Время прощать Марч Миа

Глава 16

– Помнишь это? – спросила Джун, показывая фотоальбом.

Сидящая по-турецки Изабел опустила на колени альбом, который листала, и посмотрела фото, которое показывала Джун. Изабел, Джун и их родители улыбаются рядом с утенком Дональдом в парке «Мир Уолта Диснея», когда Изабел было семь лет, а Джун – четыре года. Их отец в шляпе Микки-Мауса, с ушами, а мать – такая красивая в белом хлопчатобумажном сарафане, в соломенной шляпе и с наклейкой Золушки, которую прилепила ей на руку Джун.

Изабел и Джун спустились в полуподвал «Трех капитанов» поискать в сундуках их матери дневники. Вместе они перерыли все сундуки, но дневников там не оказалось. В двух сундуках они обнаружили двенадцать фотоальбомов и, увлекшись, последние полчаса просидели над ними. В течение многих лет Лолли напоминала Изабел про альбомы, но та отобрала несколько любимых в первые недели после смерти родителей и всегда страшилась заглянуть в остальные. Боялась воспоминаний. Скорби. Сожалений.

Час назад, когда Изабел поднялась в спальню в мансарде за свитером для гостьи, то нашла Джун на балконе. Сестра смотрела на гавань с таким печальным выражением, что Изабел едва не заплакала. Прошло два дня, как Джун узнала о смерти отца Чарли, случившейся в тот самый день, когда они должны были встретиться в Центральном парке. И хотя она встала с кровати, перемещалась по дому и ради Чарли делала вид, будто все хорошо, на душе у нее было пусто. Изабел предложила Джун составить ей компанию в поиске дневников, не совсем понимая, поможет это сестре или напомнит о других потерях, но Джун кивнула и вместе с ней пошла в полуподвал.

Вещи родителей, любимое платье матери, старые, в стиле Джона Леннона, очки отца в металлической оправе, похоже, навели Джун на благотворные размышления. Взяв очки, она рассмеялась, о чем-то задумалась, но не поделилась своими мыслями. Затем уткнулась лицом в шарф, который был на отце в день его смерти – из темно-синей шерсти, связанный супругой. Джун заплакала. Изабел обняла сестру, и та снова разразилась горькими причитаниями: «Все умирают. Все умирают…»

Когда Изабел уже решила, что Джун сейчас убежит, она заметила пачку писем, относящихся к последнему году их с Джун отдыха в летнем лагере. Изабел было тогда четырнадцать лет, а Джун – одиннадцать. Изабел наслаждалась каждой минутой вдали от дома, хотя вожатый и директор грозили отправить ее домой, если она еще раз нарушит хоть одно правило. Но Джун ужасно тосковала по дому.

Изабел вытащила из связки верхнее письмо и начала читать вслух, обратив внимание, что Джун подобралась поближе.

Моя дорогая Джун-Жучок!

Говорят, что тебе трудновато в лагере и ты хочешь вернуться домой. Я понимаю, вокруг тебя много нового, а это может быть непросто. Но ты такая умная, сильная девочка, с огромным сердцем. У тебя так много интересов, и я знаю, что если ты дашь лагерю шанс, то найдешь свое место и своих друзей и вдруг захочешь, чтобы отдых в лагере никогда не кончался. Давай подождем еще неделю, Джун. Если тебе будет совсем невмоготу, мы с папой приедем за тобой. Но покажи лагерю «Акадия», какая ты – веселая, умная, чуткая, способная к творчеству, обладающая воображением, отличный танцор и хороший друг, сильная телом и духом. Тебе все по плечу, Джун.

Любящая тебя мама.

– Она действительно нас любила. – Джун прижимала письмо к сердцу, затем сложила его и сунула в задний карман джинсов.

«Она действительно нас любила – даже меня, – подумала Изабел. – Мы правильно сделали – обе, – что спустились сюда».

Джун улыбнулась диснеевскому снимку и перевернула несколько страниц, даже в какой-то момент засмеялась. Изабел посмотрела на фотографию, где отец пытался усадить совсем маленькую Джун на «плечи» снеговику, а Изабел, лет пяти или шести, втыкала морковку-нос в «лицо» снеговика. Остаток альбома они просмотрели вместе, потом Джун отложила его и вытащила из связки еще одно письмо.

– Это она писала тебе, Из, – сказала Джун и начала читать вслух.

Дорогая Изабел!

Мы с папой очень скучаем по тебе, Иззи-биз. Дома без тебя однозначно тихо. Мы не очень ладили с тобой в последние недели перед твоим отъездом в лагерь, но я знаю, что когда ты вернешься домой, мы много времени проведем вместе. Я даже посмотрю новый фильм «Крик».

Твой вожатый рассказал, что тебя очень сильно потрясла смерть Флопа, который три года был кроликом лагеря и прожил хорошую, счастливую жизнь в окружении обожающих его детей. Ребятам нравилось трогать его мягкие длинные уши, гладить по блестящей шерстке. Твой вожатый сказал, что одна девочка очень тосковала по дому, пока ее не назначили ответственной за утреннюю кормежку Флопа морковкой, и один вид Флопа и его двигающегося розового носа настолько ее развеселил, что она совсем забыла о своем желании вернуться домой. Это был особенный кролик, и когда мы теряем что-то или кого-то для нас особенного, нам нужно вспоминать приятные подробности, хорошие моменты и хранить их в сердце. Именно так я справляюсь с потерями. Например, когда умер Дедуля. Тебе было всего пять лет, и ты, вероятно, не помнишь, но мне было так грустно, пока я не начала вспоминать, какой особенной чувствовала себя в присутствии Дедули, каким он был прекрасным отцом, как рада я была, что он есть в моей жизни. Я сосредоточилась на этом, и мое сердце излечилось, а не осталось разбитым.

Надеюсь, это поможет, Изабел, моя храбрая девочка.

Любящая тебя мама.

Вся в слезах, Изабел в недоумении уставилась на Джун.

– Прочти еще раз, – попросила та.

Изабел прочла. Она совершенно забыла о Флопе. И совсем не помнила ни деда, ни его смерть. Ни этого письма.

– Она права. – Джун взяла письмо и пробежала его глазами. – Мне нужно помнить, какой особенной я чувствовала себя в присутствии Джона, как мне повезло, что я с ним познакомилась, даже на такое короткое время. – Она окинула взглядом вещи родителей, посмотрела на потолок. – Спасибо, мама.

Изабел сжала руку Джун.

– Оставь письмо у себя.

Визиты в полуподвал очень помогли за последние несколько дней и Изабел. Она перестала ждать звонка Гриффина. Происшествие с малышкой Эмми, случившееся три дня назад, отпугнуло его – может, не обязательно от Изабел, как предположила прошлым вечером Кэт, а от свиданий, точка. Изабел и сама не ощущала себя готовой к свиданиям, поэтому, возможно, и к лучшему, что Гриффин останется в ее фантазиях, где происходят всевозможные чудеса, как, например, медленные поцелуи и ласки. Как те фрагменты разговоров, что пробуждали в ней чувства, которые Изабел перестала испытывать в своем браке – что она сексуальна, интересна, желанна.

В ее фантазиях не происходило ничего плохого. Дети не пропадали, залезая в собачьи будки. Подростки не смотрели на нее со злостью. И мужчины, к которым она только-только позволила себе почувствовать симпатию, не отстранялись и не вызывали у нее желания внутренне сжаться.

Однако такой образ мысли помешал Альберту Бруксу попасть на небеса в фильме «Защищая свою жизнь».

Перебирая письма дальше, Изабел нашла целый пакет с ксерокопиями писем, которые Лолли многие годы посылала в школы Изабел, Джун и Кэт – учителям и директорам.

Уважаемая мисс Паттерсон, спасибо, что сообщили об отказе Изабел участвовать в занятиях по английскому языку и представить эссе по заданному тексту. Как вы знаете, она меньше месяца назад потеряла своих родителей и медленно возвращается к обычной жизни. Возможно, вы могли бы проявить понимание и сочувствие, учитывая, что в тексте рассказывается о счастливой, полной семье. Спасибо.

Миссис Лолли Уэллер.

Изабел ахнула.

– Я и не представляла, что в те дни Лолли так меня поддерживала. Она всегда держала себя по-деловому… «Просто делай, что должна, и все уладится». – Помнишь, она всегда это говорила. Меня это так бесило.

– Меня тоже. Особенно потому что по большей части это было правдой. Занятно… Она по-прежнему такая же и по-прежнему такая же осторожная, хотя и больше откровенничает. Но я бы сказала, такой подход стал мне больше нравиться. Голая правда, без прикрас, понимаешь? – Джун смотрела еще одно письмо из пакета Лолли. – Послушай вот это. «Уважаемый директор Тикет. Моя дочь Кэт несколько раз говорила, что две определенные девочки из ее класса постоянно дразнят ее сиротой и высмеивают ее одежду. Дважды я обращала на это внимание учительницы и ваше внимание. Если я услышу об этом еще раз, то приду в школу с „Ньюс ченнел 8“, чтобы спросить, почему школа не защищает моего ребенка от хулиганок. Спасибо. Миссис Лолли Уэллер».

– Вот это да, – сказала Изабел. – Надо показать его Кэт. Лолли в основном вела себя так, будто ей все равно, что с нами происходит. Но за нашими спинами устраивала скандал директору Тикету.

Наверху зазвонил гостиничный телефон.

– Изабел, тебя к телефону, – позвала Кэт.

Изабел кинулась в офис и схватила трубку, оставленную Кэт на столе. Кэт также оставила на столе почту на имя гостиницы, в том числе маленькую открытку, адресованную Изабел, исписанную девчоночьим почерком. Изабел перевернула открытку посмотреть, откуда она пришла.

– Алло, Изабел слушает.

– Я бы хотел забронировать номер «Скопа», если он свободен вечером в субботу. Один взрослый, двое детей.

– Гриффин? – Она не сомневалась, что звучащий на другом конце провода сильный низкий голос – первый звонок с понедельника – принадлежал ему.

– Прости, что не перезвонил. Я был… В любом случае мы можем поговорить об этом в выходные… если номер свободен, конечно.

– Только вчера у нас отказались от номера «Скопа».

– Значит, мы с девочками увидим тебя в субботу. И еще, Изабел… Мы можем пойти погулять в субботу вечером, когда я уложу Эмми спать?

– С удовольствием. – Сердце у нее подпрыгнуло.

Ей хотелось задать ему множество вопросов. Но он приезжает вместе с девочками. Что означало некое предложение.

Она развернула открытку. Ее прислала Алекса Дин.

Для Изабел.

Я прошу прощения за то, что случилось в понедельник. Я не должна была говорить, что присмотрю за Эмми, пока вы будете в доме, если не собиралась этого делать. Я совершила ошибку. Простите за все неприятности, которые я вам доставила.

Алекса Д.

Изабел улыбнулась. Она представила, как Гриффин стоит позади недовольной, в наушниках Алексы и настаивает, чтобы она написала письмо, извинившись именно за то, о чем в итоге сухо упомянула своенравная девочка.

Изабел уже с нетерпением ждала встречи с ними со всеми. Включая Алексу Д.

Когда в пятницу Изабел принесла в комнату Лолли поп-корн для киновечера, та просматривала один из фотоальбомов, принесенных Джун из полуподвала – старый семейный альбом с детскими снимками Лолли и ее сестры Элли.

– Я люблю смотреть эти фотографии, – призналась Лолли, смеясь над снимком, на котором мать Изабел, не старше десяти лет, подставила Лолли рожки, состроив при этом веселую рожицу.

Изабел улыбнулась. Она по-прежнему находила удовольствие в том, чтобы видеть свою стоическую тетю Лолли озорной восьмилетней девочкой, показывающей язык.

– Мы с Джун тоже пересмотрели эти альбомы. В старых сундуках мы нашли столько потрясающих вещей! Старые письма, маленькие сувениры, о которых и не подумаешь, что они вызовут большие воспоминания, но это так. Правда, дневники я так и не нашла. Может, они в другом месте?

– Может, – не колеблясь, отозвалась Лолли, переворачивая очередную страницу.

Изабел посмотрела на тетку. У нее создалось впечатление, что Лолли играет.

– Лолли Уэллер, а эти дневники вообще существуют? – спросила она с улыбкой.

– Я была уверена, что существуют, но может, я ошибалась?

Лолли зевнула, давая понять Изабел, чтобы та не настаивала с расспросами. Изабел села на край кровати и взяла тетку за руку.

– Спасибо, что заставили меня искать. Я нашла много нежданных сокровищ.

«Ты была совсем не такой, как я думала», – не рискнула она произнести вслух.

– Я не сомневалась.

– Эти сундуки помогли и Джун, – прошептала Изабел. – Мы нашли несколько писем, которые наша мама писала нам в лагерь: это было как раз то, что доктор прописал. И несколько копий писем, которые вы посылали учителям и директорам. Спасибо вам.

Лолли улыбнулась и тихонько сжала руку Изабел.

В эту минуту вошла Джун с фильмом для этого вечера – «Открытки с края бездны», который никто не видел, только Лолли – дважды, но давно, и Кэт с четырьмя шоколадными кексами с белой глазурью. Удивительно, что никто из них не набрал десять килограммов с первого киновечера. Лолли, разумеется, потеряла слишком много веса.

– О, чуть не забыла, – объявила Лолли. – Мы с Перл сходили в свадебный салон, где мы с Кэт нашли платье, и я сделала фотографии. Она достала из ящика прикроватного столика фотокамеру, нажала несколько кнопок и передала камеру Изабел.

– Какое красивое! – воскликнула Изабел, передавая камеру сестре.

– Великолепное, – согласилась Джун.

Кэт не бросилась смотреть на собственное свадебное платье, как могла бы сделать это взволнованная будущая невеста. Она не охала над нежной вышивкой из бисера и не ахала над красивым вырезом. Она ничего не сказала. Только улыбнулась в знак благодарности. Изабел убрала камеру в ящик.

– Все готовы? – спросила Кэт, протягивая руку к выключателю.

Ей явно хотелось сменить тему.

«Она не уверена, что хочет выйти замуж? – размышляла Изабел. – Сложности с Оливером? Увлеклась доктором Виолой? Переживает из-за матери? Может, нам с Джун попытаться поговорить с ней сегодня вечером, после кино? Мы пробовали, но Кэт всегда замыкалась в себе или настаивала, что все просто прекрасно».

Лолли запустила «Открытки с края бездны».

– Мне кажется, вам всем понравится этот фильм. Замечательные актерские работы! Мэрил и Ширли Маклейн. И Деннис Куэйд в нем тоже играет и, Боже мой, он такой привлекательный!

Мэрил играла наркозависимую актрису – дочь знаменитой кинозвезды в исполнении Ширли Маклейн. Только что пройдя курс детоксикации, Мэрил узнает, что страховая компания нового фильма, в котором она снимается, не станет ее страховать, если во время съемок за ней никто не будет присматривать. А это значит, она вынуждена жить со своей странноватой матерью, с которой едва ладит.

– Ширли Маклейн несносна… в смысле роль, которую она играет, – поправилась Кэт. – Ее дочь только что прошла курс детоксикации, она так старается, а Ширли Маклейн критикует ее и всячески показывает свое превосходство.

– О Господи, я не ослышалась? Она только что сказала, будто может скоро умереть, потому что у нее нашли фиброму? – с улыбкой качая головой, спросила Джун. – Ее нельзя не любить, даже когда ненавидишь за излишний мелодраматизм.

Лолли смеялась, даже когда Кэт молчала. Особенно когда Ширли говорила Мэрил, что та должна быть готова к ее смерти.

– Весь фильм такой? – поинтересовалась Кэт. – Не уверена, что хочу его смотреть. Я понимаю, он считается смешным, но…

Лолли отогнула край бумажной формочки, в которой пекся кекс.

– Что мне в этом фильме нравится, помимо прочего, так это насколько издалека Мэрил и Ширли начинают – с обеих сторон – и как они находят путь друг к другу. Но так и приходится – начинать с плохого, чтобы получить хорошее. Клянусь, его стоит посмотреть.

Кэт пристально взглянула на мать.

– Я умолкаю и посмотрю, – произнесла она, тепло улыбаясь Лолли и откусывая от своего кекса.

Изабел залилась смехом, когда Деннис Куэйд, который был просто великолепен и сексуален в этом фильме, объявил о своей любви к Мэрил словами: «Мне кажется, я тебя люблю». Мэрил ответила: «Когда ты будешь знать наверняка?»

– Господи, надеюсь, она не клюнет на эту фразу, – заволновалась Кэт. – Деннис Куэйд говорит ей, что она «самый реальный человек из всех, кого он встречал в этом мире абстракции», что она была его фантазией и он хотел сделать ее реальностью. По-вашему, люди так поступают? Заводят отношения с людьми, которых придумали?

– Вначале, может быть, – отозвалась Лолли. – Фантазии быстро проходят. Затем наступает реальность.

– Ой, это Аннетт Бенинг? – спросила Джун. – Она сногсшибательна. Неудивительно, что Аннет стала звездой. А вот и ответ на твой вопрос, Кэт, так как Деннис Куэйд изменяет всем, даже ей.

По мере приближения фильма к концу Кэт схватила бумажный носовой платок и вытерла глаза.

– Ты была права, мама. Мне очень понравилось, что Мэрил и Ширли нашли то, что действительно важно в их отношениях – друг друга. Что они друг у друга есть, могут помогать одна другой. Их путь еще далеко не окончен, но ты веришь, что они начнут все сначала.

– Как бы я хотела, чтобы мы с мамой… Нестерпимо думать, что я так с ней обращалась, – проговорила Изабел. – Как будто ей нечего было мне сказать, как будто она не давала мне жить своей жизнью. Я так жалею, что мало ее слушала.

– Но мама все это понимала, Иззи. Письма, которые мы с тобой нашли в полуподвале, они же как раз об этом.

– Ты права, – согласилась Изабел. – Мне очень помогло, что я теперь знаю: она видела, что скрывается за моими глупостью и бравадой. Если бы я чаще к ней прислушивалась, не заключила бы нелепый договор. Я могла быть сильнее, иметь больше самоуважения и веры в себя.

– Какой договор? – уставилась на нее Джун.

Изабел обвела взглядом обращенные к ней лица.

Она никогда никому о договоре не рассказывала. Лишь пожимала плечами, когда кто-нибудь спрашивал, не думают ли они с Эдвардом обзаводиться детьми.

– В шестнадцать лет. С Эдвардом. Мы заключили договор, что не будем иметь детей, чтобы они никогда не пережили похожей потери.

– О, Изабел, – выдохнула Лолли.

– Эдвард как-то сказал, что из меня получилась бы не очень хорошая мать. Было очень трудно не поверить ему, хотя в глубине души я все же думала, что была бы хорошей матерью. Я привыкла во всем ему подчиняться, потому что он помог мне, когда умерли мама и папа. Я всегда считала, что он во всем прав. Но оказалось, не во всем. Он так разозлился, когда я передумала и сказала, что хочу ребенка.

– Вот негодяй! – воскликнула Джун. – Это его заклинило, Изабел. Он застрял на месте и не мог двигаться вперед, но он поставил на свое место тебя и удерживал, пока ты не начала испытывать дискомфорт.

Кэт покачала головой.

– Меня удивляет только то, что тебе понадобилось пятнадцать лет. Боже, теперь понятно, почему ты так расстроилась, когда убежала Эмми. Подумала, что это подтверждает слова Эдварда.

Изабел откинулась на стуле. На ее лицо словно повеяло прохладой, как в тот вечер на заднем дворе, когда они с Эдвардом заключили договор. Она понимала, почему так поступила. Почему так глубоко полюбила Эдварда. Почему еще долго оставалась с ним после того, как пренебрежение, обиды и мелкие предательства вынудили ее осознать: она уже не та перепуганная девушка, на которой он женился. Уже не та молодая женщина, которая чувствовала себя одинокой в мире при живых сестре, кузине и тетке. Она позволила Эдварду долго объяснять ей, кто она есть, теперь с этим покончено. Больше никогда никому не разрешит диктовать ей, кто она и на что способна.

– Жаль, что я тогда не поговорила с вами об этом, тетя Лолли, – пробормотала Изабел, но увидела, что Лолли спит, держа руку на пульте от плейера.

– Спокойной ночи, мама, – прошептала Кэт, забирая пульт и укрывая Лолли покрывалом.

Она выключила свет, когда Изабел и Джун собрали поп-корн, миски и стаканы. Девушки спустились в кухню, и Джун поставила воду для чая.

– Наши чувства в подростковом возрасте не должны определять нашу жизнь, – заметила Кэт, убирая оставшиеся кексы. – Иногда мне… интересно, не потому ли я с Оливером. Считается, что я должна с ним быть.

Джун насыпала листовой чай «Эрл Грей» в фильтр чайника.

– Ты сомневаешься, выходить ли замуж?

– Может быть. – Кэт села на стул. – Да. Нет. Не знаю. Я ничего не знаю. Не обращайте на меня внимания.

– Невозможно, – проговорила Изабел, дотронувшись до плеча Кэт, потом залила чайник кипящей водой. – А я надеялась, что уж ты-то сделаешь то, что хочешь. А не то, что, по мнению всех остальных, должна сделать. Capisce?[4]

– Capisce, – улыбнулась Кэт.

– Одно я усвоила… – подала голос Джун. – Когда ты в чем-то не уверена, нужно или отойти назад на шаг или постоять на месте, но не двигаться вперед. Что-то прояснит для тебя ситуацию. Однажды утром ты проснешься с четким пониманием того, что не понимала накануне.

Кэт наполнила ароматным чаем три чашки.

– Надеюсь. Я жду этого утра. По крайней мере Изабел разобралась в своих чувствах. – Кэт усмехнулась. – У тебя завтра вечером свидание с Гриффином, да?

– Это не свидание. Это просто еще одна прогулка. Может, он хочет заключить перемирие. А затем сказать, что все закончилось, не начавшись.

– Не думаю, – Джун бросила в чашку кубик сахара, – что он ради этого потратил сто пятьдесят баксов на номер «Скопа».

Изабел улыбнулась.

Всю вторую половину дня в субботу Изабел наблюдала, как Дины то приходили, то уходили.

Когда они приехали, Алекса едва глянула на Изабел, а Эмми спросила, можно ли ей сходить к милому Элвису, тому псу, рядом с которым она спала, когда последний раз была в гостинице. Услышав это, Алекса комично разинула рот, словно в смертельном ужасе.

От взгляда Гриффина, который он, войдя в дверь, устремил на Изабел – полный чувства, – руки у нее покрылись гусиной кожей и захотелось только одного – схватить его, затащить в офис, закрыть дверь и впиться в его губы долгим жарким поцелуем. Но Эмми просила фруктового мороженого, телефон звонил, и Алекса бежала вверх по лестнице, поэтому любые мысли о поцелуе пришлось отложить до вечера.

Если вообще будет поцелуй. Изабел не смогла уснуть минувшей ночью, думая об их свидании. О прогулке с Гриффином, возможно, держась за руки, до гавани по освещенному луной пирсу, о том, как он может приподнять ей подбородок и не спеша, крепко поцеловать ее.

Изабел сидела в офисе над бухгалтерией, когда увидела, что Дины уходят. Через несколько часов, когда она вытирала пыль в гостиной, они вернулись – Эмми с шоколадным леденцом в виде омара, Алекса – с голубым напитком со льдом, как всегда – в наушниках. Гриффин улыбнулся и спросил, подходит ли ей для прогулки восемь тридцать.

В семь Изабел помчалась в спальню под крышей и приняла душ, представляя тот поцелуй, ощущение ладоней Гриффина на своем теле, на своем намыленном теле в душе. На своем ненамыленном теле в кровати. То, что мысли о Гриффине приняли столь эротический оборот, сильно взволновало ее. Как та старая песня Карли Саймон из «Ревности», это означало для Изабел, что она снова приходит в себя.

Она надела свое любимое повседневное платье, новое, купленное в гавани несколько недель назад. Бледно-бледно-желтый хлопок, расшитый крохотными цветочками, на бретельках, с завышенной талией. В нем Изабел чувствовала себя красивой и беззаботной. Она чуточку сбрызнула себя «Коко», своими любимыми духами, несколько раз провела по ресницам тушью, мазнула по губам блеском ягодного цвета, в последний раз оглядела в зеркале свои волосы и отправилась вниз.

На площадке второго этажа она услышала чей-то плач. Изабел остановилась, прислушалась, стараясь определить, где это. Из Чулана уединения. Джун? Изабел тихонько постучала, и в дверь чем-то швырнули. Вроде бы книгой.

Алекса.

– Алекса, это я, Изабел. Позволь мне войти.

– Нет.

Изабел стояла перед дверью.

– Я действительно хочу поговорить, милая.

– Какой смысл? Вы меня ненавидите, а теперь вы еще и девушка моего отца. У меня отличная жизнь. Какие проблемы?

«Девушка отца? Да мы всего раз и погуляли вместе. Но для девочки-подростка с разведенным отцом этого достаточно».

– Я не испытываю к тебе ненависти, Алекса.

Нисколько. Я на тебя не сержусь.

На мгновение воцарилась тишина, потом снова раздался плач.

– Я вам не верю. И вообще… вы не опаздываете на свое свидание?

«Ах… Не мне бы разговаривать с Алексой о любовной жизни ее отца. Тем более что и любовной жизни у меня с Гриффином нет. Пока. А может, и не будет».

Изабел повернула дверную ручку, желая поговорить с Алексой лицом к лицу. Ручка повернулась, но дверь не поддалась. Алекса придвинула к ней что-то тяжелое.

– Мы с твоим папой идем на прогулку. Со Счастливчиком.

– Вы идете на свидание. Совсем как моя мама пошла на свидание со своим начальником и разрушила семью. А теперь мой отец ходит на свидания. Я ненавижу свою мать. Ненавижу ее, ненавижу, ненавижу! – прокричала Алекса. – Если бы она все не погубила, все было бы прекрасно. Я ненавижу ее и рада, что сказала ей об этом.

«Господи, тяжелое положение».

Изабел не знала, то ли позвать Гриффина, чтобы он разобрался в ситуации, то ли последовать своему внутреннему голосу. Она придвинулась к двери.

– Я правда хочу с тобой поговорить, Алекса. Я могу кое-что рассказать, и по-моему, это тебе поможет.

– Я не хочу ничего о вас знать.

Изабел коснулась своего ожерелья – золотая цепочка ее матери с маленьким медальоном в виде сердечка.

– Ну а я все же хочу кое-чем с тобой поделиться. – Она сделала вдох.

«Давно я не рассказывала эту историю, с шестнадцати лет, когда рассказала Эдварду».

– Самое последнее, что я сказала своей матери – что я хочу, чтобы она умерла. Мы ужасно, нелепо поссорились. А когда я на следующее утро проснулась, то узнала, что она умерла. Погибла в автокатастрофе в новогоднюю ночь. Вместе с моим папой и дядей – отцом Кэт Уэллер.

Молчание.

– Я этого не хотела. – Изабел глубоко вздохнула. – Я ее любила. Правда, любила, даже если иногда и сама об этом не знала. Злилась, потому что она велела мне лечь спать в новогоднюю ночь в двенадцать тридцать, потому что постоянно на меня сердилась, сдерживала, говорила, что я своевольная, что однажды сделаю что-нибудь, о чем пожалею. И знаешь, она оказалась права. А у меня уже не было возможности сказать ей, что я не имела в виду те ужасные слова, извиниться.

Изабел слышала плач, несколько книг полетели на пол.

– Но ведь она не изменяла вашему отцу! – крикнула Алекса. – Не разрушала вашу семью и не губила вашу жизнь.

– Нет. Но она ушла, милая. Ушла навсегда. Я уже никогда не смогу ничего исправить. Она уже никогда не сможет помириться со мной. Алекса, никогда не знаешь, что случится в жизни. Неприятности происходят постоянно. Но если будешь на всех злиться, ты станешь чувствовать себя хуже и хуже. Помирившись с мамой, ты изменишь всю свою жизнь.