

К счастью, дрова скоро погасли и воздух в комнате стал свежее.

Я в растерянности смотрела на печку.

Что же я сделала не так?

Первым моим побуждением было позвать на помощь Федора. Но я это намерение пресекла в зародыше. Неужели я не в состоянии сама сделать такую простую работу?

И тут меня осенило.

Я вспомнила, что, прежде чем топить печь, нужно открыть заслонку, чтобы дым шел в трубу, а не в комнату. Ну надо же – забыла такую простую вещь!

Я бросилась к печи и осмотрела ее со всех сторон.

Как же выглядит эта чертова заслонка?

Сбоку из изразцовой поверхности печки торчали две какие-то заржавленные чугунные загогулины, что-то вроде дверных ручек. Я осторожно потянула одну из них, но она не поддавалась. Тогда попробовала потянуть другую, но результат был такой же, то есть никакого.

Тогда я взяла ножку от разрубленного стола и пару раз как следует ударила по чугунной ручке. Внутри что-то скрипнуло, треснуло, чугунная загогулина нехотя сдвинулась с места, повернулась на девяносто градусов. Теперь я попробовала потянуть ее, навалившись всем весом. Ручка снова повернулась, и в боковой стенке печки открылось квадратное окошечко, из которого потянуло пылью и плесенью.

Что-то непонятное, но явно не то, что мне нужно.

Вообще-то, мне нужно было открыть печную заслонку, иначе я просто околею от холода!

Я потянула за вторую чугунную ручку, и на этот раз она тоже пришла в движение, и мне удалось вытащить из печки заржавленную металлическую пластинку, наверное, ту самую заслонку.

Во всяком случае, теперь можно еще раз попробовать затопить печку…

Я снова зажгла бумажку, осторожно, бережно поднесла ее к щепкам, и на этот раз они загорелись веселым пламенем, огонь жадно перекинулся на дощечки, и через несколько минут в печи горело ровное гудящее пламя.

Я устроилась возле самого огня, протянула к нему руки и скоро почувствовала, как живительное тепло разливается по всему телу. Скоро мне даже стало жарко, так что я плотно закрыла дверцу печки и немного отодвинулась от нее.

Тут я вспомнила, как тогда, на Карельском перешейке, меня учил топить печки Слава Мерзликин, опытный турист и вообще умелец на все руки. Он говорил, что, когда огонь в печке как следует разгорится, нужно немного прикрыть заслонку, тогда тепло будет гораздо дольше держаться в печи.

Я опять обошла печку сбоку, туда, где находилась заслонка.

Так, которую же из двух загогулин нужно сдвинуть?

Я взялась за одну, потянула и тут же поняла, что это не та, на которой крепится заслонка. От движения этой ручки шире открылось окошечко в боковой стенке печи. Я заглянула в него из чистого любопытства и увидела какой-то ящичек.

Ничего себе! Выходит, я нашла тайник?

Сердце мое забилось от волнения.

Казалось бы, сейчас меня должны заботить совсем другие вещи – у меня нет жилья, нет работы, неизвестно, что я буду завтра есть, но я взволновалась при виде какого-то таинственного ящичка, спрятанного в печке!

Видно, в душе у каждого человека живет ребенок, который верит в чудеса и радуется неожиданным находкам, ребенок, который верит в Деда Мороза и ждет от судьбы подарков…

Я запустила в окошечко руку, собрала кучу паутины, но все же вытащила ящик.

Это оказалась жестяная коробка, покрытая толстым слоем слежавшейся пыли и паутины. Я обтерла ее тряпкой и поняла, что это жестянка из-под каких-то конфет или леденцов, явно дореволюционная – надписи на ней были с ятями, по старой орфографии. Я повертела коробку, разглядывая ее с разных сторон. Сверху на ней был нарисован портрет красивой дамы в шляпе с перьями, и название или марка – Ландрин. Где-то мне такое слово попадалось.

Но гораздо интереснее было, что находится внутри этой жестянки. А внутри определенно что-то было, судя по весу.

Я попыталась открыть ее, но крышка за долгие годы приржавела и не поддавалась моим усилиям. Тогда я перебрала остатки дров и нашла среди дощечек и щепок заржавленную металлическую пластинку. При помощи этой пластинки я ловко подцепила крышку, поднажала, и жестянка открылась.

Не знаю, что я ожидала найти внутри – драгоценности какой-нибудь давно умершей красавицы или царские золотые монеты. В общем, что-то, что могло помочь мне выбиться из нищеты, помочь решить мои многочисленные проблемы.

Но моим надеждам не суждено было осуществиться.

В жестянке лежала всего лишь толстая, но небольшая тетрадь в черной коленкоровой обложке.

Я почувствовала разочарование… но в то же время жгучее любопытство: какие тайны заключены в этой тетради, если ее спрятали в тайнике?

В комнате между тем стало гораздо теплее.

Я взяла тетрадь, забралась с ногами на диван и открыла первую страницу.

Тетрадь была исписана мелким, красивым и очень отчетливым почерком. Бумага пожелтела, но хорошо сохранилась, лиловые чернила выцвели, но слова все еще можно было разобрать, и я начала читать, на время забыв обо всех своих неприятностях.

Гостиная баронессы де Субиз была погружена в таинственный полумрак. Дамы в роскошных платьях и в бесценных украшениях, господа в расшитых золотом камзолах завороженно смотрели на широкоплечего приземистого человека в черном, который стоял в центре комнаты, держа в руках удлиненный сосуд розоватого хрусталя. Внутри этого сосуда словно переливались светящиеся облачка, то и дело менявшие свой цвет – только что они были изумрудно-зелеными и вот уже темно-синие, как индийский сапфир, а теперь – багряные, как небо на закате…

– Это не более чем красивый фокус, – скучающим тоном проговорил высокий мужчина в лиловом камзоле, расшитом серебром. – Если это все, чем вы хотите нас удивить…

– Что вы, господин виконт! – возразил фокусник с почтительным поклоном. – У меня и в мыслях не было удивлять вас такой безделицей! Сейчас я покажу вам и всем остальным гостям досточтимой баронессы нечто, заслуживающее большего внимания.

Он повернулся к хозяйке дома и спросил:

– Сударыня, не позволите ли вы вашей воспитаннице помочь мне в следующем опыте?

– Надеюсь, ей не придется делать что-нибудь предосудительное? – осведомилась баронесса, поджав губы.

– Что вы, сударыня, конечно нет!

– Что ж, в таком случае, Марианна, помоги господину графу!

– Слушаюсь, ваша милость, – бледная девушка в светло-голубом платье, смущенно опустив взор, вышла на середину гостиной и остановилась перед фокусником с таким видом, с каким, должно быть, первые христиане выходили на арену, где их поджидали голодные львы. Это была воспитанница баронессы, ее дальняя бедная родственница, недавно приехавшая из провинции.

– Что я должна делать, ваша светлость? – спросила она человека в черном.

– Ровным счетом ничего, – ответил ей тот и достал из кармана золотые часы на цепочке.

– Посмотрите, дитя мое, который час?

Девушка взглянула на часы. Они мерно раскачивались на цепочке, так что она никак не могла разглядеть стрелки. К тому же человек в черном начал монотонным, завораживающим голосом произносить какие-то странные, бессмысленные слова:

– Раз-два, раз-два, тяжелеет голова… три-четыре, три-четыре, веки стали словно гири…

Веки у Марианны и впрямь стали тяжелыми, глаза закрылись, но она продолжала стоять посреди гостиной в прежней смиренной позе.

– Прекрасно, – проговорил фокусник. – Теперь, прелестное дитя, ты откроешь глаза и представишь, что находишься в чудесном саду!

Девушка открыла глаза, огляделась по сторонам. Казалось, она не видит никого из присутствующих, однако лицо ее светилось от восторга. Она сделала шаг вперед, еще один и наклонилась словно для того, чтобы понюхать цветок. Выпрямившись, она сделала еще шаг, но тут фокусник воскликнул:

– Берегись, на дорожку выползла змея!

Восторг на лице Марианны сменился испугом, она вскрикнула и попятилась.

– Не бойся, дитя мое, змея уползла! – успокоил ее мужчина. – Теперь ты подходишь к ручью и хочешь перейти его.

Девушка сделала шаг вперед и подобрала юбки, как будто и впрямь собралась перебраться через ручей.

– Вы обещали, граф, что не будете делать ничего предосудительного! – строго проговорила баронесса.

– Ну что вы, это всего лишь невинная шутка! – ответил тот. – Впрочем, больше ничего подобного не будет. Еще только один небольшой опыт…

Он подошел к девушке, прикоснулся к ее руке своей ладонью и воскликнул:

– Это раскаленный железный прут!

Марианна вскрикнула, отдернула руку. Все, кто стоял близко к ней, увидели, что в том месте, которого коснулся гипнотизер, появилось красное пятно ожога.

– Не волнуйтесь, господа! – успокоил граф гостей. – Сейчас я вылечу этот ожог, а проснувшись, Марианна о нем и не вспомнит.

С этими словами он снова коснулся руки девушки – и красное пятно на глазах изумленных зрителей исчезло.

– Ну вот, пожалуй, на этом мы закончим, – удовлетворенно проговорил экспериментатор и снова обратился к Марианне: – Сейчас, милое дитя, я хлопну в ладоши, и ты тут же проснешься и не будешь помнить того, что мы с тобой проделали.

Он хлопнул в ладоши.

Марианна вздохнула, огляделась по сторонам и несколько неуверенно проговорила:

– Так что я должна делать, ваша светлость?

– Ровным счетом ничего, дитя мое! – ответил фокусник. – Вы уже сделали все, что нужно. – С этими словами он окинул взглядом присутствующих и добавил: – Это только маленькая демонстрация тайных наук Востока. Не больше, чем красивый фокус, как выразился господин виконт. Но я могу показать вам кое-что более интересное. Милорд, – мужчина в черном обратился к скептически настроенному гостю, – не найдется ли у вас медной монеты? Скажем, два су?

– Медная монета? – мужчина в лиловом камзоле брезгливо оттопырил нижнюю губу. – Право, не знаю… я не ношу с собой меди…

– А вы загляните в свой кошелек, господин виконт! – не сдавался фокусник.

Виконт нехотя достал кошелек, порылся в нем и удивленно проговорил:

– Правда, вот два су… не знаю, как оказалась здесь эта монета!

– Позвольте, – мужчина в черном ловко выхватил мелкую монету у виконта, бросил ее в камин, немного подождал, затем посыпал на нее какой-то зеленоватый порошок.

В комнате запахло чем-то приторно-сладким, как дешевые духи.

Фокусник вооружился каминными щипцами, достал монету, опустил ее в чашу с водой. Вода зашипела, затем успокоилась. Фокусник достал монету из воды и протянул ее владельцу:

– Вот ваша монета, милорд!

– Но она стала золотой! – проговорил виконт удивленно.

Остальные гости сгрудились вокруг него, разглядывая удивительную монету.

– Да, это та самая монета, – подтвердил виконт. – Так вы и впрямь владеете секретом превращения обычных металлов в золото?

– Древняя наука Востока заключает в себе много удивительных знаний! – уклончиво ответил человек в черном и тут же заговорил с дамой в платье бледно-лилового шелка.

– Разве вы не слышали, мой друг, – вполголоса сказал виконту барон де Брей, толстяк с некрасивой родинкой на левой щеке, – несколько лет назад граф Калиостро находился при дворе герцога Голштинии. Герцог в то время пребывал в очень стесненных обстоятельствах, он не мог заплатить даже своим офицерам. Так представьте, после посещения Калиостро герцог расплатился со всеми своими кредиторами, да еще начал строительство нового дворца!

– Вы хотите сказать, барон, что господин Калиостро изготовил для герцога золото?

– Я ничего не хочу сказать, кроме того, что я уже сказал!

– Кстати, барон, этот господин Калиостро называет себя графом, так вот не знаете ли вы, имеет ли он для этого основания?

– Кто его знает! – протянул де Брей, насмешливо прищурившись. – Ведь он прибыл из Италии, а там каждый цирюльник именует себя графом, каждый торговец рыбой – маркизом… это мы с вами можем проследить своих предков до времен Людовика Святого… кстати, виконт, видели ли вы ту молодую особу в голубом платье?

– Ту, что беседует с графиней де Бревиньен?

– Да, именно ее! Так вот, я слышал, что она происходит из рода Валуа. Можете себе представить? В ее жилах течет кровь королей!

– Никогда бы не подумал! – виконт пристально взглянул на молодую женщину. – Отчего же я никогда прежде не видел ее в Версале?

– Ее отец умер в нищете, сама она с сестрой попала в сиротский приют, где ее и нашла графиня. Ее зовут Жанна де Ламотт, иногда она подписывается как графиня де Ламотт-Валуа.

Калиостро тем временем разговаривал с дамами, сопровождая свои слова плавными жестами красивых ухоженных рук:

– Нет, сударыни, я не верю в разговоры о секрете вечной молодости! Можно, конечно, надолго сохранить телесное здоровье и красоту, но вечная молодость – это миф, легенда… так я и сказал Аристотелю, когда у нас зашел об этом разговор…

– Что? – перебила его баронесса де Субиз. – Я не ослышалась? Вы имели счастье беседовать с Аристотелем? Но как это возможно?

– Ах, баронесса, – Калиостро сдержанно улыбнулся, – кажется, я сболтнул лишнее. Простите меня, сейчас не время и не место для подобных откровений. Может быть, когда-нибудь в другой раз, в более доверительной обстановке…

Барон де Брей поймал за локоть проходившего мимо него слугу Калиостро и вполголоса спросил его:

– Послушай, любезный, неужели твой господин и вправду жил во времена Аристотеля?

– Извините, ваша милость, – отвечал слуга, почтительно поклонившись барону, – к моему прискорбию, я не могу этого знать, ибо служу господину графу только последние четыреста лет.

С этими словами он ловко увернулся и скрылся в соседней комнате.

Барон проводил его удивленным взглядом.

Жанна де Ламотт покинула дом баронессы одной из последних. Простившись со своей благодетельницей графиней де Бревиньен, она села в закрытый экипаж и велела вознице возвращаться домой.

Однако едва экипаж тронулся, она увидела в его темном углу человека, закутанного в черный плащ.

Жанна вскрикнула и хотела остановить возницу, но незнакомец отбросил плащ и поднес палец к губам.

Жанна узнала итальянского графа, который только что развлекал гостей баронессы.

– Это вы? – проговорила женщина раздраженно. – Вы меня напугали. Извольте объясниться – что вам от меня нужно?

– Думаю, вы не очень испугались, – ответил Калиостро с едва уловимой улыбкой. – Думаю, вы вообще не из пугливых. Тем не менее, мадам, приношу вам свои извинения. Но мне нужно было поговорить с вами, и поговорить без свидетелей.

– Что ж, говорите, – глаза Жанны блеснули в полутьме экипажа, – но имейте в виду – я порядочная женщина и не потерплю никаких сомнительных намеков…

– Боже упаси! – Калиостро поднял красивые руки. – У меня ничего такого и в мыслях не было. Я хочу сделать вам деловое предложение.

– Деловое?

– Именно! Ведь вы хорошо знакомы с его преосвященством кардиналом де Роганом, князем-епископом Страсбурга…

– Что за намеки! – вспыхнула Жанна. – Меня связывает с его преосвященством самая чистая дружба! Он заботится о моей душе…

– И я о том же! – перебил ее Калиостро. – Он заботится о вашей душе, вы – о его кошельке… но я хочу сказать вам, мадам, что кардинал не слишком богат. Так что вы не сможете при его помощи поправить свои дела.

– Да как вы можете! – горячилась Жанна. – Он – прелат, слуга Церкви…

– Бла-бла-бла! – замахал руками Калиостро. – Мадам, оставьте этот тон! Мы с вами одного поля ягоды, и я предлагаю вам выгодную сделку. Мы можем заработать большие, очень большие деньги! Больше миллиона ливров!

– Больше миллиона? – Глаза Жанны вспыхнули, как два драгоценных камня, но тут же в голосе ее прозвучало недоверие: – Но вы только что сказали, что кардинал не богат. У него нет миллиона!

– У него – нет, но я расскажу вам, как можно заработать на вашей… м-м-м… чистой дружбе с кардиналом. Я хочу вкратце рассказать вам историю создания одного удивительного ожерелья. Бемер и Бассанж, два богатейших французских ювелира, объединили свои таланты и свои богатства, чтобы изготовить бриллиантовое ожерелье необычайной ценности и красоты. Ожерелье это было предназначено для последней фаворитки Людовика Пятнадцатого графини Дюбарри. Однако, когда ожерелье уже было изготовлено, король скоропостижно умер, а его фаворитка в одночасье лишилась всех своих сказочных богатств. Ювелиры остались ни с чем, точнее – с бесценным ожерельем, для которого весьма трудно было найти нового покупателя. Цена ожерелья составляет примерно полтора миллиона ливров. Заплатить такую цену могут только несколько человек в Европе – английский король, император Австрии и, возможно, еще кто-то из владетельных особ. Ювелиры хотели было предложить ожерелье молодой королеве Марии-Антуанетте, но финансы Франции находятся в расстройстве, и королева не решилась просить у Людовика Шестнадцатого такую баснословную сумму на новое украшение. И если в этой ситуации на сцене появится кардинал де Роган, представитель одной из старейших и самых влиятельных дворянских семей Франции, который предложит выступить посредником между ювелирами и королевой, то, разумеется, ювелиры, которые уже отчаялись продать ожерелье, ухватятся за эту возможность…

Я проснулась глубокой ночью. Долго не могла понять, где я, пока не сообразила, что заснула прямо на диване за чтением найденной тетрадки. И снились мне дамы в напудренных паричках, мужчины в расшитых золотом камзолах, богато убранные покои и золоченые кареты с запряженными цугом лошадьми.

Печка прогорела, но в комнате было относительно тепло. Я завернулась поплотнее в одеяло и заснула до утра, положив тетрадку под подушку.

Утром батареи были теплыми. Я с благодарностью погладила печку по красивому выпуклому боку – все же она помогла мне пережить эту ночь – и решила продолжить поиски работы. Денег оставалось совсем мало, скоро даже на самую скромную еду не хватит.

Новый, находящийся в стадии организации телевизионный канал находился у черта на куличках. Нужно было долго ехать на метро до конечной станции, а там еще на маршрутке минут двадцать. Ужасно не хотелось ехать, да еще наудачу, без предварительной договоренности, почти без надежды на успех. При моей невезучести наверняка проезжу зря. Но я решила не поддаваться унынию и лени, а действовать, как лягушка из басни.

В школе учительница нам без конца приводила пример, как две лягушки упали в сметану. Одна смирилась со своей участью, опустила лапки и пошла на дно, а вторая до того добрыкалась, что сбила из сметаны твердое масло и вылезла наружу. Так что если у меня плохо с умом, то попытаемся взять упорством.

Итак, я по-быстрому набросала кое-что на лицо и перед тем, как выскочить из дома, оглядела комнату. При дневном свете она выглядела неопрятной. Щепки на полу, скомканное одеяло на диване, разоренная печка…

На столе лежала жестяная коробка с надписью: «Ландрин». Теперь я узнала и это слово, и картинку на крышке. В заново отделанном Елисеевском магазине висел такой плакат, срисованный со старинного. Ландрин – это были такие леденцы. Я наскоро прибралась в комнате, коробку убрала в тайник и закрыла его, а тетрадку прихватила с собой, чтобы было что почитать в метро.

Я прокляла все на свете, пока искала этот несчастный телевизионный канал.

Офис располагался в самом обычном девятиэтажном жилом доме, на первом этаже. Не то там была раньше мастерская по ремонту обуви, не то парикмахерская, не то детская танцевальная студия, теперь же возле двери стоял расторопный мужичок в рабочем комбинезоне бывшего синего цвета и прибивал вывеску. Прибивал криво, о чем я не преминула ему сообщить, проходя мимо.

– Ничего, это ненадолго, – не обиделся он, – скоро в отдельное здание переедем.

Я обрадовалась и проскочила в дверь. Но дальше дело застопорилось, потому что обжора Танька Бочкина даже не сказала мне, к кому можно обратиться. Не стоять же посреди помещения и орать: «Люди! Возьмите меня на работу!»

Запросто выгонят.

И тут открылась дальняя дверь и вышел кто-то очень знакомый. Он говорил еще что-то туда, в комнату, потом выразительно махнул рукой, повернулся.

– Вася! – я даже рассмеялась от радости. – Вася Семужкин!

Вася – это было нечто очень хорошее из моей прошлой жизни, когда я работала на крупном телеканале в популярном ток-шоу, имела мужа и свою собственную квартиру. Жизнь тогда казалась мне лестницей с очень пологими и редкими ступеньками.

Вот иду я по ней прямо, потом поднимаюсь на маленькую, почти незаметную ступенечку – это на работе повысили. Потом мы с Генкой подкопим денег, возьмем в банке кредит и обменяем мою крошечную однушку на квартиру побольше. Это еще одна ступенечка. И так далее. В общем, не жизнь, а мечта идиотки.

Ну, про идиотку вы уже слышали, и не раз.

Вася Семужкин пришел к нам на шоу в качестве участника.